Застыл мутный свет. Второй час стучал, полз, дрожал подъёмник.

В широкой кабине было три лампы. Одна из-за чего-то разбилась, другая перестала гореть, пока я ехал, и только пыльная средняя продолжала работать. Время шло медленно, я уже давно устал от тряски, начинала болеть голова. Что-то невидимое, внизу, под ногами, время от времени звонко стучало, а в углу постоянно кашляли.

Но вот невидимый метроном сбился, медленно начал нарастать скрежет. Все зашевелились, зашелестели вещами, послышался шёпот. Перестало скрипеть, сильно напоследок толкнуло, мигнул свет и всё остановилось. Щёлкая, раздвинулись двери. Толпа стала проталкиваться на выход. Все вышли, я последний.

Город Конастов отдыхал. Бессонные фонари ярким светом покрывали улицы и уносились так далеко, что их было не разглядеть. Где-то свет редел, а в одном месте его вообще не было: на чёрном пятне лежала только одна белая полоса. Город под землёй; что сверху неизвестно. Я вдохнул свежего воздуха и посмотрел наверх: купала не видно. Днём должны включить — тогда и увижу, а сейчас нужно идти. Я ещё раз про себя повторил дорогу, поднял сумку и пошёл вперёд.

Разрывались тесные улицы. Я внимательно всматривался в небольшие, серые, каменные дома, читал таблички и продолжал диктовать. С Третей Крайней улицы выхожу на Вторую Крайнюю. Теперь в переулок, до упора, и на Ветреную. Главное не перепутать. Точно здесь? Ну, а где ещё?!

Я был готов, я хотел приехать сюда уже несколько лет. Осталось только найти дом Деливы. Шёл уже долго, становилось всё темней. Ещё один проулок, и я попаду на Большую улицу у столба, а по ней прямо. Я направился в уже совсем чёрный проулок и вышел на совсем тёмную улицу. Ничего не разглядеть.

Я остановился. Безразличные строения медленно принимали очертания. Темнота оглушительно звенела. Потянуло песком. Пытаясь разглядеть хоть буковку, я пошагал вдоль зданий. Я шёл, время шло. Бесполезно, найти что-то можно только на ощупь. Я снова встал и оглянулся: в другом направлении, вдали, возвышался надо всем огромный, белый столб. Кажется, Делива писал о нём, пойду посмотрю, всё равно ждать до утра.

Вблизи столб просто уничтожал своей колоссальностью. Снизу он как будто пристыл к земле всем своим толстенным основанием, но вверх улетал так далеко, что, казалось, сгибался под тяжестью земного купола. Уходящая до самой поверхности, колонна стояла под единым лучом настоящего солнечного света, который, размываясь, струился с высоты, создавал вокруг свой отдельный чистый, тихий и пустой мир. На бледных, обшарпанных, каменных стенах были высечены огромные человеческие фигуры, как будто взбирающиеся по ступеням, которые бурыми металлическими ветвями торчали повсюду, спиралью оплетая монумент.

По этому столбу древние когда-то спустились с поверхности. Так писал Делива. Он часто писал мне и моей сестре, после того как уехал. Рассказывал о своей новой работе, о себе, описывал город, людей — много всего. Три месяца назад письма перестали приходить. Вот я и решил с ним повидаться, узнать, как дела. Мы всё-таки почти одна семья. Может уговорю его вернуться.

Вспомнилось прошлое; три года назад. Тогда мы тихо и спокойно существовали, жизнь налаживалась, прошлое забывалось. Был праздник начала третьего сезона. Мы гуляли по нашему посёлку и удивлялись: он так разросся, совсем недавно здесь ещё ничего не было. Делива ходил весёлый. Кто-то из знакомых подарил ему кастрюлю, и теперь он обнимал её и рассказывал, где такие производятся.

Мы подошли к последнему фонарю. Нужно было возвращаться. Делива остановился и замолчал. Мы стояли и смотрели в пустоту. Он сказал, что через несколько дней уедет. Кастрюля выскользнула из рук, упала, загремела крышкой.

