На ровной глади застоявшейся болотной воды лениво возникли редкие пузыри. А затем раздался громкий и беспорядочный всплеск.

Седрик вынырнул из черноты в землистые сумерки. Жадно набрал полные лёгкие воздуха. Снова вдох. Топкое, вязкое болото воняло прелой листвой, гнилью и тиной. Тяжелая, маслянистая жидкость тянула назад, сопротивляясь его гребкам. Выбрался на берег полуобнажённым: сапоги потерялись в болотном туннеле, одежда разорвана в лохмотья, влажно облепившие тело. Грязь, медленно застывая, маскировала кожу тёмно-коричневыми потёками.

Скорбеть некогда.

Седрик плохо помнил, кто именно помог ему попасть в мёртвые земли. В душе ярилась бездна чёрной боли, над которой довлело лишь неистовое желание отомстить за смерть родных.

Стемнело, и вечер медленно остужал тело. Под ногой хрустнуло что-то хрупкое. Всмотрелся... Берег тускло светился истлевшими черепами и костями.

Места вокруг незнакомые. Инстинкты, а заодно и рефлексы, впаянные в кости обучением в военной академии, твердили: в движении больше шансов выжить.

За скопищем узловатых, безлистных деревьев, обвитых змеистыми корнями, поблёскивало пламя. Он подкрался поближе и услышал, как звонкий девичий голос молил о пощаде... Здоровущий костер обещал тепло.

Двое высоких мужчин в серых плащах. Мешок на земле. Спутанная грива чёрных волос связанной девушки в разорванном платье закрывала её лицо. Он осмелился спросить, что происходит. Лучше б не спрашивал.

Они напали первыми. Пламя костра высветило рваные, заплывшие гноем и сукровицей раны на лицах и лысых черепах. Живых с такими ранами земля не носит. Один безглазый, второй – безгубый, и его расшатанные зубы уродливо выпирали из дёсен.

Оружия нет – даже банального камня, но привычно начал обороняться – и тело мгновенно откликнулось боевыми приёмами. Удар с ноги раскроил второму челюсть, отбросив его на землю. С одноглазым же пришлось повозиться – слишком юркий. Нож так и ходил в его руках, сверкая лезвием в бликах костра. Но эти, даже с виду нелюди, харкающие сгустками черноты, чувствовали боль... Седрик убил одноглазого его же ножом. Второй же, очухавшись, незаметно сбежал.

Развязав верёвки на пленнице, он стянул окровавленную одежду с нелюдя. Примерил. Рубаха слегка великовата, как и штаны. А от девушки трудно отвести взгляд, настолько хороша.

Ветер высвободил на небе простор для краешка луны. Зашипев, красотка бросилась Седрику на спину бешеной кошкой, выскочившей из адской бездны. Смоль волос в лунном свете засеребрилась сединой, на мгновенно состарившемся лице отметилась печать уродства.

– Вот курва!

Когти пленницы болезненно впились в кожу спины.

Седрик упал на спину, чтобы придавить напавшую, уворачиваясь от укуса здоровущих зубов. В руке чудом оказался нож, но он был что детская пуколка против треклятой ведьмы. Ее крепкая кожа не пробивалась.

Ведьма визгливо расхохоталась. Слышно было, как она чавкнула, слизывая кровь с порезов от когтей. Скосившись, он сообразил по её распяленной пасти, что седоголовая ведьма приготовилась откусить от него щедрый кусок мяса. Рывок - и Седрик оказался у костра. Пальцы швырнули золу в её глаза. Она зарычала. Он вытащил горящий сук и ткнул в тело ведьмы. Платье занялось. Ух, как она завизжала, отпрянув и от него, и от костра! Как же тогда сдерживала её острозубая нелюдь? Ага, верёвка. Седрик связал ей руки, пока она зарывалась в песок в попытке сбить пламя. Ведьма торговалась, предлагая ему всё, что захочет.

Горела чертовка ярко.

... Хмурая взвесь утра пришла с затухшим костром. От лютой ведьмы остался лишь пепел и сморщенная черепушка. А не иначе как зачарованная, верёвка осталась цела и невредима. Ее-то он и взял с собой вместе с мешком.

В мешке оказался кремень, соль и плохо пахнувший кусок мяса. Седрик пожевал, выплюнул, потом добавил соли - и оказалось вполне ничего, съедобно. На небе вместо солнца взошёл красноликий карлик - и всё на пути выглядело точно залитым кровью.

Нужен отдых. Но останавливаться на открытом месте Седрик не решился. На востоке сияли пиками заросшие лесом горы. Вода в ручье была чистой. Он разделся и вымылся, чувствуя, как от холода зубы выбивают чечётку.

Отряд гномоподобных существ с вытянутыми головами незаметно окружил ручей. На него наставили слишком много длинных и острых копий. Деваться некуда. Но без боя он никогда не сдавался. И если бы не копья, то прорвался бы. Шестеро из пятнадцати гномоподобных с раскроенными черепами уж точно отправились в небытие. Остальные оказались ловчее, накинули сеть.

В тарабарщине и уханье, которые издавали их глотки, разобраться не удалось.

Тыча в путника копьями, они притащили Седрика к маленьким округлым хижинам, обмазанным глиной. За это время цвет неба сменился на тускло-желтый, отдалённо похожий на солнечный. Солнце. От этой мысли он осознал, где находился. В тёмных, мёртвых землях солнце не всходило.

Старейшина гномоподобных, размалёванный и плотный, как бочка, с мускулистыми конечностями, на деле оказался неплохим малым. С помощью жестов договорились об обмене. Соль перекочевала в запасы гномоподобных, а ему досталось подобие примитивной карты.

Ночь холодна до пара изо рта. Сияли незнакомые звёзды и два заходящих один за другой лунных серпа. Может, оттого и снились кошмары, смысла которых поутру Седрик не мог вспомнить.

Чужие сапоги натирали при ходьбе... Песчаная насыпь вывела к опушке упёртого в холмы чёрно-синего леса. Ни птиц, ни кого-то ещё, отчего появилось ложное впечатление одиночества. Но затылок путника упорно свербел от взгляда в упор. Слежка?

Деревья, массивные исполины, тянули вершины к редкому свету. Бугристые, переплетённые корни могучими змеями преграждали дорогу. Едва заметные тропинки сливались воедино, часто заводя в тупик.

