Ох, деточка, милая, где же ты, где? В каком сидишь тёмном подвале, страдая, страдая, страдая?

 

Крысы. Тонны. Миллионы. Бегают рядом, грызутся. Это твоя расплата? Сырость, клетка, мрак. Что сделала несчастная деточка, та, которая так любила сиянье северное да сумрак после заката?

 

Может, убивала людей и царей? Может, чудовищные колдовала проклятья? Иль силой страшной, милая, ты наделена, да такой, что везде некстати? Что же? Что же не так, родная?

 

А может быть просто, милая деточка, красива ты очень...

 

Глаза, что две звёздочки в небе: блестят, искрятся, смеются и душу цепляют, и падаешь вниз в эти звёзды, в эту глубокую бездну. Длинные волосы, тёмные, чёрные, белая кожа – русалка. А губы алые-алые, точно пожара зарево. И пленяешь ты сотни мужчин, пленяешь...

 

Что я могу о тебе рассказать?

 

***

 

Родилась милая деточка в холодный, жестокий, буйный да ветреный, но мягкий и тёплый – где как – в переменчивый март-месяц. Родилась на далёком острове в метель, в непогоду, в юрте, в семье оленевода да в старом, древнем роду. Росла девочка красивой, помогала всем и во всем. День за днём. Не налюбуешься.

 

– Ах, какое личико! Глазки из агата. Ах, какие рученьки! Как ткут красиво, вышивают! Сиди в юрте, лапушка.

 

А по ночам деточка смотрела из приоткрытого полога на сияние северное. Хотела, милая, помнишь? Чуда, исканий.

 

Не сидеть все время в юрте, а идти на край света, в далёкие дали. И ярко, ярко пылали, искрились глаза – не чёрный агат, мутный, холодный, а горячие звёзды на ночном небосклоне, на просторе.

 

Ждала ты охотников, рыбаков, каждый вечер ждала, чтобы слушать истории.

 

Деточка, зачем тебе это надо было?

 

Был в охотниках юноша. Знатный. Понравилась, милая, ты ему на беду. Решил он жениться, как станет деточка старше. Нарожает детишек, и заживут семьёй навеки. Был не дурак, не урод. Да и силой немалой наделён. Сговорились родители.

 

Не хотела того милая. Но и слова поперёк сказать не смела.

 

– Замуж за Ирфера Сильного пойдёшь.

– Но...

– Что тебе не нравится, лапушка?

– Я... хочу белый свет увидать.

– Хорошая шутка, милая.

 

Молчала в ответ она, а внутри бушевали шторма.

 

Снились ей места далёкие. Пустыни дикие, моря глубокие. Города, цари и войны. Путешествия, замки каменные, драконы величественные. Любовь настоящая, единственная, вечная.

Не знали мать и отец, что по ночам их милая лапушка читает сувенир из заморских земель – книги. Те, у которых язык непонятен был, те, что были для костра про запас.

 

***

 

Милая деточка сбежала ночью из дома.

 

Не взяла котомку, даже еды не приберегла – всё в спешке. Из одежды, что нашла потеплее, то надела.

Ходила меж юрт, тревожилась. Так нелепо это всё: сбежать от судьбы.

 

Но переступила чрез себя, вышла за границу поселения. Раз шажок, два. Три.

 

Отходила всё дальше от дома. Снег под ногами хрустел, холодно было. Олени удивлённо глядели вслед.

 

Как прекрасна ночь на Севере! Морозная, холодная, ледяная, но такая красивая!

 

Сияние северное по небу пляшет, переливаясь яркими, красивыми оттенками всевозможными. Звёзды ему вторят, мигают сквозь сумрак ночной.

И ветер играет на флейте.

 

Смотрит на всё это милая деточка, и бьётся сердечко сильней.

 

Долго шла она. Казалось... вечность.

 

Замёрзла. Посинели губы, стали алыми щёки. Дрожь охватила тело. Руки и ноги словно окаменели, не слушались.

 

Ночь северная, красивая ночь. Охотлива она до сна вечного.

 

Как ещё долго идти деточка будет? Не лучше ль назад повернуть?

Винит себя лапушка за безрассудность.

 

Но что это? Вдалеке где-то начал виднеться дым зелёный.

 

Подходит деточка, на помощь надеется. Но больше всего любопытно ей. Что за дым зелёный? Видит она: юрта.

 

Страшно, но в то же время холодно и хочется, хочется полог поднять и зайти. Что там?

 

Вдруг голос раздался. Ветхий и нудный.

 

– Чего стоишь? Заходи, замёрзнешь насмерть, дура.

 

Переступила порог милая деточка.

 

В юрте пахло травами.

 

Ветка черёмухи, ромашка сушёная, зверобой и ландыш бирюзовый. Здесь, на Севере.

 

Над костром в центре юрты котёл висел, в нём жижа зелёная варилась. В углу лежанка меховая, а рядом три статуэтки деревянных. По всей юрте бусы, грибы, травы развешаны, зелья стояли.

 

Но было здесь то, что удивило деточку больше всего. Книги драгоценные! Много, да ещё какие. Всякие-разные: древние, новые, в красной обложке и в чёрной, толстые, тонкие, огромные – длиною по локоть – и совсем крошечные, с украшениями и без. Здесь, в краю диком, на Севере.

 

А рядом с книгами стояла женщина с волосами седыми, распущенными. До пят.

Курила длинную трубку.

Одета была в платье тёплое, пёстрое, в орнаментах все. На шее – бусы, на руках – цепочки золотые.

 

– Чего вылупилась, а? Кто ж так путешествует, ну? Раздевайся, садись ближе к теплу.

Сняв одежду верхнюю, приняв из рук ветхих и добрых отвар тёплый, спрашивает деточка:

– Кто вы?

 

Докурив трубку, убрала её медленно женщина пёстрая и начала подбрасывать в котёл грибы разные.

 

Отвечает, намекая словно:

– Я? М-м... Отшельница, которая любит одиночество.

– Вы ведунья?

Молчание.

– Ведунья, но разве они не могут любить одиночество? Лучше скажи, кто ты, дурочка безрассудная. Иногда и я хочу поболтать.

 

Рассказала милая деточка свою историю, пока что короткую.

 

– Ну, дурочка точно. Скажи «нет» хоть раз, а там по накатанной. Делай то, что желаешь, и будешь навеки свободной. Но одеваться! Одеваться тепло надо. Тьфу!

 

– Сказать «нет»?.. Но... Ладно.

Молчание. Треск поленьев в костре.

– Погадайте мне, госпожа ведунья, пожалуйста.

– Нет.

– Почему?

– Гадания – мрак.

Сидят, пьют отвар из трав.

 

– Откуда столько книг у вас, госпожа ведунья?

– Приносят все кто ни попадя в обмен на ландыши бирюзовые, что излечивают от всех болезней. Эти ландыши редко где растут. А у меня... знаю я один порошок, каждый день – новый цветок.

