Приключения Улиточки

Я УЛИТКА. Весь мир – УЛИТКА. Я и есть весь мир. Я не знаю, как это случилось, но это так. И так было всегда. Есть только Я, УЛИТКА. Мой мир – это всё, и Я здесь БОГ. Я здесь один многие триллионы лет. Времени не существует, ибо ничего не случалось в моём мире. Пространства нет, ибо Я один, и смотреть мне не на что.

Но Я увидел точку. Так появилось Пространство. И точка двигалась ко мне, превращаясь в шар. Так возникло Время. И шар уже не мал. Он мой, он красив! Шар летит ко мне. Он дерзок и могущественен! Он захватывает мою вселенную! Так появилось Движение. Мощный и великий, он больше меня! Так появилась Мера. Я готов признать его Первым. Божественный мой Аутоген! Так появился второй терминал. Так появилась Любовь. Так появилось Число.

* * *

И вот Любовь – река. Я капля этой реки, и я есть Любовь. Её много. И я в потоке Любви. Я был один, а теперь нас много. Я – мы. Мы – я. Но так не может существовать вечно. Прошло время, и мы стали разными. Расставание – другой полюс Любви, и оно неизбежно. Турбулентности не может не быть в этой вселенной. Слишком много нового в ней появилось. И я не смог оставаться в реке, а захотел заново быть одним, единственным БОГОМ всего. Но я стал меньше, и я уже не являюсь всем миром.

* * *

Я Улитка, и один из Эолов, Богов вселенных. У каждого свой мир, мириады единиц пространства. Так появился Цвет для каждой вселенной. И теперь мы висим безмолвно разноцветными шарами в нашей общей вселенной и взираем друг на друга уже сто тридцать три триллиона лет. Но один Эол проявил себя, и не стал таким, как другие. Сначала он начал светить, затем вспыхивать. Стали разлетаться брызги огня, а потом он жалобно закоптил. Так возник Смех. Могучее и жалкое. Прекрасное и безобразное. Так возникла Эстетика. Всё было в этом великом Спектакле самого творческого Голубого Эола. Смех разрастался в общей вселенной. Я и сам смеялся без удержу. Какой же он смешной, этот Голубой Эол! Скука исчезла, и мы уже не хотели висеть шарами дальше. С этого началась Игра.

* * *

Моя трасса жёлтая. Здесь десятки, сотни разноцветных трасс. По ним стремительно летают Эолы. Цвет трассы – по цвету Эола. Есть, красные, синие, зелёные и много других цветов с разными оттенками. Я могу различать более семнадцати тысяч оттенков цветов. А пока я стою, и не решаюсь пуститься в гонку. Не могу прервать свою статику вечного покоя. Ведь я Великий Эол покоя, Улитка. Кто-то уже нарушил эту статику! Как они так быстро мчаться?! Их даже не видно, и только отрезки трасс более чётче наливаются своим цветом по мере движения дерзких Эолов. Так возникла Энергия.

Я, Улитка не могу догнать самого стремительного красного Эона. Нет скорости, чтобы догнать и зелёного Эола. Моя игра затухает. Так возникло Поражение. Разноцветная паутина гоночных траков Эолов для меня уже не так ярка, и я вряд ли уже когда-нибудь сумею различить те 17683 цвета.

* * *

Сегодня фестиваль. Будет весело. Будут игры. Меня пригласил Конёк. Он тоже, как и я, не догнал зелёного Эола и испытал поражение. В этом мы с ним похожи. Он мне нравится, и чтобы он об этом узнал, мы создали Общение и объединили свои пространства. Так появилось Понимание. Так появилась Дружба, и первый мой друг – Конёк. У него даже вселенная как конёк. Очень чудная.

На фестивале было много эолов. О! Это уже были совсем не те Эолы. Это были семиножки, бабочки, кузнечики, периночки, перчики, ягодки, бусинки и так далее, и тому подобное. В самом конце к нам присоединилась и гусеничка. Они были просто эолами. И они забыли, что они были Богами. И мы с коньком тоже забыли. Я теперь просто эол улитка, или улиточка, как меня любезно называл конёк.

Появились пискарики с длинными золотыми изогнутыми трубами. Они сделали несколько изящных па и спели красивую весёлую песенку. Им аккомпанировал сам дядюшка Язь на клавесине, а партия желтобрюшек, собравшись в оркестровой яме большой ракушки, издавали божественные звуки на своих волшебных струнах.