Седрик шёл без продыху, пока блеклое подобие солнца не сменилось темнотой.

«Наверное, выторгованная карта и гроша ломаного не стоит», – решил путник и, сплюнув, устроил привал под раскидистым деревом. Огонь разгорался долго и дымно чадил. Перекусив и согревшись, Седрик, кажется, задремал.

... Разбитый нос хлюпает кровью. Собственноручно зашитые раны на лице и груди болезненно дёргает при каждом шаге коня. Горят ссадины на костяшках пальцев. Голова что та помятая ударами топора колода, а сломанные рёбра перевязаны так туго, что дышать – пытка... Седрик и горстка его воинов лишь чудом выжили в дикой резне. Вражеский отряд из мёртвых земель, устроивший западню, повержен. В суме, привязанной к седлу, голова лучшего полководца короля Родерика.

Он кровью заслужил погоны генерала, мешок золотых и отпуск. Седрик ехал домой к родным.

... Инстинкт заныл: что-то не так. Костёр практически затух. Ветра нет. Зябко. Он подбросил хворосту. Пламя вспыхнуло ярко, с искрами. Шорох. Седрик вскинул глаза. Мороз по коже, лизнул позвоночник. Он потянулся к ножу, не опуская взгляда. Снова шорох, уже левей... Похоже, оно отлично прыгало, скача с ветки на ветку, – проклятая мохнатая тварь с человеческим лицом.

Уверенность бешено гонит по телу горячую кровь: пока горит огонь, у него есть преимущество.

Путник собирает весь заготовленный с вечера хворост, бросает в костёр. Хлопок искр. Недовольное рычание с деревьев. Ответный рык. Седрик озирается, неужели тварей две? Чертовски плохой расклад. Бежать в темноте наобум неразумно. Вздыхает, осматривается. Дельный план так и не появляется. Снова всё берёт на себя инстинкт... Путник выкрикивает смесь ругательств и задиристо машет веткой с огнём.

Твари больше не предупреждают: они одновременно падают с деревьев – ловкие и подвижные хищники. Путник проворно тычет горящей веткой перед глазами первой, подпаливая ей шерсть. Вторая крадётся за спиной. Дыханье – смрад выгребной ямы. Седрик падает на спину и вспарывает второй брюхо. Горячая кровь брызжет в лицо. Первая тварь ждёт его у костра. Обманным движением падает на спину, когти впиваются в кожу мужчины, пронзая огненным кипятком. Седрик ножом целит твари в горло. Промах. Тварь наваливается на мужчину сверху, прижимает к земле. Нож выпадает из пальцев. Слюна твари обливает его лицо вязкой мерзотной жижей. Теперь все усилия Седрика сосредоточены на том, чтобы не дать твари сомкнуть челюсти на его горле.

Вспышка искр в костре высвечивает отвратительное лицо: кожа морщинистая и складчатая, как у гусеницы или дождевого червя. Глаза – злые, полные голода угольки. Густая шерсть едко смердит зверем.

Рывок – и Седрик перебрасывает тварь через себя. Нож снова в руке. Вторая тварь ползёт к нему: кишки тянутся по иголкам, а ей хоть бы хны, и предчувствие такое, что у твари всё заживёт, вот только хорошенько пожрёт – и оправится.

Сбоку клацанье зубов. Первая тварь с рычанием несётся на него. Седрик мечет нож. Шух - и лезвие попадает прямо в ямочку под горло. Тварь падает с бульканьем и хрипит, закатывая глаза. Жара костра не хватит, чтобы спалить их к вурдалакам адским!.. Недолго думая, он связывает обеих зверюг верёвкой, наблюдая, как в местах соприкосновения с ней шерсть исчезает, сменяясь голой, отнюдь не звериной кожей. То-то же. Седрик сворачивается клубком возле костра и засыпает, впервые чувствуя себя в лесу спокойно.

Сумерки леса растворяются в багрянце рассвета. Туманная чернота, точно вязкая кровь, обволакивает всё тело, но под ней тает иней, и так даже теплей. У него возникает желание снять со зверей шкуры, чтобы, выделав их, соорудить себе накидку. Серый плащ слабо греет. А связанные звери жмутся друг к другу. Шкура исчезла. На голых боках проступают рёбра и красные полоски от верёвки, впившейся в кожу зубастых уродцев. Все их раны зажили как по волшебству. Уродцы визжат, сопят и поскуливают, совсем как дикие кабанчики. Это детёныши. Рука не поднимается убить их. Да и бросить он их не может. Поэтому тащит за собой. Вдруг найдётся применение?

Когда краснота вокруг сменилась тусклым жёлтым светом, Седрик сверился с картой, понимая, что окончательно заблудился. Эх, пропадите пропадом, гномоподобные твари с вашей картой!

Тропинки исчезли, и он всё кружил и кружил, тягая с собой скулящих уродцев. Каким-то чудом нашёл мутный ручей и, проводя эксперимент, заставил тварюг первыми отведать воды. Затем зачерпнул сам. Желудок урчал, требуя еды. Седрик бросил взгляд на мальчишек, понимая, что, если дело пойдёт так и дальше, возможно, зажарит их.

Незнакомка пришла с темнотой. Пышнотелая, в грубом платье, сразу бросилась в ноги, умоляя отпустить ее детей. Седрик скривился, на горьком опыте познав: с женщинами в мёртвых землях надо держать ухо востро. Она пропищала что-то, как связанные уродцы, и вырвала с их голов клок волос, сплела жгутик и с поклоном протянула ему, сказав, что с этим её дети его не обидят. Взгляд у женщины был прямой, лицо некрасиво, но он отчего-то взял. Забавно – сама она не могла развязать на них верёвку. С верёвкой ему действительно подфартило.

Поэтому, видимо, и не напала, поэтому и предложила ночлег и бросила для него гадальные кости. Забываясь, женщина то и дело нюхала воздух рядом с ним, облизываясь, что не могло не насторожить. Седрик обещал развязать уродцев поутру, после ночёвки.

Её дом был что землянка, прячась в земле, и незаметен из-за мшистой крыши. Внутри чисто и главное - тепло.

- Чужак, мой нюх не подвел. Твоя сладкая кровь свербит в ноздрях. Живой, я знаю, зачем ты здесь и что тебе уготован кровавый путь королей.

Мелкие кости в её руках извивались червями. Она снова и снова бросала их на зачищенный до белизны деревянный стол. Постоянно выпадал символ в виде короны.