***

Я набрался уверенности и постучался. Прошла минута, ничего не происходило. Я потянулся постучать ещё раз, но тут дверь открылась. Улица осветила лицо Деливы. Он сильно оброс и похудел. Я протянул руку: «Ну, здравствуй! Давно не виделись». Делива пожал руку, внимательно посмотрел на меня и, только теперь узнав, сверкнул глазами:

— Ага! Ну, заходи! А хотя, света нет, темно, прости уж.

— Да, ничего, ты как вообще? А то давно так не писал, мы и не знаем, что тут с тобой. Вот я и решил приехать.

— Да, живу как-то, да, вот света нет. Садись. Это я, да, чего-то в последнее время... Да, писать бы... Забывал, наверное.

— А со светом что? Тут выключатель? Правда. Не смотрел что не так?

— Не знаю. Да, я привык. Уже месяц где-то.

— Месяц? Сходить бы сообщить, где-то же у вас центр здесь есть?

— Не нужно. Это ерунда. Я и на работу уже не хожу. Болею.

— Что такое? Серьёзно?

— Не страшно. Вы то как? Как Стамена?

— У нас хорошо всё. Пристройку недавно закончили, сестра на мудреца сдала, всё дерево пытается вырастить, получается понемногу.

— Как хорошо. Ты представь, если вырастит! Хорошо так.

Делива расплылся в улыбке, опустился на свою лежанку и закрыл глаза. Его тесная, продолговатая, тёмная комнатка напоминала нору.

— Слушай, тебе бы комнату поменять.

— Мне и здесь хорошо.

— Нет, мне же тоже где-то жить надо. Мы вдвоём тут не поместимся.

— Можешь на площадь сходить, там объявления есть.

— Может вместе сходим? Я-то дороги не знаю.

— Не... Мне что-то опять плохо становится.

Делива побледнел и отвернулся к стенке. У него были очень тонкие руки.

***

В поисках нового убежища утром шагал по городу. Заряженный мудростью, купол покрывал всё теплом и светом. Мягко вихрился искусственный ветерок. Спустя небольшую серию узких переходов и неожиданно резких окончаний, я вылетел на площадь.

Птица. Я с детства знал, как выглядит птица. По всем тем самым разным её рисункам, что показывали всем нам, чтобы приучить к надежде. Но в этот раз передо мной предстало настоящее чудовище. Я всматривался в, высеченное на стене храма, изображение, пытался понять и привыкнуть, но не мог. И зачем кто-то создал такое? Я отвернулся.

Площадь находилась в центре Конастова, на возвышении. Вид открывался во все стороны, так что я мог наконец рассмотреть город. Множество, тесно пристроенных друг к другу, строений разрастались от центра и то расходились, то опять какими-то пятнами сжимались вдали, уходили ещё дальше и всё поднимались, поднимались, въедались в стены, плесенью покрывали их. Прямо в середине купола огромный столб выглядывал, через дыру, на поверхность. Конастов — первый и самый близкий к поверхности город. А ещё он очень большой. В маленьких городах купола редко светятся, потому что им нужно очень много энергии, не у всех хватает на это денег. Я вспомнил свой родной Заскоп.

Там у нас были огромные кучи песка: в отдалении от домов, никому не нужные, серые в дальнем свете уличных фонарей, настоящие горы. В этих горах мы провели половину детства. Сотни разных игр, частые ссоры, драки, войны, союзы, дружба, всякие выдумки — это был наш отдельный настоящий мир. Его создал Делива. Он побеждал во всех играх, а когда надоедало, придумывал новые, менял старые, учил других, создавая себе сильных соперников. Песочная вселенная не могла существовать без него. Как-то раз мы долго строили большой песочный замок; строили без Деливы. Планы были грандиозные, работа шла почти неделю. Но замок рухнул. Мы не знали, что делать дальше. Тогда пришёл он и быстро всех оживил. Опять что-то придумал, опять что-то началось. Но мне кажется, что тогда песочница уже перестала его интересовать. Замок рухнул. Детство прошло. Многое рухнуло. Всё уничтожено. Песок рассыпался.

***

Закончился хлопотный день. Я искал жилище, ухаживал за, сильно разболевшимся, Деливой, говорил с врачом, пытался не заблудиться, ходил за продуктами, добывал лекарства и постоянно решал сотни других мелких проблем.

