Замок был тих и пустынен. Факелы чадно палили, тускло освещая внутренний двор. Слуги прекратили свою вечную беготню, и только часовые на стенах нет-нет, да гремели своими доспехами на стенах и башнях. Королевский стяг был приспущен. Горе пришло в Синки-Ваа. Исидора, королева-мать, достославная супруга короля Симы Третьего, скончалась от болотной лихорадки. Траурную тризну уже отслужили, и черные скатерти на огромных поминальных столах зловеще колыхались на ветру. Дождь едва-едва моросил мелкими каплями, оставляя мокрые следы на знаменах и каменных стенах.

В королевском кабинете горел камин. Отсветы пламени играли на стенах. У окна, глядя на начинающуюся бурю, в высоких деревянных креслах сидели отец и сын. Принц Руперт казался совершенно разбитым горем, король же, как и всегда, был невозмутим. Симо Коварный был глубоким старцем: ему давно перевалило за шестой десяток лет, но его лицо все еще сохранило хищные черты, а взгляд не утратил блеска разума. Крупная голова свидетельствовала о большом уме ее владельца. Король с молодых лет был не худым, но и не толстым; его нельзя было назвать высоким ростом, но и низким он не был; его лицо мало у кого застывало в памяти, всегда оставаясь чем-то неуловимым. Характер его был под стать этим чертам: скрытный и расчетливый правитель, Симо не зря получил прозвище Коварный. Черты лица старика были мягкими, располагающими к себе, но вместе с тем в его позе, в его жестах и мимике так сильно чувствовалась власть и железная воля, что мало кто мог выдержать долгий прямой взгляд на него. Седые волосы короля были зачесаны назад и ниспадали ему на плечи. Король был одет в свой поношенный парадный наряд, на который по случаю тризны была привязана черная траурная лента. Принц отметил, что Симо сегодня отнюдь не выглядел на свой почтенный возраст. Смерть жены странно повлияла на него: он похорошел и сейчас никто бы не дал ему больше пятидесяти.

Принц Руперт весьма напоминал отца фигурой и чертами лица, хотя и немало отличался от него. Брюнет, двадцати с небольшим лет от роду, он унаследовал телосложение отца, и едва ли был выше трех сули. Скулы были через чур жесткими, а серые, бесцветные глаза казались слишком водянистыми, особенно на фоне ярких зеленых глаз короля; очевидно, он унаследовал их от Исидоры. Принц немного (и вполне обоснованно) побаивался своего отца, и большую часть времени проводил вне замка, придумывая себе новые и новые неотложные дела, которые мешали ему вернуться домой. Печальное известие о болезни королевы застало его на границе с Дюберданном, и он поспешил, как мог, быстрее вернуться в столицу, но успел лишь на тризну… Именно поэтому Руперт был одет в сине-красный мундир капитана Сонгхольмской гвардии – одной из своих бесчисленных должностей.

Отец и сын не были особо близки, и, признаться честно, причин этому было немало. В свое время Симо женился по расчету, из династических соображений, и особой любви к покойной Исидоре он не испытывал. Времени на жену и на сына король уделял мало, и не удивительно, что Руперта воспитывала в основном королева и приставленные гувернеры. Единственной любовью Симо всегда была политика, и, сколько его помнил Руперт, король всегда был погружен в интриги и войны. Королевство окрепло и разбило всех своих врагов по одиночке в ходе Шестилетней войны; тех, кого Симо не смог победить одним ударом, он стравил друг с другом, и добил их уже потом. Но все это было довольно давно, а сейчас король сидел в одной комнате с сыном и не знал, что ему сказать. Симо встал с кресла, и, по-стариковски кряхтя, кинул еще одно полено в камин.

— Мальчик мой, — начал он, — Не стоит так расстраиваться смерти близких людей. Смерть неизбежна, и отсрочить ее приход невозможно никому. Или почти никому.

Пляшущее пламя осветило его лицо. Несколько искр упали на ковер, но сразу же потухли.

— Я не расстраиваюсь, отец, — отвечал Руперт, — А лишь сожалею о том, что не приехал раньше, чтобы скрасить последние минуты матери.

Король поворошил угли в камине изящной кованой кочергой. Пламя вспыхнуло ярче, послышался треск горящего дерева. Удовлетворённый результатом, король снова сел на кресло.

— В тебе говорит доброта, — произнес король надтреснутым голосом, — И это хорошо.

— Если бы я только мог, — с жаром произнес принц, — обернуть время вспять или найти лекарство! О, на сколь многое я бы пошел ради спасения жизни мамы! Я бы даже пожертвовал собой, если бы это потребовалось!

Седые брови Симо грозно сошлись на переносице. Король пренебрежительно фыркнул и раздраженно стал постукивать по подлокотнику пальцами.

— Мальчик мой, окстись! Ты – будущий король, и не пристало такое говорить монарху. Это ради тебя должны чем-то жертвовать, тем более – жизнью, — и Симо стукнул плашмя рукой по резной ручке кресла с оскаленной мордой льва, — Чтобы больше от тебя я никогда подобного не слышал!

В комнате повисла неприятная тишина. Каждый думал о своем. Король опер голову на кулак.

