- Так, итожу. Первыми идет группа мичмана Александридиса: быстро спускаетесь, осматриваете лодку, фиксируете внешние повреждения и уровень радиации. Обстукиваете корабль - если есть признаки жизни – действуем по плану А, ну а если нет….тогда план Б: по возможности проникаете внутрь, забираете коды пуска ракет, шифры, поднимаетесь на поверхность. Пока вы будете подниматься – на это уйдет несколько часов – ныряет группа Козлова – доделываете то, что не успеют они. Работаем скоренько – американцы, мурену им в глотку, всего в десяти часах хода. Готовность – пять часов. Сейчас отдыхать. Все свободны!

Офицеры и мичманы подразделения специального назначения инженерных войск ВМФ неуверенно попрощались с начальником операции капвторанга Родионовым, задвигали стульями, и гуськом потянулись из каюты, ощущая своими затылками подминающий взгляд командира. Родионов саданул им вслед:

- Мичман Александридис, задержитесь.

На мгновение все замерли. Мичман обернулся к Родионову, прошел на свое место у большой, замусоленной карты Восточного Средиземноморья, и сокрушенно сел. В каюте было душно, несмотря на то, что кондиционер отчаянно тужился из последних сил. Когда последний участник совещания клацнул дверью, капвторанга встал, подошел вплотную к мичману и сановито сел на соседний стул – смесь крестьянской простоты и властности. «Почти мальчишка, - командир задумчиво оценивал мичмана. – Поручают же такое дело детям – что они там себе думают?». С легким кубанским придыханием и оглушением звонких согласных, Родионов начал:

- Анатолий Леонидович, интимный вопрос: вы же – грек по национальности?

У него получалось «хрек» вместо «грек».

Александридис не смог подавить удивления – личные вопросы были не в стиле его нового начальства. В нем не было никаких южных черт – волосы светлые, нос – славянский. Разве что смуглая кожа.

- Так точно, товарищ капитан второго ранга. Из крымских греков.

- Росли у Черного моря, значит. В Греции бывали? У родственников, на отдыхе? Знаете что про эти места, где мы сейчас находимся?

- Никак нет - в Греции никогда не бывал – с родственниками, если и были такие, связи утеряны. А туристом – не успел, после школы – сразу во флот на срочную, потом по контракту служба, потом семнадцатая школа, женитьба, дети – тут уж не до туризма. Да и нельзя нам без разрешения начальства, вы же знаете.

- Да, да… А почему в подводники? Да еще – в спецвойска?

- Не знаю… себя, наверное, хотелось испытать. С детства нырял, плавал – как рыба.

Родионов немного помолчал, почмокал губами, посопел сквозь джунгли своих широких ноздрей, затем медленно поднялся, обогнул стол и бухнулся в кресло.

- То, что я вам сейчас скажу, мичман, должно остаться между нами – вашим людям говорить этого не надо, но вы – как командир группы – должны быть готовы ко всему.

Он пододвинул к себе ноутбук ручищами, которые более подходили для разделки туш, потыкал волосатым пальцем по клавиатуре. «Как он его не проткнет своими початками?» - ухмыльнулся про себя Александридис.

- Послушайте. Это было прислано с лодки незадолго до катастрофы.

И, довольный своими компьютерными навыками, придавил клавишу Enter.

Динамики хлестанули ухо скрежетом, щелканьем, шипением. Каюту затопил пронзительный полусвист-полувой – как будто пели на очень высокой частоте фальцетом. Бусинки пота выступили на лбу мичмана. Он вцепился руками в край стола, как при качке. Свист оборвался. И сразу за секундной паузой раздались гулкие удары – словно кто-то дубасил кувалдой по наполненной водой бочке. Брызнул свист, еще громче. Удары. На этот раз было впечатление, что бил не один, а двое, или даже трое. Свист, кувалда, свист и вой, кувалда…

Родионов остановил запись.

- Вам не хорошо, мичман? Воды?

Александридис помотал головой.

- Как вы думаете – что это такое?

Мичман вытер лоб платком, экономно сложил его и убрал в карман куртки.

- Душно здесь, товарищ капитан второго ранга… Игорь Андрееич… я слышал такой звук раньше.

- Вот как… И где же?

- В Крыму. В детстве, когда выходил в море на лодке с пацанами… А последний раз восемь месяцев назад – в отпуске.

- И что же это такое, по-вашему?

Анатолий положил руки на стол, потом спрятал их. Он вскинул голову и настороженно взглянул Родионову в глаза – его зрачки были расширены.

- Моя бабушка-гречанка рассказывала… что так поют сирены, или русалки… Их еще называют морскими девами. Она говорила мне, что Одиссей во время своего путешествия встретил сирен, и выжил только потому, что товарищи привязали его к мачте. Кого не привязали – те не смогли вынести пения, бросились в море и погибли. Сирены заманивают людей, чтобы питаться их жизненной энергией…

Лицо капитана второго ранга осталось спокойным – он смотрел на мичмана с нежным пониманием, как психиатр на пациента.

- Анатолий Леонидович, все это чудесно, но мы-то с вами – современные люди, моряки ВМФ ЭрЭф. Уж не новое ли это психологическое оружие наших заокеанских партнеров? Чтобы, так сказать, деморализовать наших подводников, обессилить их и взять голыми руками? Как вы сами себе объясняете это явление? Что вы скажите своим людям, если вдруг услышите эти звуки там – под водой?

