Стемнело. Замедлили шаг. Встали. Разбили шатры и палатки. Кресалом высекли огонь. Закурили костры. Разложились.

Караван, будто жирная неспешная гусеница, остановился на ночёвку, с тем, чтобы с первыми лучами солнца вновь двинуться в путь.

Зазвенела и забрякала медная посуда. Забурлила вода. Послышалось шуршание соломенных циновок и сдавленные стоны стариков, впервые за день присевших, чтобы помассировать ноги. Ржали кони. И что-то мирное и даже напевное шептали им на ухо конюхи. И в этом шёпоте было нечто далёкое и родное, что вроде бы никогда и не уходило, но вот-вот должно вернуться, подобное ветру, играющему травами на невыносимо зелёном лугу, пахнущем гречихой и перечной мятой. И лошади успокаивались, позволяя себя почистить. К ним подбирался сон.

Тяжело шагали воины, охранявшие караван. Единственные, кому ночь не приносила заслуженный отдых. Еле слышно потрескивал огонь. Доносился негромкий смех. Велись неспешные разговоры.

Под соснами, вдали от большинства палаток, было темно и уютно. Многолетний мох был влажным и мягким, как самая прекрасная в мире перина. От деревьев сильно пахло смолой, так, что если закрыть глаза, можно было представить, что ты находишься в храме с благовониями. Но глаз было не оторвать от чёрного неба, на котором тысячами светлячков мерцали холодные, но прекрасные звёзды.

- Как хорошо… - мечтательно протянул мягкий мужской голос.

В прохладном ночном воздухе он остался облаком прозрачного пара. Грубоватая рука со вздутыми венами потянулась к нему. Но прежде, чем пальцы успели коснуться зависшего, будто призрак, облака, оно растаяло и стало неотличимым от влажного ночного воздуха. «Наверное, так и появляется утренний туман», - защекотала где-то в затылке мысль и тоже растаяла, подобно самому туману.

Рука опустилась на мох, легонько заиграла им, будто чьими-то волосами. Что-то томящее, очень горячее и желанное всплыло и булькнуло где-то далеко. Рука отдёрнулась ото мха, словно обожглась, и потянулась в холщёвую дорожную сумку, откуда достала ломоть ржаного хлеба, ещё мягкого и душистого, пахнущего домом.

«Королевский пир», - подумалось тому, кто сжимал ломоть; зажмурившись, он с жадностью вдыхал до боли родной аромат.

- Доброй вам ночи! – мужчина резко открыл глаза и повернул голову на голос.

Перед ним стоял невысокий смугловатый парень в мешковатой одежде. Большего в темноте было не разглядеть.

- Не хотите присоединиться к нашему костру? Там тепло, есть горячий ужин, и мы всегда рады гостю, - мужчина с недоверием посмотрел на незнакомца.

- Вы миритане? – с мягким акцентом проговорил он.

- Да, - лицо смуглого парня расплылось в улыбке. – Духи всегда рады, если мы даём кров путнику. Пойдёте к нам?

- Горячий ужин… - еле слышно протянул мужчина. – Да, я пойду.

Он тяжело встал, отряхнулся и направился за смуглым парнем к ближайшему костру. У костра был разбит цветастый шатёр, стояла повозка, было слышно тихое ржание лошадей. На циновках вокруг огня сидело чуть меньше дюжины человек. Все они были смуглыми, невысокими, кучерявыми, как тот парень, что привёл мужчину к этому месту.

- А у нас сегодня гость! – радостно проговорил он.

- Правда? – грузный мужчина, по-видимому, глава семейства, оторвался от котелка. – О, Мирт, ты очень хорошо сделал, что привёл его. Духи всегда благосклонны к нам, если мы принимаем гостей! Прошу, присаживайтесь! – мужчина протянул гостю циновку, приветливо улыбнувшись.

Тот взял её, слегка помял, покосился костёр и постелил поодаль от пламени.

- Держите! – хозяин протянул гостю глубокую глиняную миску с клубящимся мясным рагу, которое готовилось в котелке. – Мы всегда рады кого-нибудь принять, как любое добрые миритане. Меня зовут Алвар. С сыном моим, Миртом, вы уже познакомились. А вот моя дочь, Мара, - Алвар указал на хрупкую девушку с живыми и ясными глазами, которые с любопытством оглядывали незнакомца.

