Последняя ночь Всадника

Закат

Вокруг царила тьма, но не ночная, а некая эфемерная, удушливая. Ни глубины, ни границы, ни чувства поверхности. Он так часто в неё погружался, что свыкся с этими странными ощущениями. Осталось только лёгкое понимание неестественности такого порядка.

Да и вообще память имеет странное свойство. Время истончает её, делая тонкой и повреждённой, как побитое молью одеяло. Даже смешно, он знает, что такое моль и одеяло, но не помнит своего имени, где родился, и была ли у него семья.

Если память ещё сохранилась, то с чувствами всё сложнее: они подверглись искажению. В этой тьме ничего нельзя уловить, но в обычной ночи он видит дальше и чётче, не как люди. Стоит ему прикоснуться пальцем к торсу, то его конечность пройдёт насквозь, но при этом он будет чувствовать, как подушечка давит на грудь. Кожа холодная, влажная. Обоняние и слух появлялись, когда он возвращался в осязаемый мир.

Во мраке он чувствовал ещё кого-то: кто делил с ним судьбу и тюрьму. Это вороной жеребец. Может животному легче сносить жуткую полужизнь, потому что конь вполне спокойно лежал на боку рядом, и изредка поднимал голову, чтобы огласить всё коротким ржанием, которое ударяло беззвучной тёплой волной. Даже когда вместе выходили в поле, то он мог отстоять всё положенное им время без движения. Так что его товарищ на редкость ленивое существо. Вроде его звали Лархан, или Лаплад, но узник никогда не звал по имени, конь отзывался на мысль.

Потусторонний вой настиг его, тёплые волны заструились по ногам, всё выше и выше. Что-то тянуло его за собой, наверх. Сначала лёгким едва заметным бликом, потом робким лучом и наконец-то неровной кромкой, далеко заблистал кроваво-розовый яркий свет.

И вот он стоит на холме, поросшим травой и мелким кустарником, и смотрит, как солнце ехидно спряталось за горизонт. Вечер окутал всё плотной сетью из сумерек. Его логово окружил хвойный бастион, а подальше сверкали белизной горы вдали. Между двух цитаделей природы мелькали рыжеватые квадраты окон, и серовато-пепельные спирали дыма. Это одна из нескольких деревень вокруг, которая живёт размеренно и спокойно. Единственной особенностью в их обычном существовании, что с ночью они почти никогда не покидали свои дома. И причина такого поведения — это он.

Сейчас всадник имел тело. Издалека его легко можно принять за худощавого человека в кольчужном доспехе и изорванном красном сюрко с выцветшим гербом ворона. На руках были добротные латные перчатки, а под кольчугой мелькал сыромятный поддоспешник бледного серого цвета. Ноги закрывали плотные тяжёлые поножи, а на ступнях скрипели сабатоны, с коротким носком. Сбоку у левого бедра свисали ножны. Стальной одноручный меч всегда при нём.

Но больше всего в глаза бросалось другое, отчего люди в животном ужасе кидались прочь, лишь завидев его вдали. На шее чуть выше плеча кольчуга разворочена и покрыта спёкшейся кровью, некоторые кольца выпирали вперёд, едва держась друг за друга. А дальше ничего, только грубый багровый неровный срез, как будто у палача не получилось срубить голову сразу и пришлось нанести два удара: спереди рана резко уходила вниз к груди.

Но при этом голова у него была. Он крепко держал её под левой подмышкой. В затылок вбит стальной кол, и на его окончании намотана ржавая цепь. Второй конец вгрызался в ладонь и убегал вглубь кисти. Да, собственно, и видел мир мертвец из-под своей левой руки.

Когда только он стал таким, его пожирало любопытство. Найдя сверкающее серебром озеро, мертвец медленно поднёс голову к отражению и смог увидеть себя. В водной глади лунной ночи всадник взирал на чёрные белки глаз, льдистые зрачки, свалявшуюся грязную от земли и крови гриву некогда ярких соломенных волос. Дальше кто-то замотал его тряпкой. Под ней ровный курносый нос, рот стиснут в предсмертной ярости. Мертвец поспешил вернуть маску обратно.

Лархан недовольно заржал, когда он по привычке натянул поводья. Конь медленно потрусил вперёд к горам, крутя головой во все стороны и суя свой нос в каждую кочку, что ему приходилось всё время контролировать то в мыслях, то физически.

Предоставленный сам себе, всадник часто размышлял и думал. А как он дошёл до жизни такой? Как только дуллахан воскрес, то надолго остался один: поблизости не было ни поселений, ни людей. Повезло же умереть в какой-то глуши! Память рисовала следы сражения: бурые затвердевшие пятна крови, брошенное тут и там оружие, смятая трава и поломанные кусты. Близ холма дымились остатки лагеря, видимо, уходило отсюда намного меньше людей, и они не могли унести всё, поэтому часть шатров и палаток сожгли. Но тела отсутствовали, разве что кто-то насыпал два погребальных кургана по разные стороны от холма. Победитель пожелал разделить могилы врагов.

И что ему оставалось делать? Скакать так далеко, надеясь найти хоть кого-то? Да только как быстро мертвец не двигался, рассвет всегда настигал его раньше, и он растворялся в солнечных лучах, а возвращался на трижды проклятый холм. В бессильной ярости он кричал, хрипел и стенал, но это было тщетно: слёзы не катились по щекам, грудь оставалась недвижимой, и только рот бессильно открывался. В буйстве он кромсал и рубил всё, что попадалось на пути. Камни, деревья, кустарники, нерасторопные животные... Весь подлесок вокруг холма усеян иссечённой древесиной и скелетами зверей.

Несколько раз он пытался убить себя. Бросался на меч или прыгал в озеро и тонул, но бесполезно. И это лишь грело злобу и ненависть в его сердце. Но время шло, неумолимо шло, как вода стачивала острые камни, так гнев угасал до тлеющего уголька, которому требуется капелька масла, чтобы разгореться вновь. Его сменяли печаль и меланхолия до того, что он целые ночи бездумно сидел на вершине холма. С каждым рассветом всадник дичал всё больше.

А люди незаметно для него подбирались всё ближе. Сначала вдалеке появлялись маленькие деревеньки, которые зимой дружно чадили дымком. Потом поблизости от гор загрохотали рудники и застучали копыта коней по мостовой. Поля и луга оделись в золотые одежды ржи и пшеницы, а в лесах глухо ухали топоры. И в одну ночь, те кого дуллахан хотел найти раньше, сами натолкнулись на него.

