1

…а, в-третьих, конечно, и первое и второе было ложью.

Гин стиснул зубы, упёрся ногой в выступ кварцита и сдвинул своё тело ещё на пол-локтя вперёд. Кровь чернела, смешиваясь с рудничной пылью, и этот грязный ручеёк его жизни утекал вниз по ходку, растянувшись до самого гезенка. Скверно. Огонь люменита тускнел, истончался.

Чиро лежала рядом, всего в двух шагах, вытянув правую руку и придавив грудью левую — обрубок. Гин зарычал, напрягся и втащил девочку к себе на колени. Она оказалась тяжёлой, словно (камень) её прижимала к земле неведомая сила. Гин осмотрел её рану: кровь, хвала богам, не шла, но лишь потому, что рваные края плоти уже покрылись грубой серой коркой. То же случилось и с обрубками ног. Кожа Чиро до самых бёдер была холодна и тверда, точно…

(камень)

…нет, нет. Нет.

— О, Чиро… — прошептал он.

Голубоватые пряди её волос стали ломкими и сухими, дыхание хриплым, с губ вместе с воздухом срывались тучки мерцающей в свете люменита пыли.

— О, Чиро, что же ты наделала?

 

* * *

 

Потом говорили, будто это был горный удар, а десятки людей в ходке, что соединял главный и откаточный штреки, завалило по чистой случайности.

Гин протиснулся в лаз, держа люменит перед собой. Кусочки породы за спиной с грохотом сверглись вниз, поднимая пыль и рождая эхо. В ходке было душно. Да и не было здесь больше ходка. Породу слева выворотило вместе с крепью, подошва скрылась, но правый бок засыпало не полностью. По кровле змеились толстые, в палец, трещины.

— Гин! — донёсся крик штейгера. — Как, цел?

— Да.

— Есть там кто?

Гин промолчал.

Они разбирали завал почти сутки, в три смены. Породу до штрека носили вручную, затем грузили в вагонетки и везли к ближайшему скату. Кровля ходка потрескивала, словно перетянутый ремень, а присланный с поверхности колдун то и дело водил по камню ладонью, бормоча что-то себе под нос. Было жарко. Было шумно. Было страшно. Обычно Гин не задумывался, сколько пластов породы каждодневно висит у него над головой, но сегодня задумался — себе на беду. Как любила говаривать Инья, подавая им своё знаменитое хлёбово: «Ты, дружочек, лучше не думай, из чего оно. Так оно проще».

— Гин? — снова крикнул штейгер.

Гин промолчал.

Добравшись до места, где завал уже подпирал кровлю, он замер и прислушался, но не различил ни сдавленных стонов, ни шорохов, ни дыхания. У самой подошвы ходка, где слой породы был тоньше, виднелась женская ладонь с переломанными пальцами. И всё. Некого здесь было спасать.

— Боги да проводят вас в лучший мир, — прошептал Гин, а затем крикнул: — Живых нет!

— Уверен?

— Уверен.

Он уже пробирался назад, когда ненадёжные камни внезапно ушли у него из-под ног и ринулись вниз. Загрохотало. Гин приложился спиной, но тут же перекатился вбок, спасаясь от несущихся сверху глыб. Поднялась пыль, снаружи послышались крики. Гин выругался, зажал нос и рот, но его тут же скрутил кашель — тяжёлый, надсадный, выворачивающий наизнанку лай. Едва приступ ослаб, Гин взглянул на ладонь: в полутьме было не разобрать, кровь там или только слюна.

— Гин! Эй, Гин!

— Живой я, — проворчал он. — Просто…

Его внимание привлёк свет.

Не то тускло-жёлтое сияние, что исходило от люменита, нет: настоящий свет, холодный, чуть голубоватый, приятный глазу. Гин невольно вспомнил о небе, которого не видел с детства, о лучах зимнего солнца. Свет шёл из-под завала, пробиваясь тонкими струйками между камнями и высвечивая круговерть пыли. С минуту Гин, как завороженный, просто смотрел, затем принялся разгребать породу. Свет стал ярче. Снаружи доносились голоса и грубый смех — здесь, в руднике, смерть приходила слишком часто, чтобы, как и на поверхности, отдавать ей должное почтение.

Гин сбросил последний камень и смахнул пыль.

Это был кристалл, огромный кристалл — в длину едва ли меньше аршина — таких Гину прежде видеть не доводилось. Гладкую его поверхность как будто уже отыскала рука ювелира, а в глубинах двигалась голубоватая дымка, то обретая формы, то снова теряя их. Гин приложил ладонь: тёплый… и до того насыщенный энергией, что дыхание вдруг перехватило, а в висках застучала кровь. Гин отдёрнул руку.

«Боги всемогущие… что…»

Дымка внутри, словно потревоженная касанием, вспыхнула, закружилась вихрем, стала обретать чёткие формы, угадав которые, Гин в ужасе отпрянул. Поверхность кристалла вздрогнула, двинулась, ожила. Из глубин света проявились очертания тела, белизна кожи, узкие ладони и узкие ступни, волосы с голубым отливом… потом чары развеялись, а свет угас.

На груде породы лежала маленькая нагая девочка.

 

* * *

 

Ей снился сон, тот же, что и прежде, сон чудный и страшный одновременно, и во сне этом она уже не была собой… но чем-то иным, чем-то холодным, мёртвым, пустым. Голоса тверди, сливаясь в единый рёв, вновь взывали к ней, а из мрака тянулись угловатые руки-скалы…

Чиро очнулась.

Попыталась вдохнуть, но в горло будто натолкали камней. Болело всё: начиная от руки, которой уже не было, и кончая ногами, которых… которые… нет, Чиро не смотрела вниз, не могла, не хотела. Холод просачивался ей под кожу.

— Гин? — позвала она.

Он опустил к ней обескровленное лицо. Сперва только поморщился, но затем изогнул губы в подобии улыбки. Губы были синими.

— Привет.

Голоса звали, звали её…

— Мы смогли, Гин? — прошептала Чиро. — Убежали?

Он промолчал.

— Гин?

— Конечно, — ответил он, но Чиро тут же узнала ложь. — Конечно, убежали. Теперь осталось только… дойти. — Он замер на мгновение, покачнулся, снова пошёл. — Есть хорошее место, знаешь? Очень хорошее, надёжное…

Гин остановился.

— …место…

Чиро только сейчас осознала, что он нёс её на руках. Она вскрикнула, когда он вдруг начал заваливаться набок, но сделать ничего не могла. Гин, хоть и силился, тоже. Его тело будто само собой привалилось к стене и сползло вниз, оставляя на породе мокрый след.

 

* * *

 

Впервые открыв глаза, девочка, у которой пока не было имени, обнаружила себя под грубым одеялом в полутёмной пещере. Рядом, прямо на полу, сидел человек, скобля ножом кусок селенита. Картина эта почему-то навсегда врезалась ей в память.