Хозяин продолжал представлять членов своей семьи, попутно накладывая им ужин. Гость не особо вслушивался в то, что он там говорил, запоминать он никого не собирался.

- А вы сами кто будете?

- Меня зовут Эйхол, - всё с тем же мягким акцентом проговорил мужчина.

- Эйхол… - протянул хозяин, стараясь запомнить. – Мы ещё давно вас заметили. Вы все идёте один да ночуете один. Это не дела… Духи всегда посылают таким путникам какой-никакой кров. Ну что ж, помолимся им и приступим к еде.

По команде Алвара все миритане отложили тарелки, встали на колени и затянули свою распевную и слегка заунывную молитву:

- Ками, Йоди, Шира, Явира и Кохан. Ялитвара, Онтоши, Дидаб, Двази. Гидай, Йоранир, Дахора и Дока. Айна, Катор, Мераним, Миратал, Ихва, Илйинвара, Инлир и Вагаз. Алтатир, Йолин, Идола, Коливин, Ява, Идола младшая, Дабока, Олва.

Эйхол слышал эти имена не раз, но внимательно вслушивался. Судя по молитве, эта семья миритан больше всего почитала духов воды, природы и торговли, а значит, и впрямь были настолько мирными и приветливыми, насколько казались.

- Ну вот теперь можно и ужинать, - заключил Алвар. – Вы тоже купец, как и мы, Эйхол? – спросил хозяин.

- Нет, я не купец. Мне просто нужно добраться в соседний город. С караваном это безопаснее.

- Да... дороги здесь и вправду кишат всякими шайками. Самим приходится платить каравану за конвой. И издалека же вы туда добираетесь? Судя по имени да и говору, не из самой ли Алевии?

- Да, я оттуда, - осторожно проговорил мужчина.

Вокруг костра пронёсся восхищённый и слегка встревоженный шёпоток.

- Далеко это вас занесло… - задумчиво процедил Алвар. – Говорят, это прекрасная страна.

- Так и есть. Там огромные зелёные луга, которые пахнут гречихой и перечной мятой. Холмы. Отвесные скалы. Солёные пещеры. Утёсы и дюны, уходящие в море. Светлые леса. Поля. Тысячм блюд из рыбы. Медовые напитки. Ржаной хлеб…

На минуту над костром повисла неловкая тишина. Все хотели узнать одно и то же, но никто не решался спросить. Тишину разорвала Мара:

- А, правда, что в Алевии все сгорели? – чёрные глазки сияли любопытством, будто агатовые бусинки.

На девушку зашикали со всех сторон, но чей-то голос подхватил:

- Говорят, что люди там горят, словно свечки. Из-за какого-то проклятия…

Эйхол помрачнел:

- Да, это правда. Но лишь отчасти. Сгорели многие. Но не все… Далеко не все. И это было не проклятие…

- Да, я слышал, в людей вселялся какой-то огненный демон и выжигал их изнутри! – послышался третий голос. – Говорят, выжигает всё, аж до души!

- Айгн Ахай, - ещё более мрачно проговорил Эйхол. – Только это значит не «огненный демон», а «огненный червь» или «огненный паразит». И душу он вовсе не выжигает. Хотя… - Эйхол задумался. – Кто его знает. Много хороших людей умерло из-за этой твари… - мужчина замолчал и уставился в темноту.

Вновь повисла тишина. Ещё более неловкая и гнетущая, чем прежде.

- Простите, - тихо сказал Алвар. – Мы не хотели заставлять вас вспоминать всё это.

Грузный мужчина едва заметно покраснел, на его лбу начала пульсировать предательская жилка. Хозяин был явно в смятении, что его бестактность ранила гостя. Он был готов на всё, что загладить вину.

- Ничего, - хрипло выдохнул Эйхол, повернув голову и уставившись в лицо миританину; в его покрасневших глазах играли языки пламени. – Я расскажу.

Семья затаила дыхание, приготовившись слушать. Блики костра играли на их лицах, придавая истории особую мрачность и торжественность. Только это неровное сияние отделяло дюжину людей от непроглядного мрака ночи. Это всё, что у них было. И это то, за что они держались, как за лодку, боясь потерпеть крушение в пучине густой тьмы.

Мара отложила миску и поудобнее улеглась на циновке. Больше всего она любила красивые сказки.