На ужин было мясо. Седрик подождал, пока она отведает первой, затем приступил к трапезе, наблюдая, как женщина прядёт нити из бурой шерсти, похожей на окрас уродцев.

Она постелила ему на лавке, возле печи, где теплей. Седрик заснул, когда огонь в печи затухал, превращаясь в красные угольки.

Женщина была очень довольна с утра, оттого улыбалась, и в её тёмных глазах больше не таилась угроза. Хлеб напоминал вощёную бумагу, безвкусный, но удивительно сытный. Она дала вялёного мяса в дорогу и воду в кожаном мешке. Нарисовала новую карту до ближайшего поселения. Седрик развязал её детей, и те злобно шипели и подвывали, щёлкая пастями, но ближе, чем на шаг, не подступали.

- Ох, не ходи, ждёт тебя там погибель. Как всех до тебя. - Она замерла на полушаге, с надеждой глянув в глаза.

- Расскажи мне всё, что знаешь о здешних землях, о короле Родерике. - громко спросил он.

- Все мертвы здесь, а ты живой. Ты пахнешь жизнью, твоё сердце бьётся. Мы же лишь призраки себя прежних, мертвецы с желчью вместо крови. Путь королей – тайна за семью печатями. Вот только существует легенда о королеве-ведьме, которую обманом уничтожил бессмертный Родерик, наш король. Его она прокляла, сказав, что живая кровь уничтожит его. Послушай, те, кто раньше приходил, до тебя, все исчезли. Говорят, что путь королей – это судьба, которую не изменишь. Прости, я напрасно пытаюсь задержать тебя подле себя.

Седрик закрыл глаза. Всё тело пробрал озноб. Он вздохнул и ушёл, не оборачиваясь.

Карта женщины оказалась верной.

Поселение напоминало развалины. Такое же убогое, грязное и серое.

Он остановился в таверне с большущей деревянной миской вместо вывески. Похлебка в котле выглядела плохо, как рожи сидящих в закутках оборванцев. Ему нужны были ответы, ночлег и еда, но нечем платить. Тощий, как жердь, усатый мужик суетился за прилавком, то и дело покрикивая на прислугу Матильду.

Седрик подошёл поближе и кашлянул, привлекая внимание управляющего.

- Давно сюда не заходили настоящие люд... - кашлянул, осёкшись, хозяин таверны и позвал Матильду. Рыжая девица, с бледной кожей и изнеможенным лицом, всё время улыбалась и смотрела на чужака, как на сдобный пирог.

- Налей похлёбку гостю, - энергично махая руками, хозяин дал понять пришлому, что отказа не приемлет.

Местечко называлось «Вороний лог». А спать разместили в одной из комнат, обещая с утра провести в столицу.

Они пришли за ним под самое утро. Бесполые существа – какой-то жутковатый толстяк да хозяин собственной персоной. Его нож не раз окрасился чёрной слизью нутра обоих существ.

От бабьи визжащего толстяка Седрик отбился подушкой и выскочил в окно, сгруппировавшись, приземлился, чтобы – эх, сразу попасть в ловушку. Целый отряд бесполых существ плотным кольцом оккупировал забегаловку.

- Будешь сопротивляться – сразу сдохнешь, - ухмыльнулась рыжая Матильда, и по глазам он увидел, что она не шутит.

- Сожрём его – и все дела. Закатим пирушку! - огласил ночь кровожадным криком толстяк.

- Суку продадим, втридорога, - холодно заявил хозяин, недобро улыбаясь.

Нож забрали сразу, как и пожитки.

Седрик проснулся, едва не прикусив язык: телега подпрыгнула на колдобине. Связанный, с головной болью – и со сводящей с ума жаждой. Телегу тащили бесполые существа, погоняемые хозяином. Ловко играла с его ножом рыжая Матильда – и, ощутив на себе взгляд пленника, жутенько ухмыльнулась.

- Наш вкусненький поросёночек проснулся, - чмокнула губами и вдруг получила подзатыльник от хозяина, прошипевшего:

- Заткнись.

Его с головой накрыли вонючим одеялом, в котором копошились блохи. Ехали долго, без остановок. Дремотное забытьё приносило кошмары, но притупляло жажду.

... Гай был младшим братом Седрика. Светловолосый и миловидный, лицом и тонкокостностью походил на покойную мать. Какой с него воин? Поэтому, когда Седрика призвали защищать страну, то Гая оставили дома оберегать жену и детей брата да немощного отца. Кто-то из недругов передал ложное сообщение, что Седрик ранен и нуждается в помощи. Легковерный Гай уехал, не раздумывая, и погиб, оказавшись в ловушке.

Вернувшись, Седрик обнаружил вместо дома пепелище да растерзанные трупы любимой жены, детей и отца. Горе едва не свело с ума. Только месть придавала смысл жизни. А кто виноват во всём, как не лицемерный и трусливый король мёртвых земель Родерик со своими головорезами?

... К утру приехали в город. Караул в воротах, похоже, был свой, прикормленный: проехали без осмотра.

Гомон голосов сливался в невнятный гул. Рыжая сжалилась, или ей велели, но влила ему в рот воды из бутыли. Ее окликнули, поэтому Матильда плохо поправила одеяло, и пленник смог разглядеть, куда его привезли.

Размытая дождями дорога. Высокие глинобитные домики с черепичной крышей слишком плотно ютятся. Узкие проулки. Странные фигуры в капюшонах и лохмотьях. Запах гнили, тухлой рыбы, нечистот плотной волной забивает ноздри... Ветер снова набросил на глаза край одеяла. Внутри зрело странное чувство, что он уже близко.

Седрика продали высоченному, хорошо одетому мужчине с тонкими, как иголка, губами. Он ухмыльнулся, показав гнилые зубы, - и велел, обдавая смрадом, вести купленного в барак.

В бараке от вони не продохнуть. Связанные пленники ходили под себя или испражнялись в углах, но все выглядели крепышами. Мускулистые, рослые, хоть и не люди. Они обнюхивали Седрика, точно охочие до сучки псы, облизывая губы чёрными языками, что-то причмокивали. Особо настойчивых он крепко саданул лбом, слегка остудив их пыл.

В углу копошился плешивый старик с крепко зашитыми глазами, юркий, как паук. Он и потеснился, давая ему возможность прислониться спиной к стене. Седрик втягивал живот, шевелил кистями, расслаблял и напрягал тело в надежде ослабить веревки.