Человек этот был бородат, худ, но плечист, впалые щёки и тусклые глаза говорили об усталости и прожитых годах, хотя ему ещё не было и тридцати. Девочка это знала, просто знала, как знала и то, что он никогда бы ей этого не рассказал: не из таких он людей, нет, да и слова из него выходили, как камни из почек. Она знала, что звали его Гин, а ещё знала, что это было ненастоящее имя и что настоящее он отринул; знала и много другого: откуда он, когда родился, где побывал, о чём думал…

Гин работал сосредоточенно, не замечая, что за ним наблюдают. Пол усеивала белая стружка.

— А ты в курсе, — нарушила тишину девочка, — что целебные свойства селенита — выдумка?

Гин поднял глаза.

— Неужели?

— Да, да!

Он усмехнулся:

— Ладно. Запомню.

И продолжил работу. Девочка приподнялась на локте, чтобы лучше видеть. Если кого-то и смущала эта нелепая обыденность первой встречи и первой же беседы, то точно не Гина.

Пещера была маленькой, но уютной. Гин выдолбил её сам, в толще кварцита и полевых шпатов, не желая платить владельцам ночлежек из тех грошей, что получал в забое. Одинокий свет люменита едва выхватывал из темноты узкий альков, где и лежала девочка, переносной очаг с закопчённой решёткой, котелок, небольшую нишу, заставленную посудой и фигурками из селенита. На стене висела дощечка с начертанными рунами, смысла которых девочка не понимала, но прочесть, однако ж, могла. Входной дверью служила тяжёлая ткань с колокольцами понизу — на случай, если кому-нибудь вздумается войти без стука. На тот же случай, надо думать, в пещере имелись широкий тесак и кайло.

— Знаешь, а мне у тебя даже нравится.

— Не особо-то привыкай, — хмыкнул Гин.

— Это почему?

Какое-то время он ещё скоблил камень ножом, потом, бросив короткий взгляд на люменит, убрал всё в сторону и улёгся прямо на пол, подложив под голову руку. Девочка ждала. Но на вопрос он так и не ответил.

— Почему-у?

Тишина.

— И что, всё? Больше ничего не скажешь? И не интересно тебе, кто я такая, как зовут? Откуда взялась? Нет?

— Пусть другие интересуются, — проворчал он. — Моё дело маленькое.

— Это какое же?

— Тебя сбыть.

— У-у…

— Да. — Гин закрыл глаза. — Спи. Утром подниму рано.

— Зачем?

Он промолчал.

Она спросила ещё. И ещё. И снова спросила. Но дыхание Гина становилось всё глубже и ровней, так что девочка свесилась с края лежанки и ткнула его пальцем в щёку.

— Зачем?

Гин повернулся к ней спиной и пробурчал:

— Дом тебе искать.

— А этот?

— А этот мой.

Девочка фыркнула. Она молчала минуту или две — всё, на что оказалась способна, — затем спросила:

— Ты знаешь, кто я такая?

Конечно, он промолчал.

— Э-эй?

Ничего.

— Э-э-э-э-эй?!

— О, боги… ну чего тебе?

— Откуда я взялась? Кто такая? Ты знаешь?

— Нет.

— Ты ведь меня в пещере нашёл?

— Да.

— И… что? Я что там, просто лежала?

Какое-то время Гин раздумывал, как ответить, и девочка вдруг поняла, что он собирается солгать.

— Вроде того. Я тебя спас.

— Враньё!

Он усмехнулся:

— Ну враньё, и что?

— Я ведь ничего не помню, эй, неужели не расскажешь?

— Нечего рассказывать, — отрезал Гин. — Не знаю я, кто ты такая, и знать не больно-то хочу. Мне проблемы не нужны. — Он помолчал, вздохнул. — В камне я тебя нашёл. В кристалле. Не знаю, как это, не спрашивай. В жизни такого не видел. Ну и… вытащил тебя, принёс к себе. Вот и вся история. Спи.

Огонь люменита медленно тускнел: к утру, видимо, совсем погаснет. Тени сгущались. Девочка разглядывала потолок. Ответ её почему-то не удивил; внутри не нашлось ни печали, ни растерянности, она не могла даже сказать, что сбита с толку. «Нашёл в камне, — думала она едва ли не с улыбкой. — В камне… как бабочку в янтаре». И что с того? Девочка не знала.

— Но я ведь человек?

Мысли Гина были прозрачнее подземных озёр.

— Э-эй?

— Не знаю я, — солгал он нехотя.

— А похожа?

Он не ответил.

— Э-э-эй?

— Боги, да чем же я провинился?..

— Ну ведь похожа?

Гин перевернулся на спину, застонал.

— Очень похожа, — прорычал он. — Так похожа, что хочется тебе либо по заду дать, либо наружу вышвырнуть.

— Разве родители так поступают?

— Не родитель я тебе.

Он опять отвернулся.

— А бранишься прям в самый раз… — протянула девочка и юркнула под одеяло, когда Гин снова на неё посмотрел. — Ладно, молчу.

Молчала она недолго:

— Давай, может, познакомимся? Как мне тебя…

— Гин.

— Гин, ага. А меня?

— Что — меня?

— Мне нужно имя. У меня его нет.

— Хорошо. А мне нужна тишина.

— Придумай мне имя, Гин. Только красивое.

— Боги…

— Придумаешь?

— Нет.

— Почему?!

Он вздохнул и ответил, держась за остатки самообладания:

— Потому что дать имя — значит сделать своим. А ты, камушек, не моя, нет. Ты просто случайно мне на голову свалилась, как проклятье какое, мор иль болячка гнойная, узнать бы теперь только за что.

— У-у…

— Угу. Спи.

— А свет погасить?

— Свет не трожь, — буркнул он. — Я в темноте спать не люблю.

Девочка поправила одеяло, покрутилась, пофыркала. Взгляд её скользнул по дощечке с рунами. Минуту она перебирала в уме незнакомые слова, пока не нашла самое звучное.

— Гин, — позвала она, — я теперь Чиро.

Он глухо рассмеялся.

— Что не так?!

— Ничего. Неправильно читаешь.

— А как надо?

— «Шийра».

— «Шийра»? Нет… я так не хочу.

Гин ответил, не переставая смеяться:

— Не хоти, воля твоя. Только учти: «шийра» — там, откуда я родом — означает «цена», а «чиро» — «балаболка». Впрочем, тебе подходит.

— Х-ха!

— Довольна? Уснёшь, наконец?

— Ладно…

Он мысленно возблагодарил всех богов.

— Гин?

— Ну что ещё?

— Я ведь теперь с тобой буду жить, правда?

— Ни в коем случае.

 

Того колдуна они впервые встретили месяц спустя, на рынке, хотя Гин сказал, что едва ли тот упускал их из виду всё это время. Просто захотел, наконец, взглянуть на Чиро лично.

Гин жил отшельником, в тупике заброшенного квершлага, так что идти на торжище пришлось долго — пусть и напрямик. Базарная пещера, как её здесь называли, располагалась неподалёку от околоствольного двора, на нижнем горизонте, где из богатого пласта магнетита вытягивали железо, а из жил колдовской руды — айрит, лийит и аллитеит. Пещера эта была лишь частью обширного карстового лабиринта, в целом именуемого Городом. Гордо — но незаслуженно.

