Та ночь на острове выдалась неспокойной. Баба не спал, носился по острову, приставал ко всем со странными вопросами и предлагал выпить.

К рассвету измотанный приполз к Урулу, укутался в собственную бороду с головы до пят долго бубнил и просил не запоминать всё что происходит.

Урул - гигантский переливающийся пузырь, и рад был не отражать тощего голого Баба. Вся загвоздка заключалась в том, что он, прилепленный боком к берегу Острова, не мог никуда деться. Всё, отражённое в радужном боку, навсегда оставалось крохотным пузырьком внутри Урула. Зачем спрашивается, нужно было таскаться за пузырём, если не желаешь быть увиденным? Урул, конечно, изо всех сил старался набрать скорость по набегающим волнам, но оторваться от Баба так и не получилось.

Тогда, мы еще не знали, что маленький старик просил не за себя. Данный прелестный факт обнаружился следующим утром.

 

Ночью, когда Баба буйствовал, все чудовища Острова собрались на берегу, чтобы понаблюдать за представлением.

В последнее время Баба ходил постоянно грустный, не выходил из горы, что служила ему домом, и к себе никого не пускал. Не то чтобы он был весельчаком до этого... Мы переживали за него. Предлагали играть в кости и карты. Приносили рыбу с Границы. Огани, она же прекрасный рой огоньков, складывалась в формы гибких женщин, предлагала свои объятия и просто танцевала, под наш нестройный аккомпанемент.

Мы старались как могли успокоить его и, как бы невзначай, собирались рядом с пещерой Баба,чтобы сыграть его любимые песни. Среди композиций были и те что придумали сами, и те что приносили в Океан моряки, да пираты.

Чудовища знали, почему Баба такой. Не говорили об этом, но знали. И тихо осуждали. Осуждали собственно меня. Все знали, что я поступил правильно, но всё равно осуждали. Я сам себя осуждал и осуждаю по сей день. И опять же уверен, что повторись всё снова, поступил так же. Не смотря даже на последствия. Хотя, может именно, глядя на них, я бы наверняка поступил точно так же.

Всё дело в том, что границу переплыл плот.

Недалеко от Сеёместа орудуют пираты. Их расчёт простой: когда корабли прижимаешь к границе, люди предпочитают отдать всё грабителям, но только не пересекать проклятые воды Земель Сульмина, как зовут Сеёместо по ту сторону Границы.

Так вот, на плоту было трое человеков. Я так трезво рассудил: на что они нам сдались, аж три штуки? Да и потом забот с ним куча.

Баба любит человеков. Самого его не отличишь от некоторых из них. Особенно от тех мужиков, кто служит не один год на северных кораблях.

Вот и требует чтобы мы их к нему пачками таскали. Всё ничего, только потом то их выпускать нельзя. А они просятся. Устают от того, что всё появляющееся, появляется по прихоти грустного Баба, которого окружают странные гигантские создания, по типу того же меня, синей мягкой глыбы, у которой из конечностей только две руки с толстенными, тьфу ты, пальцами. Спасибо хоть в количестве пяти штук. Из набора лица - только глаза, которые как раз с размер этих самых человеков.

Помимо меня тут ещё вон всякие лазают. Только Монь чего стоит. Если верить тем, кто сюда попадал, он самый “стрёмный”.

Последний говорил, что Монь похож на какашку коровы. Плоский, коричневый, многослойный. Всегда забавно смотреть, как люди реагируют на перемещения Моня. Лежит себе гигантская куча чего-то, и тут эта куча поднимается пластом над землёй и начинает на тебя быстро лететь, перебирая огромным количеством крохотных белых зубко-пальчиков на брюхе. Если не успеваешь убраться с пути Моня, он опустится на тебя. Попадешь ты в теплое жидкое тело, которое пахнет чем-то мятным и сладким. Приятно, по сути, пахнет. Монь протянет тебя сквозь себя аж на свою верхушку и давай носится над островом. Виражами будет хвастаться перед тобой, а перед остальными островитянами, орущим пассажиром. Это у него забавы такие. У нас тут с развлечениями небольшой дефицит, поэтому каждый спасается тем, на что сам горазд.

Кто такое долго вытерпит? Ещё и учитывая, что представления Баба о еде, несколько отличаются от человеческих. Он, как и мы, твёрдо уверен, что всякое съедобное растёт или плавает. Среди того, что было привычно видеть растущим и плавающим людскому глазу оказались только яблоки. По этой причине их у нас на острове великое множество.

Как видите, люди у нас не приживаются исключительно из-за общей атмосферы. Отпускать их не вариант, а топить каждого, дело не то чтобы хлопотное, но и приятного мало. Мы тут не изуверы какие нибудь. Даже наоборот, быстро ко всякому привыкаем.

Вообщем, я просто вынырнул перед троицей новоприбывших и прогудел так, что волна унесла их обратно за границу. Чудовища обрадовались. Люди вроде впечатлились и немного обиделись...

Баба как прознал, так взбесился. Ходил кричал, кидал в меня камнями. Начал было создавать такое же синее чудо как я. На середине работы опомнился, распсиховался еще больше. Превратил глыбу, которую успел создать, в колонию синих надоедливых мух.

Мы их конечно быстро почти всех выловили и отправили за Границу - читай перебили. Но теперь на острове, на одну живность больше. Оставшиеся, быстро приспособились, свалили на верхушку горы. Мда, изначально, мы как-то конечно некрасиво знакомство начали...