 

И верно. В углу стоит горшочек позолоченный с землицей, а в нём – цветок. С бутоном нераспустившимся.

Сияет горшочек, взгляд притягивает.

 

– Говорят, эти ландыши – запретны. В них скрыто проклятье. И рвать их до полуночи и после полуночи все равно, что кликать беду.

 

Помолчала немного ведунья.

 

– Однако то – враки. Беда – не беда. Испытание.

 

Загорелись глаза, горячие звёзды. Что? Что это значит? После испытания... свобода?

 

– Я... хочу сорвать его.

 

Ни звука, ни слова.

 

Улыбнулась ведунья. Кивнула головой, мол, рви.

Хищно блеснули белёсые, поддёрнутые дымкой глаза – только сейчас заметила милая деточка – слепа та, которая всё на свете ведает.

Действие... ландыша?

 

– Вы счастливы, госпожа ведунья?

– Да, пожалуй.

 

И решилась деточка!

 

Хруст сломанного стебля прозвенел в тишине.

Сорвала цветок, бирюзовый ландыш, крошка!

 

Испытание? Что будет дальше?

 

Засуетилась женщина-ведунья, заволновалась, кости игральные достала, достала карты.

 

– Садись ближе! Немедля. Погадаю.

 

Тасовала колоду движением ловких пальцев; громом цепочек и бус гипнотизировала.

 

Раз! Два! Три!

– Покажи мне судьбу девы юной!

 

Дым зелёный по юрте зашипел. Искры! Тени забегали по шатающимся стенам!

 

Застыла ведунья, закрыла глаза. В статую мраморную превратилась, лишь белые волосы трепетали. Глас раздался:

 

«Будешь ты прекрасна,

Я вижу впереди.

Будешь ты несчастна,

Я вижу впереди.

 

Не бойся ничего!

Не предавай своего!

Ландыш бирюзовый -

Спасенье твоё!»

 

Упала замертво милая деточка.

 

***

 

Где-то на окраине мира, вся в снегу юрта стояла. На флейте северный ветер играл.

 

В ту юрту гость – приятель хозяйки её – залетел как-то.

Звенят колокольчики, насмешливый голос звучит:

– Болен я скукой, госпожа Белая Ведунья. Есть ли спасенье?

Накурено. Всё в дыму.

Это курит ведунья трубку свою, задумавшись. Сквозь гостя смотрит. Словно в будущее глядит.

– Зачем припёрся?

Рассмеялся гость.

– С приятельницей старой и мудрой поболтать. Ну, что? А сегодня нашла от скуки спасенье?

 

Проходит он чрез порог.

– Дармоед... Эй! Под ноги смотри. Видишь – тело валяется.

– Кто это?

– Милая деточка. Через три года стукнет 16 ей лет. Начнётся веселье!

Молчание.

– Красива.

– Её проблема.

 

Дым выдыхает ведунья в юрте накуренной.

– Знаешь что? Забирай мой горшок, в котором растут мои ландыши бирюзовые. Забирай порошок, что заставляет прорастать целебный цветок. И уходи. Кроме лекарств у меня ничего нет! Уходи немедленно! Надоел.

– От скуки не спасёт цветка лечение, госпожа Белая Ведунья.

А в голосе звон колокольчиков, игра флейты, насмешка.

– Надоел, дармоед! Сколько лет невозможного просишь, ну.

– Что поделать...

Задумался гость, посмотрел на юную девушку.

– Говоришь, исполнится 16 лет и будет веселье?

– Да. О! Погоди, дармоед! А так ведь всё может выйти, о-хо-хо!

 

Бросилась вон из юрты ведунья, рыться в снегу начала. Достала сундук, обратно зашла, приговаривая: «Что же получится, что же получится?».

 

Гость насмешливый ошеломлённо стоит. В левую руку вложила ему Белая Ведунья, старая его приятельница, горшок позолоченный и порошок. В правую – шар магический, что земли показывает разные, круглые очки из тонкого стекла, белый платочек, эликсир фиолетовый да куклу в красной накидке.

 

– Раскидай по свету белому то, что в правой руке. Следи за этими вещами. Тому, кто встретится со всеми ними, отдай горшок позолоченный. Не раньше! А то наказан будешь, Ветер северный.

Молчит тот задумчиво.

– Зачем тебе это нужно?

– Узнаешь.

– А если не выполню твою просьбу, ничего не раскидаю?

Прищурилась ведунья. Расхохоталась

– Скучно тебе. Ещё как раскидаешь!

 

Где-то на окраине мира, вся в снегу юрта стояла. На флейте северный ветер играл.

 

***

 

Проснулась дома следующим утром милая деточка и молвит:

 

– Ах, странный был сон!

 

***

 

Шли годы...

 

Спорили долго мать и отец с милой деточкой о свадьбе. Однако лапушка так и не смогла добиться своего. «Нет» не сказала.

 

Шли годы...

 

Росла такою красавицей милая деточка!

 

И вот, в один чудесный день...

 

Грянуло бурей 16 ей лет. Праздник языческий грянул! И костёр большой разложил древний род из ценного дерева, из драгоценных книг. Тех самых, что читала деточка. Куклу сжигать в красной накидке надо.

 

Средь оленей, снега, знакомых лиц, под руку с женихом-охотником шла нарядная милая... дева уже. С куклой в руках.

 

– О, огонь! Повелитель мой, друг! Очисти же душу и сердце. Стала я старше. Имя мне дай!

 

Пламени языки до небес достают. Бросили куклу нежные руки. Треск и шёпот огня раздался по округе. Закричал кто-то вдали. А-а-а!..

 

Удивились люди, переглянулись.

 

– Агна! Агна! Агна имя твоё!

 

Свободная, значит. Какая насмешка!

 

Осталось только прыгнуть сквозь языки. Жаркий огонь.

 

Смотрит милая Агна на пламя и прыгать не хочет через него. Один шаг и навсегда холодный агат застынет в глазах. В юрте до смерти хозяйка. Безвольна, безвольна, безвольна...

 

Сейчас сказать «нет» уж поздно.

 

Сверкнули очи, горячие звёзды! Нет! О, повелитель огонь! Ни за что! Хочешь, тело сожри, а женой ни чьей быть не желаю! Разбежалась. Прыгнула. Словно с утёса скалы. Чтобы смерть свою найти.

 

Но в последней момент мысль о светлой любви, приключениях, о величественных драконах из книжек заставила решимость её рассыпаться в прах. Взмолилась вихрю морскому Агна. Унеси далеко, мол, меня.

 

Лизал пятки огонь. Но...

 

Не приземлилась она в горячее пламя. Осталось целым прекрасное, юное тело.

 

Отобрала у огня его Агну-красавицу наглая гарпия – прислужница шторма и бури. Подхватила, словно пёрышко, деву милую когтями цепкими и полетела на юга, чрез океан ледяной и моря. Только визг звериный женщины-птицы после эхом уши терзал.

