Бездушный хронист

Времени замедлившийся бег

Сегодня наступила осень. Время частых простуд и посиделок у окна с кружкой горячего шоколада. Прихоти календаря давно уже потеряли значение. Но вот после первого листопада, увидев свой двор, усеянный застывшими отблесками солнца, я понял, что природа начала готовиться ко сну.

Часть меня ликовала. Перемены, любая мелочь, рябь над омутом повседневности – всё вызывает у неё сильнейший интерес. Но другая часть лишь вздохнула и принялась за работу.

Двор сам себя не подметёт. Листья нужно собрать в кучи, сложить в мусорные мешки, и выставить на почётное место рядом с баками. Работа занимает от силы час, но для меня проходят все десять. Каждое движение, каждый шаг – всё слишком медленное, вымученное. Если только и делать, что следить за метлой, лениво шаркающей по асфальту, то от рассудка останутся одни воспоминания. Моя жизнь устроена иначе.

Я вижу двор и метлу, и листья – как видишь комнату поутру из-под опущенных век. Когда ты уже вроде бы проснулся, но ещё гостишь внутри сна. Воображение создаёт картинку, выстраивает сюжет, оживляет мысли и желания. В таком осознанном сне проходят мои дни, и, насколько можно судить, то же происходит со всеми.

Время нынче дёшево как никогда. Всё своё я провожу в просторной мастерской с панорамными окнами, наполненной запахами хвои, свежего хлеба, весеннего луга – и любыми другими, что придут на ум. Я люблю творить и мастерить, меняю способ время от времени. Сейчас это лепка. Тёплый, ароматный воск мнётся с трудом, но прекрасно держит форму. Стоит только захотеть, и он станет мягким, как пластилин, но это и будет пластилин – сознание заметит разницу и перестанет верить, а без веры грёзы не имеют смысла.

И вот сейчас я подметал двор и одновременно грел воск, вспоминал тепло, которое он отдаёт при лепке, запах лета, исходящий от него, и долгие часы проходили не так томительно. Мировое древо под моими руками росло ввысь и вширь. Ствол покрывался сучками и трещинами, так что старость и усталость ясеня становились заметны всё сильней.

Я отвлекался, лишь когда мимо проходили соседи. Закутавшись в шарф или надвинув на глаза капюшон, делали вид, что куда-то спешат. Моё «здравствуйте» редко находит отклик. Как правило, все обходятся немым кивком. Общение теперь подвиг, достойный лучшей награды, чем унылый пьяный вой, в который превращается всё произнесённое вслух. Поэтому люди редко выходят из дома, предпочитая кнопки живым словам. Нечасто я слышу чужие голоса, но ещё реже вижу новые лица.

Невысокая женщина в чёрном пальто, джинсах и сапогах вышла из подъезда и мельком глянула в мою сторону. Теперь этого достаточно, чтобы рассмотреть человека. Темные волосы, короткая мальчишеская стрижка, цепкий взгляд, тонкие губы и острый подбородок – хищная ласка – вот кого она мне напомнила. Но важна была не её внешность, а сам факт, что в доме появился новый жилец. Тот я, который лепил Иггдрасиль, жаждал любых перемен. Он даже оставил скульптуру и покинул залитую светом мастерскую с чудесным видом на горный водопад. Вид на серую панельную пятиэтажку тусклым осенним утром вдруг показался ему интереснее.

 

Моё приветствие новая соседка полностью проигнорировала. Хотя нет, кажется, она чуть ссутулилась и сжала голову в плечи, словно это могло сделать её невидимой. За пять лет жизни в бочке густого дёгтя знакомства на улице превратились в анахронизм, малопонятный термин прошедшей эпохи. Но незнакомка всё равно продолжала занимать мои мысли, пока я относил метлу в подвал и поднимался домой.

Последнее время никто от нас не съезжал. Не было этой суеты с мебелью и коробками у подъезда. Значит, новые арендаторы – приехали налегке. Непомерно развитое воображение успело придумать десяток сценариев, описывающих жизнь незнакомки с рождения и до сегодняшнего утра. А потом реальность с тихим жужжанием отодвинула фантазии на второй план. Вибрировал браслет на руке, напоминая, что пришло время принимать лекарства.

Армейская привычка к чёткому распорядку дня стала для меня тем якорем, что не позволял с головой уйти в выдуманный мир. Для человека с больным сердцем это была бы фатальная ошибка. Я мог выдумывать сколь угодно красивые пейзажи для моей мастерской, обманывать себя несуществующими запахами, но работа, лекарства, еда и сон сменяли друг друга строго по расписанию.

Выдуманное дерево, слепленное из выдуманного воска нужно лишь для того, чтобы хоть как-то заполнить пустоту в душе. Бессовестный самообман, но пока что это работало. Особенно в те мгновения, когда работа над новым творением подходила к концу. Вернувшись в мастерскую, я добавил ещё немного листвы, поработал с корой, поправил змея в корнях и окинул взглядом скульптуру, на которую ушёл целый месяц. Раньше я повторял некоторые поделки в реале, чтобы лучше освоить лепку, запомнить процесс. Теперь в этом нет особого смысла: выдуманные или настоящие, они приносили одни и те же крупицы радости, словно бенгальские огни, ярко, но быстро сгорающие в руках.

Показать работу другому человеку, услышать его мнение, поговорить об увлечениях – да хоть бы и просто о погоде! Мечты, мечты…

– А у вас тут красиво. И пахнет здорово!