Баба закрылся у себя. А потом придумал себе полные реки браги, купался в ней сутками и стал бредить. Текст бреда был всегда один и тот же. Что-то про извинения неудачливого недобога. Было что-то и про то, что человеки в конечном счёте решение всех проблем и так далее и тому подобное. Булькая носом в алкогольной реке, и окидывая нас из недр горы нетрезвым взглядом, рассказывал еще про матерей. Он и на трезвую всегда вспоминал про то что скучает за матерями Материка.

Мы только толпились у входа в гору и предлагали всякие развлечения, как я рассказывал выше. А потом пришла ночь, когда Баба вышел и началось вот это непонятное беганье голяком по острову, обнимание с нами, прощальные слова и другой бред.

Беспокоились мы? О, да. Мухи в цвет меня, оказались не только назойливыми, но и абсолютно разумными. Они стали строить город, организовали отряды мщения, которые устраивали спланированные выпадки на каждого из нас по очереди. Мстили они за себя или за Баба мы так и не разобрали.

Той ночью, Баба всё таки заснул под утро. Таргал принял вид гигантского Баба и перенёс свою маленькую копию к входу горы. Так как войти в гору мы не можем без его разрешения, уже давно возле входа в кустах спрятана тачка на длинной рукояти. Мы положили нашего любителя человеков туда. Стараясь не уронить в реку браги, затолкали спящего Баба в пещеру. Там всё таки теплее и мухи не летают.

Утром я услышал плеск, а потом тонкий писк. Мне показалось, что Баба кого-то режет.

 

Многие из попавших на остров предлагали нам, как главный аргумент отпустить их, то что за Границей у них остались любимые дети, жены, мужья, семьи, родители, девушки, женщины, мужчины, собаки, сады, лодки, работники... Разговоры людей всегда крутились вокруг любимых. Они будто Урул отражали тех, кто остался на Материках.

Мы слушали их и не понимали.

Так как я единственный остался тогда у Горы, когда услышал всплеск и писк, сразу оказался возле входа. Баба стоял посредине пещеры и кутал в мокрую бороду орущий бледный комок. В тот момент, как я рассмотрел комок у Баба в руках, я понял, почему люди так много говорили о любимых. В тот момент я сам стал отражать нечто маленькое и закутанное в бороду. Только узнал об этом гораздо позже.

Никогда я не чувствовал ничего подобного. Никогда не знал что мои глаза способны так долго не моргать. Я стоял там и пялился. Я не знал, как правильно реагировать и куда деть руки. Никогда не чувствовал ничего подобного.

Он создал нечто орущее и обезоруживающее. Мне нужно было бежать от горы, предупредить остальных, что нужно срочно заложить пещеру. Что нам пришёл конец. Баба создал оружее уносящеее разум, заставляющее хотеть самостоятельно разорваться на куски. Но я стоял там и смотрел как Баба целует розовое оружие в лысую макушку и с дикой улыбкой рассматривает, точную копию моей руки, только другого цвета и в невероятное количество раз меньшего размера.

Я бы не сдвинулся с места тогда, даже если бы меня решил сожрать Монь.

Баба посмотрел на меня и засмеялся.

Я тоже. Знаете как смеётся синяя глыба? Так же как разговаривает. Всем телом. Люди вот впечатлялись.

Комочек заревел с еще большим рвением. Я тут же заткнулся и почувствовал еще одно странное ощущение - вину. Был готов разбиться о скалы от того, что стал причиной криков комочка. Я заметался. Меня остановил Таргал. Я просто врезался в точную копию своего бока. И зачем спрашивается мне глаза размером с человека?

И тут меня подбросило вверх. Я узнал комочек. Это был человеческий ребёнок! Баба создал человека! Баба создал хуже - человеческое дитя!

До меня дошло, что река браги исчезла. От осознания, кожа пошла рябью. Я схватил Таргала и потащил подальше от горы. По дороге гудел со всей мощью, которая у меня была, призывая всех на берег.

Чудища спешили. Они вылазили из океана или просто подплывали к самому берегу, сходились со всех сторон острова и спускались с неба. Все 42 творения Баба.

Мы все были здесь. Все рождённые воображением бородатого Баба. Всех нас он создал в таком виде в котором мы были сейчас. Мы жили с ним, ели с деревьев, то что люди называли мясом и хлебом. И мы все знали, что Баба не может заставить расти. Баба может создать всё! Но это всё не будет изменяться. По этой причине Баба не способен создать человека. Тем более человеческое дитя! Он может Создать Тарула, меняющего форму, Урула или Огани, которая примет сияющую теплую внешность чего угодно. Но он не сможет создать человека, который будет взрослеть. Мы все приходим в мир, зная и умея то, что умеет и знает Баба. Каждый пользуется этим как уже сам решит, но мы все продолжение Баба. Баба наш центр. А ребёнок...

Баба умеет создавать, а вот с убиранием у него проблемы. Поэтому изредка среди нас появляются синие мухи или живой песок, влюблённый в тень Хааси, которой посчастливилось стать вечно порхающей над Сеёместом розовой медузой. Они возникли, потому что Баба не сдержался разнервничался, начал создавать и уже не смог остановиться. Многие из таких незаконченных случайных отправились к границе. По этой причине, как минимум, рискованно создавать то, что не смотрит на мир твоими глазами.

Мы собрались, чтобы считать. Баба когда-то зарёкся создавать одно чудовище не чаще чем раз в триста четырестадни. По другому мы бы не поместились на острове. Он не умеет создавать маленьких чудовищ. Подозреваем у него имеется комплекс по поводу размера. Остров большой, но не бесконечный. Да и всё Сеёместо не растягивается и имеет абсолютно чёткие границы, за которые выходить для чудовищ табу. Иначе исчезнем. Как вот река браги исчезла, например.

