Алексей Мутовкин

Последний вопрос

Аннотация (возможен спойлер):

Чтобы научиться исследовать далёкие края, картограф должен постичь свой собственный край и его историю. Но как это сделать, если мастера Школы говорят загадками, другие ученики молчат, боясь выдать то, что им удалось узнать, а подруга детства взрослеет, и превращается из несносной девчонки в тайну, сокрытую в листве?

[свернуть]

 

На самом первом занятии в Школе мастер спросил у нас: «Благодаря чему великий картограф Миртарий Марий смог отомстить пирату Мейнарду?»

Ну кто из нас, молодых и наивных первогодок класса картографии, не знал Миртария Мария! Ведь это он — величайший путешественник из когда-либо живших! Он — составитель карты побережья Южного Моря! Он — выпускник класса картографии нашей Школы! О нём знает каждый нуониэль!

И если вы впервые слышите слово «нуониэль», то мне стоит прояснить кое-какие детали. Видите ли, нуониэли — это почти то же самое, что и люди. И всё же, есть небольшие различия. Да, мы, как и люди, ходим на двух ногах, у нас две руки и одна голова. Только вот люди живут в городах, шумящих базарами, площадями и узкими мощёными улицами. Мы же — нуониэли — обитаем в тиши лесов, под шёпотом вековых крон величественных буков, в тени молчаливых сосен, под присмотром дубов-мудрецов. Ещё от людей нас отличает отсутствие волос. Нет, нуониэли не выглядят, как лысые городские мужички, попивающие в трактирах хмельную брагу и ухмыляющиеся вслед миловидным женщинам. Наши головы покрыты веточками деревьев. Есть нуониэли, у кого на голове веточки берёзы. Есть с веточками дуба или лиственницы. Есть такие как я — с веточками и листьями вяза. А бывают веточки таких деревьев, название которых и не выговорить. Чего стоит шевелюра несносной девчонки по имени Аби. У меня от её белых цветков в глазах рябит.

И всё же главное отличие нуониэлей от людей не в веточках и не в волосах. Я не бывал в городах людей, но по рассказам хожалых знаю, что человеческие дети не любят ходить в школу. Что до нас, до нуониэлей, то мы свою Школу обожаем. Она совершенно непохожа на школы людей. Да, у нашей Школы тоже есть каменные стены. Штуки три. Но в остальном, она похожа на рощу. Лес, в котором она находиться, так и называется — Лойнолинн — что в переводе: «Лес знаний».

Конечно, нуониэли называют её Школой, но люди назвали бы это место университетом. Здесь обучаются самым разным искусствам, одно из которых — моё любимое — картография. Если вы считаете, что картография — лёгкое дело, то позвольте сообщить: обучение в этом классе занимает в два раза больше времени, чем на прочих направлениях.

Наш самый первый урок проходил в яблочном саду, в восточной части школы. Здесь всегда тихо и спокойно. Даже осенью, во время первых занятий, тут светло до самого вечера. Дни идут на убыль, и солнце всё раньше прячется за огромную гору Абрэ, накрывающую Школу широкой тенью. И только яблочный сад в восточной части, сокрытый от ветров холмами, грелся в остывающих лучах уходящего лета. Урок вёл мастер Аптерокарион Инран, начав с вопроса о мести Миртария Мария. Все двенадцать учеников, сидевших на траве, замерли. Я помню, как ощутил вибрацию от яблока упавшего с дерева шагах в пятидесяти от меня — столь тихим и недвижимым всё вдруг стало. Даже течение ручья, окаймляющего наш яблочный сад с северной стороны, как будто остановилось и задумалось над вопросом мастера Инрана. И как только один из учеников поднял руку, мастер Инран сказал:

— Ответить на этот вопрос придётся каждому из вас, если хотите закончить класс картографии. Однако, попытка у вас лишь одна. Дадите верный ответ сейчас — сразу получите посох картографа и избавите себя от необходимости несколько лет ежедневно посещать мои занятия. Но если ответ будет неверным, не получите посох вовсе, и вернётесь в свои рощи с позором, станете нуониэлями, которых выгнали из Школы!

Конечно же, паренёк, тянувший руку, тут же её опустил. Мы знали, что учиться на классе картографии сложнее, чем где бы то ни было, но мы не представляли, что всё будет столь строго и категорично.

Так, со дня начала моего обучения в Школе, я стал искать ответ на вопрос о том, благодаря чему же Миртарий Марий смог отомстить пирату Мейнарду? Спрашивать об этом у тех, кто закончил класс картографии, не имело смысла. Во-первых, потому что все они теперь бродили в неизвестных краях, служили послами в заморских державах или вовсе сгинули невесть где, не сумев пережить очередной снежной бури в горах или бури песчаной в далёких юго-западных землях, где не растут деревья. Во-вторых, они всё равно не ответили бы. Ведь им самим пришлось потрудиться над поиском этого драгоценного ответа. Было бы нечестно просто подарить плод своих стараний кому-то, кто лично не приложил никаких усилий.

Неспешен век нуониэлей. Три человеческих жизни, а то и дольше, призваны мы расти на земле. Обучение в Школе тоже не из коротких. Во времена моей молодости, картографы перенимали премудрости науки у мастеров двенадцать лет. Но чем хорош наш класс, так это тем, что во время обучения, мы, в отличие от прочих, должны посетить все остальные классы и, пусть частично, но овладеть и их мастерством. В первый год обучения нас отправили в класс под названием «Сир Будэн», что в переводе означает — класс воинов.

Уроки этого класса часто проходили на песчаном берегу реки Дэри, бурно спускающейся с горы Абрэ по каменистому устью, бурля своими токами и питая воздух паром частых водопадов. В Сир Будэн никогда не бывает тихо, как в яблочном саду. Что ни день — от песчаного берега с утра до вечера доносятся лязг железа и стук деревянных учебный мечей. Будущие воины часто тренируются и в боевом кличе. А если на песчаном берегу вдруг стало тихо, и лишь шум воды Дэри нарушает безмятежность — это значит, что будущие защитники нуониэльских лесов медитируют. Воины-первогодки большую часть времени проводят в тренировках с мечом и копьём, и лишь изредка посвящают время медитации. Второгодки медитируют гораздо чаще. И чем дольше ученик занимается в Сир Будэн, тем меньше он сражается и тем больше медитирует. В конце первого года, когда мы уже сносно владели мечом, я улучил момент и обратился к мастеру меча с вопросом про Миртария Мария.

