Длинная цепь

Риг привык считать себя человеком умным и рассудительным и всегда знал, что цепь его будет выкована не набегами на берега империи или походами в мертвые земли, но учетными книгами и вежливыми письмами. Не многие северяне были способны понять этот путь. Риг чувствовал их легкое пренебрежение, когда они замечали его на занятиях, среди слабых и калечных, чувствовал их взгляды, когда возвращались они с очередного похода и несли с собой новые шрамы, трофеи, и память по ушедшим. Но это было неважно. Отец всегда говорил, что «умный человек не ходит с топором, он указывает, куда людям с топорами следует идти». А потом отдавал команды, и корабли ворлингов устремлялись к чужим берегам, и уже Риг смотрел на гордых воинов с легкой ухмылкой, стоя по правую руку от отца.

Однако часть его, глупый мальчишка глубоко внутри, все же рвалась вместе с ними. Бороться с бушующим штормом, стоять плечом к плечу под визгливой песней вражеских стрел, делить на всех одну флягу, передавая ее с коротким кивком человеку, что спас тебе жизнь прошлым утром, а потом вернуться домой и выложить к ногам отца богатства, достойные серого Пророка. Умом Риг понимал, как глупо бросаться в бой в попытке первым забраться на каменную стену, особенно когда наградой станет лишь хлопок по плечу от капитана да новое звено в цепи, но сердце его упрямо желало поднять над головой оружие и услышать одобрительный рёв. А когда гнилые люди предложат ему предать отца, капитана, братьев по оружию или сам свой народ, а такое предложение обязательно должно поступить, Риг бы гордо ответил молчанием да плевком под ноги просителям.

Довольно легко быть человеком чести в своем воображении, особенно когда у тебя уже есть все, что тебе нужно. Однако минуло лишь немногим более двух недель с того дня, как его признали взрослым и положили начало его цепи, как Риг уже собирался этой самой честью поступиться.

Он шел ночью, без лампы или факела, крался точно вор, огибая город по широкой дуге и боясь показаться людям на глаза. Было у него предчувствие, что стоит любому достойному человеку взглянуть на него, как тот сразу же все поймет и прочитает в его сердце как в открытой книге весь недостойный замысел. Ночь была тёмная, безлунная, а россыпь звезд попряталась за облаками, и Риг, шагая по неосвещенной земле, то и дело запинался о коряги или проваливался по щиколотку в холодную грязь, пока мокрый майский снег, летящий со стороны моря, налипал на одежду и наваливался тяжестью. Но Риг не роптал и не отворачивал лица от маленькой яркой точки на вершине скалы, воспринимая и темноту, и грязь, и снег как неизбежное и справедливое наказание, как часть сделки, которую он намеревался заключить этой ночью.

Обогнув город, Риг развернулся в сторону прибрежной скалы и направился к ней. Ветер теперь мог действовать в полную силу, бросая хлопья мокрого снега прямо в лицо и без особого труда пробираясь сквозь исхудавший плащ. Было время, когда этот плащ был гордостью Рига. Привезенный с ворейских берегов, он верно был собственностью богатого торговца или даже какого неудачливого князя. Подшитый медвежьим мехом и украшенный серебряной нитью, этот плащ пробуждал зависть даже у чистых сердцем.

Но то было три года назад.

Серебряную нить пришлось вытащить на продажу прошлой весной, а осенью – срезать мех. В следующем году придется продавать сам плащ, и мысль об этом вызывала злость. Этой злостью Риг и грелся.

Ветер меж тем лишь усиливался, словно сам Ветробежник, первый среди всех пустых хвастунов и трусливых беглецов, вдруг заинтересовался людскими делами и решил остановить Рига, но тот лишь упрямо продолжал шагать. В итоге путь его упёрся в маленькую, почти незаметную тропинку, ведущую на вершину прибрежной скалы. Ветер здесь был бессилен, и Риг постоял немного, собираясь с духом, после чего снял рукавицы, растёр онемевшие от холода щёки, поправил пояс, чтобы петля с боевым топором была рядом с рукой, и стал подниматься.

Почти у самой вершины, когда впереди уже стал виден деревянный сруб, и можно было даже различить дрожащую фигуру охранника у двери, ветер вновь набросился на Рига, принося с собой помимо мокрого снега ещё и голоса:

— Довольно, Стрик, открывай! Час уже точно прошёл!

Фигура охранника у двери дёрнулась, послушался громкий стук дерева по дереву.

— Открывай немедленно!

— Убирайся в край! — послышался приглушенный ответ из сруба.

— Я клянусь, если ты сейчас же не выйдешь, я выломаю чертову дверь!

— Делай, как знаешь! Мне всё равно!

Снова стук дерева по дереву.

— Я тебе голову проломлю, Стрик, зарублю как бродячую псину, и никто по тебе не восплачет! Люди меня благодарить будут!

— Иди в край, плешивый! Я сплю!

В этот момент охранник у двери заметил Рига, схватил топор и поднял повыше лампу:

— Стой! Назови себя!

Риг промолчал, не остановился и подошёл ближе. Тусклый свет лампы выхватил из темноты его лицо, и охранник вздохнул, поставил лампу на скамью рядом с дверью, взял вместо неё круглый деревянный щит и его окантовкой снова постучал в дверь.

— Выходи, Стрик, гости пришли! Сын Бъёрга.

Из сруба послышались ругательства, и вскоре дверь распахнулась. Наружу вышел высокий, жилистый человек в грязной, оборванной одежде, взъерошенными, подстриженными кое-как волосами, спутанной бородой и взглядом, затуманенным выпивкой. В руках у Стрика не было оружия, лишь фляга, а на его красном, обветренном и покрытом морщинами да странными пятнами лице кривилась презрительная улыбка. На выходе из сруба Стрик ногой попал в полную жидкой грязи лужу и погрузился в неё по щиколотку, но не придал этому и секунды своего внимания, как, впрочем, и пронизывающему холодному ветру.