— Что ж, я не виню тебя, — голос старика смягчился, — пожалуй, мне следовало уделять больше внимания твоему воспитанию. Видишь ли, благородство и честность, эти традиционные королевские добродетели, хороши, но мало пригодны для реальной жизни. Думаю, тебе стоит услышать одну историю…

 

***

Случилось это еще в то время, когда я служил королю Эйлу Седьмому. Я был тогда его мажордомом: управлял его личными землями и дворцовым хозяйством, а во время его отлучек — управлял и всей страной. Это было хорошей школой! Опыт, который я тогда получил, очень пригодился мне позже. Ты знаешь, мой дед, и дед моего деда служили мажордомами у рода Аттиполей, так что мне было суждено служить Эйлу всю свою жизнь. Нельзя сказать, чтобы меня радовала эта перспектива. Я занял эту должность в двадцать семь лет, когда скончался отец, и всегда честно служил нашему королю.

Эйл был благородным человеком, честным и ожидающим того же от других. Он до последнего сражался за союзников, никогда не разрывал союзы и не менял сторону во время войны, неся до конца все последствия поражений и невзгод. Еще мой король был искренне уверен, что монархи должны помогать друг другу! Ха! Когда у дюберданцев случился крестьянский бунт в неурожай, он раздавил бунтовщиков своей гвардией. И чем же нам отплатил благодарный Дюберданн? Напал на нас через три года.

Эйл был добр и видел в людях только лишь их хорошие стороны; каждый раз, когда его в очередной раз предавали, причем нередко уже и не в первый раз, он удивлялся и не понимал, как же так могло выйти. Он не терпел подлость и низость, и нередко начинал реформы и войны просто потому, что что-то показалось ему бесчестным. Эйл Седьмой был хороший малый, и рыцарь в душе, но разве правитель может позволить себе быть таким? А он позволял!

Именно это и было главной проблемой нашего государства. Впрочем, он был не самым плохим государем для меня: жалование и содержание оплачивалось всегда полно и в срок, а я был частым гостем в тронным зале и участником Непременного Совета. Увы, мои советы и советы маакинмеров он лишь слушал, но почти никогда не следовал им. Как правило, Эйл мягко их отводил: «Симо, то, что ты предлагаешь, это может это и выгодно, но разве это честно?». В общем, Эйл Седьмой Аттиполь хоть и получил прозвище «Благородный», правителем был просто ужасным. Кроме перечисленных достоинств, на деле являющихся недостатками, Эйл внутренней политикой не хотел заниматься совсем, наивно полагая, что все надо оставить всё как оно есть и свято беречь положение вещей.

Что еще можно сказать про него? Имел Эйл и еще один большой недостаток – распутство. Довольно забавно, что благородное поведение среди королей и аристократов соединялось в одном человеке с неутолимой жаждой женского пола. О, мальчик мой, дворянки, крестьянки и маркитантки, попавшиеся на жизненном пути этого короля, изрядно пополнили население нашей страны. Склонность к женским чарам у Аттиполей в крови; например, тогда ходили слухи, что наш с тобой прародитель — это бастард Эйла Второго. Впрочем, я отвлекся и забежал вперед.

Распутство короля или бедственное положение нашей казны сыграли ли свою главную роль, но окрестные монархи не торопились отдавать своих дочерей и племянниц за нашего короля. Сколько я не пытался организовывать смотрины, ничего не выходило: чаще всего против была сторона предполагаемой невесты. Когда же у меня наконец получилось, против высказался уже Эйл. Да, княжна Хельми была постарше него на пять лет, и к тому же она уже была тогда вдовой, но разве это может служить препятствием для королевского брака? Главное — мы бы присоединили Сонгхольмское княжество, защитив тем самым наши северные рубежи и пополнив казну. Политика всегда должна быть выше личных желаний короля. Но Его королевскому Величеству видите ли не понравилось, что она была рыжей. Я знаю, знаю, что про королев и даже княжон так говорить не принято, и этот недостаток маскируют словом «каштановый», но поверь мне, сынок, эта боязнь рыжего цвета волос не более, чем глупое суеверие.

Так что брак короля все никак и никак не мог состояться, а время шло и шло… Пришлось мне даже предложить признать наследником кого-нибудь из бастардов, но Эйл уперся рогом и наотрез отказывался это делать. Назревал династический кризис, так как никакой родни у Эйла не осталось — все его братья умерли еще во младенчестве от оспы. Кризис разрешился не иначе как чудом. На наше счастье, в вольном городе Копенку произошел переворот, и к власти пришел этот недоумок, барон Олис. Новоявленному барону требовалась помощь и признание окрестных государств, а нам бы не помешал этот крупный и богатый порт. Договориться выдать за нашего короля дочь барона Солли мне было совсем нетрудно. Эйлу тогда стукнуло пятьдесят, а девочке только шестнадцать, но никого из договаривающихся сторон в моем лице и в лице Олиса это не смутило. Свадьбу сыграли в начале зимы четыреста пятого года от основания нашего государства, и уже осенью на свет появился наследник. Его нарекли Ири. Королева Солли при родах умерла. Горе! Признаться, честно, я впервые видел Эйла таким расстроенным. Можешь мне не верить, но, по-моему, он даже плакал тайком. Вот уж и не думал я, что старый бабник так привяжется к этой девочке меньше, чем за год.