 

Покинула милая деточка остров снежный. Вперёд к горизонту! И что ж, если никогда не стать ей юрты хозяйкой, не увидеть сияния северного из-под полога приоткрытого? Что пожелала, то сбылось. К лучшему ль, Агна?

 

***

 

Долго летели они. Мелькали перед глазами леса густые, пустыни рыжие.

Милая деточка больше терпеть не могла неизвестности...

 

– Скажи, женщина-птица, для чего похитила ты меня?

Прищурилась тварь мифическая, заклокотала.

 

– Молчи! Красивая больно. Супругою станешь хозяина нашего. И носа не высунешь из замка каменного!

 

И Агна вниз смотрит – поля бескрайние, колосья шелестят, светом солнечным наливаются. Привольные края!

 

В замок каменный?

 

Заплакала Агна.

Ты думала, что свободна навеки, раз имя такое дано? Не верится, милая, в это.

 

Долго ли коротко – уж замок виднеется. Близко.

 

А там...

 

«Жених» был не молод уже. Сребрились виски. Безжалостен, коварен и властен – королевских кровей средний сын. Жуткий тиран! Мифических тварей скупал он в рабы. Бил до смерти прислугу. Пытал жутко, кроваво: по порученью иль по желанью. Собственноручно казнил, пресекая безжалостно жизни. Звали его Даармонт.

 

И вот захотелось на пятом десятке, красивую, чистую, светлую девушку в жены взять. Юность её загубить. Злодей. Выискал сферу, что земли показывает разные. Долго смотрел, наблюдал, искал. И вот, наткнулся на деву северную – ныне Агну. Свободную! Ха!

 

Но вернёмся-ка к Агне. Там! Милую деточку уж выпустила из лап цепких гарпия, прислужница вихря морского.

 

Не верится, но... теплится где-то. Теплится внутри надежда, что всё не так плохо. Что отпустят её. Смотрит Агна. Взглядом просит.

 

Подвела женщина-птица её к Даармонту. Безжалостен тот:

– Станешь супругой моей, красавица.

 

Как хищник, без шума подкрался он к ней, под рученьки взял. Повёл в палаты, улыбаясь.

 

– Отпустите меня. Умоляю.

Внезапно гроза разыгралась. Что это? Нет, не гроза? Смех. Это смех Даармонта.

– Глупая, наивная, девица красная. Кто ж добровольно выкинет чистейшей красоты бриллиант?

Тучи собираются. Дождь нагрянет. Гроза и гром. Милая деточка мнётся.

– Но я... не хочу тут быть.

Удивился Даармонт.

– Что ты, девица. Это ж никого не волнует. Скоро свадьба. Все подготовил: платье, обряд свадебный, столы праздничные, комнату нашу. Уж гостей созвал. Скоро, скоро, красавица.

– Но...

Сверкнули хищника глаза. Злится он.

– Слишком много болтаешь. Молчать.

Что ни слово – то рык.

 

Трепетнули ресницы беззащитной лани, всколыхнулось возмущённо сердечко. И тут же решительно. Милая деточка! Нахмурилась.

 

– Нет, не желаю.

 

Но что значат слова?.. Перед Агной с занесённой для удара рукой стоял человек ли? Демон. Злодей. Раздувались ноздри его, глаза наливались кровью, а внутри бурлила лава. Слишком много слов поперёк.

 

Но не дёрнулась Агна.

 

– То не вопрос был, приказ. В башню смутьянку! В заточенье! На хлеб и воду, да вместо лежанки – солому. Месяц иль два? Всё равно станешь моей!

 

Ах, так? От бессилья, обиды и злобы дрожат хрупкие плечи. Вцепилась пальцами в пол каменной клетки, сидит на соломе. Молвит страшным голосом деточка.

– Нет. Не бывать тому. Хоть пытайте меня, а не дамся! Сбегу иль умру, а тут не останусь.

 

***

 

День за днём идёт. Сыро, промозгло в башне каменной. Страх. День за днём со двора – крики безумные да вопли ужасные. Сквозь решётку смотрит Агна, видит картину кровавую. Дьявол, злодей Даармонт пытает тварей разумных, зверей да людей: князей и вельмож, горожан и рабов. Главный палач! Пыточник! Средний сын королевских кровей Даармонт.

 

Никого не жалеет. Нещадно стегает кнутом железным истерзанные в клочья спины и души. Калечит, калечит, кости ломает и плоть выдирает щипцами, в огне раскалёнными. Смрадный запах, слёзы, стоны, а затем... глаза безжизненные и несчастные: «Добейте ж, поскорей!". И много, много крови. Мучений. И смерти.

 

День за днём слушает Агна вопли и дикие крики. Держится сильная милая деточка. Сожмётся в комочек, уши в ладошки – несчастная лань. Не слышит ни звука – лишь биение сердца. Отчаялась. Куда бежишь сердечко? В далёкие дали? За моря, за леса? Хочешь свободы? А веришь ли сказкам из книжек?..

 

Держится Агна. Каждый день ночи ждёт. Ведь в темноте друг её переменчивый. Ветер, что песню северную поёт чрез прутья решётки – светлое время. Переливается флейта, раздаётся перезвон колокольчиков. И слова: неуловимый шёпот!

 

– «Спой же в ответ...»

Но ни вихрем морским, ни бурей мятежной, а лёгким зефиром. И сердце чисто, и сердце верит.

 

Держится Агна.

 

Неделя прошла. Беда!

Устал ждать Даармонт.

День за днём после кровавой работы, заходит в башню мясник по ночам, смотрит на Агну, обещает богатство, почёт, сладкую жизнь! То грубо ударит, то ласковым словом швырнёт. И смотрит, и смотрит, словно щипцами хочет вытащить безвольное «да, господин, я согласна».

 

Опухло красивое личико от слёз да оплеух. Ночь. Ветер, друг родной, где ты?..

 

Сидит Даармонт. По ту сторону решётки.

 

– Завтра согласье, не дашь – отправлю на плаху. На казнь. Плевать, что красива – терпению предел!

Сказал, дверью хлопнул. Ушёл.

 

Что ж делать.

 

Смотрит сквозь прутья решётки в окно, печальная Агна. Ночь. Там где-то сияние северное, там, на родной стороне. Где костёр до небес и приоткрыт полог юрты.

 

Видимо, так сложилась судьба?..

 

Смирилась Агна со смертью.

Поёт Ветер северный за окном. Друг её переменчивый. Не ведает он, что скоро, очень скоро! Казнят милую деточку. Поёт и едва слышно говорит: «Спой же в ответ...».

 

Умиляется Агна. Нравится, нравится ей этот родной перезвон колокольчиков. Совсем тихо шепчут алые губы:

 

"Ах, Ветер, друг ты мой! Спасибо, что был! Если б могла, желанье любое исполнить твоё в благодарность...»

 

И тут запела Агна песню!

 

Голос чудный раздался по залам, сквозь решётки и толщи стен достигая сердец, что без надежды, без чувств, без мысли свободной! Бубна звоном печальным, барабаном глухим он отражался от стен. И было в нём что-то мятежно-великое, печально-тревожное. Пленительное.