В Город прибывали товары с поверхности, отсюда же утекала руда, так что клети по стволу двигались днём и ночью. Иногда прибывали и люди — прикреплённые, вроде Гина — но обратно уже не поднимался никто, за исключением, понятно, колдунов, стражи и тех, кому доход с рудника наполнял мошну. Две версты породы над головой навсегда оставались их небом.

На рынке, по обыкновению, было людно.

Колдун появился словно бы из ниоткуда, источая накрепко въевшийся запах жжёного камня. Был он стар или же казался таким, потому как глаза его лучились энергией, а движения — молодостью. Чёрные одеяния его были расшиты, подобно кольчуге, узором из сплетённых пятиугольников.

— Доброго вам утра, — произнёс он.

Гин нехотя ответил:

— Утро или нет, не признать сразу.

— Истина в ваших устах.

Они поклонились друг другу, и ритуал приветствия, пусть и не слишком любезный, был исполнен. Чиро ощущала неприязнь Гина, его отвращение, которое, однако же, в равных долях смешивалось со страхом. Колдун тоже не выглядел довольным. Слышать грубое рудничное «утро или нет…» — «день или нет…», он был явно непривычен: люди с поверхности обычаев рудокопов не любили.

— Мы уже встречались с вами, — продолжил колдун. — При весьма… хм, необычных обстоятельствах.

Взгляд его скользнул по Чиро.

— Да, — ответил Гин.

— Удивительный был день, чудотворный… волнующий! Боги оказались милосердны, сохранив жизнь столь юному и столь очаровательному созданию. Воистину, чудеса проникают даже сквозь толщу земную!

Гин поклонился.

— Ну, и как поживает наша девочка? Осваивается? Нет ли каких-нибудь жалоб — головные боли, бессонница?.. — Колдун выпростал из широкого рукава ладонь, на которой поблёскивал бледно-молочный кристалл, айрит. — Я мог бы…

— Девочка здорова, благодарю.

— …помочь.

Он умолк, явно задетый тем, что его перебили.

Гин напрягся. Чиро едва ли не физически ощущала его страх, его боль, его злобу… Гин ненавидел колдунов — люто ненавидел — но и боялся тоже, имея на то причины, знакомые многим рудокопам. Колдуны нередко промышляли тем, что ходили по домам бедняков, скупая детей, и одним лишь богам было известно, что они потом с ними делали. Непригодных обычно перепродавали. Многие попали на рудник этим путём, и Гин в том числе.

— Что ж, — промолвил, наконец, колдун, — хвала богам! Здоровье есть дар очень ценный, несомненно великий, но и подлежащий, конечно, всяческой заботе и вниманию.

— Истина в ваших устах, — отозвался Гин.

Колдун бросил на Чиро короткий взгляд и поклонился:

— Боги милостивы.

— Боги милостивы.

Они разошлись.

Гин этого заметить не мог, но Чиро почувствовала и обернулась. Энергия, подобно тяжёлому и ленивому туману, на миг окутала колдуна, а потом расползлась в разные стороны. Чиро её практически видела: так бывают заметны движения воды, если добавить в чан краску. Уловила и запах жжёного камня, а с ним — неприятное чувство, будто её ощупывали невидимые руки. Она знала — просто знала — что колдунам не всегда требовалось произносить заклинания вслух.

 

А ночью, когда огонь люменита почти угас, ей приснился сон.

Она была камнем, но не статуей — глыбой без формы и назначения, скалой, омываемой реками времени. Растущим, раздирающим твердь кристаллом…

Камнем.

Это приносило ей покой, безмятежность, равновесие… оно же приносило и страх. «Я не хочу, — думала она. — Не хочу! Я не вещь, не предмет… не камень!» Но у неё не было рта, чтобы закричать… не было ног и рук — лишь мысль, заключённая во тьме. Она была…

«Нет! Я человек! Я жива!»

…мертва.

Слепа. Глуха. Нема.

Ужас сковал её, погрузил в ледяное озеро… она поняла, что задыхается, но дышать не могла… «Нет! Нет! Нет!» И тогда был взрыв. Мрак неожиданно вспыхнул, и она прозрела; загрохотала твердь, и она услышала; мысль стала словом, и она заговорила. Её окружали фигуры, сотканные из света и камня.

Их было не счесть — высокие и низкие, яркие и блёклые, ещё живые и уже почти мёртвые — недро было усеяно ими, словно поле цветами. Они говорили с ней, и твердь рокотала, сотрясаясь до самого дна мира; звали её, кричали, взывали к ней, тянули угловатые руки-скалы…

Проснувшись, Чиро ещё долго не могла прийти в себя. Сердце билось быстро-быстро, едва не выскакивая из груди. Но — билось, и от облегчения захотелось плясать. Она села, взлохматила волосы, отёрла со лба пот. Руки дрожали. Огляделась: та же пещера, жёлтый свет, Гин на полу у алькова.

— Приснится же…

Но тут взгляд её упал на руку, и сердце пропустило удар.

Предплечье и часть кисти покрывала тонкая, едва различимая в полутьме серая корка. Чиро провела по ней пальцем: взметнулась пыль, обнажив сухую, нездоровую кожу.

 

* * *

 

В глаза бьёт солнце, лужайка пропитана красками, словно настоящая, но ведь она и есть настоящая, ха-ха, и он бежит по ней, утопая в траве по пояс, спотыкается, падает, смеётся, ха-ха, ха-ха-ха, ему шесть — ха! или семь? восемь? девяносто девять? ха-ха-ха! — ну что за шутка, солнце бьёт в глаза, а лужайка вся красная, вся жёлтая, вся цветная, а потом вдруг нет — серая, серебристая! — и вот уже небо сереет, и солнце с ним вместе, ну что за шутка, ха-ха-ха, и видит он перед собой одного лишь отца, не видит только лица, потому что лица-то и нет, ха-ха, где лицо, а разве оно было, ну и ладно, подумаешь, нет лица, зато есть отец, а у отца в руках — мешочек, а в мешочке звенит серебро, монеточки, сорок два гина чистыми, ха! ну не отлично ли! ха-ха-ха, ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-а-а-а-а — ну что ещё за шутка! — солнце бьёт в глаза, лужайка пропитана серебром… солнце… бьёт…

— Гин! Гин!

— Да, — пробормотал он, — хорошо. Только посижу немного и… пойдём. Отец? Ладно?

— Ты бредишь…

Холодное прикосновение к груди разбередило что-то внутри, на миг вырвав Гина из мутной тони. Резким движением он перехватил ладонь Чиро и сжал, сильно, до боли, чувствуя однако, что причиняет боль скорее себе, чем ей. Рука её была подобна куску скалы.

— А ну не смей! — прорычал он. — Ясно тебе? Прочь!

— Эй, эй, Гин… всё хорошо. Ну же. Я только…

— Нет!