Древние были правы, и время действительно лечит. Эйл вернулся к своим прежним занятиям и все так же бегал за каждой юбкой, а мальчик рос без матери. Редкие материнские ласки часто сменяющихся фавориток в расчет можно было не брать. Зато всю нерастраченную на молодую жену нежность и любовь Эйл перенес на сына. Он потакал всем его просьбам и явно разбаловал кронпринца. Когда Ири исполнилось шесть, Эйл впервые взял его с собой на охоту. Нужно сказать, кроме женщин была еще одна вещь, которая занимала в сердце Эйла немало места, а именно — охота на крупного зверя. Гонять вепря по болотам в лесах возле столицы ему было так интересно, что он был готов заниматься этим сутки напролет. Бывали случаи, когда на охоте король проводил больше месяца, перепоручив все дела мне.

Об том, что случилось на этой охоте, я знаю лишь со слов Эйла, но он был не тем человеком, который бы стал врать о этом деле. Итак, он с сыном уехал на охоту. И то ли Ири не унаследовал отцовской страсти к охоте, то ли он просто устал, так как был очень мал, но вечером первого дня он заныл и упросил отца отвести его домой. Король посадил его на круп своей лошади и поскакал в замок в сопровождении из нескольких воинов, приказав свите и слугам не сворачивать лагерь. Он надеялся отвести сына, а самому вернуться назад. Эйл никогда не отличался способностями к ориентированию, а в наступающих сумерках заплутал, оторвавшись даже от своей охраны. Король отпустил поводья, и конь скоро вышел к неприметной тропке. Воодушевившись тем, что нашел путь, Эйл ударил лошадь шпорами, надеясь вскоре покинуть болота. В тот год стояла сухая осень, и вся тропка была усеяна опавшими листьями. По обе стороны тропы росли деревья — Эйл говорил потом, что это были уже старые стволы ольхи. Сначала они стояли редко, но чем дальше они двигались, тем гуще становились эти заросли.

Вскоре разлапистые корни ольхи преграждали всадникам путь, а ветки шумели и скрывали небо. С каждым пройденным сули путь становился все труднее. Тьма казалось, сгущалась, словно овощной суп, когда туда кладут масло. Эйлу стало страшно, и он прижал сына к себе, укрыв его плащом. «Отец, меня зовет Лесной Царь» — жалобно произнес внезапно малыш. «Где он? Почему я его не слышу? Это шумят ветки, тебе кажется» — отвечал Эйл. Сын короля еще несколько раз говорил, что его зовет Лесной Царь, но Эйл каждый раз успокаивал его, хотя и не был вовсе уверен, что сыну лишь кажется: слишком жутким и темным был путь. Король приударил коня, и тот понес отца с сыном все быстрее и быстрее, прочь с болот. «Ах, отец, я его вижу!», — произнес Ири и затих. В этот же самый момент ольховая чащоба закончилась, и Эйл выехал на свет почти полной луны. Как оказалось, они с сыном были совсем недалеко от замка. Король наклонился к сыну, и увидел, что тот без сознания, а жизнь едва-едва теплится в нем. Он направил коня к замку и вызвал лекарей; как оказалось, у маленького Ири открылась болотная лихорадка.

Эйл был напуган всем произошедшим и страшно переживал за маленького сына. Он позвал меня, так как доверял мне больше других маакинмеров, и подробно рассказал обо всём произошедшем. Тогда мне было чуть больше тридцати шести, и я обладал простительной молодости крайностью суждений. Я нисколько не верил в то, что какой-то «Лесной Царь» мог наслать болезнь на мальчишку, как о том твердил мой король, и относил причину болезни к возрасту кронпринца – малышу было не по силам участие с раннего утра до вечера в охоте возле озера Сайнавы, да и скачка на холодном ветру за этими дикими животными не могла пойти ему на пользу. Все это мной было высказано королю, и он согласился, что это возможно, но возразил, что я не был на той тропке, и не ощущал, как кто-то смотрит мне в спину из зарослей. Возразить на это было не чего, и я согласился с тем, что стоит поискать кудесника или иного какого книжника, который объяснил бы нам произошедшее и дал какой-нибудь совет.

Искусство кудесников, которым они зарабатывают себе на жизнь, древнее, опасное и часто гонимое. Никто, кроме кудесников не знает, каким именно образом они творят свои чудеса, и это, конечно, пугает людей. И никто, зачастую даже сам кудесник, не берётся предсказывать, каким будет результат их ворожбы. Их бояться, но и уважают: без их помощи многое сделать было бы просто нельзя. Вообще, кудесники занимаются абсолютно всем, с чем могут справиться с помощью своего искусства: от избавления хозяина склада от крыс до изготовления светящейся краски. Увы, почти всегда находиться традиционный заменитель их услугам, и возможно именно поэтому их число стало в наши дни столь невелико. Или, быть может причина в страхе перед их ворожбой? Или правители опасаются, что большое число кудесников опасно для их державы и её благоденствия? Ох, я опять ушел в сторону.

