Он слепо метался по сторонам, не зная, как быть, куда идти, чего хотеть. Иногда казалось, что это лишь сон, сквозь небытие прорывалось липкое одеяло и холодок на голой спине, но сразу всё растворялось в ничём, нигде и низачем. Хотелось, чтобы всё стало как раньше, но никак не выходило вспомнить, как было раньше, да и не знал он, как вернуться.

И когда, казалось, он сумел нашарить в этой пустоте крохотную ниточку – нечто бессмысленное, но имевшее смысл раньше, за что можно зацепиться, чтобы вернуться...

Он полетел вниз.

* * *

Глазок объектива холодно смотрит на Сергея. Небо наливается чёрным. Снимать при естественном освещении – авантюра. Снимать, зная, что пойдёт дождь – идиотизм.

Такой же, как всё вокруг.

– Добро пожаловать в «Джунгли»! – Серёжа привычно машет руками, говоря привычные же слова. На сто семьдесят шестой раз за два года они звучат не так хорошо. – Сегодня на канале необычное видео. Уверяю – у вас, мои дорогие, будет натуральнейшим образом полыхать. Готовы? Погнали!

Изначальный текст вдвое длиннее, но пусть Макс с Рыбой скажут спасибо, что выдавил из себя хоть это. Снимать не хочется, и вообще ничего не хочется. Так бывает.

Облупившаяся синяя пятиэтажка смотрит окнами на стадион-«коробку», где ребятня гоняет в футбол. Неповторимый бит ударов по чёрно-белому мячу приводит мысли в порядок. Макс и Рыба наконец находят удачный план, и Сергей начинает:

– Мы на окраине города, на Приусадебной улице. – Приходится перекрикивать нахлынувший ветер. Над головой целлофановой птицей пролетает жёлтый пакет. – Этот двор живёт тихой, размеренной жизнью. Но уже осенью на месте этой «коробки» появится торгово-развлекательный...

– Го-о-о-о-о-ол! – заглушает всё мальчишеский крик.

Проклятье! Придётся переснять. Бросить бы всё. И плевать, что они с пацанами всю неделю раз за разом добавляли «самую последнюю правку» в сценарий видоса. Плевать на просмотры, лайки, репосты, заголовки в новостях, стоявшие ещё вчера перед глазами. Плевать, что наконец-то появился шанс сбросить клеймо «ивангаев недоделанных», каким наградила сестра, и начать делать серьёзный контент. Кому нужен этот контент? Точно не Серёже.

У одного из играющих в футбол пацанов лазурная футболка с фамилией «Дзюба». Он самый старший – лет двенадцати – и при этом самый напористый. Вот и сейчас бушует, доказывая остальным, что забивший мяч паренёк подыграл себе рукой.

Наконец страсти на «коробке» утихают.

– ...центр. Местные жители устали слать письма в администрацию и получать формальные отписки, а лояльные власти городские СМИ игнорируют их проблемы. В нашем городе нет футбольной команды, о чём так жалеет мэр, – пауза для вставки с выступлением сильного города сего, – но ведь команды и не будет, если между футболом и гамбургером мы выберем с двумя котлетами.

Лицо и язык устают от собственных кривляний. Парни начинают снимать панораму двора и «коробку», а сам Серёжа плюхается на оплёванную скамейку.

– Макс, опять сопишь в кадр! – возмущается Рыба. – Серый, ну скажи ему! Он же весь звук запорет!

– Я говорил, что у меня в апреле всегда аллергия! – Мясистый нос Макса обиженно шмыгает. – Сам вечно во время съёмок пердишь, как слон!

– Кто пердит? Сам ты слон, дубина!

Здоровяк Макс и щуплый Рыба начинают лупить друг друга. Серёжа задумчиво смотрит на них, а потом вспоминает, что вообще-то он здесь главный, и бросается разнимать своих операторов.

– Брейк, брейк! – кричит он. – Спокойно. Я зачитаю текст и наложу на монтаже закадр вместо оригинальной дорожки. Устроит?

Обоих устраивает.

Домофон ближайшего подъезда заливается трелью. Только бы не «вы чем тут занимаетесь, хулиганьё». К облегчению Сергея, на улицу выходит девчонка их лет. Вернее, выезжает – в инвалидном кресле.

Кресло автоматическое и тихо жужжит мотором. Когда девушка проезжает мимо ребят, взгляд Сергея замирает на её лице. Щёки и вздёрнутый носик усыпаны веснушками, а светлые – точно не разобрать, какого цвета – глаза смотрят пусто, равнодушно.

Тело сковывает холод, но промозглый апрель тут ни при чём. Утром Серёжа видел тот же взгляд в зеркале, когда умывался. Стеклянный юноша стеклянно рассматривал своего двойника. А казалось бы – просто кошмар, где ты проваливаешься в пустоту, а потом просыпаешься, находишь под собой надёжную и никуда не спешащую кровать, и наступает облегчение. Только у Серёжи оно так и не наступило.

Заметив, что Сергей на неё смотрит, девушка дёргает какой-то рычажок на подлокотнике кресла, и то ускоряет ход. Серёжа смущённо отворачивается в сторону друзей. Те что-то обсуждают вполголоса спиной к нему.

Темнеет. Надо бы их поторопить.

Серёжа делает шаг к ребятам и останавливается, едва коснувшись мыском земли. Темнее не становится – просто блекнут цвета. Вот ярко-красная куртка Макса становится бледно-малиновый, серо-зеленый пуховик Рыбы обретает цвет жухлой травы, а лазурная футболка пацана на футбольном поле стремительно сереет. Словно кто-то наложил на мир холодную тонировку.

Двор преображается, и Серёжа не успевает вертеть головой, чтобы охватить всё. На асфальт ложатся тёмные пятна, похожие на брызги засохшей крови. Землю вспахивают глубокие рытвины, как после бомбёжек. В пятиэтажке лопается одно из окон, и из него валит бесцветный дым, мгновенно застилающий всё вокруг.

Надо бежать отсюда. Сергей ищет глазами друзей. Две фигуры проступают из дыма, только они тоже изменились.

Из коротко остриженных черепушек тянутся плетёные косы толщиной с руку. Такие же косы почему-то растут из лопаток, прорываясь сквозь одежду, и даже из-под коленок. Много раз переплетаясь друг с другом, они исчезают в дыму.

Рука медленно тянется к затылку, нащупывая такую же косу. Жёсткая, она отзывается на прикосновение болью. Обернувшись, Серёжа понимает, что все его косы обрублены почти у основания, и ветер выхватывает отдельные волоски.

Повинуясь древнему, будто инстинктивному чувству, он вырывает каждый обрубок из своего тела. Больно так, словно потерял все конечности. По коже бежит тёплая кровь.

В глазах темнеет, и он снова падает в пустоту.

* * *

– Серый, Серый, – приговаривает Рыба.