Мичман покосился на потертую карту.

- Товарищ капитан второго ранга, вы слышали когда-нибудь, какие звуки издает дюгонь? Это такое морское млекопитающее, которое может достигать в длину несколько метров и весит несколько сот килограмм, а то и тонну?

- Дюхонь, гриш…Нет, не слышал. Но, насколько я знаю – дюхони не водятся ни в Черном, ни в Средиземном море.

- Сейчас не водятся, но я читал, что ранее ареал их распространения достигал Европы – может какие-то особи остались, либо вернулись.

Пальцы Родионова неожиданно ловко заплясали по клавиатуре.

- Ареал гриш… Откуда такой умный, Анатолий? Аха, вот, дюхони… Тут пишут, что они держатся ближе к берегу, в эстуарии рек, в лагунах, и на глубинах десять-двадцать метров … могут плавать со скоростью до восемнадцати километров в час.. Хм.. Ну, а лодка то затонула в тридцати милях от ближайшего берега, да еще на глубине порядка ста пятидесяти-двухсот метров. Неет, брат, не дюхони это, и не ламантины, и даже не эти – как их – Стеллеровы коровы! Америкосы – как пить дать америкосы, налимонить им писюны!

Колоритный вокабуляр командира операции вгонял мичмана в краску. «Уж лучше б матюгнулся, что-ли, по-нашему! А то – как школьник…»

- Товарищ капитан второго ранга, простите, но я – не биолог, я – водолаз, ныряльщик, морской котик, как говорят богомерзкие американцы. Тут я знаю меньше вашего.

Родионов озорно сощурился.

- Богомерзкие… Скажешь тоже, мичман. Хорошо, я вас не буду экзаменовать. Готовься, мичман, к любым неожиданностям. Главное – следите за радиацией. Если уровень повышен – сразу докладывайте… И если что-то такое непонятное, - Родионов помедлил, - не паникуйте, успокойте людей. Вы знаете, у нас на борту декомпрессионная камера, так что в случае чего экстренно поднимем вас…

«Ну да, пока поднимете, у нас кровь как шампусик после двенадцатого удара курантов зашипит. И надо ж было поручить операцию человеку, который под водой ни разу не был!».

- Товарищ капитан второго ранга, разрешите взять с собой оружие!

- Это уже лишнее, мичман. У вас и так десятки килограмм оборудования. Акулы тут редкость, а янки… Эскадра из Севастополя ожидается на месте самое позднее через сутки – сообщили, что прошли проливы. Если все пойдет по плану Б – по прибытии кораблей поднимем тела и все прочее… Идите, отдыхайте – в пять утра будем на месте.

Мичман шел по внутреннему коридору «Балаклавы» - большого противолодочного корабля типа «Адмирал Чабаненко». «Балаклава» принимала участие в эскортировании российских кораблей в Сирию, когда пришло сообщение, что атомная подводная лодка с крылатыми ракетами «Иван Калита» затонула где-то между греческими островами Крит и Антикитира при невыясненных обстоятельствах. «Балаклава» и сторожевой корабль «Разящий» были срочно направлены в район катастрофы. Мичман Александридис и его группа перешли в распоряжение спасательной миссии.

«Если будет, кого спасать. План А даже не обсуждали серьезно – видно не очень на него рассчитывают». Он открыл каюту, которую делил с главным корабельным старшиной Лебядкиным – своим непосредственным подчиненным, сокурсником по школе ныряльщиков и другом – и услышал мощный храп с присвистом. «Черт та с два тут отдохнешь, ревет как сирена». Анатолий остановил взгляд на фотографии пышногривой женщины с двумя детьми. Фото было прикреплено липкой лентой над его койкой, рядом с барометром. Стрелка прибора стояла на «Ясно». «Если солнце красно с вечера – моряку бояться нечего, - Александридис вспомнил вечную мантру моряков. – Солнце красно по утру, моряку – не по нутру…»

Он растянулся на койке, не раздеваясь, лишь расстегнув ворот. Все одно – не уснешь. Взгляд мичмана волей-неволей возвращался к озорным глазам женщины. Снимок был сделан в середине прошлого лета, когда он был в отпуске, незадолго до…

 

Накануне того дня солнце тоже было «красно с вечера». Они с Аллой оставили детей с бабушкой, Толиной мамой, а сами – взяли старую латанную отцовскую моторку и вышли в открытое море. Лучи светила еще только-только коснулись башен Генуэзской крепости, а их лодочка уже скользила по безупречной глади бухты в сторону Нового Света, мимо пустыни пляжа и горы Болван. Алла в зеленом с черной окантовкой купальнике возлежала на носу в позе гетеры, опустив правую руку в воду. Он, в плавках, бейсболке задом-наперед и рекламных каплевидных очках управлял лодкой, слегка поворачивая кашляющий мотор.

- Ал, ты смотри – не очень то нагибайся, а то выпадешь еще!

- Ну и выпаду – что с того? У меня муж – морской котик… Мне так нравится, как называется твоя профессия - так эротично! – она томно посмотрела на него.