— Мастер, что вы знаете о Миртарие Марии, великом картографе прошлого? — спросил я на последнем уроке в Сир Будэн.

— Я знаю, что с тех пор, как мастер Инран придумал эту загадку будущим картографам, — отвечал недовольно мастер меча, — незрелые юноши вроде вас, господин Ульмир, носятся по всей школе и не дают мастерам покоя. Что до самого Миртария, то этот достопочтенный нуониэль знал, что такое покой, ибо познал в нашей Школе все ступени медитации.

Как это должно было помочь мне в поисках ответа, я тогда не понял. Но, несомненно, любые новые сведения о Миртарие раззадоривали меня, вдохновляли, а иногда подталкивали к размышлениям о жизни. В такие моменты я отправлялся в Тилийскую рощу, что находится недалеко от Школы, за каменистым ручьём. Здесь, на склоне невысокого холма стоит множество молодых лип. Солнце освещает листву будто бы снизу, отчего кроны деревьев горят зеленью. Трава, воздух — всё здесь кажется зелёным, особенно по ранней осени. Тишину нарушают только птицы, пролетающие мимо, и шмели, ютящиеся в норках у корней деревьев.

Миртарий Марий — этот великий картограф происходил из далёкого южного леса, куда нуониэли из наших краёв редко захаживали. Он пришёл в Школу совсем юнцом, в одиночку преодолев сотни вёрст по землям людей и иных существ, отличающихся крайней враждебностью к нуониэлям. Во время его обучения, мастера заметили тягу Миртария к воде. По окончании Школы, Совет отправил его на изучение Южного моря. Многие лета ходил он по морскому берегу, составляя карты, изучая жизнь тамошнего народа, оттачивая своё мастерство. Иногда я представлял его, шагающего по мокрому песку. В руках он держит зелёный посох картографа, пенистые волны накатывают на поношенные сапоги из красной кожи. За плечами у странника небольшой тюк с пожитками и длинный футляр для карт. Чайки преследуют его своими истошными криками. Морские котики, греющиеся на камнях, курлычут, завидев поблизости чужака.

Миртарий Марий временами возвращался в Школу, делился своими изысканиями, брал новые задания, иногда проводил уроки. В один из своих последних визитов, Совет предложил ему стать мастером картографии и преподавать на постоянной основе. Но Миртарий Марий считал, что главное дело его жизни ещё не завершено: он грёзил составить полную карту всего побережья Южного моря! Совет разрешил ему закончить начатое; снабдил золотом и проводил в долгий путь. Так, нуониэль-картограф отправился в самое длинное путешествие своей жизни. Именно тогда он встретил злосчастного пирата по имени Мейнард.

Вода! Как много значила она для Миртария! Я решил узнать о воде всё. Для этого мне пригодилось бы посетить уроки из другого класса нашей Школы. Класса, в котором больше всего учеников — класса Воды и Камня. На третьем году обучения, мы —картографы, уже умеющие сносно рисовать карты, разбирающиеся в разных видах равнин, гор, долин, лугов, лесов, появились среди учеников класса Воды и Камня. Столько задора, смеха, совместного труда, и сплочённости, я не встречал нигде. Казалось, самых задорных и весёлых нуониэлей специально отбирают для этого класса! Целыми днями они носились по Школе со своими чертежами, планами, рисунками, записями. Они постоянно строили модели будущих хижин, водяных мельниц, печей, кýзен и прочего, прочего, прочего. А что за удовольствие ходить с ними в горные походы, где молодые строители изучали разные виды камней! Я перезнакомился там со множеством нуониэлей из самых разных рощ наших краёв. Каждый раз, как я глядел на их чертежи и рисунки, я вспоминал ту девчонку с раздражающими меня белыми цветками. Ведь Аби тоже постоянно рисовала. Все валуны вокруг её хижины были покрыты образами грибов, зверей, деревьев, звёзд. Меня удивляло, почему она не хотела поступать в Школу. «Ах, если бы только эта несносная Аби, пришла сюда, уж она бы поняла, как тут хорошо», — думал я в ту пору. Лишь намного позже я узнал истинную причину того, почему она не поступила в Школу. А тогда, в кругу новых друзей, в вихре их любознательности и деятельности, я чуть не позабыл о том главном вопросе, от ответа на который зависело, дадут ли мне посох картографа или нет. И когда третий год моего обучения подходил к концу, а с посещением уроков в классе Воды и Камня настало время прощаться, я обратился к мастеру воды.

— Мастер воды, скажите, почему Миртарий Марий так сильно любил воду? — спросил я у старого и мудрого нуониэля, когда мы остались одни в каменной башне на южной стене Школы.

— Ох! Какое странное слово вы использовали, господин Ульмир! — воскликнул мастер, не обращая на меня внимания; он продолжал подтачивать напильником небольшую деревянную деталь, зажатую в тиски на старом верстаке. — Такими словами лучше не разбрасываться. Их стоит беречь на особый случай.

— О каком слове вы говорите?

— О том слове, которым вы описали отношение Миртария Мария к воде. Да, он действительно обожал воду, если говорить мягко. Самый длинный свой путь он проделал именно по воде. И то чувство, да не будет оно лишний раз названо, помогло ему преодолеть все невзгоды.

— Миртарий вернулся из своего последнего пути через семнадцать лет, — выпалил я, стараясь показать мастеру, что предмет нашего обсуждения мне хорошо знаком.

— Но известно ли вам, господин Ульмир, что само путешествие заняло у Миртария лишь семь лет, — ответил мастер, положив напильник и взяв в руки киянку.

— Как семь! — удивился я. — Миртарий семнадцать лет составлял карту Южного моря, путешествуя на корабле пирата Мейнарда, которого он нанял за золото, выданное ему Советом. Мейнард выкрал карту Миртария, а самого картографа оставил на необитаемом острове. Но до того как Мейнард успел продать карту одному из людских королей, Миртарий настиг пирата, убил его, забрал карту и сам продал её владыке Айседолиса. Все знают эту легенду!