Тогда в нашей стране жило что-то около двадцати-тридцати кудесников, и большая часть из них была наглыми шарлатанами. Некоторые из них даже промышляли гаданием по звездам и составлением звездных карт судьбы, не говоря уже о продаже приворотных зелий, которые на деле были не чем иным, как средством для восстановления потенции. К счастью, среди речной гальки была и настоящая жемчужина. Господин Эм, как он предпочитал, чтобы его называли посторонние, или же просто — Мор для друзей, был моим давним знакомым. В свое время он очень помог мне с переносом одного приграничного замка. После того, как мы проиграли Четвертую войну с Дюберданном, часть земли за Сайнарой должна была отойти к ним, вместе с этим самым треклятым замком. На счастье, кто-то мне посоветовал обратиться к господину Эм. Мне тогда пришлось изрядно помотаться по всей стране, собирая ингредиенты для левицицита, пока Мор проводил свои обряды в замке. О, зато потом! Видел бы ты глаза их генерала, когда он увидел, как замок буквально уплывает у него из-под носа! Да уж ладно, я снова отвлекся…

Итак, мальчишка так и не приходил в себя, и лежал в бреду без сознания, король же сидел над ним сутки напролет. Когда Эйл попросил меня привести кудесника, я не сомневался, кому послать весточку. Господин Эм прибыл на следующий же день, прямо с утра. Мор тогда жил в столице, на углу Кривого переулка, и поэтому он добрался до замка столь быстро. Он всегда одевался в потасканный серый плащ и туфли с ужасными, абсолютно плоскими концами без малейшего намека на изогнутость вверх. При этом он обладал пышной седой бородой и обширной лысиной. Одним словом, он нарушал все тогдашние каноны моды и элементарного этикета одним своим видом. Впрочем, своей лысины он явно стеснялся, и всегда прикрывал ее пышным беретом с павлиньим пером, наподобие тех, что носят наемники из Стекольны. Мор был полноват, и, как я думаю, причиной этого была неумеренная любовь к элю. Как и многие полные люди, Господин Эм казался добродушным и незлобивым человеком. Но в отличие от них — только казался… Сказать, сколько ему было лет, я затрудняюсь, да и вряд ли кроме него это кто-то знал. Выглядел он лет этак на сорок – сорок пять.

Я думал, он, как человек большего ума, с легкостью развеет все опасения Эйла, но он напротив, внимательно его выслушал и поторопился осматривать больного. Мор с такой печалью качал головой над кроватью Ири, и с такой грустью в глазах смотрел на Эйла, что я заволновался, не окажутся ли крестьянские сказки про Маленький Народец правдой. Мор собрал нас всех в тот день, членов Совета, вместе с королем в тронном зале, и сказал:

— Боюсь, дело плохо. Похоже мальчика и в самом деле хочет забрать к себе народ Ольх. На вашем сыне их проклятье; если его не снять, он будет болеть до ближайшего полнолуния, и с появлением на небе полной Луны умрет. У нас есть всего два дня. Обычно Маленький Народец так не поступает, и я даже не могу предположить, что могло послужить причиной проклятья. Но я боюсь, что это может быть связанно с кольцом, которое сейчас надето на вас, Ваше Величество.

Эйл действительно всегда носил кольцо чудной выделки. Это не привлекало мое внимание, так как подобные украшения у мужчин тогда были распространены. Единственной странностью было то, что он носил его на мизинце левой руки. Насколько я знал, это была какая-то семейная реликвия.

— Мое кольцо? – удивился король, — Оно досталось мне от отца, а тому от деда. Оно даже не из серебра или золота, а из латуни, и ценно лишь памятью предков.

— Ваше величество, — настаивал Господин Эм, — Я уверен, что разгадка именно в этом кольце. Похоже, оно выделки народа Ольх, и это не сулит нам ничего хорошего. Пожалуйста, расскажите мне все, что вы о нем знаете.

Однако король знал немного. Это кольцо передавали из рук в руки несколько поколений Аттиполей, и, по легенде, оно когда-то принадлежало Шиллу Первому — основателю династии. Странное же положение кольца на руке было вызвано тем, что оно было довольно маленьким, и не на один другой палец не налезало. Я задумался, и предложил всем нам спуститься из зала, на этаж ниже, к королевскому архивариусу, старому книжнику, который ведал королевской библиотекой.

Архивариус, чье имя совершенно вылетело из моей памяти за давностью лет, был рад нашему приходу. По правде сказать, библиотека была местом, куда Эйл наведывался довольно редко. Старик, услышав нашу просьбу, кинулся к полкам, что-то суетливо перебирая и подслеповато щурясь. Он перебегал от одной полки к другой, ворочал древние фолианты и быстро их пролистывал. Наконец, в самом дальнем углу библиотеки он обнаружил что искал — древнего вида рукопись.

— Мой король, ваш достопочтенный прародитель Шилл триста двадцать восемь лет назад заключил договор с народом Ольх, и эта рукопись – одна из его копий. Залогом же договора и его подтверждением служит кольцо, кое и передаётся по наследству в королевском роду.

Король выхватил старый пергамент из рук архивариуса и стал его читать; затем он побледнел и без сил опустился на скамеечку, которая нужна для того, чтобы брать книги с верхних полок. Он казался совершенно разбит тем, что узнал.

Мы с господином Эм тут же прочли договор. В нем Шилл и Лесной Царь народа Ольх обещали не вредить друг другу и не заезжать на чужую территорию, «дабы не доставлять неудобств». Лесной Царь получал ольховую рощу на болотах, которая находилась недалеко от замка, а Шилл — уверения в его бесконечной дружбе и кольцо. «И ежели король людей Шилл бо наследники его захочут узреть лик Лесного Царя, в полночи грядут пусть они бо его рабы на поляну средь леса и посмотрят на Луну в дареный царский перстень, и обернутся, и увидят Лесного Царя; а помощь Лесного Царя стоит все так же, как и вира за нарушенье владений Лесного царя — душа люда одной крови с королем Шиллом». Тому же, кто разорвет договор, обещались многочисленные муки и проклятья, причем с обеих сторон договора, чем и заканчивалась эта старая рукопись. Господин Эм всплеснул руками и воскликнул:

— Я так и знал!