Здесь так интересно, столько новых друзей! Ах, как мило! Кузнечики перескакивают через периночек. Ягодки смешиваются с бусинками, а потом опять разъединяются. Бабочки порхают, и их пытается ловить зелёный, неуклюжий и неунывающий баж. Бабочки смеются над незадачливым бажем. Тот угощает их сладким нектаром. А чучики затеяли чехарду с бакланчиками и образовали огромный круг. Бакланчики прыгали высоко, а чучики низко. Поскольку, они прыгали синхронно, получалось, что живой круг то возвышается, то ниспадает. И это было прекрасно. А в конце несколько карапузов вскарабкались на толстенькую гусеничку и стали на ней кататься. Та медленно, пыхтя, катала на себе этих озорников по большому кругу. Карапузы так громко смеялись, что другим тоже захотелось её оседлать. На гусеничку стали залезать и другие легкомысленные эолы. Гусеничка безмолвно пыхтела и передвигалась под огромной тяжестью навалившихся не неё разномастных эолов. Карапузы кричали. Один из них даже пытался подгонять гусеничку, пришпоривая её ногой и пошлёпывая по мохнатому крупику. Другие спрыгивали, а кто-то запрыгивал. Никто не обращал внимания на бедняжку. Она, как паровозик, молча и безотказно катала всех желающих и ничем не проявляла своё недовольство. Мы с коньком тоже прокатались на ней вместе со всеми. Гусеничка двигалась всё медленнее и медленнее, это переставало быть интересным, и мы слезли. Как хорошо прошёл фестиваль! Прилетели перевозочные дракончики и развезли всех по своим вселенным. И только сейчас я испытал незнакомое чувство. Это было новое ощущение. Откуда оно? Ах, да. Я видел, как гусеничка медленно уползала в свою вселенную – бесконечный лабиринт. Она была обессилена и весьма помята. На её личике читалось обречённое безразличие. Так появилась Апатия. Я понял, что она надорвалась. Так появилась Жалость. Мы же с коньком тоже на ней катались! Так появилась Вина.

* * *

Мы с коньком любим играть вместе. Нам нравится стрелять, заманивать в ловушки, залезать в домики и смотреть картинки. И все остальные эолы, а сейчас их миллионы, тоже любят это делать. Однажды мы с коньком нашли ловушку, которую кто-то когда-то создал и оставил. Это был электромагнитный пылесос. Он мог всасывать прямо на лету. И вот появилась бабочка, конёк подпустил её поближе и включил засос. Бабочку моментально заглотило, и к нашему удивлению, через несколько секунд она появилась из отдалённо расположенной трубы вся измятая, с потрёпанными крыльями. Она пыталась летать, но её попытки уже нельзя было назвать полётом. Это были короткие, отчаянные прыжки с непредсказуемо рваной траекторией. Бабочка была в апатии и еле плелась, уже прекратив попытки взлёта. Так появился Грех.

Конёк был в восторге. Он такой душечка! Я очень сильно его любил. Мы решили захватить этот пылесос с собой, чтобы применить его к девочкам мотылькам. Они дразнились и показывали язычки за то, что мы стреляли в них солнечными зайчиками. Тогда мы подошли ближе, они все разом выстрелили в нас розовой померанцевой водой из игрушечного брандспойта. Вот мы им сейчас покажем! Мы перетащили нашу ловушку в фиолетовую рощу, где жили эти проказницы в большом бирюзовом баобабовом домике. Там мы решили спрятаться и быть незаметными. Когда вылетела первая девочка мотылёк, конёк нажал на засос и девочку всосало. Потом из домика выпорхнуло ещё три очаровательных мотылёчка, и тоже стали добычей нашего пылесоса. Те даже пискнуть не успели. Мотыльки вылетали из домика и попадали в нашу ловушку. Вместе с коньком я ликовал, радовался и бил в ладоши. Вот так игра! На другом конце труба выплёвывала разжёванных мотыльков, ещё кое-как трепыхающих крылышками, но уже не способных летать. Они плелись строем, еле волоча лапками и опустив усики. Конька это радовало. Меня сначала тоже, но потом я загрустил. Я улитка, и всё пропускаю через себя. Я не хотел бы оказаться на месте мотылёчков. Я не хотел бы попасть в пушку и быть выплюнутым в трубу в таком помятом и перетёртом виде. Всё-таки, конёчек мог бы быть более внимательным. Мне было стыдно и жаль девочек.

