В княжескую ложу Радмила явилась последней. Следом за ней, как обычно, тенью ступала Олакса, поляница, приставленная Ставром охранять дочь.

— Княжна, — не оборачиваясь кивнул Огред, княжий посадник. — Ждали только вас. Истевит даже задремать успел.

Мирградский волхв встрепенулся, зашамкал старческими губами, посмотрел из-под опущенных век на Радмилу, поклонился.

— Я была у отца, — ответила княжна. — Он совсем плох.

— Потому и созвал поединщиков, княжна. Мирграду нужен правитель. Достойный правитель. Как, если не в бою, узнать, кто достоин, а кто нет? Истевит?

— Такова воля богов и князя Ставра, — подтвердил волхв. — Испокон веков князь, не родивший сына, должен выдать дочь замуж за…

Радмила не слушала: волю богов и отца знала с младенчества. Рассматривала ристалище под стенами детинца. Вокруг тока сколотили скамьи в три поверха, где сейчас набилась пёстрая толпа зевак. Яблоку негде упасть, как говорит Истевит. А всё лезут и лезут.

Зеваки на скамьях гудели. Ждали боя. На ток, разведя руки в приветствии, вышел чернобородый детина с секирой, зарычал, оскалившись. Метнул секиру вверх. Та, описав в воздухе два круга, приземлилась аккурат в ладонь чернобородого. Толпа взревела, заулюлюкала.

С другой стороны ристалища выехал воин на коне, спешился. Гридни, выскочившие на ток, попытались увести коня, но тот встал на дыбы, заколотил копытами в воздухе. Воин гортанно засмеялся, потянул кривую саблю из ножен. Потом ударил коня ладонью по крупу, и тот, заржав и распугивая гридней, помчался обратно в проём, откуда выехал минуту назад.

— Сам Тенгир, каган гиммуров, — довольно заметил Огред. — Посмотрите, княжна, какова стать у степняка! Уверен, он будет достойным мужем и правителем.

Радмила поморщилась. Слава молодого кагана далеко опережала копыта его коней. Созванный князем Ставром турнир собрал на ристалище лучших и благороднейших из ближних и дальних земель. А тот, со смолёной кустистой бородой и жемчужным оскалом на лице — Улада Чёрный Бык. Главарь морских разбойников. Он дерзок и стремителен, как сам северный ветер, а секира в его руках разит так же, как шторм.

— Море и степь. Змей и сокол, — пробормотал Истевит еле слышно.

— Улада хорош на воде, когда под ногами шатает и раскачивается, — перебил волхва Огред. — На земле же, равных молодому кагану нет. К тому же, Улада разбойник. Нападает превосходящим количеством и только на тех, кто не может дать отпор.

— Разве молодой каган привык поступать иначе? — вмешалась Радмила. — Там, где прошло его войско, даже трава не растёт, а овдовевшие женщины рыдают и проклинают небо.

— Тенгир воин, княжна. И правитель, — в голосе Огреда слышалось раздражение. — Князь Ставр хотел бы видеть рядом с вами надежного мужа и крепкого правителя на престоле Мирграда, а не морского разбойника.

Радмила хотела ответить, но рёв толпы перебил её. Размахивая секирой и рыча, как зверь, Улада бросился на противника. Тенгир выждал, подпустил разбойника поближе и, когда секира засвистела над головой, скользнул в сторону, выставив ногу. Чёрный Бык споткнулся, побежал, удерживая равновесие. Степняк прыгнул Уладе вслед, целя саблей в спину, но тот крутанулся, разворачиваясь, ударил секирой наотмашь. Предвидя манёвр противника, каган нырнул, направляя клинок ниже. Сталь ужалила Чёрного Быка в колено. Тот рухнул, как подкошенный, зарычал. Тенгир вихрем взвился, закручиваясь по оси, сабля сверкнула и с тяжёлым хрустом опустилась на противника. Закрываясь, Улада выставил вперёд руки. В пыль полетела отрубленная кисть с зажатой секирой. Морской разбойник завалился, прижимая к телу окровавленную культю, завыл.

— Лёгкая победа, — одобрительно кивнул Огред. — Как я и говорил.

Радмила скользнула взглядом по собравшимся поглазеть на поединщиков зевакам. Опьяненная кровью и зрелищем, толпа на скамьях бесновалась. Люди вскакивали с мест, трясли кулаками, визжали и кричали. Требовали добить разбойника.

Тенгир воздел руки к небу и закричал:

— Аштарт! Жертвую тебе!

Сабля кагана просвистела, расчертила живот корчащегося Улады. Разбойник дрогнул, взвыл сильнее. Тенгир склонился над поверженным, присев на одно колено, потянул руку к зияющей ране…

Радмила зажмурилась, тихонько взвизгнула.