Но Чиро как-то вывернулась и вдруг пропала. Гин махнул рукой, но поймал лишь воздух; попытался рассмотреть её, но черты девочки уплывали, исчезали куда-то, словно…

…ну что за шутка, ха-ха-ха, и видит он перед собой одну лишь Чиро, не видит только лица, потому что лица-то и нет, ха-ха, где лицо, а разве оно было, ну и ладно, подумаешь, нет лица, зато есть Чиро…

…когда она…

Груди вновь коснулись холодные пальцы. Последнее, что Гин услышал, были голоса выше по ходку. Погоня продолжилась.

 

* * *

 

На пол опустился кошель. Звонко.

— Это… что? — выдавил Гин.

— Задаток, — ответил колдун. — В ознаменование добрых намерений. Позже, разумеется, получите ещё.

Гин нахмурился.

На этот раз, спустя почти два месяца, колдун не стал подкарауливать их, а попросту заявился сам, ночью, когда Чиро уже спала. Гин его впустил. Очень не хотел, но впустил — не было у него власти перечить свободному человеку. Войдя внутрь, Хайм — так он назвался — первым же делом впился взглядом в лежанку. Взгляд этот Гину не понравился. Но ещё больше не понравилось ему, что колдун сразу же перешёл к делу.

— За что? — спросил Гин.

— Полно вам, — протянул колдун, но на вопрос всё же ответил: — За девочку. Она, видите ли… к примеру скажем, весьма необычная девочка и потому очень потребна в определённых кругах. Круги эти, которые я сейчас представляю, к счастью, сочли разумным решить дело bene placito.

— Что?

— По-хорошему.

Гин помолчал, стараясь не смотреть на кошель.

— Вот оно как.

— Благодарности принимаются.

— А если бы я, — сказал он, — к примеру, не захотел её отдавать?

— Тогда — опять же, к примеру — дело решилось бы in invitum, что есть полная противоположность вышесказанному. Впрочем, примеры уместны в учёной среде, нас же интересует другое. Выберите подходящий для вас вариант, и я поступлю сообразно… но советую всё же по-хорошему.

— По-тихому, то есть.

— По-тихому, — не стал юлить колдун.

Гин кивнул:

— Я проблем не хочу.

— Вот и славно, что не хотите. Никто не хочет.

— А они могут появиться?

— Всё возможно под солнцем, — развёл руками Хайм. — Тот же, кто смеет утверждать обратное, искушает богов, да и сам — не более чем лжец. — Он улыбнулся и указал на кошель: — Да вы берите, берите. Стесняться некого.

И Гин взял.

Мошна приятно тяготила руку. Завязки на горловине распустились, обнажив монеты. Серебро… за всю свою жизнь Гин не заработал, верно, и двадцатой части. Новые возможности разом опьянили и напугали его. Он вынул из стены потайной камень и вложил кошель в неглубокую выемку. Чиро перевернулась на спину, разметав по лежанке голубоватые волосы.

— Что с ней будет? — спросил Гин.

Хайм не ответил.

Он смотрел на девочку алчным, нетерпеливым взглядом. Взгляд этот Гину был хорошо знаком: также когда-то смотрели и на него самого. На ум сразу пришёл вопрос: а к чему, собственно, это всё — разговоры, деньги?.. Почему не решить дело обычным порядком? Не торговаться с ним, с прикреплённым, как будто бы с равным, а просто поступить по праву сильного?

— Кто она, господин Хайм?

Колдун с трудом отвёл взгляд.

— Она? Чудо, я полагаю.

— Чудо?

— Ну а что же, по-вашему, ещё? Цветочный горшок?

Лицо Хайма приобрело брезгливое, высокомерное выражение.

— В нашем мире, — продолжил он, — как вы, я думаю, успели заметить, всё устроено на удивление гармонично. Прибегнем на секунду к здешней терминологии. Существует руда пустая, никому не нужная; есть та, в которой ценного мало и добывать её накладно; но есть и руда богатая. Также и с людьми. Кому-то пригодна лишь роль, скажем… рудокопа или землепашца, одним словом — отребья, коего всегда вдоволь, другие же рождены с полезными прожилками, ну а кто-то, конечно, над всем этим. Хорошее, кстати, сравнение. Но это не всё. Есть среди нас и те, кто отмечен богами, они суть истинные самородки, кристаллы чистого, незамутнённого совершенства. Самоцветы, огранённые одной лишь силой природой! Понимаете?

Гин поклонился.

— Что ж, — усмехнулся колдун, — красноречие прекрасно, когда оно к месту. Но давайте-ка лучше обсудим дело.

 

— И-и-и-и-и… х-ха!

Ослепительно вспыхнуло. Гин, входя, как раз отвёл занавесь рукой, так что свет резанул его по глазам. Ветвистая молния вышибла из стены кусок кварца, Чиро вскинула в воздух кулак и рассмеялась. Потом уже заметила Гина.

— Сколько раз, — проморгавшись, сказал он, — я тебя просил не колдовать, пока меня нет дома?

— Прости.

— Сколько?

— Прости-и-и.

Гин вздохнул.

От вони жжёного камня заслезились глаза. Он закашлялся, прикрыв рот рукой, но до приступа, хвала богам, не дошло. Пока Чиро не смотрела, Гин окинул ладонь коротким взглядом. Кровь — нет? Сразу не разобрать…

«И кого ты всё обманываешь?» — мрачно подумал он.

— Ты сегодня поздно.

— Да.

— Что-то случилось?

— Нет.

— Хочешь фокус?

Гин обратил на неё долгий взгляд. Чиро показала зубы.

По чести-то, он бы предпочёл, чтобы она не колдовала вовсе. Никогда. Колдуны сами по себе вызывали у него отторжение, но с Чиро ещё и творилось что-то неестественное. Чары её меняли: лицо сглаживалось, затем грубело, и Гин мог поклясться, что видел, как из крошечных трещин на коже сочился голубой свет. В такие мгновения он вновь вспоминал, что приютил вовсе не девочку, брошенную роднёй, а диво из камня, чудо, как сказал колдун, и чудо это пугало его до дрожи. Но и запрещать он ей не хотел, не мог, и потому таскал втихую кристаллы: Чиро колдовала так, как иные дышат.

«Ну и кто же ты, камушек? — думал Гин. — На самом деле?»

— Так что, хочешь фокус?

— Не хочу.

— Не хочу, — передразнила она, выпятив губы.

Гин заметил, как мутный кристалл айрита в её ладони вспыхнул и растворился облачком вонючего дыма, и тут же кайло, которое он поставил в угол, задрожало и в пляске метнулось к потолку.

— Кончай уже, — проворчал Гин. — Дышать нечем.

— Гляди, гляди!

Он, как дурак, поглядел.

Ноги у него вдруг зажили собственной жизнью, Гин ухватился за стену, но равновесия всё же не удержал. Сапоги соскользнули с него, шлёпнули подошвами и вылетели наружу. Чиро, смеясь, потянулась за новым кристаллом, но Гин её опередил. Однако едва он вцепился ей в локоть, как девочка замерла, вспыхнула… и рассыпалась сотней искр.

— Что…

— Хе-е! — услышал он голос снаружи. — Ну, как тебе фокус?

Гин в недоумении обернулся.