— Ошибаетесь, господин Ульмир, — мягко ответил мастер. — Все знают лишь то, что Миртария Мария не было семнадцать лет. Все знают, что он продал свою карту владыке Айседолиса. Все знают, что перед тем, как продать карту, он наведался в портовый городок, где доживал свои годы пират Мейнард. Всё остальное — легенда, миф, выдумки, догадки. Всё, кроме, пожалуй, того факта, что путешествие заняло семь лет. Это уж я точно знаю.

— Откуда?

— Когда я изучал корабельное дело, попался мне на глаза один бортовой журнал, — подмигнув, ответил мастер.

— Всё столь запутанно. Как же мне ответить на вопрос мастера Инрана? — опечалился я.

— А ну-ка, подержи вот тут! — попросил меня мастер воды и указал на деревянную деталь, лежащую на верстаке. Я взялся за деревянный брусок двумя руками, а мастер стал подлаживать другую деталь деревянной киянкой. — Вы обмолвились, что Миртарий Марий любил воду. Да, это так. Но, я вижу, вы сами ещё не до конца понимаете значение слова «любил». Пират оставил Миртария на острове умирать, но Миртарий выжил и вернулся на материк. Но сколько времени он провёл на этом клочке земли, окружённом любимой им водой?

— Если он создавал карту семь лет, а не было его семнадцать, то на острове он провёл целых десять лет! — ответил я. — Как же удалось ему десять лет провести в полном одиночестве! Неужели за эти десять лет у него не возникало возможности покинуть остров?

— Мне кажется, у него каждый день была возможность покинуть остров, — заметил мастер воды, в последний раз ударив киянкой по заготовке. — Он картограф, и прекрасно знал, в какую сторону надо плыть, чтобы быстрее достичь материка. К тому же, он любил воду, как вы выразились.

— Тогда что же ему мешало просто уплыть?

— Ах, господин Ульмир, — улыбнулся мастер воды, — Миртарий Марий знал, что любовь не только придаёт силы и уверенности, но запросто может и сгубить, если броситься в пучину с головой, без оглядки, без предостережений, без подготовки. Столь любимая им вода, могла бы убить его, кинься он в неё беззаветно.

— Поэтому он медитировал! — догадался я. — Мастер меча сказал, что Миртарий знал толк в медитации.

— Возможно. Что же ещё делать на клочке земли, где нет ни холма, ни горы, ни луга, ни леса, а лишь серебристая осока? А сам островок шагов сто от берега до берега!

Десять лет медитации! Эта мысль воодушевила меня надолго. Весь следующий год, который прошёл в походах по нашим лесам, я не переставал восхищаться Миртарием. Мы делали зарисовки, составляли свои собственные карты, посещали далёкие рощи, в которые редко заходят путники. Появись у меня минута свободного времени, я бросал всё, находил старый вяз и медитировал. Шёл ли дождь или светило солнце, я беззаветно посвящал время созерцанию своего внутреннего мира. И это помогло мне в дальнейшем, ведь в начале пятого года обучения, нас пригласили посетить класс Зелёных Листьев. И если вам казалось волшебством и сказкой всё, что я рассказывал до сих пор, то позвольте молвить пару слов об этом классе. Первое: никто не допускается на уроки Зелёных Листьев. Второе: картографам, которые должны посетить все классы, разрешено провести один день с мастерами Зелёных Листьев. Третье: мастеров на этом классе десять, и учеников тоже десять. Четвёртое и последнее: вы не выбираете учиться на Зелёных Листьях. Если вы подходите, вам самим предложат. Я не слышал о нуониэле, который отказался бы от такого. Говорят, что в этом классе изучают тайное знание леса и колдовские силы, защищающие нуониэлей от иноземцев.

У Зелёного Листа есть своё место в Школе — небольшая хижина в центральной части. Но по большей части она пустует, так как мастера класса в основном находятся в разных концах нашего края. Можно сказать, что мне в этот раз не повезло; меня отправили к мастеру, который находился далеко за восточной окраиной великих лесов нуониэлей, на вершине горы. Путь туда занял у меня двадцать дней. Я нашёл мастера высоко в горах. Он и его ученик обустроили небольшую лачугу в седловине, между двух пиков, высоко над линией леса. Здесь совсем не росло деревьев, а по холодным камням ветер разбрасывал снег, кружа его, поднимая в воздух, забивая им щели в скалах.

Мастера звали Норсишай. Это имя ещё из старо-нуониэльского, и перевода его я не знаю. У него были кленовые веточки. Ученик мастера — тоже с веточками клёна — беспрекословно слушался своего наставника. Когда я пришёл, мастер Норсишай отправил ученика вниз в леса за хворостом. Мы с мастером остались одни.

— Как там, в Школе? — спросил меня Норсишай.

— Без изменений, — ответил я, и тут же пожалел, что не придумал ничего лучше.

— А путь сюда? Добрались без приключений, господин? — снова спросил он.

Меня удивила его манера общаться. Видите ли, у нуониэлей считается хорошим тоном, называть имя своего собеседника, обращаясь к нему, или задавая вопрос. Заканчивать предложение простым «господин» — достаточно дерзко в наших лесах. Я не ожидал от мастера Школы такого общения, но всё же, пропустил это и ответил, что, пройдя через нуониэльские леса, я не встретил никаких опасностей, кроме диких зверей, которых, если не тревожить, не стоит опасаться. Мастер Норсишай, казалось, совершенно не был заинтересован в том, чтобы рассказывать мне о тайнах Зелёного Листа или учить меня чему-нибудь ещё. Вместо этого, он извинялся за скудность припасов, которыми он делился со мной, и рассказывал, как мне лучше укрыться шкурами на ночь, чтобы не замёрзнуть и не заболеть. Иногда, в его словах я слышал учтивость, а иногда, полное пренебрежение. Но он никогда не говорил по делу.

На следующее утро я не выдержал. Я вышел из лачуги и обратился к мастеру, который в это время убирал снег с крыши:

— Господин Норсишай, какими знаниями класса Зелёного Листа вы можете поделиться со мной?

— Любыми, господин, — ответил он, снова опустив моё имя. Затем он подал мне лопату, намекая на то, чтобы я помог убирать снег с крыши. — Лачуга не прочная. Каждый день приходиться убирать с крыши снег. Иначе, всё обвалится.