С комнатой повезло. Это было недорогое, но довольно обширное помещение со всем самым необходимым и двумя кроватями, отделёнными тонкой перегородкой. Сейчас Делива спал, а я, наконец, мог отдохнуть в тишине. Что-то вертелось в голове, что-то думалось, скакало то туда, то сюда, медленно перетекало, затухало и растворялось, качалось, мерно постукивало, звеня металлом, затихая, становясь всё мягче, разваливаясь, рассыпаясь, покрывая собой, разнося повсюду. Я засыпал.

***

Гарошка вернулся со школы, покушал и побежал на песочницу. Хотелось встретить там кого-нибудь из товарищей. Усталость сошла с него вместе со школьной формой — полный энергии, он быстро шагал по размашистой тропинке. Круглые фонари тщательно покрывали всё живым, белым светом. Дорогой свет. Его добывал отец Гароши и отцы его друзей. Всех, кроме Деливы. У Деливы нет отца.

На песчаных горах никого не было. Гароша просто слишком поторопился, остальные тоже должны скоро прийти, всегда кто-нибудь приходит, нужно только подождать. Интересно, кто будет первый? Ну, конечно, не Делива; он приходит, когда все уже здесь. Не хотелось бы, чтобы Алеш, он с ним не дружит. А вот над Бажей можно бы хорошо пошутить: спрятаться где-нибудь, а потом напугать. Но лучше всего если сейчас придёт Вадей, с Вадеем они самые лучшие друзья.

Но никто не появлялся. Гарошка стал бродить вокруг, копаться в песке, поочерёдно забираться на горы, считать их. Десятая была уже совсем тёмная: фонари до неё не доставали. Но вдали можно было разглядеть много других холмов, не меньше ещё десяти. Странно, Гароша никогда не доходил до них, тот, на котором он стоял, всегда казался последним. Интерес потянул его вперёд. Он шёл сквозь темноту. Смотрел в темноту. Вдруг впереди зашелестело. Что-то тёмное шевелилось между куч и надвигалось на Гарошу. Ужас разлился внутри него, он весь вытянулся и напрягся.

«О! А ты чего сюда забрался?» — произнесло пятно голосом Деливы. Гарошка выдохнул и разжался:

— А я думал никого ещё нет. Я сюда никогда ещё не ходил. А ты чего так рано? Всегда последний.

Делива сначала молча отряхивался. Потом сказал:

— Мне близко. Хожу иногда один гулять. Раньше вообще всегда один здесь был, это потом вы поприходили.

— А... Пошли туда пойдём. Здесь темно.

— Пошли, — Делива двинулся к освещённым горкам. — Смотри, что я придумал: можно замок построить. Не как тогда, а настоящий. То есть правда, как настоящий! В одной из куч нору пророем, изнутри укрепим, а потом сверху достраивать будем. Чтобы держалось можно вот такое сделать.

Он чертил на земле и объяснял. Скоро пришёл Бажан, за ним Вадей, а там и другие прибежали. Все загорелись этой идеей. Началась серьёзная стройка. Весь день ребята бегали за водой и нужными вещами, ползали в песке, рыли и лепили, покрываясь потом и грязью. Довольные сделанным, они вернулись домой, уверенные, что завтра их ждёт такой же интересный и весёлый день.

И на следующий день, в нетерпении прождав уроки, они снова стояли у своего замка. Он был ещё не готов, совсем бесформенный, не как на рисунке, но казался им великой крепостью. В этот раз все собрались быстро, только Делива опять не появлялся.

Он пришёл и сказал, что строить дальше нет смысла. Всё равно скоро развалится, песок долго стоять не может. Он вчера об этом не подумал, а теперь ему точно ясно. Все стояли. Вадей обиделся:

— Сам сказал строить, а теперь говоришь не надо! Так бы и сказал, а то теперь не надо тебе!

— Ну, извините, не подумал.

— Ну, нет! Я замок хочу! Раз тебе не надо, то не строй! А я буду строить! Давайте дальше строить!

— Как хотите.