В щели под дверью всплыл багрянец утра, послышались шаги. Он вспомнил, как попал в мёртвые земли. Вспомнил, что ему помогли.

Силы угасали, спать хотелось невыносимо, как и пить. Седрика вытащили из барака первым, костлявые пальцы ощупали жилистые предплечья, прошлись по рельефным мышцам на животе. Хриплый голос тощего нечто в мантии с капюшоном, закрывающим лицо, прокаркал охраннику:

- Живо дай ему напиться! Мессир Барульф ждать не любит.

Он выпил тухлой воды из плошки, чувствуя прилив сил. Еще раз напрягся и незаметно освободил кисти. Когда барак остался позади, в несколько ударов расправился с тощим. Затем освободил ноги. Вокруг глухие стены и узкий проулок... Хлопок. Второй. Гнусавое: «Браво».

Седрик озирался, недоумевая, откуда доносится голос. Прижался к стене и отскочил, услышав хохоток, ледком щекочущий нервы. Незнакомец спикировал с небес, мягко приземлился. Высокий, в кроваво-красной рясе, на голове капюшон. Всем видом неуловимо знакомый.

- Чего ты хочешь? – крикнул Седрик, готовясь сражаться и оценивая противника.

- Хм, живой среди мёртвых. Боец, который желает выжить любой ценой и отомстить, не так ли? Я, как и обещал, предоставлю тебе эту возможность, - незаметно приблизившись, сказал пришлый.

- Йор? – С вопросом по телу Седрика разлилось облегчение.

- А кто же ещё!

Незнакомец сбросил капюшон, выставив овальное лицо с длинным носом, белые, как пух одуванчика, волосы и глаза, в черноте которых будто плескалась кровь.

- Да, я жрец Йор. Посланник заточённого кровавого бога. Знай – я никогда не вмешиваюсь, но могу направлять.

Эти помпезные слова Седрик уже слышал, поэтому пропустил мимо ушей.

- Почему так долго Йор, вурдалаки тебя сожри?!

- Ты смог добраться сюда живым. Остальное – моя забота.

Темнота давала Йору силы, а при свете он спал, как вампир. По воздуху Йор переместил Седрика в свою обитель – пещеру внутри самой вершины горы, края которой утыкали гнёздами ядовитые змеептицы. Птиц можно было есть, только предварительно сцеживая из зубов яд. Зажарив на костре парочку, они подкрепились, но, перед тем как заснуть, жрец сказал, что все ответы, как победить короля Родерика, Седрик должен искать сам.

В пещере нашлись кольчуга, меч с красным камнем в навершии, сломанные ножи и ржавый арбалет. В сундуке у стены – одежда. Вяленых змеептиц подвесили на крюках.

Жрец поведал о проклятом пути королей. Претенденты на престол были и до Седрика, но кого-то из живых просто сожрали ещё до боя, другие погибли в поединках, кто-то просто исчезал бесследно. А бессмертный король всё правил и правил - и вот уже долгое время никто не заявлял права на престол.

- Так что у тебя есть шанс получить корону и закончить войну. Пусть тебя утешит, что это не самый худший вариант, ибо вернуться домой ты никогда не сможешь. Портал в болоте, в королевстве людей, открывается лишь в одну сторону, как и другие, созданные с помощью магии. Поэтому все ваши отряды никогда не возвращались обратно. А этот мир принадлежит мёртвым и проклятым. Он как пузырь, набитый гнилью, вот только выхода здесь нет ни для кого. Смерть – это полное забвение, путь в небытие, но многим и этого не дано – даже смерти, лишь перерождение в голодный, призрачный ветер.

 

Кровавая клятва была произнесена на камне, изрезанном письменами и проступающим изнутри яростным божественным ликом. Разрезав ладонь - и щедро окропив камень кровью, Седрик поклялся безжалостно убивать, даруя все смерти спящему богу. Кровь с шипеньем впиталась в камень - и Йор сказал:

- Если не умрёшь от яда в мече, значит, бог принял твою клятву. Тогда всё оружие и кольчуга твои, а я доставлю тебя в замок.

Вздохнув, Седрик направился к мечу и взял его в руки. По ладони разлилось тепло, и камень в навершии стал болезненно ярким. Затем всё исчезло. Он выдохнул.

- Можешь выбрать одежду из сундука. Думаю, что-то, да подойдёт, всё остальное приобретём по пути, – сказал жрец и стал собирать вещи.

Путь в столицу короля Родерика Бессмертного оказался трудным и долгим.

Ночами они летели, а когда малиновый багрянец утра сменялся жёлтым дневным светом, жрец закапывался в землю для сна, давая перед тем Седрику указания.

Они посетили жильё многорукого страшилища и делом заработали драгоценную соль. Затем принесли лакомке пауку мёд, выкурив из улья злющих шершней. Паук выдавил из своего жирного брюшка толстую нить и лапками спрял крепкую веревку. Наконец трехголовая шептуха, живущая в тёмном лесу, в норе, уходящей вглубь сросшихся деревьев, обещала заговорить верёвку взамен на припасы. И им пришлось выкапывать коренья, давить из них пахучий, отпугивающий призрачных охранников сок да наведаться на погост в поисках свежего мяса как раненых животных, ползущих сюда умирать, так и существ, не желающих после смерти пополнить чьи-то желудки. Шептуха заговорила верёвку, вот только просаливать пришлось Седрику самому, с помощью языка, слюны и зубов.

Замок короля в свете двух лун был виден издалека. Огромный исполин из тёмного камня буквально впитывал дневной свет. Блестящие ворота чернели надо рвом, устланным черепами, с откидным мостом. Во рву копошились человекоподобные существа, рвущие и пожирающие друг друга. Раз за разом взбирающиеся наверх по черепам, они по-обезьяньи карабкались по стенам, где, оскальзываясь, падали, разбиваясь во рву.

Йор объяснил, что те, кто одолеет стены замка, пополнят королевскую армию.

Тяжёлый сундук с оружием оттягивал руки. Йор сказал, что нужно крикнуть перед мостом. Также наказал не оборачиваться и не вступать в бой, как бы существа ни донимали. Багряный свет растопил тёмные небеса, и жрец попрощался, сказав, что только за пределами замка он может позвать его.