- Вы не понимаете, что такое Айгн Ахай, - начал свой рассказ Эйхол. - Мы тоже не понимали. Это сейчас, каждый встречный при упоминании о моей Родине говорит что-то типа: «О, а это там, где люди горели?» Но тогда никто и слыхом не слыхивал ни о каких огненных демонах.

Я жил в то время в небольшой деревне неподалёку от моря. У меня был скромный деревянный дом, где мы жили с моей женой, Майтой. Я в основном ходил в море на лодке, рыбачил. Иногда мастерил всякое. Майта вела хозяйство: дом, огород. Детей у нас не было, сколько бы мы не пытались. Кто-то говорил, что то ли у меня, то ли у неё какая-то болезнь. Кто-то говорил, что мы прокляты. Но… вы знаете, людям лишь бы поговорить. Нам до этого особо дела не было. Нам было хорошо. Мы любили друг друга. Очень сильно любили…

Я не знаю, откуда Айгн Ахай появился у нас в доме. Никто вообще не знает, откуда они появились в Алевии. Но, как потом рассказывала Майта, однажды она топила печь и заметила в очаге что-то странное. Будто один из языков пламени не плясал и колыхался в такт с остальными, но стоял ровно и даже как-то… гордо, обособленно. Словно он был вовсе иной природы. Когда она подкладывала в топку дрова, это место показалось ей холодным. Майте стало не по себе. Впрочем, вскоре она выкинула это из головы, занимаясь домашними делами.

Но, когда пришло время выгребать золу, моя жена с удивлением обнаружила, что язык пламени был на том же месте. Он был таким же ровным и статным и продолжал гореть, хотя углей уже не оставалось. Гореть было нечему. С любопытством Майта протянула к нему руку, и её догадка подтвердилась: огонёк был холодным. Не понимая, что происходит, моя жена уставилась на это маленькое светящееся чудо. Хотя, если быть честным, глаз от него было не отвести.

Было в этом огоньке что-то чарующее и привлекательное, будто в самоцвете. Только живом, нежном, который хотелось обогреть и приласкать. Сама не зная почему, Майта протянула к огоньку руку. Пламя проходило сквозь её пальцы, нежно касаясь их, но вовсе не обжигая. Она подставила ладонь, и огонёк вскарабкался на неё, словно неуклюжий птенец. Стало щекотно, и Майта беспечно заулыбалась. Она вынула огонёк из печи и стала перекладывать его с ладони на ладонь, играя с ним, точно с пушистым котёнком. Огонёк скользил по её рукам, не обжигая, а лишь приятно покалывая.

Наконец он застыл на одной из ладоней, становясь всё теплее и теплее, но он по-прежнему не обжигал, а лишь согревал, создавая ощущение защищённости и уюта. Майте стало так беспричинно радостно, как это бывает в детстве, когда вся жизнь кажется лёгкой и беззаботной. Она гулко выдохнула, и огонёк сквозь ладонь проник к ней в руку. С током крови его тепло разлилось по всему телу, и радость вскипела и забурлила с новой силой. Майта не запомнила, когда именно это случилось. Но в моей памяти сохранился вечер, когда я пришёл домой с рыбной ловли, и у неё было необычайно хорошее настроение. Казалось, моя жена была готова петь и плясать просто так. Я думаю, это случилось тогда.

Позже раз за разом я прокручивал эту сцену в моих самых страшных ночных кошмарах.

Не знаю почему, но Майта далеко не сразу рассказала мне об этом огоньке. Дни сменяли друг друга, нечаянная радость забылась, и всё шло своим чередом. Пока я не заметил перемен в поведении своей жены. Начались они под осень. С приходом дождей. С началом штормов на море. С увяданием природы. Я заметил, что моя жена стала какой-то уставшей и вялой. Если раньше, стоило мне прийти с моря домой, Майта бросалась ко мне на шею, целовала и чуть ли не душила в объятиях, даже несмотря на то, что от меня пахло снастями и рыбой, то сейчас она с трудом поднимала на меня глаза и еле приветствовала вымученной улыбкой.

Моя жена стала меньше смеяться и петь. Практически не рукодельничала. Всё свободное время она проводила на утёсе, смотря на неспокойное море или провожая взглядами стаи птиц, улетающих на юго-восток. На все мои расспросы, она отвечала, что ей просто грустно оттого, что наступила осень. Но я ей не верил. Уже тогда я заподозрил, что Майта больна или что с ней приключилось что-то неладное.

