Кикимора никогда не считала себя первой красавицей на болоте, но и в дурнушки записываться не собиралась. Конечно, берегиням она не ровня, но среди своих сестёр-кикимор Фёкла – самая молодая и перспективная. По крайней мере ей нравилось так думать. Даром что ли волкулак всякий раз, как захаживал, в любви признавался? Вон и леший с водяным проходу не дают. Стало быть, есть в ней изюминка? Правда, замуж пока никто не звал, но какие её годы? Для кикиморы сто тридцать все равно, что восемнадцать для деревенской девицы.

– Вечер добрый, красавица. Чего призадумалась? – раздался за спиной тонкий противный голосок.

Кикимора обернулась. Чуть в сторонке, прислонившись к чахлой березке, стоял шиш, мелкий зловредный дух. Голова с кулачок, крючковатый длинный нос, ростом меньше аршина, да и горб, стоит отметить, не добавлял коротышке привлекательности. Фёкла даже имени его не знала. И, по правде сказать, вообще никогда не интересовалась

– Не твоего шишовского ума дело! – огрызнулась она. – Иди куда шёл.

Фёкла собралась занырнуть, но тот окликнул по имени.

– А я вот подарочек тебе принёс.

И вытащил из-за пазухи колечко: золотое, с желтым огненным камнем. У кикиморы аж живот скрутило, так сильно ей захотелось такое. Но тут же опомнилась и, состроив гримасу, исчезла под зеленым мошистым ковром.

Вынырнув на середине болота, Кикимора убедилась, что по близости никого нет и вальяжно развалилась на кочке. Но проклятое кольцо, так и стоит перед глазами, сверкает. Она растопырила зелёные пальцы с коричневыми бородавками и внимательно осмотрела каждый. Из-под ногтей торчала тина, кожа грубая и в царапинах, а на костяшках огрубевшие мозоли. «Всё равно хочу!», – подумала Фёкла и поспешила разыскать лешего.

Взлохмаченная голова Еремея промелькнула меж кустарников и скрылась из виду. Раздался крик филина и вокруг началось движение. Со всех сторон из лесных зарослей выбегали перепуганные звери, натыкались на водяного и в ужасе поворачивали обратно.

– Аким, Еремей, – позвала кикимора, – не надоело? Что вы как дети малые?

– Весело ведь! – вслед за оленем из кустов выпрыгнул леший. – Люди, сама знаешь, обленились за грибами да ягодами ходить, скукоти-и-и-ща.

– Точно, – подтвердил Аким и тряхнул огромным животом. – Вон мавки и те одичали. А я что поделаю? Охотники тоже запропали. От уток спасу нет, расплодилась тьма тьмущая и целый день кря-кря, кря-кря. Тьфу, – сплюнул пиявками водяной и уставился на кикимору.

– А ко мне шиш приходил, – как бы невзначай обронила Фёкла.

Еремей с Акимом оживились.

– Чего хотел? – прищурился леший.

– Подарок принёс. Кольцо. Золотое с огненным камнем, красивое.

– Гляди-ка, от горшка два вершка, – ухмыльнулся леший, – а в женихи набивается.

Водяной расправил плечи, задрал оплывший подбородок и выпятил живот.

– Приняла подарочек?

– Не, – кикимора отбросила длинные волосы за спину, – но уж очень колечко привлекательное. Думала, может Еремей в курсе откуда оно?

– А мне почём знать? – леший почесал затылок, – твой ухажёр, ты нам и расскажи?

– Да-ну, вас. – Фёкла махнула рукой и пробубнила под нос. – Только время зря потратила.

 

Не сказать, чтоб Дубыня расстроился, шишам везде не рады, но в грудине скребло. А может оно и к лучшему, что Фёкла не из таких? Поговорить бы с ней, да разве станет слушать? Фу-и-ить и круги по воде, как сейчас.