Существа стягивались цепочкой за спиной мужчины, щёлкали и улюлюкали, свистели да бросались трухлявыми черепами. Седрик, не оборачиваясь, шёл дальше, пока не упёрся в конец моста, где и крикнул:

- Родерик Бессмертный, по праву живой крови я бросаю тебе вызов!

Трижды зов озвучил, аж в горле запершило. Существа притихли за спиной. Зловеще лязгнули, открываясь, ворота - и массивные, запечатанные в броню стражники загремели цепью, спуская через ров мост.

Ворота сомкнулись за ним - и дневной свет померк. За стенами замка царили серые сумерки. Пахло пылью и тленом, а от гробовой тишины закладывало пустым гулом уши. В тёмных одеждах, не поднимая головы, сновали вокруг слуги. На парапетах сидели горгульи, безмолвные и неподвижные, только в глазах тлела сонная искра жизни.

Седрик шёл вперёд, во дворец.

Исполинские ступени, гладкие зеркала чёрной нефти. Высокие, необхватные колонны, точно созданные подпирать собой небеса.

Внутри, в огромном зале, в плитках рисовался дивный золотой цветок, острыми лепестками образуя смыкающийся круг.

Филигранное стекло окон с ликом чудовищ едва пропускало свет, лишь заостряя взгляд на кощунственных росписях на стенах. Седрик ощущал пронизывающий насквозь болезненный холод и боль, от которой сводило зубы. Громкий и мощный бас велел приблизиться.

К каменному, грубой кладки трону вели три ряда золотых ступеней. Внизу безмолвно и согбенно стояли монахи в чёрных рясах.

Он подошёл к первой ступени и замер, ощущая пристальный, давящий взгляд. Снизу король казался толстым чёрным муравьём с очень широкими плечами. Лица практически не рассмотреть, но его ухмылка нервировала.

- Вот жалкий, смердящий клоп, посмевший бросить мне вызов! - отразилось от стен, загудело у пола, эхом добавляя скрытого смысла словам. - Давай, назови же мне своё имя, живой!

- Седрик Уильям Торнхарт! - громко и гордо произнёс он.

По очереди поднимая головы, монахи проскандировали правила. Предстояло три сражения насмерть с лучшими королевскими воинами, а потом, если выживет, всё решал бой с самим королём.

Комната, куда привели Седрика, была скудна и прохладна, в ней словно гулял незримый сквозняк, пробирающий всё нутро. Тощий матрас и ветхое одеяло совсем не грели. Кормёжка раз в день: пресное варево с ошмётками серого мяса и безвкусная вода, которой, сколько ни пей, не утолишь жажду.

Он заснул сразу, и сны его были темны и тревожны. Размытые образы. Смех. Цокот копыт коней вражеской армии. Крики. Затем пламя, в котором сгорали его жена, дети, отец. Укоряющий, грустный взгляд Гая. Для его тонких рук любой меч оказывался слишком тяжёлым.

- За что?!

Седрик с хрипом проснулся. Пульс бился в горле. Тело трепетало в испарине. В глазах набухли горькие слезы, и он крепко стиснул зубы, чтобы унять рыданье. Кулак впечатался в стену. Дверь открылась, и монах велел собираться. Из вооружения можно было взять всё.

Шли лестницами и подземельями. Глухой далёкий шум напоминал раскаты грома. Амфитеатр в песчаной яме, глубокой и круглой, а сверху ряды заполненных зрителями скамеек. Камни в стенах мерцали синевой, освещая предвкушение на лицах как тварей, так и существ, лишь отдалённо похожих на людей. Шум. Вопли. Бесшумно разошлись золотые створки на потолке. Король, в алых одеждах, с тонким обручем на поражённой гнилью голове, со скипетром и массивными браслетами на запястьях, на движущейся платформе спустился в самый центр амфитеатра, заняв большую ложу со стулом вместо трона. В грохоте криков, аплодисментов, возгласов утонули все мысли. И только жажда вспомнить и понять терзала сердце Седрика, не давая покоя.

Ворота напротив открылись, выпуская ревущую толпу существ, подобных тем, с моста. Главарь их, самый крупный, с огромной головой и пастью с чёрными зубами, хвастливо храбрился – почище петуха. Бил себя в грудь, заливисто лая... Седрик обнаружил, что существа подслеповаты. Оставалось не дать им смять себя вблизи.

Только уменьем выживать в бою да мастерским владеньем мечом Седрик заслужил звание генерала. Так что все удары легко рассекали противника. Он изворачивался и бегал до седьмого пота, своей тактикой заводя зрителей. Те за каждый верный удар да последующий крик боли одобрительно галдели, бросая на песок монеты. А ещё существа отвлекались на запах крови сородичей, с жадностью пожирая своих мертвецов.

Спрятавшись за трупами, двигаясь по песку по-пластунски, Седрик сумел исподтишка обойти смекалистого вожака и нанести удар со спины. Единственный и верный взмах меча срезал с короткой шеи вражью башку.

- Седрик! Седрик! - мощно скандировали со скамей.

А король ухмылялся, и от той ухмылки отчего-то стало по-настоящему страшно.

... В комнатке на стене, внизу, возле самого пола, он, лёжа в раздумьях, разглядел царапины и шероховатости и, расколупав штукатурку, обнаружил слова: «Остерегайся гнилых зубов, сдохнешь». Корявые буквы ниже точно писались дрожащей рукой: «Родерик, похоже, неуязвим, неуязвим...»

Седрик спрятал послание, придвинув к стене матрас – и вовремя: принесли поесть. Тучный мужчина в балахоне сверлил взглядом, поглядывая на стопку монет на подушке. Наконец сказал, что на монеты можно многое приобрести в деревне за замком. Крякнул: мол, скажет, как туда попасть, но за монеты.

- Рассказывай, - щёлкнул пальцами Седрик и таки дал тучному горсть монет.

Попахивающая мхом бурда оказалась на удивление сытной. В теле ныли все кости, он мечтал о ванне, о ласковых, нежных руках покойной жены. Не заметил, как заснул.

Во сне Седрик топил горе в вине и нарочно ввязывался в любые драки, желая умереть. Но смерть, словно издеваясь, не приходила. Пока однажды он не забрёл в пьяном забытьи в чащу леса, где, усевшись на край обрыва, услышал за спиной шаги и голос жреца Йора, предложившего помощь. Терять было нечего, поэтому Седрик, не раздумывая, согласился.