Если бы в окно влетела шаровая молния и с треском выжгла всю квартиру, я бы просто пожал плечами. В сравнении с чистой человеческой речью, раздавшейся у меня за спиной, это был бы сущий пустяк. Там, в реале, я сделал судорожный вдох и замер, боясь, что наваждение пройдёт слишком быстро. Но обернувшись, увидел у входа в мастерскую упитанного мальчишку от силы восьми лет в синей футболке и спортивных штанах, который, кажется, никуда и не собирался. Напротив, он с улыбкой глядел по сторонам, живо интересуясь то водопадом за окном, то печью для воска, то резцами и стеками.

– Я настоящий, – вдруг сказал он, поймав мой ошалелый взгляд.

– Что?

– Ну, просто все сразу спрашивают, вот я и… Ух-ты! – воскликнул мальчишка, заметив Иггдрасиль позади меня. – Оно что, всё из пластилина? Круто!

– Из воска, – машинально поправил я и только потом понял, какой радостью откликнулась душа на его слова. – Пчелиный воск и немного овечьего. Нагреваешь, смешиваешь и лепишь.

Мальчишка взъерошил и без того всклокоченные волосы, деловито поцокал языком.

– Я бы такое сто лет лепил – оно же выше меня будет!

Я справился с задачей намного быстрее, чем и собирался уже похвастаться, но вовремя спохватился. Всё ещё оставался шанс, что это разговор с воображаемым другом, хотя раньше таких фантазий за мной не числилось.

– Кто ты? Откуда?

– Ой! Простите! – мальчик заметно смутился и, немного помедлив, протянул мне руку. – Алёша. Мы с мамой недавно переехали.

Сходство мальчика с утренней незнакомкой прослеживалось разве что в мазутно-черных волосах, но сомнения в их кровном родстве были излишни. Не бывает таких совпадений.

– Миш… Михаил.

– А отчество? Мама говорит, что к старшим нужно обязательно обращаться по имени-отчеству.

– Игоревич, – ответил я и не смог сдержать улыбки.

Сомнения в моём душевном здоровье окончательно развеялись: такого воспитанного ребёнка я придумать просто не мог. К тому же его рука оказалась мягкой, тёплой на ощупь. Совсем живой.

– У твоей мамы серое пальто и короткая стрижка?

– Да… – Алёша резко высвободил руку и отступил на шаг. – Откуда вы знаете?

Неожиданный испуг ребенка напугал меня ещё больше. Мысль о том, что он может уйти, набатом прозвенела в ушах.

– Я видел её, когда подметал утром. Я дворник.

– Дворник… – как-то совсем уж сочувственно протянул мой молодой гость. – Понятно. Вы плохо учились?

– Учился? Почему?

Алёша закатил глаза и страдальческим голосом изрёк:

– Мама говорит, что если я не буду учить уроки, а только рисовать и бегать, то стану дворником и буду убирать за всеми мусор. А я люблю бегать! Правда сейчас мне нельзя. – Алёша вдруг спохватился и оглядел свой наряд. – Это я просто так надел – потому что удобно!

– Верю-верю, – поспешил я его успокоить. Потом подумал, что совсем отвык принимать гостей. – Присаживайся, в ногах правды нет.

Мальчик с готовностью забрался на высокий стул со спинкой, только что появившийся в мастерской, и через секунду уже с удовольствием болтал ногами в воздухе. В его возрасте я тоже так любил.

– Маму нужно слушать. Но школу я окончил с серебряной медалью. Не знаю, дают ли их сейчас, но это значит «с отличием». Потом служил в армии – это тоже место для тех, кто плохо учится, но я всегда делал всё будто на зло кому-то. Ушёл на год, вернулся через десять. С пенсией и больным сердцем, дальше уже…

Я усилием воли заставил себя замолчать. Ну что за бред? Это же ребёнок! Какое, к дьяволу, больное сердце? Может, ещё про то, как я коротал первые вечера «замедлёнки» рассказать?

– В общем, так уж вышло, что с метлой мы теперь большие друзья, – торопливо закончил я рассказ. – А вы с мамой к нам надолго? Откуда приехали?

От моих вопросов Алёша снова поник.

– Мне нельзя об этом говорить. Но вряд ли надолго, обычно… Ой! – Он дёрнул головой и насторожился. – Кажется, дверь хлопнула. Это мама вернулась. Мне пора. До свидания, Михаил Игоревич.

Алёша ловко спрыгнул со стула, а я только тогда понял, что не задал главный вопрос:

– Подожди! А как… как ты сюда попал?

Мальчик посмотрел на меня с недоумением и совсем не детской усталостью в глазах:

– Ну вот опять. Вы же сами позвали, очень хотели поговорить.

– Опять? Другие тоже зовут?

– Конечно! Ну почему вы не слышите?

Алёша со вздохом развёл руками и, стоило мне моргнуть, просто исчез.

Время суток в мастерской всегда соответствует реальному – это правило я установил в первый же день, как её создал. Понятия не имею, почему с уходом мальчишки стало так темно.

***

Я пытался. Честно. Из кожи лез, часами сидел неподвижно в полной тишине – и в мастерской, и в реале. Слышал, как капает вода из крана, ветка лениво стучит в окно, часы на кухне отмеряют проклятое время – по десять секунд вместо одной. Никаких голосов и приглашений. Только собственные мысли намекают, что стоит всё же обратиться к врачу.

Решение пришло внезапно – спасибо Мировому древу. Я собрал весь воск в квартире, начертил эскиз новой скульптуры в мастерской, сообщил на работу, что беру недельный отпуск и отключил телефон. Идея, всколыхнувшая меня, была до безобразия простой: чтобы попасть к кому-то в гости, нужно получить приглашение.

Легко сказать. Следующие шесть дней стали настоящим испытанием воли, решимости и крепости пальцев. Я старался соблюдать режим, но часто путался в сигналах браслета, забывая, что делал в прошлый раз: ел или принимал лекарства. Пришлось безжалостно расплавить все предыдущие поделки и сократить время на сон.