Так началась новая глава его жизни после смерти. Кто будет терпеть такого неприятного соседа, который занимает удобное место? Поэтому люди вознамерились сжить его со свету, он же с неохотой, но с честью принял вызов. Первые попытки при помощи вил и кос не оправдали себя, а он стерпеть оскорбление своей личности не смог, и пара деревенщин лишилась жизни. В отместку всадник совершал набеги на деревни и города. Пугал и пакостил, ломал заборы, вламывался в дома, воровал всё подряд или с громким воплем на Лархане гнал крупный рогатый скот по округе до смерти. Если его пытались убить, то смело огрызался и рубил сплеча.

Затем пошли приёмы сложнее: на него ополчились местные священники. Пару раз им даже удалось поймать его, скрутить и пытать, но толку-то. Физическая боль ему не страшна, убить его не вышло, а с первыми лучами солнца дуллахан растворялся, чтобы снова появиться следующей ночью. Дальше в отчаянной попытке избавиться от него они запросили помощь издалека, а на их зов потянулся разномастный сброд из воинов, наёмников, рыцарей, друидов и прочих сорвиголов. Однажды даже пришёл оборотень, который взялся бороться с ним за возможность наводить ужас на окрестности, но поменьше. Но никто не справился с ним. Наглых и неуважительных он убил в назидание, остальных прогнал прочь.

Постепенно поток убийц иссяк, и воцарилось равновесие. Человек и потусторонняя сущность научились жить в хрупком мире по негласному договору. Холм и лес дуллахан забрал себе, и заходить в его владения ночью никто не решался. Взамен он оставил их в покое, разве что не отказывал себе в удовольствии попугать. То резко проскачет в сумерках, то сворует чучело и поставит его под окном.

Сейчас он замер и потянул ноздрями преисполненный свежей росой и ночной прохладой воздух, грудь осталась неподвижной, хотя иногда трепетала, как в ещё незабытом рефлексе. Но сумрачную тишь разорвал женский крик, обречённый и далёкий.

Неужели, нечто интересное? Он пришпорил коня и понёсся с ошеломительной скоростью. Весь мир трясся, так как на каждой кочке голова подскакивала вверх, рискуя выпасть из его левой руки.

Подлесок сменился утоптанной просекой. Она скользила сквозь глубокую чащу, по которой он выходил из своего хвойного замка в набеги по необъятному полю перед деревней. Крик затих, сменился короткими всхлипами. Но теперь он видел их, яркие белые всполохи жизни, которые разрозненно гнали кого-то одного.

Вот горит огнями поселение Беттибейдж, а он подгоняет Лархана. Вместе они выскочили из леса и сбили сноп сена.

Толпа хмурых мужчин в протёртой и заляпанной землёй одежде окружили одинокую девушку. Та в страхе металась, пытаясь вырваться, но те грубо отталкивали её обратно дубинками.

— Уилли, где остальные? Пусть тащят сюда хворост, пока ведьма не убегла!

— Да хрен с ним этим хворостом, давай заколем её, а тело потом сожжём...

Но гнусавый говор одного из них прервался, и, словно чувствуя опасность, они развернулись, чтобы увидеть мёртвого всадника, восседающего на коне с величественной грацией, а голова крутится вокруг левого колена и ехидно ухмыляется изорванной улыбкой.

Отточенное движение и меч покидает ножны. Но крестьяне молниеносно исчезли, так что его удар, который должен раскроить голову человека, рассёк воздух.

Осталась названная ведьма, но хоть и по крикам, что она якшалась с нечистью, вид нежити набросил на неё ледяную паутину ужаса, после чего она покачнулась и упала без чувств. Дуллахан же проводил взглядом, куда убежали люди. Наказать бы их. А, возможно, они действительно поймали ведьму-убийцу детей, и он им только помешал?

Мертвец уже собирался уходить, как будто что-то подпихнуло его вбок, и взгляд его упал на обмякшее тело. Около минуты одиночные липкие мысли стекались в единый клубок. С хрустом он извлёк часть цепи из своей ладони: плоть свободно отслаивалась, но вместо крови вытекала чёрная субстанция, который сочилась и развеивалась в воздухе, повинуясь его мысли. Так продолжалось до тех пор, пока изнутри не вышел стальной крюк, который наматывался на кость.

После этого он взмахом перекинул через плечо как почётную ленту, и та ожила: подобно змее заскользила и обвилась вокруг его торса. После он подхватил девушку и усадил её на седло, а сам аккуратно повёл Лархана рядом. А теперь нужно вернуться...

На вершине холма шелестел высокий дуб, щедро окружённый упавшими желудями и бледно-белыми листьями. Всадник усадил свою добычу под сенью дерева и пустил коня в свободное плавание в поле, а сам уселся напротив девушки, скрестив ноги и поставив голову между ними. Взглядом он упёрся в угольно-чёрную крону.

Его, помимо Лаплада, можно назвать крайне далёким другом. Когда его душа не металась в беспричинной ярости, круша всё на своём пути, всадник сидел на этом холме и смотрел вдаль. Но с каждым днём, мертвец уходил в гнетущее небытие, и внутри себя он желал, чтобы было что-то, что в этом времени напоминал всем о нём. Такое рода знамя или напоминание, что когда-то ходил по этой земле.

Поначалу он подошёл к делу буквально. Из своих набегов мертвец крал палки и доски, ткань и краску, чтобы потом соорудить флаг, на котором развеивался кусок чёрной тряпки с нарисованным всадником без головы. Исполнил мертвец всё криво, но зато все понимали, чьих рук это дело. Но местные знали, что дуллахан не появится при солнечном свете, жестоко ломали его творение. Потом он начал строить сооружения из камней и песка, но и их бессердечно растаскивали на части.

Долго дуллахан размышлял, пока шелест листьев и скрип ветвей не подсказал ему решение. Сложный путь лежал перед ним: далеко не первый дуб пошёл в рост, и стоило сумраку скрыть солнце, он скрупулёзно ухаживал за ним. Не подпускал Лархана, поливал и задабривал землю ворованными удобрениями.