* * *

Я грустно перемещался в пространстве, и мне хотелось обратно в реку Любви, мою материнскую ложу. Так возникли Ответственность и Безответственность, и так возник Выбор.

Обстановка омрачилась. Мёртвое дерево восседало на крутом берегу реки Жизни и Любви. Река! Моя альма-матер. Но её оградили решёткой, и она текла ровно и скучно. Отдать мне свою индивидуальность и снова стать Всем и Ничем?! Влить свою каплю в общий океан и стать им?! Или разбазарить свою последнюю каплю в нём и потерять себя?! Я уже успел прочувствовать, осознать себя и насладиться игрой. Я обладал, и поэтому получил время, ибо время это и есть обладание. Отдать это всё – шагнуть назад. Нет! Я сделал выбор: нет. Река для меня исчезла, и я остался один. Так возникло Одиночество.

* * *

Я возвращался миллион лет к моему коньку, к моим друзьям, весёлым эолам. Мой мир был там, он был давно. Почему я так долго иду туда? У меня своё время. Но вот уже показался большой город. Как же здесь всё изменилось! Ходят степенные батончики в сюртуках и панталонах. Летают те же бабочки, желтобрюшки бьют в барабаны. А дядюшка баж ох, как постарел, но ходит неизменно в зелёном жабо. Пискарики уже не пискарики, а долговязые глашатаи на ходулях, в ермолках на худых головах. Трубят в рожки, распевают зазывалки и приглашают на Великую ярмарку тщеславия. Как я вовремя сюда попал! Может быть, я там встречу конька? Было бы здорово.

Ярмарка оказалась действительно великой. Не было видно откуда она начиналась, и конец её затерялся в пространстве непонятно где. Впрочем, она не имела ни начала, ни конца. В центре горой возвышался большой розовый слон, который монотонно качал головой, опуская хобот то вниз, то вверх, и таким образом приводил в движение огромное чёртово колесо, где в люльках сидели разные зверушки, бывшие эольчики. Не берусь уже называть их эолами. Такое слово здесь давно устарело и изжило себя за отсутствием его носителей. Эол – это бог, а где же сейчас сыскать этих богов-то? А бывают ли они, вообще? Иду по торговым рядам. Причудливые торговцы расхваливают свой товар. Вот ряды клеток и террариумов. Ах! Что я вижу! Вот толстая гусеничка, та самая гусеничка ползает по мелкозубой шестерёнке, приводя механизм замысловатых часов в действие. Как мне её опять стало жаль! Вот так вечно быть приставленной к механизму... Бедная, бедная гусеничка! А здесь что? Здесь аквариумы. И вот я вижу пузатый круглый аквариум с моим коньком. О боже! Он стал украшением. Безмозглым, пустым украшением! Что с ним? Он не видит и не узнаёт меня. Но я готов поклясться, что это он, мой любимый друг конёчек. Стеклянные глаза потеряли какую-либо цель, его желания были совсем стёрты. Кто же его так высушил, бедолагу? Меня останавливает толстый грубоватый торговец из инопланетных созвездий. Его лиловая кожа и бородавки на шее выглядели отталкивающе. Это был великий торговец духами. Духов он продавал и поштучно в бутылочках, пузырёчках и в специальных сосудах разной формы. Также у него имелись наборы духов в кожаных футлярах. Он мне показал один такой футляр, и я ахнул. Там был набор цветных лямок, натянутых вдоль. То были совсем не лямки, а духи девочек стрекоз, с которыми мы с коньком дружили, и ходили к ним в гости пить ароматный чай. Девочки стрекозы были всемогущими эолами. Стоило им что-то захотеть, они сразу это получали. Беда их была в том, что они очень доверялись. И если кто-то получал их доверие, то он мог их использовать сполна, без каких-либо препятствий. Немудрено, что рано или поздно они попали в рабство, и их пустили на лямки. Впрочем, толстяк-торговец, по дешёвке где-то скупивший их оптом, очень дорого оценивал этот набор, и рассказывал, что каждая лямка слушается своего хозяина и выполняет все его желания по быстрой транспортировке в любую точку галактики. Они всегда были согласны с тем, что им говорили. Я выкупил у него одну такую из набора, схватил её за конец и полетел над ярмаркой. Пускали салют, другой. Череда салютов взрываются рядом. Лямка-стрекоза меня спускает вниз. Я поражён! Как можно было себя так низвести?! Как им можно было согласиться с этим?! Гусеничка, конёк, девочки-стрекозы, почему вы стали пользовательской безделушкой? Так появились Вещи. А когда они изнашивались, становились никому не нужными и их выбрасывали, то они становились неодушевлённой материей. Так появилась Материя. Пока я был в путешествии к реке Любви, её в моём оставленном мире появилось много. И кроме материи уже начало появляться многообразие категорий и форм без счёта и большого смысла...

