Лесная хозяйка

Из небольшой избушки, на отшибе деревни, раздался протяжный стон.

Внутри, на шкурах, в жаре извивалась Аглая, хватаясь за большой живот и кривя красивое личико. Пот заливал её молодое лицо. На лоб налипали тёмные кудри.

 

Над Аглаей сидела знахарка. На полу, стройными рядами разложены были перед ней чашки, миски и ступки. Сама женщина активно что-то жевала, шамкая морщинистыми губами. Быстро сплюнув зелёную жижу в одну из чашек, она размешала содержимое и наклонилась над бьющейся в лихорадке девушке.

 

— На-к, попей... — приказала хмуро, сверкая в свете единственной свечи позеленевшими зубами.

Сдавливая крик, Аглая попыталась сделать глоток, да лишь поперхнулась.

 

***

 

По деревянной рукояти топора медленно ходил нож, вырезая из податливого дерева узоры. В свете факела перед избой сидел косматый мужик — Дука — и хмуро сведя брови вырезал на древке витиеватый рисунок. Рядом с ним, из стороны в сторону, широким шагом расхаживал молодой, широкоплечий Эдоп. Мужчины были сильно непохожи друг на друга. Дука старше, коренастее и серьёзнее. Волосы у него были светлые, а взгляд голубой. Эдоп же — настоящий красавец. Черноволосый, черноокий. Он будто был полной противоположностью своему товарищу.

 

Дверь избы открылась, выпуская наружу женский плач. Оттуда, тяжело ступая, вышла старуха-знахарка.

 

— Ну, что там?! — взволнованно выкрикнул Эдоп, устремляясь к женщине, но его резко оборвал тяжелый взгляд Дуки. Мужчины какое-то время напряженно глядели друг на друга, и потом старушка все же вздохнула:

— К утру издохнет. Нет в ней сил больше...

 

Взгляд Дуки потух на миг. Пальцы расслабились. Нож со стуком упал под ноги.

 

— А дитя?.. — тихо прохрипел мужчина.

— Мало еще, чтоб родиться.

Пальцы Дуки крепче сжали витиеватую поверхность топора. Пока никто не видел, он быстро-быстро поморгал, глядя на ночное небо. Усы его задрожали.

 

— До утра время есть, значит?.. — ровно спросил, уняв слезы.

— Ты чего придумал?.. — Эдоп испуганно повернулся.

— В лес пойду. Просить за них.

Старушка покачала печально головой. Эдоп заволновался.

— С ума сошел?! Всех сгубишь, брат! — он схватил Дуку за плечо, но тот резко отбил руку:

— Не мне ты брат, — грозно прорычал, и, ткнув обухом топора в грудь Эдопа, отодвинул его от себя, — О сестре думай! Какой я муж, коль супругу уберечь не смог?..

 

Знахарка опять печально покачала головой, шамкая морщинистыми губами.

— От всего не сбережёшь... — пропела с грустью.

Дука подвигал плечами, разминаясь перед дорогой.

— Это мы еще посмотрим...

Он поднял грозный взгляд на тёмный лес, что в капкан взял эту деревню. Фыркнул, как бык, да пошёл вперёд.

— Стой-ка, милый! — едва Дука шагнул, старуха его за руку схватила, — Раз уж собрался, по-умному иди...

 

Всё ещё недовольно качая головой, она скрылась в избушке, и через пару мгновений вернулась назад, в ладошках держа красный уголёк.

— На-к. Под рубашку суй!

— Сдурела, бабка? Горячо!

— Ай, суй говорю! Едва тёплый! — знахарка схватила Дуку за руку, да пихнула в карман на груди уголёк. Мужчина вскрикнул, но тут же и смолк, хватаясь за грудь.

— Пока тёплый: жива, значит, — старуха похлопала его по руке, — Дойдешь до сердца леса, в избу зайди. Уголёк этот в печь положи. Сумеешь — жива будет. А не сумеешь... так поймёшь. В тепле уголёк держи! От воды береги. И если Хозяйку Лесную встретишь — ничего у ней не бери. Коль возьмёшь – домой не вернёшься. Ветку возьмёшь – веткою станешь. Воды глотнёшь – будешь ручьём.

 

Дука мрачно кивнул, в руке поиграв топором.