— Не понял…

— Ну, ещё бы, — вздёрнула нос Чиро, входя в пещеру с его сапогами подмышкой. — И-и-иллюзия! Понравилось? — Она рассмеялась. — Ох, Гин, видел бы ты своё лицо!

— А зад-то ты, как я погляжу, не бережёшь.

— Хочешь, научу?

— Не хочу, — отрезал Гин.

Он забрал у неё сапоги, кристалл, затем сгрёб за шкирку, как котёнка, и отправил на лежанку, а сам растянулся на полу, испустив вздох облегчения. После дня в забое всё тело ломило, а в груди то рождалась, то затухала тупая боль. «Так кровь там была или нет?» — подумал он и снова себя отругал.

Чиро рассерженно бурчала, копалась.

Гин уже закрыл глаза, когда на грудь ему упало что-то маленькое и почти невесомое. Он приподнялся, обнаружил затылок разобиженной Чиро и нечто вроде конверта для писем.

— Это что?

Чиро пробубнила в стену:

— Подарок.

— Вот оно как. И по какому же случаю?

— А разве у тебя не именины? — удивилась она.

— А разве я тебе об этом говорил?

Чиро поводила плечами туда-сюда, будто ёжась от холода.

— Ну, нет… это я… ну, просто…

Но Гин всё равно не собирался выспрашивать дальше — как узнала, так и узнала, на то она и диво из камня — поэтому просто прервал её бормотание, разорвав конверт надвое. Изнутри выпала цепочка. Золотая. Гин вздохнул и сел.

— Ну и где ты это взяла? Украла?

— Купила! — Она даже повернулась.

— Богатая, что ли? Поможешь с рудника выкупиться.

— Я на кухне работаю, пока тебя нет!

— А брала у кого? — усмехнулся Гин, разглядывая звенья. — Не у Ракуты?

— У Ракуты, а чего?

— Да ничего. — Гин закатал рукав и примерил цепочку. Села она, как влитая, и сияла золотом, даром что была медной. — Все знают, что у него лучший товар в Городе.

— Дурак!

Она отвернулась к стене, но сдержать смех не смогла. Он тоже улыбнулся. Так они и смеялись, пока из глаз Чиро не брызнули слёзы, и хотя Гин догадывался, что это были вовсе не слёзы радости, он не стал ничего говорить.

— Провёл он меня, да?

— Конечно.

«Если тебя вообще можно на таком провести». Гин знал, что она с первого взгляда отличала шпинель от рубина, не говоря уже о бездне обманок. Его ложь тоже хорошо чувствовала… и не только ложь. Слова, которые вот уже неделю после визита колдуна жгли Гина изнутри, вновь покрутились на языке, но так и не сорвались с губ. Он лёг.

Молчали долго.

Гин тяжело вздохнул.

— Чиро…

— Я знаю, — отозвалась она тут же. — Знаю, что тебе дали за меня денег.

Он пригладил бороду.

— Много ты всего знаешь, камушек.

— Возьмёшь?

— Возьму.

— И правильно. Хорошо.

Чиро улыбнулась. Лицо её не выражало ни печали, ни ужаса, ни осуждения. Всё, что она себе в итоге позволила, — спрятать настоящие слёзы за слезами от смеха.

«Ну, давай же, — подумал Гин, — не тяни! Накричи на меня, обругай, обзови как-нибудь. Давай! Не смотри только так!..» Ему невольно вспомнилось, что он и сам молчал, когда его продавали. Когда к шее привязывали дощечку с ценой и перечислением качеств. Когда уводили… Он до самого конца не верил, что всё это взаправду. Выходит, и Чиро не верила?

Так?

«Ну, не молчи же!»

— Я плохо разбираюсь в деньгах, — пробормотала она. — Их ведь хватит, чтобы выйти отсюда?

Гин стиснул зубы.

— И когда меня… ну…

— Завтра. Пока я буду в забое.

— Ясно…

— Большего мне не сказали. Знаю лишь, что Хайм хочет вытащить тебя с рудника по-тихому, без шума, как будто чего боится. — Он помолчал. — Кто же ты, Чиро?

— Я не знаю, — протянула она. — Правда, не знаю. Всё, что я помню, словно в тумане… во тьме. Я верю… нет, мне хочется верить, что у меня тоже есть история, как у всех, есть родные, дом. Где-нибудь. Я спрашиваю себя, что было до того, как ты нашёл меня в том камне и кто меня туда поместил. Я пытаюсь вспомнить, честно пытаюсь, но не могу.

Чиро подтянула одеяло к подбородку, перевернулась на спину и надолго замолчала. Взгляд её без остановки бродил по потолку и стенам, словно взгляд умирающего.

— Иногда мне снится странный сон, — прошептала она. — Будто я — это не я вовсе, а… что-то другое. Я слышу шум земли, голоса, что кричат во тьме, вижу фигуры. Они зовут меня, Гин, тянут ко мне руки, приближаются… и мне так тесно… я задыхаюсь, но вздохнуть не могу… я словно… но разве это возможно, Гин? Разве я не человек? Ведь человек же, правда? Ведь не могу же я быть…

Чиро умолкла.

«Камнем», — закончил Гин, но мысль эта принесла ему неожиданную печаль и ещё более неожиданную злость. Он вдруг осознал со всей уверенностью, что плакала Чиро вовсе не из-за его сделки с колдуном, нет. Для слёз хватало и других причин.

 

Позже, когда девочка забылась беспокойным сном, Гин достал кошель с серебром и вышел из пещеры. От тяжести монет на душе было и приятно и гадко. Он вынул одну — новенький гин — и повертел в руках. Ну и имя же он себе выбрал… боги, ну не дурак ли? Его продали, не потрудившись даже объяснить почему, а теперь… Может, прикрепи его господин к какой-нибудь усадьбе, а не к руднику, всё пошло бы иначе — неволя или нет, пусть — бедняка тоже неволит его нищета. А хозяева обычно не обижают… Да что теперь говорить. Его продали, продаёт и он. Боги рано или поздно возвращают украденное.

Гин невесело рассмеялся, закашлялся, а затем уже приступ скрутил его и сшиб на колени. На ладони осталась… кровь? Нет, вроде бы не похоже…

Гин зло сплюнул на землю.

Великие боги, да кого он, в самом деле, обманывает?

 

* * *

 

Гин потерял сознание.

Чиро приподнялась, с трудом сгибая одеревеневшее тело, вновь коснулась ладонью его груди. Под лохмотьями рабочей робы, сбоку, зияла жуткая рана. «Боги всемогущие, прошу, помогите!» Она не знала, хватит ли у неё сил. Сколько он потерял крови? Давно ли её нёс? О, боги!..

— Дурак, — прошептала она.

Голоса звучали всё громче, погоня приближалась. Чиро надеялась, что завал выше по ходку, который едва не похоронил их с Гином заживо, на какое-то время задержит преследователей. Девочка старалась не дать тупой безысходности завладеть мыслями. Что потом? Куда бежать? Не было «надёжного места», ничего вообще не было — кроме отчаянного желания скрыться, исчезнуть… Но разве с рудника сбежишь? И какой смысл? Гин так или иначе умрёт, подобные раны не лечат… да и ей самой недолго осталось…

— И пусть!