Мы обсуждали это, считали дни, мучали Урула, заставляя показать день, когда появилось последнее чудовище. Стали решать, зачем Баба вообще создал человеческое дитя. Потом сомневались, думали мне могло показаться. А Баба мог ли вообще такое учудить. Связано ли исчезновение реки с появлением ребёнка? Может баба её выпил? Кто его знает.

Не знаю чем бы это всё закончилось, только в какой-то момент, Хааси со всей дури шарахнула меня по спине и заставила обернуться к морю. Я собрался было возмутится, но обомлел. Все затихли. Вокруг, сколько хватало глаз, из воды поднималась земля. Горы, деревья, трава и цветы с шумом росли на глазах. Между островом и новой землёй оставался приличный кусок океана, но новый берег хорошо просматривался. Пока все смотрели во все глаза на новую затею мелкого, я повернулся в его поисках.

Он стоял недалеко от нас. Прямая спина, широко расставленные ноги и руки в карманах. Баба надел свободные брюки, как у матросов торговых кораблей и светлую рубаху. Бороду и волосы подстриг. От лишающих уважения и жалости к себе не осталось и следа. Я смотрела на своего отца, на того кто меня создал.

 

 

Оказалось, что Баба создал остров вокруг острова. Создал он его для нас. Чтобы Крошка Момом не смогла касанием заставить исчезнуть никого из 42 его творений.

Пока она была маленькой, была привязана к колыбели из облака и Баба вместе снами оставались жить на Внутреннем Острове.мы ходили смотреть на неё, пели смеялись и любили. Каждый любил родного нам ребёнка, нашу сестричку Момом. Она умильно смеялась нам из пещеры, махала пухленькими ножками и ручками. Пускала пузыри, от чего приводила в полный восторг Урула.

Баба каждое утро выходил в море, чтобы наловить рыбы, оставляя нам всё, что росло на его деревьях. Носил в пещеру воду из источника у края скалы в которой жил. Единственное, что давал есть малышке с деревьев, были плоды яблони, которая росла там же, у источника.

Когда Момом сделала первые шаги, мы поняли избирательность Баба в еде для неё. Поняли и стали собираться переезжать на Внешний остров. После того, как Момом коснулась к доброй половине всего на острове, это всё благополучно исчезло, включая основательную часть самого острова. К пяти четырестадням Момом, на острове остались гора, яблоня, источник, зелёная трава под ногами, не подающая признаков жизни галька на побережье, камни и земля в глубине острова. Ну конечно, чуть не забыл - ещё несколько неплодоносящих деревьев.

Мы утверждали, что раньше их не было, но Баба только посмеивался. Он называл нас обжорами, которые просто не способны замечать то что не даёт еды. Тогда мы просили объяснить их практическое назначение, но разве добьёшься от Баба нормального ответа. Он только говорил, что мир слишком велик, чтобы всё, происходящее в нём, имело значение конкретно для нас.

Но вернёмся к моей Момом. С детства, малышка знала, что многое к чему касается её ручка исчезает. Здесь стоит упомянуть про влюблённый в Хааси песок. Он остался на острове, как синие мухи и Урул.

Хааси тоже отказалась покидать просторы над островом. Она уводила песок, маня его своей тенью, подальше от малышки, чьи ножки носили её всё быстрее. Так в скором времени одной из любимых забав чудовищ стали ставки на Момом и Хааси с песком. Момом гонялась за песком по прибрежной линии, а мы носились следом на противоположном берегу улюлюкая, толкаясь и стараясь не отставать от погони. И если сначала, это была забава, которая нравилась Хааси, то со временем малышка обзавелась длинющими ногами...

Момом наверняка знала, чем для каждого из монстров чревато её прикосновение. Баба установил правила для ещё маленькой крохи. Нельзя переплывать на Внешний остров. Нельзя подходить к чудовищам ближе чем на пять шагов. Нельзя подходить к чудовищам на пять шагов, до того, как громко их об этом оповестишь.

На десятый четырестадень подарил ей лодку и сделал во Внешнем острове пролив, через который перебросил красивый мост. Так на рыбалку к границе теперь Баба плавал вместе с Момом. Да и на забаву всем чудовищам стало больше. Мы впустили в свою жизнь Момом, обзаведясь до этого неизведанными ощущениями и мыслями.

 

 

Я спал на своём обычном месте - во рве между чащей мясных деревьев и берегом.

- Эв!

Я повернулся на другой бок. Протянул руку, не открывая глаз, схватил кусок мяса, свешивающийся прямо в ров, и закинул в рот.

- Эв!

В спину ощутимо кольнуло.

Ничего не осталось как перекатится в вертикальное положение и выглянуть изо рва. На противоположном берегу, оседлав бесплодное дерево, сидела белобрысая кучерявая Мо и заряжала камень в рогатку, которую я сам для неё сделал. Она подняла взгляд увидела меня, тут же выбросила рогатку и стала быстро спускаться по дереву вниз.

Всё также выглядывая из ямы, наблюдал, как Мо рухнула в песок, тут же вскочила и на ходу стряхивая с лица песок, понеслась к лодке. Вскочила и заправски орудуя веслом стала грести ко мне на встречу.

Я тяжело вздохнул и осмотрелся вокруг. Быстро ретироваться не получится. Можно конечно сделать это заметно и просто уйти в глубь острова. Но она устроит целое шумовое представление, с объявлением, что она ищет меня, из-за меня орёт и заткнётся только когда меня найдёт. Тогда всё равно придётся выходить к ней, так ещё и возмущение других терпеть. Выбор в целом - сами видите.

Решил принимать судьбу в удобном положении, от того опять разлёгся в яме глазами вверх.

-Хей, синяя глыба! Лежишь?

Я тяжело вздохнул, так чтобы от выдоха вверх поднялся рой мясных листьев.