— А, сын мертвеца, — Стрик сделал из своей фляги глоток. — Проваливай в край, щенок, или я сломаю тебе лицо.

Риг бросил на пьяницу презрительный взгляд и больше на него не смотрел. Говорили, что когда-то Стрик был славным воином с длинной цепью, но если и так, то те времена прошли задолго до рождения Рига, и от той цепи не осталось и следа. Сейчас Стрик Бездомный был простым бродягой, что большую часть жизни проводил в глубине леса, в полном одиночестве и живя точно дикий зверь. Лишь изредка он наведывался в города за выпивкой или уходил в налёт за еду и дурман с любым, кто будет согласен терпеть его тяжёлый нрав и отвратительный запах.

Другой охранник был не многим лучше. Низкорослый, грузный, седой и с проплешиной – тень былого величия по имени Элоф Солёный, сходивший в такое число налетов, что никто не мог даже встать рядом с ним для сравнения. Вот только Элоф не имел своего клана, не завёл своего дома, не создал семьи, предпочитая всю свою добычу тратить здесь и сейчас. До сих пор люди помнили его пирушки, и после славного застолья говорили, что «посидели до соли», но сам Элоф в итоге всегда оставался один, едва протрезвев отправляясь в новый поход. Когда же годы стали понемногу отрезать по кусочку от его доблести, начал он менять звенья своей цепи сначала на деньги, а позже и на еду и место под крышей. Захаживал он и в их дом, рассказывая Ригу и другим детям ярла бесконечные истории о своих приключениях, и всегда он мог получить горячий обед в их доме, всегда мог рассчитывать на теплую постель и никогда с него не спросили за это ни монеты, ни звена. А теперь он промерзал до костей у тюремного сруба, держа в плену одного из сыновей своего покровителя, и цепь на его шее была лишь о пяти звеньях, держась на верёвке.

Пара бесчестных бездомных, старик да пьяница – вот кого ярл назначил в тюремщики для старшего сына Бъёрга, наречённого Солнцем Севера, и Ригу сложно было даже представить большее оскорбление для их семьи. Должно быть, ярл знатно позабавился этой своей шутке.

Риг не выказал тюремщикам уважения ни словом, ни кивком головы, и уж тем более не протянул им открытой ладони.

— Я за братом пришёл, — сказал он, положив руку на обух своего топора. — Не место сыну Бъёрга на Позорной Скале.

Бездомный Стрик незамысловато выругался, но за оружием тянуться не стал и лишь вновь приложился к фляге, а Элоф нахмурился, опустил свой щит и тяжело вздохнул.

— Твоя правда, не место, но у Бъёрга было два сына, и была дочь, о которой младшему из сыновей тоже не мешало бы помнить и думать. Тебя, парень, могут на каменные ступени поднять уже только за то, что сюда пришёл, да к тому же ночью. А если ещё и оружие с пояса потянешь, то придётся уже ответ железом держать.

Риг злобно зыркнул на плешивого старика. Уж если кому и говорить про ответ железом, то точно не ему, сменявшему честь на миску похлебки. У Рига может и пяти звеньев в цепи пока не было, но она и началась лишь с две недели назад, и он предпочтёт скорее от голода загнуться или промёрзнуть до костей, чем своё единственное звено сменять на что бы то ни было. И в тот момент Риг предпочел бы скорее в поход на мёртвые земли отплыть, чем вести беседы со старым предателем, но другим вариантом был лишь жалкий пьяница, на которого и смотреть было противно. Скрипнув зубами, Риг ответил:

— Если ярлу будет угодно меня спросить, я отвечу. Если потребуется железом, значит железом.

— Большие слова, да мелкий рот, — сказал Стрик, но никто не бросил в его сторону и взгляда.

— Парень, думаешь, многие выйдут уравнять твоё слово? Или тебе просто не терпится дно поцеловать? И кто тогда за твоей сестрой будет присматривать?

Риг дерзко вскинул в голову, посмотрел прямо на старика.

— Меня на Позорной Скале только два человека видели, им и решать.

— Решать будет ярл Торлейф. И тебе не стоит надеяться, что он будет милостив в память о дружбе с твоим отцом.

— Чего стоит дружба Торлейфа я уже видел. Тело отца даже от берега не успели увезти, как он уже занял его место.

Элоф нахмурился, покачал головой.

— Я сделаю вид, что не слышал этих слов. И что не видел тебя этой ночью, если ты сейчас же уйдёшь.

— Можешь донести храбрейшему ярлу Торлейфу и мои слова, и что видел меня, мне всё равно. И я уйду только вместе с братом.

— Так негоже. На твоего брата возложили серьёзные обвинения, он должен ответить. Есть закон.

— Хорош языки чесать, — вновь мешался Стрик, после чего одним мощным глотком опорожнил остатки своей фляги. — Холодно. Драться будем или как?

Левая рука Рига нырнула под плащ, Элоф поднял щит, Стрик ухмыльнулся.

— Или как, — сказал Риг и бросил пьянице маленький холщовый мешок, а когда тот поймал его, все услышали, как внутри звякнули монеты.

Солёный Элоф тяжело вздохнул.

— Парень, ты хоть знаешь, что ты сейчас сделал?

Риг не ответил, смотрел прямо перед собой, крепко сжав зубы.

Стрик тем временем развязал тесёмки на мешочке и высыпал монеты себе на ладонь и, поднеся их почти вплотную к своим мутным глазёнкам, подвёл итог:

— Мелочь одна, и на один славный денёк не хватит.

После этого монеты вернулись в мешочек.

— Больше у нас нет, — тихо сказал Риг. — Если нужно больше, потом я дам больше. Даю слово.

— На край сходи со своим словом. Ему неделя от роду и веса в нём, что у твоих соплей, — Стрик мерзко улыбнулся. — Но добавь к этим монетам свою цепь, и будем в расчёте.

