Едва открыв полусонные глаза, она закричала:

– Мама, где Снежок?

– Только что игрался в комнате, дорогая, – отозвалась мать из кухни. – Наверно, выбежал во двор.

– Ему нельзя гулять одному, – рассудительно сказала девочка. – Он еще такой маленький.

Ей было всего восемь лет, но она уже второй год ходила в школу и поэтому считала себя большой. Полная праведного негодования, она обула тапочки и, как была, в ночной рубашке, побежала во двор.

– Айрика, умываться и завтракать! – крикнула мать требовательно.

– Я сейчас, мамочка, – отозвалась она на бегу, – только заберу Снежка.

Беленький пушистый котенок сидел у полуоткрытой двери сарая и пристально разглядывал ползущего в пыли жука. Иногда он пытался потрогать его лапой, но жуку это не нравилось. Он подымался на выпрямленных ногах, надувался и всячески выражал свое недовольство. Котенок пугался, отскакивал и возмущенно мяукал. Это была не то охота, не то игра.

– Вот ты где! – завопила она возмущенно. – А я тебя ищу, ищу. Я из-за тебя даже не умылась, а мама меня ругает, и еще я очень хочу есть…

Она замерла, как будто споткнувшись на слове. Из-за приоткрытой створки двери выдвинулось нечто темное, непонятное и потянулось к котенку. Девочка оцепенела. Она не могла разглядеть, что именно это было, но инстинктивно почувствовала опасность, угрожающую ее любимцу. Когда темное пятно почти коснулось белой шерстки, жук вдруг резво побежал вперед. Котенок бросился за ним. Внезапно они оба остановились. То, что таилось в сарае, снова потянулось к животному. Теперь девочка разглядела, что это. Это была огромная когтистая лапа, что-то среднее между львиной и птичьей, с жуткими длинными когтями, отливающими металлическим блеском. Каждый из этих когтей мог проткнуть котенка насквозь, а вся лапа – накрыть его с головой. В каком-то ступоре Айрика смотрела, как эта ужасная лапа совершенно бесшумно подкрадывается к ее любимцу со спины. Она пришла в себя только, когда когти приподнялись над Снежком, готовя удар.

– А-а-а-а…… – зашлась она истошным воплем, вытаращив глаза и широко раскрыв рот.

Картина изменилась, как по волшебству. Перепуганный котенок подпрыгнул и с жалобным мяуканьем скрылся под крыльцом дома. Жук резво перебежал через двор и исчез в зарослях травы. Лапа тоже исчезла. Наверно, снова спряталась в сарай, но Айрике показалось, что она просто растворилась в воздухе. Как бы там ни было, девочка вышла из оцепенения, резво развернулась на месте и опрометью бросилась в дом. Встревоженные родители уже выскочили ей навстречу.

– Что случилось, солнышко? – мать схватила ее в охапку и крепко прижала к себе. – Почему ты так закричала?

– Там Снежок… он сидел возле сарая и играл с большим жуком… – она торопилась рассказать. – А потом… – она замолкла и задумалась.

– Что потом? Почему ты кричала? Тебя кто-то напугал?

– Да, – с трудом выдавила девочка. – Я испугалась, что жук его укусит… я закричала… и они разбежались… – она опустила глаза. Ее всегда учили, что врать нехорошо. Почему она не сказала правду, она и сама не знала.

– Маленькая глупышка, – отец ласково погладил ее по голове, – не стоило так пугаться. Что может сделать жук котенку? Разве что за нос укусить.

Он засмеялся, забрал дочку из рук жены и внес ее в дом.

Сегодня было воскресенье. Не нужно идти в школу, можно гулять весь день, заниматься тем, что хочешь, или вообще ничего не делать. Но маленькая Айрика слыла весьма деятельной натурой. Ей не сиделось в доме, да еще в такую чудесную, как на заказ, солнечную погоду. К тому же утреннее происшествие по-прежнему занимало ее мысли. Ее словно магнитом тянуло к сараю. Поэтому, позавтракав, она привела себя в порядок и снова выскочила из дома. Снежок сидел у крыльца и умывался, но она даже не обратила на него внимания. Все ее мысли занимала таинственная лапа. Вообще-то сараев на подворье было целых три: два добротных кирпичных и один, самый дальний, – деревянный. Вот к нему-то и направилась девочка, сгорая от любопытства. Главное, чтобы не увидели родители, иначе как потом объяснить интерес именно к этому старому сараю, который отец все никак не снесет, хотя очень давно собирается это сделать. Подойдя к двери, девочка остановилась и глубоко вздохнула. Несмотря на любопытство, ей было страшновато. Оглянувшись, она заметила суковатую палку, валявшуюся на земле, и тут же ее подобрала. Импровизированное оружие придало ей уверенности, и она тихонечко начала приоткрывать противно заскрипевшую дверь.

