1.

 

Бабка Ю-ю заплетала травы в косы. Говорила, что у каждой травы — свой смысл, своё слово. Венок — это песня. Кипрей поёт приглушённо, но голос у него чистый и ясный. А вот пырей хриплый, несуразный, зато с ним мелодия земли звучит радостно и солнечно.

В карманах Бабки Ю-ю было много трав, и от её одежды пахло лакрицей.

Я пыталась рассказывать про Бабку Ю-ю Насте, пока мы ехали в автобусе и скучали, но Настя меня не слушала. Она рассасывала карамельки «Дюшес», всматривалась в мелькающие за окном ноябрьские ёлки и даже не думала вытаскивать из ушей наушники, отделявшие её от окружающего мира.

Племянница была настоящей гордостью семьи — смышлёная, ловкая, балерина, словом, золотой ребёнок. Но Настя была лишена дара Слышать. Она не понимала, о чём говорят деревья. Она не могла различить в гуле ветра голос мира. И, конечно, она оставалась глухой к песням Хранителей земли.

А это значило, что у неё никогда не будет Бабки Ю-ю.

Когда я встретилась с Бабкой Ю-ю, я была на пару лет младше Насти. Мы с родителями (художники; всё им не сиделось в городе) проводили недели в замёрзшем дачном домике, который казался совершенно беззащитным перед ледяными ноябрьскими ветрами. Печка не справлялась с возложенной на неё задачей, и от этого в комнатах всегда стоял холод. Колючие мохеровые носки, которые мама надевала на меня каждое утро, казались мне самым жестоким орудием пыток, когда-либо изобретённым человечеством. Тайком, пока родители не видели, я стягивала эти носки и босыми ногами бегала на веранду, где воровала из мешков прохладные ароматные яблоки.

Именно там, на веранде, я и познакомилась с Бабкой Ю-ю.

Мне бы очень хотелось, чтобы Настя тоже могла разговаривать с Бабкой Ю-ю. Уходить втроём в осенний лес и Слушать. А ночью, когда мир замирает в предвкушении тайны, когда сквозь тучи украдкой выглядывают звёзды, а сосны поскрипывают, как мачты призрачного корабля, — ночью к нам выходили бы Хранители земли.

В тот вечер, когда ко мне пришла Бабка Ю-ю, я сидела на сундуке, в котором хранились скатерти, простыни и другие скучные вещи. Родители были в мастерской; до меня долетали их голоса. Я грызла уже пятое по счёту яблоко, когда увидела тоненькую маленькую руку, осторожно постучавшую в окно. Тук-тук. Тук-тук. Это был кто-то совсем невысокий, не выше шестилетней меня. Стало любопытно и страшно. На цыпочках я подошла к окошку и выглянула в него.

Снизу на меня огромными синими глазами смотрела крохотная бабушка. Когда я выглянула в окошко, бабушка не перестала стучать. Тук-тук. Тук-тук. Стекло слегка подрагивало под сухоньким кулачком.

Тук-тук. Тук. Тук-тук-тук.

Я всегда была самостоятельным, непослушным и смелым ребёнком. Не любила спрашивать разрешения родителей, часто совершала выходки, за которые меня лишали сладостей и ставили в угол. Вот и в тот день я решила совершить выходку — тихонько выскользнула на крылечко (я знала, как открыть дверь так, чтобы она даже не подумала скрипеть) и вышла к незнакомой бабушке.

— Ю-ю, — сказала бабушка.

— Лиза, — сказала я.

Бабушка была даже немного ниже меня — она тяжело опиралась на палку, а сутулая спина сгибалась над землёй поломанным коромыслом. Незнакомка была одета в серое пальто, из-под которого выглядывал цветастый халат и зимние валенки.

— Вы пришли к маме с папой?

— Ю-ю, — ответила бабушка.

Ю-ю опустила руку в карман пальто, пошарила, покряхтела. На открытой ладони протянула мне горстку рябиновых ягод. Улыбнулась.

— Ю-ю, — сказала бабушка.

— Ю-ю, — вежливо поблагодарила я.

Вот так и началось наше знакомство. Рябиновые ягоды показались мне горькими (теперь-то я знаю, что рябина — это вкус осени, вкус мокрых лесов, вкус пожелтевшей травы и звёздных ночей). Пока я разглядывала их, бабка Ю-ю незаметно ушла. Я спрятала подарок в свой маленький тайник (старую, никому не нужную сумочку, которая висела на гвозде в веранде), надела махеровые носки и побежала к родителям, чтобы попросить у них тёплого какао и пару малиновых конфет.