— Путь сыщешь? — спросила старуха, внимательно заглядывая ему в лицо.

— Куда ж не сыскать! Не пропаду.

Сказал и топор вверх подкинул.

 

***

 

Топор упал в землю, утыкаясь в мох остриём. Резная рукоять в сторону указала. Дука сел рядом на колено, сверяя путь по деревяшке зачарованной. Затем вырвал топор, и пошел в указанном направлении. Под ярким светом луны, сквозь буреломы и мох. По колено проваливаясь в вязкой почве. Сложно идти, но не брал Дука у Хозяйки ни ветки. Сам шёл, уверенно ступая.

 

Вышел в поле, да замер на месте. Ручей сладко пел, прося из него напиться. Утерев пот с усов, снова Дука топор кинул. Жажде не внимал: сверился только и дальше пошел. Сквозь леса да ручьи.

Пока не уткнулся в крутой горный выступ.

— Ух, бесы лесные! — выплюнул в сердцах. Снова топор с пояса взял. В воздух подкинул...

...топор криво упал, древком вверх показывая. Дука тоже вверх глянул. Да вновь зарычал от злобы лютой. Уперся о камень, да руку к груди прижал: уголёк почувствовать.

Тёплый еще, греет.

— Держись, милая. Держись...

 

Разбитые пальцы скользили от крови. Один ноготь сломался, сверху открыв фалангу. Другой, напротив, вглубь упёрся. Судорожно сжимались мышцы, пока полз Дука наверх.

— Грей, уголёк, грей... — тихо шептал, и этот шепот разрывал ветер.

«И пусть рвет», — думал мужик, — «Только бы до сердечка её не добрался».

Колено болело: сорвался один раз. Да так приложился, что и штаны и кожу порвал. Но не упал. Нельзя было падать.

 

Когда вылез сверху и дух перевел, изо рта пар пошёл. Холод по коже лизнул: чародейское место. Рука кровавая сама за топором потянулась. Взгляд голубой хищно по округе прошёлся.

 

Никого.

 

Ни души.

 

Только Тишина да Холод.

 

Прижав левую руку груди, чтобы спрятать свое сокровище получше, Дука ещё раз топор подкинул и снова в путь двинулся. Дальше в лес.

А лес и не рад ему. Со всех сторон будто смотрят на него. Холод все злее, а Тишина все глубже. Собственных шагов не слышно. И сердце будто не стучит вовсе.

Так и шёл в тишине. На усах иней нарос, а под ногами разложился мягкий снежный ковёр. С каждым шагом ступать всё сложнее. Мышцы звенят. А мысли всё к дому рвутся, да к тёплой постели.

«Без жены та постель, как этот ковёр из снега», — думалось ему.

А только мысль дитя касалась, так и вовсе в уголках глаз льдинки вырастали.

 

Хрум!

 

Чужой звук, откуда-то сбоку. Дука замер, по-кошачьи ноги пригнув. Как снежный барс, готовый к встрече с дичью. Да вот в чужом краю, добычей был он.

Мелькнули два глаза белесых во тьме меж деревьев. Не сразу признал Дука, где из тьмы тело начинается: а как понял, так ахнул.

 

Глазами лунный свет отражая, глядел на него Медведь, высотой в два мужских роста. Крепкий и злой, он тихо смотрел на мужчину, пригнув хищно голову.

 

Холодно стало. В самом нутре. Но тепло у груди отгоняло тот холод. Нельзя волю страху давать: зверь почует.

 

Хрум.

 

Новый шаг. Гнётся под лапой снежный ковёр. Тонет медведь до самого пуза. Дука ровно на два удара сердца опешил, а после — пустился наутёк, уходя в спешке от зверя.

 

Рёв тряхнул мир и, тяжко дыша, бросился за ним лютый Медведь. Лапы его тонули в снегу, давая возможность для Дуки. И за шанс этот егерь ухватился так сильно, как мог. Рванул в густой лес, чтобы тот встал стеной для зверя.

Но зверю все нипочём: под мощной тушей ломались ветки, стволы, буреломы...

Дука бежит, а холод легкие рвёт. Силы уж скоро иссякнут, а враг ни на шаг не отстал.