 

Застыли люди и звери.

 

«Ла-ла-ла лай хе ла-ла-ла!

Ах, обещана, Ветер Северный!

Обещана в жертву!

На-ран-ка-на!..

Защити меня, братец преданный!

Защити, дай силу!

Лай хе ла-ла-ла лай хе

Ла-ла-ла!»

 

Словно вино голос льётся, утопает замок в тишине.

 

«Что такое? Кто на части рвётся?».

Так думают люди истерзанные.

 

«Госпожа, кто над вами смеётся?».

Разумные твари, звери и птицы, не поняв ни слова, навстречу идут. Цепи ломая! Ломая замки! На голос жалостливый, на помощь. И сердца загораются от ветра зефирного до шквальных порывов. Тысячи глаз, тысячи лиц, послушавшись зова, идут. Вперёд!

 

И рождается что-то! Воздушное, новое! Надежда. Да, она.

 

Смотрит Агна в окно – а там уж войско стоит! Кто ж привёл их сюда, кто голос пленительный разнёс по лесам и дорогам, по камерам, тюрьмам, по коридорам да залам?

 

Ветер – друг её переменчивый.

 

Смотрит и видит, что за решёткой клетки каменной слуги стоят да живность мифическая. И женщина-птица, гарпия, прислужница вихрей морских, шторма и бури. С ключами от двери тюремной стоит. Плачет от счастья.

 

– Спасибо, сестрица! Прости, за слова дурные, за похищенье. Сердце очерствело, заросло паутиной. Прости и спасибо, спасительница.

 

Милая деточка, помощь пришла! Иди же на волю! Что это? Что это? Крик? Смех? Убили злодея! Разбили и шар магический, что земли показывает разные. Твари мифические, люди и звери растерзали в клочья тело Даармонта да прочь его из окна башни каменной, высокой. Разбилось на части, изувечилось. Лежит в крови на мощёной дороге.

 

Зачем, зачем же ты плачешь, родная? Жалко его?

Зато ты свободна!

 

***

 

Прошёл месяц без малого, идёт Агна через поля бескрайние, на небо ночное любуется. Куда путь держит милая, оставив все воспоминанья, что нашли её в замке? Кто знает...

 

Перед этими полями путь лежал её через город.

 

Как прошла чрез городские ворота, споткнулась, упала – все взгляды к ней.

Неуверенность почувствовала Агна: словно зверушку диковинную в перья и стразы нарядили, да пошли по домам – представления показывать. И взгляды, эти взгляды... воткнулись сотнею огней.

 

Встала с колен, лицо закрыла капюшона тенью. Волосы чёрные – шёлк – спрятала под плащ.

 

И пошла дальше.

 

Лишь иногда снимала накидку: чтоб спеть чудную песню – денег на еду заработать.

 

А после пения всегда слышался ей писк крысиный. Не предавала значения этому деточка. Зря, наверное?

 

Шла дальше.

 

Видела Агна в граде том диковинки разные, книги древние, людей непохожих друг на друга. И радовалась она, как никогда не радовалась – всё ново. Всё так волнует сердечко. И горят глаза, горячие звёзды.

 

Как-то раз турнир королевский посетила Агна. В каждом закоулочке побывала, обо всём расспросила заранее. Посмотрела на дам разнаряженных, на рыцарей в латах.

Слухи послушала о Рагнаре и Ригинге, которые оба в турнире за даму головы сложили. Удивилась немного.

 

Начался турнир.

 

Всё ничего, да только в том беда, что тайком пробралась она: не представившись, лица не предъявив. На первый ряд затесалась чудом.

Сидит тихо, затаилась, смотрит.

 

Вот, с двух сторон, копья взяв, вскочив на лошадей, с места сорвались два благородных джентльмена. Понеслись друг на друга.

 

Что будет дальше?

Агна тихонько свесилась через ограждение. В этом вся она. Любопытно и точка.

 

Вдруг кто-то сзади толкнул, и деточка с первого ряда трибуны вниз свалилась!

Зацепилась рукой... но сорвалась.

 

Прямо под ноги взмыленных коней.

Под копья рыцарей благородных.

 

Закричала толпа!

 

Воины в латах – лошадей на дыбы. Притормозить бы скорее!

Едва успели.

 

Только копытами подняли облако пыли.

 

Спала с Агны накидка, прелестное личико миру явив.

Тишина.

Встаёт деточка. Среди пыли, песка, расфуфыренных дам и железных лат так странно, просто и в то же время прелестно смотрится Агна.

 

В восторге рыцари, о битвах, дуэлях, чести да верности которые думают много.

– Милая дама, готов за вашу руку драться.

Говорит один.

– Принимаю, ваш вызов, милорд.

Говорит другой.

 

А у дамы спросить?

 

Заревели трибуны.

 

Смотрит Агна на них и вздыхает.

 

В пыль свалился белый платок. По обычаю в дуэли за сердце дамы, именно он решает участь рыцарей благородных. Если милая деточка воину в латах в руку платок опустит – то милость, а если выкинет просто – и разговор вести с ним потом не пожелает.

 

Взяла Агна платок и остриём одного из копий надвое разорвала его.

 

Ахнула толпа. Тишина.

 

Молча, поспешно, накинула плащ и сбежала с турнира. Топот копыт послышалась, но Агна уже скрылась в лабиринте улиц.

Улыбалась тогда она и смотрела на голубое небо. Очень уж нравилась ей проделка такая. Смешили удивлённые лица рыцарей в шлемах с поднятым забралом...

 

***

 

Рядом совсем стрекочут сверчки. Зелень травы, ног босых касается. Бодрит.

Воздух свежий, ночной. Светлячки летают.

Ах, какое тихое время, как необъяснимо привольно в груди! Добежать бы до края света, достать до далёкой звёзды! Улыбается дева-русалка. Куда идёт? Не ведает.

 

Много ль времени прошло, а видит Агна – озеро. Глубокое-глубокое, чистое, прозрачное. Рыбки журчат. Спокойствие, тишь да гладь.

 

Звон колокольчиков прозвучал. Флейта. Кто-то смеётся?

 

Чуть поодаль озера – юноша! Фигура – мрамора статуя, сотканная из сиянья луны. Стоит в странных одеждах, тонкой работы из нитей-паутинок серебристых. Волосы его в сумраке платиной сверкают, в глазах синь океанских глубин – плещутся искорки смеха... А на лицо хитёр, словно лис. Машет рукой, незнакомец.

 

Пугливая деточка сморщила носик, шагнула назад, боязливо вопрос задала:

– Кто ты?

 

Но улыбается шутливо плут. Словно что-то знает такое!.. Проказник.

 

Рядом с ним стоит котомка странная, полуоткрытая. Блестит что-то там внутри позолоченное.

 

– Русалка, эй! Не узнаёшь ли меня?

