Наступила весна.

Её с нетерпением ждало всё племя. Затяжные морозы сдвинули время весенней кочёвки, и род Варги ещё ютился на зимней стоянке. Запасы кормов подходили к концу, и старики озабоченно роптали. Но Варга не зря был вождём. Он сурово сдвигал брови и качал головой: зачем гнать стада на весенние пастбища, пока земля под снегом? Но наконец, солнце стало припекать, дни сделались длиннее, а колючая корка наста превратилась в хрупкую и тонкую. И разом почуяли: весна! Люди повеселели, и животные стали проявлять нетерпение, желая простора и свежей зелени.

Род Варги каждый год зимовал у изгиба великой реки Каратенг, под грядой холмов, защищающей от свирепых буранов. Здесь же находились общие домики для людей и загоны для скота. Зимовки тяготили вольнолюбивых сагров, детей великой Степи. Быстрый конь, сабля, лёгкая юрта и бесконечный простор – вот настоящая жизнь. Но зимой на равнинах не выжить, кони ранят ноги об острый наст, а чахлой травы не хватает на прокорм баранам и быкам. Вот и приходилось жить подобно северным дирянам, землепашцам, обитающим в деревянных и каменных домах.

Мирко, вопреки большинству соплеменников, любил зимовать у Каратенга. Тут было привычно и надёжно. Всегда можно было порыбачить, а заросли кустарника и прошлогоднего камыша не давали замерзнуть зимой, когда заканчивались запасы сухого навоза. А ещё здесь жил дедушка Дьюла, который, как и другие старики, не уходил с зимней стоянки кочевать. Они жили тут весь год, заготавливая впрок рыбу, камыш, и целебные травы.

При мысли о дедушке Мирко погрустнел. Завтра ему уходить на весенние пастбища. Всё племя будет занято на выпасе, чтобы отощавшие за зиму животные отъелись на свежей траве до начала летней засухи. А летом – первая стрижка овец, заготовка дерева для починки повозок и юрт, потом перекочёвка на север, к озёрам, где даже в пик зноя не выгорает трава. Там сагры переждут жару, а заодно немного отдохнут. Лето – время свадеб и торговли с северянами. Приедут рослые всадники на тяжёлых, неповоротливых лошадках и привезут на телегах железо и медь, бронзовые котлы и оловянные ложки, мягкие ткани и затейливые украшения, зерно и соль. Степняки же предложат мясо и кислое молоко, сыр, шерсть и конский волос, мягкие выдубленные кожи и прочный войлок. Торг будет жарким, но прибыльным. А осенью – гнать табуны и стада на новые выпасы. И снова работа: стрижка шерсти и валяние войлока, заготовка сыра и вяленого мяса, сена и сушёного навоза. И почти через год, с первыми заморозками, племя вернётся к Каратенгу, чтобы переждать холода, а весной снова двинуться в путь. Вечное движение – вот вся жизнь сагров.

Мирко понимал – так заповедано предками, и всё же любил зимние стоянки. Долгими морозными вечерами он и Ибойка просиживали у Дьюлы, слушая предания о героях прошлого и далёкой родине, откуда сагры явились в Степь много веков назад. Перед глазами Мирко оживали картинки, словно он сам участник этих сказаний. Образы вызывали чувства, чувства рождали слова, а слова – песни.

Мирко вздохнул и погладил деревянную дудку-фуруйю. Снега почти сошли, часть мужчин уже погнала табуны и стада, чтобы первыми занять весенние пастбища. Остальные весело суетились: забивали овец, разжигали костры, ставили на огонь треноги с котлами, чистили вертела, доставали сыр и кислое молоко. Сегодня сагры будут благодарить духов Степи, что помогли пережить холода. Приедут гости из соседних стойбищ, будет праздничное пиршество; молодежь, как водится, устроит соревнования – станут стрелять из луков и метать копья, бороться и танцевать с саблями. Только скачки – излюбленная игра сагров – не состоятся, слишком отощали за зиму кони. Тем веселее будет летом!

Хижина Дьюлы стояла на отшибе – никто не смел селиться рядом с могущественным талтошем, чтобы не мешать ему говорить с духами. Правда, Мирко много раз бывал в хижине и даже ночевал в ней, но духов не слышал никогда. Болтали также, что старик умеет летать по воздуху и обращаться в коня. Однажды Мирко спросил об этом дедушку. «Это могут лишь самые могучие талтоши» – ответил Дьюла тогда. «А разве ты не самый сильный?» – удивился Мирко. «Самый старый – не значит самый сильный» – последовал ответ.

Полог в хижину был откинут. Пусто. Значит, дедушка ушёл в степи. Жаль, завтра Мирко уедёт вместе со всеми и может не сказать дедушке важных слов. Мирко решил не учиться говорить с духами. Ну, какой в самом деле из него талтош? Дудка да бубен, звонкая песня и весёлый танец, кроткие овцы и степенные быки – вот жизнь Мирко. Тесно ему будет в угрюмой хижине. Да и не станут духи его слушаться. Воина, конечно, тоже из него не выйдет, тут дедушка верно говорит. Мирко минула пятнадцатая весна, и мягкое материнское воспитание сделало его характер добрым и открытым, но уж слишком уступчивым и тихим. Что же, не всем мчаться в схватку с саблей или укрощать диких коней. Пастухи тоже нужны! Без овец и быков племя пропадёт. Так что дедушка неправ. Да и поздно Мирко учиться.

Мирко присел на сухом бугорке и достал фуруйю, пробежался пальцами. Музыка не шла. Непривычно было предаваться безделью и не знать, чем себя занять. Завтра жизнь вернётся в прежнее русло, а сегодня молодёжь освобождена от работ. Весенний праздник – время мериться силой да удалью. Но Мирко не собирался соревноваться. Он конечно, и в седле держится уверенно, и саблей умеет пользоваться, и из лука стрелять, да только есть и посильнее его ребята.

Время его настанет вечером.

Но раз делать нечего, можно просто посмотреть на удальцов? Мирко поднялся и отправился на ближний круг.

Пастухи погнали молодняк на свежие пастбища ещё вчера, и ближний круг был непривычно пуст. На огромном вытоптанном поле, усеянном катышками навоза, расстелили куски войлока, и несколько парней, босых и обнаженных по пояс, упражнялось в борьбе. Соревнование подходило к концу – на войлоке боролись две пары, остальные сидели вокруг, подбадривая борцов криками и улюлюканием. Больше всех старались соседи из зимовья Пирики; их борец, Балаш, боролся с Вазулом, приятелем Мирко. Схватка подходила к концу, Балаш явно побеждал. Повалив соперника на лопатки, он прижал Вазула к земле, потом резко встал. Вазул поднялся, мотая головой, и борцы обнялись в знак окончания схватки.