Чиро тряхнула головой, ощутив, как от щеки откололся кусок. Она обхватила Гина за шею, подтянулась и обняла. Из трещин на её каменной коже потёк яркий голубой свет.

«Всё равно колдун был прав».

 

* * *

 

Она проснулась от тычка в бок.

— Одевайся, — сказал Гин. — Отведу тебя.

— Что? К-куда?

Он набросил на плечи робу, за пояс сунул тесак, а в руки, как всегда бывало по утрам, взял кайло. Вот только Чиро знала, что ещё ночь: люменит не выгорел и до половины.

— Наружу, — ответил Гин. — А там видно будет.

 

Погоню Чиро почуяла почти сразу, хотя вокруг не было ни души, да и двигались они старыми, заброшенными тоннелями. Гин бежал впереди, держа кристалл люменита над головой, Чиро — сзади. Колдовские камни, которыми он набил ей карманы, позвякивали, как новенькие монеты.

Они спускались. Всё ниже и ниже, будто ко дну мира. Сломя голову пробежали опустевший бремсберг, стены которого ещё белели недобытым айритом. Миновали, едва не переломав ног, наклонный ствол. Скат, заваленный пустой породой, пришлось проходить на четвереньках. А потом были ходки и уклоны, вниз, вниз, вниз, иногда — прямо, по штрекам или квершлагам, но затем снова вниз, ещё, ещё. Хуже всего, по мнению Чиро, было, возле устья гезенка — отвесного провала во мрак, по стенке которого вилась тощая, хлипкая лестница. Сам спуск она от страха и не помнила. Шаги их раздавались глухо, эхо уносилось недалеко, и было так тихо, что Чиро, кажется, слышала, как по жилам струится кровь.

Они бежали.

Это длилось бесконечно.

В какой-то момент Гин начал оборачиваться, и Чиро поняла, что он тоже почувствовал. Вероятно, колдун за ними следил. Может, с помощью чар, а может, и востроглазого доносчика. И, хотя выработки оставались неизменно пустыми, Чиро ощущала чьё-то неумолимое приближение.

Они остановились перевести дух возле места, где ветвились ходы. Чиро тут же рухнула наземь, Гин же выглядел так, словно весь путь проделал пешком.

— Куда… теперь? — выдавила она.

— Вниз.

Чиро не удержалась и фыркнула.

— Вниз, ясно. А там, наверное, видно будет?

— Не время сейчас для шуток, камушек.

Гин поковырял клювом кайла бок одного из проходов, огляделся. Чиро знала, что он всерьёз подумывает завалить за ними тоннель, но не была уверена, здравая ли это мысль. Здешним выработкам шла уже не первая сотня лет, деревянная крепь сгнила, кровля просела. Обрушь одну — завалит все.

Но Гин, к счастью, передумал.

— Отдохнула? — спросил он.

— Ага.

— Тогда пошли.

Но далеко, конечно, уйти не удалось.

Сперва Чиро ощутила головокружение, и лишь затем все её чувства закричали об опасности. Гин тоже это почуял, и даже раньше неё. Потому что, когда серебристая молния, разорвав темноту, озарила ходок, Чиро уже лежала, прижатая к земле тяжёлой ладонью. Грохнуло, заскрежетало, с кровли посыпалась пыль и мелкие камешки. Далее пошло быстрей.

Чиро вскрикнула, силясь ухватить Гина за руку, но тот ускользнул от неё, стремительный, как та молния. Сжав люменит до хруста, он швырнул вспыхнувший ярким светом кристалл вперёд, тут же выхватил тесак и метнул, уклоняясь влево. Послышался звон металла о камень, сдавленное ругательство, новый удар взрезал подошву ходка, окатив Чиро крошкой. Но Гин был на ногах, жив, а в руках его, шипя, крутилось кайло. Он бежал. Туда, где из тьмы проступала фигура в просторном балахоне.

Полыхнуло.

Чиро закричала, успев прочесть последнюю мысль, приказ, которому никак не могла подчиниться. Гин, прежде чем молния рубанула его по боку, словно мечом, прыгнул, крутанулся, развинчивая кайло. И отпустил.

Гин упал, грянувшись об стену.

Кайло отскочило от невидимой преграды и, не сбавляя скорости, вонзилось клювом в породу, едва не пробив Гину голову.

Хайм улыбнулся.

 

* * *

 

Ему снился сон, странный сон, дивный; сон этот просто не мог быть правдой и всё же был ею.

Гин стоял посреди огромной, безграничной пещеры, свод которой сиял, подобно звёздному небу. На руках у него мирно спала Чиро. Живая, с целыми руками и ногами, с кожей, не тронутой камнем. Их окружали существа, сложенные из породы и света, а от их голосов — густых, раскатистых, могучих — звенел воздух и дрожала земля. Они говорили с ним, взывали к девочке у него на руках, порода вокруг трещала и лопалась, а камни стенали. Гин понимал их.

Казалось, сон длился века, но когда Гин очнулся, то по-прежнему сидел у стены с Чиро на коленях.

Но девочка уже не двигалась.

 

* * *

 

— Гин! Ги-и-и-и-ин!

Он перевернулся на спину, сдавленно зарычал. Роба тотчас намокла от крови. Смотреть Гин не стал, и так знал, что дела скверные. Колдун, которого он надеялся достать хотя бы перед смертью, стоял чуть ниже, перекатывая на ладони три золотистых кристалла. Гин сразу признал аллитеит. Лучшего колдовского камня на свете не было.

— Ги-и-ин!

— Кричи, кристаллик, кричи, — сказал Хайм. — Только то и осталось. А ведь я предупреждал.

— Ты… ты…

— Что такое? — улыбнулся колдун. — Сердишься?

— Чего тебе надо?!

Гин увидел в ладони Чиро кристаллы айрита, увидел, как искажается злобой, каменеет и теряет человеческие черты её лицо. Сквозь тонкие трещины в коже начал просачиваться голубой свет.

— Чего ты хочешь?!

— Тебя, конечно, — ответил колдун.

Чиро напала первой. Из вскинутой ладони вырвалась серебристая молния, но Хайм, продолжая улыбаться, отвёл её в сторону. Гин зарычал, чувствуя, как гнев выдавливает из тела боль, схватился за древко кайла и сел. Перед глазами поплыло.

Чиро кричала, метая молнии без разбора, воздух наполнился вонью жжёного камня, вспышки больно ударяли по глазам. Колдун отклонял все выпады. Чиро с трудом успевала менять растворяющиеся кристаллы, аллитеиты же Хайма, казалось, даже не потеряли формы. Гин знал, что у Чиро был и лийит, немного, но всё же… впрочем, что тот сможет — против такой силы? Против опыта и мастерства, отточенного годами? «Нет… не позволю!» — подумал Гин и потянул кайло из породы. Кровь потекла сильней.