- Да ладно тебе, - захохотала Мо. - Слушай чего придумала.

- Нет, - ответил я и переместил по туловищу глаза в другую сторону.

- Хааси сказала папе, что там флотилия целая к Сиёместу несётся. Давай пойдём глянем.

- Нет.

- Только если я буду плыть через пролив, могу всё пропустить. И я подумала, что ты меня в лодке через остров перенесёшь быстренько и мы вместе посмотрим.

- Нет.

- Быстрее, Эв! Пропустим же всё!

Я опять вздохнул взял глыбу потяжелее и кинул её на голос. Бестыжая малявка, захохотала, а вот брызгов не услышал. Приятно - попал.

Нарочито медленно поднялся и вышел из ямы. Белобрысая раскачивала лодку, нетерпеливо притоптывая. Увидев меня счастливо заулыбалась, уселась на дно укутала себя в толстую ткань с головы до пят и улеглась.

- Ну давай, быстрее, быстрее!

- Баба меня за границу выкинет.

- Зачем за границу? Я тебя тут по месту обниму.

- Спасибо.

- Всегда пожалуйста.

Я переместился в воду, поднял лодку, засунул её под руку и кряхтя понёс несносную девчонку в глубь острова. Так как разговор проходил на высоких громкостях, к месту действия стеклись зрители. Таргал принял вид Момом, как всегда в несколько преувеличенных размерах, и увязался следом.

Так мы и пошли по выложенной мхом дорожке между мясных деревьев и кустов с всегда тёплыми хлебными горбушками. Съедобные рощи чередовали поляны с горячими источниками в которых нежились чудовища. Завидев меня с лодкой и скачущего позади Таргула- Момома, они обидно ухмылялись или даже начинали смеяться.

Момом никто не мог отказать среди нас. Только Хааси, предпочитала ретироваться едва завидев подпрыгивающие белые косички. И то по причине операции спасательной, песков влюблённых в тень её неотлагательно. Тьфу ты, старый уставший стихоплёт... Но среди нас не все умеют летать.

Единственная отрада для островитян, была в том, что Момо, почему-то решила, буд-то именно я должен выполнять основную долю всех её затей.

Не то чтобы я против. Просто с очевидной зависимостью от роста доверия Момо росло количество угроз от Баба. Дошло до того, что Момо чудила сама или, в коем-то веке, брала в напарники других чудищ, но получал всё равно я.

Чудища говорили, это от того, что я её первый увидел.

Ох, бедная синяя туша старого Эва.

- Эв, давай поиграем,- послышалось со дна лодки.

- Нет.

- Я начинаю. Пигментное пятно.

- Пигментировалось до пигментации.

Ну вот опять, Эв. Продолжай учиться говорить своё твёрдое нет.

- Якобы пигментируясь исключительно нарочитой пигментацией.

- Чтобы пигменты, запигментированные ранее, - поддержал я.

- Не боялись на старую пигментацию.

- Перепегментироваться, новой перепегментацией.

В лодке послышалось счастливые звуки, похожие на крик чаек.

- Давай в несуществующие. Щехил переурировал.

- Накарайский куртюр, аби лайхам местяев

- Сакуительно твердиё.

- Мачко притиярево сашко виято

- Вуртиёмно сиятель...

- Сиятель - есть такое слово, - встряхнул я лодку, - Ты продула.

-Нет! - Ткань возмущенно вздулась на уровне рук. - “Сиять” есть, а “сиятель” нет.

- Из любого глагола можно сделать существительное.

- Очень интересно. И слово в”идетель” есть?

- Конечно, оно так же как и смотритель.

В лодке затихли. Я усмехнулся, от чего от тела во все стороны разошлось вибрирующее хм.

- Дуришь? - подала голос тряпичная гусеница.

- Дуритель, кстати тоже есть. Почему дуришь? Логично ведь, что если есть действие то существует и тот кто его совершает.

- Конечно. Но не обязательно, чтобы тот, кто делает назывался словом, сделанным от названия действия. Любит - влюблённый, а не любитель... То есть, эээ...

- Вот!, - я победно, встряхнул свой наглый груз, - Слово “любитель” есть.

- Ты это аккуратнее с лодкой, а то упаду на остров, и будешь вспоминать меня, как трогательницу или падальницу. И вспоминать будешь на пару с остальными. Удобно устроившись. В океане, - недовольно послышалось из лодки, - А ты смотри, “любить” - это чувствовать чувство, но “любитель” - это не серьёзно относится к делу.

- Ну почему не серьёзно. Любитель занимается тем, что любит, но специально не учился это делать. Он любит дело, даже если дело не приносит ему ничего кроме удовольствия.

- Что ты имеешь ввиду? Любит бесполезное дело.

- В большом мире дела еще приносят деньги.

- Что такое деньги? - Свёрток в лодке приподнялся.

- Баба точно отправит меня за границу. Не спрашивай меня, девочка, и лежи смирно. Мы уже почти пришли.

- Ну Ээээээээээээээв. Я ж всё равно спрошу у Баба, а он спросит откуда я знаю. А я ему совру, что от Тарула и всё равно получишь ты, - следом послышался вариант самодовольных чайкиных кря.

- Ну у тебя и смех конечно. А впрочем чему я удивляюсь. Под стать хозяйке смех - противный.

- Да ладно тебе, Эвчик. Так что там с деньгами? Опять человеческие штучки?

