Анка замер, боясь сделать вдох, крепче прижался к телу брата, холодному и твердому, как доска. Закусил губы, чтобы не закричать, когда рядом по разбухшей от крови земле прочавкали тяжелые сапоги. Хотелось вцепиться в труп Добряка Гана, лежавший сверху, чтобы тот, не приведи Матерь, не сполз. Люди Ольгерда добивали выживших. Где-то вдалеке ржали лошади.

- Куда?! Стоять! Курва!

Зазвенела тетива, раздался крик. Анка не выдержал, вцепился в Добряка Гана, как в родного отца. В каком-то смысле он и стал ему этой ночью вторым отцом. Если бы нищий, умирая, не упал на Анку, закрыв тощего паренька своим рубищем, то безмолвная дева уже забрала его душу в иной мир. Сотни раз они с Кентой смеялись над сумасшедшим и его дырявыми плащами, в которые он кутался даже в жару, распространяя вокруг нестерпимую вонь. Иногда из озорства, пока отец не смотрел, плескали на Гана дерьмом из поганой бочки, а теперь Анка сам готов был завернуться в эти плащи с ног до головы.

Он лежал тихо, слушая, как переругиваются солдаты, и вонзается в мертвые тела сталь. Холодная свернувшаяся кровь падала ему на лицо из широкой раны в груди нищего. Предательский комочек проскользнул в ноздрю, от отвращения Анка едва не закричал, стиснул крепче руку мертвого Кенты и удержался, брат охранял его даже после смерти. И тут случилось страшное, в носу защекотало, Анка не смог сдержать чих. Стихли голоса солдат, даже лошади замолчали на мгновение, достаточное, чтобы Анка услышал треск разрываемой ткани и жадное чавканье, где-то в темноте копье выдернули из тела.

Оскальзываясь в крови и спотыкаясь об изувеченные тела, к парнишке приближались убийцы. Совсем рядом подняли и бросили что-то тяжелое, отшвырнули прочь кусок мяса, еще утром бывший чей-то рукой или ногой. Анка почувствовал, как штаны в паху промокли от горячей мочи. Вот и все, не вернется он уже домой, не расскажет матери о смерти отца и брата, а горожанам о бойне на Медвежьей вые. Вдруг раздался грохот, земля под Анка вздрогнула и застонала, а тело нищего потеплело от жара. Дыхание перехватило. И снова Матерь смилостивилась над ним, напитавшиеся кровью плащи и труп Гана уберегли его от заклятия. Анка слушал, как выли от боли солдаты и радовался их крикам, ненавидел себя за это, ведь отец говорил, что зло нельзя пускать в сердце, ибо оно проглотит его по кусочку, но ничего не мог с собой поделать.

 

Ночь тянулась, крики становились все реже. Смолкли голоса офицеров, отдававших команды, и магов, выкрикивавших заклятия. Стих лязг стали и скрип колес. К рассвету наступила тишина. Но еще несколько часов Анка лежал, дрожа от холода и страха. Вылезти из убежища его заставила мысль о матери.

Паренек уперся руками в тело нищего, но мертвец, дважды сохранивший ему жизнь, теперь будто не хотел его отпускать. Тело было тяжелым и закостеневшим. Наконец Анка удалось чуть сдвинуться в сторону и, отталкиваясь ногами и руками выползти из-под трупа. Он встал на дрожащих ногах и осмотрелся, глаза слезились от яркого полуденного света после царившей под сенью смерти тьмы. Воронье кружило в голубом небе, заслоняя светила. Вокруг лежали тела, сотни, тысячи, изрубленные мечами и секирами, обугленные живым огнем, утыканные стрелами. Покойники пялились в небо пустыми глазницами, безмолвные девы уже забрали их души в иной мир, оставив вместо глаз собственные слезы. Соленые лужицы искрились в солнечных лучах, отчего искаженные муками лица казались живыми. У Добряка Гана и Кенты тоже не было глаз, только слезы серебрились в пустотах. Анку передернуло от одной мысли, что безмолвная дева сидела рядом с ним, оплакивая покойных, а он не заметил ее присутствия и не видел, как она забрала душу брата вместе с его глазами.

Непрошенное пришло воспоминание о пещере под Митрой, где лежали желтоглазые мертвецы.

«Если сейчас страшно то, что будет, когда настанет ночь и придут волки ра-кон-э?», - внутренний голос до боли напоминал голос Кенты. Анка так и слышал, как брат рассказывает об огромных зверях, пожирающих головы павших в бою воинов, отчего их черная шкура покрыта белыми пятнами в форме черепов.

В бою… вот только не было никакого боя, а мертвецы вокруг не были воинами. Отец был золотарем, а Анка с братом помогали ему таскать тяжелые бочки и отвозить в ущелье подальше от города.

Вон тот паренек, вцепившийся в древко копья, торчавшее из живота - воришка, промышлявший на рынках. Здоровяк с обугленной грудью - убийца, бежавший с каторги. Анка видел его прикованным к позорному столбу на городской площади. Нищие, преступники, городская беднота. Однако можно было подумать, что на равнине разыгралась битва, о которой будут слагать песни и легенды. Среди тел торчали древки с изорванными и опаленными знаменами с гербом Митры. На желтом шелке кобра, распустившая капюшон, держала в пасти за хвост скорпиона. Кое-где встречались и зеленые флаги Бресты, лишенные герба. Валялись мечи и стрелы, секиры и щиты. На предплечьях покойников остались желтые и зеленые повязки, как знаки различия армий.