— Ах, кристаллик, кристаллик, — между тем говорил колдун. — Зачем же ты согласилась бежать? Не хватило ума понять, чем всё кончится? Тебе настолько плевать на своего папочку?

— Замолчи!

Одну из молний Хайм, как бы шутя, подправил так, что она врезалась над головой Гина. Чиро взвизгнула, замерла… и вот тогда колдун ударил сам, ударил безжалостно и крепко. Каким-то чудом Чиро ещё успела выколдовать призрачный щит, но чары были так сильны, что его просто смело вместе с девочкой вверх по ходку.

Пыль поднялась до самой кровли.

— Ну как? Успокоилась? — спросил колдун. Он подошёл к Гину, выдернул кайло и отбросил подальше. Гин попытался встать, но получил сапогом в лицо. — Или же…

— Не трогай его!

Воздух зашипел, напрягся. Чиро выскочила из дымки, словно дикий зверь, молнии взвились ослепляющим веером, но колдун крутанулся, перехватил их и метнул назад. Девочка прыгнула в сторону, пытаясь увернуться, но один из лучей всё же резанул её по плечу. Кристаллы выпали, Чиро привалилась к стене и застонала.

— Ах ты… — начал Гин, но задохнулся от нового удара.

— Не трогай его! — выкрикнула Чиро. — Не надо! Я пойду, сама пойду, только не трогай!

Хайм пожал плечами:

— И так пойдёшь.

Девочка утробно зарычала, метнулась за кристаллами, но луч света превратил в пыль и их, и породу под ними. Чиро отскочила, хватаясь за обожжённую руку.

— Знаешь, а я даже удивлён, — продолжил Хайм. — Колдуешь прямо как человек. Демоница! Где же научилась?

— Я человек!

— Неужели? Ну так взгляни на себя.

«Не надо», — хотел сказать Гин.

Человека она уже не напоминала. Лишь что-то… слепленное из камня и света. Кожа огрубела, лицо исчезло, сменившись коркой со щелями глаз и провалом рта. Волосы превратились в ярко-голубые иглы. Некогда тонкие трещины расширились, обнажив сияние, рвущееся из пустоты.

Чиро обратила на Гина огненно-синий взгляд и будто бы увидела себя со стороны. Отступила. «Не слушай его!» — мысленно закричал Гин, но она всё пятилась и пятилась, пока не упёрлась в стену. Камни её тела начали сходиться, трещины истончились и пропали. Но часть кожи так и осталась серой.

— Человек, — усмехнулся Хайм. — Человек! Ты? Всемогущие боги!.. — Он расхохотался. — Нет, кристаллик, нет, нет, ты не человек, не нужно строить на этот счёт заманчивых иллюзий. Ты всего лишь предмет; камень, что обратится дымом и прахом, когда я вытяну из него всю энергию. Всё, что в тебе есть, суть сила природы, заключённая в хрупкую оболочку, и сила эта моя — по праву высшего существа.

— Заткнись, — прохрипел Гин.

Хайм подбросил один из аллитеитов, поймал, снова подбросил.

— Я человек, — прошептала Чиро. — Я… живая.

— Ты мертва, — резанул колдун, — мертва, как и всякий камень. Не более. То, что ты двигаешься и говоришь, может обмануть разве что тебя саму. Даже твой друг со мной согласен. Ты ведь согласен, не правда ли?

Хайм наступил Гину на грудь и надавил. Тот стиснул зубы:

— Не слу…

Но договорить не сумел.

— Наивное создание, — продолжил колдун. — Ты действительно думаешь, что жива? Взгляни же на себя, на свои руки, кожу. Энергия уходит, а с ней и время, тебе отпущенное. И что случится, когда это время окончится? Чем ты станешь?

— Не слушай его, Чиро!

Хайм вздохнул, провёл по стене ладонью, присыпав лицо Гина пылью. Он закашлялся и едва не потерял сознание, когда боль в боку вспыхнула с неистовой силой.

— Ладно, — сказал колдун. — В чём-то твой друг прав. Поговорили, и будет. Какую бы смерть ты предпочла для него?

Ответом была слабая молния, которую Хайм даже не стал отражать: она попросту рассеялась по пути.

— Боги… Ведь мы это уже проходили.

Ещё одна молния, чуть сильнее.

Ещё одна.

Ещё.

Колдун вдруг нахмурился, убрал ногу с груди Гина. Тело Чиро вновь стало меняться, появились трещины, появился и свет, а потом она закричала, как сперва показалось Гину, от ярости, но потом он с ужасом понял — от боли.

— Бешеная! — заорал Хайм. Аллитеиты стали истончаться буквально на глазах. — Ненормальная! Ну! Давай! Покажи, что можешь!

У Чиро в руках не было кристаллов. Ни одного.

«Дура! Стой!»

Гин отпрянул и пополз, когда порода у него под ногами вспучилась, словно живая. Грохот нарастал, ходок ревел, с кровли сыпались камни. Колдун и девочка превратились в две неясные фигуры, мечущие без разбора друг в друга энергию. Крик Чиро менял тональность, ввинчивался под кожу, сжимал сердце.

Её левая рука горела.

Колдун отступал вглубь ходка и только оборонялся, но Гин знал, что он расходовал кристаллы умело, экономно, тогда как Чиро давила его необузданной силой, била наугад, вкладывая в заклинания всю свою злобу и боль. Гину это не нравилось.

— Чиро… — прошептал он.

Её рука истончалась, разбрасывая в стороны голубые искры. Гин дополз до кайла, встал, кое-как пошёл, а затем, когда гнев взял своё, побежал.

— Чиро!

Всполох огня. Жар.

— Чиро!

Он раскрутил кайло вновь, ноги, сперва ватные, вскоре обрели силу. Гин догадывался, что это его последняя пробежка. Кровь пропитала штаны до самых сапог.

— ЧИРО!

— Поняла!

«Молодец, камушек».

Гин вонзился в самое сердце молний, не думая уже ни о чём. Его не обратило в пыль, не сожгло, нет, он увидел, как лучи ударялись в нечто, идущее стеной перед ним. Кайло пело. Он бежал так, как никогда не бегал и никогда уже не будет. Хайм что-то прорычал, выругался, его чары неведомо почему стали бить в сторону. Гин не думал об этом. Он с рёвом прыгнул, закрутив тело.

На миг в глазах колдуна вспыхнуло понимание, затем страх… нет, то был ужас человека, увидевшего летящую смерть.

— Иллюз… — начал он.

Но кайло, описав круг, вонзилось клювом ему в висок.

 

Когда Гин очнулся, он ещё долго пытался вспомнить, что же произошло. Как только смог — обернулся.

Она стояла недалеко. Одна, среди мглы и обломков. В наполнявшей воздух пыли Чиро казалась миражом, призраком. Ходка больше не было: кровля позади девочки всё-таки не выдержала, хотя обвала Гин не помнил, как не помнил и своего падения.

— Чиро! Это ты?

— Д-да.

— Ты как? Ты…

Он умолк.

Левой руки у неё не было ниже локтя, плечо покрылось кристаллами и растрескалось.

— Гин… — пискнула она.