 

Так странно, так странно! Удивляется Агна. Смотрит недоверчиво. Опасается. Но что-то... вдруг! Охватило сердечко. И любопытство снедает. Кто он такой, этот чудесный юноша? Таким знакомым кажется этот перезвон колокольчиков.

 

– Уж не ты ли?.. Не ты ли Ветер, друг мой переменчивый? Тот, кто песни мне пел? Боюсь ошибиться, ведь ветер... то природы шум.

 

А он молчит в ответ, улыбается.

 

– Русалка, а помнишь ландыши бирюзовые? Такие с белой каёмочкой.

 

Агна не понимает.

Тревога внезапно расти в груди начала. Что это? Что такое?

Смотрит на юношу, а тот что-то из котомки своей достаёт, что-то на позолоченный горшочек похожее.

 

– Не помнишь? Что ж, русалка, вспомни. И всё станет ясно. Это...

 

Но не успела дослушать, милая деточка!

Упала.

Внезапно разверзлась земля под ногами!

И тут же захлопнулась. Лишь удивлённое лицо того юноши перед глазами. Как же так?

 

***

 

Долго, долго падает Агна. Яма глубокая, тёмная, мрачная. Ни звука, ни слова – лишь свист в ушах. Куда, в какие дали летит деточка...

 

Тревожно. Словно нечто забытое давно сердце гложет, мол, вспомни меня. А если не вспомнишь, то будет... страшное будет.

 

Час прошёл, два. День. Вечность. Иль минута одна?.. А видит милая деточка: едва трепыхающийся фонаря огонь. Там, внизу, на дне.

 

Блюмс! На пузырь свалилась деточка, на подушки приземлилась. Потеряла сознание.

 

После открывает глаза, шум в голове, видит: пещера и крысы бегают. Тонны, миллионы. Сырость, клетка и мрак. А за клеткой странное что-то. Лаборатория целая: колбы, сосуды, хлам и странные жидкости. Стол обшарпанный, весь в царапинах и пятнах.

 

На стене пещеры грибы растут. В темноте светятся. Часы висят. Старые, с лаком потёртым. Тик-так!

 

Крысы всё бегают, бегают. Смотрят зловеще и словно говорят: «Попалась наивная дурочка! Пела с открытым лицом? Ходила с открытым лицом? Крысы всё видят, крысы всё знают! Знают, какое вкусное мяско под сладкой кожей!». И глазки их мелкие шныряют, шныряют. Серый океан. Пищит.

 

Рядом со столом... чучела.

И людей, и животных. И больше никого.

 

Глазам не верит Агна. Куда попала на сей раз?

 

Тик-так!

Вдруг слышатся гулкие шаги. Кто-то идёт, песенку смешливую напевая.

 

Из-за угла, из тёмного царства пещеры выходит карлик в круглых очках из тонкого стекла. На поясе куча связок, сотни ключей. Клетчатый костюм и золотые часы на цепочке.

Тик-так!

 

Подходит к столу, ножи достаёт. Аккуратно их чистит от крови следов. И точит.

И что-то мурлычет под нос.

 

– Влюблён! Влюблён! Тельце с-сладкое, как пирожок. Мамба-мамба!

 

Смотрит на него Агна и вдруг! Как засмеётся звонким девичьим переливчатым смехом.

 

– Да кто ты такой, чтоб тебя мне боятся!

И в слёзы.

 

Тишина.

Тик-так!

 

Подходит карлик к решётке и говорит:

– Мамба-мамба! Что, не страшишься смерти, с-сладкое тельце? Не страшись и дальше. Неиспуганную шкурку с-снимать легче.

 

Ловким движением рук карлик провернул неожиданно фокус. Просунул руку к деточке в клетку, за ухом отыскал цветок. Бирюзовый цветок, на ландыш похожий. Только похож? Да, ненастоящий.

Карлик потряс им и в вазу поставил.

 

Молчит Агна.

 

Тот цветок бирюзовый, тревогу смутную опять поднял в душе. Никуда не деться.

 

Крысы пищат.

 

Что делать не знает Агна. Но не может смириться.

 

Дальше сумасшедший карлик, измерив с ног до головы деточку милую, начал лепить её копию из глины.

Лепит день, два, а статуя все больше похожа на Агну. Стоит напротив и смотрит своими мёртвыми, пустыми глазницами, в свете пещерном. Страж.

 

– Моё лицо меня же пугает...

 

А вскоре занялся сумасшедший старик глазами, которые должны заменить две звёздочки в небе, горячие звёзды. Эти новые звёзды – искусственное стекло, без жизни, без звонкого гласа.

Лежат они на столе и смотрят в душу своими иссиня-чёрными зрачками. Пугают.

 

Срежут кожу. Оденут в неё статую. И будут навеки искусственны горячие звёзды.

 

Из неё хотят сделать чучело. Загнанный зверь – устала она уж быть им. Крысы пищат? Бирюзовые ландыши? Страданья, страданья, страданья? Как долго, как долго продлится всё это...

 

Много ли времени прошло, а статуя уж стояла готовая.

 

***

 

Как-то ночью... иль днём? Не знает уж Агна... просыпается милая деточка и видит вокруг неё гам, шум!

Не пещера – город подземный. С домами-тюрьмами. И она в этом городе.

Сверху цепи тяжёлые свисают.

Клетки стоят со зверьём самым разным: и волки серые, и медведи косолапы, и твари мифические – коих тут большинство.

 

Железные плиты – пол, а на них шкуры разложены – сушатся. Совсем новые – тоже.

 

Страшно стало Агне внезапно. В воспоминаньях каменная клетка у Даармонта кровавого, среднего сына королевских кровей. Те крики и стоны – страшный сон, который старалась позабыть Агна в стенах замка пустого.

 

Неужто и её, как тех людей, пытать будут? Кожу заживо сдирать? Или как самого Даармонта? Разорвут на клочки...

 

Внезапно сбоку рёв раздался неистовый.

 

Огонь! Жар! Красное пламя. Смотрит милая дева – а там! Там дракон! Жмурится – намордник на нём, пламя который сдерживает. Величиной с остров иль гору. В клетке.

Исполин. Огромный – так жаром и пышет – солнце. Чешуя золотая, из рубинов шипы, ноздри пар выдыхают!

 

Вскочила Агна. Стоит, двинуться, поверить не может. Что это? Сон? И только сердце быстро-быстро бьётся.

 

Как же ты рада, милая деточка, лучику света во всём этом мраке. Почти исполнилась мечта твоя!

 

– Можно дотронусь? – тихо, неслышно.

 

Так близко их клетки, жар ощущается, словно печка пылающая. Раз, два, три! Потухло пламя, жар исчез. Лишь ящер могущественный золотые крылья свои поправляет. Рубины шипов и отростков блистают.

 

Подошла милая Агна к краю клетки, к исполину-дракону: когти – по локоть! Крылья – небосвод! Мощный хвост возвышается, огромной змеёй извивается.