Шиш достал кольцо из кармана и поднял вверх. В лучах заката огненный камень вспыхнул так, что Дубыня зажмурился и тут же поспешил убрать обратно. Делать нечего, придётся вернуть хозяйке. Ноги сами принесли его в чащобу, куда дикие звери-то опасаются заглядывать, а уж нечисть безродная и подавно. На полуразрушенном крыльце ветхого домишки сидела старуха. На вид лет триста, не меньше. Белые, как бумага волосы, торчали клоками в разные стороны, а из-за морщин Дубыня не мог рассмотреть её глаз, но подумал, что так даже лучше.

– Явился? – поприветствовала гостя седовласая ведьма и оскалила беззубый рот. – Что, подарок пришёлся не по вкусу?

– Скорее, даритель, - выдохнул шиш, а у самого сердце заколотилось.

– А ты погодь нюни распускать. У нас уговор до полуночи.

Скрипучий голос пробирал Дубыню до костей. Он почувствовал, как задрожали коленки. Спрашивается, нафига он вообще к ведьме попёрся? Да, только старуха, похоже, – его последняя надежда. Много раз он пробовал выкинуть кикимору из головы, не получилось. Измучился весь, извелся. Как накроет Дубыню печаль-тоска, как начнет пыльные столбы на дорогах крутить, людей да коней с ног сбивать. Самому потом тошно становится.

– Возвращайся на болото и жди, – проскрипела ведьма и уронила голову на грудь.

Шиш постоял, подождал немного, но та видать крепко уснула. Если старуха права, времени осталось совсем мало. Солнце почти коснулось верхушек деревьев, вот-вот закатится за горизонт. Не раздумывая ни секунды, Дубыня рванул со всех ног обратно на болото.

 

С исчезновением шиша, Фёкла места себе не находила. Куда не посмотрит, всюду огненный камень мерещится. Она не заметила, как рука оказалась в вонючей липкой трясине.

– Эй, сестра, – окликнул знакомый голос, – ты чего там делаешь?

Фёкла тряхнула головой так, что лягушки из кудрей посыпались.

– Привет, Глафира. Да так, корень смрадный достать хотела.

– Зачем?

– Банник знакомый попросил, – соврала кикимора и прикинула, как от сестрицы побыстрее отделаться. – И вообще, некогда мне с тобой разговаривать. Дел по горло.

– Ну, как знаешь, – Глафира пожала костлявыми плечами, – раз тебе не интересно... Она тянула каждое слово, будто рыбьи потроха жевала.

– Ладно, выкладывай, – сдалась Фёкла.

– Помнишь шиша, что в лес зачастил? Мелкий такой, противный?

Фёкла кивнула, а у самой сердце затрепыхалось, как у испуганного зайца.

– Он к ведьме ходил. Говорят, та кольцо ему дала силы невиданной.

– Кто говорит?

– Кто надо, тот и говорит, – фыркнула Глафира, – сорока на хвосте принесла.

– И что за кольцо? – Фёкла почувствовала, как во рту пересохло.

– Говорю же, башка болотная, волшебное! Та, которая на палец колечко-то наденет, превратится в прекрасную деву.

– Не бывает таких колец. А ты бы, сестра, вместо пустых сплетен лучше поганки с мухоморами собирала бы. Лет сто, небось, пилинг не делала? Всё лицо в бородавках.

Глафира сверкнула зелеными глазищами, зашипела и кинулась с кулаками на Фёклу. Не известно, сколько продолжалась бы драка, не растащи их водяной.

– Вы, чего зелёные, ополоумели? Ну я понимаю мавки, небольшого ума нечисть, но у вас-то? Какие-никакие, а все ж мозги имеются. Устроили черт знает что! Тьфу.

Отплюнув водоросли, Аким швырнул сестер в разные стороны.

– И чтоб я вас до утра не слышал, ясно?