Мирко присел на кошму рядом с неразлучными близнецами, Элько и Йелеком, чтобы посмотреть на другую схватку: молчаливого силача Фарко и незнакомого сутулого парня с длинными руками и висячими усами.

– Это Иштван, – сообщил Элько. – Он с Балашем приехал.

Соперники стали кружить, выискивая момент для атаки. Иштван резко бросился вперёд, схватил Фарко за плечи, но тот ловко извернулся и сбросил чужие руки и сам прижался к противнику, обхватил его за талию и приподнял. Попытался повернуться и сделать бросок, но Иштван и сам ухватился за руки Фарко и, оттолкнувшись, упёрся ногами в землю. Теперь борцы стояли, переплетясь, и никто не мог одержать верх.

Рядом с Мирко устало плюхнулся Вазул.

– Силён, бык, – пожаловался он.

– Кто? – спросил Элько, не отрывая взгляда от схватки. – А, Балаш? Это точно. Всех побеждает.

Йелек хмыкнул.

– А ты боролся? – спросил Мирко.

– Да ну. Я на саблях только. Да куда там. Балаш и на саблях лучший, и с кнутом… давай-давай-давай!

Сидящие вскочили и завопили: Фарко повалил Иштвана и прижимал его к земле, но Иштван упирался локтем и извивался, как мог. Через минуту Иштван сдался, и красный от натуги Фарко помог ему подняться.

– Молодец, – сказал Элько. – Вот бы он и Балаша победил. Нечестно, если Балаш во всём верх возьмёт.

Йелек опять хмыкнул.

Мирко посмотрел на непривычно мрачного Йелека и догадался.

– И из лука, что ли?

Элько развёл руками.

Все знали, что Йелек – лучший в округе по стрельбе. Из лука он бил точнее многих взрослых, и собирался победить в соревновании. Пока борцы отдыхали перед финальной схваткой, Элько вполголоса пересказал Мирко подробности. Оказывается, Балаш приехал с необычным луком – не роговым, как у всех, а с большим и длинным, из дерева. Наверное, выменял у кого-то из северян. И когда остались в соперниках лишь Йелек и Балаш, то Балаш и победил только за счёт того, что его лук мог стрелять дальше.

– Ну и что? – зло сказал Йелек, внимательно прислушивавшийся к разговору. – Что толку с такого лука? В седле его не натянешь, как следует, на скаку зацепишься обязательно. Тяжёлый и неудобный. Я тоже такой мог выменять в том году, да на кой мне? Разве вот по мишеням стрелять.

Мирко промолчал: на состязания все приходили со своим оружием, это не запрещалось. Йелеку, конечно, обидно, но Балаш выиграл честно. Глядя, как борцы выходят на последнюю схватку, Мирко подумал, что Балаш снова победит. Широкоплечий, с крепкими сильными руками и бычьей шеей, он явно превосходит Фарко. Балашу уже семнадцатый год, и у него растёт бородка, как у взрослого, и конь свой собственный. Ему очень надо победить, этому Балашу. Все знали, что приехал он не просто помериться силами, а свататься к Ибойке. И если сладится, то уже летом состоится свадьба.

Мирко спрашивали, что он об этом думает, но он лишь пожимал плечами. Он и Ибойка выросли вместе, она ему как сестра, и ни о чём другом он и не думал. А ещё он знал, что Ибойке нравится Балаш. Это-то и понятно, девушки любят высоких, сильных удальцов с упрямой челюстью и свирепыми глазами. Так он и заявил Ибойке. «Глупый ты, Мирко, – рассмеялась она тогда. – А ещё талтош будущий». Разозлился он в тот раз за её слова про талтоша и не спросил, почему это он глупый.

Балаш всё-таки победил. Друзья обступили его, поздравляя и похлопывая по плечам. Мирко встал – ему нужно было побыть одному перед вечером. Уходя, он обернулся и поймал внимательный взгляд Балаша.

 

***

 

Вечером зажгли огромные костры. Часть юрт уже собрали, многие вещи погрузили на арбы. Завтра племя снимается в путь, а значит, беречь топливо особо не нужно. Повсюду разносились аппетитные запахи варёной баранины и печёных на камнях лепёшек. Народ весело гомонил, сбиваясь к центру стойбища, где на кусках войлока устанавливали блюда с мясом и сыром, кувшины с кислым молоком. У своего шатра, перед тотемным столбом со знаками Шарукана с достоинством восседал вождь Варга, по правую его руку – самые искусные воины и табунщики, по левую – почётные гости. Женщины, старики и дети устраивались кто куда. Наконец, когда принесли огромный медный поднос с варёным мясом, Варга встал и произнёс речь. Говорил о затянувшихся холодах и долгожданной весне, благодарил могущественного Шарукана и других духов Степи, что помогли выжить и уберечь скот. Тепло отзывался о соплеменниках, мужественно перенёсших все тяготы зимовки, произнёс положенные слова дружбы в адрес гостей – сагров, зимовавших по соседству и всегда готовых прийти на помощь. Наконец, когда самые почётные куски мяса были вручены гостям, Варга сел и махнул рукой. Это значило, что традиции соблюдены. Люди радостно загомонили и потянулись к тарелкам.

Мирко почти не ел и совсем не пил браги. Все сегодня славно потрудились и теперь могли отдыхать, есть и веселиться, но только не Мирко. Его работа впереди, и он не должен оплошать. Мирко погладил с любовью принесённые инструменты: разнообразные дудочки, бубны и трещотки. Он знал, что гости из соседних стойбищ приезжают не только для того, чтобы выразить почтение Варге или посвататься к местным девушкам. Они явились слушать здешнего игреца. И Мирко льстило это.

Когда люди насытились, развалились на кошмах и шкурах, а руки их всё реже тянулись к блюдам и кружкам, уже стемнело. Варга кивнул Мирко, и тот поднялся.

Пальцы пробежали по отверстиям любимой фуруйи, и тихая мелодия полилась в ночи. Шум резко утих, головы повернулись, чтобы посмотреть на музыканта. Мирко знал, что все взгляды прикованы к нему, и наслаждался этими моментами. Но уже в следующее мгновение он позабыл обо всём, потому что музыка, как всегда, захватила его полностью.

Он сочинил эту песню недавно, и слова ещё не сложились для неё. Но, играя, Мирко видел перед глазами далёкую родину сагров, и горы, о которых он лишь слышал, и представлялся ему трудный путь, пройденный предками.

Песня кончилась, и тишина повисла над кострами. А потом все одобрительно заголосили и захлопали.

Варга встал.

– Я смотрю, мы слишком долго зимовали и стали прирастать к земле. А ну, долой грустные песни! Сегодня празднуем! Давай, Мирко!

Мирко кивнул и заиграл другую мелодию, весёлую и залихватскую. Вскоре многие уже отбивали в такт ладонями, а Ибойка подхватила бубен и подскочила к Мирко, подыгрывая ему. Мирко запел:

 

Ай, кони мои резвые   Кони – гривы вороные,   Ай, да кони тонконогие,   Скакуны лихие.