Обоими ладонями Риг рывком накрыл то место на груди, где под одеждой на тонкой верёвке висело его первое звено. А Стрик Бездомный засмеялся противным, лающим смехом, после чего игриво перебросил мешочек с монетками из одно руки в другую, отпихнул Рига со своего пути и стал нетвёрдой походкой спускаться вниз по тропинке. Никакого оружия он с собой не забрал, и, по всей видимости, у грязного бродяги не было даже ржавого ножа.

— Эй, ты куда это собрался, пьянь? — окликнул его Элоф.

— Выпить. Погреться у огня. Пышных девок потискать.

—Ты не можешь уйти! Тебе за стражу было уплачено до утра!

— В край иди, плешивый! Те деньги закончились, — с этими словами Стрик вновь подбросил мешочек с монетками в воздух и поймал другой рукой. — А эти ещё нет.

И он продолжил свой спуск.

— Мерзавец, — пробурчал Элоф. — Бесчестная падаль.

Риг предпочёл промолчать. Он смотрел на плешивую голову старика, на его опущенный щит, на его глаза, совсем не следящие за молодым воином. Это был хороший момент. Вытянуть топор из петли, замахнутся, ударить. Убить. Это не выглядело трудной задачей, если думать об этих действиях по отдельности. Или если не думать о них вообще. Набрать в грудь воздуха и сделать разом, быстро, одним рывком, как в воду прыгнуть с высокой скалы.

Сделав глубокий вдох, Риг потянулся к своему топору.

Выхватил, замахнулся.

Ударил, но лезвие рассекло лишь воздух, и Риг сделал неуклюжий шаг вперёд, прежде чем железная кромка щита Элофа врезалась в его лицо. Бухнувшись на землю спиной, Риг успел лишь поднять гудящую голову, прежде чем получил второй удар, на этот раз каблуком сапога по лбу, и крепко приложился затылком о каменистую землю.

— Ты поставил нас обоих в очень непростое положение, парень, — голос старика был спокойный, даже холодный; словно не человек слова произнес, а кромка льда прохрустела. — Обязательно было доводить до такого? Отпусти топор.

Риг упрямо сжал оружие крепче. После подкупа и попытки бесчестного убийства семейное имя уже не получится замарать такой мелочью, как брошенное оружие, но время разумных поступков закончилось две недели назад. Он с трудом осмысливал происходящее: и то, что он сделал, или точнее попытался сделать, и то, к чему это приведёт всю их семью. Мелькнула даже мысль, что ярл не упустит такого шанса, отправит их всех умирать в объятия вечной зимы, на Белый Край, и от этого стало по-настоящему страшно.

— Я сказал отпустить.

Элоф с силой наступил на руку Рига, и от резкой боли тот все же выронил оружие. Попытался встать, но в итоге заработал лишь ещё один удар кромкой щита и почувствовал, как тёплая кровь стекает по лицу. Увидев, как Элоф поднимает его топор, дернулся встать, но старик держал его крепко.

— Отдай! Это моё! — сказал Риг и мигом устыдился того, как по-детски это прозвучало.

— Глупец. Твой отец всегда с такой широкой улыбкой говорил про твои успехи, считал тебя умным человеком, называл своим преемником, и что в итоге? Обычный мальчишка. Пустая гордость и детские обиды.

— Пустая гордость и детские обиды это всё, что у нас осталось, — Риг оставил попытки подняться, смиренно лёг в грязь. — Спасибо щедрости нового ярла. Но и этого ему было мало, теперь он хочет ещё и жизнь моего брата забрать. Что умного с этим можно сделать?

Элоф вздохнул.

— Преклонить колено, мальчик, вот что ты можешь сделать. Усмирить свою гордость и просто преклонить колено.

— Так, как это сделал ты?

— Как сделали все. Лишь вы с братом уже три года упрямитесь, и вот куда это вас привело. На Позорную Скалу.

— А сам-то ты где, старик? — Риг заставил себя усмехнуться. — Променял свою цепь на монеты, преклонил колено, все сделал по уму, но я смотрю на тебя, смотрю кругом, и вот он ты, на Позорной Скале.

— Не играй со мной словами, парень, это другое. Я не преступал закон.

— Как и человек, что уже две недели гниёт за решёткой в этом срубе позади тебя. Он лишь сделал то, что сделал бы каждый, и все вокруг это знают, но молчат и отводят глаза.

Старый воин убрал ногу с его груди, и Риг приподнялся на руках, замер на мгновение, ожидая удара, а когда его не последовало, сел и грустно усмехнулся. Подняв голову, он посмотрел туда, где в ночной темноте пряталось лицо Элофа Солёного. Старик молчал и, хоть это молчание и действовало Ригу на нервы, он не пытался его прервать, лишь продолжал держать голову поднятой. А потом он услышал, как упал в грязь его топор.

— Вставай, — сказал Элоф, и голос его было едва слышно. — Не дело на холодной земле валяться, так и заболеть недолго.

Риг медленно поднялся, стараясь не смотреть на оставшийся лежать возле его ног топор. Элоф, меж тем, свой топор сунул в петлю и освободившейся рукой погладил седую бороду, после чего повернулся к Ригу спиной. Постояв так мгновение, он неспешно пошёл вниз со скалы.

— По нужде схожу, — сказал он, не оборачиваясь. — В моём возрасте это требует времени, но даже такой бесчестный мерзавец, как Стрик, сможет подержать стражу в одиночестве пока я не вернусь. Полагаюсь на него.

И он начал медленно спускаться, делая каждый свой шаг в темноте с величайшей осторожностью. Риг меж тем медленно встал на ноги, нервно выдохнул, после чего, не сводя взгляда с удаляющейся фигуры, нагнулся за своим топором и вернул его в петлю на поясе. К тому моменту, как широкая фигура Элофа окончательно растворилась в темноте, Риг сумел унять дрожь в руках и вошёл в сруб.