С первыми заморозками всё стало только хуже. Майта вяло передвигалась по дому. Много лежала и смотрела в потолок. Практически на всё отвечала, что она очень устала, сейчас она отдохнёт и всё будет, как прежде. Но мы оба понимали, что, как прежде, не будет.

Наши односельчане, те, кто иногда заходил к нам в гости, тоже видели перемену Майты. Они стали ещё больше шептаться о том, что мы прокляты. Начали валить вину на меня. Мол, Майта впала в такую тоску из-за того, что я не люблю её, из-за того, что у неё от меня нет детей. И стали нести прочую чушь. Советовали сходить в Аллаю, местному знахарю-колдуну. Мы действительно к нему ходили, только он не нашёл у моей жены никакой болезни.

Шло время. И вот в одну из суровых зимних ночей мы лежали с Майтой в постели, накрывшись тёплым одеялом. Я не спал, в тот вечер я предчувствовал что-то неладное. Кажется, моя жена тоже не спала. Было глубоко за полночь, когда дрёма, будто толстый кот, лежащий на груди, начала меня одолевать, и тут Майта крепко-крепко сжала моё запястье. Её рука была настолько горячей, что я моментально проснулся.

- Эйхол, мне страшно, - прошептала она, и я заметил языки пламени танцующие в её зрачках.

- Ну что ты, милая, милая, - проговорил я, прижимая её к себе. - Всё будет хорошо! Всё правда будет хорошо!

Она была такая горячая, будто чайник, поставленный на огонь. Никогда прежде я не знал, что человек может быть настолько горячим. Я думал, что с такой температурой и не живут.

- Нет, Эйхол, - прошептала она. - Я вся горю.

И она действительно вся горела. Я скинул одеяло. Её кожа была бледной и похожей тонкую бумагу, которая вот-вот порвётся. А под ней… клокотало что-то оранжево-жёлтое и невыносимо горячее. Это был он. Айгн Ахай. Я понял, что ещё чуть-чуть, и он прорвёт эту тщедушную оболочку, и моя жена сгорит заживо.

Я схватил Майту на руки и практически голый побежал по сугробам к Аллаю. Тогда я ещё не знал ни о каких огненных паразитах. Я думал, это болезнь. Я думал, это можно вылечить. Морозный воздух помог моей жене. Её кожа стала розовее, а жар слегка спал. Аллай был тогда не в самом трезвом состоянии, но хороший удар в челюсть привёл его в чувства. Когда он осмотрел Майту, колдун с ужасом прошептал: «Плохо дело». Он велел положить её на стол и начал что-то усердно над ней ворожить.

Те три ночи, что он возвращал её к жизни, были самыми тяжёлыми для всех нас. Я не мог ничего делать: ни есть, ни спать, я лишь сидел в углу, закутавшись в какой-то мешок, и исступлённо наблюдал, как колдун водит руками над моей женой, которую бросает то в жар, то в холод.

Наконец через три дня Майте стало лучше. Жар ушёл. Кожа вернула нормальный оттенок. Она спокойно заснула. Осунувшийся Аллай, пошатываясь, прошёл в мой угол и рухнул рядом.

- Эйхол, - осевшим голосом пробормотал он. – Майта не больна. В неё вселилась какая-то дрянь. Она выжигает все жизненные силы твоей жены. Так что, если Майта не будет их пополнять, не будет радоваться жизни, то эта тварь выжрет её изнутри. Твоя жена сгорит. Она сгорит, Эйхол.

Но я не вслушивался в его слова. Я лишь смотрел на Майту и устало благодарил всё сущее, за то, что она розовая и дышит, за то, что она жива.

А потом началось самое прекрасное из всего, что между нами было. Мы заново вместе постигали этот мир, будто дети. И оказалось, что он полон маленьких чудес, которых раньше мы и вовсе не замечали. Поначалу это было невыносимо тяжело. Хоть Майта и вернулась к жизни, она вся так же лежала, безучастно смотря в потолок, и отвечала на всё односложно. Тогда я стал проводить по её коже подушечками пальцев. И хоть внешне она оставалась безучастной, я знал, что глубоко внутри Майта внимательно следила за тем, что я делаю. Так я заново открыл для неё щекотку и впервые за долгие месяцы услышал заливистый искренний смех моей жены.