В перерывал между словами он играл, пританцовывая, а Ибойка подыгрывала бубном и улыбалась.

 

Вы скачите, кони, прочь   По степи бескрайней   Уносите меня в ночь   Чудную и тайную.

К ним присоединилось ещё несколько девушек, нарядных, в длинных вышитых безрукавках из мягких тканей и кожаных юбках. Многие подпевали Мирко.

 

Ай, там, у реки широкой   В потаённом месте,   В белой юрте одинокой   Ждёт меня невеста.

Под общий смех песня окончилась, и Мирко шутливо раскланялся.

Он немного постоял, восстанавливая дыхание, и запел о глупом великане, живущем в колодце посреди Степи, и о том, как лихой богатырь обхитрил его. Менялись блюда, подносилось молоко и брага, а в котелки с кипящей водой бросили ароматные травы. Мирко поиграл незатейливые мелодии, потом спел о диких тарпанах и о славных степных воинах. Весь вечер он был в центре внимания, ловя чужие взгляды: довольный Варги, сияющий матери, игривые девушек. Увидел он и Дьюлу. Дедушка сидел около вождя, прямой и тонкий, как высохшая палка, и слегка улыбался, глядя на Мирко.

Когда Мирко взял паузу, чтобы перевести дух и выпить воды, Дьюла подошёл к нему.

– Не передумал? – только и спросил он.

– Нет, – с усилием ответил Мирко.

– Ну думай.

И ушёл, растворившись в темноте. Люди расступались перед талтошем, почтительно кланяясь вслед.

Видел Мирко и ещё один взгляд, прищуренный и недобрый. Взгляд Балаша.

 

***

Рано утром Мирко отправился на дальние выпасы. Нужно было согнать последние отары, бродившие по полям в поисках чахлой осенней травы. Близнецы неожиданно навязались с ним.

На востоке небо уже порозовело, и в яркой дымке, разгоняя туман, показался край солнца. Степь просыпалась, щебетали первые птички, приветствуя начало дня. Вместе с живностью оживали запахи, горький дух полыни смешивался с ароматом свежей земли. Весна шла долго, но наступала стремительно. Снег почти растаял, лишь виднелись кое-где грязные белые проплешины. Сегодня-завтра и они уйдут, вольются в землю, чтобы дать начало новой зелени. Кобыла Мирко весело вышагивала, чувствуя наступление тепла и наслаждаясь им, и Мирко, предвкушая предстоящее путешествие, радовался и дышал полной грудью.

«Ты Степь слышишь, – втолковывал дедушка. – А Она – тебя. Добрый талтош из тебя выйдет». Всё у дедушки просто. Только слушать птиц и посвист ветра, да песни после складывать – разве есть в том волшебство? Или песней ураган призовёшь? А дедушка лишь посмеивался.

Трое друзей неторопливо двигались вдоль гряды холмов, за которыми величественно нёс воды Каратенг. Они ехали по древней дороге, помеченной мшистыми путевыми камнями, поставленными здесь в незапамятные времена. Дорога эта вела к соседней стоянке, где хозяйничал старый Пирика. Там тоже должны собираться в путь, к свежим пастбищам. Но Мирко туда не надо. За последним холмом он свернёт на север, чтобы найти своих овец.

Элько держал коня рядом с Мирко, болтая без умолку про вчерашние состязания, праздничный пир и про то, как старая Чилла опять всё перепутала. Разговаривая, Элько непрерывно жевал вяленое мясо, попутно чихая и потирая нос. «Как не в Степи родился, – в который раз подумал Мирко. – Поля ещё не начали цвести, травы едва проклюнулись, а он уже чихает». Йелек двигался впереди, как всегда, молча и сосредоточенно. Он всего на несколько минут старше Элько, но похож на взрослого. Говорит медленно, всё взвесив, обдумывая фразу. Не занимается пустяками. И волосы коротко режет ножом, чтобы не мешали. Элько же, несмотря на шестнадцатую весну, сущий ребёнок, порывистый и отчаянный, глаза вечно распахнуты, как в удивлении, рот не закрывается, а длинные волосы постоянно падают на лицо. Такие похожие и такие разные. Мирко не походил ни на одного из них, но они дружили с детства. Свой лук Йелек держал поперёк седла, Элько же зачем-то нацепил саблю.

Мысли его прервал вопль Элько.

– Смотрите!

Далеко у горизонта виднелось движение.

– Ну, стада бегут, – сказал Йелек.

– Бегбарсы! Бегбарсы охотятся.

Мирко вглядывался, приложив руку ко лбу, но восходящее солнце и стелющаяся дымка мешали рассмотреть.

– Куланы или сайгаки.

– Ну, а кто их гонит? Да вон, я же вижу!

Мирко и Йелек переглянулись и пожали плечами. Но на всякий случай все трое поклонились в сторону холмов, где скрывался курган Шарукана, могущественного духа Степи, покровителя сагров. Талтоши сказывали, что Шарукан всегда является людям в облике громадного бегбарса, поэтому эти сильные и красивые хищники считались у сагров священными, и на них никогда не охотились. Увидеть бегущих бегбарсов – к удаче. Постояв в почтительном молчании, друзья двинулись дальше.

У последнего холма, где нужно было поворачивать на север, их поджидали. Трое всадников, выпрямившись в сёдлах, ждали, пока Мирко с близнецами приблизятся.

Балаш. Позади – уже знакомый Мирко Иштван, хмуро потирающий ус. И ещё один парень, невысокий, с изуродованными шрамами щекой и шеей. Кажется, его звали Вит.

– Ну? – грубо спросил Йелек, остановившись в нескольких шагах от троицы.

Элько начал насвистывать, поправляя саблю. Тут до Мирко дошло: близнецы догадывались, что Балаш что-то задумал, и потому отправились с ним.

Балаш пустил коня вперёд.

– Я вчера посватался к Ибойке, – сказал он, обращаясь к Мирко.

Мирко знал об этом.

– Наши родичи обо всём договорились. Отстал бы ты от неё, а?

Мирко молчал, глядя в сторону. Он понимал, что нужные слова придут позже, и ненавидел эту свою привычку. Но как объяснить этому Балашу, что они с Ибойкой с малых лет знают друг друга. И что после того, как отец Мирко сгинул в стычке с цуртенами, семья Ибойки стала для Мирко второй семьёй? Или рассказать, как они детьми убегали в юрту дедушки Дьюлы и слушали до глубокой ночи предания о великих героях и могущественных духах? Или как он пел Ибойке первые свои песни, страшась, что она будет смеяться, но она слушала с молчаливой серьёзностью? Почему нужно оправдываться? Если Ибойка согласна, то и обсуждать нечего, а ежели нет, то… что?