* * *

Я впал в благородную ярость и полетел спасать миры. Я не знал - от кого буду их спасать, не знал, что надо будет им делать потом. Но я решил так. Найдя команду старых рыцарей, готовых на благородные подвиги, мы отправились в приключения. Потеряв Андродона в ловушке «Улей», где его сожрали точечные сущности, я впервые осознал всю степень авантюрности нашей кампании. Мы прилетели на планету Сту, где жили разумные растения с одним глазом. Их магический чернозём давал энергию таким путешественникам, как мы. Разрешив нам подзарядиться, эти безобидные миряне радушно к нам отнеслись. Мы взяли много силы и раздолбали десяток планет. На одной жили разумные тараканы. Но их внешность настолько была отталкивающей, что мы решили выжечь их химикатами. На другой – ещё более мерзкая саранча, которая сначала сожрала всё живое, а потом особи начали пожирать самих себя. Мы их всех выжгли серной кислотой, оставив планету мёртвой. Мы – беспощадные рыцари космоса устанавливали свои благородные правила, и никто не мог с нами не согласиться. Помню, как однажды мы в очередной раз обесточили планету Сту, прислав три тысячи наших рыцарей на подзарядку. Главный Какасу планеты нам отказал, сославшись на то, что от обесточивания почвы, их популяция стала резко сокращаться. Пришлось объявить им войну и с корнем их выдрать из почвы, пройдя по ней металловспахивателем. Растения одноглазки практически не оказали (и не могли оказать) нам никакого сопротивления. Оставив на планете тетрархом Микидона, и оставив ему меч, я улетел с планеты вместе с моей многочисленной командой. Мы уже отяжелели, и не могли так стремительно перемещаться по пространству, как раньше. Поэтому нам понадобились космические корабли для продолжения своей миссии. Замечу, что когда через полторы тысячи лет мы заглянули на Сту, то за чаем и тёплой беседой, Микидон открыл свой сейф, достал маленький горшочек, покрытый стеклянным колпаком. Он снял этот запотевший колпак, и что вы думаете? Одним глазом на меня смотрел Главный Какасу, изрядно ощипанный и урезанный, чтобы уместиться под маленьким колпаком. Этот глаз говорил мне о многом. Это был очень пронзительный и выразительный взгляд. Я не выдержал и закрыл колпак. Мне было стыдно.

* * *

И я попал на границу миров. Слева был чёрный мир, а справа – белый. Я нахожусь посредине. Я биохирург очередной космической миссии. Я больше не воин. Точнее, я воин, но мои инструменты – не лазерные мечи, электронные пушки и цистерны химических распылителей. Нет. Я имею дело с лазерным скальпелем, лучевым коррелятором ДНК и биомассой семьсот тридцати тканей. В пробирках я размножаю группы клеток, а в растворах у меня выращивается костная структура. Когда-то мы с коньком тоже калечили других, даже не замечая этого. И мне нравилось. Я получал эстетическое удовольствие от страданий других. Это же так весело, прямо внутри что-то пробирает! Как страдали те наши мотылёчки! Залюбуешься. Они стали для нас безопасны. Мы же их не убили. Мы их сделали менее опасными. Сейчас у меня такая же задача - подготовить животные виды для жизни на перспективной планете. Обычное дело. Поработаем.