— Княжна, — дернулся к ней Истевит.

Всё ещё зажмурившись, она сбежала с лестницы, ведущей из ложи вглубь детинца. Олакса быстрой тенью последовала за ней.

Радмила шла быстрым шагом. Волна тошноты, копошившаяся в животе и подступавшая к горлу, медленно откатывалась. Сердце дрожало, а в голове тревожно перестукивались молоточки.

— Княжна, — окрикнули её, — нам надо вернуться.

Голос был властный, с толикой раздражения. Радмила не сразу поняла, что с ней говорит посадник. Она остановилась, унимая дрожащие руки, перевела дыхание. Потом обернулась. В чадном полумраке детинца Огред казался недобрым, словно тать в ночи.

— Простите, посадник, но я не привыкла смотреть на такое… варварство!

— Боюсь, вам придётся. Дела государства важнее дел личных. А этот турнир, — Огред махнул рукой в сторону ложи, — дело государственное. И воля богов. Даже княжна не в силах противиться воле богов.

Глаза посадника хищно блеснули. Радмила почувствовал угрозу. Почувствовала и Олакса, коснулась рукой рукояти меча. Огред слишком вольно себя ведёт с тех пор, как слёг Ставр. Будто чувствует, что хозяин детинца он. И не временный, а постоянный. А Радмила для него навроде глупой девчонки, что противится неизбежному.

— О воле богов принято рассуждать волхвам, — парировала поляница.

— А страже негоже перебивать тех, кто происхождением выше и благороднее, — оскалился Огред.

За спиной посадника зашаркало.

— Огред прав, княжна, — донёсся из-за спины посадника голос Истевита. Старый волхв только сейчас нагнал беглецов. — Даже князья не могут противиться воле богов. А боги говорят нам, что раз князь не родил сына, то должен выдать дочь за самого достойного. Иначе княжеская кровь прокиснет, а земли Мирграда будут прокляты. Целые империи рушились, когда правитель противился воле богов.

— Нам нужен этот союз, — добавил посадник. — Кто знает, не решится ли Тенгир направить своих коней завтра к стенам Мирграда? Сможем ли мы продержаться против орд каганата? Говорят, когда его войско несется по степи, гул слышно на три дня вперёд, а когда лучники пускают стрелы, небо становится чёрным.

Огред говорил взвешенно, загибая пальцы и перечисляя то, что Радмила знала и так. Раз в сто лет степь рождает дикие племена. Затем приходит воин и объединяет дикарей, сажает их в сёдла, даёт в руки оружие и ведёт на войну. Долгие годы степняки наводят ужас на города, разоряют сёла, пленят женщин и вырезают мужчин. В погоне за славой и добычей, степняки проходят от моря до моря, с Юга на Север и обратно, сея смерть и разруху. Пируя, степняки не замечают, как алчность и разнузданность разъедает их изнутри. Сначала один, потом второй, третий, десятый, сотый десятник уверует в то, что он особенный, что достоин большего. Что не обязан сражаться под знамёнами кагана. Так разваливается очередная степная империя, чтобы возродится вновь спустя столетие. Так было всегда. Так расцвели и сгинули, растворившись в степи, маннаны, аварийцы, урмии, севаны…

Но Тенгир — дело другое. Молодой каган сумел вдохнуть жизнь в дряхлеющих духом гиммуров. Он захватил власть, убив предыдущего кагана, с которым у Ставра и всех соседей Мирграда были мир и покой. Тенгир вырезал всю прогнившую верхушку каганата, наплевал на многолетние устои своего племени. И племя приняло его. Теперь молодой степняк снова наводит ужас, не считаясь с прежними договорами. Он дик, свиреп и своенравен. Говорят, посол из Анаит, приехавший в каганат искать союза с гиммурами, отправился домой по частям. А голова его была набита золотом, которым он намеревался купить расположение молодого вождя степняков. А потом Тенгир собрал войско и пошёл походом на разнеженные Анаиты, не знавшие войн последнюю тысячу лет и ведущие политику исключительно подкупом и интригами.

Молодой каган прошёлся по всем соседям Мирграда дважды и, хвала богам, явился в столицу не с войском, а небольшим отрядом в сотню человек, и пришёл не объявить войну, а сражаться за руку княжны.

Радмила слушала молча. Дважды хотела кивнуть, но сдержалась. Отец, сильный и благородный отец, с детства оберегал её от варварства и несовершенства мира. А теперь он лежит в постели, иссохший, как ветвь гнилой яблони, и решать судьбу государства выпало на хрупкие плечи молодой княжны, которой едва исполнилось шестнадцать.