Делива ушёл с таким видом, будто ему всё равно. Гароша никогда его таким не видел. Все проводили его взглядом и медленно начали делать дальше. Гарошка стоял и смотрел. Он что-то понял. Я посмотрел в его лицо и, наконец, узнал. Этим мальчиком был я.

***

Вчера улицы упрямились, но сегодня поддались и сами повели меня в нужные мне места. А нужно было сходить за ещё одной порцией лекарств и отправить короткое письмо сестре. Но на обратном пути я сильно задумался и зачем-то свернул на площадь. Очнулся, только когда неожиданно встал перед птицей.

Есть люди, есть огненные змеи, есть живые камни, которые пропитывают всё окружающее мудростью и рассыпаются. А есть птица. Где-то высоко она кружит в вечном полёте над поверхностью. Никто её не видел, но все знают, как она выглядит. Пара глаз, на месте рта — клюв, есть два крыла, хвост и ноги. Всё давно известно, но на этой стене она изображена совсем другой. Теперь, когда я смотрел на неё ещё раз, я наконец понял, почему она такая. Два глаза — не просто две точки, они сложнее и смотрят по-человечески. Повсюду, все разные, перья, объёмное тело и уродливые когти. Именно так бы выглядела птица, если бы существовала. Я ещё раз всё осмотрел. Да, теперь я понял.

Когда я вернулся в наше жилище, то увидел Деливу, который стоял и смотрел в окно. Всего час назад ему было трудно говорить, а теперь он стоял:

— Ты чего? Полегчало?

Делива молчал. Подошёл к нему ближе, но он не обращал внимания:

— Да, что с тобой такое? Лёг бы лучше.

— Я понял, — Делива стоял на месте.

Я ждал, он не шевелился. Я не выдержал:

— Ну что?

— Всё равно, — Делива взглянул на меня, отошёл от окна к кровати и лёг. Немного подумав, он сказал:

— А ты как вообще, Гарош, надолго собирался сюда?

— Думал где-то на неделю, но теперь не уеду, пока не выздоровеешь.

— Ты прости, я тебя не хотел так задерживать.

— Да ерунда. Я, на самом деле, даже подольше бы задержался, — немного помолчал. — Слушай, может вернёшься? У нас тебе рады будут. Что тебе тут делать? В норе живёшь, болеешь, работать не можешь. А у нас тебя все знают, знают какой ты.

Делива помолчал, потом вздохнул:

— Я и сам думал возвращаться. Работу бросил не потому, что заболел, а потому, что ехать собирался. А потом что-то... Не знаю, задумался. Задумался и заболел.

— А, ну так тем более! Значит, вместе обратно поедем.

— Нет, не могу.

— Что... Почему?

— Надо кое-куда.

— Куда?

— На поверхность.

***

Кто-то хлопнул в ладоши. Все выкарабкались и растянулись. Гароша накинул сумку на плечо и осмотрелся. Пусто и темно. Эхом разлетелся звенящий смешок. На ребят упала чья-то далёкая тень:

— Ага, вон он идёт! Эй, рабочий!

Под светом редких фонарей ещё раз мелькнул Делива:

— Вы кто такие? Что надо? — грозно крикнул он, подходя, и тоже рассмеялся. — Свежая кровь! Ну готовьтесь! Вы у меня будете работать до упаду!

Делива выкрикивал ещё что-то, смеялся и здоровался со своими друзьями. Он добывал мудрость уже четыре месяца, остальные же только окончили учёбу и теперь приехали отрабатывать практику. Все шумели, пожимали руки, шутили, вертелись и пытались управиться со своими вещами. Делива крепко хлопнул Гарошу по спине, и на мгновенье его взгляд стал серьёзным:

— Ну что, как? Заходи вечером ко мне в избушку, поговорим. Не хворай!

Делива повёл группу за собой, и все пошли смотреть на новое место. Хрустели мелкие камешки:

— Воздух чистят как могут, но всё равно пыльно. Здесь ещё ничего, а работать будете в масках.

Вадей вышел вперёд:

— Ну что, завтра уже бурим?

— Тебе, как особо талантливому, разрешаю катать тележку.

— Талантливый человек талантлив во всём, завтра эта тележка войдёт в историю.