Время шло, деревце росло. Люди заметили, как он, не шевелясь, преклонил колено перед тонким, ещё неокрепшим дубком. И в одну ночь всадник нашёл мелкий пенёк и срубленный ствол. Как он же бушевал! Лаплад метался как безумный, пытаясь скрыться от его гнева, но это только больше злило. Меч вторил его мыслям, рассекая всё, что попадалось в руку. Вихрем призрак пронёсся по окрестностям и изрубил тех, кто посмел попасться ему на пути.

Потом, иссушенный бешенством, он вернулся и начал вторую попытку. Но разум отравляла мысль, что его труды снова падут под ударами топора, и никто не сможет защитить дерево днём.

Но он нашёл решение. Мертвеца вели ни знания, а шептала интуиция. В очередную ночь дуллахан поставил свою голову отдельно, и, наблюдая со стороны, разделся и вонзил клинок в грудь. С силой он рассёк тело до остатков шеи, и плетущаяся тьма, как кровь закапала на дерево, и оно стало жадно впитывать её, а мертвец лишь сильнее разошёлся, нанося одну рану за другой, благо для него они ничего не значат. Так продолжалось до тех пор, пока кора дерева не приобрела полностью чёрный оттенок, а листья не окрасились в серебряный цвет. Но в отличие от дуллахана дуб был жив, он с остервенением рос ввысь.

Поначалу люди пытались как-либо повредить. Появляясь на поляне, Мертвец нередко мог заметить затупленные топоры, или выжженную землю, но дерево стояло непоколебимо. Со временем его оставили, а приободрённый дуллахан решил высадить ещё несколько деревьев, но уже по границе поляны. Повторяя ритуал, по кругу появились и тис, и ель, и другие виды. Теперь его жилище охраняло целая группа из чёрных стражей, а и каждую осень землю укрывал серебряный ковёр.

Его поток мыслей прервал тихий стон колдуньи. Ведьма приподнялась и ощупывала свою голову, прежде чем поднять взгляд выше и заметить силуэт обезглавленного всадника, чтобы ойкнуть и побледнеть, но всё же сохранить сознание. Минуту они смотрели друг на друга не шевелясь.

Ей едва шестнадцать лет, худощавая девчушка с изнурённым, запуганным лицом. Но красивая... Снежные длинные волосы сотнями ручейков стекались из-под капюшона. Глаза зелёные и чистые как свежая листва. Одежда только странная: серый дорожный плащ, мужские кожаные штаны, поношенные высокие сапоги и плотный зелёный жилет.

И в этот момент до него донеслось испуганное ржанье. Лархан вольготно развалился на восточном отроге холма и инстинктивно старался пощипывать траву, но стоило хитрому лучу солнца вонзиться в его откормленный круп, его тело начало распадаться на тонкие волокна сумрака и развеиваться по ветру.

Утро будь он неладно, как всегда, не вовремя! Языки света алчно бежали к нему, подобно голодным волкам. Он только успел развернуться обратно к девушке и протянуть к ней руку, но солнечный свет поглотил его, и ледяная цепкая хватка утащила его вниз в ту беспроглядную тьму.

Полночь

Почему время идёт так долго? Впервые с момента смерти дуллахан заметил это. Гнев в его разуме родился быстро, и, пожираемый яростью, мертвец привычно рванулся вперёд, ожидая, что пространство снова вернёт в висячее положение...

Но этого не произошло, и он просто сделал несколько шагов, прежде чем остановиться и удивлённо посмотреть себе под ноги. Вместо, привычной бескрайней тьмы он увидел каменную плитку. Она складывалась интересный узор: змей поднимает голову над искусанным хвостом...

Всадник огляделся и увидел, что из сумрака родился чёрно-белый странный пейзаж. Дуллахан находился посреди огромной площади, и, далеко не один: здесь стояли и другие. Мёртвые мужчины и женщины, старики и дети безмолвно смотрели куда вдаль. Призрак же взглядом последовал за ними. Но там густая завеса мрака...

И он вынырнул из объятий смерти и через несколько секунд понял, что созерцает привычный холм и лес. Дуллахан вспомнил, как вчерашней ночью спас девушку.

А она была здесь. Под дубом трепетало пламя, и ведьма сидела на коленях и грела руки. Костёр задорно трещал. Едва завидев язычки огня, Лархан довольно дыхнул и, подойдя к пламени, улёгся греть бока.

— Идите сюда. Пожалуйста. — Голос у девушки шелестящий и тягучий, приятный. Ведьма посмотрела на него не без страха, но гораздо с меньшим, чем до этого.

Дуллахан послушно залязгал доспехами и сел напротив. Языки огня размывали мир, а запах дыма навевал расслабленное ощущение.

— Кто вы, или скорее, что вы? — Дева выпалила крайне быстро, выдавая, что к страху примешалось и небольшое любопытство.

Отрубленная голова повернулась в сжатой руке, и под чёрной маской задвигался подбородок, но он не мог выдать ничего кроме разных утробных звуков из груди. Мертвец даже попробовал поставить голову на место, но сказать он всё равно ничего не мог. А даже если и смог бы, то что? Молчание следовало за всадником уже на протяжении нескольких веков. А речь девушки? Мертвец с трудом понял её фразу, потому что помимо неизвестных слов девушка говорила с сильным акцентом, отчего он понимал скорее интуитивно.

— Да, с пониманием у нас будет беда... Ну тогда вы наверно понимаете меня? Поднимите левую руку вверх, ваше благородие.

Как только она убедилась, что всадник худо-бедно её понимает, она говорила бодрее.

— Я хотела поблагодарить вас, сэр, за спасение. — Девушка улыбнулась и поклонилась — Я кланяюсь вашему роду за избавление, от такой страшной участи, как быть убитой или сожжённой на костре...

Отвечать словами он не мог, поэтому слегка наклонил обрубок шеи и отвёл руку. Память подсказывала, что жест подразумевал ответ на благодарность.

— Но боюсь, я вынуждена попросить вас помочь мне ещё раз. Крестьяне забрали всё моё имущество, а без него я как без рук...

Чёрная искра внутри его головы и Лархан возник прямо перед ним. Он же великодушно подал ей руку и помог сесть в седло. Забавно, что мышечная память подсказывает ему, как делать. Видимо, при жизни он не раз катал кого-то на коне, а может кого-то из близких. Неважно...