 

Ноги застревали в развороченных грудных клетках, босые ступни цеплялись за сломанные ребра, скользили в холодной крови. Мысли путались, то Анка хотел вернуться, найти брата и отца, вытащить их, вернуть домой. Забывал об этом. Застывал на месте, поражаясь ужасам поля брани. Хуже всего было там, где применяли живой огонь, обволакивающий тело, пробирающийся внутрь, выжигая легкие и самую душу. Безмолвным девам нечего было оплакивать, от людей оставались только смоляные вязкие лужи.

Анка и не заметил, как дошел до опушки. На границе с лесом среди людей лежали мертвые лошади. Из земли и туш торчали древки тяжелых копий. Можно было подумать, что здесь захлебнулась атака конницы. Он обернулся, посмотрел на равнину. Поле боя, отчаянная попытка остановить наступление превосходящей армии. Вот только не было никакого боя.

В лесу тоже были тела, но слезы дев в их глазницах хотя бы не искрились на солнце, создавая иллюзию жизни.

От запаха жареного мяса, который принес с собой ветер, подвело живот. Когда он ел последний раз? Дня три назад? В то утро, когда их забрали и погнали прочь от города, давая немного воды, ровно столько, чтобы хватало сил идти, но не бунтовать.

Анка пошел на запах.

 

***

 

Старуха с растрепанными грязными волосами отрезала от мертвой лошади кусок гнилого мяса. Анка показывал на нее пальцем, смеялся и звал мальчишек посмотреть на спятившую, решившую сожрать падаль. Ему было шесть зим. Тогда он не знал как это - голодать. Когда отец отвесил ему подзатыльник, Анка обиженно заревел, он так и не понял, в чем был неправ. Понял спустя два года, когда в Митру пришел Радтод Безземельный, предложив защиту и торговые соглашения, взамен дани. Взамен свободы. Владыка Ольгерд ответил отказом.

Ольгерд выиграл начавшуюся войну, Радтод бежал, зализывая раны.

Отец вернулся с войны с деревяшкой вместо ноги, никому не нужным калекой, и чтобы прокормить семью подался в золотари. Они с братом, выбиваясь из сил, помогали таскать тяжелые бочки с дерьмом, за плату, которой едва хватало на еду.

В тот же год по вольным городам прошел слух о желтоглазой чародейке, пришедшей однажды ночью в лагерь Радтода. Больше он не проигрывал битв, а население сопротивлявшихся городов вырезал под корень. Теперь никто не называл его Безземельным, теперь Радтода называли императором. Беженцы наполнили Митру, вместе с ними пришли страх, болезни и голод.

Слава о жестокости чародейки саваном лежала на расширяющейся империи. Доходя до самых гор, где жили женщины-воительницы, перекатывала горы и падала в ледяные воды океана. На площадях и рынках шептались о проклятой магии первых из людей, о рве вокруг столицы Радтода, заполненном живыми мертвецами, о младенцах, превращенных в монстров, прямо в материнских утробах.

 

В лесу тел было меньше, все с ярко-желтыми повязками на руках. Некоторые истыканы стрелами с серебристыми перьями, только у лучников города Бресты, подвластного правителю Вестеру, были такие.

Анка шел, пошатываясь от усталости. Ему хотелось домой, драться с Кента за вкусный, такой редкий в их доме, кусок мяса. Мясо, жирное, сочное, шипит на сковороде с золотистым луком. Точно, он шел на запах еды. Анка остановился, осмотрелся. Среди деревьев клубилось и плясало что-то алое.

На широкой поляне, окруженный замаранными грязью знаменами Митры, стоял шатер владыки Ольгерда. Голова самого владыки, нанизанная на копье, пялилась на лес глазницами, сочащимися слезами.

Анка несколько минут смотрел на человека, клявшегося отстоять свободу Митры, татуировки на щеках в виде змей подтверждали, что это именно Ольгерд. Но что-то было не так: дева забрала глаза, смерть исказила черты лица, однако дело было не в только этом. В какой-то момент Анка подумал, что голова на копье не принадлежала владыке. Но он был так измучен голодом и страхом, что размышлять об этом не осталось сил.

Снова запахло жареным мясом. Анка побрел на запах.

За редкой полоской деревьев показались палатки, паренек вышел к разоренному лагерю, где отдыхали солдаты перед битвой. В центре дымилась куча сожженных тел, от которой так сладко пахло жареным мясом. Среди разорванных палаток и остывших углей лежали тела убитых женщин в ярких платьях - шлюх, сопровождавших армию. Вот только, женщины не были шлюхами. Это были жены, дочери и сестры тех, кем сейчас пировали вороны на поле «брани».

Рядом с фуражным фургоном лежала дочка кузнеца - Мила. Разорванное платье, обнажало грудь. Юбки задраны, на бедрах запеклась кровь. На шее чернела широкая полоска от ремня, которым ее задушили.

Страшная догадка пронзила мозг, если забрали Милу, то и мать тоже.

- Мама, - позвал Анка, - мама!

Лес остался безмолвным. Несколько часов Анка бродил по лагерю, заглядывая в мертвые лица, пытаясь найти мать. Иногда ему казалось, что он видит ее платок или платье, но каждый раз обманывался. На некоторых женщинах были янтарные бусы, какие носили только в Бресте.