А утром мы с Бабкой Ю-ю встретились снова.

2.

Настя не любила говорить со взрослыми. А если и говорила, то всегда фальшиво, неискренне; мне казалось диким, что ребёнок может разговаривать так. Настя-настоящая была спрятана за маской Насти-для-взрослых — за маской хорошей девочки в школьной форме, девочки с аккуратными волосами и пятёрками в дневнике.

В её возрасте я тоже не любила говорить со взрослыми. Помню, как мне хотелось рассказать кому-нибудь про Бабку Ю-ю, но я даже и представить не могла, что этими «кем-нибудь» могли бы оказаться взрослые.

Даже сейчас, когда я сама стала взрослой, мне кажется, что взрослые меня не поймут. А вот ребёнок — другой ребёнок, не такой, как Настя — ребёнок бы понял.

Простыни в деревне всегда пахнут свежестью, мылом и тазиками с пеной, в которых мама замачивала бельё. Городские простыни шершавые, изъеденные порошками, измученные стиральными машинами. То ли дело деревенские. Валяться на этих простынях можно целую вечность, особенно если ты знаешь, что тебе никуда-никуда не нужно. Но понимание того, как ценны мгновения, проведённые в кровати, приходит уже с возрастом. А в детстве я не ценила ни простыней, ни возможности спать до обеда.

Я всегда просыпалась раньше родителей. Так было и в то утро.

Выбравшись из кровати, я какое-то время скучала, лениво перебирая коллекцию фантиков в углу своей комнаты. Но фантики, как бы сильно я их не любила, не могли увлечь меня на целых два часа — а именно столько нужно было ждать, пока не проснутся родители. Поэтому в какой-то момент я разбросала мою ценнейшую коллекцию по кровати, сунула ноги в тапки и тихонько выскользнула на веранду.

Я хотела просто порисовать и помечтать, но всё оказалось гораздо интереснее.

На веранде меня ждала бабка Ю-ю. Я совсем не испугалась, когда её увидела, и отчего-то даже не удивилась — бабка, сидевшая на сундуке, приветливо улыбалась и махала мне рукой.

— Здравствуйте, — сказала я.

— Ю-ю, — сказала бабушка.

И неожиданно Ю-ю соскочила с сундука, схватила меня под локоть и, смеясь, потащила на улицу. Мы выбежали в незапертые двери; я сосем, совсем не ожидала от старушки такой прыти и лёгкости. На бегу бабка будто почти не касалась земли — лишь слегка задевала носками валенок пожелтевшие стебли травы. Ю-ю смеялась, бежала, летела. И мне вдруг тоже стало весело, и как-то поразительно легко; даже показалось, что я сплю.

Мы остановились посреди полянки, окутанной холодным осенним туманом. Мокрый от росы репейник прилип к моей пижамке. Я знала, что мне должно быть холодно, но отчего-то не мёрзла.

«Репейник — трава озорная; ему бы лишь играть да смеяться. Уж осень пришла, а он всё за своё, всё не нарезвится никак».

Слова звучали чётко и ясно, но как будто из-под воды. Я посмотрела на Бабку Ю-ю — она молчала. Молчала и говорила одновременно, а её слова раздавались внутри моей головы. Я знала, что это именно её слова — кто же ещё может говорить со мной сейчас? Голос был тихим и добрым — именно таким, каким был голос Ю-ю.

«Не отрывай репьи — иначе ты их повредишь. Видишь, как снимаю их я?»

И бабушка осторожно сняла с моей пижамки налипший репейник, а потом так же аккуратно положила его на землю.

«Мы пришли сюда Слушать».

«А как это — слушать?», — подумала я про себя.

«Слушать — это быть ближе к земле, чем растения. Слушать — это говорить с Хранителями земли. Слушать — это быть землёй».

«Я слышу?»

«Ты слышишь».

Я вдохнула прохладный осенний воздух и попыталась прислушаться к земле. Ничего — земля молчала. Но происходящее занимало и увлекало меня, ведь это была самая интересная из игр, в которые мне доводилось играть.

«Ты слышишь, потому что не можешь не слышать. Это — как дышать».

Я усиленно прислушивалась — вот птица вспорхнула, вот где-то пролаяла собака. Вот бьётся моё сердце. Ничего необычного, и в то же время эти звуки казались мне особенными; в каждом мне чудилась какая-то тайна, увлекательная загадка, которую предстояло решить.