— Смотри нам весь рудник не разработай.

— Так и быть, оставлю тебе половинку.

— А вон и ваш новый дом, — Делива улыбался. —Жить будете в комнатах по двое.

— Эй, Гарош давай вдвоём.

— Давай.

Гароша последний месяц болел и никого не видел. Теперь, в незнакомом месте, среди товарищей он чувствовал себя немного неловко. Но Делива и Вадей его лучшие друзья, хотя один редко бывал в городе, а со вторым они часто спорили. Гароша поправил сумку на плече и пальцем почувствовал шов на лямке. Вспомнились маленькие напряженные руки, рвущие нить, быстро кладущие стежки под маленьким лучиком. Гароша отпустил лямку. Нечего об этом думать.

— Как обстановка? — Вадей продолжал разговор.

— Я, пожалуй, пока промолчу. Но сразу говорю: привыкнешь.

— Очень рад. А вы, кстати, с кем живёте?

— Спасибо, мне без соседей.

— Так вот ты какой! Уже всё тут заграбастал своей деловой хваткой! Нам хоть что-нибудь оставил, злодей?

— Ничего, завтра вечером меня здесь уже не будет.

— О, а куда тебе?

— Надо к матери съездить.

Вадей успокоился и пошагал молча, о чём-то думал. Он всегда какой-то несерьёзный, иногда слишком. Мало кто понимал, о чём он думает и что на самом деле имеет в виду. Даже Гароше порой было трудно понять, хотя он знал его очень давно. Случались между друзьями ссоры, в которых Вадей проявлял себя, изредка он что-нибудь о себе рассказывал, в чём-нибудь признавался. Но это всё было не так важно. Он непонятный: именно такой он и есть.

***

В конце дня почти все собрались в одной из комнат. По коридору постоянно кто-то бегал, часто стучали дверьми и выходили на улицу, за стенкой громко смеялись, но в целом было спокойно. По очереди играли в карты:

— Откройте окно, что-то душно.

— Да вот лежит, смотри!

— Всё хватит.

— Откройте окно!

— Что?

— Говорит окно открыть

— Бажа, открой окно!

— Да открыто уже!

— Вот так, да? Ну тогда держи!

— А! Не заметил!

— Да повезло ему!

— Меняемся. Кто следующий?

— Ну всё, я пошёл.

— Ладно, я тоже к себе, — Делива поднялся и собрался уходить.

— Поздно?

— Да, собраться и спать. Завтра ехать.

— Ну давай.

Делива вышел из комнаты. Гароша немного постоял, думая, куда бы ему тоже пойти, и отправился на улицу. Снаружи было прохладно, но дышалось сухо, отдавало металлическим запахом. Вокруг ничего: только серая полутьма. За углом кто-то разговаривал. Гароша узнал голос Вадея и прислушался. Тот опять говорил о чём-то своим полусерьёзным тоном:

— А мне зачем? Гарошка в неё по уши и думает, что все так же.

— А тебе всё равно?

— А твоё дело?

— А я просто. Сам начал.

— Да ладно, это я так. Мне интересно. Вот что будет?

— Ты ему расскажи и увидишь

— Ну зачем мне все эти мелочи? Я возвышенный человек, понимаешь? Я, вообще, на поверхность собираюсь, так что мне не до мелочей.

— На поверхность? На птице кататься?

— Почему бы и нет? Я так ей и сказал: не жди, в Заскоп больше не вернусь, отработаю и пойду на птице ездить.

Гароша вышел из-за угла:

— Неплох.

— О, привет, — Вадей как будто немножко смутился, но не подал виду. — А я вот тебе сказать хотел, что место свободно. Можешь занимать.

— Чего?

— Говорю, мне больше не нужно.

— Больше не нужно? А почему не нужно?

— Всё, что хотел, уже сделал — он говорил уже холодно и безразлично.

Гароша замахнулся и несильно ударил ему по лицу:

— Даже если шутил, всё равно не буду извиняться.

Вадей помолчал, потирая щёку, и кивнул:

— Не шутил. Это ты меня извини. Алеш, пошли в карты играть.