Оставив попытки найти мать, Анка вернулся к фургонам, рядом с ними валялись растоптанные мешки с хлебом. Парнишка поднял с земли грязный черствый кусок и впился в него зубами. От хлеба пахло гарью и тленом, но он все равно съел его, давясь кашлем и слезами. В одном из фургонов нашелся чудом уцелевший ящик с кувшинами вина. Отец говорил, что вино отбирает волю и разум, превращая человека в животное, и показывал на пьянчуг, спавших в канавах. Сейчас те пьянчуги мертвые лежали рядом с отцом. Не видеть и не понимать — это именно то, чего Анка хотел. Он с жадностью напился из кувшина, свернулся клубочком в глубине фургона и провалился в сон.

 

***

 

Оттарабанили свинку, ха-ха-ха!

Ходить не может Лоли, да-да-да!

 

На улице пьяная солдатня вот уже несколько часов орала песни, им подпевали шлюхи.

Аггер вскрикнула, выгнула спину дугой и обмякла. У девчонки и впрямь был проворный язычок, и она умела доставить удовольствие.

- Вам понравилось, госпожа?

Аггер не ответила, приподнялась, опершись на локти, посмотрела на шлюху. Девчонка, стоя на коленях, низко склонила голову к ее лону. На губах блестела влага, а в глазах плескался страх. Что если она не угодила придворной чародейке Радтода? Люди… такие люди... Аггер кивнула головой на дверь, давая понять, что девушка может идти. Она быстро слезла с кровати, подобрала платье, брошенное на пол среди лепестков роз. Вестер, зная о вкусах Радтода, постарался к их приезду. Если в столице лепестки роз разбрасывали на крыльце борделей, давая клиентам понять, что женщины готовы к приему гостей, то в лучшем и единственном доме для удовольствий Остроги, городка на границе земель Бресты и Митры, все полы были устланы алыми, белыми, желтыми лепестками. Шлюха выскочила за дверь, как ошпаренная. Боялась, что Аггер сдерет с нее кожу заживо или превратит в жабу? Чародейка посмотрела на огромного барса, развалившегося у камина. В тусклом свете, угасавшего пламени, на белоснежной шкуре тлели мареновые пятна. Превратить Аггер могла кого угодно и во что угодно. Но не сегодня.

В дверь осторожно постучали.

- Можешь войти.

В проеме показался слуга.

- Радтод хочет вас видеть.

- Когда-нибудь, - сказала чародейка, вставая с ложа. Слуга нахмурился, он не понял, что чародейка имела в виду.

 

- Глупец не успел ничего понять, как мы смели его жалкое войско, с Ольгердом покончено, к вашему прибытию, Митра раскроет ворота, как наученная плетью девка.

Вестер небрежно развалился в кресле, по его тонким губам скользнула улыбка. Аггер казалось забавным, что кобра была символом Митры, в то время как змея напоминал правитель Бресты.

- Я хочу сам все увидеть, - Радтод глухо застонал, весть о гибели последнего врага не заставила его перестать трахать по-собачьи мальчишку лет восьми, захлебывающегося слезами.

И это человек, которого она сделала императором.

- Что с Ольгердом? - спросила чародейка.

Вестер напрягся, улыбка сошла с его губ. Люди боялись ее, слухи об армиях, обращенных в пыль по одному ее слову, делали свое дело.

- Мертв, - ответил владыка Бресты.

- Маги?

- Увы, чтобы уничтожить всех, мне пришлось пожертвовать собственными, но маги Митры мертвы все до одного. Медвежья выя всего в дне пути отсюда, если выедем утром, к вечеру уже будем там, вы сами все увидите, а через несколько дней, - Вестер выдержал паузу, - Митра у ваших ног.

Мальчик вскрикнул, Радтод удовлетворенно зарычал, оттолкнув ребенка, он встал с колен. Вестер уставился на его окровавленный член, будто никогда в жизни не видел вещи чудесней. На один вздох Аггер показалось, что правитель Бресты поздравит императора с удачным семяизвержением. Вестер снова затараторил:

- Уверен, что горожане будут рады: цветы, ленты, девушки, - он посмотрел на заплаканного ребенка, - мальчики.

Да, Аггер могла превратить кого угодно и во что угодно. Она едва удержалась от того, чтобы не сделать из Вестера змею прямо сейчас. Еще рано, он пока нужен, как нужен и Радтод.

Чародейка посмотрела на увядшие и растоптанные лепестки роз, устилавшие пол. Люди… такие люди...

 

***

 

Анка проснулся от кошмара, в котором бродил среди трупов и искал мать. В фургоне было темно, наружу он вылезал наощупь.

В лесу хрустело и чавкало. Слезы безмолвных дев мерцали под лунными лучами в глазницах мертвецов. Анка подумал было вернуться в фургон, где его хотя бы не увидят твари, пришедшие на пир, но сама мысль о том, чтобы снова прятаться и дрожать от страха, заставила двигаться.

Среди вытоптанной травы блеснула сталь. Анка нагнулся и подобрал брошенный кем-то нож, не весть какая защита, но все же.

Зверье не обращало на него внимания, еды в лесу навалом, а на равнине еще больше. Сердце заныло от мысли, что отец и брат, а возможно и мать, сейчас перевариваются в чьей-то утробе.

- Убью, - прошипел он.

«Ты? Сын золотаря? Пойдешь войной на Вестера?» - внутренний голос больше не напоминал Кенту, это был кто-то другой, ненавидящий и презирающий все, чем был когда-то Анка.

- Убью, - повторил Анка.

Он вытер лицо и уверенно пошел вперед.