Лицо с раскосыми глазами бледно от волнения, но цветное. Как и всё остальное.

Встав, Серёжа осматривает себя с головы до ног. Он упал на траву и весь вывалялся в грязи, но ничего лишнего из него не торчит, как и из ребят.

– Грибы? – хлопает по плечу Макс. – Друг, у меня дядька в фармацевтике работает, тебе если что нужно – только шепни.

– Да не нужно мне ничего. – Дожил: решили, будто под дурью. – Просто переутомился! Что рты раззявили? Готовьте реквизит для скетчей, а то как ливанёт щаз!

Пацаны бросаются распаковывать дорожную сумку с заготовленным вчера барахлом. Уже забыл, для чего нужна половина из этого. Хрен его дёрнуло про скетчи заикнуться. Сейчас бы домой, под одеяло, орать в подушку, бить кулаками по матрасу... или просто лечь и ничего не делать, притворяясь, будто всё хорошо.

Из головы не идёт то видение. Неужели и правда настолько переутомился? Некогда, ещё слишком много дел. Только каких? Всё вдруг перестало быть важным.

Рыба уходит за угол отлить, а Макс вертит вынутый из сумки кинжал. Настоящий. Сергей достал его для съёмок реакции на «Игру престолов». Какая же была дурь...

– Суки! – орёт Рыба.

Серёжа и Макс оборачиваются. Их друг лежит на асфальте, а его уже поднимает за воротник пуховика бритый парень лет двадцати в шортах и майке. Из-за угла появляются ещё двое таких парней. Первый швыряет Рыбу на стену, и тот отключается.

– Вы чего, пацаны? – вскрикивает Серёжа, а один из бритоголовых уже накидывается на него.

Уклоняясь от первого выпада, Серёжа замечает, что другой из нападавших сцепился с Максом. Вдвоём они катятся по земле, а ребятня с «коробки» спешно улепётывает прочь.

Рука соперника пытается сгрести за шею. Перехватывая кисть, Сергей ухитряется её даже заломить, прежде чем понимает, что нападение было лишь отвлекающим манёвром. Третий уже разбил первую камеру и приканчивает вторую.

– НЕТ! – кричит Серёжа и тут же оказывается пригвождённым к холодной весенней земле. Сверху падает кулак, и наступает темнота.

Последнее, что успевает осознать Сергей: у каждого отморозка из затылков, лопаток и из-под коленок растут толстые косы-канаты.

* * *

Комнату наполняет тошнотный запах духов. В глаза бьёт яркий свет. Раздвинули шторы.

– Какого рожна ты здесь делаешь? – бурчит Сергей, открывая глаза и видя сестру. – А если б я голый был?

– Силён дрыхнуть, час дня, – сообщает Алиса. – Предков на сверхурочные вызвали. Меня попросили присмотреть. А я с подругой собиралась встретиться. Так что подруга сегодня у нас. Давай вставай и приводи своё хле...

Она вскрикивает, когда он переворачивается на спину.

– Всё плохо? – спрашивает Серёжа.

– Делать селфи я бы не советовала, – изучает его правый глаз Алиса. – Если, конечно, не хочешь поплакаться подписчикам на несправедливость этой жизни.

– Иди... подругу встречать.

Сестра уходит, мурлыча какую-то из своих дурацких песен. Серёжа неохотно расстаётся с одеялом. Качает, но хотя бы стоит на своих двоих. Первым делом проверяет уведомления в телефоне. От Макса и Рыбы пока ни строчки.

...Вчера, когда они выходили из участка, где писали заявление на тех троих, Рыба успел шепнуть незаметно от предков: «Нужно сделать пост об этом. Так к ролику будет больше внимания, когда мы его доделаем». Серёжа лишь кивнул, после чего мать затолкала его в машину.

Всю дорогу родители пытались выяснить, зачем ребят понесло на другой конец города. Сергей долго отнекивался, потом сочинил ерунду про тур по городским «коробкам». Рассказывать правду не стоило. Предки наверняка забоятся последствий и начнут отговаривать. Надо только списаться с парнями, чтобы те поддерживали легенду...

В коридоре звякает замок. Алискина подруга. Поди Ленка – будут жрать тортики и смотреть дебильные сериалы на «нетфликсе», постоянно взвизгивая на любой чих.

Серёжа рухнул вчера на кровать в уличном. Мятую, пропахшую потом одежду решает не менять. В ней и выходит в коридор. Останавливаясь возле комнаты сестры, замирает с глупым видом.

– Старик, входи. – Сестра младше на год, но с детства зовёт его стариком. – Знакомься, это Инга. Мы с ней «вк» познакомились, помнишь – я рассказывала?

– Ну... – мычит он в дверях, глядя на сидящую рядом с Алисой русоволосую девушку в инвалидном кресле.

Светлые глаза (теперь он видит, что они оливкового цвета) обжигают равнодушием. Пикачу на толстовке Инги в разы приветливее.

Та самая девушка, из того дома... Совпадение? Алиса всё время трещит о своих подругах. Серёжа почти не слушает. Но никаких новых подружек давно не появлялось. Он бы запомнил новое имя. Тем более такое. Красивое.

Веснушчатое лицо Инги изображает натянутую улыбку.

– А правда, что ты видеоблогер? – тихо спрашивает она.

– Ну да... Снимаем, монтируем, в глаз иногда получаем...

Инга выглядит удовлетворённой и переключается на Алискину коллекцию «фанко», а Сергей пользуется моментом, чтобы ретироваться в ванную. Внезапно стыдно, что до сих пор не переоделся.

Спустя час звонит телефон. Экран заполняет розовощёкое лицо Макса, в небольшом просвете сбоку виднеется физиономия Рыбы. С утра предки нагрузили обоих домашними делами, но потом отпустили на все четыре стороны.

– А я под домашним арестом, – жалуется Сергей. – Причём сестра в роли надзирательницы.

– Фигово, – констатирует Макс.

– Ладно, – вклинивается Рыба. – Мы с тобой, мужик. Как башка-то? Врача вызывали?

– Да нет. Даже странно. Совсем на предков не похоже.

– Да, странно, – соглашается Макс. – Сестру твою осенью на все болезни проверяли, а тут...

– Тихо, вдруг услышит, – перебивает Сергей и понижает голос: – Но знаешь, одно дело, если сын с кем-то на улице подрался, и совсем другое, если дочь с бывшим нариком чуть не переспала. Лучше скажите, вы своим чего наплели?

Лица парней меняются, оба смущённо переглядываются.

– Что? – напрягается Сергей.

– Понимаешь... – начинает Макс. – Мы рассказали всё как есть и...

– ЧТО?!

– А как ты думал? – взвивается Рыба. – Отделаемся, что просто гуляли на другом конце города?

– Могли бы что-то наврать, придумать...