Всю зиму мы ползали, играли и дурачились, как маленькие дети. Каждый день я старался находить для неё что-то удивительное даже в самых обыденных вещах. И у меня получалось! Медленно, радуясь самым незначительным пустякам, Майта вновь научалась радоваться жизни. К весне я поставил её на ноги. И тогда мы стали выходить сначала в сад, а потом и в лес, к морю. Мы созерцали мир и открывали, насколько же он прекрасен.

Оказывается, трава мягкая и шелковистая, как её волосы. Ночью в лесу можно насчитать пятьдесят три звука. Муравьи, когда несут соринки в свой муравейник, двигаются только по определённым дорожкам. И каждое из этих открытий казалось нам поразительным! Каждое из этих открытий продлевало ей жизнь! Мы бегали, прыгали, плавали, любились, с какой жаждой и страстью мы любились! Казалось, что вся жизнь так и пройдёт. Казалось, Айгн Ахай никогда не вернётся.

А потом наступило бабье лето. А с ним к горлу подступила тревога. Она появилась спонтанно. Одновременно и у меня, и у неё. Мы всё так же продолжали исследовать мир: собирали жёлтые листья, смотрели, как меняется звёздное небо осенью, ловили руками вечерний туман, но во всём этом сквозила грусть прощания. Мы понимали, что долго мы уже не продержимся. И она начала увядать.

Это происходило медленно. Почти незаметно. Майта изо всех сил хваталась за жизнь, старалась удержаться. Но энергии в её жестах было всё меньше и меньше. Наши наблюдения ей наскучивали. И даже улыбалась и смеялась она через силу, Всё чаще просила отдохнуть. Она понимала, что её падение неизбежно, и лишь пыталась его отсрочить, не отнимая у меня надежду. Но её обречённость передавалась и мне…

И вот в одну ночь, когда зима наступала на осень, мы лежали с ней в постели, держась за руки и глядя друг другу в глаза. Я чувствовал, что она была очень горячей. Такой же горячей, как в ту ночь, прошлой зимой. Но я ничего не делал. То состояние уныния, которое потихоньку передавалось мне от Майты, полностью овладело мной. Это был Айгн Ахай. Он победил.

- Я всё, - прошептала она.

Я уже видел, как она светится изнутри, но всё равно прошептал в ответ:

- Нет, - и крепче сжал её руку.

Майта еле заметно покачала головой.

- Я люблю тебя, Эйхол. Спасибо тебе. Уходи.

- Нет, - я ещё сильнее вцепился в её руку, краем глаза заметив, что одеяло уже горит.

- Уходи, Эйхол. Уходи, - я и не думал сдвигаться с места. – Уходи!

Майта с силой притянула меня к себе. Это был наш последний поцелуй. Прекрасный и горячий. Было ощущение, что я поцеловал сам огонь и проглотил его частику. Когда я отстранился от жены, мне стало невыносимо страшно. Майта вся была в огне. Я кое-как выкарабкался из кровати и выбежал из дома. Дерево быстро занялось. Ни любимого человека, ни любимый дом было уже не спасти. Всё загорелось ярким, неестественным пламенем. Сверху над ним будто фейерверк крутились яркие всполохи. Семена Айгн Ахай, как я понял позднее.

После этого о проклятии стали говорить чаще. Я одно время перебивался по чужим домам. Но пускали меня неохотно и смотрели косо, поэтому мне пришлось уйти из родной деревни. Потерял я не многое: вскоре семена Айгн Ахай нашли себе новых хозяев. Практически вся моя деревня сгорела дотла. И таких деревень и городов в Алевии были сотни. Сейчас стало лучше. Но в некоторых районах эти твари до сих пор буйствуют.

Вот что такое Айгн Ахай.

Эйхол завершил свой рассказ. Миритане смотрели на него с ужасом, сочувствием и почтением. Тишина вновь сгустилась. Костёр догорал. Но никто не спешил подкинуть в него дровишек.

- Вот поэтому любая хозяйка в Алевии прежде чем использовать любой огонь сначала проверит нет ли в нем холодных пятен, - заключил чужестранец.

- Подождите, это всё какая-то сказка? Или это всё происходило на самом деле? – пролепетала нахмурившаяся Мара.