Когда перед ним в темноте вспыхнули красные глаза, Анка крепче сжал рукоятку ножа. Шерсть огромного волка мерцала в густой темноте, на шкуре белели очертания черепов. Ра-кон-э, слуги первых из людей. Они вернулись вместе с желтоглазой чародейкой, выползли из дремучих чащ, куда волков загнали после того, как перебили хозяев.

Анка попытался вспомнить, вроде мертвецы на поле боя их законная добыча и живых они не едят, или едят?

Волк склонил голову к земле, поставил лапу на труп, который жрал пока Анка его не потревожил, ощерил клыки и зарычал. Красные глаза горели на морде с отпечатком человеческого черепа, глазницы когда-то сожранного воина приходились на глазницы волка. Анка осторожно отступал в темноту, выставив руку с ножом вперед.

Стоило Анка подумать, что удастся спастись, как волк прыгнул на него. Клыки клацнули совсем близко от щеки. В грудь ударили массивные лапы. Анка вскрикнул, падая, попытался достать волка ножом, но промахнулся. Почувствовал, как плечо обожгло болью, ра-кон-э вцепился в него и затряс головой. Анка закричал, выронил нож. Неожиданно хватка ослабела, послышался хрип, тяжесть с груди пропала. Волк кашлял, хрипел и задыхался где-то в темноте.

- Кровь живых для них яд.

Анка обернулся на голос. Среди деревьев стояла невысокая девушка, в простом белом платье, ее желтые глаза горели в ночной темноте. Послышалось ржание и топот, приближался большой отряд. Анка забыл про боль в плече и про мертвецов вокруг. Это была сама чародейка Радтода.

- Расскажи мне про битву, что была здесь два дня назад, - попросила девушка.

- Не было никакой битвы, - ответил Анка.

 

***

 

Солнечные лучи заскользили по водной глади, сначала верхнее око взглянуло на землю, затем нижнее. Два солнца взошли на небо, возвестив начало нового дня.

Анка плескался в озере, смывая кровь, запах смерти, усталость и страх. Парнишка вдохнул, задержал дыхание и нырнул. Вода сомкнулась над головой, отрезая от утра и лагеря императора Радтода, разбитого на берегу, отрезая от жизни, возвращая в прошлое.

Они отвезли за город и вылили в смердящее ущелье бочки, полные отходов из выгребных ям и возвращались домой. Анка и Кента перебрасывались шутками о вони, которой сами уже не чувствовали, настолько привыкли.

Их остановила стража, не дав въехать в город. Из ворот выходила нестройная колонна мужчин, грязных, всклокоченных, одетых в рубище - нищие, попрошайки, калеки и дурачки. Один юродивый тряс бубном с маленькими ржавыми колокольчиками и напевал себе под нос похабную песенку про желтоглазую чародейку и императора. Колонну конвоировали хмурые солдаты.

Нищие все шли и шли. Анка и не думал, что в городе их столько. За ними потянулись ряды заключенных, гремя кандалами на руках и ногах. Потом пришла очередь обозов с промасленными кожаными тюками. За последним обозом из ворот показалась группа офицеров на поджарых боевых конях. Один из офицеров заметил их телегу, подал знак, и пара солдат подбежала к отцу, велев следовать за удалявшимся обозом. Еще несколько распрягли их лошаденку и погнали вперед. Отец начал было объяснять, что им надо домой, что они не бродяги, не нищие, но его быстро заткнули ударом в лицо.

Им не давали ни еды, ни воды, гнали, как собак подстегивая кнутами. Никто не знал, куда и зачем, ночами на привалах перешептываясь между собой, строили догадки. Владыка Вестер сдал Бресту, присягнул на верность империи, и теперь ничего не удерживало армию Радтода от нападения на Митру. Ждать помощи от Вестанаит, столицы женщин-воительниц не приходилось, те защищали княжества от чудовищ, спускавшихся с гор, и не вмешивались в дела вольных городов. Они остались одни, и тратить продовольствие и воду на отбросы никто не будет. Их не оставят гнить на улицах, распространяя болезни. Выгонят за пределы земель Митры и оставят умирать где-нибудь в лесах. Возможно, это не самый худший вариант. Ведь Радтод не простил Ольгерду поражения, а значит: город не просто сотрут с лица земли, но отдадут на забаву желтоглазой чародейке.

На четвертую ночь они достигли Медвежьей выи, широкой мертвой равнины, разделявшей земли Митры и Бресты. Она осталась еще с битвы первых из людей. Анка заметил межевой столб, подумав о том, что первый раз в жизни он так далеко от дома.

На равнине горели огромные костры, разгоняя тьму, оттуда слышались крики и мольбы. Колонну погнали вперед. Анка схватил за руку Кента. Отец тащился, свесив голову, его разбитое лицо опухло, глаза заплыли, он почти ничего не видел. Зато Анка видел слишком много.

Солдаты со знаками различия Бресты снимали кандалы и тюремные робы с мертвецов, кого-то зарубили мечами, кого-то закололи копьем, несколько тел утыкали стрелами. На трупы надевали доспехи, кольчуги, кожаные штаны, куртки с ржавыми железными пластинами. Щедро пачкали их в крови, повязывали на руках желтые и зеленые лоскуты. Разбрасывали оружие: мечи, ножи, арбалеты, стрелы.

Люди непонимающе оглядывались по сторонам, но продолжали идти, пока кому-то не открылась страшная истина. Из колонны вырвался тощий мужичонка и бросился прочь, далеко он не убежал, в спину вонзился арбалетный болт.

В ночи грянула команда к оружию и их начали убивать. Закованные в латы солдаты Бресты и Митры действовали слаженно, уничтожая сброд, согнанный из обоих городов.