Гароша стоял один. На душе повис камень. Произошла, конечно, глупость и мелочь, но от этого не легче. Гароша пошёл в свою комнату и там долго сидел, лежал, стоял и думал. Наконец, ему пришло в голову, что он ведь живёт с Вадеем, значит он скоро должен тоже прийти сюда. Не хотелось с ним видеться.

Гароша стал собирать вещи. Было как-то тревожно. Надо ехать домой. Неважно, что ему будут говорить, так лучше всего. Нужно заехать к родителям, он ведь даже не попрощался с ними перед отъездом, только с сестрой. Нельзя было так. Да, нужно ещё раз посмотреть на город. Посмотреть, а не сбежать. А ещё обязательно найти её и всё рассказать. Да. Всё это были глупости. Выдумки. Гароша кидал вещи в сумку. Что-то шло не так.

Я проснулся и встал. За окном тускло светило. Это потому, что купол загорается и тухнет постепенно. Я смотрел на окно. Никогда такого не видел. Вот для чего нужны окна.

Гароша старался не шуметь, но пол в коридоре был таким, что скрипел или отдавал громким стуком при каждом шаге. Не хотелось тревожить Деливу, но он всё же постучался к нему. Тот ещё не спал:

— Что такое?

— Ты завтра едешь?

— Да. Я же говорил.

— Когда первый поезд?

— Ну... В десять должен быть. А что?

— Я тоже завтра еду.

— Зачем? Подожди. Заходи.

Делива пропустил его в комнату и закрыл дверь.

Я всё стоял и смотрел в окно, когда Делива тоже проснулся. Я поднёс ему лекарства и стакан с водой. Он равнодушно посмотрел на меня и с трудом приподнялся.

Гароша, нахмурившись, сидел на второй кровати:

— Нет, я точно уверен.

— А почему так срочно?

— Я уже говорил. Я, знаешь, уверен. Ждать нельзя.

— Тебе бы успокоиться. Ну, бывает, люди часто глупости говорят. Ерунда, это не проблема.

— Не в том дело.

— Ладно. Тогда давай так: этой ночью у меня, а завтра вместе поедим. Но не первым! Сначала обдумай всё, а потом решай. Давай, не колоти впустую. Пора спать.

Делива решительно махнул рукой, но задел тумбочку и больно ударился.

Я подал Деливе стакан. Он обхватил его тонкой рукой, тяжело дыша, выпил всё, что было нужно, вернул мне, закутался в одеяло и отвернулся к стене. Он не шевелился, слышался только лёгкий свист его дыхания. Я понял, что он вчера имел ввиду.

В ту ночь я не мог уснуть. Делива тоже:

— Ты тоже не спишь?

— Ага.

— Сам сказал спать, а теперь лежу просто так. Вот же.

— Если долго лежать, то когда-нибудь уснёшь.

— Да. Тебе ничего, а я вот давно дома не был. Хочу уже мать увидеть, как она.

— Прости, что я так.

— Да ну.

— И что случилось?

Никто не ответил на этот вопрос. Мы молчали и думали о своём, а потом заснули. Той ночью Заскоп рухнул.

***

Люди живут под землёй, добывая мудрость. Мудрость появляется из живых камней, но никто не знает, откуда берутся эти камни. Есть, конечно, много предположений, но ни одно из них не доказано. Впрочем, это и не важно. Главное то, что человек может находить мудрость и использовать её. Мудрость можно превратить в тепло и свет, можно менять состояние вещества и его плотность. Всё это делать способны только специально обученные мудрецы, которые от рождения обладают способностью управлять энергией. Правильное использование энергии позволяет легко добывать воду, воздух, еду, и многое другое, есть даже города, которые занимаются земледелием.

Наш родной город Заскоп появился из небольшого поселения, возле одного из месторождений мудрости. Наши деды и прадеды полностью исчерпали запас этого источника, но вскоре были найдены другие места, которые позволили городу быстро развиваться. У нас было очень мало мудрецов, поэтому каждого ребенка, обладающего даром, сразу отправляли учиться, не смотря на его способности и желания. Так было, например, с моей сестрой Стаменой. Однако, тем, кого делали мудрецом, всё равно везло больше, чем остальным, также не имевшим выбора. Хотя кое-кому, кто обладал особыми талантами, удавалось вырваться, но их было не больше десятка.