Бедолага слоник с головой мухи качал головой и шёл хромая, уклоняясь на правые ноги. Они были существенно короче левых. Дойдя до бассейна с дельфином, он опустил туда свою уродливую голову. Человек-рыба-дельфин бил плоскими конечностями и издавал звериный крик. А заяц скакал на длинных, как у кенгуру, ногах и помахивал в такт прыжков крыльями. Лошадь с волосатыми ногами примата, с головой кабана топталась на полигоне. А чешуйчатая крыса с глазами мушки дрозофилы перегрызала свой застрявший в щели хвост. Вот мои произведения искусства. Мне нравится смотреть как они страдают. В мучении есть фаза, когда существо перестаёт бороться и становится послушным. Вот этого я и добиваюсь. В тайнах моей души есть желание создавать себе круг послушных существ. Абсолютно послушных. Любое бодрое, быстрое, здоровое существо несёт для меня опасность. Его обязательно надо сделать послушным. Надо его протащить через ту, нашу с коньком, пушку или изрезать на хирургическом столе так, чтобы из него не получилось жизнеспособное существо. Я большой специалист в этой части.

* * *

И ещё есть такой эффект. Скажу, как учёный. Если причинил кому-то страдание, то ты привязываешься к своей жертве. Она никак не отпускает тебя. А может быть, ты её удерживаешь? Вот и я попал на планету, где ранее наклонировал и отрихтовал тысячи страдальцев. Только здесь я уже не хирург, а сижу на макушке самого большого дерева и не знаю, что мне делать дальше. Уже сто лет, как сижу. И соседи у меня есть такие же. Вот и сидим. Что-то напоминает мне, как мы в нашей общей вселенной висели шарами. Могучие Эолы! Триллионы лет сидели... Хотя, что это я? Я же про это забыл! Странные какие-то мысли вдруг приходят...

И вот я вижу внизу человека. Такой неотёсанный человек. Лохматый весь, первобытный. Он взял и уснул на полянке около моего дерева. Нагло спит лицом вверх ко мне и с руками за головой вместо подушки. Здоровый такой, крепкий. Мужская особь. Вот кого бы я хотел сделать послушным.

С размаху я шлёпнул его, подобно свалившийся каменной плите. Бах! И я ещё раз ему влепил. Человек, конечно умер после первого же удара. Мне всегда было трудно рассчитать точно силу удара. Тем более, человек такой хрупкий. Чуть что – либо без сознания лежит, либо умирает. Ну вот сдался мне этот дикарь! Я хочу его почувствовать. Я ещё раз его спрессовал своей многотонной энергетической плитой. От него и мокрого места не осталось, трафарет один лишь размазанный, а я его всё дубасил и дубасил. Не удовлетворил он меня. Не успел он стать послушным и умер. Вот ему за это! Вот!

Ну почему мне хочется ощущений?! Чем я хуже людей!? Летаю по лесу, наперегонки с ветрами гоняюсь по полям, лугам и степям. Нахожу людей и накрываю их. Я хочу их щупать, но не могу. Я хочу чувствовать, ощущать, как они! Я всего лишь бесплотный дух, постепенно привязывающийся к плоти, к биологическим тварям.

* * *

И я решил сбежать от своих духов, сидевших рядом со мной уже триста лет. Я убегаю ближе к людям. Они интересные, они плотные, их легко можно сделать послушными. И мне понравился лес друидов. Там были интересные лесные духи, там были гномы, эльфы, ящероподобные сатраски и другие лесные и болотные сущности. А ещё там были люди. Ходили в шкурах, охотились, женились, рожали детей, содержали свой крохотный очаг, свой шалашик. Сначала я тоже решил стать лесным духом, но потом я стал всё чаще приглядывать за одной семьёй. Мужчина и женщина, ребёнок. У них очень уютно в шатре из шкур и веток. И я решил поселиться там, вместе с ними. Я их ласково иногда накрывал, но старался не беспокоить. Мне всё больше и больше нравился их секс. Как я завидовал мужчине! Какие, наверное, у него ощущения! У женщины, возможно, они тоже есть, но я, наверное, больше к мужчинам отношусь. Они более причиные. Я накрывал эту брачующуюся пару каждую ночь. О! Как я этого хотел. Я их полюбил.