– Нам ехать надо, – сказал Йелек. – Да и вам пора. Дорогу домой показать?

Балаш не отрывал взгляда от Мирко.

– Сам знаешь, как такие дела разрешаются, – не отставал он.

– Чудно, – сказал Йелек с ехидством. – Всех в состязаниях победил, удалец. А теперь, как вор, среди поля накидываешься. Что ж вчера не высказался?

Балаш дёрнулся, как от удара.

– Не лезь, – бросил он. – Это наше дело.

Йелек пожал плечами и демонстративно направил коня в сторону.

Неожиданно заговорил Иштван.

– Они правы, Балаш. Не по чести это. Духам не понравится…

– Духам? Думаете, раз он любимчик талтоша, то и тронуть нельзя?

Вот оно что, понял Мирко. Они знают, что Дьюла зазывает его в ученики, видели, как он ласково говорит с ним. Думают, он прячется за дедушку?

– Вот что, – сказал Балаш. – У нас с тобой спор, и мы его разрешим. А чтобы было по чести, идём на курган Шарукана.

– Нельзя нам на курган, Балаш, – сказал Иштван. – Мы ещё не посвящены.

Мирко не раз поднимался на курган вместе с дедушкой – ничего там страшного не было. Но благоразумно промолчал.

– Ну и что? – возразил Балаш. – Мы не дети. Носим оружие, ходим на охоту. Великий дух не станет гневаться. Пусть он сам будет свидетелем. Тогда даже талтош не посмеет оспорить. Ну, едем? Или трусишь?

– Невелик собой лужок, но зато уютный, – забормотал Элько, глядя в сторону. – Помещается на нём семь коней и юрта…

Элько всегда несёт околесицу, прежде чем кинуться в драку. Йелек уже отъехал на порядочное расстояние, руку держал на седле, где лежал лук. А ведь Йелеку хватит мига, чтобы достать стрелу. Ой, дурные…

– Едем, – быстро сказал Мирко.

 

***

 

Покачиваясь в седле, Мирко думал о том, что и в самом деле было бы здорово оказаться настоящим учеником талтоша. Как взмахнул бы огненной плетью, вот бы Балаш струхнул! Но мало кто знает, что талтошам приписывают больше могущества, чем оно есть. Дедушка рассказал об этом давно.

«Пламя, говоришь? Огонь в Степи – вещь ужасная, все его страшатся. Лишь самые великие талтоши смеют взывать к огню. Иное дело – вода. Вызвать дождь или снег – деяние благое, вода Степь питает и начало жизни даёт. Но и воду призвать в засуху – силы надо ого-го. А ещё ветер заклинают, ну, это попроще. Ветер от самого Древа Мира задувает, а в Степи озорничает, налетает со всех сторон. Обратиться к нему легко, а что с ним делать, никто не знает». «Ну а ты, дедушка? – спросил тогда Мирко. – Ты что умеешь заклинать?». «А я, дружок, тихо с духами земли беседую, чтобы пастбища попышнее росли, чтоб скот не болел, дело-то нужное». Мирко тогда был разочарован. Получается, талтоши только в легендах призывали молнии и летали верхом на ураганах. А в жизни собирают и сушат травы, да предания сказывают.

Он косился украдкой на Балаша. Тот кусал губы и, похоже, растерял воинственный пыл. Наверное, сам не знает, что дальше делать. Ну, поднимутся они на курган, а потом? Тут Балаш поймал взгляд Мирко и нахмурился, и Мирко стало смешно.

Холмы расступились, и впереди показался курган. Высокий, с крутыми ровными склонами. Лишь со стороны реки склон немного расплылся, и по нему взбирались наверх. Туда и направил коня Балаш.

– Мы поднимемся вдвоём, – объявил он.

Иштван и Вит закивали, но Элько лишь фыркнул.

– Вот ещё… Тебе можно, а нам нет?

– Не надо, – сказал Мирко, спрыгивая. – Сами разберёмся.

Они поднялись по осыпающемуся склону к плоской, будто срытой, вершине. Туда, где из земли выступала белая поверхность скалы, на которой стояло каменное изваяние Шарукана. Обходя разбросанные на пути груды валунов, Мирко и Балаш направились туда.

Мирко подошёл к статуе. Каменный бегбарс стоял, упираясь мощными лапами в скалу, и грозно смотрел вдаль, обозревая с высоты свои владения. Изваяние находилось тут с незапамятных времён, и ни ветра, ни снег не могли навредить ему. У подножия лежали пучки трав и стояли плошки. Они были пусты, и считалось, что это Шарукан забирает принесённое мясо, хотя дедушка говорил, что куски растаскивают птицы.

Мирко погладил каменную шкуру и повернулся к Балашу. Тот стоял, потирая щёку. Мирко терпеливо ждал.

– Ну, вот что, – пробубнил Балаш. – Я зла не хочу. Ибойка согласна, и родичи её, так что…

Он продолжал бормотать, но Мирко его уже не слушал.

За спиной Балаша, за холмами, поднимались столбы чёрного дыма.

Наверное, что-то в лице Мирко заставило Балаша замолчать и повернуться.

– Это у нас, – сказал Балаш с тревогой.

– Может, камыши?

– Камыш зимой пожгли. Не знаю.

Он позвал остальных. Позабыв о страхе перед курганом, они поднялись и стали вглядываться в горизонт, пытаясь понять, что всё это значило.

– Ничего хорошего, – произнёс Иштван. – Возвращаться надо.

– Смотрите!

Вит показывал не на восток, в сторону дыма, а севернее, где за низкими холмами виднелась равнина.

И по ней во весь опор мчались всадники, не меньше двух десятков.

– Наши, – определил Вит. – Точно.

– И скачут к нашему стану, – добавил Йелек. – Что-то стряслось.

– Едем домой, – крикнул Балаш. – Может, помощь нужна, а мы тут!

– Погоди! – Йелек схватил его за плечо. – К нам ближе. Ваши наверняка скачут к Варге. Там всё и узнаем.

Балаш сбросил руку, но безумный взгляд его принял осмысленное выражение. Переглянувшись с Иштваном, Балаш кивнул.

Назад скакали молча, погоняя лошадей. Мысли Мирко метались, как пойманные в силок птицы. Он хотел думать, что у соседей обычный пожар, но тяжёлое предчувствие уже овладело разумом.

Приблизившись к становищу, Мирко понял: чувства не обманули. В родном зимнике царили ужасный шум и беспорядок. Мужчины быстро седлали коней и вооружались. Женщины бегали, хватая детей, кидая в мешки утварь. Спешно загружались арбы. Два воза уже отъехали достаточно далеко.

– Да что происходит? – воскликнул Элько. – Эй, парни!

Он остановил бежавшего с охапкой стрел Вазула.