– Скажи спасибо, хоть так, – снова вмешивается Макс. – В общем, родители поговорили с нами, и мы с ними согласились.

Сергей часто кивает, закусив губу:

– Ага, понял я. Мол, зачем вам это, ничего не добьётесь. Лучше не рискуйте, а то мало ли, как это на вашем будущем скажется. Снимайте пранки, челленджи и прочее ваше, мы не против, но не в своё не лезьте. И вообще к ЕГЭ бы готовились, через год сдавать, а у вас ветер в голове. Угадал? – По лицам обоих видно, что угадал. – Рыба, ты же сам мне вчера говорил, что...

– Говорил! – начинает защищаться Рыба. – А потом подумал – и передумал!

– В общем, мужик, – говорит Макс, – лежи, отдыхай, слушайся сестру, а потом мы это ещё раз обсудим и посоветуемся.

Сергей диктует адреса, куда оба могут пойти со своими советами, и отключается. На глазах слёзы. Он открывает окно. Ветер подхватывает черновики сценариев со стола и разносит по комнате.

...Вспоминается позапрошлое лето. Они пробрались на заброшенную усадьбу за городом. Как раз недалеко от Приусадебной, где вчера снимали. Серёжа тогда наткнулся на искусственный грот. Постройка из белого камня сверху поросла травой, пузатые колонны удерживали круглые своды. Между двумя колоннами виднелась арка, засыпанная камнями по самое не балуйся. Все сразу решили, что за завалом – целый подземный лабиринт, решив когда-нибудь его раскопать и найти сокровища.

А потом Серёжа прочитал, что такие гроты были всего-навсего парковыми павильонами, развлекавшими дворян. Скорее всего, за аркой – потайная комната, куда барин водил впечатлительных дам.

Почему он вспомнил именно тот случай?

Мысли переключаются на вчерашние видения. Выцветший мир. Осколки прошлых событий. Люди с толстыми косами из тела, похожими на морские канаты. Если такое повторится, придётся сдаваться. Не родителям, нет. А вот школьный психолог... Психолог не психиатр, но может что-то посоветовать. И она, говорят, почти никогда не закладывает тех, кто к ней приходит, что бы те ни рассказывали.

– Кхям-кхям.

Алиса нетерпеливо покачивается на мысках.

– Слушай, а... а чего у тебя окно открыто?

– Забыл. – Серёжа захлопывает створки. Идёт дождь.

– Инга уходить собирается. Проводишь её? Перед родоками прикрою, – добавляет сестра, по-своему истолковав недоумение на его лице.

– Не уверен, что ей нужны провожатые. Ну, то есть, да, она... но всё равно она взрослый человек.

– Окей. Кароч, мне просто нужно вас выставить. И как можно быстрее. Погуляй где-нибудь часика полтора, ну пли-и-и-из!..

Легче от этого объяснения не становится, но всё же он соглашается. Точно что-то не так. Зачем она позвала подругу, если теперь гонит её домой?

* * *

От зонта Инга отказывается. Кресло бодро взрезает лужи колёсами. Один под зонтом, Серёжа чувствует себя неловко. Косые взгляды прохожих будто стремятся пристыдить. Почему они ему так важны? Почему всегда было так важно, что подумают другие, как он выглядит? Почему это важно всем?

– Люди в этом городе – странные, – словно подслушав его мысли, замечает Инга. – Моя остановка, – добавляет она и достаёт телефон. – Автобус будет минут через десять. Побудешь со мной?

Её взгляд внезапно теплеет.

– Конечно. – Он и правда хочет.

Ныряют под козырёк. Инга останавливает кресло возле скамейки и взглядом показывает Сергею сесть рядом.

– Почему ты говоришь «в этом городе»? – спрашивает он. – Ты – не местная?

– Я с юга. У нас всё совсем по-другому. Солнечно, море рядом. И все приветливые.

Серёжа вздыхает. У них сыро, зимой дубак, летом – как повезёт, а вместо моря сплошные промзоны. Пакет «Эконом».

– А зачем переехала?

– Учёба. Я учусь на дизайнера одежды. В крае перспектив ноль, зато здесь я закончу техникум при вузе и потом поступлю без экзаменов. Да и бабушка здесь живёт.

Серёжа понимающе кивает.

– А ты где учишься, в школе? – спрашивает Инга. Он кивает, и лицо девушки приобретает некоторую брезгливость. – Я ещё потому ушла, что не хотела после девятого оставаться. Полкласса расходится кто куда, вместо знаний тупое натаскивание на ЕГЭ. А ты после куда планируешь?

– На журналистику. Мне русичка обещала помочь поступить. У меня с языком... ну, неплохо, – говорит он честно, вспоминая толком не дочитанный список литературы на лето и вечные проблемы с пунктуацией.

Инга улыбается.

– Алиса рассказывала, что ты блогер. Вчера у нас ведь снимали. Я запомнила.

Серёжа рассказывает ей про ролик. Чудно́ – друзей, когда признались родителям под страхом домашнего ареста, послал, а сам растрепал едва знакомой девчонке просто так.

– Моя бабушка – главный активист, – вздыхает Инга. – Постоянно повторяет: что будет с детьми, чем они станут заниматься, начнут ведь по подъездам шататься и пить-курить-наркотики... Соседи только отмахиваются. Мол: всё равно ничего не добиться, а с детьми как-нибудь разберёмся. Спасибо, не тревожьтесь понапрасну. Спасибо, – переводит она взгляд на Серёжу, – не тревожься понапрасну.

Он хмыкает, поняв, что это шутка, но на душе тошно. Для него эта история – повод хайпануть. Для Инги – жизнь.

– Мне этот город напоминает пьесу, в которой нет героев, – продолжает Инга. – Есть персонажи, но героев нет. Все послушно отыгрывают свои роли, боясь выйти за рамки, сделать что-то не по плану. Скажи им, что надо поставить в центре города завод тяжёлой металлургии, и они лишь поинтересуются, не будет ли там вакансии бухгалтера.

Она резко грустнеет. Синий бок девяносто второго услужливо вырастает перед ними.

– Тебе помочь? – спрашивает Серёжа. Девушка мотает головой.

Уже из окна автобуса она машет Серёже рукой. Некоторое время он сидит на скамейке, словно боясь, что если поднимется или просто шевельнётся, то разорвёт нечто, внезапно наполнившее эту бессмысленную жизнь, заняв место канала и дурацких роликов. Все эти пранки, челленджи, распаковки и реакции – кому это было нужно? Раньше каждые пять минут проверял страницу канала и группу «ВК», теперь даже не хочет доставать телефон...

Но достать его всё же приходится, когда звучит сигнал об уведомлении.

Инга Андреева хочет добавить Вас в друзья

* * *

Кухня у Андреевых маленькая. Кресло Инги не помещается за столом, и девушка пересаживается на старый стул с резной спинкой. Тонкие ступни красуются разноцветными носками и холодно недвижимы. Серёжа уже знает, что Инга повредила позвоночник в десять лет. Поддавшись на уговоры подруг, полезла на дерево и упала.