Вытянула руку деточка – тепло. Чешуйки золотые с ладошку: их много-много – море живое. Острые все, как бритва. Дышит дракон, словно механизм паровой, и бока раздуваются. Фш! Фш! И море золотое колышется.

А глаза – камень красный, драгоценный. Смотрит ими на Агну дракон величественный. Завораживает, в душу проникает.

 

А рядом с ним беззубая ящерка попискивает. Мелкая совсем: носится из угла в угол, едва достаёт Агне до колен. Иногда икает и искры огня выдыхает. Детёныш драконий. Факелочек.

 

Цепью прикреплён к решётке. Не сбежит.

 

Глаза-бусинки мигают, крылышки кожаные, тонкие трепещут. А чешуя? Капли-бриллиантики.

Смотрит так живо, так любопытно – словно отражение Агны самой.

 

И чуду такому предопределён печальный конец?..

 

В наморднике железном, в клетке зачарованной запечатан неистовый, величественный, печальный дракон и юный факел-дракончик.

 

– Не бойся, всё будет хорошо!

Гладит Агна его по шершавой чешуе.

 

Громкий звук, выстрел!

То ворота распахнулись.

 

Скрип колёс. На маленькой тележке не спеша въезжает карлик сумасшедший и что-то там напевает.

– Мамба-мамба! Как поживаете, мои с-сладенькие тельца?

 

Крысы лавиной вбегают в двери открытые.

 

Смотрят на Агну глаза бусинки, мол, страшно. Что сейчас будет?

 

А карлик сумасшедший медленно-медленно слезает и, ногами перебирая, подходит по очереди к клеткам.

 

– Чьё тельце сегодня разделаю? С-сладкие. Хм-м...

 

Крысы пищат: «Чьё сладкое мясцо достанется нам? Повкус-снее, получше!».

 

И Агна внезапно улыбнулась.

 

– Дракон могущественный, ты знаешь, что такое северное сияние?

 

Смотрят умные глаза на Агну. Вдруг голос низкий, бархатный раздаётся в мыслях. Медленно слова произносятся, шипят.

 

– Где-то в Северных землях над сушей, над морями и островами небо ночное в перламутровое платье одевается. Показывает его всем-всем. Смотрят на это платье люди, олени и живность помельче. А ты знаешь, что такое северное сияние, ч-человек?

 

– Знаю.

 

Тик-так!

 

– Слушай, ч-человек. Прочная и острая броня у меня. Оторви одну чешуйку, возьми себе.

 

Крысы пищат.

Отдирает чешуйку Агна, словно пень выкорчёвывает. Терпит дракон.

И факел-дракончик что-то попискивает.

 

– Дракон величественный, твой ли детёныш это?

– Детёныш? Нет. Подобрал в пустой пещере. Пустой по вине Нарамб'данта.

– Карлика?

– Да, ч-человек.

 

Подходит не больше получаса, но время долго тянется. Щёлкают двери в тюремном городке – зловещий карлик, Нарамб'дант, жертву себе выбирает.

Подходит к клеткам Агны, дракона могущественного и маленького дракончика-факела.

 

– Ну что ж, мои с-сладенькие... Остались лишь вы. Большой дракон, мамба-мамба, не долго ли? Нет, да, долго. Хм... девчонку? Пожалуй. Мамба-мамба!

 

Милая деточка крепко за спиной сжимает золотую чешуйку-кинжал.

 

Вдруг что-то икнуло, огонёк взметнулся. Факелочек-дракон фыркнул, моргнул глазами-бусинками.

 

– Мамба-мамба! Иль не девчонку? С-сладенькое тельце... на потом оставлю. С-сначала с-с ящерицей разберусь.

 

Нарамб'дант клетку открывает.

Крысы зловеще пищат.

 

Полыхнуло пламя величественного дракона. Злится он, что маленького дракончика загубить решил сумасшедший карлик.

 

Берёт за цепь факелочка-дракона Нарамб'дант, из клетки его вытаскивает. Доверчиво бредёт маленький факел.

 

– Не тронь его, эй, ты!

– Мамба-мамба!

 

Берёт нож Нарамб'дант и, резко взмахнув рукой, вонзает в спину его маленькому дракону. Аккурат рядом с шеей.

Проводит вдоль до хвоста. Кровь алая брызжет.

 

Бьётся в агонии факелок.

Ревёт от злости и отчаяния великий дракон.

 

Умоляет Агна:

– Пожалуйста! Не надо... Лучше порежь меня на куски!

Берёт чешуйку-кинжал дракона величественного и сквозь прутья решётки кидает. Но далеко, далеко стоит сумасшедший жестокий карлик Нарамб'дант. Упала чешуйка.

 

Пищит в муках дракоша. Заживо кожу снимают. Истерзанный, славный факелочек-малыш... как тебя жалко.

Огонь дракона и слёзы деточки милой, рёв дракона и злость. Всё смешалось.

 

Злые слёзы на щеках у Агны. Быстро и без сомнений выдирает ещё чешуйку-кинжал.

Но как же долго! Как же долго её выдирать!

 

Убит уж маленький факел-дракончик. От агонии, мук. И шкура рядом его.

 

Шум и писк.

 

Накинулась туча серая, крысы, на тело растерзанное. В мгновение ока сгрызли.

 

Закрыла Агна глаза, смотреть не может, сжимает в руках новую чешуйку-кинжал.

 

Сколько можно? Сколько можно боли и ей, и... другим?

Этот безумный хочет красоту? Чучел чудесных?

Не получит!

 

Кричит надломленный голос:

– Эй, ты! Палач в очках!

 

– С-сладкое тельце вякать решило? Мамба-мам... Ох-хо! С-стой, с-сладкое тельце!

 

– Ты думал, я стану терпеть? Подчиняться беспрекословно? Не стану. Смотри.

 

Гордый взгляд, кинжал в руке.

Испугался карлик, дверцу решётки отпирает. Но... поздно. Что же случилось?

 

Агна, покрепче чешуйку взяв, вонзила её в нежную кожу. По щеке алая кровь полилась.

– С-стой!

 

Проводит смелая деточка кинжалом золотым вдоль личика милого. Ей вовсе не больно. Кровь течёт, горят глаза, горячие звёзды. Шрам останется? Пусть. Зато, ха-ха-ха! Красота навеки исчезнет. Исчезнет проклятье!

 

Не тут-то было.

– Что ж... Жаль, с-сладкое тельце перестало быть с-сладким. Значит нам оно больше не нужно. Мамба-мамба!

 

Серая лавина врывается в клетку. К ногам Агны крысы прорываются. Карлик у входа стоит, смеётся, круглые очки из тонкого стекла поправляет.

 

Чувствует милая деточка, что бегают серые тушки хвостатые рядом. Когтями впиваются в кожу. Зубами.

 

«Ах, вкусное, нежное мяско!»

 

«Ну, уж нет» – решает Агна, бежит к выходу. С ног сбивает Нарамб'данта, хватает ключи и в клетку его толкает.

Закрывает злодея вместе с его помощниками – крысами.