Внутри было гораздо теплее, чем снаружи, но запах еще в дверях заставлял невольно кривить нос. Клетей внутри было всего четыре, и три из них были ожидаемо пустыми – суд на Старой Земле проходил быстро, и хоть закон и устанавливал возможность держать человека на время разбирательств в неволе неделю или даже две в особо сложных случаях, редко какому бедолаге случалось провести за решеткой хотя бы три дня. Однако и редко какой бедолага был костью в горле ярла.

В четвертой клетке же Риг увидел своего брата и в первое мгновение не узнал его.

За две недели своего заключения Кнут сделался грязен и неопрятен, длинные чёрные волосы его были не убраны, борода не вычесана, сам он заметно исхудал. Одежда его, и без того за последние три года повидавшая разное, теперь и вовсе приобрела вид совсем непотребный, больше приличествующий бродяге вроде Стрика, чем благородному воину. И хоть равнитель говорил, что дело вышло непростое, и до суда нужно тщательно проверить множество деталей, только дурак бы не увидел бы руку ярла у него на плече. И задумка их была понятна и очевидна: укротить обвиняемого, трудностями и лишениями сломать его дух, а ежели сломать не выйдет, то на худой конец придать тому вид самый отталкивающий, отвернуть от него взгляды честных людей.

Вот только даже в грязи и обносках взгляд у старшего из наследников Бъёрга оставался всё тем же, и по одному этому взгляду никто бы не принял бы Кнута за оборванца, пьяницу или душегуба, в какие лохмотья его не ряди и каким испытаниям не подвергай его тело. Гордый и несломленный, сидел он прямо, как и подобает сыну севера, и даже после двух недель без нормальной еды, оставался широким в плечах и грозным на вид. Цепь его, о сорока трех звеньях, дважды обернутая вокруг шеи, говорила красноречивее пустых слов.

Было много достойных ворлингов, живущих на Восточном Берегу, и были цепи длиннее, но никто из прославленных героев ранее не имел столько звеньев в свои двадцать пять лет и никто не принимал эту честь с большим достоинством и смирением, чем Кнут. Ни разу, даже в стенах их дома, вдали от чужих глаз и ушей он не возгордился, и если спрашивали его достаточно долго и настойчиво, то отвечал он в итоге коротко и неохотно, что выполнял приказы и вершил должные дела, и на том весь сказ. То был истинный сын Старой Земли, и видеть его за тюремной решёткой было столь же странно, как корабль на вершине горы.

Он засмеялся, когда увидел Рига в дверях, громким и раскатистым смехом, полным жизни и искреннего дружелюбия, и сам Риг не смог сдержать ответной улыбки. Только Кнут мог так смеяться, проведя две недели в тюремном срубе на воде и хлебе.

— Славную шутку ты сотворил, маленький братец, — сказал он, не тратя дыхание на пустые приветствия. — Признаюсь, не ожидал. Принёс мне вина? Или может быть мёда? То-то у ярла будет лицо, когда я хмельным взойду по каменным ступеням. А кто это так благословил твое лицо? Выглядит дюже скверно.

— Солёный Элоф.

— Ха, а я подумал на Бездомного Стрика. Видать у старика ещё довольно соли течёт по венам, и время не выпило всю мощь из его рук. Славно, очень славно.

Риг предпочел не продолжать разговор о своём позоре, поспешил сорвать ключ, висящий на крюке возле двери, после чего направился к клетке. Лицо Кнута мигом утратило задорное веселье, стало серьёзным, острым, точно скальная гряда, о которую ночами разбиваются корабли.

— Тебя здесь быть не должно, маленький братец.

— Тебя тоже.

Риг бросил настороженный взгляд на дверь, но всё было спокойно. Он торопился и не сразу попал ключом в замочную скважину.

— Повороти Риг, повесь ключ на место. Забери меня вся поганая дюжина, я рад тебя видеть, но я никуда с тобой не пойду. Я преступил закон, и я отвечу перед законом.

— Дорогу ярлу ты переступил, а не закон, — Риг дважды провернул ключ в замке и распахнул дверь. — И отвечать будешь перед ярлом, если не поторопишься.

Кнут бросил взгляд на открытую перед ним решётку, потом перевёл взгляд на младшего брата и поднялся, скрестив руки на груди и возвышаясь над ним, точно гора, на добрых полторы головы.

С раздражённым вздохом Риг зашёл ему за спину, попытался сдвинуть с места, но даже две недели в заключении будто бы и капли сил у Кнута не отняли и уж точно не убавили у него упрямства. На мгновение, они словно бы вернулись в детство, когда совсем ещё маленький Риг пытался выйти из дома, а сидящий к нему спиной посреди прохода Кнут делал вид, что не замечает младшего брата и его жалких попыток, пока вся остальная семья надрывалась от смеха.

— Дурак! — крикнул Риг, ударив брата кулаком по могучей спине, после чего на пару мгновений крепко зажмурив глаза и приподнял голову. — Ты что, не понимаешь, что случится утром?

— Утром будет суд.

— Будет представление, а не суд! Они разыграли одно, чтобы запереть тебя здесь, разыграют и другое.

— Есть законы.

— Ярл плевал на законы! Сел на гору из золота и серебра, смотрит на нас сверху вниз; ближе уже к Сонцевору и другим богам, чем к честным людям. И каждый вокруг промолчит и отведёт взгляд в ту сторону, где его монеты прозвенят.

— Закон севера един для всех, Риг. Ты из нас умный, ты сам знаешь. Никто не выше закона, даже ярл. Особенно ярл.

— Дурак!

Риг попытался вытянуть брата за его цепь, точно упрямого пса, но проще было в одиночку протащить корабль по суше.