Первым в себя пришел Кента, он крикнул Анке, чтобы тот помог ему увести калеку-отца. Но бежать было некуда. Засвистели стрелы, одна вонзилась в деревяшку, заменявшую отцу ногу, другая прошила насквозь руку Кенты.

Они выскочили в освещенный костром круг, отец почти не видел подбитыми глазами. Он врезался в высокого худого мужчину в зеленом кафтане из набивного бархата. Тут же из темноты десятки рук схватили отца, Кента и Анку, бросили на землю.

- Владыка, вы в порядке?

Анка ушам своим не поверил, сам владыка Вестер расправлялся с безоружными загнанными, как скот, людьми.

Вдалеке, на границе с лесом сияли золотистые зарницы, там использовали магию. Стонали раненые, чавкала разрубаемая железом плоть. Слышались смешки солдат и ржание лошадей.

- Я сам!

Вестер обжег взглядом солдата замахнувшегося окровавленным мечом на отца. Владыка Бресты двигался неслышно, как змея. Казалось, он только взмахнул рукой, как Кента схватился за перерезанное горло, стрела, торчавшая из его руки, не давала зажать рану. Кровь выходила из нее сильными толчками, заливая грудь парнишки и землю вокруг. Анка застыл, глядя, как умирает брат, он хотел кричать, броситься на помощь, но не мог сдвинуться с места. Одноглазый солдат подхватил тело Кенты и отволок от костра куда-то в ночь.

- Сойдет за оруженосца, - сказал Вестер, - найдите подходящие тряпки и переоденьте, того тоже, — он указал кинжалом на Анку.

- Не думаю, что Радтод станет разглядывать тряпье на каждом мертвеце.

К огню подошел невысокий плотный мужчина в коротком плаще, на его щеках чернели татуировки в виде змей. Владыка Ольгерд.

- Мать учит: не оставляй богам то, о чем должен заботиться сам. У нас не будет второй возможности. И не о Радтоде я беспокоюсь, а о желтоглазой сучке. Если она удивиться слишком юным жертвам на поле боя, то и у самой безмолвной девы выпытает, что здесь не так.

- Не удивиться. К утру из Митры пригонят еще людей, трупов будет столько, что каждого разглядеть не хватит и жизни.

- И все же я не хочу рисковать.

Вестер схватил Анка за волосы, отдернул голову назад, открыв горло. Вдруг раздался вопль. Отцу удалось вырваться из рук державших его солдат и завладеть мечом. Старый воин бросился на них, крича, чтобы Анка убегал. Паренек ударил владыку Бресты в пах, как бил слишком сильных противников в уличных драках, и бросился в темноту. Обернувшись на бегу, он увидел, как отца пронзили сразу несколько мечей. Снова засвистели стрелы, Анка почувствовал, как на него падает что-то тяжелое и вонючее, увлекая за собой, на какое-то время потерял сознание, а очнулся, погребенный под трупом Доброго Гана. Рядом лежал Кента, его все-таки переодели в оруженосца.

Все это Анка рассказал желтоглазой чародейке, пока она залечивала рану, оставшуюся от клыков ра-кон-э.

 

***

 

Аггер закрыла глаза, чуть склонила голову и погладила воздух раскрытой ладонью. Сила под ее пальцами струилась и извивалась, тугая и упругая. Если оборванец, найденный в лесу, не врал, то владыки Бресты и Митры очень постарались, создавая иллюзию проигранной битвы. Тысячи тел гнили на равнине.

Радтод ходил срели трупов, напыжившись так, будто сам вел победителей в атаку. Вестер скользил с ним рядом, расписывая подробности. Но чародейку больше интересовало то, что осталось от «магов» Митры. Кровавые брызги, части тел и просто куски разодранного мяса парили над землей в нескольких ярдах. Будто кто-то выплеснул ведро с кровью и потрохами, оставшимися от разделанных поросят. В том, что это были тела магов не было сомнений. Воздух вокруг тел звенел и искрился от силы, высвободившейся при их смерти. Шпионы докладывали о шести магах, преданных Ольгерду, если прибавить тех, что погибли со стороны Бресты, то получалось человек десять.

Слишком много боли и ужаса. Воздух звенел от медного запаха крови. Отголоски рыданий безмолвных дев вторили вороньему граю. Аггер никак не могла сосредоточиться, видения дробились на осколки, рассыпались в прах. Тот, кто приготовил для императора и нее это представление знал, что делает. Увидеть то, что произошло на равнине не получалось.

- Вы их убьете?

- Возможно, - ответила Аггер и открыла глаза. Сын золотаря стоял перед ней, равнодушно глядя на пиршество смерти. Она и забыла, что приказала привести его. Жестом отпустив солдат, приведших парнишку, чародейка спросила:

- Ты не боишься?

Он пожал плечами:

- Ночью боялся, днем боялся. Наверно страха больше не осталось.

- Я спрашивала не про мертвецов.

Анка не ответил на вопрос. Казалось он ушел в себя, с осунувшегося бледного лица, на Аггер смотрели выцветшие глаза старика.

- Я уже видел таких, как вы, в пещере под Митрой.

Аггер взмахнула рукой и с неба попадали мертвые вороны, стало тише.

- Продолжай, - прошептала она.

- Под городом есть система тоннелей. Мы с братом часто спускались туда, если нужно было прочистить трубы, убрать всякий мусор, чтобы дерьмо не полилось на улицы. Они старые и только в центре, где живут богачи, беднякам хватает и выгребных ям, - парнишка замолчал задумавшись. Аггер нетерпеливо щелкнула пальцами у него перед носом.