— Я понимаю, — ответил я, и принялся за работу. — Но, а как же знания Зелёного Листа, господин Норсишай?

— Здесь нет никакой тайны, — равнодушно ответил Норсишай. — Да и знаний по большей части никаких нет. Есть сила, которая с незапамятных времён передаётся от мастера, к ученику. Откуда она, каким законам подчиняется, нам неизвестно. Но, если в наш край приходит война, то эта сила неплохо помогает на поле боя. Конечно это не настоящее волшебство, например того, которым владеют маги среди людей. Хотя, я думаю, что силой Зелёного Листа можно одолеть мага. Впрочем, я не уверен.

Норсишай смолк. Мы закончили чистить крышу, а он так и не проронил не слова. Целый день я помогал ему по хозяйству: чистил шкуры, чинил одежду, таскал камни для каких-то нужд, рубил дрова. Когда солнце стало спускаться к горизонту, Норсишай пригласил меня на прогулку. Мы пошли по тропе, ведущей вверх, к одному из горных пиков.

— Говорят, что с самого верха, в хорошую погоду, можно увидеть далёкую башню, — рассказывал мастер, шагая по крутому склону. — А ещё говорят, никто не знает, как до неё дойти. Увидеть её издалека можно, а приблизиться — нет!

— Господин Норсишай, а что вы знаете о Миртарие Марии? — спросил я, в надежде прояснить хотя бы этот вопрос.

— Ох, нет, господин, о таком нуониэле я ничего не знаю, — ответил он. Это повергло меня в шок. Я не мог поверить, что есть нуониэли, не знающие о самом великом картографе! Признаться, я слегка расстроился. Этот мастер показался мне совершенно не великим и не мудрым. И почему все страшатся мастеров Зелёного Листа? Почему все их так уважают? Неужели только из-за их тайной силы? А видел ли кто-нибудь её в действии?

— Видите ли, господин... — начал мастер.

— Ульмир, — напомнил я ему своё имя; я разозлился из-за того, что он даже не старается запомнить меня.

— Да, да! Видите ли, я считаю, что узнать нуониэля можно лишь тогда, когда знаешь, какие у него веточки.

Я стоял на склоне снежной горы. Ветер сбивал меня с ног. Снег забивался в глаза и нос, мешая дышать. Мастер Норсишай выждал ещё с мгновение, а потом спросил:

— Так вы не знаете? Вы не знаете, какие веточки у вашего кумира? Запомните одно, господин: не важно, как зовут нуониэля, не важно, какие на нём одежды, не важно даже то, что он говорит — важна лишь его истинная природа, которая всегда сокрыта в его листве, и которая прорастёт в самый ответственный момент жизни.

Когда мы достигли вершины горы, я увидел красоту в её истинном смысле. Однако никакой башни я не смог разглядеть. Мастер считал, что туман помешал нам увидеть ту башню. Так закончилось моё обучение у мастера Норсишая.

Следующим факультетом, который мне надлежало посетить, стал класс Союзниц — искусных врачевателей и тех, кто умеет говорить с лесными зверьми. Здесь учились только нуониэльки. А я вошёл уже в тот возраст, когда меня интересовали не только карты, мечи и путешествия. Однако сколько я не присматривался к ученицам, все они казались мне хоть и красивыми, но не столь особенными, чтобы я позабыл обо всём на свете. Ко мне приставили двух нуониэлек: Эри — девушку, со стебельками осоки-пушицы и Клади, с длинными стебельками, похожими на мечи, да ещё и с шипами. Как и сказал мастер Норсишай, их растительность выдавала характеры. Эри оказалась мягкая и приветливая, а Клади совершенно холодная и заносчивая. Они рассказывали мне о том, как учатся общаться со зверями, познают лечебные травы и практикуются бою на посохах. Дни с Эри и Клади были наполнены новыми знаниям, но лишены радости. Меня снедала странная хандра, какой я раньше не испытывал. Однажды, когда они показывали мне редкие травы, я увидел небольшой куст, полностью покрытый белыми цветками.

— Что это за растение? — спросил я.

— Это Эрика, — ответила Эри.

— Ваше растение? — удивился я, ведь у неё на голове были даже не веточки, а трава с пушистыми кончиками.

— Конечно же нет, разве вы не видите, господин Ульмир! — ответила она. — Моё растение — пушица. А это Эрика древовидная. Её называют Эрика Абоэйра.

И тут я вспомнил, где видел эти цветки ранее. Они росли на голове девчонки Аби, которая мне жутко не нравилась! Значит, её полное имя — Абоэйра. Я решил, что как только будет время — навещу свою старую знакомую.

— А вы можете сказать, какие у нуониэля веточки, зная только его имя? — спросил я у союзниц.

— У меня плохо это получается, а вот Клади почти всегда правильно угадывает! — ответила Эри.

— Дело не в угадывании, а в знаниях, — отсекла Клади, как всегда жестко и категорично.

— Готов поспорить, что не угадаете! — хвастливо заявил я, надеясь задеть гордость Клади. Она строго посмотрела на меня и скрестила руки на груди.

— Миртарий Марий, — отчётливо выговорил я.

— Пфф! — прошипела Клади, закатив глаза. — Это даже Эри знает!

Я глянул на Эри, но она лишь пожала плечами.

— Сколько лет вы уже в Школе? — недовольно спросила Клади. — Вы хоть немного учитесь? Это же Эвкалипт!

Мы с Эри переглянулись. Она, как и я, первый раз в жизни слышала это название. Остаток дня, я и Эри вспоминали имена нуониэлей, а Клади угадывала их веточки. Мне показалось, что, в конце концов, Клади стала ко мне немного мягче. Во всяком случае, расстались мы добрыми друзьями.

Тем летом я навестил семью и заглянул в рощу, где жила Аби. Она, как и прежде, беззаботно гуляла, рисовала на камнях и помогала отцу собирать разные грибы. На тот момент, я проучился в школе уже шесть лет. Мои друзья из прочих классов уже закончили своё обучение и разъехались кто куда. Мне же надлежало вернуться в Школу и продолжать обучение, встречаясь на тропинках с первогодками, гораздо моложе меня. За шесть лет в Школе я узнал, что искусство врачевания грибами не в почёте среди мастеров, и поэтому в Школе нет класса, где обучали бы этому ремеслу. Аби же, как дочь «грибовика» училась у своего отца. Как же она обрадовалась, увидев меня, идущего по тропинке, среди разрисованных камней.