- Ты ж московская деваха, плавать не умеешь – только «рааакушки собирать», - передразнил ее акающий московский выговор Анатолий. – Так и пойдешь ко дну колом, кошечка моя.

- Я вот дам тебе – «рааакушки»! Вот тебе, вот тебе, - соленая вода полетела в сторону кормы. – Хаварил мене хохол про ховор мой!

- Я хохол только наполовину. По папе – мы греки. Будешь брызгаться и дразниться – сам утоплю. И скажу – так и було! Алка-русалка!

- «Ехал Грека через реку, видит Грека в реке рак…» Грекохохол! Или хохлогрек? – она прищурила свои веселые северные глаза. Ее звонкий голос отрикошетил от зеркала моря, в котором красовалась древняя цитадель.

 

С высоты горы Сокол за небольшой отсюда лодочкой наблюдал скалолаз-любитель из Екатеринбурга, который вскарабкался на самую верхотуру еще затемно, чтобы оттуда полюбоваться восходом. Скалолаз насыщался бутербродом, радовался жизни и следил, как еле слышно жужжащая моторная лодка делалась все меньше и меньше, сливаясь с маревом горизонта. До него долетел далекий звонкий смех. Он отложил многослойный бутерброд, взял свой двадцатипятикратный бинокль, протер запылившиеся окуляры. «Во дают! Средь бела дня! Мать честная…».

 

Солнце уже проделало большую часть дневной работы и стремилось на ночлег, в свою западную квартиру. Темно-зеленая надувная моторка чуть покачивалась на стеклянной поверхности моря, иногда резко дергалась. Потом совсем замерла и задрейфовала в сторону далекого берега. Молодые люди лежали на дне лодки и считали редкие ватные клочки облаков.

-Толь, может ты все-таки передумаешь? Папа подыскал тебе хорошую работу в Москве – не всякий москвич найдет такую! Вместе будем. А то видимся раз в несколько месяцев… Дети без отца растут.

Анатолий не шелохнулся. Он поднял руку и показал на точку в небе:

- Воон, видишь, самолет летит?

- Я ему про важное, про нашу жизнь, а он мне – самолет! Толя, - она стукнула его по груди.

- Ал, ну мы же тысячу раз уже это обсуждали... Не могу я без моря – пойми ты! Я же предлагал – переезжай в Севастополь, мне уж месяцев пять, как в Балаклаве квартиру выделили, а ты там даже ни разу не была! Машину ты водишь, до города – двадцать минут. А хочешь – переиграю на Севастополь, раз плюнуть!

- А что я буду в чужом городе делать? А? Ни родных, ни друзей. С двумя детьми знаешь как тяжело! Твоя же мама в Севастополь не поедет. У нее дом, хо-о-о-зяйство здесь, - спародировала она свекровь. – В Москве меня хоть моя мама подменить может… А дети вырастут, в школу пойдут – что мне – борщи варить?

- Ты же знаешь – у мамы рак. Ей тяжело ездить. Можете с детьми бывать у нее – на машине то всего пару часов, да что пару – полтора от силы! В Севастополе есть филиал МГУ – переведешься и читай свою психологию студентам…

Алла отвернулась от него и уставилась в борт лодки.

- Ал, ну ты же знала, за кого замуж выходила? Я же предупреждал. Ну, что ты надулась? А, кукленыш? Что ты там замышляешь? Пойдем ка лучше еще раз искупнемся…

Он встал – она залюбовалась его рельефным силуэтом.

- Товарищ мичман, а вы не могли бы пока не натягивать свои трузеля? Тут есть желающие полюбоваться вашей маленькой попкой - хоть раз в полгода…

- Давай, желающий, вставай, и поплаваем еще – поучу тебя, - он протянул ей руку. Откуда-то брызнул очень резкий высокий писк-свист, или визг – настолько резкий и неожиданный, что Анатолий непроизвольно вздрогнул. Звук рванул барабанные перепонки, слезы застили глаза.

- Что это, Толь? – кричала Алла, не слыша собственного голоса. - Какая мерзость – аж уши заложило! – она схватилась за его руку и поднялась. – Боже, я не могу это слышать!

Анатолий оглядывался по сторонам. Море со всех сторон было ровным и спокойным, лишь небольшая зыбь расходилась вокруг лодки. Алла заткнула уши. Звук прекратился.

Они стояли в центре моторки, озираясь по сторонам. Тихо.

- Поехали-ка лучше домой – нам часа полтора идти. К семи будем дома.

Он наклонился, чтобы завести простуженный мотор. Позади них раздался громкий всплеск. Оба резко обернулись. Метрах в двадцати в воду ушел огромный рыбий хвост, оставив на поверхности небольшое волнение.

- Толя, мне страшно! Кто это? Это акула?

- Тут нет акул. Дельфины играют, - неуверенно успокоил ее муж.

Она не успела ему возразить, как лодку сотряс сильный толчок – он упал на днище, и в последний момент увидел, как тело Аллы летит через борт – брызги накрыли его с ног до головы. Он попытался вскочить, но еще один мощный тычок в борт свалил его, потом еще один – лодка отлетела, наверное, метров на пятнадцать-двадцать от места, где Алла упала в воду. И еще один толчок, и еще. Он вцепился в поперечную доску – переднее сиденье. Наконец толчки прекратились. Встав на четвереньки, он заглянул поверх дутого борта – нигде на поверхности жены не было.