- А если спуститься глубже, то тоннели переходят в сеть пещер. Я был совсем маленький, а Кента все шутил, что бросит меня там одного и заберет факел. Он… он был веселый, наш Кента. Говорил, что внизу могут быть, эти, ар… рар…, ну, то, что используют маги.

- Артефакты.

- Ага, они. Мол, он найдет один и мы разбогатеем, и больше не придется чистить сортиры. Однажды мы спустились так глубоко, что не могли найти дорогу назад, а пока блуждали, наткнулись на пещеру, и там лежали тела, много, может больше, чем здесь. У них были такие же желтые глаза, как у вас, - парнишка помедлил и добавил, - госпожа.

- Отведи меня в ту пещеру, - сказала Аггер, стараясь скрыть дрожь в голосе.

 

***

 

Митра. Город-памятник, построенный в честь великой битвы посреди неестественной широкой равнины, оставшейся от последнего заклятия, уничтожившего первых из людей, на смену которым пришли просто люди. Равнину, как сложенные «сердечком» ладони, с двух сторон обнимали скалы, делая неприступной. Горные реки питали Митру водой, а плодородные пастбища у предгорий давали пищу. Но главным богатством города были самоцветы, залегавшие в горах.

В город вела одна дорога через укрепленное ущелье. В прежние времена здесь держали годами оборону, пока враг не истощал силы, теряя воинов в бессмысленных атаках. В прежние времена, когда мир считал, что первых из людей больше не осталось. Этим утром в ущелье не было ни одного солдата, укрепления и орудия стояли брошенные.

Радтод ехал впереди отряда, на его лице застыла гримаса мрачного удовлетворения. Вестер суетился рядом, шипя, не умолкая.

Сердце Аггер сжалось от гнева и горечи, когда они выехали на равнину.

Огонь двух светил сползал по крепким высоким стенам и башням дворцов, соревновавшихся высотой со скалами. Ворота стояли нараспашку, их никто не охранял. На улицах царила суета, фасады украшали знамена Радтода и цветочные гирлянды. Разноцветные ленты развевались на ветвях лип, растущих по сторонам дороги, ведущей в центр города. Стоило императору въехать в ворота, как раздался приветственный рев. Женщины в пестрых нарядах махали шарфами, сновали торговцы, выкрикивая названия сладостей, мужчины снимали шляпы и проклиная Ольгерда, славили Радтода.

Паренек, которого Аггер нашла по поле «брани», ехал рядом с ней, опустив голову и по сторонам не смотрел.

Чародейка отрешилась от реальности, нащупала в одном из подвалов крысу и заставила ее побежать в район, где жила городская беднота, смотря на мир глазами зверька. Здесь было тихо и пусто. Анка рассказывал ей про толкучку и суету, царившие на вонючих, залитых помоями и нечистотами улицах. Помои и нечистоты остались, а вот люди пропали. В покосившихся, старых домишках двери стояли нараспашку. В грязи валялись обломки мебели, разбитая посуда, одежда. Виднелись лужи засохшей крови, на стенах кое-где остались багровые отпечатки ладоней. Заглянула Аггер и в дом, где жил Анка. Приоткрытая дверь скрипела на ржавых петлях, внутри царил порядок, мать паренька следила за чистотой, повторяя, что работа отца не повод жить в хлеву. За столом сидела седая женщина, в ее глазницах мерцали слезы, оставленные безмолвной девой.

 

Когда-то, очень давно, и у Аггер был дом и мать, которую убили. Когда-то, очень давно, почти убили и Аггер.

Аггер помнила, как лежала на спине, разглядывая белые хрупкие скелеты летучих мышей, висевшие под каменным сводом. Крошечные клыки, сложенные и раскрытые крылья. Она потянулась к нитям силы и тут же отпрянула. Магию не нужно было нащупывать, когда-то она текла здесь бурным потоком, ныне свернулась злым клубком. Аггер не помнила, кто она и как здесь оказалась, но всем своим существом ощущала силу. Чародейка всмотрелась в пустые алебастровые глазницы черепов. Используя мертвых зверьков как проводников, она нырнула в прошлое.

 

У входа в пещеру стоял маг, пропуская через себя бирюзовые потоки, загоняя в озеро огромного ящера, покрытого прочной металлической чешуей. Голова чудовища запрокинулась к своду, клыки клацнули в пальце от верещавших мышей. Маг ударил потоком голубого огня, оглушив ящера, тот покачнулся и рухнул в воду. Когда тварь достигла дна, течение силы поменялось. Вкрадчивое скользкое поползло новое заклятие, сковывающее, лишающее воли. Мыши запищали, задергались под сводом, пытаясь оторвать лапки от камня, беспокойно забили крыльями. Ящер, упавший на живот, оскалил пасть, заскреб когтями по поросшим водорослями камням на дне озера. Маг уже ушел. Битва была в самом разгаре, ломались и распадались в прах горы, кричали люди и животные.

Ящер принялся рвать зубами собственное тело. Лапы беспомощно скребли по камням, но изогнув длинную шею, он достал не защищенный железной чешуей бок и укусил. Бирюзовая кровь хлынула из раны, отравляя воду. Куски белого мяса падали на дно. Рана становилась шире и глубже. Из нее показалась девушка с желтыми, пылавшими, словно угли глазами. Но заклятие держало крепко, она не могла выбраться.