– Всё хочу место освободить, – говорит Серёже бабушка Инги, Галина Михайловна. – А то что это, ребёнок каждый раз мучается. Наверное, раковину уберу. Посуду можно и в ванной помыть. Сил только ни на что не хватает. Всё на заводе оставила, когда работала, а на собственную внучку и...

– Бабуль, – перебивает Инга. – Нормально всё. Не расстраивайся.

Позже, когда Галина Михайловна уходит ответить на звонок, Инга шепчет Сергею:

– Ей сил не хватает оттого, что сорок лет курила. Все лёгкие себе испортила. Чуть рак не заработала. Слежу за ней как могу, и всё равно боюсь, что сорвётся. Приучила, когда хочет курить, рисовать. Чтобы отвлечься. Слушай... сейчас, подожди... только в кресло залезу...

Сергей замирает, глядя, как она с силой отталкивается руками от столешницы, перенося своё тело через подлокотник кресла.

– Нога! – кричит, увидев, что правая ступня девушки цепляет ножку стула, но Инга уже кубарем летит на пол. Кресло откатывается к самой двери.

Серёжа бросается поднять Ингу на руки, но та отмахивается:

– Не надо. Справлюсь.

Отталкиваясь ладонями от пола, Инга подтаскивает себя к креслу. Миг – и она уже села и, ничего не говоря, исчезает на некоторое время. Галина Михайловна, судя по бодрому смеху из коридора, даже не заметила случившегося.

Серёжа нервно трясёт головой. Одной раковиной тут не обойдётся. Слишком всё неудобно. Да ещё этот ТРЦ... с ним жизнь здесь станет невыносимой. Будет орать музыка в «макдаке», сходить с ума обкуренная молодёжь вроде того Гоши, с которым чуть не спуталась сестра, да просачиваться в форточки едкий запах шаурмы.

Жужжание мотора сообщает о возвращении Инги. Та протягивает Сергею стопку тетрадных листков.

– Смотри, не стесняйся. Бабушка не будет против. – О своём падении Инга говорить явно не хочет.

Серёжа рассматривает рисунки. Поверх косых линеек улыбаются родители Инги, изображённые красивой влюблённой парой с ангелочком над головами, и сама девушка. Портрет настолько точен, что похож на фотографию. С полуулыбкой чернильная Инга смотрит куда-то в сторону.

– Тех парней не нашли? – спрашивает Инга настоящая.

Серёжа качает головой. После драки прошло две недели. Участковый просто прекратил отвечать на звонки. Да и... какая теперь разница?

– Ничего, – говорит он, бахвалясь. – Теперь пусть только сунутся. Смотри. – Он заворачивает штанину, показывая пристёгнутый к голени кинжал.

– Ой! – вскрикивает девушка. – Это же из видео по «престолам».

– Ты смотрела?

Инга внезапно краснеет.

– Я все ролики посмотрела.

Краснеет и Серёжа, вспоминая, чего они только не наснимали. Вот почему некоторым вещам следует оставаться в воображении...

– Я только не поняла, – продолжает Инга. – Почему «Джунгли»?

Сергей хмыкает.

– Ну, я же Волков, Макс Соловьёв, а Рыба – Сёма Окунев. Джунгли и есть.

Инга хихикает, а он понимает, что воспоминания о бывших друзьях больше не причиняют боли. Сперва ещё общались и хотели снять новый пранк, но само собой всплыло, что Сергей встречается с Ингой и это почему-то дико не понравилось Рыбе... потом также само собой выяснилось, что Сергей рассказал Инге про ролик, и взбеленились уже оба. «Когда мы предкам рассказали, то мы трепло, а как ты какой-то инвалидке...» – «Не называй её инвалидкой!» – «А то чё?» – «Ты на меня не бычь, канарейка ощипанная!» – «Ты как меня назвал, щенок драный?..»

Сергей переворачивает последний лист. Этот портрет не похож на другие – штрихи неровные, ломаные. Незнакомый мужчина с узким лицом и топорщащимися бакенбардами угрюмо поджимает губы.

– А это кто?

– Это... – Инга пожимает плечами. – Не знаю.

С улицы слышны крики пацанов, играющих в футбол. Голоса приближаются и сливаются в один низкий, бесполый шёпот:

– ...поклонись... мне...

Глаза человека на портрете тусклые, слегка выпученные, как при проблемах с щитовидкой, и почти лишены ресниц. Сергей пялится на них, как дурак.

– ...поклонись мне... ты – мой идеальный герой...

– Всё в порядке? – спрашивает Инга. Её голос возвращает к жизни.

– Ничего. Кошмар один вспомнился.

– Мне часто снятся кошмары, – кусает губу Инга. Сергей хочет спросить её, какие, но возвращается Галина Михайловна.

Весь оставшийся вечер Серёжа напряжённо прислушивается, а по дороге домой даже не включает музыку в плеере.

* * *

Молодая русичка Мария Викторовна, она же литераторша, она же Добрая Маша – сегодня заметно благодушна. За окном май, на доске последняя тема в учебном году. Вполуха слушая о тяжкой судьбе Александра Вампилова, Серёжа переписывается с Ингой.

Сергей: У тебя что ща?

Инга: Дб история моды, но заменили на физру :с Опять сидеть в шахматы играть

Сергей: Сочувствую

Инга: Да ладно, мне шахматы нравятся. Просто уже надоели :D

– Редакторы решили рискнуть и поставили пьесу в журнал практически без цензу... – Голос Доброй Маши прерывает топот в коридоре.

В класс врываются запыхавшиеся Макс и Рыба. Рыба дышит так, будто его выбросило на берег – оба снова начали курить. Нехотя извиняясь за опоздание, плюхаются на заднюю парту у стены – прямо противоположно Серёже, на уроках Маши всегда сидящему напротив учительского стола. А когда-то устраивались сзади него, хоть это и самые палевные места...

– Кстати, – продолжает Добрая Маша. – В нашем городе есть Приусадебная улица. Как вы думаете, почему она так называется?

Руку тянет Ленка Сидорова.

– Поблизости расположена старинная усадьба графа Петра Сергеевича Воронова, жившего в конце восемнадцатого – начале девятнадцатого века.

– Верно! Но ещё Воронов был драматургом. Он сам писал пьесы и ставил их в своём крепостном театре. Помните, мы говорили с вами о таком виде театров?

– В них играли только актёры, принадлежавшие дворянину как крепостные, – вспоминает Сергей. Мария Викторовна кивает.

– Увы, критики оценивали пьесы Воронова довольно низко, а к концу жизни граф помешался рассудком. Он умер бездетным, усадьба перешла к его брату, который промотался и вынужден был продать имение. Новые владельцы тоже так и не смогли заселиться, поскольку...