Да, времени снова не хватало. Каждую часть, каждую деталь новой скульптуры я сначала создавал в мастерской. Повторял десяток раз одно и то же, чтобы руки запомнили всё не хуже головы. Тогда я брался за эту работу в реале и одновременно начинал новую в выдуманном мире. Разум едва справлялся. Дважды приходилось заказывать цикорий в магазине, и к утру воскресенья третья упаковка подходила к концу. Лишь в пять часов, с последним взмахом стека я поверил, что мне удалось.

Рассвет ещё только раскладывал алые краски под серым холстом, когда я, воровато оглядываясь, вышел из дома. Без меня двор безоговорочно капитулировал перед силой листопадов и стал похож на давно не чёсаную собаку. С этим ещё предстояло разобраться, но пока я, кружа по мастерской от нетерпения, пересёк узкий проезд, чуть не попав под колёса разбуженного внедорожника, и приладил своё творение рядом с фонарным столбом.

Сутулый мужчина в мятом плаще окинул своего создателя усталым взглядом исподлобья, отчего морщин на его лице будто бы стало больше. Он грел руки в карманах и тянул плечи к ушам, пытаясь спрятаться от ветра за высоким воротником. Намокшие от дождя пряди прилипли ко лбу, крупные капли стекали по щекам. Холод и одиночество – всё, чем я его наградил.

На обратном пути я уже не трясся от нетерпения – скорее, предвкушал. Воображение придумало дюжину сценариев вдобавок к той сотне, что уже с комфортом поселились в моей голове. Спать совсем не хотелось, а потому, ссыпав остатки цикория в кружку и залив их кипятком, я занял места у окна на кухне. Ждать пришлось очень долго. Лишь когда совсем рассвело, первый случайный прохожий решил срезать путь через дворы. Прошёл мимо и вдруг замер, обернулся, шагнул назад. На целую минуту мой насквозь продрогший бедолага приковал к себе его внимание.

А я всё ждал. Голоса, чувства, эмоции – чего угодно, что открыло бы мне заветную дверь. Напрасно. Прохожий пошёл своей дорогой, дважды оглянулся через плечо, но вскоре исчез за гаражами.

Потом были другие: прохожие, соседи. Каждый обратил внимание на скульптуру, от каждого я чего-то ждал. Наивный мечтатель с раздутым эгом. Поделка из воска – серьёзно? И этим я надеялся проломить чужую броню? Живо вспомнились все огрехи, на которые махнул рукой – лишь бы только уложиться в срок. Не с моим талантом и мастерством надеяться зажечь огонёк в незнакомой душе.

Так я говорил себе в тот день. Повторял снова и снова, но так и не смог до конца одолеть глупую обиду, тихонько шептавшую о потраченных впустую силах и несбывшихся мечтах. Но и тех сил, что остались, мне хватило, чтобы смириться, убраться в квартире, убраться в мастерской и остаток дня посвятить поиску нового хобби. Лепка уже порядком приелась, вот только выбрать между выжиганием и резьбой по дереву сразу не удалось. Бессонная ночь дала о себе знать, и столь важное решение было перенесено на завтра. Отпуск подошёл к концу, и палая листва во дворе дожидалась моего прихода.

 

Погода испортилась. Моросящий дождь и промозглый ветер – два давних друга вышли погулять поутру. Ну к этим ребятам я давно привык, и толстый резиновый плащ с капюшоном позволял не обращать внимания на их проделки. Возиться с мокрыми листьями – то ещё удовольствие, но глупо винить в этом кого-то, кроме себя. А вот с водителем чёрного внедорожника, припаркованного рядом с мусорными баками, я бы поговорил. Трёхтонная махина стояла так, что обойти её можно было только по лужам. Мне-то, может, и ничего, а вот другие начнут кидать мусор издалека, боясь запачкать ботинки, и ничем хорошим это не кончится.

Внезапно я понял, что за рулём машины сидит человек. Он отодвинулся вместе с сидением вглубь салона, так что был едва виден за каплями на лобовом стекле. Но первый же шаг в его сторону едва закончился для меня малоприятным и ещё менее грациозным пируэтом. Хоть во весь рост я и не растянулся, но отчётливо, со смаком прочувствовал, как растягиваются одна за другой мышцы сорокалетнего мужчины, целую неделю пренебрегавшего физическим трудом. Двор крутнулся вокруг меня, и вместо странной машины со скрытным водителем я увидел фонарный столб и своего бедолагу, которого прежде изо всех сил старался не замечать . Бесконечно долгое мгновение ушло на то, чтобы мой собственный панцирь, основательно укреплённый вчерашними разговорами с самим собой, покрылся трещинами и рассыпался в прах.

Бегущий человек – возможно, самое нелепое зрелище в мире, где всё кажется замедленным в десять раз. Даже солидные, взрослые люди превращаются в кривляк-первоклашек, так что становится невозможно удержаться от смеха. Но сейчас мне было плевать. Я бежал к восковой скульптуре со всех ног, не думая о том, что снова могу поскользнуться.

Медленно – слишком медленно! Всего тридцать шагов разделяли нас, но за каждым словно стояла целая жизнь. Никогда бы не поверил, что простой чёрный зонт способен превратить меня в восторженного ребёнка. Кто-то раскрыл его у статуи над головой и примотал скотчем к руке.

Кто? Всё на свете потеряло значение, и только этот вопрос путеводной звездой горел впереди. Ожидал ли я найти записку – хоть пару слов для неизвестного скульптура? Возможно. Но даже просто дотронуться до отклика чужой души – уже казалось достаточной наградой.