 

Делать нечего: резко встал мужчина, твердо ноги в снег уперев. Взмахнув топором, да стал яростно рубить скошенный ствол поломанной бурей берёзки.

Рубит и колет: а зверь уже рядом.

Яростно стонет: топор вязнет в промёрзшей коре.

 

Ветра крик и голоса двух врагов сплелись воедино.

Треск древесины и плоти. 
А после — молчок.

 

***

 

Тёплый дождь тёк по лицу и забирался в рубаху. Обессиленный Дука лежал на спине, глядя на пронзённое тело. Там, где был Медведь толстолапый, сейчас пробитым висел крупный мужчина, заливая кровью глаза своей неудавшейся жертве. Дука молчал, забыв, как дышать. Лишь смотрел в лицо убитого им и не верил глазам.

В чувство его привёл тихий шёпот: там, где кровь затекла на рубаху, тихо шипел уголёк.

— Нет! — взревел напуганный мужчина, выползая из-под спасшей его берёзки: — Нет-нет, Аглая, держись!

Он вытащил драгоценность, давая той слегка согреться в сухих руках.

— Давай же, родная. Держись... — он тихо всхлипнул, вновь обратив взор к бывшему зверю.

 

Не время было его земле возвращать.

 

***

 

Ветер хлестал по лицу замёрзшей водою. Морща лицо, Дука шёл все глубже в лес, обнимая себя крепко руками. Пальцев он не чуял давно, а они и не нужны ему были. Главное было тепло схоронить у груди, да не дать угольку потухнуть.

Уголёк не сдавался. И Дука не мог. Точно знал: чем сильнее Холод, тем ближе Лесная Хозяйка. А там и печка её, что хранит в себе великие силы.

Долго так шел, пока свет впереди не мигнул. Близко была Хозяйская изба. Рукой подать: и Аглая жива.

Лишь подумал об этом, как ноги вновь подкосились. С каждым разом вставать всё сложнее, но Дука вставал. В этот же раз, он так и замер, утратив все силы. Лёд ему ноги сковал и шелохнуться не было сил. Упрёком мелькал в буране свет от избы. Так близко и так далеко.

То был конец его пути. А дальше – лишь смерть.

 

Но не об этом горевал старый Дука. Он думал о том, что не смог схоронить ни жену, ни ребёнка.

На обветренных скулах застыли льдом слёзы.

Дука упал на живот, глотая боль, как сладкий мёд. Идти он не мог, но в руках его всё еще теплились силы. Прижимая к себе уголёк, он медленно волочил своё тело вперёд, надеясь добраться к огню до рассвета.

 

Быстро уходило тепло, что давал угольку старый егерь. И прежде, чем Тишина и Холод прикрыли мертвому веки, голос ветра позвал его нежно по имени.

 

***

 

На пятой весне своей жизни, шкодливый Дикон убежал снова в лес.

От росы пряча платье, Аглая ступала по свежей траве, с улыбкой взывая к юному сыну.

— Дикон! — громко звала. Несмелое солнце тепло целовало ей щеки, — Дикон!..

С каждым шагом её улыбка тускнела: сын никогда не заходил так глубоко в лес.

— Дикон!

Когда волнение матери стало страхом, а крик пропитался дурными предчувствиями, впереди захрустел валежник.

— Мама, мама! — Дикон бежал со всех ног, неся в руках свёрток. Светлые кудри подпрыгивали на каждый его скачок, — Мама, смотри, что мне подарили!

— Ох, Дикон... — упав на колени, Аглая прижала к себе сына, быстро ощупав его и внимательно заглянув в васильковые глаза:

— Кто подарил, милый? Что ты выдумываешь?..

— Да вот же, вот! — мальчик вырвался из материнских объятий, чтобы показать завёрнутый в грубую ткань топор. Когда ткань скользнула по резной рукояти, Аглая вскрикнула от неожиданности, хватаясь за рот.

— Откуда ты это взял?..

— Дядя дал, мама! Вон там... — ребёнок ткнул ручкой в сторону опушки.

Потеряв дар речи, Аглая схватила малыша за ладошку и скорым шагом бросилась в указанное место.

 

Она долго искала хоть малейший намек на присутствие мужа.

...но смогла найти лишь примятый валежник и медвежьи следы.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...