- Деньги - это такая штучка, которой люди между собой договорились оценивать разные вещи. Например, у Тарула есть яблоко. Так как это яблоко с Настоящего дерева, то он оценил плод в две деньги, а простое яблоко он оценивает в одну деньгу, потому что простых яблок тут много. И если Хааси захочет у Турула взять настоящее яблоко, ей придётся отдать за него две деньги. Но, чтобы Хааси иметь две деньги, ей нужно, что-то сделать для того у кого эти две деньги уже есть. Например прийти ко мне и предложить понести вместо меня лодку через остров, а взамен я ей дам две деньги, за которые она потом купит настоящее яблоко.

- А откуда у тебя появятся две деньги? А как деньги выглядят? Почему настоящее яблоко стоит дороже обычного, только потому что оно одно, а других много?А почему...

- Всё! Мы пришли!

Я схватил лодку в обе руки и выставив руки перед собой припустил к уже виднеющейся воде.

- Эй! Осторожно! Меня сейчас выбросит!

Но я уже шмякнул лодку в воду и как можно дальше оттолкнул её. Развернулся, чтобы уйти.

- Стой!

Я продолжил свой путь подальше от берега.

- Тарул, цапни его и тащи обратно!

Я прибавил в скорости. Когда до ближайшего дерева можно было уже дотянуться, на макушку обрушилась мягкая плоть со свежим сладковатым запахом. По телу прошлись Твёрденькие зубы-пальцы и я оказался верхом на гигантской ароматной какашке.

- Тарул, я обещаю тебе крайне сложные времена.

сказал я это, глядя на ставшую в позу белобрысую невежду. Мы пролетели прямо над наглыми кудряшками, и я не успел ахнуть, как полетел в океанские ласковые воды. А там между прочим акулы. Они из заграничья, конечно. Им не интересны туши Сиёместа, но всё равно кому было бы приятно ощущать прикосновения холодных скользких рыбёшек собственных размеров к незащищенному синенькому пузику.

Так как глаза на равные половины находились над и под водой. Решил оставить зрачки следить, за тем что снизу. Мало ли что.

Нахлынули тяжёлые думы. По наказу Баба, я сейчас должен был сделать всё тоже самое что делаю, только с точностью наоборот. Оставалось надеяться, что кто-то из чудовищ уже донёс Баба и он заберёт своё самое чокнутое чудовище, бить жопу в пещере.

Но пока на меня надвигалась только Момом. Она яростно работала веслом и во всю гарлапанила колыбельную:

-Аги, Аги, расскажи от чего не спишь.

расскажи от чего не спишь.

-Мне приснилось, мама, будто я

Смотрю глазами волка

И в них у зайца вкусная сладкая поопа.

- Аги, Аги, усыпай. Воолк зверь -

Он далеко, за дверями и воооротами.

А у зайца полная норка вкусных яблок и моркооовки

Он не пойдёт гулять, тоже ляжет спать.

- Эв, подпевай! - заорало несчастье.

Я видел дно лодки на приличном от меня расстоянии. Тут же рядом крутился Турул который теперь превратился в Точную копию меня. Видимо плавать синей наполненным воздухом кулем легче чем тощей малявкой. Предатель.

- Нам достанется от Баба.

- Конечно, - закрякало недоразумение, - Но до этого посмотрим на корабли! Все видели и я хочу.

- Ты тоже видела.

- Так тож один был, а тут целый флот...

Со стороны границы донёсся звук взрыва. Это я знал, природу звука. А вот Момом нет. Я выглянул над водой. Девочка вжалась в лодку и во все глаза таращилась вдаль. Я переместил глаза, чтобы смотреть туда же. И увидел столп дыма. Плохо дело.

-Мо, укутайся в ткань. Мы уходим.

- Эв, что это?

- Я обещаю рассказать тебе, когда вернемся на остров.

- Хочу посмотреть.

И эта сумасшедшая, невозможная, вредная, избалованная девчонка налегла на вёсла.

- Момом!

Она конечно не послушалась. Я развернулся к Тарулу и тот двинул было к острову, но остановился. Я посмотрел в сторону Островов и увидел, как Баба бежит по воде.

Я никогда не видел такого у него лица. В тот момент, старый Эв, решил, что отправится за границу.

Отец пролетел мимо нас с Тарулом, даже не взглянув. Он рухнул в лодку. Момом вздрогнула, обернулась и тут же получила звонкий подзатыльник.

- Вёсла, - потребовал Баба.

Момом также сидя в пол оборота и потирая след от удара, смотрела на отца. Так же не издав и звука, передала ему весла развернулась и уставилась на Баба, который в свою очередь смотрел ей за спину, где взрывы повторялись с регулярной частотой. Небо наполнялось серыми оттенками, а ветер принёс запах гари. Баба быстро работал веслами. Мы с Тарулом тащились следом.

Доплыв до острова, отец приказал притихшей девчонке закутаться в ткань. Подозвал Хааси и та утянула в щупальцах лодку в небо.

Баба же вернулся в воду по щиколотку. Сотня гребней акул стянулись к берегу. Баба стал на колени и опустил голову в воду.

Той ночью сотни самых крупных и злых акул Океана рыскали вокруг границы Сеёместа, чтобы ни одна человеческая душа не могла даже подумать, о спасении в этих запретных водах.

 

На следующий день флотилия продолжила свои разборки в противоположную сторону от Сеёместа. К границе подплывали куски разбитых кораблей. Чудовища же продолжали кушать своё мясо и исходящие жаром горбушки, валяться в горячих источниках, играть в кости с картами. Момом притихшая ходила, ровно до вечера. Взбучку с рукоприкладством, надо сказать, она получила не впервые.

На следующее утро несносное дитяти уже носилась по Внутреннему острову за чайками, дрессировала синих мух, которые уже давно стали её личной армией и доводила Хааси, специально крутясь рядом с песком. Конечно орала мне со своего острова несуществующее слова. А я что? Я гудел ей в ответ свои.