Не знаю, что произошло. Уже остановившись, я вдруг ослеп, оглох, может, даже лишился сразу всех чувств на мгновение. А потом вокруг меня вырос самый причудливый сад на свете. Кокосовые пальмы и карликовые ивы, жасмин и барбарис, розы, астры, гладиолусы… Я не знал даже названий большинства местных чудес, в то время как все они цвели и плодоносили, так что от сладких, пряных, пьянящих ароматов мысли в голове стали вязкими, как расплавленный воск. Даже оглушительный визг сначала мне таковым не показался. Лишь увидев среди кустов сирени бледное лицо и пугающе огромные глаза за стёклами массивных очков, я понял, куда попал.

Женщина оцепенела от ужаса, и всю силу вложила в голосовые связки, которые ещё подчинялись ей. Миниатюрная блондинка, чуть за тридцать, родинка на подбородке – имя уже крутилось на языке.

– Спокойно! Я… я настоящий! – Да, ничего умнее в голову мне тогда не пришло.

Женщина в ответ кинула в меня садовую лопатку, а следом лейку, полную воды. Чутьё подсказывало, что где-то неподалёку могут быть грабли и секатор.

– Да стойте! Послушайте… Анфиса!

Визг затих, бомбардировка садовым инструментом прекратилась вместе с ним. Хозяйка дивного сада, кажется, только теперь как следует всмотрелось в моё лицо.

– Лариса, – прежде всего поправила она. – А вы… вы же наш дворник. Михаил?

С именами дело пошло веселей. Сбивчиво и путано, но я всё же сумел объяснить Ларисе, как очутился в её выдуманном мире. Рассказал про мальчика Алёшу и свой план, увенчавшийся успехом лишь благодаря её зонту. А в конце совсем засмущал соседку, засыпав комплиментами поистине райский уголок, так меня поразивший.

После этого пришлось сделать перерыв. Связь с телом сильно ослабла, и заглянуть в реал оказалось очень непросто. Ни о какой работе не могло быть и речи, так что, смирившись с незапланированным прогулом, я отправил своё бренное тело домой и с комфортом усадил его на диван.

Лариса за это время успела привести в порядок как мысли, так и причёску, сменила костюм садовника на длинное белое платье и накрыла под пальмой небольшой стол. Чашки с чайником прилагались, и хоть застолье в воображаемом мире казалось до ужаса нелепой идеей, отказываться я не стал.

– Давно увлекаешься садоводством? – рискнул я перейти на ты, и Лариса не стала возражать.

– С детства. Горшки, грядки, огороды… Всё лето у бабушки на даче пропадала. – Соседка вздохнула и с грустной улыбкой окинула взглядом сад. – Раньше и времени не хватало, и много чего у нас не растёт, а здесь… теперь… Прихожу после работы и вожусь со своими зелёными друзьями сразу в двух местах.

Я кивнул.

– Та же история, только я мастерить люблю. А работаешь ты где?

– В больнице, медсестрой. Я и туда цветов натаскала – уж будь уверен.

Лариса звонко рассмеялась, и мне понравился её смех. А может, я просто соскучился по смеющимся людям. Мы ещё долго болтали о работе и увлечениях, пили чай с бергамотом и делились планами на будущее. Освоить резьбу по дереву, вырастить сакуру, съездить на море, завести собаку… Лёгкий, ни к чему не обязывающий разговор. Главное, чтобы он не стал последним – в этом наши планы совпадали. Мы договорились ходить друг к другу в гости, но только не так внезапно. А кроме того – разбить во дворе красивый маленький садик и сделать всё возможное, чтобы помочь открыться другим.

Я не хотел уходить, но браслет вибрировал уже довольно давно, и игнорировать его не стоило. Реальная жизнь, сколь бы серой и унылой она ни была, всё равно оставалась реальной. На прощание соседка вдруг попросила называть её Ларой и покраснела кончиками ушей. Это выглядело так чертовски мило, что я даже не придумал, что сказать в ответ. Улыбнулся и помахал рукой.

Родное тело встретило меня ужасающих размеров пропастью на месте желудка. Пришлось в срочном порядке заполнять пустоту. Но это не так просто, как кажется. Лишь прикончив вторую тарелку супа, я окреп настолько, что вернулся в мастерскую и стал обдумывать новый, ещё более коварный план по вербовке новых членов Тайного общества любителей чая с бергамотом.

Вспомнил я и про мальчика Алёшу, открывшего мне глаза, и желание похвастаться перед восьмилетним ребёнком снова стало нестерпимым.

– Здравствуйте, Михаил Игоревич!

Ну да, а я и забыл уже, что для некоторых это проще простого. Алёша откликнулся тотчас же – пришёл, в чём был: тапках, шортах и выцветшей от многочисленных стирок футболке.

– Привет, ты даже не представляешь, что это была за неделя! Я плохо спал, мало ел и всё лепил, лепил, лепил… Теперь воск даже видеть не могу. Но у меня получилось! Всё утро мы с соседкой пили чай в её мире!

Лицо Алёша вытянулось от удивления, брови выгнулись арками речных мостов.

– Правда?

– Да! – надо признать, что такое неприкрытое недоверие меня слегка задело. – Ты же сам говорил…

– Я всем это говорю. Я не знаю, получается или нет. Мама строго настрого запрещает мне ходить в гости по два раза.

– Почему? – Теперь настал мой черёд удивляться. – Как же тогда заводить друзей?

Алёша потупился, а потом и вовсе отвёл взгляд.

– Мне нельзя об этом говорить.

– Надо же, как много правил. Можно нарушать одни, но при этом рьяно соблюдать другие. Почему же ты тогда пришёл?