Мы проболтали с ней весь день. Я рассказывал о школе, а она по большей части молчала. И если раньше её цветки мне совершенно не нравились, то теперь они казались мне лучшими цветками в мире. Я рассказал ей и про Миртария Мария, про то, что он десять лет медитировал на пустынном острове, про то, что у него веточки эвкалипта и что он любил воду и поэтому знал, что она может приносить не только радость, но и страдания.

— Знаете, мне кажется, что вам надо узнать больше об этом острове, господин Ульмир, — сказала она, когда я поведал о том, что никак не могу найти ответ на вопрос мастера Инрана.

— Это проще простого! — отмахнулся я. — В классе картографии есть целая библиотека! Там можно найти записи обо всех известных нам землях! И про этот остров там точно есть полный отчёт. Но какой в этом смыл?

— А папа всегда говорит, что искать надо не грибы, потому что они слишком маленькие, и их не видно, — ответила она. — Искать надо места, где эти грибы растут. Если это подберёзовик, то надо искать берёзы, которые видно издалека. А если это поганка, то топкую низину, которую точно не пропустишь. Когда знаешь место, найдёшь и то, что там растёт.

Честно признаться, я не думал, что узнаю что-то полезное в библиотеке класса картографии. Однако я всё равно наведался туда по возвращении в школу. Здесь, в пыли старых свитков, я отыскал записи о том острове. Как и говорил мастер воды — это был клочок земли в сто шагов с севера на юг и столько же с востока на запад. Покрыт жёсткой осокой, а в середине лежат три валуна, промеж которых бьёт ключ, струйкой толщиной с мизинец младенца.

Образ этого острова врезался мне в память. Я обращался к нему в течение всего следующего года, пока мы всем классом бродили по нуониэльским лесам и помогали обитателям встречающихся нам рощ. Отсылать учеников Школы в помощь простым жителям — часть обучения. И, по правде сказать, эта часть одна из лучших. Мудрец, просидевший в библиотеке тысячу лет и прочитавший все книги мира, не станет мудрее деревенского жителя, способного бескорыстно помочь соседу в минуту нужды. Так говорил мастер, который водил нас по рощам, обучая помогать тем, кому нужна помощь. Мы же по большей части молчали. Даже между собой мы говорили крайне мало. И уж конечно не о Миртарие Марие. Почему-то мы все негласно решили, что с этой задачей каждый должен справиться самостоятельно. Иногда это напоминало мне соперничество — то, от чего все мастера школы нас предостерегали. А может быть, в этом и была цель мастеров? Отбросить предрассудки и работать сообща над поиском ответа? Я решил разобраться с этим и устроил собрание учеников. Тогда мы помогали в маленькой берёзовой роще всего на пять хижин. Как только на лес опустилась ночь, двенадцать учеников собрались на берегу реки у костерка.

— Господа, шесть лет мы проходили обучение в Школе, — начал я, — и уже почти год мы странствуем по нашим лесам, помогая соплеменникам. Год мы трудимся на благо других, но не себя. Это ли не намёк мастеров на то, что вопрос про Миртария Мария надо решить не поодиночке, а совместно? Помогая друг другу.

Поднялось живое обсуждение. Говорили бойко, но шёпотом, чтобы мастер, отдыхающий в роще в одной из хижин, не услышал наш тайный совет. Многие согласились с тем, что совместное решение вопроса гораздо эффективнее раздельной работы. Мы почти уже договорились, как тут, ученик с веточками сосны сказал:

— Несомненно, господа, мы ничего не потеряем, как группа, если обменяемся сведениями. Однако не будет ли это нечестным по отношению к тем, кто усерднее работал над поиском ответа? Иные из нас могли с самого начала изучать этот вопрос, другие же, посвятить всё время учению, а поиск ответа оставить на последний год Школы. Выходит, те, кто трудились и искали, при этом ещё учились и успевали делать задания мастеров, сейчас расскажут всё тем, кто только учился и не занимался вопросом Миртария Мария. Кто-то из нас учился прилежнее прочих. Не связанно ли это с тем, что другие тратили больше времени на поиск ответа? У них не оставалось времени на оттачивание движений в классе воинов. Они выучили меньше названий растений в классе союзниц. А в классе Зелёный Лист они познали меньше тайн, нежели те, кто не желал покамест браться за раскрытие тайны Миртария Мария.

Это была наша первая и последняя попытка совместного поиска ответа на вопрос мастера Инрана. Больше мы никогда не обсуждали эту тему. А всего через три недели меня отправили на север. Как ученик картографии, я должен был изучить все премудрости общения с иноземцами. Я стал помощником посла, мудрого и опытного нуониэля. Два года мы с ним провели в северных землях за Найноэльским морем, вдали от наших зелёных лесов. Но у своего наставника я не мог спросить о Миртарие Марие — ведь он был картографом. Он не выдал бы ученику эту священную тайну тех, кто уже закончил Школу.

— Господин наставник, — обратился я к нему, когда мы однажды сидели и записывали свои наблюдения о здешних традициях, — эти существа совсем не похожи на нас, на нуониэлей. Они такие странные. Совершают странные поступки. Выглядят абсолютно неестественно!

— Вы судите о них по внешности, господин ученик? — спросил посол, не отрываясь от работы.

— И по внешности, и по поступкам, и по словам.

— Поступки их обусловлены их жизнью, — медленно говорил мой наставник, скрипя пером по шершавому свитку. — Слова их не более чем боль их душ. Что до внешности, то уж кому-кому, а нам — нуониэлям — про это лучше не заикаться!

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

— Вы правы, господин наставник, — ответил я и тоже улыбнулся. — С нашими шевелюрами! Представляю, как они величают нас за нашей спиной!

— Ох, господин Ульмир! Ваши вязовые листочки очень даже ничего. А ведь среди наших сородичей бывают и такие экземпляры, что хоть стой, хоть падай! У кого листья размером с собаку! У другого нос кривой, как корень старого пня! А у иных кожа такая, что так и хочется спросить: «вы что, господин, в красильне из каждого чана разных красок на себя намазали?»

— Это у кого такая кожа? — спросил я сквозь смех.