Сражение началось на рассвете. Темнота вокруг будто истекала кровью. Седрика вели вниз узкими коридорами, а в нишах, в клетушках-камерах отбывали заключение истерзанные пытками существа с отчаянными взглядами, ожидающие своего конца.

Он вздрогнул и вдруг вспомнил, как Йор предупредил, что шансы выбраться из портала в болоте в мёртвые земли невелики. Как плыл, едва не задохнувшись, практически на ощупь, в чёрном, маслянистом туннеле, казавшемся бесконечным под болотом, думая о несправедливости жизни и о мести. Вспоминая счастливый смех жены, и детей, и брата – лучшего скрипача в их маленькой деревушке. Наверное, только отчаяние и память об утерянном счастье помогли доплыть.

... Вот снова полные трибуны. Крики, гвалт, в котором слов не разобрать. На этот раз вывели смердящих существ с осклизлой, почерневшей от разложения кожей, безгубых, с жёлтыми пеньками зубов и глазами, в которых зиял пустотой голод. Тут-то и вспомнилось предостережение, нацарапанное на стене.

Их было много, сразу взяли в кольцо и всё норовили оттяпать зубами кусок его плоти. На помощь пришла вся сноровка, всё умение заранее предугадывать ход противника. Как раньше, на тренировках в военной академии, куда Седрик пошёл ещё совсем ребёнком.

 

Мечом он подрезал сухожилия, а они всё ползли да щёлкали зубами, и из пастей пузырился желтушный гной.

Седрик был юрким ужом, тихонько крадущейся мышью. Он проворно обходил их, реагирующих на громогласно ревущие трибуны.

Наконец огромная куча гнилых ошмётков устлала собой арену, и кто-то с трибуны бросил Седрику факел. Они извивались в огне червяками, тоненько посвистывая, но пламя было беспощадно.

Сразу накатила усталость, которую во время боя отметал в сторону кипевший в крови адреналин. Седрика завалили монетами, и даже молчаливый король оскалился в жуткой гримасе, встал и захлопал ему. Только вот почему от его хлопков по позвоночнику воина прокатился ржавый напильник предостережения?..

Седрик собрал монеты, завернув в грязную рубашку. На этот раз его сопровождал один из королевских монахов.

Новые покои оказались в разы роскошней. Неразговорчивые женщины в серой одежде принесли лохань и наполнили её горячей водой. Отмокать в воде оказалось лучшим лекарством. Расслабившись, он задремал.

... Он дрался до крови, до смерти, беспощадно показывая, на что способен, чтобы выжить самому и спасти попавший в засаду отряд. Когда-то в юности, на тренировках, бой для Седрика был искусством, теперь превратился в грязь, в возможность выживать всему отряду. Всё казалось бесполезным против огромной армии существ из мёртвых земель, которых мечом можно было остановить, лишь изрубив на куски, а лучше всего сжечь. Что он и делал, забыв про раны, боль и усталость.

Когда, вопреки всем усилиям, практически все в отряде были растерзаны, обезумевшего от кровавой резни Седрика к жизни вела лишь надежда вернуться домой, к семье.

Резко открыл глаза. Чувство, что не один, – и рука рефлекторно тянется за мечом. Из маленького оконца сочится разбавленный тенями тусклый жёлтый свет. Монах притаился в углу. Слова из его рта подобны шипению змеи, глаза – чёрные омуты мрака. Но Седрик смотрит: после всего пережитого не страшно. Монах ухмыляется, воин ухмыляется в ответ. Если понадобится, то рука не дрогнет, он убьет и монаха. Монах движется быстро, плавно, с кошачьей грацией. Но меч уже в руке Седрика, движение - и прижат к горлу нападающего.

- Не с-стоит... - шипит монах и предлагает за деньги приобрести еду, оружие, шлюх.

- Сколько? - спрашивает Седрик, опуская меч и выбираясь из ванны, вытираясь жёстким полотенцем. Монах называет цену за всё, включая сапоги. Монеты ещё останутся. Зачем же представление?

И вдруг перед уходом монах поворачивается. Впервые Седрик видит в его глазах что-то похожее на страх. Монах озирается, прислушивается к чему-то незримому, затем торопливо шипит, слова сливаются - и всё равно смысл достигает сознания Седрика. Монах торгуется, предлагая ему отступить – со всем необходимым сбежать в тёмные чертоги, где проходит граница владений короля, и там жить.

- Зачем? - спрашивает поражённый воин. Монах сокрушенно качает головой, в глазах потухает искорка надежды на обговоренный исход.

- Волей тёмного жреца наша жизнь связана с королём. Он слабый и гнилой внутри. Разлагается, пока жрёт, спит, трахается... Но пока ещё покорный нашей общей воле. Нет больше сил постоянно кормить, питать его собой – и тем сдерживать кровавую, безумную войну, творимую королевским указом, - изъясняется монах и запинается, теряя дар речи. Его колотит. Серость в лице монаха растекается белизной.

- Ты ещё можешь всё бросить, сбежать и сохранить жизнь. Подумай!

Червячок сомнения шевелится в груди Седрика.

Монах ушёл. Седрик так ничего и не понял, и не у кого было спросить. То, что рассказал монах, звучало как бред сивой кобылы, но оттого, как он сказал, возникали сомнения. А сомнения, вурдалак их пожри, они же, как юркие червяки, шевелились где-то в затылке, тем самым не на шутку волнуя: а что если сказанное – правда?

Вскоре пришли слуги с подносами, полными еды. Во втором кувшине оказалось вино. Оставшись в одиночестве, с набитым желудком, Седрик покинул свои покои и направился к канализации, через которую лежал путь к деревне.

С собой он взял меч, вспомнив, как можно связаться с Йором.

Беспощадные сумерки застили небеса, грозя приходом ночи.

За стенами замка, на берегу озера, озябший и промокший, Седрик порезал мечом ладонь и наблюдал, как поглощает кровь металл.

- Йор, Йор! Слуга кровавого бога, приди ко мне! - громко воскликнул мужчина.

Жрец красной птицей спикировал вниз.

- Зачем звал?

Седрик выложил все, не скрывая, и наблюдал, как Йор расхаживает взад и вперёд, размышляя.

- Увы, живой, неведомо мне, для чего монахам подкупать тебя. Но не унывай, есть кое-что, что тебя порадует.