- Ал, держись – я мигом! – напружинившись, что есть сил, перепрыгнул через бортик. Каустическая вода впилась мириадами игл в тело. Он сделал несколько мощных гребков к тому месту, где по его расчетам вывалилась Алла. Повертел головой, набрал воздуха в легкие и нырнул. Солнечные лучи пронизывали сине-зеленую толщу метров на десять. Вода была чиста – лишь пузырьки изо рта заслоняли взор. Анатолий вертел головой во все стороны – но нигде не видел жены. Он вынырнул, несколько раз вздохнул – и опять ушел на глубину. Где-то метрах в двадцати или тридцати, насколько он мог понять – в сторону открытого моря – маячила некая тень. Он из всех сил поплыл за ней, но тень быстро удалялась. Несколько раз он выныривал, набирал воздуха, нырял еще и еще – без толку.

Солнце уже почти опустилось за край моря, когда обессиленный он вернулся к лодке, повис на борту, и зарыдал…

 

- Толя, Толь, вставай, пора, - Лебядкин, с желтыми следами омлета в уголках губ, тряс его за плечо. – Пора, пора.

Анатолий спешно заглотнул калорийный горячий завтрак, пригубил чая – Виктор позаботился захватить его порцию с камбуза. Они надели свое подводное облачение – новейшие гидрокостюмы, плотно стягивающие тело, ухватили шлемы с подводной спецсвязью – последней секретной разработкой питерского НИИ.

Ныряльщики спустились по временному трапу в широкую надувную лодку с подвесным мотором. Перед спуском капвторанга Родионов похлопал своей широченной лапой каждого по плечу и едва не оторвал им руки при пожатии. «Налимоньте им…», - мичман не стал дослушивать, что именно и кому им надо было «налимонить» - ему порядком обрыдла подленькая одержимость капвторанга кознями мнимого врага в такой момент.

Селедочный ветер приятно холодил лица, солил губы. В группе было пятеро – он, Лебядкин, главный старшина Шеломов, старшины первой статьи Корзун и Куйбида. Мотор взревел, добавляя селедке бензольный привкус. Мотобот быстро отошел от «Балаклавы» примерно на один кабельтов, и встал, покачиваясь на волнах. Над головами стрекотали оба вертолета с «Балаклавы». И, кажется, не зря – на зюйд-ост-тень-зюйд, на фоне желто-красной колышущейся лужи солнца, показались еще две машины. «Шустро же они! - рассудил Анатолий. – Значит, нет у нас форы в пять часов, максимум - два». Стоявший параллельно «Балаклаве» сторожевик «Разящий» выпустил струйку дыма, ожил и, как верный дворовый пес, рысцой затрусил в сторону юга – охранять хозяйское добро от непрошенных гостей.

Матросы помогли им надеть ребризеры, укрепить пояса с инструментами, аккумуляторами и датчиками. Александридис сел на покачивающийся борт спиной в сторону воды, застегнул шлем, и опрокинулся назад, в темные волны Средиземного моря. Остальные четверо последовали за ним. Матросы подали водолазам дополнительное оборудование. Погружение в черноту началось.

Опускались быстро – было много груза – хотя и с технологическими остановками. Александридис включил фонарь на шлеме и задрал голову наверх. На фоне светлой зыби висела линза абриса «Балаклавы», южнее – «Разящего». Прямо над ними – домик мотобота. Холодная тьма сгущалась. Он повернулся к Лебядкину – тот показывал вниз рукой. Мичман проследил за рукой старшины – на них надвигался длинный траурный силуэт – «Иван Калита». Своей статью лодка впечатляла – подводный крейсер был крупнее «Балаклавы». Он знал это по тем данным, по чертежам, которые они изучали в кубрике не один час, но увидеть такое под водой… Это будоражило.

«Калита» лежал под углом примерно в сорок пять градусов к курсу «Балаклавы» носом на юго-запад, несколько завалившись на правый борт, словно уставший конь в ночном, прилегший отдохнуть. Подлодка была столь огромна, что если ее поставить на попа, нос ее наверняка бы высился над поверхностью моря.

Крупное тело под водой – будь то стая дельфинов, кит, или затонувший корабль – напускает на человека страх – даже если это тело безвредно. Мичман вспомнил, как в своем первом походе в Атлантику встретил синего кита под водой – маленький подслеповатый глаз смотрел на него на расстоянии каких-то двадцати метров. Такое не забудешь – будет, чем внуков потешить! Анатолий полагал, что все дело в размерах - человек ощущает себя потерянной гаечкой в зложелательной стихии. В этой грандиозной густой пустоте постоянно ощущаешь на себе чей-то взгляд в спину. А увидеть погибший – да еще совсем недавно – корабль всегда волнительно и тревожно. Где-то там внизу притаилась смерть… Он знал, что вскоре предстоит им увидеть.