В какой-то момент Бабка Ю-ю вновь взяла меня под руку и потянула за собой.

«Мы придём сюда снова. И снова. И снова. И ты будешь слышать».

Мне не хотелось уходить, но я послушалась. Позволила Бабке Ю-ю довести меня до дома и оставить на крыльце. Когда бабушка уходила, она достала из кармана ещё одну рябиновую горсть.

«Я приду, когда ты услышишь голос осенних ягод».

— Спасибо, — сказала я.

— Ю-ю, — сказала бабушка.

 

3.

В детстве каждая поездка с родителями представлялась мне длинным-длинным приключением, наполненным открытиями. Но та осень, в которую я познакомилась с Ю-ю, стала для меня чем-то большим, чем приключением.

Той осенью я обрела себя.

Услышать голос ягод оказалось совсем несложно. Вечером, сидя возле горящей печи, я перебирала в руке рябиновую горсть. Родители относились к моему чудачеству как к детскому баловству, а потому совсем не обращали внимания на мои игры. А я пыталась слышать. И постепенно мне стала чудиться мелодия, которая была удивительно созвучна потрескиванию дров. Рябина пела.

Песня рябины — это песня о прохладных осенних рассветах, о первом снеге, об инее, которым порываются деревья в начале ноября. Но вместе с этим в ягодах всегда будет звучать мелодия лета, будет жить память о дождливом июле, о намокших листьях и толстых гусеницах.

Мне было так горько от того, что Настя не может Слышать.

Слышать — дар, который в детстве доступен каждому. Но если не открыть его вовремя, он станет для тебя недостижимым. Настя уже опоздала; всего восемь лет — а уже глухая. Не достучишься, не дозовёшься. Закрытое сердце.

После того как я услышала голос рябины, Бабка Ю-ю стала приходить ко мне каждый день. Тайком от моих родителей мы уходили бродить по полям и творить песни из трав. Венок — это песня. Но срывать травы надо бережно, прислушиваясь к их голосам. Одна травинка ещё не выполнила своё предназначение, не дала семена — такую трогать нельзя; другая дикая, встревоженная, может испортить песню…

Осенью растения звучат не так, как летом — их голоса становятся тихими, далёкими, грустными. И всё же из осенних венков получаются самые пронзительные песни, такие пронзительные, что даже Хранители земли выходят из лесов, чтобы услышать их.

«Мы — Слышим. А Хранители земли дают миру Голос».

«Кто они, Ю-ю?».

«Они — мир».

Каждый раз, когда мы с Бабкой Ю-ю уходили слушать, я просила её познакомить меня с Хранителями. Но Ю-ю мотала головой и ничего не отвечала на мои просьбы.

Лишь в ночь перед моим отъездом в город мне довелось увидеть Хранителей.

Поздним вечером Бабка Ю-ю постучалась в окошко; мои родители уже спали. Я радостно выбежала на улицу, но как только ступила на крыльцо, у меня перехватило дыхание.

Небо сияло миллиардами звёзд, и ни один планетарий не смог бы передать волшебство раскинувшегося надо мной космоса. Далёкие миры говорили, говорили с деревьями, говорили со мной, говорили с каждым живым существом, обитающим на нашей планете.

«Наступает ночь песен».

«А что такое — ночь песен, Ю-ю?».

«Сегодня мы пойдём в лес, и ты услышишь».

«Я боюсь тёмного леса, там волки».

«Волки тоже Слышат, и волки поют с нами».

Идти в лес было страшно, но я ведь была смелой и сильной; я пошла за Ю-ю. Тени кустов сплетались под ногами таинственными чудовищами, и моё сердечко сжималось каждый раз, когда невидимые монстры начинали шуршать в траве. Но рядом была Ю-ю, и её присутствие разгоняло все страхи.

До леса было полчаса ходу; я никогда не ходила в ту сторону без родителей. Дорога казалось бесконечно долгой, и я крепко-крепко держалась за руку Ю-ю, чтобы не потеряться. Когда же мы наконец вступили в темноту леса, бабушка остановилась и стала напряжённо прислушиваться.

«Они совсем рядом, ты скоро их услышишь».

«Кто — они?».

«Хранители земли».