Мыши умирали еще несколько дней, беспомощно барахтаясь под сводом. Заклятие приковало их к камню, и они не смогли улететь. Тупое равнодушие, перемежаемое вспышками паники. Глухие камни ловили отчаянный писк обезумевших зверьков. Битва снаружи давно стихла, к тому времени, когда в пещере остекленела последняя пара крошечных черных глаз. Но девушка была еще жива, ей не нужен был воздух, чтобы дышать, она была варг`дар`э, чародейкой первых из людей. Неделями она беспомощно царапала мясо зверя, служившего ей панцирем в битве, но теперь ставшего ловушкой, пока сковывающее заклятие набирало силу, отнимая у нее волю к жизни, пока она не погрузилась в сон на грани смерти.

 

Аггер оглянулась по сторонам, она лежала среди выбеленных временем костей ящера. С той битвы прошли века, озеро высохло, заклятие утратило свою силу, освободив ее.

Слабая и беспомощная она выбралась из пещеры, располагавшейся на склоне горы, у ее подножия расстилалась равнина, посреди которой возвышался город людей. Она почувствовала странную, страшную силу глбоко внизу, под землей, но была слишком слаба, чтобы понять, что это. Аггер поклялась, что уничтожит и город, и людей, которые в нем живут, как когда-то люди уничтожили ее народ. Маг, пытавшийся заклявший ее, не был варг`дар`э, он был человеком, одним из тех, кого первые из людей научили использовать чары, одним из тех, кого они считали другом и кто их предал.

 

***

 

Ревела толпа, звенели горны. Женщины бросали под копыта вступившего в город отряда букетики цветов. Радтод ехал на белом жеребце, хмуро глядя на жителей Митры. За императором следовало не более тысячи солдат, почетный эскорт, а не армия. Основные силы остались в Бресте, Радтод воспользовался любезным предложением Вестера, разместить войско на его земле. Солдаты шли, сверкая начищенными латами и разукрашенными ножнами. Казалось, что имперцы хотели сразить жителей города богатством, оружие явно было для парада, а не для боя. Не с кем больше воевать, нечего бояться. Ведь армия Митры гнила на границе с Брестой.

Радтод не замечал торжествующих взглядов, которыми провожали его горожане. Не видел ни лучников, затаившихся в окнах; ни боевых орудий, спрятанных среди украшений на крышах. Не заметил он, как преданный друг империи — Вестер отстал, спешился и юркнул в толпу.

Чародейка нахмурилась, неужели Вестер и правда думал, что сможет обмануть ее? Даже если бы она была настолько же глупа и горда, как Радтод, все равно почувствовала бы опасность или змей надеялся, что будет уже поздно? А раз так, пришла пора действовать, не дожидаясь, когда ловушка захлопнется. Аггер как раз заметила то, что ей было нужно, она окликнула сына золотаря.

 

На площади, где возвышался памятник одному из древних владык, стояла цепь солдат, не давая толпе пройти. Дальше дорога вела во дворец Ольгерда.

Когда Радтод почти достиг дворца, раздался звон боевого рога, толпа еще минуту назад, приветствовавшая императора, схлынула, разбежалась, а на площадь посыпался град стрел и огня.

Имперцы заняли оборону, прикрывая Радтода. Они отступали к дворцу, из которого навстречу им выступили солдаты Митры с самим Ольгердом во главе.

- Сделай что-нибудь! - крикнул Радтод Аггер, доставая из ножен меч. Огромный бриллиант сверкнул на рукояти парадного оружия, никогда не знавшего вкуса крови. Но чародейки рядом не было.

 

***

 

Анка зло посмотрел на чародейку. Имперцы были врагами, убийцами, но и жители Митры ничуть не лучше. Желтоглазая обещала, что поможет ему отомстить, но вместо того, чтобы стереть город с лица земли, захотела спрятаться в туннеле, куда сбрасывали нечистоты.

Она спешилась и приказала ему бросить лошадь, имперцы обходили их, не замечая. Толпа продолжала радостно реветь, не обращая внимания на странное поведение чародейки. Лишь воздух вокруг загустел и зашипел, того и гляди погладит по щеке раздвоенным языком. Взмахом руки, приподняв массивную плиту, закрывавшую вход в туннель для нечистот, Аггер спрыгнула вниз, увлекая Анка за собой. Плита захлопнулась у них над головами.

- Отведи меня в пещеру к желтоглазым трупам, и я отомщу за смерть твоих родных.

Голос чародейки был спокойным и тихим, но желтые глаза пылали ледяной злобой. В туннеле затеплился бледный свет, Анка не видел его источника. Сияние просто разлилось вокруг, выхватив из темноты склизкие булыжники и коричневую вонючую жижу под ногами. Парнишка осмотрелся по сторонам, если они сейчас в центре, значит идти надо на запад, свернуть на восток и там уже спускаться вниз.

Стоило им отойти, как наверху раздался лязг стали, крики и грохот, стены задрожали, по кладке побежали трещины. Анка заметил, как по губам чародейки скользнула едва заметная улыбка.

В туннелях парнишка чувствовал себя, как дома. Он быстро шел вперед, ступая по коварной скользкой жиже, как по твердой земле. Чародейка шла осторожно, то и дело, оскальзываясь и хватаясь за покрытые слизью стены.

 

- Дальше я пойду одна.

Они стояли у входа в большую пещеру, глубоко под городом. Голос Аггер дрожал, а глаза лихорадочно блестели.

- Жди здесь.

Анка сел на землю, прислонившись спиной к холодному своду.