— Хорошо, — согласилась Радмила, — мы вернёмся. Я и Олакса. Но если…

— Не беспокойтесь, княжна, — перебил Огред. В его голосе звучала раздражённая усталость. — Кровь уже засыпали песком, а сражаться сейчас должен Миодраг. Он не так кровожаден, как молодой каган.

***

Детинец гудел, обсуждая поединщиков. Тенгир расправился со всеми выпавшими ему по жребию соперниками. Жестоко. Кроваво. Каждый раз жертвуя печень поверженного противника своему дикому богу. С другой стороны был Миодраг, сотник княжьих гридней. Миодраг сражался с достоинством. Не убивал и даже не калечил, а выбивал оружие из рук и обозначал победу, приставив к горлу противника меч.

В городе спорили, бились об заклад, гадая, кому достанется княжна и престол. Выходя из покоев отца, Радмила столкнулась с двумя стражами, которых Огред приставил охранять покой князя.

— Миодраг… ик… одолеет степняка! — икая, заявлял один.

— Ты видал, как каган орудует саблей? Он разложит твоего гридня, как гнилой качан! — вторил другой, толстопузый и с гнилыми зубами.

— Миодраг не гридень…Ик! Он сотник. И-и-ик мой родич по линии матери. Ты что, собака, проти-и-ик родни моей слово сказал?

— Собака ты и твой родич. Вот я тебе сейчас, — толстопузый вцепился в икающего, занёс кулак, но осёкся, заметив Радмилу.

— Пусти-и-и-ик, пёс шелуди-и-и-ик… ивый! — икающий засучил ногами, закрутился, выворачиваясь.

От обоих разило жареным луком и кислым пивом, немытыми телами. Радмила поморщилась и отвернулась. Будь на её месте Ставр, наказал бы стражу. Князь славился строгим нравом и сам следил, чтобы в детинце был порядок, а пьяниц со службы выгонял, всыпав плетей, и отправлял чистить конюшни.

Княжна была не такая. Мягкая и робкая, она страшилась пугающего мужского мира, где бряцают оружием, гортанно гогочут и отпускают сальные колкости.

Она заспешила к себе. Почти вбежав в покои, кинулась к кровати, уткнулась в перину, которую отец привёз из Анаит, и разрыдалась.

— Что случилось? — позвал тихий голос поляницы. Олакса бесшумно ходила за княжной, и Радмила часто забывала о её присутствии. — Я могу вернуться и взгреть этих пьяниц. Только скажи.

— Не надо, — всхлипывая, ответила Радмила. — Не поможет. Последние дни все словно с ума посходили с этими поединками. А про отца забыли. Будто нет его, понимаешь? А Огред ходит гоголем по детинцу и распоряжается. Вчера приказал готовить столы к свадьбе. Со всех концов в детинец везут конину. Конину! Мы не едим конину, это дикари из степи к ней привыкли. Огред уже всё решил за меня. И мужа нашёл, и правителя. Отец всегда мне говорил, что я должна быть готова ко всему. Но к этому я не готова! А если отец пойдёт на поправку? Скажи, ведь он ещё пойдет на поправку?

Олакса промолчала.

— Сегодня последний бой. Тенгир сойдется с Миодрагом. О боги! Лишь бы Миодраг одолел степняка.

— Но тогда ты пойдешь за Миодрага. Он лучше? — поляница, приставленная к Радмиле с детства, заменила ей няньку, не только стражу, и княжна позволяла ей единственной обращаться к себе на ты.

— Это не имеет значения. Княжны и князья пару выбирают исходя из целесообразности. Так Огред говорит, — Радмила разревелась ещё сильнее. — Проклятый Огред!

Княжна села на кровати, размазывая кулачками слёзы по щекам.

— Знаешь, а пускай и Миодраг. Лишь бы щёлкнуть по носу Огреда.

— Тенгир прирождённый воин, — парировала Олакса. — Сомневаюсь, что Миодраг справится.

— И ты не веришь? — вспыхнула Радмила.

— Дело не в этом, — продолжила поляница. — Я знаю гиммуров. И знаю, как они сражаются. Молодой каган — лучший из них. Этот шрам, — Олакса не двинулась, но княжна поняла, что поляница имеет ввиду рубец, тянущийся от уха до груди, — я получила в бою с гиммуром. Поэтому ты должна быть готова ко всему.

— Как ты?

— Как учил тебя отец.

***

Радмила долго крутилась, примеряя наряды и заставляя причесывать и укладывать себе волосы на разный манер. Посланный Огредом гридень дважды стучался, поторапливал. Сначала робко, потом наглее. Княжна поймала себя на мысли, что осталась наедине с собой. Даже гридни, верные Ставру до исступления, смотрят на неё насмешливо, не воспринимают должным образом. Другое дело посадник. Ему-то они в рот заглядывают и молодцевато вытягиваются. Будто есть в этом особое удовольствие — служить Огреду. Правда, у неё есть Олакса. Она одна стоит доброй половины дружины, но и та не в силах защитить так, как это делал отец.