Тот, кто однажды услышал Хранителей земли, не забудет этого никогда. Даже спустя много лет их голоса будут звучать во снах, будут всплывать в памяти в минуты печали, будут спасать от тоски и напоминать о том, что Хранители не оставят тебя.

Вот и внутри меня всегда будет звучать песня, которую я услышала той ночью.

Люди дают Хранителям много имён — духи, боги, черти; можно не верить в них, можно бояться, можно оставаться глухим к их голосам, но нельзя перестать их чувствовать. Они дают жизнь миру, и пока Хранители не покинули землю, мир будет жить. Будет дышать. Будет петь.

Хранители окружили нас с Ю-ю тысячами голосов. Шёпот, смех, плач, крик — поначалу голоса пугали, но потом я начала Слышать. Сквозь какофонию звуков прорывалась песня; кто-то бы мог принять её за хор ангелов, но я знала, что это — голос мира.

Вокруг нас скользили тени. Иногда казалось, что я вижу среди деревьев очертания длинноволосой девушки; потом неожиданно мелькали оленьи рога или раздавался шелест крыльев.

«Не пытайся увидеть Хранителей — это невозможно. Слушай, и ты увидишь больше, чем если будешь смотреть».

Постепенно голоса деревьев и трав стали вплетаться в песню, где-то раздался волчий вой. И я сама начала петь; я смеялась, Ю-ю смеялась тоже, и даже звёзды, казалось, смеялись вместе с нами. Песня переполняла меня, я закрыла глаза и позволила звукам дотронуться до моей души.

После этого дар Слышать не оставлял меня уже никогда.

Ночь песен была главным событием моей жизни, но вместе с этим она была печальна, ведь это была моя последняя встреча с Ю-ю.

4.

Домой возвращались уже на рассвете. Помню, что от усталости почти не чувствовала сил; Ю-ю поддерживала меня, чтобы я не упала.

«Мы с тобой увидимся ещё очень нескоро».

«Ю-ю, я приеду в следующем году, обещаю».

«В следующем году твоя семья станет больше, и ты не приедешь. Она уже сейчас больше, но твоим родителям ещё об этом неизвестно».

«Я правда приеду».

«Мы встретимся, когда с тобой будет ребёнок. И тогда мы вместе уйдём к Хранителям земли».

— Ю-ю, — сказала мне бабушка на прощанье, когда мы подошли к дому.

— Ю-ю, — ответила я.

Слова Ю-ю оказались правдой — в начале следующего лета на свет появился мой брат. Дачу продали, а поездки на природу стали огромной редкостью. Я всё присматривалась к другим людям, присматривалась к своим ровесникам, пыталась найти того, кому смогу открыть свою тайну. Но каждый раз понимала, что люди остаются глухими. И от этого дар Слышать казался горьким, сближающим с миром, но отдаляющим от других.

Повзрослев, я стала в одиночестве уезжать в леса, чтобы по ночам Слушать песни земли. Порой мне даже удавалось встретиться с Хранителями. Я уходила как можно дальше от посёлков, ложилась на землю и позволяла звукам заполнить всё моё существо. Песни заменили мне друзей и любимых; с каждым годом я становилась всё дальше от людей. Кто-то называл меня чудачкой, кто-то шептал «ведьма». Лишь с братом и его семьёй я оставалась близка.

И всё же когда брат попросил свозить его дочь на природу, я испугалась. Мне предстояло провести несколько дней с Настей, которую я любила, но с которой никак не могла найти общий язык. Племянница морщила носик, если я предлагала почитать книгу, скучала, когда я говорила о красоте мира, и уж тем более была не в восторге от предстоящей поездки.

Я никогда не могла забыть слова Бабки Ю-ю о том, что наша встреча ещё случится —однажды, когда-нибудь, в далёком будущем, когда со мной будет ребёнок. Но единственным ребёнком, который был рядом со мной, была Настя. Настя, которая не может Слышать.

За окном автобуса тянулись осенние поля. Отвернувшись от племянницы, я всматривалась в мир, от которого меня отделало стекло. Кое-где уже лежал снег, а на речушках то и дело виднелся лёд. А ведь в ту пору, когда мы познакомились с Ю-ю, тоже стоял ноябрь.

«Я тебя всегда помню, Бабка Ю-ю. И всегда помню то, о чём ты рассказала мне», — отчётливо произнесла я внутри себя, зная, что меня никто не Слышит.

Настя вытащила наушники, улыбнулась и сказала:

- Так о чём тебе рассказала Бабка Ю-ю?