Его конь послушно потрусил, неся уже двоих. Дуллахан не осмеливался по привычке скакать во весь опор, а вместо этого предпочёл неспешной рысью выйти сначала туда, где поменьше деревьев и их не терзали ветки или колючий кустарник.

— Не подумайте обо мне плохо, сэр...

Сэр... Как ему не нравилось это обращение. Да, когда-то он был рыцарем, но сейчас? Да и не любил подобострастное отношение, поэтому всадник остановил скакуна и сжиманием кулака, показал своё недовольство.

— Вам что-то не нравится? — девушка заволновалась, но мертвец положил ей руку на плечо и легонько сжал, а потом ударил себя в грудь.

— Что-то про вас? Как я обращаюсь?

Вот то, что нужно! Дуллахан кивнул обрубком шеи и продолжил вести Лархана к Бэттибейджу. Мертвец вручил леди свою голову, сурово указав, что глаза смотрели вперёд. Она послушно взяла, и шёпот срывался с уст и стекал вниз к его ушам.

Её звали Мивин и она родилась в семье мельника. Рано осиротев, её подобрала путешествующая торговка и знахарка, которая отнеслась к ней, как к своей дочери. Научила разным премудростям: от торговли и кулинарии до варки микстур и ядов, которые можно продавать только доверенным клиентам. Тёмный ореол отпугивал тех, кто мог им навредить. Но имя и пугающая слава помогала только до тех пор, пока её наставница жила, так как в первой же деревне, к Мивин начал приставать сын тавернщика и она отпугнула его рассказом о своих навыках. Уязвлённый сопляк ушёл ночью и вернулся с несколькими друзьями. Как она поняла, он получил разрешение от местного священника на убийство ведьмы-отравительницы. Она бежала, оставив свои вещи в комнате, и почти смогла скрыться, но её преследователи настигли её в поле. И именно от них он её спас.

Беттибейдж укутался в мягкое туманное покрывало и почти уснул, как округу пробудило потустороннее ржанье, и вопль вторил за ним. Хозяин таверны сидел на первом этаже в полном одиночестве, и устало вытирал столы. Хотелось вздремнуть, да чёрт побрал этого призрака! Но его меланхолию прервал удар в дверь такой силы, что она слетела с петель, а в проёме появилась фигура в доспехах без головы рука об руку с юной девой.

— Ты... Ведьма... Отравительница! Уходи прочь и мертвеца с собой захвати! — сорвался в крик и писк толстый человек и попытался спрятаться под стол, но мертвец достал его за ногу и поднял в воздух.

— Уйду, как только заберу свои вещи. Сумка с флаконами и мешок с травами, куда ты их дел? только скажи, что выкинул, и можешь попрощаться с этой хибарой! — голос девушки стал властным и хлёстким, а глаза яростно сверкнули.

Мертвец же разжал кулак, и старик грохнулся головой вниз с руганью и плачем, но только для того, чтобы великан в доспехах взял за грудки и силой швырнул на стол.

— Там наверху в шестой комнате налева! Мы ничего не брали!

Больше и не требовалось. Мивин белкой взлетела по лестнице и скрылась за одной из дверей, а обратно выпорхнула с двумя большими мешками в каждой руке.

— Вот теперь можно уходить. Только я обратно пешком пройдусь. Ты идёшь?

Мертвец покачался из стороны в сторону и пошёл наверх. Сначала знахарка гадала, что там он ищет, пока мертвец не вытащил стариковского сынка, которого видел в толпе вечером накануне и при девушке ударил его латным кулаком и спустил его вниз по лестнице, и только потом они покинули людей.

По пути обратно она спросила разрешения остаться на время, а он с радостью согласился. С тех пор так и повелось. Днём знахарка бродила по лесу, собирала растения, варила микстуры, отсыпалась и охотилась, ночью они разговаривали, совершали вылазки в города, вместе пугали горожан и просто веселились. Это всё благоприятно влияло на него: на удивление память сохранялась лучше, более того, она потихоньку восстанавливалась и его эмоции, оживали даже небольшие воспоминания. Однажды любуясь ведьмой в лунном свете, он вспомнил далёкий замок, другую прекрасную деву, самого себя ещё живого. Грудь свело и хотелось броситься в поле и бежать, и кричать, но он подавил это желание и продолжил созерцать то, что ему стало дорого. Помимо этого, она взялась учить его языку жестов. Сама Мивин его не знала, а всадник подавно, поэтому медленно они стали создавать собственный, чтобы хоть как-то общаться.

Когда он скрывался во тьме мёртвых, его тревожила одна вещь. Это страшное ощущение потерять Мивин. Его отравляла мысль, что она, как и, все люди до жути хрупкое, уязвимое создание, и к тому же смертна не только от оружия, но и от времени, а он заключён в своём жутком существовании навечно. Этот липкий страх, прежде ему неведомый, как паук медленно ёрзал в подсознании, а он никак не мог прогнать.

Но, как оказалось, это не единственная проблема, ожидающая их впереди. Изредка Мивин ходила в самую далёкую деревню, где к ней относились получше, чем остальные, торговать отварами трав и закупать еду. И она принесла дурные вести:

— Наши шалости не остались без ответа. Старик из таверны и его сынок не снесли унижения и кинули клич по всем землям о том, что нужно избавиться от нас, и хуже человеческого гнева, тот гнев, который находит отклик в сердцах остальных.

Резкие размашистые жесты и немного бахвальства. Не страшно. Он уже встречался и сражался с разными врагами. Всех победил.

— Я знаю, но люди говорили, что некто уже отозвался на их клич. Ты когда-нибудь сталкивался с некромантами?

Всадник серьёзно призадумался. Про некромантов он ничего не слышал, а, возможно, не помнил. Мивин рассказала, что это волшебники, изучающие смерть. Большую часть нежити неотрывно связывали с их делами. Люди всегда боятся колдунов, но именно некроманты имеют самый сильный ореол ужаса и жути. Но подобная сила не только отталкивала, но и притягивала определённый сорт самых бесстрашных и любопытных людей, готовых на всё ради знаний и власти над жизнью. И с таким ему придётся встретиться в одну из ночей.

И, как назло, это произошло всего через две ночи! Под самое утро Мивин пела ему песню, чтобы всаднику легче погружаться в иной мир, а он мурлыкал её про себя и даже позволил снять доспехи и остаться в мягкой нательной одежде, плясать в умирающих сумерках. Голова его раскручивалась и заметила, что рассвет подкрадывается из-за горизонта, и, словно подражая ему, восемь едва заметных силуэтов крадутся к ним.