— Княжна, — донеслось из-за приоткрытой двери, — Посадник Огред велит идтить в ложу. Без вас не зачнут никак.

«Велит» — хлестнуло по ушам.

— Ступай и предай Огреду, — Радмила замялась. Хотела с ходу бросить резкое, припечатать наглеца, но не нашлась. — Передай Огреду, что я иду.

Из-за двери довольно хрюкнуло.

— Идём, — скомандовала Радмила полянице.

Перед входом в ложу Радмила замерла. Там, на скамьях вокруг тока казалось, роятся пчелы. Сзади забряцало. Княжна оберунлась. Навстречу шёл Огред в сопровождении дюжины гридней. Ведущий в ложу коридор, как и весь детинец, строило с размахом. Повозка проедет, не задев боками стен.

— Это исторический момент, княжна, — бодро пробасил посадник, подходя к Радмиле. — Сегодня каган Тенгир возьмёт верх, а вместе с ним и мы!

Огред причмокнул от удовольствия.

— Почему вы так уверены, посадник? — скривилась Радмила. — Миодраг хороший воин. Никто из его соперников не усомнится в этом. Так почему вы сомневаетесь?

— Я не сомневаюсь, княжна, — ответил Огред. — Я знаю исход поединка наперёд. Посадская служба обязывает меня иметь нюх на такие вещи. Даю руку на отсечение, что молодой каган победит, не пройдет и минуты. Хотите поспорить?

— Всё кто спорит и бьётся об заклад, — Радмила почувствовала, как злость, зарождаясь в груди, ползет выше, карябает горло и нёбо, саднит язык. — Сейчас толкаются на скамьях вокруг тока. Уж не предлагаете ли вы мне, любезный посадник, присоединиться к такой публике?

Огред смачно рассмеялся, схватился за живот. Его примеру, сначала нерешительно, потом смелее, последовали гридни, которые в последние дни окружали посадника, как раньше окружали Ставра.

Злость залила шею и щёки Радмилы краской, молоточки в голове застучали.

— Вы забываетесь, посадник, — медленно проговорила она. — Я не позволю…

Огред вдруг смолк, посерьёзнел. Придвинулся так близко, что, кажется, вот-вот схватит. На секунду их взгляды встретились. Посадник смотрел зло, даже с ненавистью.

— Княжна, — чеканно произнёс Огред. — Мы должны пойти в ложу. Слышите, герольды уже трубят. Бой не может начаться без той, ради кого затевался.

— С меня достаточно крови, посадник, — Радмила говорила холодно, задрав голову и выказываю княжескую стать. — Этого, по вашему, хочет мой отец? Крови под стенами детинца?

Посадник не ответил. Обойдя ощетинившихся гридней, он зашагал к ложе. Помедлив, дружинники опустили копья и поспешили за Огредом, окружив того плотной стеной. Олакса не сводила глаз с окруженного воинами посадникам, поворачивалась вслед уходящим, готовая в любой момент выхватить меч, чтобы сечь, рубить, колоть. На пороге ложи Огред остановился, бросил через плечо:

— Если не этот бой, крови будет ещё больше.

Скамьи вокруг тока ломились от людей, приглушенно гудели. Истевит, явившийся в ложу позже всех, дремал, опершись на посох. Радмила демонстративно встала подальше от посадника, отгородилась молчаливой Олаксой. Огред, словно князь он, приветственно махал руками, улыбался.

На ток выехал Тенгир верхом на коне. Конь переступал не спеша, как это бывает, когда победитель въезжает в покоренный город. Остановился на середине ристалища, замер. Человеческий рой на скамьях взорвался оглушительным криком. Люди вскакивали с мест, кричали здравницы молодому кагану, метали вверх шапки.

Каган высился на коне, как статуя из бронзы. Неподвижный, он смотрел прямо на Радмилу, похабно улыбался. Как бы говорил этой улыбкой: « Ну что, княжна, игры закончились. Сегодня ты будешь моей». Радмила отпрянула. Низкорослый, голый по пояс с кожей цвета дуба, пересеченный белыми паутинками шрамов, он пугал княжну. Ей казалсоь, что сейчас, насладившись здравницами в свою честь, Тенгир, не дожидаясь боя, прыгнет прямиком в ложу. Схватит дочь Ставра, сгребет лапами и с диким улюлюканьем возьмёт её на глазах всего Мирграда. Будет капать слюной из гнилого рта, рвать грязными руками платья, отвратно гогоча, вопьётся зубами в нежную шею и станет терзать, как голодный волк. А Огред, проклятый и самодовольный Огред, будет стоять и по-прежнему приветственно махать, улыбаясь.