— Не понимаешь? Ярл боится, что однажды ты по праву достойного потребуешь его место за широким столом, и хочет снять эту длинную цепь с твоей шеи. И сделает это, даже если придётся топор в руки взять, и руки испачкать.

Кнут снова засмеялся, как будто Риг сказал что-то необычайно остроумное, как будто его не казнят после рассвета за выдуманное преступление.

— Не я тревожу его сон по ночам, Риг, иначе не стал бы он ждать столько лет. Чем ему опасен простой воин, что носит ему часть добычи после похода? Что толку ему рубить топор? Нет, Риг, ему нет до меня дела.

Кнут снова сел на свое место, подогнув ноги под себя и не переставая улыбаться.

— Но не прошло и недели с начала твоей цепи, как он стал косо смотреть в нашу сторону, видеть твоё отражение в собственной тени. — Кнут ласково похлопал по плечу брата своей широкой ладонью. — Ты уж не разочаруй его, ладно?

 

Риг вышел из сруба с лицом спокойным, не выражающим каких-либо эмоций, быстрым шагом спустился вниз и двинулся к городу, прочь от Позорной Скалы. Достигнув первых домов, он замедлил шаг и, стараясь не смотреть на людей, которых неведомые, но наверняка не самые благородные причины выгнали на улицы в столь поздний час, двинулся к питейному дому. Тот располагался на главной улице города, неподалеку от порта и имел в высоту аж три этажа, чем и был примечателен в первую очередь. Впрочем, и не зная местоположения, найти его после захода солнца не составляло труда по одному только шуму.

Риг не запомнил дороги до питейного дома, а когда он вошёл, никто не обратил на него внимания. Внутри было жарко и пахло чем-то мятно-острым вперемешку со сладким, а также очень шумно, но то был не лёгкий гомон, привычный для этого места и равномерно размазанный по воздуху от одной стены до другой, но скорее невероятно шумное ядро кутежа в самом центре, со всех сторон окружённое молчанием и тяжелыми взглядами.

Причиной этого необычного смещения оказались две дюжины заморских гостей, что было для этой части Восточного Берега делом необычным самим по себе. Большинство торговцев из империи, Вореи, или Синбхарада редко заплывали севернее Переломного мыса, да и не было у них на это причин. Единственное, что могли иногда искать здесь посланники ворейских князей или рекрутёры императора, так храбрость северных мужей да крепость их клятвенного слова, а этого добра на границе с мёрзлыми пустошами хватало всегда.

Вот только чужаки, что той ночью истребляли медовуху и хмель посреди питейного дома, меньше всего были похожи на вербовщиков. Все они были при оружии и хоть и выглядели все по разному, но непременно вполне грозно и внушительно, что только подчёркивали шрамами или увечья, и никаких сомнений не могло быть в крепости их духа. Но в то же самое время вид они имели все как один довольно причудливый. Разодеты иноземцы были кто во что горазд, напоминая своими одеждами самых диких, самых ярких цветов и ещё более безумных сочетаний экзотических южных птиц, коих Риг видел в своих книгах. Один из иноземцев был полностью лысым, а правая половина его лица по первому взгляду казалась синей из-за многочисленных татуировок. Другой и вовсе оказался серокожим последователем Пророка с самого дальнего юга, но, в отличие от известных представителей своего народа, не имел и намёка на сдержанность, подмигивал дворовым девкам и хохотал во всё горло, показывая абсолютно чёрные зубы. Был среди них и беглый раб из Синбхарада, с огромным клеймом на лбу и вырванными ноздрями, одетый весь в белое и чью голову украшала шляпа с настолько широкими краями, что даже раскинув руки в стороны, у него едва ли бы получилось схватить её противоположные края.

Они расставили столы аккуратным кругом, точно готовясь к осаде, били об пол кувшины с вином, ухватывали в причудливые танцы любых подвернувшихся девок, а также водили с ними хороводы вокруг своего хмурого высокого товарища, горланили песни на пяти разных языках и швыряли направо и налево ворейские монеты, имперские кольца и даже стальные таблички с короткими витиеватыми надписями – слова Пророка, деньги халифата, о которых Риг до этой ночи только читал.

Но более всего в этой шумной братии привлекал внимание мужчина с длинными волосами цвета тёмного пепла и гладко выбритым лицом и который, вопреки остальным своим пёстрым товарищам, был одет исключительно в чёрное. Сидящий посреди импровизированного круга из залитых выпивкой столов, он с лёгкой и задумчивой улыбкой тихо говорил о чём-то молчаливому юноше со слепым взглядом, пока его собственные глаза без остановки, но с вальяжной неспешностью осматривали питейный дом и каждого из его посетителей. Их с Ригом взгляды встретились на пару мгновений, зацепились друг за друга, но Риг прервал это бессмысленное соперничество и двинулся к наливному столу.

За исключением оккупированной иноземцами области в центре, остальная часть питейного дома была по чести распределена среди шести городских кланов, среди которых заметное большинство, конечно же, составляли Лердвинги, клан ярла. Однако на этот раз никому не было дела до старых мелочных ссор, все как один ковыряли хмурыми взглядами шумное застолье иноземцев и явно только ждали повода, чтобы набросится на странную компанию.

Пока Риг шёл к наливному столу, один из иноземцев вскочил на стол вместе со струнным музыкальным инструментом, который Ригу до этого видеть не довелось даже на картинках. Инструмент был сделан из полированного дерева и выглядел довольно изысканно, особенно на контрасте с руками музыканта, покрытые шрамами от жутких ожогов и которые он даже не пытался скрыть, закатав рукава своей красной рубахи до самых локтей. Лихо заломив на затылок край белой шляпы с огромным пером зеленого цвета и пнув ногой мешавшую ему запечённую свиную голову, он побренчал немного, после чего громко объявил на языке империи:

— Песня о любви!

Это заявление было встречено шквалом пьяного одобрения от его товарищей, которое ещё больше возросло, когда наёмник начал петь неожиданно хорошо поставленным голосом, пусть и с небольшой хрипотцой.