Один подальше, но мерцает по-иному, тусклее, чем обычные люди. А остальные едва светятся. Он остановился и схватил меч, лежащий на земле, Мивин закричала, как увидела их.

Мёртвые. В чёрных балахонах, с бессмысленным взглядом и хищным оскалом. А его уже ранило острое лезвие солнечного меча, и он тонул во тьме. Последним он успел заметить выходящего за ними восьмого. Человек в фиолетовой одежде, лица не видно, который что-то повелительно выкрикнул мертвецам и те послушно остановились. Но они не горели при свете дня...

После полуночи

Он не помнил, как давно так гневался! Его душа металась во тьме подобно птице, попавшей в буран. У него нет сил выбиться из неволи, но и сидеть и ждать всадник тоже не мог. Поэтому дуллахан носился мимо безмолвно стоящих мертвецов не в силах их потревожить, не сойти с этой проклятой площади.

В метаниях он обратил взор туда, где кто-то прятался за пеленой мрака. Теперь тьма поднялась ввысь, скрыв небо и обнажая своё содержимое. Огромный трон, чья верхушка терялась где-то во мгле, а в ширину по нему могла маршировать целая армия.

Но ужасным было то, что на нём кто-то сидел. Настоящее чудище, от которого испуг пополз ледяными лапами по спине даже у него. Нижняя змеиная половина несколькими кольцами обвивала сам трон, и уходила дальше за горизонт. На ней зияла огромная сочащаяся чёрно-белой кровью рубленая рана. Другая же верхняя половина отдалённо напоминала человеческое тело, но у твари была вторая пара костлявых рук спереди, сложенных в немой молитве. Лицо скрывали под изломанные остатки маски. Левая часть видна, но покрыта изрубленной плотью. Только глаза пылали, в который спрятался не увядший рубин алчности.

Он вынырнул из одной тьмы в другую и вспомнил о событиях прошлой ночи, выхватив меч, всадник готов ринуться в бой на поиски Мивин. Но мертвец удивился тому, как преобразился холм. Здесь неведомым образом появился огромная четырёхугольная палатка в сопровождении трёх телег, заполненных разномастным скарбом. У неё чадил костёр, и некромант жарил себе еду. Его слуги кольцом расселись вокруг него и опустили головы. Удивительно, что враг не ушёл так далеко, но это облегчало ему задачу.

Не призывая скакуна, он ринулся на врага. Мёртвые подняли головы, а некромант махнул рукой в его сторону. Его слуги вскочили и выхватили оружие и ринулись ему наперерез.

Первого мертвеца, который посмел вырваться вперёд, он лихо свалил ударом кулака и рассёк мечом голову. Труп всадник отшвырнул под ноги ещё двум. Те отвлеклись на секунду, и это достаточно, чтобы дуллахан разрубил второго и прикончил третьего. Но на него навалились сразу четверо, и под их весом он упал навзничь.

— Не надо! Отпусти его! — крик ведьмы удивил всадника, но намного больше поразило то, что они послушались и отступили.

— Хорошо, пусть подойдёт ближе.

Ведьма же сидела напротив некроманта, и слуги скрывали своими телами, но удивительно то, что её никто не удерживал.

— Иди сюда, дитя моё. Я хочу тебя рассмотреть.

И его назвали дитем! Некромант оказался молодым человеком лет двадцати пяти. Чёрные волосы касались плеч, а на подбородке красовалась козлиная бородка. Лицо вытянутое и заострённое. Льдистый взгляд человека скользнул по нагрудному гербу и остановился на отрубленной голове.

— Какой интересный экземпляр! — голос у некроманта каркающий, сиплый, словно у него в лёгких, что-то мешало выдыхать воздух. — И довольно мощный. Сумел сразить трёх моих бойцов. Один на один у них шансов, конечно, нет.

Мивин неодобрительно фыркнула, и он очнулся.

— Извините, я отвлёкся. Меня зовут Стиг, и я изучаю различные виды нежити. Буду рад вам помочь, и, надеюсь на то, что вы пойдёте мне навстречу.

Значит, колдун пришёл не для битвы с ним. Он встал и начал жестикулировать, а ведьма переводила Стигу.

— Нет. Я хочу изучить вас и по возможности... — мужчина осекся, но затем быстро продолжил — извлечь из этого взаимную выгоду. Думаю, избавиться вы от меня не в силе...

В словах некроманта сквозила угроза, но он предпочёл прятать за маской благожелательности. Но всадник и не стал бы его прогонять: впервые за всё существование дуллахан получил возможность открыть завесу своего происхождения. И с тех пор к ним добавился этот странный человек. Чем больше проходило дней, тем сложнее понять его намерения. Колдун пребывал за гранью добра и зла, или, скорее всего, умел совмещать и первое, и второе. Стоило всаднику появиться ночью, как тот мигом подскакивал и просил сделать то или это, осматривал тело, выливал на него зелья, отрубал целые куски.

И чёрт бы побрал его прозорливость! Стиг словно почувствовал, чего хочет всадник, и, как назло, тянул время, часто уклоняясь от вопросов или давая отстранённые отрывки. А неслышно наступала осень, и ночи становились холоднее. Они втроём грелись у костра. Слуги Стига же готовили еду, а сам некромант погрузился в некие расчёты и что-то самозабвенно чертил острым ножом по дощечке в темноте. Мивин же рассматривала этих мёртвых тварей, и, невольно помогая всаднику, с придыханием спросила.

— А почему ваши слуги не исчезают утром, как мой друг, Стиг?

— Я их такими воскресил. — пробубнил он, не отрываясь от дела.

— Но почему, тогда некоторые должны исчезнуть, а другие могут не бояться солнечного света. И почему он?

Видимо, Мивин задела некроманта за живое. Случайно у неё получилось или ей подсказала женская интуиция, но Стиг всё ещё продолжал чертить, но начал отвечать подробнее.

— Чтобы это объяснить, нужно зайти далеко, и ответить на несколько вопросов. Например, почему есть нежить? И какая она бывает? Можно ли её уничтожить?

— Но вы наверное знаете, сэр Стиг.

Некромант отложил клинок, посмотрел на неё и ухмыльнулся.