— Где мой противник? — Тенгир поднял руку с зажатой в кулаке кривой саблей. — Испугался?

Над скамьями пронёсся вздох.

— Выходи, собачье семя! — продолжал молодой каган.

Миодраг не шёл.

— Уважаемый каган Тенгир, да продлят боги твои дни, — взял слово Огред. Толпа на скамьях смолкла, слушая посадника. — Наш обычай требует боя, чтобы победитель по праву получил награду. Но так же наши обычая говорят: если доблестный Миодраг не явится на поединок, мы не вправе считать его достойным руки прекрасной Радмилы.

Скамьи снова загудели.

— Доблести в вашем Миодраге не больше, чем воды в худом бурдюке, — рассмеялся каган. — Выходи, отродье. Я одолею тебя голыми руками.

Тенгир кинул саблю в песок, спешился.

— А если ваш трус не выйдет, — степняк воздел руки к небу, — клянусь Аштартом и небом, я сражусь с любым!

— Этого не потребуется! — широко улыбнулся посадник. — Если противник не явится в течение минуты, то награда по праву достанется тебе, славный каган Тенгир.

Над скамьями пронёсся гул недовольства. Радмилу пробрала дрожь. Внутри всё съёжилось, перекрутилось. Сердце забилось чаще, готовое вот-вот выпрыгнуть.

— Возьми себя в руки, — шепнула Олакса.

— Что скажет волхв Истевит? — обращаясь к толпе и кагану, а ещё более к Радмиле, спросил посадник. — Ведь боги велят нам поступать именно так?

Истевит зашамкал губами, откашлялся:

— Боги велят выдать княжну за достойного. Боги говорят, что трус не может быть достойным. Но так же…

— Так говорят боги! — перебил посадник. — А кто мы такие, чтобы противится их воле? Если прямо сейчас Миодраг не появится, то я объявляю славного кагана Тенгира победителем.

— Возьми себя в руки, — снова прошипела Олакса.

— Стойте! — закричала Радмила. — Подождите! Истевит не договорил.

Она кричала нарочито громко, срываясь на хрип и визг.

— Но так же боги говорят, — продолжил Истевит, — что не победивший в последнем бою тоже не может считаться достойным наверняка.

Последние слова волхв произносил в тишине. Скамьи смолкли, Огред и Радмила замерли.

— Тогда передай своим богам, — угрожающе зашипел Тенгир, — пускай дают любого. Я воин, и мне нет разницы, чью печень сегодня принесу в дар Аштарту.

Огред быстро зашептал что-то на ухо одном из гридней, замахал руками. Радмила не слышала, о чём говорит посадник, но сердце её тревожно ухало. Договорив, он поклонился кагану.

— Прошу простить нас, славный Тенгир, но нам необходимо устроить совет. Это не займёт много времени.

— Даю тебе час, — оскалился Тенгир.

***

Радмила с усмешкой наблюдала, как Огред вымеряет палату шагами, заложа руки за спину. Наконец, посадник остановился, бросил со злостью:

— При всей свой кровожадности и жестокости, Тенгир достойный муж. А нам нужен этот союз. Каганат уже разорил Зборск и Новоград. Той весной войско степняков пронеслось по Черленю, Дрокову и даже добрались до Анаит, — лицо Огреда пылало. Он говорил, прожигая княжну ненавистным взглядом. — Неужели ты думаешь, что его что-то остановит?

Радмила вспыхнула. Она хотела было ответить на грубость посадника, отчитать за то, что посмел обратиться к княжне без должно уважения, что кинул это презрительное «ты», но не успела. Из-за её спины выросла Олакса, ладонь поляницы легла на рукоять меча. Закрывая Огреда, вперёд, ощетинясь копьями, высыпали гридни. С минуту они стояли друг напротив друга, выжидая первого шага противника.

— Послушай, — продолжал посадник из-за спин гридней, — ты не понимаешь, что время уходит. Если мы не дадим ему то, за чем он пришёл, то захлебнемся в собственной крови. Гиммуры вырежут нас всех. Ты дрянная избалованная девчонка и не понимаешь ничего в делах государства.

— Но боги…, — попытался вмешаться Истевит..

— Заткнись, глупый старик! — вспылил посадник. — Твои боги не здесь. А мы — здесь. И это под нашими стенами завтра может оказаться войско гиммуров. Что тогда ты скажешь? Взять их под замок.