– Хорошо, что вы вернулись, – сказал тот, тяжело дыша. – Мы снимаемся, сейчас же. На стан Пирики напали. Среди ночи, внезапно. Говорят, резня была страшная.

Он испуганно посмотрел на Балаша и побежал дальше. Элько ругнулся, спешился и куда-то помчался.

В скоплении людей около юрты вождя Мирко увидел Варгу, рядом стояли незнакомые сагры.

– Это наши, – узнал Балаш. – Вижу Алабана.

Он подскакал к воинам и вклинился к своим. Его о чём-то спросили, развернули и выпихнули из толпы. Воротился, растерянный.

– Ничего толком не сказали. Говорят: будь здесь, с соседями. Дитё я им, что ли?

Мимо проскакала группа воинов с копьями. Один отделился и приблизился к юношам. Мирко узнал Арпада, отца Йелека.

– Не вздумайте идти за нами, – сурово сказал он. – Где Элько? Опять носит где-то?

Он сочувственно посмотрел на Балаша.

– Ваше стойбище разорено. Кто выжил, не знаю. Напали перед рассветом. Была драка, но врагов оказалось слишком много. Кто вырвался, ушли в степи. Мы идём на выручку.

– Но… – начал Балаш.

– Нет, – отрезал Арпад. – Детям не место в битве. Охраняйте обоз. Варга приказал всем, кто не может сражаться, прятаться на острове.

– Я не стану прятаться! Там мои родичи!

– Алабан разрешил? То-то же.

Пришлось подчиниться и присоединиться к арбам. Десятка два мальчиков, возглавляемых силачом Фарко, уже собрались у большой телеги.

– Кузницу погрузили, – сообщил Фарко. – Варга сказал: всё бросить, а кузницу взять. Охранять будем.

Мирко оглядел мальчишек, едва умеющих сидеть в седле, с самодельными луками и камышовыми стрелами и переглянулся с Йелеком. Тот покачал головой.

Мирко спросил о матери. Оказалось, она уже двигается с обозом на остров.

– Не хотела без тебя уезжать, – пояснил вернувшийся Элько. – Но ей сказали, что мы с тобой, и что нас в битву не отправят.

Мирко кивнул. Остров – это хорошо. Скрытая густыми камышами длинная полоса суши посреди реки послужит хорошим временным убежищем. На остров не добраться без лодок, даже с добрым конем не переплыть. Прогонят чужаков – вернутся.

Неугомонный Элько всё разузнал. Невиданные доселе кочевники разорили стан Пирики, и, наверное, другие стойбища восточнее. Много, целая орда. Те сагры, что вырвались, рассеялись по округе, но Алабан надеется, что выжило много. Варга решил не рисковать и велел женщинам, старикам и детям убираться немедля. Бросали неубранные юрты, лишнюю утварь, и даже коновязные столбы.

– Прогоним чужих – заберём, – сказал Элько.

– Пора, – сказал Фарко.

Мальчик, сидящий на арбе с походной кузницей, стегнул быков, и повозка, заскрипев, тронулась. Детвора неспешно пустила коней рядом.

– Нет уж, – возмутился Балаш. – Я не стану отсиживаться с детьми и женщинами.

Он пустил жеребца в галоп, устремившись к построившимся воинам. Мирко и Йелек ринулись за ним. Они как раз успели перехватить поводья коня до того, как он чуть не врезался в скакуна Варги. Рядом стоял Дьюла.

– Конь сорвался, – виновато пояснил Йелек, оттаскивая Балаша назад.

Мирко прислушался к разговору старших.

– Не тебе, почтенный, судить о воинских делах, – грубо выговаривал Дьюле Алабан. – Ударить нужно как можно скорее.

– Враг слишком силён, – глухо отвечал дедушка. – Я говорил с духами. Головы сложите.

– Что ты предлагаешь? – спросил Варга, жестом останавливая Алабана. – Бежать?

– Да. Идти на запад, собирая роды в один кулак. Поодиночке разобьют.

– Мы не вправе отказать в помощи. Там наши сородичи.

Вождь оглядел притихшую толпу воинов и громко произнёс:

– Идём вдоль холмов. Встречаем врага – нападаем сразу, с наскока. Если их много, бьём – и рассеиваемся. Мы тут каждый овраг знаем. Кто отобьётся – собирайтесь на отмели.

Отряд крупной рысью двинулся на восток.

– Мирко.

Дедушка.

– Ты должен идти за ними, – сказал Дьюла.

– Нам велели уходить.

– Мне нужно видеть. И ты будешь моими глазами. Иначе не смогу помочь.

Мирко посмотрел на удаляющийся отряд.

– Они через равнины пойдут, – подсказал Йелек. – А если напрямик, холмами?

– Верно.

– Ты как хочешь, а с тобой, – сказал Балаш.

– Тогда и мы, – сказал Йелек.

Дьюла кивнул.

– Хорошо. Присмотрите за мальчиком. Только не ввязывайтесь в драку. Ваше дело – глядеть.

Когда они вернулись к обозу, Йелек изложил план. Элько, Иштван и Вит немедленно согласились на вылазку. Фарко воспротивился.

– Я отвечаю за обоз. И за этих. – Он показал на мальчишек. – Вы там сгинете, а их кто защитит?

– Не придумывай, – отмахнулся Элько. – Мы все дороги тут знаем.

Вскоре шестеро коней скакали к холмами, намереваясь опередить отряд воинов. Во главе – неугомонные близнецы, знавшие каждую тропу. Присмиревший Балаш и его друзья молча двигались рядом. Мирко не нравилась эта затея, но и ослушаться дедушку он не мог.

Они успели прямо к началу битвы. Поднявшись на вершину покатого холма, они увидели построившихся в боевой строй сагров. А с северо-востока накатывала чёрная масса чужаков.

Полдень ещё не наступил, и солнце светило в глаза саграм, невольно помогая врагу. В чёрной конско-людской массе Мирко различал высокие меховые шапки, длинные волосы и бороды, приземистых лошадок. Всадники надвигались нестройной лавиной, без боевых кличей и криков, а в ногах их клубился густой белый туман.

Над простором разнёсся призывный клич Варги, и сагры с гиканьем устремились вперёд. С холма было хорошо видно, как сплочённый строй набирал скорость. Трепетали бунчуки на опущенных копьях. Похоже, враги не ожидали встретить отпор, в их массе началось беспорядочное движение. Сагров было сотни четыре, врагов же раза в два больше. Но стремительный натиск, казалось, уравнял шансы. В сторону отряда Варги вылетели несколько стрел, а потом клин сагров вломился в толпу, разя копьями и саблями. Ещё чуть-чуть – и враги обратились в бегство. Однако их коротконогие лошадки не могли соперничать с конями сагров – и сагры настигали бегущих. Мягкая, толком не просохшая земля тормозила движение, и бегство больше напоминало избиение.