Он сказал, что меч поможет Седрику в решающей битве, только нужно окропить его по всей длине своей кровью. Оказалось, что кровавый бог снизошёл Йору во сне и сказал, что в захоронении ведьмы-королевы спрятан ключ от библиотеки, в которой, возможно, есть ответы, как Седрику покинуть мёртвые земли.

- Но не обольщайся, живой, ибо ты ещё не победил, - сказал жрец, наблюдая на лице воина скупую улыбку.

На оставшиеся деньги, по совету Йора, Седрик купил в деревне требухи, кишок, и крови, да мертвечины, и, пока жрец отвлекал подношением нечисть, живущую в озёрных водах, воин вплавь отправился обратно.

Перед битвой тот самый монах пришёл за ним и, пока Седрик одевался, спросил, что он решил. Воин покачал головой и ответил, что будет сражаться за корону.

- Глупец, лучше молись о смерти, - по-змеиному прошипел монах и больше не разговаривал.

Король явился во всём чёрном, как и монахи, сидящие подле него. Все ряды на трибунах были забиты под завязку.

Король кивнул, и монах возвестил, что сегодня схватка будет рукопашной. Меч, нож, верёвку в мешке, кольчугу – всё пришлось отдать в загребущие руки слуг.

Седрик размялся, несколько раз до щелчка покрутил шеей. Все замерли, расступаясь в среднем ряду, выпуская маленького жирненького человечка с массивными руками и барабаном. «Бум-бум-бум!» - ударили палочки в барабан. Решётка в левом углу арены раскрылась, показались мускулистые ноги и туловище. Седрик задрал голову вверх, и сердце на миг прекратило биться. У крепкого, как гора, великана оказалось три глаза и рот, полный длинных зубов. Изо рта стекала слюна. Он сжал кулаки и хлопнул ими перед собой, издавая рык.

К великану было не подобраться, и все удары, что Седрик ему наносил, не причиняли громадному противнику вреда, а только заставляли его рычать сильнее. Воин чувствовал себя муравьём, которого грозили вот-вот растоптать. Даже всего лишь тычок чудовища выбивал из его груди дыханье. Теперь уже великан гонял Седрика по песку, ехидно скалясь, зная, что воин скоро смертельно устанет, и тогда...

В голове никаких мыслей, всё тело устало, одеревенело. Только тело на инстинктах не хотело сдаваться, не хотело, чтобы Седрик упал и был сожран на глазах у ревущей, поддерживающей великана толпы.

Ему могло помочь разве что чудо и, может быть, хитрость. Но стоило закрыть глаза, как Седрик видел синие глаза жены. Она нежно шептала, и боль почти уходила.

На этот раз великан чуть его не расплющил и выдрал целый кусок кожи с головы. Вдох, выдох. И снова Седрик побежали по кругу. Великану сыпались горсти монет, его гортанное имя резало слух, а торжествующий рёв существ на трибунах нагонял на воина оцепенение.

Наверное, всё же смилостивившись, небеса предоставили Седрику шанс, за который он ухватился.

Предельный разгон, крик до хрипоты, и, пока великан разворачивался понять, в чём, собственно, дело, Седрик оттолкнулся от каменного бордюра и взлетел исполину на спину, вцепился, как в верёвку, в длинную рыжую гриву и пополз к голове. Из-за горы перекаченных мышц великан утратил гибкость, ему никак не удавалось схватить воина.

Седрик полз изо всех сил, а великан крутился бешеным угрём, бился спиной о стену, ревел, вопил, пока, наконец, не упал спиной, собираясь размазать в песке противника.

Седрик зачерпнул горсть песка – и, прицелившись, сыпанул великану в глаза, а затем, перескочив к нему на плечи, подобрался к шее и стал остервенело вгрызаться в кожу, помогая себе руками.

Кровь великана была горькой, а плоть жилистой, но воин не сдавался. Короткие негибкие пальцы чудовища почти сомкнулись, почти оторвали его от себя, но Седрик упрямо спрятался в волосы. И новая тактика сработала. Кусая со всех сторон, Седрик прогрыз нехилую рану с двух сторон шеи, пока чудовище не заверещало, забив руками и ногами, как дитя, а кровь всё больше хлестала из его раны, с каждой каплей отнимая силы.

Седрик хохотал, как безумный, когда поверженный великан упал на песок, и вдруг вырубился сам.

 

Он проснулся голым в постели, перевязанный и воняющий снадобьями. На полу, на металлическом подносе, навалена еда. Меч виднелся возле спинки кровати, там же мешок. Седрик вздохнул. Было чувство, что в теле не осталось костей. Но аппетит разгорелся. Стоило поесть – и сразу же полегчало.

К вечеру он почти выздоровел, а многие раны под повязками зажили. Седой, как лунь, вестник постучал и сказал, что через два часа битва.

Седрик вымылся в лохани, нежась в воде и думая о семье. Надеясь, что все его родные обрели покой на небесах.

Он не забыл щедро окропить меч кровью, наблюдая, как с каждой каплей, впитываемой металлом, в голове раздаётся гулкий звук. Лезвие меча стало горячим - и Седрик приложил острие к ране на ладони, наблюдая, как запекается кровь. Почему-то это было правильным – чувствовать радость от боли. Он расхохотался, когда монахи пришли за ним. Кровь ликовала в предвкушении боя.

На трибунах столпотворение. Крики:

- Родерик, Родерик, Родерик! - чередовались с воплями.

Король на арене был полностью в белом, как жених. Он вскинул руки вверх, купаясь в приветствиях, ловя восторги и лесть своих подданных.

Родерик, несмотря на лёгкую грузность, сохранил плавность движений, и на песке он скользил, орудуя мечом, как жонглёр шариками - виртуозно. Все выпады Седрика были отражены - и вскоре меч просто выбили из его рук. Падая на песок, меч пел в его ушах что-то про живую кровь.

Толпа всё сильнее, всё чаще скандировала имя короля. А Седрик вдруг осознал, что король просто играет с ним. Как кошка с мышкой-полёвкой, утомляя её перед отправлением в пасть.

Он с разворота ударил короля в челюсть ногой. Звенел шлем, ныла ступня, а Родерик даже не покачнулся. Еще несколько верных приёмов: ребром ладони в шею, подножка – всё без толку. Король захохотал, громко, надрывно, как каркают вороны, пролетая в темноте над погостом.