Что же до меня, то я был так глубоко удивлен зримыми доказательствами существования сказочного Маленького Народца, что не мог вымолвить не слова. Ладно там оборотни и псоглавцы, уж на что чудные, но все же реальные существа, но разве народ Ольх — это не просто сказки? Псоглавцы — люди с песьими головами — даже служили у нас в страже. С командиром их сотни, сержантом Маркусом я даже был знаком и нередко играл с ним в кости. Псоглавцы... У них по жилам течет такая же кровь как у собак, и едят они такое же мясо как они, а стало быть они столь же реальны, сколько реальны бродячие псы.

Но если допустить существование Малого Народца, это что же тогда, может где и пряничный домик стоит, в котором гусыня несет золотые яйца? Думаю, ты вполне можешь понять мое смятение. К чести своей скажу, что я быстро взял себя в руки, так как не в моих правилах слепо упорствовать в своих заблуждениях.

Втроем мы снова собрались в тронном зале, и начался военный совет. Король был так расстроен и так зол на Маленький Народец, что предложил было сжечь злополучную ольховую рощу; насилу мы с Господином Эм отговорили короля от этого необдуманного поступка, напомнив, сколь тяжела плата за нарушенье их владений. Тогда король попросил Господина Эм изгнать народ Ольх прочь, но Мор возразил:

— Хоть выгнать народ Ольх с места их обитания и возможно, но единственный известный мне способ долог и требует больших приготовлений, кроме того, изгнав их, мы не снимем проклятья с юного принца — ведь проклятья может снять только их наложивший.

Изгнать или уничтожить Маленький Народец, таким образом, не представлялось возможным без смерти Ири. После долгих раздумий Эйл сказал мне:

— Симо, ты никогда не подводил меня, ты лучший из моих маакинмеров. Сколько раз ты проводил переговоры или ездил послом от меня, и всегда тебе удавалось выторговать лучшие из возможных условий. Я знаю, ты не подведешь меня и сейчас. Я дам тебе кольцо, и ты пойдешь этой ночью к Лесному Царю. Сделай все, но спаси моего сына, Симо!

Господин Эм поддержал короля и попросил, чтобы его отправили со мной, но в договоре ясно говорилось только о королях и их рабах, под чью категорию с натяжкой, но все же попадал я; Мор же был вольным кудесником. Господин Эм согласился, что лучше не испытывать договор еще раз, и попросил хотя бы разрешить понаблюдать за тем, как я попаду к народу Ольх. Ему было интересно, что же за силы спрятаны в этом перстне. Эйл милостиво разрешил ему последовать за мной.

Тогда я действительно хотел помочь нашему королю и спасти Ири, который не заслужил участи умереть из-за тайн трехвековой давности, и поспешил собраться в самое необычное путешествие из всех, выпавших на мою долю.

Мы с Господином Эм вышли поздней ночью из ворот замка. Со стены нас провожал взглядом Эйл и псоглавые стражники. Вскоре мы добрались до ближайшей лесной поляны и стали ждать полночи. Чем ближе была полночь, тем больше я волновался. Мор чертил в лунном свете какие-то фигуры на песке, посыпал их разноцветными порошками и недовольно хмурился. Вскоре стало совсем темно, и я решил, что уже пора начинать. Я достал перстень из кармана, взял его в руку так, чтобы через него было видно Луну, и поднес к глазу. Мир вокруг заколыхался, я услышал окрик Мора, и почувствовал, как неодолимая сила тянет меня внутрь кольца. Когда я вновь пришел в себя, Мора нигде не было видно, и так я понял, что я обернулся. Так я очутился в каком-то тесном и маленьком помещении, если не сказать пещере; сверху струился неяркий красноватый свет. Вскоре послышались шаги, и передо мной оказались шесть существ, чей вид явно указывал на принадлежность к народу Ольх.

Они были низенькие, чуть выше двух сули, так что стало понятно, отчего их прозвали Маленьким Народцем. Строением тела они напоминали человека, но были столь миниатюрны, что казались похожими на ожившие статуэтки. Несмотря на это, их тонкие пальцы были длиннее, чем у человека, и теперь было понятно, отчего их кольцо было столь мало для человеческих пальцев — оно явно предназначалось не для них. Лица же этих созданий обладали правильными чертами и были на редкость симметричны; глаза ярко блестели в темноте желтым светом и явно предназначались для ночного зрения.

Уши их были вытянуты кверху и немного напоминали кошачьи. Сходство усилило то, что они могли ими шевелить по своему желанию, чуть поворачивая их на звук. Вопреки сказкам, хвостов и копыт они не имели, да и вообще мало напоминали то, что мне рассказывали в детстве про Малый Народец. Одеты они были в маленькие металлические панцири и сжимали в руках длинные пики с кусочками ткани, привязанными у острия. Пока я их разглядывал, снова послышались шаги, и уже вошедшие почтительно расступились, уступая место вошедшему старику. Вошедший был на голову выше других из народа Ольх, и обладал пышной, темной бородой и причудливого вида короной.

— Привет вам, — сказал я, — Народ Ольх. Я пришел к вам от короля Эйла.

Коротышка задумчиво почесал бороду, и я же начал бояться, что он меня не понял, как вдруг он певуче произнес:

— Давно уж не было в наших гостях Шилла потомков, и не скажу, что печалились этому мы. Эльфов народ любит покой и не любит незваных гостей, но сродникам Шилла двери открыты наши всегда.