И шагнула к нему. Раздался звук, который, Гин знал, он уже не забудет до самой смерти. Так хрустит разбитая кайлом порода. Чиро, ещё не понимая, начала заваливаться, на лице сперва проступило удивление, а затем уже гримаса боли. Она рухнула, будто глыба, взметнув тучу пыли. Остались только ноги — вросшие в камень и отколотые до колен.

 

Когда Гин очнулся в следующий раз, он обнаружил, что всё это время полз, тащил своё тело вверх по ходку, словно мешок камней. Упирал ноги в выступы кварцита и двигался — понемногу, медленно, бесконечно. Чиро лежала совсем близко, уже вот, рядом, лишь протяни руку…

Без толку.

Он заставил себя разозлиться, зарычал, но едва напрягся, как вновь потерял сознание.

 

Довольно уже.

Всё.

Кто она ему, в самом деле? Дочь? Сестра? Никто. Ребёнок, подброшенный слепым случаем. Разве не так? Надо было её продать, продать и забыть… но нет же, дал слабину. Это во-первых. А на самом-то деле?.. А на самом деле — и уже во-вторых — она всё равно лишь камень. Никто и ничто, пустота, вещь. Гин захрипел, вонзаясь пальцами в крошку породы. Ну конечно. Что же ещё? Она ведь даже не живая, просто… кукла, да, да, кукла, похожая на человека, чудо из камня… чудо… нет — пустышка, ничто — и тут уж хоть во-первых, хоть во-вторых!..

— Лучше бы тебя вообще не было, — прорычал Гин. — Лучше бы я тебя… не находил… сразу бы… отдал… — Он подтянулся и снова всадил пальцы в породу. — Хорошо же ты мне… отплатила… камушек. Я тебя…

…а, в-третьих, конечно, и первое и второе было ложью.

 

2

Шум по ту сторону завала усиливался. Подручные Хайма, которым, по-видимому, не хватало сил перенести себя чарами сразу к цели, как это сделал он сам, продолжали рыть ход. Голоса звучали близко.

— Чиро? — позвал Гин.

Его рана болела меньше, кровь остановилась, хотя слабость никуда не исчезла, да и плоть не срослась полностью. Но ему было уже лучше, гораздо. Гин знал почему.

Чиро не двигалась, веки её окаменели, как и она вся — кожа выглядела серой и словно бы источенной временем. Но из-под полуоткрытых губ ещё вырывались слабые струйки пыли. Гин слегка потряс девочку и в ужасе увидел, как по руке, которую она прижимала к его груди, побежали трещины. Гин замер, но поздно — уже потревоженная, рука с сухим хрустом откололась и упала в пыль. Гин застонал. «Не надо. О боги, зачем это всё? Я этого не хотел. Зачем… так?»

— О, боги… — прошептал он, не зная, что ещё сказать. — О, боги… пожалуйста. Прошу! Если это цена… раз такова цена моей жизни, то лучше бы мне не рождаться вовсе. Я…

Позади грохнуло, как от взрыва.

Вот и всё.

Куда бежать, где спрятаться, когда для бега уже нет сил, а впереди — очередной тупик? Они дали бой, они победили… и всё равно проиграли, потому что не проиграть было нельзя. И что же теперь? Всемогущие боги, что?

— О, Чиро… — прошептал Гин.

Но она так и не пришла в себя, не сказала больше ни слова.

Лишь выдохнула — и замерла. Пыль покинула её губы серебряной дымкой и осела на окаменевшем лице, а когда воздух застыл, не осталось уже ни выдохов, ни пыли.

Камень дрогнул, трещины рубцами изрезали тело, а под трещинами — Гин даже зажмурился — был лишь голубой свет. Коленям вдруг стало легко. Гин обхватил Чиро покрепче, желая удержать хоть что-то, но она рассыпалась пылью, проскользнув между его пальцами. Гин взревел. В ладонях остался только маленький синий кристалл, яркий, как кусок солнца. Тёплый. Наполненный энергией, подобно сотне аллитеитов. Живой. Гин стиснул его в кулаке.

Шаги приближались. Эхо. Голоса.

— Там свет! Я вижу какой-то свет!

— Да, ниже…

— Тихо! Не спешить!

Свет бил даже сквозь сжатую ладонь и с каждой секундой, казалось, становился всё ярче — ещё, ещё, ещё! — и вот уже в сиянии этого подземного огня Гин различил фигуры, сложенные из камня. Он помнил свой сон. Духи тверди обступили их, протягивая к Чиро руки-скалы, но ничего не делали, потому что сделать ничего не могли: ни коснуться, пока не будет дозволено, ни забрать, пока не отдадут… ничего.

Гин улыбнулся.

— Она больше не вернётся во тьму, — прошептал он, и камни вздрогнули, зарыдали вокруг него, гнев их излился голубым огнём. В протяжном рокоте недр читался вопрос. Но Гин ответил: — Нет. В этот раз я не продаю — я покупаю. Слышите вы меня? Понимаете? Если вам не всё равно: я покупаю. Мне есть, что предложить.

Подручные Хайма были уже близко, шагах в тридцати выше по ходку. На обнажённых клинках играли отблески догорающего люменита. Но света Чиро люди словно не замечали… как будто он сиял в другом, глубинном мире, одной ногой в котором Гин находился уже давно.

— Кристалл! Но где тогда…

— Боги! О, боги! Да тут… тут Хайм!

— Быть не может…

— Эй! Сказано же: не спешить! Смотреть в оба!

Фигуры, сотканные из света и камня, молчали, но твердь говорила за них. Гин выдохнул, когда они отступили.

Рука его вдруг потеряла чувствительность и упала. Кристалл померк, выскользнул из ладони и укатился во тьму — никому уже не нужный и ни на что не годный. Гин ощутил, как его тело медленно, словно в мёд, погружается в камень. Крики погони усилились, потом стихли и будто бы отдалились, но значения это уже не имело.

Он купил — не продал.

Этого было достаточно.

 

3

— Папа! Папочка! Там!.. Скорей, погляди!

— Что такое? — встревожилась Руна, прикладывая к груди малютку Лиз, но Арч успокоил жену прикосновением ладони и пошёл в чащу за старшей дочерью. Хотя, пожалуй, волноваться стоило: Навья была известной шкодницей. — Не уходите далеко! Боги, что ещё она там придумала?

— Кто знает…

— Скорей, пап, скорей!

Арч продрался сквозь кусты дикой смородины и оказался на крохотной поляне, так пышно усеянной ягодой и цветами, что у него зарябило в глазах. Он уже собрался похвалить Навью за находку, как вдруг осознал, что дело было вовсе не в изобилии даров. Нет.

Там, в круге из зелени и камней, Арч увидел младенца… да, младенца, глаза его не обманывали. «Боги всемогущие… откуда…» Он подошёл, наклонился. Девочка. Кожа её была белой, словно первый снег, а волосы — едва ли не голубыми. Она спала, и земля вокруг обнимала её; травы служили ей покровом и периной; камни же будто складывали для неё колыбель.

В ладони девочка сжимала серебряную монету.