Серёже хочется спросить, почему Добрая Маша вдруг вспомнила о Воронове (раньше он интересовал только таких зануд, как Сидорова), но на экране вспыхивает новое уведомление.

Инга: КАПЕЕЕЕЦ

Сергей: Что случилось?

Инга: Политех закрывают

Универ, в который Инга хотела после технаря. Дело дрянь.

Сергей: Почему? И что теперь?

Инга: Не знаю. Типа не прошли аттистацию. Но это бред. Им бы сказали устранить недостатки и всп

От волнения она всегда опечатывается. Серёжа отстраняет телефон в сторону. Ну что, борец за справедливость, как теперь поступишь? У тебя нет камеры и операторов, а твой канал за месяц простоя, наверное, уже потерял треть подписчиков... честно говоря, так даже ни разу не проверял.

Ладно, не до былых времён. Эти былые времена теперь живут своей жизнью на заднем ряду у стены, а его ждёт своя дорога. Без них. Но с Ингой. И думать нужно об Инге.

Сергей: Сделаем ролик

Инга: Ты ж со своими поссорился

Сергей: Они нам не нужны. Справимся вдвоём. Завтра вместо школы еду к тебе. Найди ещё людей, кто собирался после технаря поступать в Политех. Выясни, кто согласен сняться в ролике и рассказать, почему для них важно учиться именно в этом университете

Инга: Сделаю. Думаешь, выгорит?

Сергей: Молчать хуже

Инга: А камеру где

Инга: *где возьмём?

Сергей: Родители обещали на этой неделе новую купить. Прости, не говорил тебе

Он действительно уговорил родителей на новую камеру, надеясь всё-таки закончить ролик про торговый центр. Ну и что, что без Рыбы и Макса? Не они – лицо канала. Серёжа его придумал. Они же заменимы (сам-то в это веришь?..). Но сейчас ТРЦ подождёт. Есть кое-что поважнее.

Дописывая сообщение, не сразу замечает, как на парту ложится полоска бумаги с тестом. Ну да, по Вампилову – вместо сочинения, потому что тема дополнительная. Так, всё равно надо сосредоточиться. Никак нельзя получать ниже четвёрки. Хорошо, что таки добил летний список литературы.

...Проверяет тесты Мария Викторовна сразу.

– Волков – три, – объявляет, протягивая ему бумажку.

– Как? – выхватывает он тест.

Полторы ошибки из трёх. Ошибся с порядком выхода произведений – поставил «Старшего сына» после «Утиной охоты», а не наоборот. И полностью неправильно ответил на вопрос про образ Зилова.

– Я исправлю, Мария Викторовна, напишу эссе... – Его прерывают холодный взгляд злой Марь-Викторны и росчерк ручки в журнале. Тройка. С тройкой в четверти он даже при идеальной итоговой работе не сможет получить годовую пятёрку, и ему будет сложнее рассчитывать на хорошие рекомендации при поступлении.

Уходя на перемену, Сергей оборачивается и видит, что к чёрной косе Марии Викторовны добавилось ещё пять.

* * *

– Ну мам... – пытается возразить Серёжа, отпирая квартиру.

– Мы договорились. Сдаёшь литературу на «отлично» – получаешь свою камеру. А так какая тебе камера? Тебе учиться надо. Всё, я на совещании. – Мать бросает трубку.

Ладно. С камерой можно разобраться. Хоть на телефон снять. С поступлением тоже. Справится и без Маши. Главное, выручить Ингу.

И всё-таки странно. Каждый раз, когда ему кажется, что дела идут по плану и не о чем волноваться, всё становится с ног на голову. Люди отворачиваются от него, или ставят препятствия, как те бритоголовые...

А эти видения с косами – что это? Тогда Серёже показалось, что он переутомился и от этого ему начала мерещиться всякая фигня. Да и стукнули его хорошо... Но теперь он абсолютно здоров. С ним всё прекрасно.

Было.

...Родители на работе, а вот Алискины кеды стоят у входа. Хотя сегодня у неё на урок больше. Сбежала из школы и ничего не сказала? Что-то нечисто. Разуваясь, Серёжа неуверенно стучит в белую деревянную дверь. Сестра не отвечает, и он входит внутрь.

Алиса сидит на кровати – лицом к ноутбуку, спиной к двери. И последнему Серёжа счастлив, потому что на сестре лишь кружевные трусики. Он уже хочет выйти, пока его не заметили, но перед этим смотрит на экран... и встречается взглядом с Гошей. Тем самым, что лечился от наркозависимости. И он тоже голый – минимум по пояс.

Заметив брата, Алиса захлопывает ноут и начинает визжать.

– Замолчи! – гаркает Серёжа.

Сестра смущённо стоит перед ним, прикрываясь подушкой с единорогами. На лице заметно много макияжа.

– И давно у тебя эти пикантные беседы по вебке? – кисло спрашивает Серёжа, стараясь смотреть в сторону. – Дай угадаю: с того дня, как ты отправила меня проводить Ингу, которую сама же и пригласила.

– Зато ты нашёл себе девушку.

– Да и ты время зря не теряла.

Серёжа пинает ножку комода. Сколько нервов пережили родители... да и сам он, когда выяснилось, что Алиса связалась с бывшим – бывшим ли? – наркоманом. Неужели всё начнётся по новой?

– Я уже взрослая. – Сестра всегда предсказуема. – Не говори, будто у тебя самого ничего ещё не было!

– Представь себе. Но меня всё устраивает.

– Ну, извини, это ненормально. У нас в классе у всех уже было. Одна я как дур...

– Нет, как раз у вас в классе ненормально! – орёт Серёжа и, забыв о стеснении, смотрит на Алису, размалёванную, прикрывающуюся подушкой.

Она – большой ребёнок – топает босой ногой и отворачивается. Раздвинув копну чёрных колос, из затылка сестры тянется толстая плетёная коса. Ниже ещё четыре – из лопаток и из-под коленок. Все пять кос (или лучше называть их верёвками? канатами? нитями?) исчезают где-то в стене, за приколотым к обоям Джаредом Падалеки.

Коса, что идёт из затылка, натягивается, словно кто-то дёргает её из-за плаката. Алисина голова поворачивается.

– Ты собираешься уходить? – говорит она. Незримая хватка ослабевает, и голова возвращается на место.

Сергей издаёт нечленораздельный звук и выбегает в коридор. Через дверь кое-как уговаривает сестру порвать с Гошей, обещая, что тогда не расскажет родителям. Сам же думает, что надо попросить кого-то взломать её аккаунты и проследить за контактами... У Рыбы брат программист, но в этот дом Серёже путь теперь заказан.

Дышать больно. В глазах то темнеет, то резко светлеет, будто посадили на энцефалограмму, но не предупредили, что нужно зажмуриться.