- Всё сказки когда-то происходили на самом деле, - сурово ответил Эйхол.

- Значит, Айгн Ахай может быть и в нашем костре?

- А ты проверь, - ухмыльнулся алевиец.

Прежде чем кто-либо успел её остановить, девушка бросилась к костру и сунула в него руку.

- Везде горячо, - радостно проговорила она, вытаскивая из пламени обожжённую ладонь.

- Хорошо, - улыбнулся уголками губ Эйхол.

Было поздно, да и после истории об Айгн Ахай разговор не клеился. Миритане и их гость отправились спать.

***

Маре не спалось. Как она ни пыталось перестать думать об огненном демоне, он упорно не шёл у неё из головы. Изрядно поворочавшись, девушка встала, накинула плащ и вышла из палатки. Ночная прохлада приятно обдала её кожу. Мара решила чуть-чуть прогуляться по лагерю, чтобы привести мысли в порядок. Далеко от стоянки её семьи она не отходила, поэтому ноги сами собой привели её к месту, где на циновке под открытым небом спал Эйхол. Спать в палатках миритан он наотрез отказался. Девушка села на корточки возле его головы и принялась рассматривать лицо мужчины.

Несмотря на грубые черты и морщины, вероятнее всего в молодости он было очень красив. Его местами седые волосы были нежными, щетинистый подбородок волевым, а ресницы длинными и пушистыми. В его лице было что-то, что хотелось созерцать и созерцать. Сама не зная почему, Мара нежно положила ладонь на грудь алевийца, но тут же в ужасе её отдёрнула. Мужчина был горячий, словно раскалённое железо.

***

С первыми лучами солнца караван вновь двинулся в путь. К разочарованию Мары Эйхол отказался от всех приглашений Алвара ехать с ними в повозке и пошёл, как и раньше, пешком, смешавшись с толпой. Девушке стоило немалых усилий его там отыскать. Когда же она это сделала, Мара схватила алевийца за рукав и, встав на цыпочки, чтобы стоять с ним лицом к лицу громким шёпотом произнесла:

- Я знаю, кто Вы. Вы пожиратель огня!

- Пожиратель огня? – скептически произнёс Эйхол.

- Да! Когда мне раньше рассказывали об Айгн Ахай, мне рассказывали и о людях, которые способны их уничтожать, помещая внутрь себя, о пожирателях огня! Вы ведь один из них? – глаза девушки светились любопытством и восторженностью.

- И с чего ты так решила?

- Ну… у вас же внутри Айгн Ахай. Это логично. Она передала вам его перед смертью. Поэтому вчера ночью вы были, как кипяток.

Эйхол помрачнел.

- Если бы всё было так просто… Да, ты права, ты умненькая маленькая девочка, во мне действительно Айгн Ахай. Но ты не должна никому об этом говорить, иначе мне будет очень плохо. Потому что нет никаких пожирателей огня. Сам их всю жизнь ищу и так до сих пор и не нашёл. То, что я всё ещё жив – это чудо и результат моего каждодневного труда. Но если узнают, что я заражён, со мной поступят так же, как и со всеми остальными. Думаешь, это пожиратели огня спасли Алевию? О нет! Её спас закон о том, что всех жителей деревни или городка, где был замечен Айгн Ахай необходимо посадить на корабль, отправить в море и потопить. А деревню сравнять с землёй и засыпать солью. Поэтому в Алевии ещё не все сгорели…

Повисла пауза.

- Тогда я… Я смогу быть пожирателем огня. Отдайте его мне. Я достаточно сильная. Я люблю жизнь! Я смогу подавить Айгн Ахай.

- Что? – Эйхол горько усмехнулся. – Ты не понимаешь, что это значит жить с Айгн Ахай. Думаешь, я просто так ушёл странствовать? О нет…

С того самого дня меня мучили ужас, страх, вина и уныние, уныние никуда не делось! Я потерял всё, все смотрели на меня, как на чудовище. Много раз я хотел наложить на себя руки, и единственное, почему я этого не сделал был он, Айгн Ахай. Он контролировал меня. Я был ему нужен. Я чётко это осознавал. Осознавал, что я живу лишь из-за паразита, который меня пожирает.