- Ты ведь их всех убьешь? - спросил он.

Чародейка обернулась, посмотрела на него так, будто мысли ее были уже не здесь.

- Люди… Такие люди… - прошептала она в ответ.

 

***

 

Аггер шла сквозь тьму, не замечая слез, стекавших по щекам. За душами варг`дар`э не приходили безмолвные девы, чтобы увести их в иной мир, оставляя в пустых глазницах слезы. Они были первыми из людей, теми, кто не знает смерти.

Темнота под сводами огромной пещеры расступалась перед магией Аггер, но тьма в ее сердце становилась только гуще. Чародейка почувствовала знакомую тяжесть, силу того же самого заклятия, которое сковало ее на века. Тела лежали прямо на камнях, сотни и тысячи, изуродованные заклятиями, обожжённые, лишенные конечностей. С искаженных агонией лиц на чародейку смотрели желтые глаза.

Аггер упала на колени. Состояние, в котором они находились, не было жизнью, но не было и смертью, это было вечное бодрствование во тьме, ужасе и боли.

Лиловое, яростное безумие, пульсирующее, как нарыв — вот какую силу она почувствовала, смотря на город со склона горы. Вот та сила, которая звала ее, пока она стравливала людей друг с другом, заставляя убивать себе подобных, за предательство варг`дар`э. Аггер рассмеялась, ведь даже это заклятие принадлежало первым из людей: сон без сновидений для тех, кто устал от долгой жизни, извращенное и вывернутое магами смертных. Но она бы не призналась и сама себе, что ждала не только, когда ее силы восстановятся, но и питая надежду, что люди изменились, стали лучше, добрее. Не стали, бойня на Медвежьей вые тому подтверждением. Возможно маги и пожертвовали собой, чтобы уничтожить ее, но не бедняки, которых прирезали как скот.

Если бы маг, напавший на нее, был так же искусен, как те, что наслали эти чары, Аггер до сих пор бы лежала среди костей. Вот, что готовили для нее Вестер и Ольгерд. Их тайное оружие, их последняя надежда. Она чувствовала, как сила сочится сквозь камни наверх, подпитывая мага, возможно единственного, оставшегося в живых. Вот зачем была нужна ловушка, не для Радтода, а для нее, чтобы она поверила в поражение Митры, и пришла сюда, в центр города, где еще тлела сила древних чар. Если бы не тот парнишка, она бы попалась в их сети.

Люди… Такие люди...

Она выполнит свое обещание.

 

***

 

Под сводом туннеля раздался низкий гуд, сменившийся звоном разбитого стекла. Анка закрыл уши руками, гул и звон усиливались, нарастали, пока не превратились в высокий крик.

Аггер вышла из пещеры, и, не говоря ни слова, прошла мимо. Анка не решился спросить, что случилось, молча встал и побрел следом.

 

Анка не заметил, куда пропала чародейка, после того, как они поднялись на поверхность, он смотрел на город и не верил своим глазам.

Лучи заходящих светил не скользили по стенам дворцов и лачуг, а прошивали их насквозь, заставляя пламенеть лиловым огнем.

Парнишка до темноты бродил по родному городу. Среди людей, превращенных в стеклянные статуи.

На улице женщина, стоявшая на коленях, протягивала прозрачные руки к быстро темнеющему небу. Мужчина занес ногу, собираясь сделать шаг, на руках у него сосал большой палец малыш, завернутый в хрупкое ломкое покрывало. Девочка вцепилась в плащ старика, опершегося о сломанный посох (осколки валялись рядом). Молодая женщина на сносях, стояла вполоборота к лотку зеленщика, в ее прозрачном животе застыл младенец.

Анка дотронулся до руки девушки, его ровесницы, с забранными в замысловатую прическу волосами, платье хрупкими лиловыми складками облегало тонкий стан. Ее рука была теплой.

Листья на стеклянных деревьях звенели от дуновения ветра. Осколки сломанных ветвей скрипели под ногами.

Брусчатка тоже была оплавленным стеклом. Каждый шаг отдавался звоном или хрустом, кое-где вместо знакомых с детства зданий лежали груды битого стекла.

Дым от очагов ломкими шарами завис над прозрачными лиловыми языками пламени. Женщины готовили. Кузнецы ковали. Торговцы нахваливали товар. Вдали от площади, в уголках, куда не долетал шум битвы, горожане «жили» обычной жизнью.

На центральной улице лежали букетики цветов с обколотыми лепестками. Звенели прозрачные знамена, а горожане застыли, пойманные заклятием во время попытки убежать от сражения.

Стоя на крыльце стеклянного дворца, Ольгерд держал за ломкие волосы голову Радтода, что-то крича застывшим в радостном приветствии солдатам. Вестер задумчиво смотрел на стеклянные трупы под ногами, словно искал тело пропавшей чародейки. За его плечом стоял маг, к его рукам тянулись ломкие тонкие нити.

С каждым шагом в Анка что-то ломалось, трескалось и дробилось на осколки. В бедном районе не было статуй. Парнишка пришел домой, вместо двери у входа лежала куча осколков, он оттолкнул ногой стеклянную крысу, замершую на пороге.

- Мама, - тихо позвал Анка, увидев, женщину, сидевшую за столом. Он подошел ближе, в темноте на лиловом стекле серебрились два ручейка, застывшие слезы безмолвной девы. Анка сел на пол рядом с матерью, он вдруг понял, что глаза у статуй в городе были целы, безмолвные девы не забрали души, наполнив пустоты собственными слезами.