 

Знавал я девчонку с Золотых Островов

Красивая – просто нету слов.

Но имела причуду, спала лишь у стенки,

И прижимала к ушкам коленки.

 

Но утром пришла худая весть

Девчонка моя потеряла честь.

Теперь мы, увы, не можем быть вместе.

Поищу своё счастье я в другом месте.

 

Знавал я девчонку из Ворейских лесов.

Дочка купца, знатный улов.

Смеялась громко, заразительным смехом,

И очень богата была своим мехом.

 

Под пение и хохот иноземцев, Ригу удалось добраться до наливного стола, где хозяин смерил нового посетителя хмурым взглядом и демонстративно убрал с глаз два кувшина и бутыль медовухи, после чего скрестил крепкие руки на груди, подперев свою цепь. Денег у Рига не было, и они оба это прекрасно знали. Но был топор, который он после короткого колебания выложил перед хозяином, на что тот ответил вздохом и осуждающе покачал головой. Топор он, тем не менее, взял, взвесил его в руке, потрогал лезвие кончиком пальца, сделал пробный взмах и кивнул, после чего поставил перед Ригом полупустую глиняную бутыль с мутноватой жидкостью и подозрительным осадком на дне.

Певец меж тем уже успел пройтись по серокожим девицам из земель Пророка и диким островитянкам и продолжал веселить товарищей, подбадривающих его хлопками, стуком кружек по столу и выкриками, а некоторые пытались даже подпевать, насколько позволял им талант и опьянение.

 

Знавал я девчонку из Синбхарада

Такой даже мама будет рада.

А еще она шла в подарок с сестрой.

Самое время мне уйти на покой.

 

Но утром пришла худая весть

Девчонка моя потеряла честь.

Теперь мы, увы, не можем быть вместе.

Поищу свое счастье я в другом месте.

 

Певец прижал струны рукой, обвёл слушателей лихим взглядом заговорщика, ухмыльнулся. Товарищи застучали по столам громче прежнего, подбадривая его и требуя продолжения. Лишь двое из них не разделяли общего веселья – слепой юноша и человек в чёрном, который встал со своего места и смерил певца грозным взглядом.

— Финн, — сказал он. — Довольно. Немедленно слезай со стола. Это приказ.

Но названный Финном лишь усмехнулся в ответ и ударил по струнам.

 

Знавал я девчонку со Старой Земли

Она кричать могла до зари.

Но была и преграда для меня, храбреца

Кричала девчонка лишь в доме отца.

 

Никто из ворлингов не стал бросаться угрозами или поднимать крик, но многие мужчины встали со своих мест. В этот момент человек в чёрном в два шага оказался возле Финна и рывком сбросил того на пол. Все замерли, наступила тишина. Финн неспешно поднялся.

— Значит так, да? — спросил он, поставив гитару у стола и поднимая сжатые кулаки. — Ну, давай помахаемся, Ваше Величество.

Человек в чёрном, однако, драться как будто и не собирался, стоял спокойно, глядя на Финна с некоторым спокойным высокомерием.

— Отпусти руки, Финн, — сказал он.

— А ты заставь меня. Ты мне не король, Бродерик, ты мне никто. Своим, так называемым, «рыцарям» приказывай, а я буду делать то, что сам захочу.

Лишь в этот момент Риг понял, кто перед ним.

Перед тем как ответить, Бродерик, Безземельный Король, поднял правую руку и показал Финну тыльную сторону своей ладони со слегка оттопыренным безымянным пальцем, и ещё мгновение назад пышущий гневом наёмник скрипнул зубами и отвёл взгляд.

— Отпусти руки, Финн. Немедленно.

Финн выполнил приказ и в то же мгновение получил мощный удар по лицу. Пошатнулся, но устоял, вытер побежавшую из носа кровь. После второго – сплюнул кровь с разбитой губы. Он стоял ещё некоторое время, держа руки опущенными, не делая никаких попыток защититься, пока Король методично наносил один удар за другим. Наконец он упал.

Ворлинги вернулись на свои места.

Риг со своей стороны оставался безучастен ко всем произошедшим событиям, больше занятый поиском свободного места. Оглядев переполненный зал, он увидел пустой стул лишь возле одного стола, где в поистине гордом одиночестве сидел Вэндаль Златовласый.

Несмотря на то, что Вэндаль был из Лердвингов, сам он сел от них как можно дальше, и никто из его клана, равно как и из какого другого, не искал его общества. В те полгода, что Вэндаль по приказу отца обучал Рига физике и математике, тот прекрасно понял, почему.

С лицом, красивым до такой степени, что это даже вызывало отвращение, он всегда и на всех смотрел так, словно собеседник утомил его ещё до начала беседы, а презрительная ухмылка на его лице появлялась так часто, что вокруг неё уже стали появляться крошечные морщинки, которые, впрочем, необъяснимым образом сделали Вэндаля ещё привлекательнее. Уже не первый год ходили слухи, что его цепь втрое длиннее, чем у ярла, однако проверить это не было никакой возможности, так как все новые звенья Златовласый просто скидывал в массивный кованый сундук у себя дома. На все вопросы он отвечал лишь неизменной ухмылкой, из-за которой так и хотелось выбить ему зубы.

Некоторые время от времени пытаются, зовут Златовласого на круг, но тот раз за разом с раздражающей лёгкостью доказывает всем, что его по праву величают лучшим воином всего Восточного Берега. Никогда при этом он не убивал противника и лишь выставлял того неуклюжим шутом и подвергал унижениям, вырезая на их спинах своё имя или оставляя без штанов. Всеобщая неприязнь самого Вэндаля как будто и не беспокоила, он никогда сам не искал мужского общества, а женщин предпочитал доступных, а ещё лучше оплаченных монетой, хотя наверняка имел бы большой успех и у более достойных особ, пожелай он этот успех иметь.