Радостно вскрикивал Элько, шептал что-то Балаш. Что они там видят, в этом месиве своих и чужих, да ещё в проклятом тумане? Мирко вдруг понял, что не радуется победе. Победа? Что-то подступало, вызывало тревогу. Не всё так просто. Враг сдаётся слишком легко.

Туман густел. Сражающиеся утопали в белом мареве. Звуки битвы стали глухими. Вскоре стало видно только шапки, мелькающие сабли да развевающийся бунчук Варги.

А потом бунчук упал.

В тишине было слышно, как нервно переступают кони. Мирко стало жутко.

– Куда они подевались? – прошептал Элько.

Туман стал редеть. Белая мгла таяла, распадалась на лохмотья, и из неё медленно выдвигались вражеские воины. Их было больше, много больше, чем вначале.

Мирко не верил глазам. А где же свои?

Кто-то судорожно всхлипнул.

– Уходим, – просипел Йелек. – Это была ловушка.

– А наши? – зашипел Элько. – Не могли же...

– Не могли. Наверняка многие вырвались. Мы должны рассказать Дьюле..

Обратный путь прошёл в молчании. Непривычно серьёзен Элько, хмурится Балаш, кусает усы Иштван. Что им теперь делать?

Брошенный стан выглядел сиротливо. Хлопали пологи юрт, сиротливо высились коновязные столбы, валялись мешки с рассыпавшейся утварью. Под копытом хрустнуло – игрушечная сабелька, уроненная кем-то из малышей. Тут же перед глазами возникла картина недавнего сражения, и треск ломающихся копий и клинков зазвучал в ушах. Мирко проглотил ком в горле и вытер плечом выступившие слёзы.

– Вот оно как.

Дьюля возник неслышно. Он стоял, опираясь на выбеленную солнцем палку, с которой всегда уходил собирать травы. Он выглядел очень старым и жалким.

– Остров не спасёт, – глухо вымолвил Дьюла. – Вы всё видели. Их слишком много, и они пришли не грабить, а поселиться навсегда. Сильные талтоши ведут их, все пути им известны. Они сейчас будут здесь.

Все невольно обернулись. Но Степь оставалась пуста и безмолвна, лишь белый туман стелился по земле. Откуда туман? Солнце уже высоко…

– Мы будем сражаться, – тихо сказал Йелек.

– Я слышу их, – продолжал Дьюла, прикрыв глаза. – Бегите. Собирайте все роды, все кочевья в один кулак. Просите помощи у северян.

– А как же наши? – спросил Мирко. – На острове?

– Забирайте всех и бегите.

– Кого? Малышей, стариков? А наши стада? Бросить всё?

Дьюла распахнул глаза.

– Они здесь.

Мирко обернулся. В туманном мареве среди холмов появилось движение.

– Бегите. Я задержу.

Он заковылял навстречу туману, тяжело опираясь на палку.

– Глупый старик, – с жалостью в голосе сказал Балаш. – Что он сделает?

– Он даёт нам время, – ответил Йелек, разворачивая коня.

Они проехали несколько шагов и, не сговариваясь, остановились среди юрт. Высокая фигура талтоша гордо маячила посреди равнины, а перед ней уже угадывались очертания конной массы. Враги надвигались не спеша, и клочья тумана стелились перед ними. Туман глушил звуки и размывал формы, и казалось, что надвигается огромное шевелящееся чудовище.

– Надо ехать, – сказал Йелек тихо, но его никто не послушал.

Дохнуло тёплым ветром. Он задул в сторону чужаков, сметая туман и обнажая землю. Чудовищное наваждение пропало – вместо шевелящейся чёрной массы появились люди и кони, противники из плоти и крови. Похоже, их смутила одинокая фигура старика, и они остановили коней. По толпе пробежала дрожь, и несколько всадников с обнажёнными мечами поскакали вперёд.

Сначала Мирко не понял, что произошло. Кобыла под ним нервно переступила, и он зашептал ей на ухо, чтобы не выдала ржанием. Другие тоже успокаивали лошадей. А вражеские всадники валялись на земле – их кони сбросили седоков и испуганно ржали.

Дьюла стоял.

– Я слышал – земля дрогнула, – прошептал Вит.

Чтобы это ни было, но чужаки поняли, что имеют дело с непростым противником. Больше никто не осмелился приближаться к талтошу. Поднялись луки, и в воздух взметнулись стрелы.

Дьюла стукнул палкой, и резкий порыв ветра толкнул Мирко в спину. Стрелы закувыркались и бессильным дождём воткнулись перед дедушкой. Часть отлетела обратно и попала во вражескую толпу. Послышались крики.

Нависло молчание. Стояли чужаки; стоял, раскачиваясь, Дьюла. И Мирко с друзьями стояли, не в силах оторвать взгляды от невиданного противостояния.

Чёрная толпа заколебалась и выпустила троих всадников на низкорослых лошадках. Седоки были одеты в шкуры и держали посохи, украшенные то ли бубенцами, то ли клыками зверей. Раздался гортанный вскрик, навершия посохов очертили круги и уставились на одиноко стоящего Дьюлу.

Три светящихся огонька отделились от посохов и стали быстро увеличиваться. Огненные капли слились в одну и огромной пламенной птицей понеслись к Дьюле.

Никогда Мирко не видел такой силы. Лишь в сказках могучие талтоши могли повелевать огнём. И дедушка так не умел.

Дьюла тяжело присел и, не обращая внимания на накатывающееся пламя, погладил зелёные ростки, робко пробившиеся из-под земли. Он всегда так делал, когда говорил со Степью. Вот и теперь, наверное, о чём-то просил.

И Степь ответила.

Когда-то Мирко видел, как в реку обрушилась часть холма. Тогда поднявшаяся водяная волна докатилась до другого берега и с силой ударила в него. Теперь было похоже, только волна была другой. Земля перед дедушкой вспучилась, поднялась бугром и качнулась в сторону огня, встретилась с ним и поглотила. А потом понеслась дальше и врезалась в не успевших отреагировать чужих талтошей. От удара люди и кони отлетели назад и рухнули во вражеское воинство. В толпе началась паника. Кони ржали и сбрасывали седоков, разбегались. Враги попятились, отступая. Теперь и Мирко чувствовал: земля дрожала.

Вдруг всё прекратилось. Успокоилась земля, стих ветер, и наступила тишина.

Дедушка стоял, опираясь на палку, но больше не покачивался. А в спине у него торчало чёрное древко стрелы.

– Нет, – прошептал Мирко.

Где-то рядом раздалась мягкая поступь. Со стороны реки, минуя брошенные юрты, показался всадник. Огромный, на рослом коне, в чёрных латах и рогатом шлеме. Поперёк седла лежал длинный роговой луг.