 

Те, крови вкусив девичьей, не могут остановиться. Есть хотят.

 

Но Милая деточка не видит того. Спешит скорее-скорее освободить пленных! Так жалко становится, как представит, какая участь могла б их ждать. Как вспомнит факелочка-дракошу.

Всех освобождает: медведей ли, волков, тварей ли мифических – не трогает её никто. Все на выход спешат, отсюда подальше.

 

Освобождает Агна дракона. Величественный ящер крылатый говорит:

– Отвернись, ч-человек.

 

Подходит он к клетке деточки, там тело Нарамб'данта крысы пожирают. Вопит тот:

– С-стойте, крыс-сятки!

 

Смотрит на него золотой дракон, из ноздрей пар выдыхает. Так жаром и пышет.

 

По всей пещере в мыслях голос шипучий раздался:

– За все деяния свои получи по заслугам, ч-чудовще.

 

Открывает дракон огромную пасть и пламя и жар выдыхает. Прямо на клетку.

Рёв неистовый, гул. Яркие рыжие, жёлтые, красные языки жгут Нарамб'данта и слуг его, крыс.

 

Кричит он, пищат его слуги. Вопль ужаса над пещерой висит.

 

Однако ни один зверь мордой не двинул назад посмотреть. Уходит по домам звериная братия.

Ни одна тварь мифическая не смотрит обратно. Уходит по домам свободное племя.

Никому карлик не нужен, никому его не жалко.

 

Агна отвернулась, стоит. Много бед Нарамб'дант натворил.

 

Горит злодей, горят его крысы-приспешники, горит пещера.

 

Плавятся цепи.

 

***

 

– Нельзя отдавать раньше времени горшок позолоченный с порошком для посева бирюзового ландыша! Наказание ждёт того, кто осмелится нарушить правила Испытания!

– Ветер Северный решил принять в нём участие! И хотел нарушить предписания! Отдать ключ к свободе! Облегчить путь Агны!

– Да не вышло у него по воле случая! Упала Агна в расщелину и пропала!

– Но если б вышло?..

– Что делать с ним, как наказать?

– Хм...

– Ветер северный хотел помочь? Так нравилась ему Агна? Так пусть же теперь из-за него она ещё больше страдает!

– Флакон оборотный! Пусть обратиться чудовищным зверем Ветер Северный! Лишится рассудка! И со всей силой повелителя ветра набросится на Агну!

– Да!

– Да!

 

***

 

Стояла гора одинокая в поле. Пещерами испещрённая. Совсем недалеко от места того, где свалилась Агна в пропасть. Летал рядом с той горой Ветер Северный, держал в руках горшок позолоченный с порошком, из-за которого чудесным образом мог вырасти цветок лечебный. Бирюзовый ландыш.

Флейта играла, дули ветра.

Хотел юноша забраться в ту гору, чтоб деву прекрасную спасти.

 

Всю жизнь его долгую что бы ни делал он – скука одолевала. Всё время. Пока что не встретился Ветер Северный с неиссякаемым любопытством, с бесконечной энергией. То Агна была. Хотела она всюду быть и новое узнавать. Следил за её приключениями Ветер Северный. Удивлялся. Следил, смотрел, наблюдал и не заметил, как внезапно и ему интересно стало. Захотел он всюду быть и новое узнавать. Но только с Агной вместе...

Флейта играла, дули ветра.

 

Для этого... ждать не хотел... взял лекарство от проклятия её. Встретил Агну. Рассказать ей надумал, да не успел. Пропала Агна. В пропасть упала.

Взволнованный Ветер Северный, начал искать её везде. Почти нашёл.

Гора пред ним стояла, и в той горе заточена была Агна.

Решил спасти её юноша.

В каменную крепость, крепость горную, ступил. Мрак его окружил.

 

Внезапно! Жидкость фиолетовая пролилась. На него.

 

Флейта не играла. Было безветренно.

Рёв раздался.

Что-то случилось? Да.

 

***

 

Летела Агна на драконе величественном сквозь лабиринты пещер. Мелькали перед глазами серые стены, грибы, что светятся в темноте, да ползучие растения.

Но стал узким проход.

Пришлось и дракону величественному и Агне идти пешком по серым проулкам.

 

– Что ж. Пора нам проститься, ч-человек. Дальше я идти не могу. Не пролезаю. Полечу обратно и найду себе выход другой. А ты иди вперёд, ч-человек, я чувствую там ветер. Прощай.

 

– Прощай, дракон величественный. Никогда не забуду нашей встречи.

 

Вернулся ящер крылатый до свободного места, расправил крылья – блеснула чешуя золотым светом – и улетел.

 

Пошла Агна вперёд.

В лицо дул ветер, а рядом журчал горный ручей.

Задумалась Агна. Дотронувшись пальцами раны на лице, засмеялась.

Смыла кровь в ручье деточка, промыла рану. Заживёт.

 

Легко как-то стало. Однако не всё...

 

Что ж всё-таки значил бирюзовый ландыш? Откуда знакомым казался Ветер Северный?

Шла вперёд Агна, думала.

 

Тишина была недолгой: рёв послышался в глубине прохода. Остановилась деточка, сердечком почувствовала, что недоброе там.

 

Внезапно из мрака и тени выскочило... нечто!

Монстр.

 

Волк на двух лапах. Длинные когти – острые ножи – выпустил и смотрит на милую деточку. Больше Агны в два раза, красные глаза горят, из пасти пена стекает. Шерсть – иссиня-чёрные клочки. Дыбом. Монстр безумный.

А рядом с ним потоки ветра, в мрачные тени обличённые, шныряют, шныряют, как будто скоростные метеоры. Накинутся – разорвут на куски!

А на морде ужасного волка корона. Словно повелитель тёмный он.

В дрожь бросило Агну, холодно стало.

 

Однако что это? Звон колокольчиков, флейта?

Такой знакомый звук, такой родной перекрывает нутряной рык. Рычит бешеный волк! Шныряют туда-сюда тени!

 

– Кто ты?

 

Не отвечая, накинулся монстр на милую деточку.

 

Вскрикнула она, отбежала. Думала Агна, когда спрашивала, что не тронет её монстр. Ох, ошибалась.

 

В мрачном пещерном проходе кружили фигуры в танце: милая деточка с раной на лице и волк, повелитель тёмный, хозяин потоков ветра, что в мрачные тени обличены. Холодно было, стужа касалась кожи.

 

Оцепенела Агна, остановилась. Без сил шевельнуться смотрела она в эти горящие красные глаза и тревожилась. Что-то нужно ей было вспомнить. Но что? О чём забыла она?

Кружили фигуры.

 

Зажмурилась милая деточка, ладошками голову сжала. Что-то мятежно из под пелены давно забытого прошлого возвращалось! Что? Что?..

 

Ландыш бирюзовый...

Картинки перед глазами проплыли – быль или небыль? Воспоминание.

Юрта и травы...

Ведунья! Испытание!

 

Вспомнила Агна! Вздохнула. Стало подозрительно тихо.