— Да у этих, у южных наших сородичей! Не у всех, но я видал там таких! Среди эвкалиптов попадаются. Те, у кого родное дерево — эвкалипт радужный. Ох, и не повезло бедолагам!

Такие весёлые моменты, проводимые в разговорах о доме, скрашивали наше пребывание в холодных северных землях.

Когда я вернулся в Школу, я не узнал её: по тропинкам бегали молодые нуониэли, лиц которых я не помнил. Я смотрел на них, не понимая, что они тут делают. И они смотрели на меня так же. Где теперь союзницы Эри и Клади? В каких рощах укрощают они диких зверей? Все, с кем я учился, уже покинули Школу, и лишь иногда я замечал знакомое лицо зрелого ученика-картографа. Мы могли ни разу не сказать друг другу и слова за девять лет обучения, но теперь, мы издали кланялись друг другу, в знак уважения. В такие моменты все тяготы столь долгого обучения отступали на второй план, а чувство гордости за причастность к самому лучшему классу Школы заполняло моё сердце. Внешние проявления гордости считаются у нас дурным тоном, и мне стоило недюжинных усилий, чтобы скрывать свои чувства.

Последний класс, который мне надлежало посетить перед окончанием школы, стал класс Крови Леса. Название может спугнуть, но на самом деле это самый миролюбивый класс из всех. Говорят, нуониэли — это наполовину люди, наполовину деревья. В каждом классе Школы нас учили быть больше людьми: сражаться, приручать зверей, строить, думать. И лишь в классе Крови Леса учат быть больше деревьями. Здесь обучают расти. Расти, как растут деревья. Ведь леса без деревьев не бывает. А кто может лучше ухаживать за деревьями если не нуониэли? Но коль это был бы просто класс, где рассказывали о том, как выращивать деревья, то ученики там немногим отличались бы от садовников. На Крови Леса учат именно тому, как расти нам самим. Ведь есть же среди людей такие, кто бросают всё, отказываются от суеты городов и уходят в монастыри служить богам или волшебным силам. Некоторые из нуониэлей тоже делают нечто подобное. Монастырей у нас нет, но зато есть Школа с классом Крови Леса. Образцовый ученик класса оставляет обычную жизнь позади, когда оказывается в Школе. После обучения он отправляется в паломничество. В конце своего пути он останавливается. Остановиться — означает встать на одном месте и совершить таинство, которому и обучают в Школе. Ноги нуониэля уходят в землю и прорастают корнями. Нуониэль закрывает глаза, перестаёт говорить. Его веточки наливаются крепостью, поднимаются. И вот, тот, кто ещё недавно бродил по рощам и долинам, теперь стал священным деревом. Неподвижным, крепким, живым. И поверьте, вокруг такого дерева лес вырастет очень скоро. Другие выпускники Крови Леса, кто ещё не остановились, часто ухаживают за новыми священными деревьями.

У меня созрел удивительный план касательно этого класса. Я придумал, что мне необходимо найти священное дерево, которое некогда было нуониэлем и училось в Школе в то время, когда там учился Миртарий Марий. И, к моему удивлению, я нашёл такое дерево. Это оказался хорошо известный мне старый дуб в Анарской Дубраве. Я немедленно попросил мастера Инрана отправить меня туда.

— Господин Ульмир, — ответил мне мастер Инран, — Ваша практика на севере затянулась. Остальные ученики вернулись давным-давно. Я уже отправил в Анарскую Дубраву одного из ваших одноклассников. По правде сказать, я распределил всех учеников-картографов по ближайшим священным деревьям. Вам осталось только одно место.

— Какое? — спросил я больше ради приличия, потому что мне, по правде, было всё равно; я слишком расстроился, что не попаду в Анарскую Дубраву.

— Помнится, вы две недели шли, чтобы посетить урок у мастера Норсишая, — улыбнулся мастер Инран. — В этот раз вам не придётся покидать пределы Школы.

Признаюсь, мастеру всё же удалось удивить меня. Я не знал, что в школе есть священное дерево, которое когда-то было нуониэлем. Как выяснилось позже, этого не знал почти никто. Оказалось, это что-то сродни нашему картографскому Миртарию Марию, но только для класса Крови Леса. Тайна, которую надо разгадать ученикам.

В отдалении от всех тропинок и хижин, полян и опушек Школы, недалеко от обрыва в долину стоит невысокая лиственница. И даже в середине лета, когда всё вокруг дышит зеленью и сам воздух источает жизнь, это дерево покрыто жёлтоватыми иголочками. От мастера леса Абия — нуониэля с колючими веточками пихты — я узнал, что жёлтый цвет иголочек — это предзнаменование осени для дерева. Оно чувствует, что близится его кончина — его последняя зима. Но пройдёт ещё много лет, прежде чем с этой древней лиственницы опадёт последняя иголочка. Я узнал, что сам Лаинил — первый нуониэль, сделал здесь свой последний шаг и остановился навеки. А случилось это в такие незапамятные времена, когда и земля была больше, и всё-всё было по-другому, и запад был востоком, и восток западом.

Я провёл на севере два года и совсем отвык и от родных лесов и от Школы. Но именно тайная священная лиственница, под которой я впоследствии часто сидел в одиночестве, рассматривая краски раскинувшейся внизу долины, возродила во мне то чувство к этим местам, имя которого я лишний раз теперь не произношу.

Когда я закончил с Кровью Леса, настало время совершить последнее путешествие в качестве ученика Школы. Каждый ученик на нашем классе получил задание по изготовлению карты. От меня требовалось создать карту южного побережья Аманнского моря. Мой корабль отправился незамедлительно. Я прихватил с собой два ростка вяза, чтобы высадить их в далёких землях, если мне подвернётся подходящая возможность. Мастер Абий, который обучал меня в классе Крови Леса, также отправился со мной в путь. Он любезно сообщил мне, что преподавать в школе ему больше нечего, а настало время остановиться. Я прекрасно понял, что он имеет в виду.

— Мастер Абий, а как выпускник Крови Леса понимает, где ему остановиться? — спросил я, когда мы дрейфовали вдоль южного берега Аманнского моря в полный штиль.

— Только этому и обучают в нашем классе, господин Ульмир, — ответил мастер.

— Да, конечно, я слышал это много раз в Школе, но всё же. Как именно вы поймёте, что сделали последний шаг?