Постепенно боль утраты притупилась. И Айгн Ахай затаился, где-то в глубине. Что-что, а ждать он умеет прекрасно! Тогда, весной, я навсегда покинул родную деревню. Хотя родного в ней уже ничего не оставалось. Пару лет я странствовал по Алевии. В поисках работы и крова над головой. А потом я встретил её… Лин. Она была маленькой, умненькой, хорошенькой. Я не думал, что смогу снова полюбить, но так случилось. Я сначала работал у неё, а потом так и остался.

К тому времени Айгн Ахай стал давно забытым ночным кошмаром. За это время он почти не проявлялся. И лишь где-то в глубине души я ощущал что-то жгущее и щекочущее. Мы с Лин отстроили собственный дом, развели хозяйство. У меня вновь была лодка, и снова выходил в море за рыбой. У нас даже родилась прекрасная маленькая дочка, Дайла. И тут снова появился он.

Первое, что я заметил, это то, что море стало серым и бесцветным. Если раньше оно переливалось тысячами красок, то теперь это ушло. Я сначала подумал, что это наступила осень. Но это была не осень. Это был он. Айгн Ахай. Постепенно краски стали уходить и из других вещей. А вместе с ними и радость. Я окунулся в мир глазами Майты. В такой, каким она его видел в самые суровые моменты зимы и осени.

Радость общения с женой и дочерью тоже исчезла. Я ощущал, что я один. Совсем один. И, несмотря на то, что я остро нуждался в их любви, я не мог до неё дотянуться. Даже сказать им об этом. Конечно, Лин пыталась что-то сделать. Но, как и я для Майты, сделать она ничего не могла.

В один из вечеров мы лежали в кровати, и я почувствовал, что весь горю. Айгн Ахай вырывался. С этим же я почувствовал необычайную лёгкость. Наконец-то я мог позвать Лин на помощь. Наконец-то я мог получить её любовь. Я уже было хотел тихим шёпотом позвать жену, но осёкся. Сделай я это, цикл огненного паразита продолжился бы дальше. Вместо этого я стал вспоминать звёзды, и муравьёв, и лесные звуки и все те удивительные вещи, которые мы тогда открывали с Майтой. И огонь, как ни странно, угас.

Я не стал медлить ни минуты. Быстро собрал все самые необходимые вещи и, никому ничего не сказав, сбежал из дома. Они до сих пор не знают, где я. А я до сих пор не знаю, что с ними стало. Может быть, они и сейчас здравствуют в нашем домике, а, может быть, их давно скормили рыбам.

С тех пор я в бегах. Всегда в пути, боясь найти новый дом и новую любовь, потому что это именно то, что Айгн Ахай и нужно, в вечном поиске маленьких чудес, в вечном противостоянии с тварью внутри меня. Это ты хочешь получить, да?

Эйхол смерил Мару строгим взглядом и быстро зашагал вперёд, но обернулся:

- И знаешь, что в тебе самое отвратительное? Ты похожа и на Майту, и на Лин одновременно!

Девушка ошарашенно смотрела в спину быстро удаляющемуся мужчине, но потом быстро одумалась и нагнала его:

- Я всё поняла. Я буду за вас молиться!

- Молиться? – усмехнулся Эйхол. – Не пойми не правильно, вы, миритане, славные люди. Ваши духи говорят вам угощать меня вкусным ужином. Но молитвы здесь не помогают.

- Ты не понимаешь… - покачал головой Мара. – Это не духи говорят нам, что делать, а мы им. Духи без нас ничто. Когда мы молимся, мы не просто называем имя духа, чтобы не забыть. Мы продумываем, каким этот дух должен быть, что он должен делать. И только благодаря этому духи существуют и помогают нам. И они есть у всего. Даже у Айгн Ахай.

Эйхол отмахнулся от миританки и пошёл вперёд.

***

Караван остановился на ночёвку.

Все разложили палатки и принялись готовить еду.

Мара сидела на циновке, уставившись в костёр.

Его не было. Эйхола не было. Скорее всего, он остался в городе. Не захотел идти с караваном дальше.

Алвар раздал ужин. Настало время вечерней молитвы. Мара повторяла заученные фразы, но все её мысли были об одном:

Каким должен быть он, новый дух?

Любящим. Милосердным. Тёплым, но не обжигающим.

Когда настало время завершать молитву, девушка отчётливо произнесла:

- …Ява, Идола младшая, Дабока, Олва, Айгн Ахай.