 

Открыла она глаза, а перед ней... монстр стоит. Нос к носу. Не дышит. Только из пасти капает пена.

Не двинуться Агне. Застыла. Что делать? Куда бежать? Как пройти Испытание?

 

– Ха! Столько всего преодолела! Уж это плёвое дело! Я больше не та лапушка, которая всё стерпит! Хочу и могу «нет» сказать.

Улыбается и прямо смотрит на волка.

 

Тот внезапно отбежал, словно громом поражённый. Запустил когти себе же в морду, себе же в шкуру, царапает.

Удивляется Агна. Что происходит? Страшный монстр вдруг стал разумным.

Потоки ветра, в тени обличённые, исчезают. Теплеет. Тает корона тёмного повелителя. Только страшное обличье волка остаётся.

 

Звон колокольчиков. Флейта. И их вовсе не перекрывает рёва и рокота звуки.

 

Понимает Агна – заколдован кто-то. Она хочет помочь.

Сидит волк, царапает когтями шкуру, словно содрать с себя хочет.

Так жалко его Агне.

 

***

 

 

Где-то на окраине мира, вся в снегу юрта стояла. Безветренно было.

 

– Шалопай! Дармоед! Идиот! Говорила ему не лезть раньше времени, а что сделал он, ну? Взял, появился перед Агной, поганец. Мол, вспомни такой-сякой цветок! А Испытание? Тьфу! Страшного – ничего! Идиот.

И что он хочет после этого? Чтоб судьба, предназначения, высшие духи оставят так это? Простят и забудут! Нет. Ничего подобного не будет.

Хорошо, что тебе попалась именно Агна. Идиот. Ходи теперь в волчьей шкуре!

Крепись, милая деточка.

 

Сидела Белая Ведунья у костра, смотрела в пламенные языки – говорили они, показывали, что происходит в мире сейчас.

Курила трубку.

А как докурила – пошла спать.

 

Где-то на окраине мира, вся в снегу юрта стояла. Безветренно было.

 

***

 

Ночь в свои крепкие объятия вбирала поля и одинокую гору. Шла милая деточка рядом с иссиня-чёрным волком. Полчаса оставалось до полуночи.

 

– Точно! Там, Там! Я знаю! Я видела Ветер Северный, а у него был горшок да порошок. Бирюзовый ландыш – спасенье от всех бед.

 

Зелёное поле шелестело, флейта играла. Грустным был волк.

 

Добрались они до того места, где стоял горшок позолоченный, а рядом с ним лежал и мешочек с волшебным порошком.

О, нет!

Порвался мешок, рассыпался такой дорогой порошок. По миру всему его ветер разнёс, негодник.

Но как хорошо, что уже рос в горшочке нужный цветок!

 

Один.

 

Радуется Агна, не знает ещё, что и ей он нужен так же...

Вдруг голоса почудились ей.

 

– Стой! Хочешь пройти Испытание, так себе забери цветок!

– Иначе будут преследовать тебя несчастья!

– Несвободной навеки будешь!

– Себе забери!

– О монстре забудь!

– Себе!

 

– Кто вы такие, чтоб слушать мне вас? Не желаю.

Жмётся Агна к грустному волку.

 

А призраки невидимые вещают:

– Ха-ха!

– Вот, глупая!

– Повелители судеб, высшие духи советы дают! А она...

– Неблагодарная!

– Ладно!

 

Что-то яркой стрелой полетело к ней! Ах, нет! Не к ней. Вонзилась светящаяся стрела точнёхонько в ландыш бирюзовый.

 

– Нет!

 

Исчез цветок.

 

– Если сумеешь догадаться, кто под личиной волчьей, то пройдёшь своё испытание. Если же нет – навечно будете прокляты оба.

 

Растворились голоса так же внезапно, как появились.

 

- Мне не нужен больше цветок. Я оставила шрам на лице, я прошла Испытание! Никто не получит моей «красоты», я от неё отказалась. Сама. И снялось проклятье.

Мне больше не нужен лечебный цветок, необходим он для того, кто спрятан под маской волка. И потому отгадаю личину его. Мне кажется, я его уже знаю...

 

Возможно, конечно, не права Агна, да только что-то гложет сердечко. Смотрит на монстра, а тот на неё.

 

Звон колокольчиков. Флейта.

Вдруг рассмеялась и заплакала Агна. Обняла своего волка.

 

– Ты Ветер Северный? Боюсь ошибиться, ведь ветер – то природы шум...

 

Кругом всё свет залил, словно и не ночь вовсе – спало проклятье с суженого её.

Остался лишь шрам на лице у милой деточки.

 

– Здравствуй, русалка, красавица Агна.

 

***

 

В поле стояли двое.

 

– Извини меня, русалка. Я виноват, хлопоты доставил. Простишь?

– Прощаю.

– Хочешь вместе со мною... хочешь весь мир увидать?

– А можно?

Горят глаза, горячие звёзды.

Молчат. Слова не нужны боле.

 

Смеётся добрым, ласковым смехом юноша, чей силуэт мраморный соткан из сияния луны.

 

Из складок плаща ловким движеньем флейту достаёт, флейту странную, совсем прозрачную.

 

Полилась, как вино чрез края хрусталя, мелодия нежная. Одновременно искрящая. Раз. Два. Три. Вжух! Птичьи звонкие голоса раздались.

 

Из пыли звёзд, из их мерцанья появилась карета! Вся сверкает стоит. А в упряжке нет никого.

 

– Садись же, русалка.

 

Вздохнула дева и, смелости набравшись, навстречу шагнула. Приключениям, исканьям.

 

– Удивительно...

 

Юноша, руку подав, усадил смущённую даму. Ух!

Оторвались колёса от земли, взлетела в небеса карета-диковинка!

Закрыла Агна глаза – страшно.

 

Звенят колокольчики.

 

Приоткрывает Агна глаза – то смех её суженого. Управляет он одной рукой нитями: упряжью, в которой девять невидимых благородных оленей, что только в свете луны блистают. До чего красивы они! Шёрстка – не шерсть. Шёлк ажурный.

 

Спускается ниже карета.

 

– Не бойся, русалка. Вниз посмотри-ка.

– А я не боюсь!

– Видишь это?

– Ах! Да... как же волшебно.

 

Мелькают внизу грады старинные, государства царей и господ. Пустынь и дремучих лесов земли дикие. Замков стены белокаменные, поля битв, кровавых боёв. Чудные животные, странные твари. Океаны, озёра, моря. Драконы величественные. Мир, пестреющий красками разными.

 

Держатся за руки оба. Слова не нужны. Улыбаются.

 

Свободна красавица наша.

 

***

 

Где же ты? Где же, милая деточка?

 

Говорят, и сейчас на карете летаешь с Ветром Северным, миру чудному поражаясь.

И будешь летать вечно, пока не иссякнут твои любопытство и любовь к свободе.

Когда же иссякнут – мира конец наступит.

 

Но того никогда не будет.