Но однажды я зазевался. Мужчина был на охоте, а на женщину из леса напал какой-то безумный проходимец. Свой каменный нож он всадил в висок моей любимицы, схватил ребёнка и побежал с ним в лес. Как я был яростен! Шлепками я его трижды туда и обратно прогнал через лес. Он летал от моих шлепков и врезался в деревья, оказывался в колючих кустарниках или мордой в вонючем болоте. А потом я просто размозжил ему верхнюю часть тела, придав его смерти. Мне было жаль, что мою женщину уже не вернёшь, и я снова бежал без оглядки. Мне хотелось кого-то бить, шлёпать, накрывать, совокупляться и щупать хоть что то: еду, одежду, мясо, детей, женщин... Хотелось варёного мяса и молока человеческой женщины. Мне хотелось кусать, жевать и причмокивать розовый заманчивый сосок.

О! Как мне хотелось ощущений!

* * *

Я блуждал по пустыне и встретил Мага в широкой шляпе. Какой-то странный ряженный. Лицо постоянно скрывает под полями шляпы, а одежды его вводят в заблуждение. Широкий плащ и большие рукава, из которых он что-то постоянно доставал и оборачивался то на пол-оборота, то на целый оборот. Человек без лица. Долго мне не удавалось заглянуть ему в лицо. Оно производило впечатление доброго улыбающегося человека, но его не было видно. Это был ещё тот фокус! Ты разговариваешь и думаешь, что он к тебе находится лицом, а оказывается, что ты общаешься со спиной и затылком. Я уж хотел, было, его прикончить, но у него были картинки. Он их быстро и ловко доставал из своих рукавов и вешал в воздухе. Даже ветер не мог их покачнуть. То были картинки невероятно красивых женщин. Они были в соблазнительных одеждах или вовсе голые. У них были длинные волосы. Там были брюнетки, блондинки, шатенки и даже женщины с голубыми и розовыми волосами. Я сделал последнюю попытку заглянуть в его лицо и к своему ужасу обнаружил, что под шляпой ничего нет. Точнее, там было зеркало, и я увидел самого себя! А чудной незнакомец продолжал атаковать меня картинками прелестниц, пока я не сдался. Все картинки я у него выкупил. И теперь я обладал образами моего страстного вожделения, но от этого я не становился счастливым, а озабоченность телами росла и не выходила из моего внимания.

* * *

Пять лет я ходил с этим. Находил людей, наблюдал их секс и накрывал, накрывал, накрывал. И вот я нашёл пещеру, где пять женщин занимались хозяйством, а рядом находившийся тощий мужичок, и что-то тесал своим ножом, чиня носилки. И тут я не выдержал. Всё! Хватит! Впервые я стремительным потоком вселяюсь в тело мужичонки, загоняя его дух в замешательство, и начинаю импульсивно и неистово управлять его телом. Я загнал всех женщин в пещеру, не обращая внимания на их визги. Яростно сдирал с них одежду, действуя дополнительно ножом не только для разрезания, но больше для острастки попавшихся в мой силок самок. Целый час трудясь на теле первой, я уже нацелился на вторую к великому женскому удивлению. Вскоре застонала и вторая. Остальных самок охватил первородный инстинкт, и они уже начали ворковать и заигрывать. Вскоре послышались смешки, искусственно громкие звонкие голоса и стоны от страстного совокупления. Все пять женщин были удовлетворены, мужчина на последней умер от разрыва сердца, не выдержав такой колоссальной нагрузки...

И снова я, бесплотный дух

* * *

брожу по пустыне. Поля, леса, горы, реки, степи... люди, женщины... Я принял решение.

* * *

В лесу очень крупный человек собирал ягоды. Внезапно он осознал себя. Он смотрел на звёзды, и понял, что уже никогда не сможет летать. Что-то внутри него сорвалось, и лес огласил звериный, нечеловеческой силы крик. Я человек.

* * *

Прошло двадцать тысяч лет.

Я согласился с законами общей вселенной.

* * *

Прошло десять тысяч лет.

Я забыл себя. Я тело, и ни за что не несу ответственности.

* * *

Прошло ещё сто двадцать лет.

Я полное следствие и никогда не смогу стать причиной.

* * *

Потом.

Я животное.

* * *

Потом.

Я полное поражение.

* * *

Потом.

Я маленькая улиточка на виноградном листике...

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 4. Оценка: 3,25 из 5)
Загрузка...