И вот под вечер старый добрый синий Эв лежал спокойно в своей любимой ямке, на самой близкой к внутреннему острову части клочка земли. Никого не трогал, прислушивался к происходящему на другом берегу и меланхолично поедал мяско. Не то чтобы я ждал кого-то, но дождался.

Знаете, Баба сильно изменился с тех пор, как появился второй остров. Много сотен четырестадней мы имели счастье видеть жалкую тень творца и мечтателя, впавшего в странный ступор и потерявшего ко всему интерес. Среди чудищ появилась договорённость ходить по очереди к Баба, чтобы он не оставался один и пил брагу в одиночестве. Пьяный творец не мог создавать, к слову. Всякие синие мухи появлялись в минуты протрезвления. Новых полноценных чудищ не создавалось основательное количество четырестадней.

С тех пор, как появилась Момом, мы больше не встречали грязного голого старика-пьяницу с опущенными плечами и потухшим взглядом. На обоих островах хозяином теперь ходил высокий статный мужчина с аккуратной бородой, всегда одетый в чистую одежду и обувь. За десятки четырестадней уныния мы успели забыть, что у Баба самая широкая часть тела плечи, а не пузо. Но он нам быстро об этом напомнил.

Я со своей ямы имел возможность каждое утро выглянуть и увидеть, как Баба на пару с Момом занимается физическими упражнениями. Если бы удумал после упражнений пойти за парочкой к пещере, увидел бы как отец заставляет Момом читать книги, некоторые из которых девочка трогала только в толстых перчатках.

Изменилось и отношение к людям. Последний попавший на остров матрос, был вежливо приглашен в пещеру к Баба, представлен улюлюкающей и пускающей пузыри в колыбели Момом. Матрос провёл в пещере день. А затем мы построили из одного неплодоносящего дерева для него плот, Баба призвал по дну какие то ткани и блестящие штуковины, от вида которых матрос затрясся. Деньги - объяснил нам Баба после.

Так вот матрос уплыл. Но стал возвращаться раз в двестидней к границе. Привозил нужные вещи для Баба и получал содержимое океанского дна. Акулы пропускали только матроса и только на определённое расстояние за границу.

Отношение Баба изменилось и к чудовищам, то бишь к нам. Теперь не мы ходили к нему, чтобы отец не чувствовал себя покинутым, а наоборот. Все закаты Баба встречал в кругу своих Чудовищ. Он приходил с книгами, картами, новой едой, которую привозил матрос, иногда притаскивал чудные изобретения. Баба слушал нас, мы слушали его. В скором времени, среди чудовищ главной темой дня стали обсуждения вечеров. Мы снова стали разговаривать между собой. Просто появилось о чём. Чудовища стали просить книги у отца.

Тарул занялся строительством странного сооружения в водах с другой стороны острова. Он задумал построить из Настоящего материала, нечто удобное и прекрасное, чем смогут одновременно пользоваться все жители Сиёместа. Строительство длилось несколько четырестадней, но из воды выросла только ровная платформа. Он страдал по этому поводу.

Тем временем Момом облюбовала незаконченное место. Платформа расположилась на одинаковом расстоянии от обоих островов и когда чудовища собирались на своей земле и играли музыку, мелкая устраивала танцы на ней. Иногда мы использовали площадку и ставили представления, а они с Баба легко могли наблюдать за действием со своей стороны.

Когда Тарул придумал, что хочет делать дальше, получил от Нащи - лохматой гусеницы с четвёртой октавой, около сотни подзатыльников за раз.

Так вот, вернёмся к Баба. Он пришёл и уселся на край моего рва. Я переместил глаза так чтобы видеть его. Если отец приходит стоит послушному монстру встречать его стоя. Но меня не наделили ногами и я уже в том возрасте, когда сам успел побыть родителю опорой. Так что, устроившись поудобней, приготовился выслушивать прочуханку за Момом.

- Знаешь, что она мне заявила? - Баба достал трубку, затянулся и выпустил в небо сияющий яркий салатовый дым. - Что услуга помыть пол стоит десять деньги.

Я протянул руку и Баба отдал мне трубку. Зажал пальцем конец трубки и как следует затянулся, так что табак затрещал. Насладился лёгкостью и дурманом, который принёс с собой дым и выпустил облако сразу всем телом.

- А ты что?

- Дал по шее, заставил переписать Пособие по экономике Паталена Седого, за ночь.

- А она что?

- Сидит плачет над тетрадью. Вопит на всю пещеру, о правах женщин и отцовском деспотизме.

- Аааа,- я понимающе покивал макушкой

Баба заново набил трубку. К рву стали подтягиваться другие монстры. Той ночью я не заметил, что мы обошлись без повторений в рядах островитян.

Не помню, говорил ли, но Таргал всегда принимает форму одного из тех, кто его видит.

 

На следующее утро на остров пришёл Баба. Он пришёл не сам а тащил под руку, спотыкающуюся женщину. Ох. Как бы описать, что мы почувствовали? Я уронил под брюхо глаза, например.

Мы собрались возле моста и он толкнул её вперёд, нам на обозрение.

Она была тёмная, с чёрными длинными волосами. Побитая, в ободранной одежде. Ничего необычного, они сюда другими и не попадают. Только вот акулы, как такой деликатес пропустили? Вопрос.

И почему Баба серого цвета?

- Рассказывай.

Женщина скрутилась калачом на песке, закрыв голову руками.

Он подошёл к ней и двинул ногой под рёбра.

- Не будешь говорить, пойдёшь в гости к своим подружкам акулам.