«Мужики, читали протокол радиопереговоров командующего Северным флотом? – прохрипели динамики голосом Лебядкина. – Смените ваш курс на пятнадцать градусов к северу во избежание столкновения. – Советуем сменить ВАШ курс на пятнадцать градусов к югу во избежание столкновения. – Это капитан боевого корабля Северного флота. Повторяю, смените ваш курс! – Нет. Еще раз советуем сменить ВАШ курс! – Говорит тяжелый авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов»!!! Немедленно смените курс! – Говорит маяк мыс Святой Нос, прием!..»

Александридис услышал животный гогот ребят – лучи их фонарей заплясали. «Пусть чуток покуражатся, видно засосало под ложечкой…»

«А вот еще…», - Лебядкин не успел начать следующую байку.

«Второй, кончай балаган! Береги силы и энергию. У тебя что – азотный наркоз? Соблюдай тишину – нас Анкл Сэм слушает. Ты садишься на корпус, в районе рубки. Третий – ты ближе к корме, Четвертый и Пятый – к носу. Я – у левого борта. Осматриваемся, меряем радиацию. Задача ясна?» «Так точно, командир», - прошипело в наушниках. И опять ржач. «Вот дебилы!» Мичман не смог сдержать улыбки, но нарушать единства подводного братства не стал. «Молодец, все-таки Витек, одной шуткой снял напряжение. Хотя, если бы не его острый язык – был бы уже мичманом, а то и старшим мичманом».

Дно моря и громада лежащего на нем корабля приближались. Давление черноты усиливалось – маска шлема впивалась в лицо. Свет фонарей вырывал из черничной тьмы редких рыб и медуз. Когда мичман поворачивал голову вниз – он уже ясно видел палубу лодки. «Ну, вот и пристанище смерти…»

Лебядкин достиг ее первым – он опустился у рубки и стал пристраивать свой инструмент. Анатолий падал еще шесть этажей вдоль огромного корпуса диаметром почти двадцать метров – шире «Балаклавы»! Наконец ноги его встали на дно, подняв вокруг небольшой песчаный вихрь. Оборудование мешало ему повернуться к корпусу корабля – он решил прежде уложить его, а потом заняться осмотром.

Он оперся спиной о корпус лодки и попробовал немного от него оттолкнуться. Левой рукой он искал опору, как вдруг рука его куда-то провалилась. Александридис отпрянул от лодки, кое-как развернулся и посмотрел, на что он попытался опереться.

От увиденного по телу пробежали мурашки. В левом борту подлодки зияло огромное отверстие почти идеальной круглой формы – примерно метра полтора в окружности, с рваными резиновыми ошметками. Края металла были загнуты внутрь – было такое впечатление, что кто-то продавил корабль огромным тупым стержнем. Он посветил внутрь дыры. «Команда, у меня тут пробоина в легком корпусе, прочный вроде цел, диаметром около полутора-двух метров, прием». Молчание. «Первый, это что – торпеда? Взрыв изнутри?» «Не похоже на взрыв, и не торпеда. Тут словно тараном поработали, ничего не понимаю…» «Первый, говорит база, - услышал он в наушниках голос Родионова. - Осмотрите внимательно характер повреждений, сделайте снимки – это важно!»

Анатолий достал камеру, развернулся к пробоине и стал ее фотографировать. «Командир, у нас тут примерно такая же история – две пробоины в носу, причем пробиты оба корпуса – насквозь. Это какая же силища нужна!» «Первый, Шеломов… то есть, эээ, Третий говорит. У меня в корме тоже…».

Во рту стало сухо. «Второй, старшина, что там у тебя с рубкой?». «Первый, рубку осматриваю – пока ничего не обычного. Радиация в норме».

«Так, ребята, без эмоций. Все изучайте, фоткайте, запоминайте характер разрушений. Внутрь через эти дыры не лезть! Еще зацепитесь там за что-нибудь! Я поднимаюсь ко Второму, мы попробуем пробраться в Центральный пост обычным путем. Прием!»

Анатолий стал подниматься к рубке. Лебядкин стоял на палубе – конус света его фонаря был направлен на стилизованного витязя с двуручным мечом и толстой книгой на фоне Андреевского флага, который с мудрым любопытством взирал на них с носовой поверхности рубки – достоверных изображений Великого князя Владимирского, князя Новгородского и Московского не сохранилось.

«Толь, а че у него за книжка то? Лоция что ль?» «Ага, детектив Донцовой – чтобы не скучно было! Библия это, пеньтюх!»

Постучав по корпусу, они прислушались. Простукивали еще с четверть часа – никаких звуков. Тоже у остальных. Царствие им небесное - План Б вступает в силу, как и следовало ожидать. Вместе с Лебядкиным они поднялись на крышу рубки и открыли специальным ключом люк. Мичман стал спускаться по трапу внутрь. Там он попыхтел, чтобы открыл нижний люк. «Ну, вот, уже скоро», - он глубоко вздохнул. Он потянул крышку люка на себя - из отверстия вырвался большой воздушный пузырь, увлекший за собой грозди пузырей поменьше и разные предметы – карандаши, бумаги, какие-то обиходные вещи, чью-то пилотку. «Спокойно, спокойно».

Как ни готовил себя к этому моменту мичман Александридис, встреча оказалась все равно неприятной и шокирующей. Опустившись в отсек и повернувшись вокруг, мичман лицом к лицу столкнулся с матросом, застывшие красные глаза которого были широко раскрыты, а короткие волосы торчали так, словно он дурачился. Анатолий плавно отвел тело в сторону и подергал за линь, на другом конце которого был Лебядкин. «Один есть, Вить». «Понял тебя, Толь... Они - герои. Поднимем, кого сможем – надо похоронить их с почестями. Хоть матери смогут прийти поплакать».