 

Дубыня еле ноги переставлял. Видать, ведьма не только старая, но и голодная? Он сам таких раньше не встречал, но от другой нечисти слыхивал, будто некоторые могут на расстоянии силу высасывать. Надо было берегинь послушаться и к ворожее пойти. Эх, чего уж теперь, что сделано назад не воротишь.

Увесистый пылающий диск плавно опускался за горизонт. В лесу стало тихо, зверье по норам попряталось. Даже самого задрипанного зайца и того не видать. Вздохнул Дубыня, но делать нечего, придется последние силы на столб потратить. Три раза свистнул, два топнул и закружился так, что трава вокруг зашумела. Птицы закричали, крылами захлопали и из крон, как чумные повыскакивали. Намутил шиш вокруг себя пыльный столб и понесся стремглав, срывая листья.

 

Фёкла сидела на большом валуне у самого края болота и едва сдерживала слезы. Рядом, раздувая желтое брюхо, примостилась жаба.

– А что, если сестрица не врёт? – спросила кикимора.

Но жаба издала в ответ лишь глухой клокочущий звук.

– Я бы превратилась в красавицу, каких свет не видывал и такого жениха нашла! – продолжала Фёкла, – высокого, красивого и с чистой гладкой кожей. Глафиру б от зависти перекосило.

Пыльный столб рассыпался, едва влетев на мошистую поляну. Но Фёкла так увлеклась беседой с желтобрюхой жабой, что не обратила внимания.

Дубыня стоял за спиной кикиморы, сжимая в ладони кольцо, и покусывал нижнюю губу, без того оттопыренную. Мысли разрывали маленькую голову на части. Ведьма сказала, что волшебный огненный камень, как только шиш наденет его на палец возлюбленной, превратит Фёклу в красавицу. Но в то же время, привяжет её к дарителю, навсегда. Фёкла будет обречена прожить с Дубыней долгие годы, пока смерть не разлучит их.

– Нет, прости, не могу, – прошептал шиш и, размахнувшись, бросил кольцо в болото.

Булькнув, по воде побежали золотые круги. Столб огненного света слепил жаб и тритонов. Те заметались, толкая друг друга, отчего вода засверкала еще больше.

– Ты что натворил!? – изумилась Фёкла, которая наконец заметила Дубыню.

– Не нужно тебе кольцо, ты и так самая прекрасная дева лесу. Да что уж там, на всем белом свете!

Кикимора открыла рот, чтоб возразить, но не успела. В этот момент, из воды вынырнул Аким, с кольцом.

– Ух, вот это вещица!

– Отдай, – закричала Фёкла, – это моё!

– С чего вдруг? Тебе на палец его никто не надевал.

– Так надень.

Она улыбнулась и протянула водяному руку.

– Ага, разбежалась, – раздалось у Акима за спиной. – Нечего было женихами разбрасываться. Красавца ей подавай, высокого да стройного.

Глафира рассмеялась.

– Ты себя в зеркало видела, уродина болотная?

– Не верь ей, Фёклушка, – вмешался шиш, – это она из зависти. У тебя ж поклонников: леший, водяной и волкулак, тот даже признался, что влюблен.

– А я тут при чем? – возразил водяной. – Я, если честно, люблю сговорчивых.

И шлепнул Глафиру по заднице. Та игриво взвизгнув, повисла на шее Акима. Прежде, чем развернуться и уйти, Дубыня посмотрел на Фёклу. Кикимора стояла, ссутулив спину, как побитая собака. Опустив длинные нескладные руки, она понуро уставилась на Глафиру. Сердце Дубыни сжалось еще сильнее. Он не мог решить, что его огорчило больше: то, что теперь он вынужден отправиться в услужение к старой ведьме на веки вечные или то, что Фёкла никогда не станет прекрасной девой, как мечтала?