Заскоп уничтожило обрушение. По неизвестной причине, полностью приостановилась передача энергии на удерживающие конструкции. За последние сто лет единственный случай. Большая часть жителей погибла, некоторым удалось спастись в специальных укрытиях. Те, кто выжил основали посёлок Новый Заскоп и начали строить всё заново. У Деливы была только мать, она погибла. Стамена спаслась. Мы жили. Продолжаем жить.

***

Вечером Деливе стало легче. Я сел рядом и спросил:

— Почему ты решил уйти?

— Не знаю, — он подумал. — Помнишь, я как-то кресло достал? Хорошее, чёрное. Ну, вот я часто сидел на том кресле. И как-то слишком спокойно. Как-будто всё кончилось. Наверное, уже тогда понял. Вот и испугался.

— Что сестре сказать?

— А что? Скажи, как есть. Только передай, чтобы дерево не бросала. Это нужно.

— Как думаешь, на поверхности много деревьев?

— Кто знает.

— Прости.

— За что?

— Мы тебя одного оставили.

— А, по-моему, наоборот. Я с детства всегда один. Помню, как я по этим горкам ходил, всё в них копался, что-то думал сам с собой. Мне как-то даже ничего, кроме этих гор, интересно то и не было, пока вы не пришли. И так постоянно.

— И что случилось?

Мне никогда не отвечали на это вопрос. Я и сам не знал, о чём спрашиваю.

***

Я стоял недалеко от площади и смотрел на столб. Посыпались каменные крошки, столб затрещал. Застыв на несколько мгновений, он ровно стоял, будто выбирая направление, а затем, как огромная белая змея, начал падать на город. Послышались крики ужаса. Столб задел купол и распорол его как нож. Свет сначала прерывался, а потом потух. Всё погрузилось во тьму, повсюду кричали, звуками разрывая мне голову изнутри. Люди вокруг бежали, сталкивались, превращались в невидимую живую массу. Великан падал целую вечность, а когда грохнулся, это почувствовали все. Земля дрожала, в воздухе висела пыль, стало трудно дышать. Больно ударив в живот, толпа потянула меня. Отовсюду нажимало и наваливалось, пахло мочой и потом. Меня затошнило, я из последних сил пытался держаться на ногах, но вот откуда-то ещё раз прилетело в живот, и я, захлёбываясь, провалился под ноги толпе. Кто-то упал на меня, а потом ещё и ещё. Скоро на меня навалилась целая куча людей, все пытались выбраться, мычали, дёргались, но никто не мог подняться. В ушах звенело, всюду чувствовалась боль, я не мог вздохнуть и пошевелиться.

Что-то резкое и светлое мелькнуло перед глазами, и я почувствовал в себе силу. Я взмахнул рукой, и люди надо мной разлетелись во все стороны. Я встал и забрался на человеческую кучу. Я мог что угодно, мне хотелось бежать. Кто-то схватил меня за ногу, но я пнул его по лицу, и он свалился вниз. Вдруг сверху разошлась трещина, отвалился кусок потолка, и всё залил ослепляющий свет. Выглянули знакомые очертания. В глазах людей появилась надежда. Все смотрели на птицу и радовались. Но, когда птица опустилась ниже, все увидели, что она мертва. Белоснежная, но истекающая кровью. Тупые пустые глаза.

Бесформенное тело упало на площадь и разнесло храм. Я пошёл туда. Всё замолчало и застыло. Птица выглядела мёртвой. Я смотрел на неё, пытался представить, какой она была раньше. Когда-то она жила, теперь я видел итог её жизни. В глазу отражался свет.

***

Прошла неделя, я собрался ехать домой. Сестре писать не стал: лучше расскажу ей всё при встрече. Когда я выходил из комнаты, Деливы там уже не было. По древнему обычаю Конастова, его прах пустили наверх, и там он рассеялся над землёй. Утро было таким же как обычно: ничего никогда не менялось. Я подошёл к подъёмнику. Передо мной снова раздвинулись двери, приглашая обратно в привычную жизнь. Я вошёл.