В следующем отсеке было уже двое – один, скорее всего помощник капитана корабля, каптри, тело которого плавало вверх ногами, форменные брюки задрались – волосы на ногах качались словно водоросли. Он развернул тело ногами вниз, повернул к себе лицом – рот офицера был приоткрыт, и из него выплыла маленькая медуза. Мичман непроизвольно отшатнулся.

Он заметил, что закрыть водонепроницаемые двери экипаж корабля не успел – очевидно, все произошло слишком внезапно. Следов пожара не было. Удивляло его выражение лиц погибших – глаза из орбит, лица красные, сосуды на глазных бельмах полопались. Если бы это было не под водой, он решил бы, что они все умерли от дикого веселья, какой-то бесовской оргии, а не от утопления.

В этот момент все и началось. Хотя и приглушенно, не как в каюте у Родионова, он услышал высокий надрывный свист-вой, щелканье и скрежет. Мичман быстро задышал, сердце в груди рвалось наружу, щеки и уши запылали. «Тихо, тихо, спокойнее».

«Толя, ты это слышишь? Что это за хрень?!», - голос Лебядкина чуть заметно дрожал. «Слышу, Вить, лезь внутрь! Остальные – давайте к рубке». Он развернулся и ринулся назад – к люку, отталкивая мертвые тела.

«Это база! Что у вас там? Первый, доложите!» Но Александридису было не до того. Он добрался до первого отсека, закинул голову вверх, в отверстие люка. Лебядкин пытался протиснуться вниз ногами, но ему что то мешало. «Виктор, что ты там телишься?» «Не могу пролезть – пояс с инструментами мешает!» «Вылезай, скинь его – и назад, сюда!»

Главный корабельный старшина вылез из рубки. Над просветом люка что-то промелькнуло – длинное и ртутно блестящее. «Неужели янки пожаловали?». В следующий миг глухой и гулкий удар сотряс всю лодку. Потом – еще один, и еще один.

«Толя, их тут десятки, сотни!» - кричал в наушниках чей-то голос, кажется Корзуна или Куйбиды. «Кого? Кого? Что вы видите?» Новая волна режущего свиста накрыла их. Удары сыпались на корпус «Калиты» как частые градины.

Стало чуть темнее – это Виктор Лебядкин полез в люк, уже головой вниз. Он перебирал руками ступени трапа и быстро вползал внутрь. Он вдруг застыл. «Толя, дай мне руку – меня, кажется, кто-то держит!». Анатолий подался ему навстречу, протянул руку и почти схватил его за запястье. В это мгновение тело Виктора стало быстро взлетать. Анатолий смотрел в расширившиеся от обреченного ужаса глаза друга – руки старшины выпустили трос. Через секунду он исчез в верхнем люке, и опять скользнула тень – на этот раз он понял, что это крупная рыба. «Все-таки акула».

Корпус лодки вновь стали сотрясать глухие толчки и удары, свист подлетел до почти ультразвукового регистра. Тела моряков задергались, завибрировали. «Как на дискотеке дрыгаются, под Витаса», – устыдился мичман кощунственного сравнения. Анатолий плавал в супе из мертвых тел, планшетов, карт, пилоток, медуз и каких-то корабельных предметов. «Команда, слышите меня? Это – Первый! Кто-нибудь слышит меня?» Тщетно. «Алло, база, Игорь Андреевич, я не могу связаться с группой. На старшину Лебядкина напали. Американцы уже там?… Вы меня слышите?» Ответа не было – лишь участившиеся удары по корпусу, и не умолкающий вой.

Анатолий стал карабкаться по трапу, чтобы посмотреть, что происходит вокруг лодки. Он был уже на полпути, когда поднял голову и оторопел: в верхний люк на него смотрела женщина. Насколько он мог видеть, она была обнажена до груди, и у нее были длинные вьющиеся волосы, которые солнечной короной колыхались вокруг головы. Женщине на вид было лет тридцать, и она отдаленно походила на Леди Диану. «Откуда на подлодке женщина? Родионов не говорил, что у них в экипаже была женщина. Врач? И как она оказалась снаружи? Через пробоину?» - пулеметные очереди вопросов застрочили в его возбужденном мозгу.

В этот миг женщина моргнула. У мичмана похолодело в груди – он отпустил металлическую ступеньку и заскользил вниз. Вдруг женщина стала открывать и закрывать рот – мерзкий свист достиг своего зенита. Затем она ринулась к нему. У нее были руки, но не было ног. Ниже пояса тело женщины переходило в гибкий чешуйчатый хвост. Анатолий попятился назад – к Центральному посту, погасил фонарь. Женщина вплыла в первый отсек, повернулась было в его сторону, но вдруг задела тело матроса – того самого, которого мичман заметил первым. Она схватила тело за руку и потащила за собой в люк. Когда в отсеке стало светлее, мичман опять подплыл к отверстию. Широкий тускло свинцовый хвост вильнул над ним.