— Ладно. Надо понять, как появилась нежить. Вопрос крайне сложный для объяснения, но здесь нам поможет легенда, которую можно считать по большей части правдивой.

Он задумался и продолжил следующим образом:

— Когда-то задолго до появления духов и тем более людей, в этих краях жили только боги, тогда ещё обычный народ. Но смерть начала бродить меж них. Многие пали от её рук, но оставшиеся стали править всей землёй, приобретя бессмертие, могущество и свой облик. Из них нам интересны только двое: бродяга жизни Скат и его брат, переменчивый бог Мальк. Первый — это воплощение дикой природы, солнцеликий рогатый гигант, бродяга лесов. Мальк — оборотень, изменчивый призрак-змей. Он брал существ и превращал их в ещё более сильных, хитрых и умных. Именно они вдвоём создали духов природы, эльфов и потом людей, чтобы мёртвый мир снова стал живым.

Стиг замолчал, припоминая слова легенды, прежде чем заговорить, но более низким голосом.

— Но не всё было хорошо. Младшего терзали муки, за то, что они не смогли предотвратить гибель братьев и сестёр. Зубы безумия стачивали его рассудок, чтобы однажды Мальк окончательно потерял остатки сознания, и начал преобразовывать мёртвую плоть, тем самым возвращая их к жизни. Говорят, что он хотел вернуть всех тех, кого они потеряли. Так и появилась нежить. — тон колдуна становился всё ниже и ниже, пока он совсем не зашипел змеёй — Скат не мог стерпеть такого попирания природы и схлестнулся с братом в жуткой битве. Долго и свирепо они сражались, но тогда торжествовал владыка лесов. Не желая проигрывать, Мальк обратился в летающего ящера и взмыл в небеса, но Скат сразил его копьём, нанеся ему жуткую рану. И из неё пролилась на землю чёрным дождём кровь Мёртвого бога.

Теперь некромант отложил свои письмена и подсел поближе к огню. Он поднял указательный палец, но ни всадник, ни Мивин не увидели, но потом они заметили, как из пальцев некроманта стала сочиться знакомая им чёрная густая пенящаяся серебром жидкость.

— Это основа всей нежити, прощальный подарок бога Малька. Попадая в живое тело, кровь преобразует его, а мёртвого вернёт к жизни.

Он смахнул капли на землю, и несколько стеблей травы почернели на глазах.

— Получается, что нашего друга кто-то воскресил? — ведьма же с позволения взяла голову дуллахана, направив его глаза на некроманта. В голосе Мивин снова зазвучала сталь, но некромант выдержал этот двойной натиск, и потом смело ответил.

— Не совсем. Да, большая часть нежити делится на воскресителей и воскрешённых, но есть ещё две группы. В первой находятся некроманты. С помощью тренировок мы можем хранить и воспроизводить кровь Мёртвого Бога внутри своего тела. Но, как и всём живым существам нам отмерен срок. И тогда она начинает менять нас изнутри и понемногу. Мы не умираем, а становимся как все остальные. А вот наш друг попал в последнюю когорту.

Он начертил на дощечке ножом круг и указал на него:

— Кровь в пассивном состоянии формирует источник. Этот родник, как только получит в своё распоряжение живое или мёртвое тело, то ключ превратит его в стража, который будет охранять кровь от посягательств.

Часть тайны разгадана, но почему он умирает на рассвете, тогда как слуги Стига спокойно переносят раны солнечных лучей. Дуллахан начал жестикулировать, но тот влёт ответил ему.

— Я ожидал, что вы спросите. Кровь мёртвого бога — его часть, которая разделяет его разум, силу и слабости. Она уязвима к солнечному свету, поэтому и скрывается в глубине земли, днём страж ей не нужен. Чтобы он не погиб, Мальк переносит его в безопасное место. И пока что, вам хватит этих знаний.

И, показывая своё нежелание продолжать, он откинулся и зацарапал, углубившись в это с головой.

Только Мивин усмехнулась сквозь зубы. — Тогда я понимаю, зачем вы здесь. Ради этого источника и пришли.

Стиг поднял свой взгляд и спокойно же парировал.

— Да, это одна из целей. И я отвечу, что осуществление планов пройдёт быстрее, если вы поможете. Я пока не преуспел в этих начинаниях, хотя прочесал почти все окрестности.

Долго они сидели у костра, но стоило Мивин вернуть голову Всаднику, её руки скользнули по шее мертвеца, и одно из кольчужных колец зацепило и поранило её нежную женскую кожу. Капля крови упала на проржавевший доспех.

— У моего друга броня насквозь ржавая, но при этом его тело не тронуто гниением.

— Кровь бога может зарастить любые раны, какие ей потребуется, а доспех проржавел из росы или дождя — раздражённо буркнул Стиг, но ведьма перебила его.

— Нет, у них не получилось, а значит, моего друга бросили в воду, и пролежал он там достаточно, прежде чем воскреснуть.

Некромант заинтересовано посмотрел в их сторону, но не более.

Но их прервал всадник, активно жестикулируя, ведь в его голове родилась идея. Почему, когда он хочет сказать, его жалкий словарный запас мешает ему? Тогда им нужно показать.

Ведьма и некромант поняли, что они должны следовать за ним.

Оседлав Лархана, всадник свернул в лес, а его спутники шли за ним, огибая камни, колючие кустарники и деревья.

Всадник вывел их к озеру. Тому самому озеру, в котором дуллахан впервые увидел своё отражение. И каждую ночь её гладь сверкала серебром.

— Поразительно! — воскликнул Стиг и поспешил выбежать на берег. — Это самый больший источник крови Мёртвого бога, который я видел.

— Но что же ты будешь делать теперь? — Мивин как-то подозрительно покосилась на радостного некроманта, который от восторга перестал скрывать свои эмоции.

Тот же молча развернулся и смерил их и высокомерным взглядом. Удивительно, но всадник увидел, что на мгновение в глазах Стига скользнуло сожаление, но это утонуло под маской бесстрастия.

— Боюсь, мне потребуется собрать всю кровь. Её никогда не бывает достаточно.

Почему-то его слова звучали фальшиво, или только сейчас Стиг говорил правду? Но Мивин побелела от ярости. Она хотела наброситься с кулаками, но что может сделать мёртвым слугам некроманта, которые всегда сопровождали его владыку? Ей только оставалось стоять вместе со всадником друг напротив друга перед огромной чёрно-белой гладью. Даже ветер почтительно стих, ожидая того, кто нанесёт первый удар. Но его всего нет и нет, и сторонам приходилось обмениваться словесными выпадами, в основном между некромантом и Мивин.