Враг подобрался с наветренной стороны, откуда не ждали. Он стоял где-то рядом, совсем близко от Мирко! Чёрный гигант направил коня к поверженному Дьюле, обнажил кривой меч, и толпа завизжала и заулюлюкала, приветствуя своего героя.

– Тварь, – прошипел Йелек.

Прежде чем кто-то успел его остановить, Йелек погнал коня вперёд, выскочил из-за юрт и прямо на скаку вскинул лук и пустил стрелу.

Не зря Йелек считался лучшим стрелком. Всё, что успел чужак – поднять коня на дыбы и развернуть его. Стрела угодила жеребцу в горло, он закричал и рухнул, придавив седока.

Взвыла толпа.

– Йелек! – завопил Элько. – Бежим!

Йелек и сам нёсся назад. Остальные повернули коней и бросились следом. А позади с возмущённым визгом и кличами в погоню сорвалась вся вражеская лавина.

Друзья пронеслись сквозь пустое стойбище и вырвались в степи. Мирко оглянулся. Среди родных юрт уже маячили враги.

Длинноногие кони сагров легко оторвались от низкорослых лошадок чужаков, и Мирко вздохнул с облегчением. А потом с ужасом осознал: они же бегут на запад, туда, куда ушёл обоз с детьми, и где старики и женщины будут переправляться на остров. Преследователей нужно уводить в сторону. Видимо, поняли это и другие, стали направлять коней к северу.

А с севера в странном тумане маячили всадники в знакомых меховых шапках. Опять! Должно быть, другой отряд. С севера и востока – враги, на запад нельзя, значит, остаётся скакать на юг, к Каратенгу. Попытаться скрыться в камышах и оврагах, в конце концов, броситься в воду – лошадь вынесет – но увести подальше от своих, дать им время! Не сговариваясь, беглецы развернулись на юг.

Когда впереди заблестела вода, Мирко решил, что теперь они спасены. Но слева, отрезая путь к реке, уже мельтешили чёрные шапки. Да сколько же их? Стрелы начали падать вокруг, сзади кто-то вскрикнул. Нельзя останавливаться! Мирко пустил лошадь вдоль берега. Вперёд вырвались близнецы. Вон, просвет в камышах! Но падает петля аркана, и Элько вырывает из седла. Йелек так резко натягивает поводья, что конь встаёт на дыбы. Мирко проносится мимо и не видит, что происходит дальше. Ноги лошади уже чавкают в прибрежной грязи. Мирко оборачивается. Позади накатывают чёрные полчища, а из своих только Балаш. Миг они смотрят друг другу в глаза, и Балаш хлопает лошадь Мирко по крупу, обнажает саблю и разворачивается. Спасительная вода всё ближе, всего несколько шагов, но спину пронзает боль, и Мирко валится с седла. Удар о землю, и всё тонет во тьме.

 

***

 

Очнулся Мирко от жажды. Глотка горела от сухости, а рядом плескалась вода. Он с трудом выныривал из тяжёлого забытья. Попытался пошевелиться, но всё тело пронзила страшная боль, и он закричал, но пересохшая глотка исторгла только свист. От боли и отчаяния Мирко заплакал, и глухие рыдания сотрясли тело. От этого стало ещё хуже, и он попытался успокоиться и не двигаться.

Стояла глубокая ночь. Птица Турул обняла мир крыльями; Сакха, небесный олень уже пустился в свой вечный бег по небосводу, спасаясь от Шарукана, и рассыпал огненные самоцветы со своих чудесных рогов. Всё неизменно в Верхнем мире, и нет дела могучим ни до Мирко, ни до кого из сагров. Лишь Мать ветров сжалилась, качнула ветви Мирового Древа, и лёгкий ветерок освежил разгорячённое лицо.

Время остановилось.

В тишине ночи Мирко услышал глухой рык. Он повернул голову, как мог, чтобы посмотреть, кто же пришёл поживиться. И увидел их.

Он никогда не наблюдал бегбарсов так близко. Самые быстрые хищники Степи не подпускали людей к себе. Теперь же они были совсем рядом, много, целая стая. Они стояли полукругом и, казалось, все смотрели на него.

Самый крупный зверь приблизился к Мирко. Наклонил голову и посмотрел Мирко в глаза. В глазах, как и в небе, сияли звёзды, а далеко в глубине их – качается крона Мирового Древа. Шарукан. Сам владыка Степи явился. Что же ты, великий, не помог, не защитил? Сагры почитают тебя веками. Как же допустил ты, чтобы неведомый народ ворвался в твои владения, разорил и уничтожил нас, присвоил наши стада? Почему ты не услышал наш зов, нашу нужду?

Зверь неподвижно стоял и смотрел, и во взгляде его не было укора либо ярости за непочтение. Лишь вопрос. Мирко силился понять, о чём же думает Шарукан, и вдруг осознал.

Шарукан жалеет о том, что произошло. И спрашивает, почему же сагры сами себя не оборонили? Отчего были столь беспечны? И ещё вопрошает о чём-то, но Мирко не понимает, слишком необычен вопрос, нет таких слов и образов, чтобы выразить это.

Бегбарс мягко коснулся влажным носом лица Мирко, и боль отступила. А потом Шарукан отвернулся и пошёл прочь. Ему всё равно, понял Мирко. Сагры будут жить в Степи, или другие кочевники – всё равно. Нахлынула тоска и обида, и нестерпимо захотелось плакать. Но глаза оставались сухими.

Стая бегбарсов неслышно растворилась в ночи.

 

***

 

Мирко стоит на холме и смотрит вдаль.

Начинается рассвет. Небо на востоке светлеет. Воздух свеж и прозрачен, лишь у подножия холмов сгущается тьма. Робко начинают свистеть самые ранние птахи.

Он не должен быть здесь. Его убили там, у реки. Но и на Верхний мир не похоже. Это родная Степь. Значит, сон. Он всё ещё лежит, раненый, и видит сон. Боли нет, тишина и умиротворение царят в душе. Прощальный дар повелителя Степи?

Мирко оглядывается. Оказывается, он на кургане Шарукана, но каменного изваяния на вершине нет. Точно, сон.

Степь светлеет. Где-то за холмами догорают ночные костры пришлых кочевников. Они называют себя ятаками, и они пришли издалека, с востока. Сейчас они сгоняют отобранные стада и табуны, ворошат развалины уцелевших стойбищ в поисках ценного. Чужаков много, тысячи, целая тьма. Дедушка был прав – саграм никогда не победить их поодиночке.

Мирко видит мир сверху, словно глазами парящего ястреба. Вот стоянка ятаков, они спят. А далеко на востоке подходят новые отряды – многочисленный обоз с детьми и женщинами. Они не явились пограбить, они пришли навсегда.