Анатолий рванулся к Центральному посту и стал выталкивать оттуда тела моряков. Один, второй, третий… Вот и каперанга – командир лодки… Всего их должно было быть сто семь, но на Центральном посту он насчитал только десять. Он вытолкал всех десятерых. Опять выключил фонарь. Женщина вновь спустилась, ухватила следующее тело и утащила его наверх. Потом приплыла вновь – за третьим.

Свет от его фонаря упал на пол отсека и неожиданно поймал краба, который бочком быстро убегал от светового пятна. «Откуда здесь крабы? Стой – это же не краб, это – рак! Речной рак! Как он….»

Удары вновь возобновились… Тел оставалось только два. «Что будет потом, когда она вытолкнет всех мертвых?». Женщина появилась вновь и стала рыскать по отсеку. Александридис забился в угол, потянулся к голенищу, где у него обычно был прикреплен пистолет для стрельбы под водой. «Дьявол, нам же их не выдали в этот раз!» Дыхательная смесь предательски шипела – ему казалось, что даже на «Балаклаве» слышно, как он дышит. Он задергался и нечаянно включил фонарь – желтый конус уперся в женскую спину и чешую хвоста. Женщина обернулась - перед ним была другая. На него смотрели голубые алкины глаза.

Анатолий вперился в них, и впал в ступор. Он чувствовал гадкий тремор в руках, в ушах стояла тишина смертельного изумления. Он шалел от того, что видел. Его рассудок не находил опоры. Трезвил его лишь густой запах собственного пота.

Она узнала его тоже. Алла, или женщина с лицом Аллы, подплыла к нему вплотную, щурясь от света его фонаря, взяла его за холодные руки – он удивился теплу ее кожи. Она открывала рот, но он ничего не слышал. Она улыбалась. Глаза ее сузились – плакала ли она? Как понять это на дне моря? Она привлекла его к себе вплотную и уперлась лбом в акрил шлема. Затем посмотрела ему в глаза через стекло – она видела, что они покрылись целлофановой патиной слез. Потом она стала покрывать маску поцелуями.

«Ты ли это? Прости меня, Алла, прости! Это я виноват! Я не смог тебя спасти!»

Мичман лихорадочно задышал. Клапан ребризера уже не справлялся с потребностями его легких – он задыхался. Стекло шлема запотело изнутри. Сердце ухало в ушах. Алла взяла его за руку и потащила за собой. Он легко протиснулся сквозь оба люка, и они вырвались наружу. Развернувшееся перед мичманом театральное зрелище повергло его в оцепенение.

Вокруг корабля плавали, висели в воде, кружились десятки, а может быть и сотни морских дев – их туловища слегка фосфоресцировали. Было на удивление светло для такой глубины. Большинство дев было гораздо крупнее Аллы – некоторые достигали трех, а то и пяти метров в длину. Самые компактные проникали в пробоины и возвращались обратно с трупами моряков. Рукав света от софита мичмана поймал огромную торпедообразную сирену, которая буксировала за руку Шеломова без шлема – точнее, его обмякший безвольный манекен. Через дорожку, оставленную каплей конденсата на стекле его маски, он увидел, как на широкой сцене палубы какая-то дева гладила и лобзала изображение Ивана Первого – невозмутимый князь вряд ли ожидал такого поворота, он не ведал женской ласки уже почитай лет семьсот! Две других кружились хороводом над рубкой – одна с моряком с подлодки, вторая – с Корзуном, тоже без шлема. Лебядкина и Куйбиды нигде не было.

Мичман поднял голову и застыл от грандиозности представления – десятки сирен поднимались вверх, к поверхности моря, держа своих «женихов» за руки. Откуда-то сверху неслись глухие удары. Удары снизу прекратились.

Алла неожиданно потянула его вслед за девами. Он, было, сопротивлялся – показывал ей вниз, кричал, что есть мочи: «Нельзя так быстро с такой глубины – у меня кровь вскипит!», но она не слушала, или не слышала.

Они тошнотворно стремительно всплывали. Контур корпуса «Балаклавы» справа, слева в стороне - контур корабля поменьше – это, скорее всего, «Разящий», тени еще двух каких-то кораблей. «Неужели американцы все-таки дошли так быстро?» Сирены взмывали вверх и глухо бились головами о корпуса кораблей.

Бессчетное количество сирен качались на рябой поверхности моря – снизу он видел лишь их виляющие хвосты. Они пели. Пели свою сладкую, невыносимую, смертоносную песнь. Вокруг кораблей в воде отчаянно барахтались моряки – их было уже несколько десятков и становилось все больше. Они входили в воду, словно шурупы в мягкую плоть дерева, окруженные гирляндами пузырьков, опускались метра на два-три, маша руками – потом всплывали. Сверху шлепались на поверхность воды спасательные круги, но их было слишком мало. На воду упало несколько надувных плотиков и лодок – кое-кто из моряков пытался в них забраться. Сирены без пар подплывали к ним из глубины и увлекали за ноги под воду. Подергавшись, моряки замирали, прекращали сопротивление, их тела обмякали, и русалки увлекали их в мрак бездны. А навстречу им поднимались новые легионы дев.