Когда Риг сел с ним за один стол, Вэндаль смерил его скучающим взглядом и хотел, по всей видимости, что-то сказать, но сразу же передумал и лишь коротко фыркнул. Риг тоже не стал ничего говорить, вытащил пробку из своей бутылки, наполнил до середины стакан и выпил содержимое одним махом. Делая подобное, для мужчины важно удержать спокойное, по возможности даже скучающее выражение лица, и Риг, хоть и с трудом, но преуспел. Однако единственным зрителем был Вэндаль и тот не мог придать Ригу меньшего значения.

— Молодец, — послышался голос позади. — А теперь проваливай, ты занимаешь моё место.

Обернувшись, Риг увидел Стрика с двумя пустыми стаканами в руках и свежим синяком под левым глазом.

— С кем ты успел подраться? — спросил Риг.

— Не твоё дело, сын мертвеца. А тебя кто разукрасил?

Риг дотронулся до верхней губы и почувствовал легкую боль, а посмотрев на палец, увидел на нем капельку крови. Элоф, похоже, постарался на славу.

Стрик засмеялся своим отвратительным лающим смехом и, хлопнув Рига по плечу, взглядом указал на его бутылку.

— Угостишь?

— Нет.

— Ну тогда и убирайся в край.

И с этими словами Стрик схватил его за шиворот и грубо выпихнул со стула, швырнув на грязный пол. После он спокойно уселся на освободившийся стул, развернув его и положив руки на спинку. Риг вскочил на ноги через мгновение, рука его метнулась к петле на поясе, но только для того, чтобы нащупать там пустоту и вызвать новую порцию противного смеха бродяги. Смерив презрительным взглядом это грязное отребье, Риг молча схватил со стола свою бутылку и ушел, услышав за спиной голос Вэндаля:

— Разве ты не должен был до утра охранять его брата?

— Дураки и сами себя неплохо стерегут. А теперь заткнись и налей мне выпить.

Вэндаль засмеялся, а потом сказал что-то ещё, но Риг уже не разобрал его слова.

Усевшись возле двери прямо на пол и чувствуя, как сквозняк пробирает его до самых костей, он сделал большой глоток прямо из горла и закашлялся от горечи. Никто не обратил на него внимание.

В балладах и песнях герои часто искали утешения в вине или медовухе, и в детстве Риг видел в такой печали особую доблесть. Однако сейчас в пьяном гомоне питейного дома и пустоте внутри его сердца он не видел ничего доблестного. Он просто делал глоток, потом другой, и мысли в голове становились медленными, вязкими и было непонятно, как кто-то мог находить в этом утешение.

Новые планы, один глупее другого, всплывали в его одурманенном разуме. Он думал о том, чтобы нанять отряд Безземельного Короля и силой вытащить Кнуда из его плена, с боем прорваться к кораблям, отплыть к родственникам на Западный Берег. Это звучало довольно безумно, но Король имел славу человека, за хорошую цену способного сотворить что угодно. Как человек, заплативший за выпивку топором, хорошую цену Риг позволить не мог. Позже ему пришла в голову идея устроить пожар в городе, воспользоваться суматохой, но пришлось признать – Кнут предпочел бы сгореть заживо, но остаться в проклятой клетке. Была мысль потянуть время, послать письмо за помощью к родне на другой конец Старой Земли, но клан едва ли поднимет знамена ради сухой ветки семейного древа.

Просто череда плохих планов, которые вернее было бы даже назвать фантазиями, как и всегда. Когда брат и сестра решались попробовать его предложения, конец всегда был один – они продавали часть своих вещей, чтобы не поцеловать дно от голода. Просто череда плохих планов. Но они все равно считали его умным, все равно каждый раз верили ему и делали, как он говорит. И теперь Кнут умрёт.

Риг сделал долгий смачный глоток из бутылки и отметил, что противный вкус уже больше не ощущается. Это интересное наблюдение отвлекло его на некоторое время, пока мысли вновь, точно в яму, не скатились к брату и глупым планам его освобождения.

Собственно, план пробраться ночью на Позорную Скалу был ничем не лучше, в тот момент уже можно было это признать. Риг весьма смутно представлял, что делать после того, как брат согласится на своё спасение, и, даже если бы им удалось покинуть город живыми и оторваться от погони, дальнейшие их перспективы выглядели безрадостно. Единственным правдоподобным выходом было бегство в северные пустоши, на Край Мира, но, сказать по чести, даже смерть на плахе выглядела слаще.

Вздохнув, Риг отпихнул в сторону пустую бутылку, пронаблюдав, как она катится к по липкому полу, собирая грязь, пока не увязла полностью, после чего сложил руки на коленях и уронил на них тяжелую голову. С закрытыми глазами питейный дом кружился кругом, но когда Риг ухватился за собственные колени, то стало полегче.

— Кто хочет новую песню? — послышался крик из середины зала.

Множество одобрительных криков пошли в ответ, и вскоре вновь послышалась мелодия струн и песни пьяного наёмника по имени Финн, которому разбитое лицо как будто бы особо и не умерило куража.

 

Я лихой мат-рос.

Я в море вы-рос.

Сбежал в пять лет из дома,

И в море вы-рос.

 

Я вижу восход солнца, о-о-о.

Я вижу восход солнца, о-о-о.

Я вижу восход солнца,

Приходит новый день.

 

Риг встал, направился к выходу, слегка пошатываясь при ходьбе. Все взгляды посетителей вновь были прикованы к наёмникам Короля, и никто не заметил его ухода, ровно как и пропажи с одного из столов куска мяса и одного ножа.

На улице тьма медленно отступала, хотя солнце ещё барахталось где-то в море. Снег по счастью прекратился, но воздух ещё не прогрелся, был всё таким же промерзлым, что на самом деле и к лучшему – прочищало голову.