— Мы были добры к тебе, а ты всего лишь использовал нас, чтобы подобраться ближе к цели. Самовлюблённая сволочь!

— А не так ли ты говоришь, потому что мои планы лишит тебя игрушки, которая защищает от жестокого мира, и кто после этого больший эгоист? Хоть раз задумывалась, чего хочет он?

— Да как ты смеешь...

— Я видел много стражей крови. Все они умоляли меня о свободе! Думайте, друг мой!

Но в итоге первым на них напал солнечный свет, который продрался сквозь сумерки, и, словно почувствовав это, озеро стало опускаться ниже в бездну, а всадник, пронзённый солнечными стрелами, вслед за ним.

Рассвет

Снова мертвец привычно стоял посреди площади перед мёртвым богом, но сейчас дуллахан даже ничего замечал, так как в голове роились мысли. За все столетия Мертвец никогда мыслил так чётко и ярко. Не было привычной тягости, Всадник не терял нити и видел весь замысел полностью.

Медленно вспышками всё посмертие пролетало над глазами. Только перевоплотившись, недоумённо он смотрит на луну, ожидая солнце… как ощупывает пальцами отрубленный срез, отказываясь верить… Как верхом на коне скачет по деревне... все отшатываются... Безмолвный дремлющий лес и серебряное блюдце озера… Окровавленный, заваленный телами холм… он сражается с очередным воином… Клокочущая в глубине ярость, заменяет ему кровь и раскаляет мёртвые артерии… Молчаливая и при этом тускло звенящая пустота... Как он скакал во весь опор в тщетной попытке сбежать от этого кошмара, но постоянно возвращался в свою клетку… Он идёт на вооружённых людей, не защищаясь, бросив меч… Как его враги кромсали его плоть, и он хотел умереть…

И вот среди них этих коротких искр воспоминаний мелькает яркий всполох в виде милого личика Мивин, как временами не мог отвести взгляд, как ожидание встречи сглаживало эту медленную пытку. Как за долгое время он смог почувствовать что-то ещё, кроме вечной холодной печали, бледного отголоска желания быть услышанным и давно потерявшего остроту и жар гнева. И дуллахан чувствовал, что это взаимно. Взгляд зелёных глаз часто скользил по его одинокой фигуре. Мертвец был благодарен за то, что ведьма попыталась подарить ему тепло, которое он лишён.

Но время действительно не прошло зря. Столетия даже подобной жизни наделяют некоторой мудростью и горьким осознанием действительности. Каким сладким не чувствовалось утешение, поток времени вымывает правду наверх. Люди – хрупкие и недолговечные создания. Сегодня она живёт, а завтра или через несколько десятков лет время сдует как пылинку. Может лучше разбить оковы сейчас? Стать воистину свободным и покинуть этот проклятый холм?

И тёплый поток воздуха потянул его вниз, и привычный пейзаж из дуба, и спрятавшихся под его кроной мелкого шалаша ведьмы. Шатёр некроманта пропал, он переселился ближе к источнику и неусыпно над чем-то работал. С каждым днём всадник ждал, что он развеется окончательно, но некромант не спешил с претворением своего плана.

Мивин же не знала, но чувствовала: что-то грядёт, и она неуверена, что это что-то хорошее. Знахарка предлагала сразиться с некромантом, но дуллахан не проявил энтузиазма. Ведьма старалась развеселить всадника, тащила за собой на прогулку, пыталась расшевелить, раскачать и смешила своими действиями. У неё получалось сначала, но потом его мысли и желания всё больше устремлялись в небытие, и ведьма замечала это. Часто он видел, как она украдкой смахивала слёзы. Хотелось сказать, что-то в утешение, но к чему его кривые жесты? Разве что в сердце сильно кольнуло.

Выгадав момент, когда он остался один, всадник прискакал к озеру. Стиг по привычке лежал возле огня в окружении мёртвого караула и читал.

— Это вы! — некромант ухмыльнулся и отложил в сторону свои вещи и встал и для поклона. — Чем я могу вам помочь? Сразиться или что-нибудь ещё?

Жестами всадник объяснил свои мысли и желания, открыто. Ему надоело эта двусмысленная возня, и он просил у некроманта не таиться. Тот к его же чести выслушал его до конца и суть понял, потому что ответил в подобной манере.

— Простите, что не был откровенен с вами до конца. Я боялся, что эта милая ведьма смутила разум, и о свободе вы меня не попросите. Благо, это всё упрощает.

Некромант выдержал паузу и отвёл взгляд вбок, тщательно подбирая слова.

— Чтобы всё получилось как надо, сначала я разрушу источник. Потом вам нужно выйти на солнце и позволить ему уничтожить кровь Малька внутри вас.

Но как они это сделают? Немой вопрос, но некромант не дал спросить.

— Мне начинать? Или дать вам время на прощание?

Нет. Дуллахан кивнул. Пусть Стиг за него простится. Кто знает, сможет ли он совладать со слезами.

— Тогда попрошу вашу голову.

Стиг взял её и окунул в серебристый источник ненадолго. Тьма же бережно проникла в его разум, словно читая что-то скрытое от его взора. Но это длилось недолго. Некромант выдернул её и вернул всаднику, то, что причиталось.

— А теперь поспешите на холм. И пусть ворон хранит тебя, брат!

Всадник уже скакал во весь опор, и последние слова кольнули его память. И как многое до этого казалось знакомым. Но не сейчас... Мысли сами несли его как сумасбродная река, а Лархан следовал за ними.

Он заметил, что ночная мгла по-иному вела себя. Вместо того чтобы быть податливой и стелящейся, она сорвалась в стремительный полёт, обгоняя и обволакивая его сумрачным плащом.

Тьма сплошным потоком вынесла его в долину, и смыла погребальные курганы и подняла в воздух сотни истлевших тел. На его глазах целая армия воинов и лошадей вернулись к жизни, сверкая тёмным серебром. Со ржавыми клинками и прогнившей бронёй, верхом и на ногах они принимали боевое построение. Тех, кто пережил битву здесь, мрак сшил самостоятельно. И всадник сам поспешил занять своё место во главе колонны войск с севера.