– ...сдайся... прекрати борьбу... остановись... – шепчет глухой голос, льётся в уши, пробирает до костей. – ...брось всё... поклонись...

Серёжа успевает добраться до комнаты прежде, чем падает без сил.

* * *

За окном автобуса появляются кучки курящих студентов. В техникуме Инги обеденный перерыв, но как Серёжа уже знает, меню местного буфета далеко от шведского стола.

Инга встречает его на остановке с растерянным видом.

– Они все отказались, – сообщает она.

– Что?

Инга молча разворачивает кресло и катится по улице, похоже, сама не зная куда.

– Ничего всё равно не добьёмся. А светить физией на каком-то видосе – мало ли, какие потом проблемы будут. Спасибо, Инга, не тревожься понапрасну.

Она закрывает лицо руками и долго молчит.

– А так бушевали, – добавляет. – Даже к директору ходили. Предатели!

Серёжа осторожно касается её плеча.

– У меня тоже всё наперекосяк идёт, – признаётся он. – Будто проклятье какое. Люди обещают одно, а потом вдруг делают другое, да в самый неудобный момент. Представляешь, сестра опять с тем Гошей спуталась...

– А я вчера бабушку с сигаретами застукала.

Студенты за их спинами уже начинают стягиваться в техникум, но Инга никуда не торопится. Пальцы стучат по панели управления на подлокотнике.

– Помнишь, при нашем первом разговоре, – говорит девушка, – я сказала, что в этом городе все играют роли?

– Помню, конечно.

– Если все играют роли... – Инга медлит, подбирая слова, – кто постановщик?

– Власти?

Она резко мотает головой.

– Это прозвучит странно, но всю весну мне снится один и тот же кошмар. Как будто я падаю и проваливаюсь в пустоту. А потом оказываюсь у себя во дворе. Я без кресла, ползу по сырой траве, а всё вокруг...

– ...пустое, бесцветное, – продолжает Сергей, и Инга поднимает на него удивлённый взгляд. – Все вещи вокруг меняются, словно ты видишь события прошлого – войны, аварии, пожары. А если ты встречаешь людей, то из их тел...

– ...тянутся канаты, похожие на плетёные косы, только толщиной в руку. Потом появляешься ты, и у тебя на этих местах раны с запёкшейся кро... – Она закрывает рот ладонью.

– Я знаю, – кивает он. Внезапно приходит мысль столь явная, что странно, почему не задумался об этом раньше. – А у тебя они в этих снах есть? Ты не смотрела? Ни разу?

Инга мотает головой.

– Ничего. Я в этих снах такая же, как в жизни... Но что это, Серёж? Откуда ты об этом знаешь?

Он рассказывает ей, начиная с того сна и последовавшего за ним первого видения во дворе у Инги. Когда Серёжа говорит, что услышал странный голос, глядя на рисунок Галины Михайловны, Инга вскрикивает и решает сейчас же ехать домой.

Пока они ждут автобус, Сергей заканчивает свой рассказ разговором с сестрой.

– Нити, идущие из тела... – задумчиво повторяет Инга. – Я дура! – вскрикивает она и достаёт телефон.

Через несколько мгновений она протягивает мобильник Серёже. На экране – фотография. Деревянная марионетка. Из головы, палочек-ручек и палочек-ножек тянутся белые нити, намотанные на пальцы кукловода. Ровно пять.

* * *

К Инге едут вместе. В автобусе оба молчат, пытаясь рассмотреть каждого прохожего на проносящихся за окном улицах, каждого водителя в проезжающей мимо машине, каждого улыбающегося с аляпистой афиши артиста.

– Ты права, – наконец прерывает тишину Серёжа. В салоне они одни, но он всё равно понижает голос. – Все здесь играют роли. Учительница – стерва, шестнадцатилетняя девушка мечтает переспать с опасным парнем, друзья думают только о себе, а родители изображают строгое воспитание. Марионетки, послушные куклы.

Сергей мотает головой. Всё это слишком странно, чтобы быть правдой.

– Но кто кукловод? – спрашивает Инга. – Кто хозяин этого города? И что не так с нами?

– Ты не кукла, потому что недавно в городе, это во-первых. Во-вторых, тобой сложно манипулировать после того, как...

С губ чуть не срывается: «после того, как ты на «слабо» залезла на дерево и упала». Инга понимает.

– Допустим. А ты? Идеальная кукла. Все эти видео, дурацкие поступки, кривляния – лишь бы урвать побольше лайков. Даже про ТРЦ в моём дворе снимал для хайпа.

Слова попадают точно в сердце.

– И всё же как-то я вырвался. И теперь делаю то, что хочу. Как и ты.

– Верно. Чем мы мешаемся. Но кому?

Автобус останавливается возле синей пятиэтажки. Приусадебная подозрительно беззвучна, безлюдна и беспечна. На этой сцене сегодня действия нет. Все актёры заняты... Точно. Актёры. Только не принадлежащие сами себе.

Как в крепостном театре.

– Инга, – говорит Серёжа, когда они проходят через арку, ведущую во двор. – А я ведь знаю, кто мог бы быть...

...Холодно. Переворачиваясь на другой бок, чувствует под собой твёрдое и неудобное, совсем не похожее на матрас.

Какой, блин, матрас?

Он рывком поднимается с асфальта, а голова продолжает двигаться дальше куда-то по кругу. Затылок болит, будто приложили битой. Или не будто?

Двор по-прежнему пуст – лишь ветер скрипит качелями на детской площадке. Даже на «коробке» никого – сколько раз был у Инги в гостях, всегда детвора мяч го...

– Инга!

Девушки нигде нет. Сергей набирает её номер.

– Абонент недоступен, – сообщает мобильник. – Пожалуйста, поклонитесь своему хозяину.

Мозг взрывается изнутри, ослепляя, обездвиживая, лишая дыхания. Исчезают все чувства, кроме слуха. Где-то на другом конце мироздания смартфон разбивается о тротуар, продолжая говорить – только уже другим голосом, сухим, бесцветным:

– ...поклонись мне... встань на колени... и я верну её...

Не смей. Отпусти её. Что тебе нужно?

– ...мне нужен ты... мне нужен... нужен мой герой...

Серёжа снова существует. Осматривает руки, потом ощупывает ими голову. Всё цело. В отличие от телефона, который разбился на две части. Смутно вспоминается, сколько там было фоток. Плевать. Плохо только, что больше никому не позвонить.

Сверху, задевая берёзовые листья, но чудом не застревая меж веток, опускается что-то белое. Тетрадный лист в косую линейку ложится у ног. Сунув в карман половинки мобильника, Сергей садится на корточки, чтобы рассмотреть бумажку ближе.

Один из рисунков Ингиной бабушки. Узкое лицо в бакенбардах и с веками без ресниц. Тот единственный портрет, героя которого Инга не узнала.