Птичий взор сместился ближе, и Мирко узнал знакомый остров. Там сгрудились уцелевшие сагры, родичи Мирко. Там его мать и Ибойка. Они суетятся, готовятся. К чему? Вот оно. На берегу, возле разграбленных повозок с кузницей толпится отряд ятаков. Они бросают в реку надутые кожаные мешки, заводят в воду коней, чтобы переправиться. Они узнали, где скрываются последние уцелевшие, и собираются довершить начатое.

Спокойствие Мирко рушится.

Пусть это сон, но всё, что в нём происходит – правда. Нужно проснуться, встать, и сделать что-то. Ну же! Нужно отправиться туда, пусть даже во сне.

Мирко делает шаг и замирает.

Всё не так.

Он смотрит вниз и видит звериную лапу. Каменные когти скребут землю.

Это его лапа.

Каменный зверь никуда не делся. Он сам – этот зверь.

Это не сон…

В сознание резко врываются звуки и запахи. Мирко слышит ветер и ощущает его каменной кожей, чувствует дух полыни и ковылей. Чувствует, как копошатся в своих норах полёвки и суслики. А дальше – ржание лошадей и гомон ятаков, их гортанная речь, смех и предвкушение. А на острове – страх, слёзы и безнадёжность.

Из груди рвётся глухое рычание.

Ещё не поздно! Поднимайтесь, братья! Вставайте!

Ворочаются глыбы вокруг, и встают, стряхивая вековой сон, каменные бегбарсы. Все здесь – Йелек, Элько, Балаш, Иштван и Вит. Смотрят на Мирко, ждут его приказа.

Так вот, каков твой дар, Шарукан.

Мирко срывается с места.

Разлетается земля из-под массивных лап, бежит с пути перепуганное зверьё. Шестеро каменных бегбарсов мчатся к реке. Уже началась переправа, и первые чужаки плывут к острову. В воду падают, не долетая, камышовые стрелы немногочисленных защитников. Быстрее, быстрее! Каменное тело послушно ускоряется, мир вокруг смазывается. Позади не отстают братья. Вот берег! И вот враги!

Каменные глотки исторгают рычание, и шестеро исполинских тел глыбами врезаются во вражеский строй. Падают тяжёлые лапы, разлетаются люди и кони; толпа хрипит, кричит. Никакой пощады! Мечи бессильно скользят по шкурам, отскакивают стрелы. Получай, получай! Мечутся серыми молниями неуязвимые исполины, без устали разя врагов. Ещё миг, и ятаки в панике разбегаются, ища спасения.

Всё заканчивается. Шесть сотен ятаков повержено. Нескольким удаётся вырваться, они мчатся, в страхе погоняя лошадей. Другие плывут по течению Каратенга, держась за коней. Их не преследуют.

Обитатели острова молча выстроились на своём берегу, потрясённо взирая на остатки побоища. Мирко подходит к воде и смотрит на родичей. Они не узнают его, конечно. Он чувствует: времени мало. Значит, надо завершить начатое.

Вновь мчатся шестеро бегбарсов. Мирко видит, где скопились ятаки. На большой равнине они устроили стойбище, и отдыхают там, жгут костры, едят добытых баранов. Там же их чёрный предводитель.

Каменные тела не знают усталости. Вот впереди – шатры из шкур и табуны мохнатых лошадок. Мирко чувствует волнение коней – они ощущают приближение неведомой силы.

Чуют братьев и вражеские талтоши. Сильный враг. Готовится в воздухе чужое колдовство, сгущается напряжение. Мирко не сбавляет скорости. Он уже видит вражеских шаманов, прячущихся за лавиной вооруженных воинов. Миг – и ятаков закрывает огненная стена.

Мирко с разбега врезается в пламя.

Огонь лижет тело, не причиняя вреда каменной шкуре. Ещё миг – и Мирко выныривает из пламени и с рычанием ныряет во вражеский строй, раскидывая слабых людишек. Вырвались вперёд Элько и Йелек, они легко сминают тяжёлыми телами вражеских талтошей. Ятаки не отступают, пытаются окружить, дотянуться мечом, попасть стрелой, накинуть аркан. Они ещё не понимают, что это бесполезно. Их подбадривает гортанный голос. Это вождь в чёрном облачении. Он с лучшими воинами продвигается к братьям. Глупый, спасение лишь твоё в бегстве. Первый на чёрного предводителя кидается Балаш. Удар – и голова в рогатом шлеме улетает в небеса. Валится тело наземь, и ятаки останавливаются, разворачиваются, начиная понимать, что не в силах совладать с колдовскими зверями.

…Когда избиение закончилось, солнце стояло уже высоко. Из многих тысяч пришедших ятаков уцелели жалкие несколько сотен. Они мчались на восток – туда, откуда пришли…

 

***

 

Мирко медленно шагает вдоль холмов. Позади пятеро братьев. Их дело окончено, ушла ярость и жажда мести. Мирко знает, что теперь они должны вернуться. Стать чем-то большим, чем они есть сейчас.

Но он очень хочет проститься с родичами, пока ещё ощущает себя человеком, желает сказать им, что не бросил их, не сбежал. Что это он пришёл на выручку. Нельзя уйти просто так. Как же это сделать?

Степь услышала его.

Музыка тихо разливается в воздухе. Слова произнести некому, но кто услышит, поймёт. Ведь Мирко играл эту мелодию много раз.

 

Ночь наступает,   В подлунном крае   С ней и я.   Птица взлетает,   Степь засыпает.   Слушай меня.

Бегут разбитые, потрёпанные остатки ятаков. Уходят, унося страх в сердцах. Они могли выбрать иной путь – жить в мире. В Степи места хватит всем. Но случилось то, что случилось.

 

В сердце грусть,   Ну и пусть.   Скорый день обманул ожидания.   Я вернусь,   Притаюсь,   И застыну немым изваянием.

Несмело оживает жизнь на острове. Сагры ещё не верят чудесному спасению, следят за берегом и вполголоса обсуждают увиденное. Из камышей робко выглядывают мальчишки: где враг, неужели ушёл? Старики задирают головы, прислушиваются. Стоит мама, стоит Ибойка. Услышав мелодию, все застывают потрясённо. Шевелятся губы Ибойки, катятся слёзы по щекам матери. Качают головами старики, а дети шепчут: Мирко, Мирко. Пусть запомнят этот день и эту песню.

 

Мы расстаемся   Не навсегда.   Укажут путь звёзды   Земля и вода.

Бредут, загребая лапами, каменные звери. Их битва окончена. Всё тяжелее поступь, головы опущены, прикрыты глаза. Медленно поднимаются на курган, и падают по пути, оседают грудами камней. Мирко, дрожа, добирается до скальной площадки. Теперь его место здесь. Он остаётся, чтобы стеречь Степь. Как было раньше и как будет всегда.

 

Я растворяюсь   В свете и тьме.   Я возвращаюсь   К себе.

До тех пор, пока кто-то вновь не разбудит его.