Со стороны к тому моменту на краю опушки выбежал Стиг, весь бледный и потный, а за ним его свита. Последней же бежала Мивин. Она вскрикнула и бросилась бежать на холм, но некромант перехватил её.

— Дура! Тебя же убьют!

И в подтверждение его слов жуткий лязг оружия и вой мёртвых глоток огласил округу. Часть мертвецов построила лагерь на холме, в тот момент, когда с севера на них вылетела крупный отряд пехоты.

Всадник ведёт подкрепление к нападающим в виде десятка тяжёлых кавалеристов. Они обходят холм западнее и первыми атакуют на ещё ничего не подозревающего противника, сметая на своём пути караул. Удивительно, но память подсказывает, что делать. Меч кромсает врагов. Взмах и противник падает как подкошенный. Лархан же своей тушей сбивает и топчет неповоротливых врагов. Умирая, те рассыпаются в прах, а вытекающая из них кровь Мёртвого бога, повинуясь Стигу, взлетает вверх и оседает возле него. Он подгоняет своих слуг, которые таскают вьюки, бочки и другие ёмкости и собирают благословенную жидкость.

Враги ощерились вокруг холма, отстреливаясь из луков. Но подтянулась их пехота, и битва окончательно превратилась в свалку. Сложно предугадать, кому улыбается судьба. Противник теснился, вставал на дыбы, падал замертво, ревел, пятился к лесу, и лязгал оружием, но не сдавался. Его братья не просили пощады и не давали её. От жара битвы, казалось, что кольчуга прожигала через подоспешник и жгла кожу.

Удар копья и падение вниз. Цепь лопается, и левая рука размыкается. Лархан жутко взвизгивает и валится набок, и мгновенно море битвы поглощает его. Голова описывает пируэт и скрывается под ногами врага. Взгляд упирается во тьму, из грязи и этой проклятущей угольной жижи.

Ослеплённый, он чувствует, где находится, но его постоянно отбрасывает, поэтому взбешённый дуллахан стал прорубать себе путь, размахивая мечом направо и налево. Он пронёсся смерчем, и извлёк свою драгоценную и ненаглядную голову из груды праха и сгнивших тел.

Как только мир снова стал привычно крутиться вокруг его колена, он увидел, что битва почти кончилась. Весь холм усеян трупами, уцелевшие враги бросились бежать, а его союзники сгрудились, взирая на своего командира и ожидая нового приказа.

Но один из отступавших выхватил горн и затрубил, хотя мог поклясться, что только всадник слышал этот звук. Но самое страшное, что это не осталось без ответа, ещё два протяжных гула издалека неслись с бешеной скоростью на них.

Ему на помощь снова пришли воспоминания. Страх пожирал его, а израненные ноги жгло огнём, огнём бегства. Первобытный инстинкт побуждал его к действию. Если не можешь победить, так спасайся. Но память говорила не слушаться, поэтому он поднял меч, призывая продолжать бой.

Волки всегда взирают на своего командира, оставшиеся воители вихрем налетели и те немногие враги, что не убежали в лес, пали от их рук. Удивительно, но сейчас он чувствовал нечто иное: покой, удивление, радость, хотя с минуты на минуту должны прийти враги и уничтожить их...

Но никто не пришёл... И только сейчас он заметил, что те, кто остался, не были мертвецами, а оттисками, эхом прошедшего времени, которые стали медленно рассыпаться на отдельные капли, пока никого не осталось. Всадник также ощутил, как неведомая сила прошибла всё тело, скрутило внутренности и зарядом ударило так, что он пошатнулся. Всё внутри него начало распадаться.

И первые гончие солнца медленно наступали на укромную поляну, но теперь как собаки, встречающие своего хозяина. Умирающий Лархан с радостным ржанием вскочил и помчался в их сторону. Его раны исчезли на ветру, и он пропал в светлом сиянии.

Мертвец обернулся к своим спутникам. Стиг, бледный и нахмуренный, облокотился на старый дуб и наблюдал за этим с хорошо скрытым интересом. Мивин же рухнула на колени, по девичьим щекам градом катились слёзы, рот сжат, руки бессильно опустились на землю.

Он шёл в солнечный отзвук, который мчался ему навстречу. Дуллахан чувствовал, что больше сюда не вернётся. Как будто за долгое время он был разбитым, но сейчас все части слились в единое целое. Первым выпал из руки меч и распался на части. Затем голова сама собой взлетела вверх и встала на место. Железный крюк выпал и порез затянулся, не оставив даже шрама. Плащ подхватил ветер, и он отлетел в сторону. Сияние уже полностью обняло его и манило за собой тёплыми волнами. Он в последний раз бросил взгляд обратно, но свет заливал глаза и игриво заставил обернуться к себе.

Некромант с ведьмой наблюдали, как всадник сгорает в последний раз. Обычно он исчезал быстро и беззвучно. Сейчас шаг за шагом его силуэт растворялся в сиянии, пока полностью не слился с ним.

Некоторое время они стояли, молча, нежась в утреннем тепле и слушая перебранки певчих птиц.

— Он ушёл навсегда?

— Думаю, да. — Некромант меланхолично рассматривал всю собранную кровь Мёртвого бога, которая переливалась в тысячах сосудов. — Наконец-то потерянный ворон вернулся в свою стаю.

Когда он поймал непонимающий взгляд, некромант достал медальон из пучка вороньих перьев и пояснил.

— Последняя цель путешествия — помочь этому всаднику. Давным-давно мой прадед ушёл в боевой поход, который стал для барона роковым. Немногие выжившие говорили, что он храбро сражался, но в последний момент устрашился, и это стоило ему жизни. Чего ожидать с молодого воина, которому было что терять? Обидно умирать, когда враг обманул тебя.

— И когда ты понял, кто перед тобой?

— Когда увидел его.

— Куда ты теперь?

— Пока не знаю. — Стиг взмахнул рукой, и один из слуг подал ему сумку, из которой некромант извлёк карту. — Скорее всего, дорога поведёт меня.

— Можно с тобой?

Тот запнулся, но потом кивнул.

Прежде чем покинуть холм, они бросили последний взгляд на чёрный силуэт дуба, сверкающий серебром в солнечном сиянии дня. Мивин также забрала один из его листьев, и спрятала в медальоне на шее. Так они попрощались с бывшим хозяином этих мест и двинулись дальше.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 1. Оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...