Осознание необычности происходящего захватило меня; чудное путешествие и облик Малого Народца разбудил мое любопытство. Может поэтому я сперва не был удивлен тому, что он назвал меня сродником Шилла, но немало был удивлен диковинному названию Маленького Народца? Неужели «ольх» это искаженное от «эльф»? И как связаны с этим ольховые деревья? С немалым трудом я отогнал эти несвоевременные мысли. Я пришел к ним тогда не за этим, сынок, хотя эти вопросы любопытны мне до сих пор…

— Спасибо за прием, могучий Лесной Царь, — начал я, — Я пришел из-за другого потомка Шилла — маленького Ири. И я вовсе не его потомок, а лишь служу такому потомку.

— В жилах твоих чувствую я кровь заключившего наш договор, и перстень мой принял тебя, и значит сие, что ты свой.

Бородач еще раз назвал меня потомком Шилла. Я вспомнил пергамент договора. Никогда не стоит пытаться запомнить текст — это бесполезно и глупо; запоминать надо либо листок, чтобы позже по памяти его снова прочитать, либо его суть. Слава древним, память у меня была хорошей. «И ежели король людей Шилл бо наследники его захочут узреть лик Лесного Царя, в полночи грядут пусть они бо его рабы на поляну средь леса и посмотрят на Луну в дареный царский перстень, и обернутся, и увидят Лесного Царя; а помощь Лесного Царя стоит все так же, как и вира за нарушенье владений Лесного царя — душа люда одной крови с королем Шиллом». Архивариус сказал, что это лишь копия оригинального договора. Если оригинал был написан триста лет тому назад, то его скорее всего писали еще на наречии древних, в котором член семьи все равно что раб, а раб — все равно что член семьи. Из этого, вместе со сказанным эльфом, следовало два вывода: семейная легенда про то, что наш прародитель королевский бастард — правда, и моя кровь — это королевская кровь; и вроде как выходило, что я тоже полноправная сторона этого договора. Эльфу явно нравилось наблюдать мое замешательство. Переговоры надо было продолжать!

— Король Эйл два дня назад случайно нарушил владенья твои, о, великий Лесной Царь, — поддал я лести в голос, — Глубоко опечален он этим и извиняется перед тобой.

— Принял эльфов народ извиненья его, — продолжал напевать Лесной Царь, — и виру оплатит он пусть. Нельзя, что бы виру не выплатил он, разрушит сие соглашения суть.

— Вира твоя, Лесной Царь, тяжела для моего короля, — лихорадочно придумывая выход, произнес я, — и просит он ее заменить. Он хочет спасти своего сына.

— Мной вира уже была решена, — упрямился эльф, — и не будет виры иной.

— Неужели нет никакой возможности спасти сына моего короля? Он ведь так мал, — решил я надавить на жалость, — и не мог понимать, что нарушает древний договор, и не должен страдать за это.

— Вира назначена, и не в силах моих ее отменить, — лукаво усмехнулся эльфийский царь, — Но выход, конечно, бывает всегда, и я вижу решения нить.

— Какое же решение, о, мудрейший, — продолжал я льстить коротышке, — что видете вы?

— В соглашении сказано ясно, —затянул на непонятный мотив Лесной Царь, — что вирой для нас есть душа; но душа лишь тех людов, что сродники Шиллу-королю. Коль сродника Шилла найдешь, что собою пожертвует ради другого, то возьмем мы его вместо Ири. Коль хочешь спасти своего короля, то пожертвуй собой навсегда. Но поспеши, и время не трать, остался лишь день до восхода Луны.

Я задумался. До полнолуния действительно оставался день, и Господин Эм верно назвал, когда умрет мальчишка. Умирать же мне тогда никак не хотелось! По всему получалось, что потомков Шилла на все королевство как минимум трое человек: я, король Эйл и Ири. Конечно, можно поискать многочисленных бастардов Эйла и бастардов его отца и деда, или поискать его родственников в других королевствах, в конце концов, род Аттиполей много с кем роднился в прошлом. Но тут вставало две большие проблемы: во-первых, их еще надо было найти, а время уже поджимало, а во-вторых, кто из них бы согласился пожертвовать собой за моего короля? На такое пойдет только человек благородный…

Такой как Эйл. В этот момент я вспомнил все его промахи, его постоянные отъезды на охоту и неуемную страсть к женскому полу, которая страшно мне мешала; вспомнил как каждый раз, оставаясь на управлении страной с тоской ждал его приезда и последующих за этим проблем; вспомнил, как часто он рушил все мои планы; вспомнил древний пергамент договора и горящие на нем архаичные слова; вспомнил о своем недавнем открытии о прародителе нашего рода...

И план сложился сам собой. Мне было неприятно, даже мерзко, я чувствовал себя последней скотиной, но я был уверен, что это необходимо для пользы и процветания Синки-Ваа.

— Не сомневайтесь, что мы уплатим виру, — сказал я Лесному Царю. — Завтрашней ночью я мог бы оплатить ее вам. Кстати, а плата за вашу помощь такая же, как вира?