Потому что это не герой.

– О, Серёж, ты что тут делаешь? – звучит за спиной голос Галины Михайловны.

Бабушка Инги в заметно хорошем настроении.

– Инга дома? – всё-таки спрашивает Серёжа.

Надежда, сука, умирает последней.

– Так у неё же пары ещё. – И к тому же скоропостижно. – Приходи через час... или, хочешь, у нас подожди.

– Да не, я пойду, – хмуро отвечает Серёжа, добавляя: – Видно, время перепутал.

– Это точно, – смеётся Галина Михайловна. – А я вон в магазин шла, смотрю – одежда знакомая... А это чего у тебя?

Серёжа протягивает ей рисунок.

– Откуда? – удивляется она.

– Кто это? – спрашивает Сергей, уже зная ответ.

– Так драматург, граф Воронов. Вот тут за лесом его усадьба.

– Странно. Зачем вы его нарисовали?

– Я... – Галина Михайловна деревенеет. За её спиной, как на старой фотографии, проявляются пять плетёных кос – нет: нитей, – концы которых скрываются за «коробкой». – Он – наш хозяин. Мы все – верные крепостные Петра Сергеевича.

Сообщив это, она с бессмысленным лицом шагает прочь. Колени поднимаются в такт своим нитям.

По этим нитям и идёт Серёжа. Поворачивает за «коробку», перепрыгивает низкий жёлто-зелёный забор и следует за нитями через пустырь, временами наступая на них в высокой траве. В лесу их становится так много, что он просто шагает по ним, а потом – бежит.

Сергей уже видит лаз в ограде, через который они с парнями тогда пробрались в приусадебный сквер, как нити под ногами начинают волноваться. Они плывут, вздымая в воздух пыль и сухие листья и мешая подойти ближе. Бежать больше не выходит – тут на ногах бы устоять.

– ...упрямый... так и быть...

В голосе кукловода Серёже чудится смешок. Одна из нитей складывается в небольшую петлю. Канат обхватывает ногу и тянет вверх. Крича, Сергей пытается достать кинжал, но нить держит голень слишком туго. Её копошащиеся в траве собратья, а с ними приусадебная ограда и деревья, отдаляются, оставаясь далеко внизу.

* * *

Пронеся по воздуху через весь сквер, нить небрежно швыряет Сергея в грот – прицельно в ту арку, что он же когда-то и нашёл. Только теперь проход расчищен, и ничто не мешает Серёже катиться по ступеням до самого низа.

Подняться не выходит. Кажется, сломал все конечности сразу. Остаётся только смотреть, как к нему подходят высокие сапоги. Левая подошва отходит, открывая босые пальцы с выпуклыми зелёными ногтями.

Сапоги останавливаются. Кто-то ставит Сергея на ноги. Болит почти всё, но в общем-то он живой. В отличие от обладателя сапог, а с ними некогда белоснежных штанов и изъеденного молью синего фрака.

Тонкая, высохшая кожа обтягивает череп. Бакенбард, как и другой растительности, на лице уже нет. Но бесцветные губы поджаты так же, и пустые глаза смотрят так же, как на портрете.

– Пётр Воронов, – говорит Сергей.

Те, кто поставил его на ноги, выходят из-за спины, и Сергей хмуро кивает. Конечно. Макс и Рыба. Лица обоих такие же деревянные, как у Галины Михайловны. Серёжа отворачивается. Макс-то почти не изменился, но видеть Рыбу без привычных ужимок...

– ...я твой хозяин... – с присвистом вырывается из слегка приоткрывшегося рта кукловода. – ...называй меня хозяином... мой герой...

Кожа на руках мертвеца давно стёрлась, обнажив жёлтые кости, и на каждый палец намотано по нити. Нити ложатся на пол, где каждая разделяется на ещё десять, чуть толще, а те в свою очередь ещё на десять ещё толще... чем это заканчивается, Серёжа уже видел. Каждый палец кукловода постоянно подрагивает, отдавая новые приказы марионеткам.

– Что с ней? – спрашивает Сергей.

Кукловод делает шаг в сторону. Сергей вскрикивает, видя Ингу, и бросается к ней. Девушка жива, но лежит без сознания – и без кресла, прислонённая к чему-то спиной.

Только сейчас Сергей осматривается. Стены и своды помещения отделаны белым мрамором. В центре, на небольшом постаменте, такой же мраморный саркофаг. Подле него и лежит Инга.

Склеп Воронова.

Разбудить Ингу не выходит. Озлобленный, Серёжа встаёт. Нужно что-то делать. Потянуть время.

– Как ты управляешь ими? – спрашивает, кивая на Макса с Рыбой.

– ...не знаю... – каждая фраза даётся кукловоду с заметным трудом, – ...научился после смерти... это мои земли... значит, и мои люди... пусть вы меня едва помните... я не могу вас отпустить...

– Но зачем тебе герой?

Дохлая рожа безразлична. Лишь костяные пальцы продолжают свою пляску, да смотрят стеклянными глазами бывшие друзья.

– ...много персонажей... – наконец вырывается из белёсых губ, – ...нет героя...

Сергей кивает, внезапно понимая кукловода. В городе пятьсот тысяч жителей. Пятьсот тысяч пьес. В течение многих поколений. Серёжа написал сто семьдесят шесть сценариев, и уже на тридцать седьмом начал чувствовать, что повторяется. Любой новый челлендж напоминал старые, всё хотелось чего-то другого, но не было ни идей, ни ресурсов. Каково же приходилось Воронову?

– Значит, ты выбрал меня своим героем? – спрашивает Сергей. Кукловод молчит. – Интересный выбор. С другой стороны, мне хватило сил освободиться от твоих пут, а это действительно чего-то стоит. Неудивительно, что ты сначала боялся меня и мешал... Что?

Челюсти кукловода раскрываются так, что видно пустой провал на месте давно сгнившего рта. Оттуда звучит нечто, похожее на предсмертный кашель. Серёжа невольно оборачивается на Ингу, но та продолжает мирно лежать. Лишь вздымается тихонько грудь.

– ...ты меня насмешил...

Внезапно рождается план. Почти идеальный, но... как же много «но».

– ...начинаем... – Кукловод нетерпеливо встряхивает ладонью, и Макс и Рыба, о которых Сергей уже забыл, оживают, надвигаясь на своего бывшего товарища.

– Не смей, – шепчет Серёжа.

Здоровяк делает первый выпад. Сергей успевает сместиться в сторону, и удар приходится в воздух. Следом набрасывается Рыба – без всякой техники, лишь бы повалить с наскока. Серёжа вновь уворачивается. Он не дерётся с друзьями. Даже бывшими.

Второй удар Макса всё же находит цель. Челюсть отзывается болью, на язык падает осколок зуба. Серёжа сплёвывает и пытается уйти здоровяку за спину, но тот уже хватает его за грудки и припечатывает к стене.