- Освежую тебя, как свинью, выпущу требуху, а сердце зажарю и съем, ибо ты действительно был воином! - рыкнул король и занёс меч.

Отчаяние плеснулось в крови адреналином, резко проясняя мысли. Седрик достал верёвку, закрутил кольцом – и, перед тем как острие меча отсекло ему ухо, бросил петлю на массивную, не полностью защищённую шею короля, упал и потянул. Король взвыл, как воет от соли вся живущая здесь нечисть. Его серая кожа задымилась. Седрик тянул верёвку до надрыва, чувствуя, как лопается на ладонях кожа. Король бился исступленно, на последнем издыхании, словно попавшая в сеть рыба, и хрипел, надсадно хрипел, пока не затих. Лицо его почернело, ослизлось, и изо рта вывалился язык. Наконец Седрик отпустил, крякнул, вздыхая, - и завопил:

- И это все, на что ты способен, сучий потрох!

Король осел, растекаясь по песку чёрным дымом. Истлела, вспыхнув, верёвка. Зал затих. Седрик поднял меч. В ушах шёпот: «Живая кровь – яд». Чернота обвилась вокруг воина, сжимая его тугим коконом, стискивая, ломая кости и рёбра, – и безумный хохот со всех сторон обдавал смрадом. Руки Седрика занемели. Не было сил занести удар. Тысячи королевских лиц мельтешили вокруг роем призрачных мотыльков. Он понял, что проиграл. Седрик кашлянул, чувствуя во рту кровь.

Меч пылал красным огнём, насквозь прорезая тьму, – и вдруг он увидел в этой тьме королевскую фигуру. «Отомсти за нас всех, родной. Ты сможешь, ты должен!» - нежный голос жены придал сил. В висках Седрика бился пульс, в глазах мельтешили чёрные точки, а в лёгких кузнецы без остановки раздували жаркие меха.

Раз, два. Он рассчитал удар и пробил мечом горло короля насквозь по багровой линии от верёвки. Тьма отступила. Лёгкие наполнились воздухом. Родерик закачался и тяжко рухнул на песок. Меч выпал из раны. Плоть стремительно затягивалась. «Живая кровь - это яд». Понимание озарило. Мечом Седрик разрезал своё запястье. И алая, его живая кровь закапала в рану на шее противника, кислотой закипела, проникая внутрь королевского тела. Родерик завыл, забился в конвульсиях. По коже стремительно растекалась красная сетка сосудов - и вдруг его тело взорвалось, рассыпавшись на куски. На песке остались лежать обруч да браслеты.

Молчаливый зал взорвался гулом, стоном и криками. И не разобрать, чего в шуме было больше – торжества или сожаления. А может, зрителям было всё равно, кто будет править.

Силы оставили, и Седрик ошалело упал на колени. С трибун один за другим спустились монахи. Обработали целебным порошком раны, дали испить золотой жидкости с медово-пряным вкусом, от которой внутри мужчины разлился огонь – и боль в одночасье ушла. С песка подняли королевский обруч и массивные, с замысловатой резьбой браслеты.

- Коронация! Коронация! - скандировала толпа, хлопая и топая.

Ему помогли встать и повели наверх, по золотой лестнице к трону. С каждой пройденной ступенькой тело Седрика наполняла кипящая лавой радость. О да! Он всё же победил! Трон, несмотря на массивность, оказался удобен. Седрик поёрзал. Монахи бережно возложили на его голову обруч. На кистях мягко сомкнулись браслеты. Рассматривая понурые лица монахов, Седрик подумал: с чего бы это они такие унылые, точно вместо празднования его победы им велели взойти на эшафот?

Наконец толпа затихла. Монах со скорбным взглядом протягивал ему скипетр с рубиновым камнем внутри. Смутное чувство тревоги булавкой льда кольнуло меж лопатками. Камень сверкнул, точно так же, как на его мече. Что-то было не так. Пальцы Седрика сомкнулись на скипетре и вдруг онемели. В толпе он увидел жреца Йора с каким-то диким животным торжеством на лице. Судорога прошла по всему телу воина. Кольнуло в груди, в висках сдавило. Стало невыносимо больно, но отрезвляющая мысль сверкнула вдруг пониманием: а Йор тут неспроста!

Седрик зарычал. Непослушное тело не поддавалось. Скипетр пылал багряным, как и браслеты, и обруч на голове. Холодный пот пропитал одежду насквозь. Заскрипели, крошась во рту, зубы.

Йор растолкал безвольных монахов, раболепно упавших на пол. Зал стих. В голове воина будто сверлили дыру, и нечто чужое и довольное заполняло тело, вытесняя его, Седрика, прочь. Родерик вливался под кожу, точно примерял новый наряд. Резкий хохот Йора и его шёпот: «Попался» заставили Седрика завыть. Но непослушные губы смогли выдавить лишь жалкий стон. Внутри свербело, оседая на языке оскомой: гнида, предатель, лжец.

Седрик вдруг понял, что поднимается всё выше и выше к тёмному потолку. Его тело послушной марионеткой зашевелилось на троне и встало.

Щелкнули пальцы жреца, хватая его сущность, - и поднесли ко рту. Йор дунул - и Седрика водоворотом затянуло в темноту.

Он барахтался и бессвязно вопил, то погружаясь, то снова всплывая наверх, в жиже гнойно-зелёных соплей. Не зря монахи пытались отговорить его. Уж лучше бы Седрик просто сдох, чем сейчас тонуть в этом месиве, в невыносимом отчаянии, терзаясь рядом с другими. Теми, кто до него так же попался на удочку ловчего Йора и добровольно преподнёс на блюдечке своё тело королю. Легенда о королеве-ведьме умалчивала о том, как Родерику удалось обойти проклятье. А ценой бессмертия была смерть. Затем с помощью трёх королевских атрибутов силы следовало перерождение. Но, снашиваясь, новое тело короля охватывало гнилостное разложение.

В этом месиве гулким эхом шептали измученные остатки жизненных эманаций всех живых, которых на войне сожрали твари из мёртвых земель, тем самым тоже поддерживая существование короля Родерика.

Томился здесь и младший брат Седрика – Гай, и жена с детьми, и отец. Бессвязно в безумной агонии исходили криком все погибшие в войне и сожранные воины, сливаясь в общем хоре страданий.

Бесконечный ад не внимал молитвам, простираясь внутри королевских атрибутов силы.