Олакса выхватила меч из ножен и первая кинулась на гридней. Её клинок засверкал в воздухе. Двое стражей повалились на землю, рассечённые по пояс. Оставшиеся, около полдюжины, как насчитала Радмила, начали окружать Олаксу, спрятавшись за щитами и выставив перед собой копья. Поляница попятилась.

— К стене, княжна! Прижмись к стене!

Один из гридней сделал выпад. Олакса с легкостью парировала укол копья, рубанула по древку, тут же показала, что будит колоть в голову, и, когда гридень поднял щит выше, присела и рубанула по ногам. Гридень упал, как подкошенный, заорал, закатался по полу. Воспользовавшись брешью в обороне врагов, поляница метнулась в центр, сделала обманное движение, второе, третье, потянулась мечом и ткнула одно из стражей чуть выше щита, угодив тому в голову. Налетела на второго, замахнулась, но ударила ногой с такой силой, что гридень отлетел и повалился с грохотом.

— Назад, псы! — поляница кричала, отгораживаясь от наступающих стражей стеной стали. — Назад!

— Окружить! — по-бабьи визжал посадник. — Не дать уйти.

Радмила метнулась к двери, увлекая за собой нерасторопного волхва. В пяти шагах дверь, ведущая из главной палаты. Главное — успеть, пока посадник не сообразил. Когда до двери оставалось два шага, в палаты влетела ещё дюжина гридней. Выставили копья, на которые чуть не такнулась княжна. Радмила перевела взгляд. Поляница, вся перемазанная кровью, сейчас походила на зверя. Меч в её руках свистел, не подпуская перепуганных врагов. Она рычала и выкрикивала проклятья. Иногда, ухватив краем взгляда зазевавшегося гридня, делала выпад, и враг падал, чтобы уже не встать.

Вдруг поляница дрогнула всем телом, осеклась. Ещё не понимая, что произошло, взревела ещё сильнее, кинулась яростно вперёд, занося меч над головой. В прыжке дрогнула снова, из-за чего занесённый клинок просвистел мимо головы врага, но снёс тому плечо. Двое оставшихся в живых гридней пятились, закрываясь щитами. Олакса хотела было метнуться к одному, но снова осеклась, оступилась, упала на колено.

Наконец, Радмила поняла, в чём дело. Из спины поляницы торчали три коротких стрелы. Ещё одна просвистела совсем рядом с княжной и впилась воительнице в бок. Олакса взревела, попыталась встать. Ноги её подкашивались, разъезжались. Меч отяжелел и не слушался.

— Истевит, — крикнула Радмила и осеклась.

Посадник вцепился в волхва, прижимая к его горлу нож.

— Только дёрнись, старик. Боги не помогут.

Радмила зажала рот ладошкой, чтобы не вскрикнуть. Глаза наполнились ужасом.

— Княжну запереть в палатах, — скомандовал Огред. — А эту…эту оставьте. Она и так не жилец.

Гридни окружили Радмилу, тыча в неё копьями.

— Что вы делаете, дурачьё? За-пе-реть!

Гридни помялись. Наконец один сообразил. Отсупил, увлекая за собой остальных. Посадник попятился к дверям, прикрываясь волхвом.

— А теперь, княжна, посмотри, что ты наделала. Палата в крови. По твоей вине! Так что если не хочешь ещё большей крови, хорошенько подумай. Времени тебе несколько минут, пока я стелюсь, — Огред сплюнул и выругался. — Пока убеждаю Тенгира, что старый дуралей напутал, и мы можем выдать княжну замуж. Поняла? И не вздумай выкинуть ещё какую-нибудь глупость. Я слишком много сделал, чтобы повернуть назад.

Посадник оттолкнул волхва, сказал угрожающе:

— Ты, волхв, приложи все усилия, чтобы растолковать княжне, как и чего хотят боги. А хотят они, чтобы Радмила сегодня же — слышишь? — сегодня же вышла за кагана.

Всё еще пятясь и выставив нож перед собой, посадник вышел из палат. Ощетинившиеся гридни последовали за ним. Дверь со скрипом закрылась.

Радмила кинулась к полянице, упала перед ней на колени. Олакса сидела, опершись о изрубленное тело гридня. Дышала тяжело, надсадно. Вздохи становились реже, вылетали со всхлипами и чавканьем.

— Истевит! — крикнула Радмила. — Сделай что-нибудь. Она истекает кровью.

— Оставь, — вяло отмахнулась поляница. — Меня не спасти. Чувствую, как дух выходит.

— Истевит!

— Поляница права, княжна, — прошамкал старый волхв. — Если ей суждено умереть, такова воля богов. К тому же, я всё равно ничего не смогу сделать. Огред сорвал у меня сумку со снадобьями и зельями. И посох забрал. Без них моя волшба не имеет силы. Только не трогай стрелы! Если их выдернуть, Олакса истечёт кровью ещё быстрее.