Мальчик пожал плечами.

– Я непослушный. Мама так и говорит. Но мне просто у вас понравилось. Вы не кричали, как другие, и сразу во всё поверили. Захотелось попрощаться – завтра мы уезжаем.

– Попрощаться? – Слова бывают острее ножей и ранят ничуть не хуже. – Но вы же только переехали!

Ещё до того, как Алёша открыл рот, я понял, что он скажет:

– Мне нельзя...

– Да перестань! Что это за тайна такая? Или ты пришёл только за тем, чтобы сказать, что ничего не можешь сказать?

Вот так: всего один день человеческого общения, а я уже сорвался на крик. И мало того – досталось ни в чём не повинному ребёнку, перед которым я в неоплатном долгу. Вот уж действительно: не делай добра, не получишь зла.

– Простите, я... Я не хотел... До свидания!

– Нет, стой... – начал я, но до ответных извинений дело не дошло. Алёша просто исчез, оставив меня в компании запоздалого раскаяния и осознания собственной глупости.

Даже идиотом сейчас меня мог бы назвать лишь самый бессовестный льстец.

***

Следующим утром я вышел на работу раньше обычного. Просто не мог усидеть на месте. Мастерская простаивала, потому что, убираясь во дворе, я следил за дверью подъезда и никак не мог сосредоточиться на чём-то ещё. Но даже когда очищенная от листьев земля вновь задышала сырым морозным воздухом, а бычки и фантики обрели вечный покой в мусорном баке, цель моей слежки так и не появилась. Сложно сказать, почему я решил, что увижу маму Алёши, а может, и его самого ранним утром. Они вполне могли назначить переезд на вечер, а до тех пор не выходить из дома. В сущности, это было не важно. Я простоял бы и до вечера, если бы пришлось. А скорее, сам прошёлся бы по съёмным квартирам в доме – благо их немного. Ни на что особо я не рассчитывал, желания сказать «прости» было более чем достаточно.

Но мне повезло. Спустя всего полчаса праздного стояния на холоде и восемь холостых хлопков дверь открыл нужный человек. Всё та же сутулая фигура, только в этот раз с шапкой на голове. Короткий взгляд в мою сторону и неожиданный разворот в противоположную. Пришлось догонять.

Женщина не останавливалась, и даже мои окрики поначалу бессмысленно сотрясали воздух. Но, поняв, что я не отстану, она всё же сбавила ход, а потом обернулась. В прежние времена этот разворот назвали бы не то что резким, а молниеносным. Струя ударила из перцового баллончика ещё до того, как рука вывела его на цель. Едкие брызги под давлением в десять атмосфер, словно рой разъярённых пчёл, вонзились в мои глаза. Что с того, что у меня хватило времени разглядеть всё это? Сделать-то всё равно ничего не успел.

Ощущение, будто костёр развели прямо у тебя на лице. Я отступил назад, закрыл лицо руками и усилием воли заставил себя не тереть глаза. «Вода, мне нужна вода», – эта мысль пришла первой, без промедления. Но вот дальше дело застопорилось – адское жжение сильно мешало сосредоточиться.

Проклятие, достигшее моих ушей, состояло из такой странной смеси досады и облегчения, что даже едкая дрянь в глазах не помешала мне это отметить. Кто-то схватил меня за рукав и потащил за собой. Выбирать не приходилось. Когда же спустя вечность я услышал журчание воды, то от счастья чуть не лишился чувств. Сунул лицо под холодную струю и долго-долго промывал глаза. Родной поливочный кран – как же я сам про него не вспомнил?

Алёшина мама дождалась, когда я наконец закончил водные процедуры, и нетерпеливо бросила мне в лицо:

– Дворник. Чего надо?

Фразы, звучащие грубо, в новом мире совсем необязательно призваны обидеть другого человека. Просто все стараются говорить кратко – приветствия и извинения отбрасываются, словно ненужная шелуха. Но в данном случае грубость была намеренной: она без труда угадывалась не только в словах, но и в ледяном взгляде, хмуром лице и перекрещенных на груди руках.

– Алёша. Он приходил ко мне.

И без того не слишком красивое женское лицо перекосило от злости. Я почему-то даже задумался, не спрятан ли у неё под пальто пистолет.

– Забудьте, – прошипела хищная ласка и уже хотела уйти, когда я не удержался и добавил:

– Я тоже смог.

Уже почти бывшая соседка замерла вполоборота. Грудь поднялась в тяжёлом вздохе, затравленный взгляд обшарил двор.

– Тогда бегите, – сказала она одними губами и, более не задерживаясь, пошла прочь.

Не то чтобы её слова прояснили хоть что-то, но внезапный переезд обрёл наконец смысл. Мать и сын бежали. Оставалось понять, от кого. Жаль, что детектив из меня так себе. Я поломал немного голову, но не придумал только жестокого бывшего мужа и особо настойчивых кредиторов.

Завибрировал браслет, напомнив, что настала пора принимать лекарства. Игра в Шерлока Холмса откладывалась на неопределённый срок. Но прежде чем возвращаться домой, нужно было отнести в подвал метлу и лопату. Плёвое дело, но только спуск и подъём по тринадцати ступенькам отняли у меня в этот раз слишком много душевных сил. А всему виной чувство тревоги, тенью кравшееся по пятам. Неизвестность и недосказанность – худший коктейль из возможных. Когда в игру вступает подсознание, рисуя красочный образ таинственного негодяя, который закрывает дверь в подвал, оставляя тебя в полной темноте, то хочешь – не хочешь, а нервы начинают искрить как старая проводка.