– Макс... ты не хочешь этого! Очнись же!

Макс молча швыряет его на мраморный гроб. Падая, Серёжа подворачивает левое запястье.

Рыба стаскивает Сергея с гроба и остервенело лупит по лицу. Бывший друг успевает нанести с десяток ударов, после чего вдруг оседает на пол, а на его месте появляется Инга, с удивлением рассматривающая собственный кулак.

– Как ты его?.. – спрашивает Серёжа, но вместо ответа девушка обнимает его. – Ну всё, отпусти.

– Не так быстро... – цедит Инга, и Серёжа вспоминает, что она без кресла, да ещё и потеряла много сил.

Сергей помогает ей сесть и поднимается с пола. Макс и Воронов стоят плечом к плечу с бессмысленными лицами, но бросать свою марионетку в новую атаку кукловод не спешит. Пустые зрачки будто рассорились – один смотрит вбок, другой закатился. Кажется, что-то отвлекло мертвеца.

Это шанс. Сейчас или никогда.

Сергей наклоняется и отстёгивает кинжал от голени. Бессмысленно крича, летит на кукловода, но Макс невозможно быстрым для человека движением стискивает запястье свободной руки – левой, подвёрнутой. То взрывается фонтаном боли.

– Серый, Серый, – причитает здоровяк. Нить из его затылка дёргается в такт словам. – Ты очень развеселил Петра Сергеевича. Неужели ты считаешь нашего хозяина таким слабым, что он мог позволить чему-то случиться самому по себе?

Сергей сперва ничего не понимает, а затем отчаянно стонет.

Позволить чему-то случиться самому по себе.

Мне хватило сил освободиться от твоих пут.

Смех, похожий на хрип умирающего.

Зачем тебе герой?

Нити ослабевают, и Макс, выпустив руку Сергея, падает замертво рядом с Рыбой. Конечно. Они отыграли свою роль. Заставили сражаться... и окончательно обезоружили.

Мёртвые глаза снова смотрят на Сергея. Мёртвые, они всё равно торжествуют.

– Ты с самого начала хотел этого, – шепчет Серёжа. – Специально отпустил меня, чтобы я начал сомневаться, бороться?

Ничто. Ничто и никогда он не делал сам, своей волей. Перестав быть марионеткой, он остался частью постановки. Даже Инга появилась в жизни Сергея для того, чтобы привести его сюда, к кульминации.

– Ты хотел, чтобы я поверил, будто свободен, но всё это оставалось твоим планом. Именно для этого тебе нужен был герой. Герой, которого...

– Серёжа, не смей! – кричит Инга.

Кинжал летит в сторону.

– ...ты сломил, – заканчивает Серёжа.

Уголки сухих губ поднимаются в улыбке. Должно быть, первая за годы или десятилетия. Всё кончено. Идеальный финал. Кукловод поставил свою лучшую пьесу.

– ...я жду...

Сергей покорно кивает. Инга что-то кричит, но он не слышит её. Ведь он не любит её. Куклы любят только своего хозяина.

Серёжа медленно опускается. Сначала на одно колено...

...Брошенный клинок приземляется рядом с Ингой. Не раздумывая, она хватает кинжал и ползёт на руках к кукловоду. Тяжело, но ей не привыкать.

Воронов не замечает, как Инга дёргает его за ногу. Мертвец валится на каменный пол, а Инга хватает его правую руку и обрубает кинжалом каждую нить, вмиг рассыпающуюся в прах вместе со своими многочисленными продолжениями. То же самое Инга проделывает с левой рукой.

– ...нет... нет... нет... глупая девчонка...

Кукловод кое-как высвобождается из её хватки и тянется, надеясь схватить последнюю оставшуюся нить, однако костяные пальцы сжимают пустоту. Воронов вскидывает по-волчьи голову и издаёт протяжный вой. И Серёжа, и очнувшиеся Макс с Рыбой забиваются в угол и зажимают уши руками.

Инге хочется бежать, прятаться, но она не может никуда бежать без кресла, поэтому просто всаживает лезвие в лысую черепушку. Склеп заполняет чёрная, вонючая пыль. Инга кашляет и трёт глаза. Наконец пелена рассеивается, и остаётся лишь изъеденный молью фрак в куче праха да лежащий рядом кинжал с почерневшим лезвием.

* * *

Пацан в футболке Дзюбы отправляет мяч в дальнюю «девятку», не оставляя вратарю шансов, и другие ребята наваливаются на него жизнерадостной кучей-малой.

– Ещё чипсы? – Серёжа протягивает пачку Инге. Та достаёт ломтик и хрустит им.

Они сидят на скамейке в лучах июньского заката. Сергей предлагал Инге остаться в кресле, но ей не понравилось, что между ними будут подлокотники.

– Раньше никогда не смотрела футбол, – признаётся девушка. – Даже чемпионат мира. А на них бы глядела. Но только с тобой.

– Ничего, – хмыкает Серёжа. – Я тебя приучу к настоящей игре, а не этому... Хотя тот парень в лазурной футболке неплох.

– Зануда, – смеётся Инга и кладёт голову ему на плечо.

– Как бабушка?

– Курить больше не хочет. Правда, всё равно рисует. Говорит – привыкла. А как Алиса?

– Хорошо. Рыб... Сёмкин брат месяц за её компьютером следит. Она с Гошей порвала насовсем. И с парнями снова дружим, и родители добрее стали... в общем...

Он хлопает себя по лбу.

– Забыл тебе сказать. Мария Викторовна сегодня звонила. В сентябре в универе, куда я хочу поступать, будет олимпиада по русскому для школьников. Призеры смогут поступить на бюджет без экзаменов. Она меня уже записала от нашей школы.

Инга прижимается к нему крепче, попискивая от восторга. Политех больше не закрывают, да и никакого ТРЦ во дворе тоже не будет.

– Значит, всё наладилось?

– Не знаю, – мрачнеет Серёжа. – Ведь он всё-таки почти добился своего. Я стоял на одном колене перед ним. Герой, который сам поклонился ему.

– Сергей! – Девушка отстраняется и смотрит на него, как на сумасшедшего. – Брось. Он манипулировал тобой. Пусть делал это без своих марионеточных нитей... у тех девчонок их тоже не было, когда они подбивали меня лезть на дерево.

Серёжа хочет возразить, но ему мешает долгий поцелуй. Что-то свистит мимо уха, и слышен грохот. Надо бы посмотреть. Только ещё минутку...

...Пацан в футболке Дзюбы выбегает с «коробки» и поднимает инвалидное кресло, опрокинутое улетевшим мячом. Хочет извиниться перед парой зрителей на скамейке, но те целуются – так долго, что не ясно, чем дышат. Пожав плечами, пацан возвращается на «коробку» и сразу забывает о влюблённых, устремляясь в новую атаку.