Радмила опустила голову и тихо заплакала.

— Есть кое… что, — голос Олаксы становился тише, слова давались с трудом. — Ты знаешь, волхв. Для этого не нужны снадобья и посохи.

— Ты говоришь о…

— … магии крови, — закончила за волхва поляница.

— Конечно! Ведь всегда есть кое-что, — Радмила взвилась, кинулась к Истевиту. — Сколько надо? Ради Олаксы я готова отдать… Готова отдать… Да сколько надо, столько и отдам!

— Это не для меня, — поляница попыталась улыбнуться. — Для тебя.

Радмила застыла. Посмотрела на Истевита, потом снова на поляницу.

— Даже не уговаривай. Нет-нет-нет, — волхв завертел головой. — Княжья кровь слишком сильна, чтобы экспериментировать. Я могу навредить.

— Говори! — княжна топнула ногой. — Говори, Истевит!

— Он не… скажет. Я… ска…жу…

Запинаясь и угасая, Олакса начала говорить, делая перерывы между словами всё больше. Иногда поляница замерала, переставала дышать, но тут же выныривала из забытья и продолжала. Истевит морщился, овтернувшись. Перебивал, поправляю рассказ поляницы, уточнял. Наконец, не выдержал, взял слово:

— В древние времена, когда миром правили старые боги, а молодых ещё не было…

— Истевит!

— Ладно… В общем, используя магию крови, можно кратковременно…кхм… получит силы другого человека. Того, кто жертвует собой. Только есть два момента: жертвующий умрёт, а тот, ради кого жертвует, может повести себя как угодно. Я уже говорил, что княжья кровь слишком сильна, чтобы разбавлять её чужой. Может случиться, что вы, княжна, вместо того, чтобы получить силу и умение владеть мечом, получите что-то совершенно иное. Третью руку, например, или гнилые зубы. А ещё может память отпасть. Своя кровь запаршиветь. Или человек покроется струпьями. Но даже если всё пройдет гладко, я не представляю, зачем это?

— Я знаю, — отрубила Радмила и посмотрела на угасающую поляницу. Глаза той закрылись, веки подрагивали, дыхания почти не слышно. — Ворожи.

***

По детинцу Радмила шла с гордо поднятой головой. Истевит семенил рядом, а Огред, напротив, ступал степенно, по-хозяйски.

— Это ничего, княжна, что платье в крови, — успокаивал посадник. — Уверен, кагану так даже больше понравится. Варвар — что с него взять?

— Ведите молча, посадник, — холодно ответила Радмила. — То, что я согласилась на ваши условия, не значит, что обязано выслушивать ваши бредни. Где каган?

— Так бы сразу. Ждёт во дворе детинца.

Во дворе Тенгир был не один. Два десятка степняков, одинаково низкорослых и тёмных, как и их каган, гарцевали, гортанно выкрикивали что-то на своём языке. Перепуганные гридни жались друг к другу, тихо перешёптывались.

— Славный каган! — начал посадник. — Я привёл твою невесту. Извини, что заставил ждать, но, будь уверен, славный каган, награда стоит того.

Радмила скривилась. Посадник выставляет её как товар на рынке. Но сейчас это неважно.

Гиммуры расступились, смолкли. Вперёд выехал Тенгир верхом на чёрном жеребце.

— А где тот трусливый пёс, что испугался биться со мной? Аштарт требует жертвы. Может, мне скормить ему твою печень, посадник?

— Миодраг не трусливый и уж тем более не пёс, — опередила Огреда княжна. — Трусливый пёс обещал тебе меня, каган. Правда, посадник?

— Что ты…

— Видишь ли, каган, — Радмила продолжала говорить, не обращая внимания на лепет Огреда. — Наш с тобой общий знакомый, он же Мирградский посадник Огред, настолько хотел заключить союз с твоим народом, что пошёл на обман. Я всё ломала голову, как это Миодраг мог струсить? И куда делся? Ну, скажи нам, Огред. Ты отослал его на дальнюю заставу? Или отравил, как моего отца?

Посадник побелел, потом покраснел.

— Да как ты…

— Он обманул меня. Обманул народ Мирграда. Обманул и тебя, каган.

— Славный Тенгир, не слушай её. У неё ум помрачился!

Огред залепетал. Тенгир слушал молча, переводил взгляд с трясущегося посадника на княжну и обратно. Потом прервал посадника, обратился к княжне:

— Откуда мне знать, что ты не врешь? Ваше собачье племя любит врать. Честь для вас не знакома.

— У меня нет для тебя других слов, каган. Твоё дело — верить мне или нет.

Тенгир взвился, прокричал проклятье на своём языке.