 

Аким взял руку Глафиры и надел на палец кольцо. В ту же секунду неведомая сила подбросила Глафиру вверх и резко шмякнула об воду. А затем ещё и ещё, пока та не потеряла сознание. Аким от страха позеленел пуще обычного. Дубыня застыл, боясь пошевелиться. Потом и вовсе начали происходить странные вещи. Бесчувственное тело Глафиры, повисло в воздухе, едва касаясь воды. Языки густого тумана поползли со всех сторон, окутывая её в молочное плотно, пока Глафира не превратилась в огромную куколку. Фёкла испуганно посмотрела на шиша, спрыгнула с камня и встала рядом с Дубыней.

Белый кокон постепенно начал краснеть, а потом и вовсе потемнел. Все это время куколка вращалась, медленно и плавно, но стоило кокону сменить цвет, вращение ускорилось. Внутри что-то зачавкало, словно в глиняном кувшине взбалтывают куски мяса с кровью. Фёкла схватила шиша за руку и сильно сжала. Дубыня прикусил от страха язык. Аким, по пояс в болоте, наблюдал за происходящим с трепетным испугом. Наконец кокон треснул.

Перед ними появилась восхитительная дева. Черные, как ил волосы струились пышными локонами по обнаженному телу. Дева нисколько не стеснялась своей наготы, наоборот, она откинула волосы назад, предоставив возможность ошарашенной нечисти полюбоваться восхитительным телом. Сочные губы девы растянулись в улыбке, а в глазах цвета корицы заплясали янтарные искорки.

– Ну, что я тебе говорила? – обратилась дева к Дубыне, – ещё до полуночи кольцо окажется на пальце, – и расхохоталась так, что у шиша кровь в жилах застыла.

Первым пришел в себя Аким. Он склонил голову перед девой и, заикаясь, заговорил.

– Рад в-в-видеть вас в п-п-полном здравии, госпожа. Уж и не надеялись...

– Молчи, гнилое отродье. Если б не он, – она кивнула на Дубыню, – куковать мне в заточении вечность. Вы ведь и палец о палец за двести лет не ударили, чтоб меня выручить.

– Помилуйте, госпожа, как же мы выручим? Сами ведь знаете. Дорогу в дебри только чистый душой отыщет, а мы хоть вдоль и поперёк исходи – без толку.

– Ну а ты, Дубыня, отчего не надел колечко своей возлюбленной? Видать и правда у нечистого чистая?

Он не ответил. Просто пожал печами. Да и что тут скажешь?

– А тебе, – обратилась она к кикиморе, – Дубыня, стало быть, совсем не мил?

На удивление, Фёкла замотала головой.

– Нет, что вы, он хороший, хоть и не человек.

У Дубыни в животе сверчки стрекотали.

– Ладно, коли так, как взойдет луна, идите на вершину Дурман-горы, встаньте лицом друг к другу и ждите, пока петух не пропоет три раза.

– А дальше что? – робко спросила кикимора.

Но ведьма не ответила, рассмеялась. Сломала ветку осины, оседлала и скрылась во мраке ночных болот.

– Я бы на твоем месте не ходил, – уже не заикаясь сказал Аким кикиморе. – Видела, что она с Глафирой сделала? Не зря ее отец Никодим, из мирских, изгнал в заточенье. Сильно бесчинствовала. А этот, – водяной ткнул в шиша, – коротышка влюблённый, освободил.

– А ты не командуй, – вступилась кикимора, – кто кольцо сестрице надел?

Аким надул щеки и выпалил.

– Была б посговорчивей, я б тебя выбрал.

– Ну и дурак же ты.

Фёкла взяла Дубыню за руку.

– Идем, скоро луна взойдет.

 

Они в точности выполнили все, как сказала ведьма. И когда петух пропел в третий раз, оба рухнули замертво на вершине Дурман-горы. В то утро, в деревне неподалеку, в семье старосты родился сын, а у кузнеца тамошнего – дочь. Повитухи сказывали, что таких красивых младенцев в деревне никогда не было: мальчик крупный, с гладкой кожей, а девочка с пухлыми губками и кудрявая. Но что удивительно – оба ребенка с глазами цвета янтаря.