В этот момент корпус «Разящего» стал давать дифферент на нос, потом черпнул острым носом, показалось орудие, бортовой номер, а затем и мостик, и вот уже корабль скользит вниз, ударяется о дно, вздымая песчаную бурю и заваливается на борт. Вот винты «Балаклавы» взрыхлили воду, корабль разворачивался вправо, в сторону греческого побережья. Алла ускорила подъем.

Они выскочили на поверхность, как два поплавка. Странно, но Анатолий чувствовал себя отлично – никаких признаков кессонки. «Что она сделала со мной?». Море вокруг бурлило – головы поющих сирен, вопли о помощи еще живых моряков, предметы судовой обстановки, которые могли держаться на воде – стулья, пробковые матрасы, деревянные решетки. Вверху, на высоте примерно трехсот метров, барражировал вертолет с «Разящего», оба вертолета с «Балаклавы», и еще парочка Сикорских. Из американской вертушки наполовину корпуса высунулся стрелок с автоматической винтовкой и целился во что-то на поверхности моря. Корма «Балаклавы» быстро удалялась от них. В пяти-шести кабельтовых стояли эсминец ВМФ США и корабль береговой охраны Греции – это их контуры Анатолий заметил с глубины.

Он стянул шлем – легкий зефирный бриз приятно пробежался по лицу и мокрым волосам. Анатолий повернулся к Алле.

- Алла! Алка моя! Алка ты моя, русалка! Ты жива! Как же это? Что все это значит?

Она смотрела на него, улыбаясь.

- Ты простила меня?

Она закивала головой. Потом мотнула подбородком вниз – как-бы приглашая его заглянуть под воду. Он опять натянул шлем, и погрузил голову. Только сейчас он разглядел, что у нее был большой округлый живот - огурцом. Он поднял голову над водой, снял шлем, радостно отфыркиваясь и щурясь от яркого солнца, притянул ее к себе, и поцеловал в губы.

- Что же это? Это что – с того раза? Третий что ли? – засмеялся Анатолий.

Она кивала и улыбалась. Он трогал ее живот, и вдруг, почувствовал, как кто-то шевельнулся внутри.

- Ал! Он меня ножкой лягнул! Ты представляешь? Ножкой!

Откуда-то сверху прилетел хлопок. Тело Аллы дернулось и подалось прямо на него – волосы ее немного вздыбились – по лбу ползла темная струйка. Ее удивленно-расширенные глаза смотрели на него. Губы мичмана коснулись ее лба и окрасились в ярко красный цвет – он почувствовал вкус соленого металла.

- Алла! Аааааааа….. Нееет! Алла! Алла! Зачем! Я только тебя нашел!

Анатолий пытался удержать ее на плаву. Но силы уже покидали его. Немеющими руками он ухватил ее сзади под мышки и поплыл на спине к ближайшему плотику. Чтобы втащить ее на плотик, надо было прежде самому лечь на него. Он отпустил ее на секунду, ухватился за плотик, сделал рывок – плотик задрался к верху, и он соскользнул в воду. Мичман озирался вокруг – тело Аллы исчезло.

Прямо перед ним вертолет поднимался с низкой – десять-пятнадцать метров – высоты над уровнем моря. Он взмывал вертикально к небу и вытягивал из моря за тросы какой-то большой прямоугольник, с которого стекали струи воды. Изображение в прямоугольнике стало четче – это была Генуэзская крепость на вершине холма. Затем крепость исчезла, и он увидел дом своего детства, маму, которая вышла во двор и стала развешивать белье. Картинка помутнела, размылась – и морская рябь с плавающими на ней русалочьими головами и кричащими моряками заполнила прямоугольник. Он не сразу сообразил, что перед ним – огромное зеркало…

Анатолий очнулся, сунул голову в воду и стал высматривать Аллу – ее тело быстро погружалась чуть левее от него, оставляя за собой розовый шлейф. Он нырнул, поймал ее за руку и потащил назад.

Поднявшись на поверхность, Анатолий перевернул ее лицом к небу, откинул пряди каштановых волос. На него смотрела Леди Диана. Во лбу у нее кровило бардовое отверстие. Он порывисто отстранился от нее. Неожиданно кто-то цепко схватил его за плечо:

- Толя, Толя, проснись! Проснись же! Время В!

 

Лебядкин тряс его уже минуты две. Наконец мичман открыл глаза.

- Что? Где я? Ты жив?

- Помирать пока не собираюсь. Что с тобой? Ты знаешь как ты орал во сне? Толь, тебе бы отпуск взять – к детям съездить. Ты же себя всего извел! Ну, что поделаешь? Не воротишь ее… Давай – сразу после этой операции – пиши рапорт.

Они вместе прошли на нижнюю палубу, где их уже ждали Шеломов, Корзун и Куйбида. Он пристально рассматривал их лица – как будто давно не видел. Они помогли друг другу надеть гидрокостюмы. Пока все были заняты подтягиванием костюмов, Александридис сунул пистолет в карман на голенище. Он поднял голову – глаза Лебядкина уставились прямо на него. Он выпрямился, молча протянул другу второй пистолет, взял шлем, датчики, кое-что из оборудования и направился к трапу, где их уже поджидал Родионов, громко чихвостивший американцев. Мичман повернулся к Лебядкину:

- Вить, мой тебе совет… нет, приказ! Пояс с инструментами не надевай!