Бородач так удивился, что сбился со своего извечного мотива и просто кивнул. Для вида я говорил еще с ним около часа, но, как и ожидалось, это не к чему не привело. Тогда я уверил его, что являюсь лучшим другом эльфов из когда-либо живших людей, и попросил отправить меня назад. Сверху помещения открылось маленькое окошечко, через которое было видно Луну, приближающуюся к полнолунию. Я вновь посмотрел через перстень на ее серую поверхность, снова мир заколыхался и поплыл, как бурная горная река, и я обернулся назад, на ту же самую поляну. Уже взошло солнце, пели ранние лесные птицы. На камне на краю поляны сидел Господин Эм и меланхолично рисовал фигуры на песке длинной палочкой.

— О, вот и ты. — Мор поднял на меня свой взгляд, — Симо, скажи мне, что ты задумал? Я наблюдал за тобой с помощью заклятья и видел то, что видел ты…

— Так ты все слышал? — с тревогой спросил я, — И что ты скажешь про это?

— Увы, звук кудесники передавать пока ещё не научились. Но я видел, что Лесной Царь был сильно удивлен твоим словам, и что же ты ему пообещал?

Гнетущий, высасывающий душу страх заполнил мою душу. Мор, которым был мне почти другом, но нет, не другом — у настоящего мудрого правителя не должно быть друзей, но да — моим хорошим приятелем, мог поставить весь мой план под угрозу… И как я тогда не твердил себе, что даже Господин Эм не узнает о моем плане и не раскроет его, как не убеждал я себя в том, что у него нет и не может быть никаких доказательств — все было напрасно. Семя страха окрепло в моем сердце.

Я уверил Мора, что не хочу ничего дурного, и все, мной совершенное, нужно лишь для спасения Ири и нашего короля. Это была ложь, но то была ложь во спасение, твердил я себе. Вместе с Господином Эм мы вернулись в королевский замок и встретились с королем. Честно говоря, уговорить Эйла пожертвовать собой ради сына было еще проще, чем я думал. Это оказалось самым легким этапом плана.

Мор хотел было возразить мне, и удержать короля от столь необдуманного шага, возможно, предложить другое решение, но я сумел отвести его в сторону от короля и убедить его оставить свое мнение при себе, и молчать о увиденным им у эльфов. Пришлось сказать часть правды — так Мор узнал о существовании плана, пусть и не того, что задумал я. Господин Эм поверил мне, что я придумал хитрый способ спасения, о котором нельзя рассказывать, и с помощью которого мы сможем одолеть Лесного Царя. Пожалуй, это и было его главной ошибкой. Может он поверил мне как своему приятелю?

Позже тем же днем я забежал к ставшему внезапно полезным архивариусу, и попросил его поискать письменные свидетельства о моем родстве с Аттиполями. Просьбу я сопроводил хорошеньким кошелем золота, чтобы не оставалось сомнений, что нужные мне документы найдутся в срок. Даже если и будут новыми. Вплоть до самого вечера я наносил визиты вежливости самым знатным и богатым аристократам, которые держали особняки в столице. Уже в начавшихся сумерках, перед самым нашим отъездом с Мором и Эйлом из замка, я уговорил последнего взять с собой отряд стражников «для пользы дела». Их сержантом конечно, был Маркус, с которым я поговорил чуть ранее и даже оплатил его услуги и услуги его псоглавых ребят; но король об этом не знал и торопился спасти своего сына и своего наследника, а Мор был слишком поглощён подготовкой ингредиентов.

Когда мы прибыли на поляну, я попросил Господина Эм снова подготовить заклятье, позволяющее ему смотреть моими глазами. Тот, казалось, только этого и ждал. Стражники переминались с ноги на ногу на краю поляны, наблюдая за тем, как Мор рассыпал свои порошки и жидкости по замысловатым траекториям. Далеко-далеко угугукал филин. Эйл обнял меня, и сказал:

— Симо, скорее всего мы больше с тобой не увидимся. Служи же моему сыну так же, — голос Эйла задрожал, — как ты верно служишь мне, и воспитай из него настоящего короля — честного и благородного. Клинок на поле брани не смог сразить меня, и только подлые заклятья кудесников Маленького Народца прервут мою жизнь. Но я иду на это с радостью, ведь я спасу тем самым своего сына.

Это было очень трогательно, и на минуту я засомневался в своем решении, но сразу же отогнал эту мысль. Пришлось поклясться королю сделать все, чтобы его сын был достойным монархом. К этому времени Мор закончил свои приготовления, и я понял, что пора уже начинать. Вместе с Эйлом мы, чуть потолкавшись у кольца, все же увидели кусочек полной Луны и вскоре обернулись в уже знакомом мне помещении, где нас снова встречали те же эльфийские воины. Вскоре явился и сам Лесной Царь. Эйл хотел было что-то сказать; если бы ему удалось, то план мог бы сорвался, поэтому я опередил его и крикнул:

— Возьми же оплату свою, о, Лесной Царь!

Бородатый эльф вскинул свой посох, и по телу Эйла побежали голубые искорки. Мгновенье-другое и они понеслись вверх, прямо к источнику красноватого света. Как только они достигли него, король Эйл Седьмой Благородный упал с глухим стуком на пол, и стало ясно, что он мертв.

— Душу такую в обмен я возьму на душу принца людского, — заголосил эльф, —Достойна виры моей эта замена.

— Спасибо, ваше величество, — ответил я, — Но вира замене не подлежит. А за душу Эйла вы теперь должны мне услугу.

— Что ж, выбор твой, о, Шилла наследник. — запел Лесной Царь. — Мнения лучшего был о тебе эльфов народ. Но соглашение наше чтим и свято блюдем, как и букву его. Услуга твоя, и коль позовешь ты меня в ночной темноте, то откликнусь на зов и к тебе я приду, чтобы выполнить долг. Подвластно искусству чудес моему многое в мире твоем, и даже время не есть для меня преграда.