— Хм, — ухмыльнулся мастер. — Я много лет пытался объяснить ученикам то, что сам смутно понимаю. Здесь, под парусом, вдали от Школы, я думаю, нет нужды в секретах и недомолвках. Я говорил ученикам, что они поймут этот сердцем, что это знание придёт к ним с опытом. Но сам я, похоже, совершенно неопытен, а сердце моё немо. Я не знаю, когда надо останавливаться. Я знаю только когда надо продолжать. Знаю, что надо идти вперёд до тех пор, пока у тебя есть силы. И даже если всё вокруг умирает, рушится и высыхает, лишаясь последней капли надежды, необходимо двигаться вперёд. Надо самому становиться надеждой в таких случаях.

— Именно в таком отчаянном положении когда-то оказался Миртарий Марий, — сказал я, не рассчитывая получить от мастера намёк на ответ злополучного вопроса. — Один, на пустынном клочке земли, без шансов на спасение. Он не остановился. А я даже не смог узнать, как ему это удалось.

— Когда я только пришёл в Школу и узнал, что для окончания класса Крови Леса мне потребуется узнать местоположение Лаинила — первого нуониэля, я не то чтобы испугался, а прямо задрожал! Я захотел убежать из Школы, чтобы не опозориться в самом конце, когда прочие нуониэли узнают эту тайну, а я нет.

— И что же вы сделали? Вы ведь раскрыли тайну. Как вам удалось?

— Я делал то, что умел делать лучше всего, — серьёзно ответил мастер Абий. — Я не остановился. Продолжал поиски до последнего дня обучения. Мы не видим ответов на наши вопросы и когда эти ответы на другом конце света, и когда они в шаге от нас.

Мы замолчали. Я смотрел на зеркальную воду и размышлял о своей слабости.

— Знаете, господин Ульмир, высадите меня вон возле тех камней, — задумчиво сказал мастер.

— Господин! — закричал я в испуге! — Неужели здесь?

— Что здесь? — удивился мастер. — Или ты подумал, что я хочу остановиться в таком неживописном месте, пустить корни, а потом веками глазеть на скучный туман, который тут по шесть месяцев в году! Посадим тут твои вязы, а то они уже начинают вянуть.

«Ответ в одном шаге, — вертелось у меня в голове, пока я стоял на коленях на берегу моря и выкапывал ямку для ростка вяза. — В одном шаге от меня». Мастер Абий сажал другой вяз тут же. Листики на ростках действительно выглядели довольно грустными после длительного путешествия. Теперь, эти два деревца будут расти на берегу моря, которое я нарисую. Моя карта будет храниться в школьной библиотеке, мастер Абий уйдёт, и я никогда его не увижу. Ну а со мной... Что будет со мной? Об этом я и думать не хотел.

— Как считаете, растут? — спросил я у мастера, когда мы закончили работу.

— Терпение, друг мой! — засмеялся мастер. — Прошло всего лишь несколько минут! Надо подождать пару лет!

Я рассмеялся вместе с мастером. Нуониэлям требуется совсем немного, чтобы почувствовать истинную радость. Но радость — это лишь листья, а корни — это само счастье. Именно счастье я ощутил, когда вернулся домой через два года. Моя карта была готова, а мастера оценили её очень высоко. Пришло время заканчивать Школу. Как я выяснил, моё путешествие снова затянулось. Учившиеся со мной нуониэли давно сдали все дела. Как я ни старался узнать о том, закончили они школу успешно или нет, никто не говорил мне об этом. А мастер Инран сказал, что я всё узнаю, когда сам завершу Школу. Мне показалось это очень жестоким; а что если все они нашли ответ, а я один потерплю неудачу? Мне будет стыдно до конца дней. А если я один найду ответ, а никто из них не найдёт? Мне будет ещё хуже.

Так как я не знал ответа на вопрос мастера, мне требовалось заняться планированием жизни нуониэля, который не закончил школу. Оставаться в наших лесах я не видел возможности: слишком тяжело будет мне смотреть в глаза нуониэлям после такого падения. Требовалось уйти в изгнание. Единственным утешением для меня могла стать белоцветная Аби. Но пойдёт ли она со мной в чужие края? Бросит ли ради меня свой дом? Станет ли скитаться без родины до конца дней? Узнать об этом я мог только у неё.

Я встретил Аби там, где она и должна быть — на опушке возле своей хижины. За годы моего отсутствия эта опушка сильно изменилась. Теперь разрисованные камни тонули в пушистых белых кустах эрики древовидной.

Аби встретила меня улыбкой. «А вдруг она уже нашла себе другого нуониэля и привязалась к нему?» — подумал я в тот момент. Но эта мысль скоро покинула меня, ведь Аби, кинулась ко мне так радостно, что, казалось, всё это время, только меня и ждала. Мы снова беседовали до самого заката. У меня накопилось много рассказов, но я больше слушал Аби; ждал момента, чтобы спросить у неё о том, зачем пришёл. И вот, когда я уже собрался с мыслями, она вдруг схватила меня за руку.

— Знаете, а ведь я для вас кое-что нарисовала, — проговорила она с горящими глазами. — Только не здесь, не на камнях, а на свитке. Ведь вы путешествуете, и не можете таскать с собой камень. А я так хочу, чтобы мой рисунок всегда был у вас.

Она вскочила и метнулась к хижине. Те мгновения, пока она отсутствовала, оказались для меня самыми тяжёлыми. Я смотрел на спокойные белые цветочки эрики древовидной, такие же, как на голове Аби, а сердце моё вырывалось из груди.

— Вот! — воскликнула вернувшаяся Аби, подав мне свиток.

Я развернул его и увидел странную картинку: это был небольшой островок, весь покрытый деревьями с радужными стволами.

— Это Маривел! Похоже? — смеялась она.

— Какой Маривел? — спросил я, не понимая, что это такое.

— Остров! Тот, на котором десять лет медитировал Миртарий Марий.

— Нет. Совершенно непохоже! — ответил я и отдал ей свиток. Мне почему-то стало обидно и грустно.

— А вот и похоже! — сказала Аби, разглядывая свой рисунок. — Между прочим, я не просто так нарисовала. Я была в Айседолисе.

— Как вас занесло в город людей? — удивился я.