Но, разумеется, никто даже пальцем не тронул дверь, и я благополучно добрался до верхней ступеньки. И тут стоявший напротив знакомый мне внедорожник моргнул дальним светом. Я замер, вонзился взглядом в машину, силясь разглядеть водителя, но солнце бликовало на лобовом стекле. А потом: «Тук-тук», – в дверь мастерской постучали. Теперь уже закрыться в подвале захотелось мне самому. Только какой смысл?

«Тук-тук», – повторилось вновь.

– Входите, не заперто.

Дверь отворилась, и внутрь вошёл рослый мужчина в джинсах и ветровке. Стрижка «под расчёску», широкий лоб, глубоко посаженные глаза с характерным прищуром, широкие скулы и толстые губы, что старались сейчас изобразить дружелюбную улыбку.

– Доброе утро! Пустовато у вас тут.

Я даже не сразу нашёлся с ответом после такого приветствия.

– Затеял ремонт. А вы кто?

– Можете звать меня Вадим. – Незнакомец с таким безразличием пожал плечами, что стало ясно: звать его можно хоть Варфоломеем – ему всё равно. – А вы?

– Михаил. Но должен признать, ни о каком «приятно познакомиться» речь пока не идёт.

– Понимаю, – всё с тем же безразличием согласился незваный гость. – Я не отниму у вас много времени и не причиню больших неудобств.

Последовавший за этим лёгкий укол в висок действительно был едва ощутим, но этим дело не кончилось, и невидимая игла устремилась вглубь. Впрочем, больно стало, лишь когда я представил, как перехватываю это нечто и вытаскиваю из своей головы.

– Что вы делаете? – прорычал я, сражаясь с непонятной угрозой.

– Куда интереснее, как вы сопротивляетесь, – заметил Вадим. – Дилетантский подход, но сколько энтузиазма! Сами себя задерживаете. Почему бы не…

Он замолк и отшатнулся от неожиданности, когда с неба на него обрушился водный поток. Крыша в этой части мастерской исчезла, и проливной дождь вымочил гостя насквозь за пару секунд. Игла исчезла.

– Могу и фантазию подключить, – заверил я. – Ещё раз: кто вы, и что вам надо?

Вадим помедлил, видимо, прикидывая, стоит ли начинать второй раунд.

– Хорошо. Тогда скажите сами, почему вы напали на моего клиента?

– На кого? – Я много чего ожидал, но только не такого вопроса.

– Светлану Зарипову. Ей даже пришлось применить перцовый баллончик. Теперь припоминаете? Я отвечаю за их с сыном безопасность, но по настоянию клиента не могу вмешиваться вплоть до прямого приказа. Светлана разобралась с вами сама, но я хочу знать, представляете ли вы угрозу.

– Угрозу? – От удивления я превратился в эхо. – Я просто хотел поговорить. Они же завтра уезжают, хотелось извиниться перед мальчиком – вот и всё!

Вадим вдруг изменился в лице – явно услышал что-то важное.

– Вы не знали?

– По моим данным переезд назначен на субботу. Но я не удивлён. – Он невесело усмехнулся. – Знаете, есть люди, которые любят усложнять другим жизнь. У Светланы паранойя и мания преследования. Вполне возможно, теперь она решила сбежать и от меня тоже. И ведь получилось бы! А я потом думай, мучайся. Что ж, спасибо. Увольнения неприятны, но без них не обойтись.

С чувством выполненного долга Вадим развернулся и пошёл обратно к двери, не обращая больше внимания на дождь. Я и не настаивал. Восстановил крышу, а потом покрыл все стены и окна изнутри сантиметровым слоем стали. Вадим остановился рядом с тем местом, где ещё мгновение назад была дверь, он ждал объяснений.

– И ради такого пустяка, вы поленились вылезти из машины и пройти несколько метров? Сразу залезли ко мне в голову, хотели забрать информацию силой, в то время как вежливая просьба сделал бы всё за вас? Охранник-телепат, который не видит в своих способностях ничего необычного. Я дворник, а не идиот. Я следил за тем, как Светлана осматривала двор: она даже не глянула на внедорожник, ни на секунду не задержала взгляд. Кто вы на самом деле?

Вместо ответа Вадим сначала постучал по обшивке костяшками пальцев, словно проверяя на прочность.

– Интересный фокус. Это вас Алексей научил? Хотя нет, вряд ли. Он очень талантлив, но ещё мальчишка.

– Кто вы такой?! – Терпение заканчивалось, и мне всё больше хотелось проверить, могу ли я причинить этому лживому козлу реальный вред.

– Что эта стерва тебе наплела? – спросил вдруг Вадим. – Прикинулась «девицей в беде» и надавила на благородство? Странного же защитника она выбрала в этот раз. Правда в том, что я работаю на одно не слишком известное рекрутинговое агентство, как и Светлана когда-то. Как и я, она занималась поиском кандидатов и, скажем так, принудительной вербовкой.

– Вы похищаете людей? – дошло до меня наконец. – Телепатов?

– Только если они сами отказываются от очень высоко оплачиваемой работы. К слову, наша общая знакомая была лучшей в этом деле – она завербовала меня. И всё шло прекрасно, пока у её сына не проснулся необычайно сильный дар. Ты же сам видел, как легко он проникает в чужое сознание. Ну что, мой напарник ещё не подошёл?

Последние слова напомнили мне о существовании реального мира. Из машины действительно вышел настоящий амбал с ведром вместо головы и уже преодолел половину расстояния, разделявшего нас.

– Протокол, – пояснил Вадим. – Три минуты без условного сигнала означают, что нужна помощь.

Я быстро понял, что сражаться на два фронта не смогу и убрал стальную защиту. Но Вадим передумал уходить.

– Не так быстро. Ты ведь и сам проникал к другим, верно? Не желаешь сменить профессию?