Она тут же раскрутилась. Как так быстро смогла? Вцепилась в ногу Баба и заголосила:

- Простите меня! Не отдавайте меня им! Я прошу вас! Я не знала.

Баба оттолкнул её той же ногой, которой овладели руки женщины. Он сплюнул в её сторону и поднял на нас глаза. Женщина кинула в нашу сторону взгляд, зажмурилась обняла колени руками, стала что-то себе бормотать под нос и раскачиваться.

- Ладно, я расскажу, - сказал Баба, - Она воспользовалась неким дурманящим порошком и обманула охрану. Таким образом смогла пробраться на остров незамеченной. Пока мы с вами тут развлекались, пришла в гости в пещеру к Момом. К пещере женщину провёл Таргал, обдуренный тем же странным порошком. Более того, при знакомстве, она подошла к Момом сзади и чтобы девочка не орала, закрыла ей рот рукой. Чем продемонстрировала дочке, что её прикосновения ни к чему не приводят. Затем потрогала Таргала. Если коротко, то данная представительница благородной расы, меньше чем за ночь убедила нашу Момом, что быть женщиной не плохо и не разрушительно. Момом дотронулась к Таргалу.

Женщина в ногах вскочила и попыталась сбежать. Хааси прошлась щупальцами по ногам человечки. Та заверещала, упала на песок, а в местах, где медуза дотронулась к коже, вздулись коричневые волдыри.

- И так, милая, - Баба присел на корточки, возле воющей женщины. - Судя по твоей реакции, ты уже знаешь насколько неправильным было решение удлинить свою жизнь вчера.

Мы молчали. Я так вообще пребывал в прострации. Не мог понять, как это Таргала нет. Монстр, жил на островах ещё тогда, когда меня не было.. В моём мире не нашлось такой картинки без молчаливого отражения каждого из нас.

Из толпы вышла Синье. Чёрная лоснящаяся на солнце пушистая шёрстка, просилась в руки ровно до того момента, пока не посмотришь в вертикальные глаза на злой кошачьей морде или на когтистые руки, или сильные, покрытые чешуёй лапы, на которых милая киса ходит, также довольно быстро бегает. За ней прошелестел Ворик. Наш перетекающий бесформенный мохнатый, теплый и безразмерный куль обвился вокруг ног кошки.

Синье не обращая внимания на шевелящийся в ногах мех подошла к притихшей женщине, которая уткнулась в песок.

- Я хочу знать, что это за порошок, с помощью которого она обошла меня и Ворика. Мы всю ночь кутали линию границы.

Женщина тут же поднялась на руках.

- Я скажу. Отдам. Что хочешь? Только отпустите.

Кошка усмехнулась и присела.

- Ты мне Торгала, а я тебе тебя. Договоримся?

- Я не знала!

- Прости, что конкретно ты не знала? То что в месте окружённом акулами и ядовитыми мехами скорее всего не хотят видеть чужаков? Именно поэтому ты приняла решение проникнуть сюда обманом? Именно поэтому, первое что ты сделала, так это внесла бред в голову маленькой девочки, единственная мечта которой обнимать и трогать своих сестрёр и братьев, которых обнимать нельзя? Что, дрянь, ты не знала?

Синье поднялась. А женщина опять приняла вид скрученного ящера.

- Ворик, - позвала Синье. - Не торопись.

Шевелящийся мех растянулся и принял вид плаща с рукавами и капюшоном. Он накрыл женщину сверху и стал обвиваться вокруг неё, стягиваться, принимая её форму. Та стала тихо выть, постепенно набирая обороты громкости.

- Нет! Баба!

Я повернулся к внутреннему острову. Там высоко поднимая ноги бежала Момом. Без кудряшек. В душе старого Эва лопнула нить. Я и остальные не сговариваясь было двинулись в сторону девочки и тут же замерли. Что мы можем сделать? В голове эхом отозвались недавние слова кошки про прикосновения.

Она ревела в голос, растирала ладошками грязь с соплями по лицу и бежала босыми ногами по гальке. Не останавливаясь рухнула в воду и замахала руками.

Что то кричала, но ветер уносил теперь её слова в другую сторону. Мы наблюдали, как она поднималась, топала ногами и падала на колени, как вода накрывала её с головой. Затем она поплыла.

- ...ба, стой!!

- Ворик, отпусти, - сказал Баба.

Ворик, который теперь полностью покрыл собой женщину, вплоть до лица,тем самым закрыв рот и прекратив крик, пошёл рябью. Через мгновение он завис живым ковром над жадно глотающей воздух дамочкой.

Баба вошёл в воду по пояс. Момом, яростно работала руками и ножками, неумолимо приближаясь к острову. Добравшись до отца, она вцепилась в его руки и высоко задирая ноги позволила поднять себя. Обвилась одной рукой вокруг шеи отца. Малышка, вытирала лицо и прерывисто дышала всё заглядывая за спину Баба. Она смотрела мимо нас, шаря глазами по песку.

- П-пошли, папа. Где оона? Х-х-х..

Баба не двинулся с места.

Момом резко оборвала всхлипы. Детское лицо замерло и резко потеряло все эмоции. Я смотрел на незнакомую девочку.

- Баба, зачем ты меня создал?

Я видел как плечи отца дрогнули. Он прижал руку к затылку девочки и стал её покачивать.

- Момом, с женщиной ничего не случится. Прости. Её помоют, накормят и приведут к тебе. А потом мы её отправим домой. Ей не сделают больно. А сейчас можно я тебя отнесу в пещеру? - сказал Баба. - Пожалуйста.

- Хорошо.