Эльф взмахнул рукой, давая понять, что разговор окончен. Я поклонился старому эльфу, а эльф поклонился мне в ответ. Кажется, он понял мой план, но это было уже не столь важно. В крыше открылся лючок, и я навел кольцо на Луну.

На поляне было уже раннее утро. Сержант Маркус отсалютовал мне, стражники подняли вверх рапиры. Золото творит и с людьми чудные вещи, не говоря уже о жадных псинах. Стражники схватили Мора сразу же, как мы с королем исчезли; поглощенный созерцанием эльфов через мой взор, кудесник не смог отразить внезапную атаку. Его связали, обыскали и завернули в кожаный мешок, связав руки, чтобы он не смог ворожить. Вместе с отрядом мы отправились ко рву замка.

Я сам привязал камень к ногам Мора. Мы с Маркусом бросили его в ров. Это был нелегкий поступок. Но столь могущественный свидетель был бы для меня опасен, не говоря уже про его роль в моем плане. Я зашел столь далеко, что возвращаться назад было уже нельзя. Мутные воды замкового рва с тихим журчаньем приняли тело. Таков был незавидный конец великого Господина Эм. И хотя разумом я понимал, что поступил верно, мое сердце буквально обливалось кровью от совершенного мной с кудесником. Что же, разум в очередной раз за те нелегкие дни победил мое сердце.

Как я и предполагал, Ири умер ночью. Проклятье маленького народца сработало. Слуги кинулись искать короля, но его нигде не было. Как раз, когда паника начала приобретать большой размах, появился я. Экстренно собранный Непременный Совет не составило труда убедить в том, что Господин Эм проклял маленького принца и шантажировал Эйла, благо, кроме меня, никто из живых существ не знал всех обстоятельств дела. Предъявленный разбухший труп Мора, радостное вранье и лай песьей солдатни были встречены так благосклонно, что моя репутация как борца с чернокнижниками взлетела до небес. Про эльфов я так и не упомянул.

Когда же стали выбирать нового короля, моя репутация, опыт управления и связи помогли получить голоса трети Непременного Совета, а вовремя найденные архивариусом бумаги о моем прапрадеде как внебрачном сыне Эйла Второго убедили остальных сомневающихся. Короновался я под именем Симо Третьего Аттиполя. Впрочем, это ты точно знаешь и без меня.

***

Дождь прекратился, из-под хмурого слоя свинцовых облаков выглянула убывающая Луна. Ее мрачно-серые отблески играли на металлических шпилях башен. Бледный луч лунного света упал в королевский кабинет и отразился от перстня на руке пожилого Симо. Казалось, его морщины чуть разгладились, а глаза горели таким ярким огнем, что не верилось, что ему уже семьдесят лет. Его рассказ ли был этому причиной, или шипучее лигрийское вино, возлияниями которого он поддерживал свое ораторское искусство, сказать было сложно.

Принц Руперт казался совершенно напуганным рассказом, его левая рука цеплялась за холодный металл сабли, висящей на поясе.

— Отец, неужели весь этот рассказ, — запинаясь, сказал Руперт, — правда? Это так страшно, как и невероятно, и мне не хочется верить, что Вы были способны на такие ужасные поступки!

— Все было именно так. Это было нужно для пользы дела. — убежденно сказал Симо, — Кем мы были при Эйле? Страной на отшибе мира, которую грабили все, кому не лень. И как мы сильны сейчас! Нашего мнения спрашивают, нашей реакции бояться, наши границы распростерлись на многие и многие мили. Торговля развивается, армия сильна, а о крестьянских бунтах не слышали полвека. Даже эти прохиндеи из Святого Ордена побаиваются нас. Разве не стоит такой результат жизни нескольких людей? Разумеется, стоит. Люди рождаются и умирают, а вот государство… Государство остается!

— Даже если это и так, отец, скажи, — Руперт замялся, — на что ты потратил долг Лесного Царя перед тобой?

— Помнишь, — задумчиво протянул король, — во время Шестилетней войны этот осел Олис ударил нам в спину восемнадцатитысячным корпусом? Я ошибался на его счет, и не учел такой возможности. Войска барона уже подходили к столице. И тогда я использовал обязательство Лесного Короля. Корпус барона заблудился на болотах, потерял в топях множество солдат и отступил, а я выиграл время на организацию обороны.

Руперт молчал. Его мир встал с ног на голову, а фигура отца приняла еще более мрачные черты. Симо не стал отвлекать сына от раздумий и выпил еще вина. Сложно сказать, какого эффекта он ожидал от своего рассказа. Так, у камина, размышляя каждый о своем, они молчали вплоть до наступления утра. Украдкой Симо посматривал на Руперта, на лице которого отражались все его душевные треволнения. Когда же первые лучики солнца озарили кабинет, можно было заметить, что среди седых волос Симо появились темные пряди, а часть морщин и вовсе исчезла. Принц Руперт со страхом в голосе сказал:

— Прадед матери по отцовской линии был братом Эйла Четвертого. И мама умерла в полнолуние от болотной лихорадки…

Симо Коварный с интересом взглянул на сына и одобряюще улыбнулся. Улыбка обнажила ряд молодых, белых как снег зубов.

Над замком, в утренних лучах колыхались траурные флаги.