– Убирайся!

Я бросился в атаку на чересчур навязчивого гостя, но тот со смехом отскочил в сторону. Пол мастерской вздыбился, трещины пошли стенам, и качнуло так, что я и в реале потерял равновесие. Амбал перешёл на бег.

– Хватай его! – крикнул Вадим явно не мне. – Я подгоню машину.

Ещё один толчок расколол мастерскую надвое. В глазах всё поплыло как после хорошего удара в челюсть. Лишь в последний момент я заметил огромную пятерню, тянущуюся к моему плечу, и отбил её в сторону. Амбал осклабился и выбросил вперёд кулак размером с пудовую гирю. Потом ещё и ещё. Когда и третий удар прилетел в блок, улыбка исчезла с лица нападавшего. Узкая конурёнка, скрывавшая спуск в подвал, не давала амбалу размахнуться. Напротив, он должен был чувствовать себя тем самым слоном в посудной лавке и думать только о том, как бы не оступиться, пока мы спускались вниз, обмениваясь короткими выпадами. Мне было радостно, что армейский рукопашный бой не стёрся из моей памяти. Если бы ещё его дружок не путался под ногами…

– Пошёл вон! – с криком я собственноручно разнёс любимую мастерскую ко всем чертям.

Земля, деревья, небо, водопад – всё исчезло. Одна сплошная тьма.

– Неплохо, – донеслось из мрака напоследок, и я остался один.

Вот только освобождение дорого обошлось. Я отвлёкся, и кулак противника достал меня в реальном мире. Удар пришёлся в грудь, правее солнечного сплетения. Ничего страшного, но тут ступеньки кончились, спина упёрлась в кирпичную стену. Я ждал удара, но амбал навалился на меня всем весом и ткнул в шею чем-то холодным. Раздался треск, и позвоночник прошило адской болью. Мышцы превратились в камень, зубы заскрипели друг об друга. Двадцать секунд нестерпимой муки, вместо двух, положенных законами физики. Когда амбал убрал шокер, я, словно срубленное дерево, с шорохом и треском свалился к его ногам.

Только это было не всё. Вместо сердца у меня в груди вдруг забился маленький уголёк, с каждым ударом разгораясь всё сильнее. И всё это время кто-то упорно давил его сапогом, словно пытаясь потушить. И амбал тут ни при чём. Он всего лишь посветил побеждённому фонариком в лицо и обомлел. А мне не хватало воздуха. Изо всех сил я пытался ухватить побольше, но лишь напрасно разевал рот. Сердечный приступ – вот, что значит не принять вовремя таблетки.

Амбал выматерился и завертел головой, не зная, что должен делать. Тащить меня такого наверх ему явно не хотелось.

И тут я услышал своё имя. И отчество. Кто-то звал меня сверху – с высоты Эльбруса. И вместе с новым приступом боли – уже совсем не сердечной – я понял, кто.

Амбал тоже оказался сообразительным. Рванул вверх по ступенькам, оставив порченный товар дожидаться смерти. Алёша ойкнул, но крик тут же погас, видимо, зажатый широкой ладонью. А где-то в тысячи километров отсюда чёрный внедорожник, сжигая резину об асфальт, развернулся на пятачке, принял на борт двух пассажиров и с рёвом истребителя унёсся прочь.

Алёша… Зачем он пришёл? Зачем подставился? Почему этому непослушному мальчишке постоянно не сидится на месте? Ответы я, конечно, знал, но оттого становилось ещё больнее. Мне понадобилась помощь, и ребёнок почувствовал это, но я разгромил мастерскую, и ему пришлось идти на своих двоих.

И вот теперь я подыхал, как крыса, в сыром подвале, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, и мне было плевать! Думал только о том, как помочь мальчишке, которого едва знаю, из-за которого и оказался здесь.

Слышать. Только слышать – на большее уже не оставалось сил.

Тонкий детский голосок, плачущий, зовущий маму. Я хотел услышать его, но одного желания мало. Понадобилось призвать старуху с косой, чтобы понять, что всегда было у Алёши, и чего не хватало мне. Птенец, покидая гнездо, ещё не умеет летать, но верит, что может. И я поверил. И услышал.

 

Не думал, что окажусь на Олимпийских играх.

Внутренним миром Алёши оказался стадион – такой огромный, что верхние трибуны терялись в облаках, а спортсмены на другой стороне поля превращались в мелких насекомых. Да, здесь были люди – целая прорва людей: бегуны, прыгуны, метатели и просто зрители. Окрашенный в сотню разных оттенков, бесконечно меняющийся, живой мир. Мальчик талантлив? О, да! Это чертовски скромное определение.

– Михаил Игоревич? – Вот теперь я был рад услышать этот голос.

Алёша смотрел на меня во все глаза, не в силах скрыть радость и облегчение. Для ребёнка это нормально, но вера его была так заразительна, что и я перестал сомневаться. И, понимая, что времени мало, сразу перешёл к делу:

– Привет. Где ты сейчас?

– В машине.

Тяжёлый вздох вырвался из моей груди, но чего я ждал от восьмилетнего мальчишки?

– Лёша, точнее, пожалуйста. Где именно в салоне, кто там ещё, где сидят?

– Я сзади, слева сидит здоровенный бугай, который меня схватил. А впереди другой мужчина – за рулём.

Я кивнул – диспозиция ясная.

– У бугая должен быть шокер. Это такая небольшая штуковина с иглами и...

– Я знаю! Он у него на поясе.

– Отлично, тогда слушай очень внимательно: ты должен...

– Нет! – Алёша протестующе замахал руками. – Я маленький, я не смогу. Лучше вы.