Запахнув плотнее свой потрепанный плащ, Риг двинулся вверх по улице, и песни наемников становились всё тише.

 

Меня ждут в те-пле.

Я сплясал в пет-ле.

Заснул ночью на вахте,

И сплясал в пет-ле.

 

Я вижу восход солнца, о-о-о.

Я вижу восход солнца, о-о-о.

 

Прохожих в этот час было немного, все они спешили по своим делам, но Ригу казалось, что каждый зацепился за него взглядом, и что если он обернётся, то увидит, как люди смотрят ему в след. Он не оборачивался. Шагал не быстро и не медленно, сдерживал себя, старался не привлекать внимания, и с каждым шагом его оборванный, но сохранивший память о богатстве плащ казался ему всё ярче, всё заметнее, и не было уже никаких сомнений, что этот плащ в итоге его и выдаст. Однако Риг продолжал идти, вверх по улице, всё ближе и ближе к дому ярла.

Как и положено, дом правителя стоял несколько в стороне, обнесённый высоким забором, и на первый взгляд выглядел достойно. Но если присмотреться, можно было заметить, что дерево, из которого построен дом, не местной породы, ручки на дверях отлиты из металла и украшены маленькими, едва заметными узорами, а в окнах второго этажа было видно стекло, которое к тому же было расписное, но заметить это с улицы можно было лишь если взглянуть на него под определённым, не самым удобным, углом.

Окна эти в предрассветный час глядели сверху вниз своей бездонной чернотой, точно живые, вглядываясь в самую душу. Риг этот взгляд проигнорировал, прошёл вдоль забора, прижав руку к лакированному дереву и вырезанным рисункам, повествующим о том, как поганая дюжина заявила права на общее и вознеслась, нарекая себя богами и требуя поклонения. Странный выбор сюжета для забора вокруг дома ярла, особенно для того, что и сам уже на полпути между достойными людьми и богами.

Чувствуя под пальцами фрагменты истории и зазоры между досками, Риг обогнул дом и дошёл до участка с большим чёрным пятном, которое похоже был на глаз и которое немного пугало его в детстве. Аккуратно надавив в этом месте, Риг раздвинул две доски и с трудом протиснулся в получившийся лаз, после чего быстро вернул всё на место. В этот момент у себя за спиной он услышал тихий рык и медленно обернулся, стараясь не делать резких движений.

Огромный сторожевой пёс с большим шрамом прямо посреди морды и без половины левого уха, смотрел на Рига злобным взглядом и скалил огромные зубы с тихим, уверенным рычанием. Верёвка, которой была обмотана его шея и которая крепилась к стене дома за массивное железное кольцо, несколько успокаивала, но выглядела слишком уж тонкой и доверия не внушала.

— Здравствуй, приятель.

Риг присел на корточки, достал кусок мяса из кармана, жестом поманил пса. Тот, не прекращая угрожающе рычать, медленно подошёл, обнюхал сначала руку гостя, потом еду, и одним резким укусом, который едва не стоил Ригу пальцев, схватил угощение.

— Давно не виделись, Нук – Риг почесал массивную голову пса рядом с обрубком уха. — Прости, что так вышло. Как служба?

Пёс, уже успевший разжевать и проглотить мясо, радостно гавкнул и открыл рот и вывалил длинный красный язык, всем своим видом показывая, что не против ещё одного угощения.

— Рад слышать, правда рад. Ты только не шуми, пожалуйста, ладно? Я к твоему хозяину в гости хочу зайти, на минуточку. Хочу сделать сюрприз. Понимаешь?

Нук ответил громким лаем и облизал Ригу лицо.

— Хороший пёс.

Риг почесал густую шерсть на шее животного в том месте, где её обхватывала верёвка, и медленно вытащил спрятанный под плащом нож.

— Кто здесь хороший пёс, Нук? Кто тут хороший пёс?

Нук стал прыгать вокруг Рига, игриво наскакивая и пытаясь повалить на землю, махал обрубком хвоста, а верёвка, за которую он был привязан к дому ярла, была очень длинной и, по всей видимости, нисколько ему не мешала. Он, пожалуй, и не знал даже о её существовании, свободный бежать куда пожелает его душа, покуда только душа его желала бежать не дальше забора. Печальная участь для гордого зверя.

Риг почесал Нука за ухом, взял за шею, и, вздохнув, стал резать верёвку. Работа оказалось не такой и простой, как на первый взгляд, так как верёвка, хоть и тонкая, оказалась весьма прочной и ножу для мяса поддавалась неохотно. Да и сам Нук не облегчал задачу, вертясь как самый настоящий непоседа, периодически делая паузы, чтобы вновь лизнуть Ригу лицо или радостно полаять, рискуя разбудить и привлечь внимание людей внутри дома.

Наконец, успевший вспотеть Риг совладал таки с проклятой верёвкой и улыбнулся Нуку, потрепав того по холке.

— Ты здесь хороший пёс.

Риг поднялся, вернулся обратно к забору, открыл потайной лаз.

— Пошли, приятель. Давай.

Однако Нук не продолжал играть с ним, пытаясь схватить его за ногу, и то ли стащить его сапог, то ли затащить к себе. Риг вырвался и махнул ему рукой.

— До встречи, приятель.

Нук гавкнул ему на прощание.

Снова поднялся ветер и начался дождь, но в этот раз раздражающе мелкий, моросящий и без снега.

Украденный нож Риг сначала хотел вернуть владельцу, потом стал думать, в какое надёжное место его можно спрятать, но в итоге просто выкинул в ближайшие кусты.

Неспешным шагом он дошёл до моря, подставляя хлёсткому ветру лицо и стараясь моргать как можно реже. Море, красное от восходящего солнца, было красивым и равнодушным, неспешно накатывая на каменистый берег с тихим, почти ласковым шипением, чтобы всего лишь через мгновение безропотно отступить, оставив на прощание быстро истлевающую пену.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...