 

Я отнёс тёмную женщину к источнику. Она тряслась в моих руках, оглядывалась и жалась в моё пузо. Перед тем как опустить её в воду поставил было на землю, но обожжённые ноги подкосились и она заголосила от того, что упала на волдыри. Я посчитал про себя до трёх и поднял её за шею. Эта что-то закряхтела. Решил что достаточно и перехватив за туловище одним движением сорвал с неё все вещи. Она на удивление на это никак не отреагировала. Другие люди, в отличие от неё, пеклись о своей наготе, пуще чем Баба о своих островах.

Да и какая мне разница, я опустил её в воду. Она снова заохала когда волдыри опустились в воду.

- Мойся. И придумывай, что хочешь чтобы вода изменила, залечила, смыла. Поняла? - Дождался пока эта кивнёт утвердительно и расстёкся поудобнее тут же, чтобы ждать.

- Мне жаль, - послышалось через какое-то время.

- Помылась?

- Да.

- Ноги прошли?

- Да.

Я поднялся. Она сидела по шею в белой воде и плакала. Нет, серьёзно. По щекам текли слёзы. Я видел перед собой просто создание, которое хотело жить. Знаете, я приготовился уже услышать имя того, кого она любит. Обычно они начинали говорить о них, как раз в таком состоянии. Когда от них оставались только страх и чувство обреченности, они начинали искать силы в отражениях любимых. Я говорил об этом в начале истории.

Так вот эта никого не отражала. Сидела в источнике, где любил понежится какашкообразный Монь. Она больше смахивала на островитянина, чем на человека. На тех нас, что жили тут до появления Момом. Странное ощущение я испытал.

Я достал её из источника. Осмотрел ноги, на которых не осталось и следа ожогов. Поставил на ноги и кивнул на одежду, которую принёс.

Она молча стала одеваться. Таких сюда тоже иногда заносило. Как поняла, что будет жить ещё день, успокоилась. И плакала в купальне не о себе. Такие о себе не плачут. Такие не говорят о любимых не потому что они никого не любят, они молчат потому что их никогда не любили. О них молчали, вот и они теперь молчат. Просто не знают что говорить.

Это меня видимо слёзы убийцы Тарула расшатали на такие размышления. Я собрался с мыслями, дождался пока женщина соберётся и повёл её к берегу. Чудовища разбрелись подальше.

На берегу нас ждала лодка. Я указал женщине на неё.

- Не знаю чем тебя кормить. Пусть это будет проблемой Баба. Доплывёшь до того берега и иди к пещере. Вон Гора, туда и иди, не заблудишься.

- Она к нему всего лишь пальчиком дотронулась. Я ей ничего не говорила...

Услышал я за спиной, когда развернулся уйти. А мне то что? Тарул вон за всё своё существование и слова не сказал, а сколько всего сумел натворить.

Другое было интересно. Как Баба ответит на вопрос Момом.

Вспомнил, как спрашивал про деревья без плодов. Баба тогда ответил, что в условиях гигантского мира, нам не стоит задумываться над этим, потому что они могут быть нужны, кому-то не живущему в границах Сиёместа. Спустя много лет они нам понадобились, чтобы сделать плот для матроса.

В любом случае, Настоящие деревья и остров и песок были созданы не Баба. Он мог ответить про них, что угодно. Момом так не ответишь. Мы уже все давно поняли, зачем ребёнок появился в руках старого уставшего от себя и от нас Баба. Но как это объяснить маленькой непоседливой девчонке, которая лишила себя волос только за то что не по её вине исчез один монстр?

 

Я лежал в своей яме. Прислушивался к крикам чаек. Думал во что это нам всё выльется. Привык к малышке, привык к новому укладу. Мы тут на островах не любим перемены. А так чтобы изменения происходили так невообразимо быстро, как случается в последние четырестадни, вообще кошмарно. Потрясения не полезные для старого синего Эва. Хотя, что этот Эв ещё переживёт, смогут узнать только воды вечного океана.

 

Он пришёл громко хлюпая подошвой по воде. Уселся на край ямы и затянулся своей трубкой.

- Говорит, что уедет с проституткой этой, - сказал Баба.

- А ты что? - спросил я.

- Говорю, что без проблем. Только когда вырастешь и выучишь все труды Паталена Седого.

- А она что?

- Говорит “хорошо”.

Я затянулся трубкой и выпустил в закатное небо клуб дыма в форме старого Эва.

- Эв, я пришёл в пещеру, а она там сидела на полу и смотрела перед собой, а эта тварь её гладила по голове. Уговаривала, что она не виновата. Просила посмотреть на неё. Потом проститутка меня увидела, кинулась в ноги, и стала причитать, что не знала. Момом посмотрела на меня сказала только имя Таргула и расплакалась. Но знаешь, о чём думал я. Твой Баба думал только о том, что всё вышло. Это потом я укачивал Мо. Потом шептал, что её никто не винит, а она меня отпихивала и плакала ещё больше. Я много чего говорил ей. Только всё было не то, Эв.

- Я думал ты понял, что получилось, когда всё исчезло с острова от её прикосновений.

- В землю и деревья, я не вкладывал свой ум. Не привязывал к себе. Они не были частью нас. Не были разумны. Я не знал что почувствую.

- И что ты почувствовал? - спросила Синье, которая отобрала у меня трубку и улеглась рядом.

- Не твоего ума дело, раз спрашиваешь, - ответил отец.

- Иногда ты жесток, Баба, - сказал кто-то из чудовищ, уже собравшихся у рва,

Баба только вздохнул и достал из-за спины кости.

- Ну что? Два на два сыграем?

Огани растянула свои живые фонарики над макушками сорока одного чудовища и их отцом. Мы все одинаково плохо играли в ту ночь. Я постоянно, отвлекался на Огани. Всё восхищался, как страх заставляет ярко сиять.