Не думал, что меня можно ещё чем-то удивить, но тут почувствовал, как нижняя челюсть поползла вниз.

– Что? Ты можешь подселить меня в своё тело.

Алёша кивнул.

– Однажды я увидел мальчика в железном кресле и разрешил ему немного походить в моём. Мама меня выпорола.

Мальчик шмыгнул носом, видно припомнив не самые приятные ощущения. Это было бы очень смешно, если бы не было так важно.

– Давай. Обещаю, в этот раз мама не будет ругаться.

 

Чужое тело на поверку ничем не отличалось от моего собственного. Размером меньше, конечно, но никаких неудобств. Похитители сидели на заранее оговорённых местах и, разумеется, ни о чём не подозревали. Мимо лениво проезжали машины – в городе нельзя ехать быстрее сорока километров. И ребята соблюдали правила, справедливо полагая, что на штрафные камеры им попадаться не с руки. Опасности-то никакой.

Что может сделать мальчишка с двумя взрослыми мужиками? На самом деле многое. Детям банально не хватает знаний и навыков. А у меня они были.

Одной рукой я ущипнул амбала за бок, а вторую сразу выбросил вверх, целя ему в голову. Тот обернул со злобной гримасой на лице, которая застыла, превратившись в некое подобие ритуальной маски, когда он увидел два маленьких пальчика, летящие ему в глаз. Я мог промахнуться, но похитителю не повезло. Он завыл, махнул рукой наотмашь, но рассёк пустоту. Я пригнулся,  выхватил шокер из чехла и бросился на водителя. Вадим следил за дорогой.

Сто тысяч вольт – это очень неприятно. Уж я-то знал. И неважно, что шокер в руках ребёнка, если он наваливается на тебя всем весом, а ты пристёгнут к креслу ремнём. Водитель отключился через три секунды, а я прыгнул вперёд, спасаясь от лап амбала, и крутнул руль влево.

Удар от столкновения вышел несильным. Машина развернулась, нас хорошо тряхнуло и, кажется, я локтем сломал Вадиму нос.

Дальше было просто. Когда из попавшей в аварию машины вылезает восьмилетний мальчик, это мало кого оставит равнодушным. А если он при этом кричит «на помощь!» и «полиция!», то это беспроигрышный вариант. Амбал с окровавленным лицом может сколько угодно кричать и размахивать руками, но у водителей найдутся и бейсбольные биты, и травматы в бардачках.

Патовая ситуация разрешилась благополучно: похитители со второй попытки завели двигатель и сбежали с места аварии. Никто не бросился им под колёса, но и ребёнка не отдал.

– Вот видишь, Лёша, всё получилось, – сказал я и понял, что смотрю на всё со стороны, а мой юный друг стоит рядом.

– Михаил Игоревич? Где вы? Я вас не чувствую. – Алёша закрутил головой, безуспешно пытаясь найти меня в толпе незнакомцев. – Вам надо обратно к себе – скорее!

То ли Алёша не понимал, что говорит в реале, то ли ему было плевать. Но окружающие смотрели на него теперь с заметным беспокойством. Мог ведь и головой приложиться парень.

– Тише, – сказал я и погладил его по спутанным волосам. Не думал, что он почувствует – мне просто захотелось. – Не пугай взрослых.

– Вам нужно назад, – упрямо повторил он, в глазах блеснули слёзы.

– Нет никакого «назад». Я больше не чувствую своё тело. Некуда возвращаться.

Возможно, не стоило грузить ребёнка этой правдой, маленькая спасительная ложь ничего бы не испортила. Но именно сейчас мне не хотелось врать.

– Малыш, давай позвоним твоей маме, – предложила девушка с огненными волосами, присев рядом с Лёшей на корточки. – Говори номер.

Алёша замотал головой, но отвечал он не ей.

– Скажи, – попросил я. – Так надо.

– Девять, восемь... – давясь слезами начал Алёша, и только тогда я понял, что время течёт как прежде. Каждое мгновение вновь мимолётно, и нет ничего ценнее этих незаметных секунд. Потому что время – конечно. И тогда со спокойной душой я позволил себе продолжить:

«Семь, шесть...» Очертания людей и машин стали таять, мир растворялся в белой мгле.

«Пять, четыре...» Голоса затихали и сливались друг с другом, казалось, сама Жизнь поёт мне на прощание.

«Три, два...» С временем всегда всё было в порядке, просто мы однажды разучились его ценить, и кто-то дал нам шанс всё исправить. Жаль, я понял это слишком поздно.

«Один...» Чёрт! Больно!

***

Я был готов ко всему: ад или рай, Елисейские поля или бездна Тартара, но...

Дневной свет бережно обволакивал небольшую комнату, обставленную в спартанском стиле. Две кровати, две тумбочки и раковина в углу – я достаточно провёл в больницах, чтобы узнать обычную палату на двоих. И чтобы развеять все сомнения, невидимый глазу кардиомонитор чуть слышно отсчитывал мгновения моей жизни. Вдумчиво и неспешно – смакуя вновь замедлившийся ритм.

В палате я лежал один – в том смысле, что соседа не было – вместо него на кровати свернулся клубком толстощёкий мальчик Алёша, мечтающий стать великим бегуном. Рядом спала его мать, но, по правде сказать, её я не был рад видеть. В отличие от голубоглазой медсестры, сидевшей на стуле у изголовья моей кровати с томиком Блока в руках. Похоже, на работе Лара предпочитала линзы монструозным очкам. Жаль, они мне нравились – в них она не выглядела такой уставшей, но её улыбка искупила всё.

– Привет, – раздался знакомый голос у меня в голове. – Мне показалось, тебе нужна помощь...


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 4. Оценка: 3,75 из 5)
Загрузка...