— Один друг папы попросил вылечить знакомого человека. Он живёт в Айседолисе. Папа приготовил лекарства и послал туда меня. И пока я лечила больного, я разговаривала со всеми подряд! Люди такие болтуны, вы бы знали, господин Ульмир. Я говорила с моряками и просила их рассказать об острове, на котором один пират оставил нуониэля. И многие этот остров видели сами. Так что мой рисунок очень даже похож.

— Аби! — медленно прошипел я, потому что у меня пересохло во рту. Что-то случилось в моей голове. Великий картограф на пустынном острове! Некая мысль промелькнула отчётливым узором истины в моём сознании. Как сильно захотел я тогда сказать что-то важное этому созданию с белыми цветками. Что-то такое, что сложно выразить в словах. Что-то, что, может быть, и не стоит произносить. Как же правы были мастера, говоря, что такие вещи, лучше лишний раз не высказывать! Я схватил Аби за затылок, притянул к себе и крепко поцеловал в губы.

Утром следующего дня, когда солнце едва коснулось самых верхних веточек тайного священного дерева Школы — лиственницы Лаинила, я сидел в яблочном саду напротив мастера Аптерокариона Инрана. Роса со звоном растворялась в согревающемся воздухе. Яблочный цвет, застлавший воздух, словно туман, шептал по стволам деревьев парящими лепестками. Щебет ранних птиц заполнил пустоту и растворился, создав новую тишину, полную жизни.

— Господин Ульмир Денсий, — начал мастер Инран, — вы славно учились и не посрамили ни Школу, ни мастеров, ни деревья, растущие здесь. Позвольте задать вам мой последний вопрос. Благодаря чему великий картограф Миртарий Марий смог отомстить пирату Мейнарду?

Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Нет, я не волновался. Я вспомнил годы, проведённые мною в Школе, вспомнил мастеров, которые учили меня, вспомнил каждую тропинку, каждое деревце, каждую травинку. Все моменты обучения слились в один: жестокие движения класса Воинов превратились в танец; твёрдые инструменты класса Воды и Камня создали устье, по которому потекла мягкая река; острые травинки девушки-союзницы Клади завились в косы, вокруг её мягкой улыбки, произносящей слова, успокаивающие хищного волка; мой наставник-посол на севере заключил правителя тамошних земель в братские объятия; мастер Норсишай, на вершине горы увидел далёкую башню сквозь туман; мастер Абий понял, что пора остановиться, а я ответил господину Аптерокариону Инрану:

— Спокоение!

Это слово вышло из меня без малейшего напряжения. Словно часть вечной череды вдохов и выдохов влилось оно в хоровод жизни, подёрнутый туманом из белых лепестков яблочного цвета.

— Двенадцать лет было у вас, чтобы продумать ответ, от которого зависит ваша жизнь. Но вы произносите слово, которого даже не существует! Постарайтесь же объяснить, — попросил меня мастер Инран без упрёка, без злобы и без надменности. Как же похож стал мастер на эти витающие в воздухе лепестки яблочных цветов!

— Миртарий Марий отправился в путь, занявший у него семь долгих лет, — услышал я слова, которые рождались из меня сами собою. — Когда пират Мейнард увидел, что Марий закончил карту и хочет возвращаться, он повернул свой корабль к необитаемому островку. Никто из ходивших по Южному Морю не знал об этом острове. Сойдя на берег, Мейнард попытался убить нуониэля. Пират оставил его умирать на пустом острове, где из-под трёх валунов бьёт ключ толщиной струи с мизинец младенца. Но Миртарий Марий выжил. Он понимал, что не сможет добраться до материка вплавь, потому что испытывал к воде чувство, которое не стоит называть лишний раз. Но помимо этого могучего чувства, Миртарий обладал спокойствием, что помогло ему в трудную минуту. В медитации своей он увидел, что даже на острове, где некуда идти, всё же есть место движению. Нуониэль с веточками эвкалипта на голове, собрал свои семена и посадил их в песок под серебро жёстких прибрежных трав. Спокойствие родило в нём это решение, но терпение позволило решению вырасти в результат. День сменялся днём, а неделя сменялась неделей. Семена прорастали. Через десять лет Миртарий Марий медитировал уже не на пустом острове, а на острове, усеянном радужными эвкалиптами — родными деревьями великого нуониэля. Радужный остров — так теперь его называют моряки. По-нуониэльски — «Маривел». Миртарий не мог переплыть обожаемое им море, но он смог сделать себе деревянный плот из эвкалипта. Я представляю себе удивление старого пирата Мейнарда, когда к нему, умирающему от старости, явился Миртарий Марий! Нет, он не убил старого пирата — ибо не имело смысла лишать жизни того, кто вскорости лишиться её и так, и кто настоящей жизнью и не жил. Миртарий забрал свои записи, и по ним составил полную карту Южного моря. И помогло ему в этом спокойствие и терпение. Одним словом — спокоение.

Это последнее слово эхом пронеслось по яблочному саду, коснулось каждого белого лепестка в воздухе, отразилось от зеркальных глаз каждой щебечущей птички вокруг и растворилось в паре росы, поднимающейся к облакам, окутавшим склон горы Абрэ.

Мастер Аптерокарион Инран поднялся, взял в руки посох картографа и сделал шаг ко мне.

— Встань, картограф, — произнёс он.

Я поднялся и увидел, как мастер протягивает мне посох и кланяется в пояс. Я принял драгоценный дар. Деревянный посох из только что срубленного дерева был ещё жив; я сразу почувствовал это — сок жизни посоха и мой сок соединились.

— Помни мой урок, — сказал мастер и посмотрел мне в глаза. Нет, он не улыбался и не хмурился, не радовался и не грустил; он просто был, как настоящий нуониэль. И мне не хотелось ни плакать, ни смеяться, ни радоваться, ни веселиться, а лишь быть в этом яблочном саду, в этом пении птиц, в этих танцующих на ветру лепестках. И мне стало совершенно неважно, предстоит ли мне идти на край земли или же стоять на одном месте до своей последней зимы — я знал ответ на первый и последний вопрос, который должен задавать себе каждый нуониэль-картограф, что бы с ним не приключилось. И ответ всему — спокойствие, терпение... Спокоение.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 3,50 из 5)
Загрузка...