— Псы! Позорные псы, — кричал он, и глаза его наливались кровью. — За ваше вероломство, я залью ваши поганые города кровью. Перебью всех мужчин и уведу всех женщин!

— Не торопись, каган, — всё так же холодно ответила Радмила. — Наш обычай говорит, что я должна достаться лучшему и лучших. Но я знаю и ваш обычай. Объявлять войну и заключать мир может только каган. Только как быть, если кагана нет?

Тенгир выпучил глаза. Остальные степняки потянули сабли из ножен.

— Скажи своим людям, чтобы убрали оружие. Зачем нам лишняя кровь? Я предлагаю тебе бой. Победишь ты — волен делать, что хочешь. И со мной, и с Мирградом. А если нет — твои воины уберутся обратно в степь и навсегда забудут дорогу к нашим землям.

— Бой? С Тобой? — каган залился смехом. Следуя его примеру, загоготали степняки. Даже Огред не выдержал и рассмеялся.

— Дай слово, — перебила Радмила. — Неужели ты боишься?

Взбесившись, Тенгир рванул поводья коня, скакнул на Радмилу. Княжна тенью скользнула под брюхо жеребца, в её руке блеснул нож.

— Вот тебе моё слово!

Радмила двигалась быстро. Уворачивалась от копыт и сабли кагана, снуя под конским брюхом. Степняки заулюлюкали, ринулись в стороны, освобождая место бою. Нож в её руке мелькал, вонзаясь в конский круп, жаля ноги кагана, отчего Тенгир только больше впадал в ярость.

— Дай слово!

Тенгир молча размахивал саблей, пытаясь зацепить юркую княжну. Конь под ним захрипел, начал оступаться.

— Дай слово, каган, пока не поздно.

Степняк разил справа, а княжна выскакивала слева, снова жалила мелким лезвием. Кровь стекала по бокам жеребца, тяжелые капли срывались и падали на плечи Радмилы. В один миг крови стало настолько много, что княжна поскользнулась, ноги её разъехались… Тенгир, ликуя, дернул поводья, но конь, изрешечённый десятками точных и колких ударов, захрипел, вздыбился, повалился на бок, увлекая за собой всадника. Радмила скользнула из-под конского брюха, успев в последний момент. Она вскочила на поверженного жеребца, ударом ноги выбила из рук придавленного степнякам саблю, наклонилась, приставила нож к горлу противника.

— Дай слово, — угрожающе проговорила она.

— Режь! Я не боюсь смерти!

— Но ты боишься бесчестия. А ещё я знаю, что ваш бог запрещает вам погибать вне боя. Иначе позор и проклятие на весь ваш род. Ведь так? Судя по тому, как завалился на тебя твой жеребец, с каким треском придавил тебя, рёбра у тебя сломаны. Долго протянешь с исколотыми ногами и поломанными рёбрами под крупом мёртвого коня?

Степняк выругался. Княжна была права.

— Я прикажу вытащить тебя и дам тебе добрую жертву для Аштарта, если пообещаешь, что уедешь обратно в степь и забудешь дорогу к Мирградским землям раз и навсегда. Ну, дай слово!

Радмила выжидающе смотрела на кагана. Тот молчал. Молчали и степняки. Молчали побелевшие гридни. Тогда княжна наклонилась к уху Тенгира, держа нож у его горла, и что-то быстро заговорила. Лицо степняка менялось. Гнев разглаживался, сменяясь презрением, потом непониманием, потом равнодушием, потом уважением.

— Хорошо, — наконец проговорил он. — Даю слово.

***

Рамдила наблюдала с городской стены, как вдали растворяется пыльное облачко. Сзади бесшумно подошёл Истевит.

— Что вы сказали тогда кагану, княжна?

— Правду. Я рассказала ему о магии крови, которую ты сотворил. И убедила, что он сражался не со мной, а с Олаксой, текущей по моим венам. Дело в том, что гиммуры хорошо знакомы с поляницами и уважают их, потому что поляницы живут в степи и всё, что умеют — это воевать. Как и племя Тенгира.

— А откуда узнали, что Огред отравил кназя Ставра и Миодрага?

— Я не знала. Просто сказала, что пришло в голову. Посадник сам выдал себя, когда начал трястись и лепетать.

— Значит, жертвуя им ради дикарского бога степняков, вам не было жаль?

— Не пролейся кровь Огреда, смертей было бы больше.

— Мы всё еще не наши вам мужа, княжна. Боги говорят…

— … что княжна должна достаться достойному, — закончила Радмила за волхва. — Но как быть, если воина достойнее княжны не оказалось?

— Значит, созовёте новых поединщиков?

— На сегодня хватит крови. А с богами мы как-нибудь договоримся.