Внутри было довольно темно. Правда, через прохудившуюся крышу падали тонюсенькие солнечные лучики, сплетаясь в мистические сети, и ветхое строение казалось старинным замком, затканным золотой паутиной. Но по углам этого замка таились тени, скрывая в своей глубине таинственное Нечто, пугая и притягивая одновременно. Айрика зашла внутрь, оставив дверь приоткрытой. Сделав несколько шагов, она остановилась, напряженно вглядываясь в полумрак. Было тихо, но как-то слишком тихо, и ее это настораживало. В голове даже промелькнула мысль повернуть назад, но природное упрямство и любознательность одержали верх. Крепче сжав сук, девочка нахмурила бровки и шагнула вперед. В дальнем углу раздался шорох и звук, как будто недовольно заворчала собака. Айрика уставилась туда перепуганными глазами, пытаясь разглядеть хоть что-то. То, что она смогла разглядеть, ей совсем не понравилось: на фоне темных стен чернела огромная бесформенная тень.

– Я тебя не боюсь! – храбро произнесла девочка фразу-заклинание и, подняв палку, сделала еще один маленький шажок вперед.

– Закрой дверь! – внезапно рявкнул низкий клекочущий голос.

Вскрикнув, а вернее, пискнув от ужаса, она выронила импровизированную дубинку и повернулась к двери, чтобы убежать, но, запутавшись в собственных ногах, шлепнулась на утоптанный земляной пол. Горло перехватило, так что ни кричать, ни плакать она не могла. Сжавшись в комок, Айрика закрыла глаза и замерла. Так прошло несколько минут. Было по-прежнему тихо, и она разлепила крепко сжатые веки, чтобы посмотреть, что делается. На нее с очень близкого расстояния, почти в упор, недобро смотрел огромный янтарный глаз.

– Ой, мамочка… – прошептала Айрика. В этот момент она вспомнила, что ей всего восемь лет, и скривилась, чтобы зареветь от страха.

– Не вздумай! – сказал глаз голосом, от которого у нее мгновенно высохли так и не начавшиеся слезы.

Внезапно страшное око моргнуло и отодвинулось. Теперь она видела, что существо огромно и на его круглой голове, кроме двух выпуклых янтарных глаз, имеется еще и крепкий клюв, напоминающий орлиный. Оно нависало над ней, мрачно рассматривая и периодически поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Замерев на полу, Айрика боялась лишний раз вздохнуть. Наконец чудовище хмыкнуло и отошло. Девочка по-прежнему лежала не шевелясь. На утоптанной земле было холодно, к тому же дуло от двери, но ей даже не пришло в голову приподняться и сесть или, тем более, встать на ноги.

– Глупый человеческий детеныш, – пробурчал монстр. – Долго ты еще будешь валяться, как куча тряпок?

Айрика тихонечко села, стараясь не делать лишних движений. Теперь она могла видеть, что, несмотря на явно выраженные в облике зверя птичьи черты, тело его совсем другое. Ее глаза уже привыкли к полумраку, и она угадывала в очертаниях чудовища массивный торс и четыре мощные конечности. Одна из них попала в полосу солнечного света, и Айрика в ужасе прикипела к ней взглядом: это была та самая огромная лапа со стальными когтями. Расхаживая по полу туда-сюда, монстр издавал странный прерывистый шуршащий звук. При этом почему-то, поворачиваясь к девочке одним боком, он казался ей выше, поворачиваясь другим – шире. В этом было какое-то странное несоответствие, но какое – она своим детским, хоть и пытливым, умишком никак не могла понять. Скорчившись на полу, она интуитивно чувствовала, какая мощь, сила, злоба находится рядом с ней.

Внезапно он перестал расхаживать и остановился перед ней так резко, что она снова пискнула от ужаса. Клюв навис над ее головой, а глаз снова приблизился, смотря в упор.

– И что ты тут делаешь? – проклокотал он хрипло. – Чего тебя сюда занесло?

От возмущения у Айрики прорезался голос.

– Я здесь живу! С мамой, папой и Снежком. А ты чего тут делаешь, в нашем сарае?

Он отодвинулся, задумчиво наклонив голову набок. Глаз моргнул.

– Так чего ты тут делаешь? – храбро повторила она.

– Да уж точно не живу, – язвительно отозвался он и, развернувшись, ушел в темноту.

Она вздохнула посвободнее. Ее радовали эфемерные солнечные зайчики, толпящиеся в пыльном пространстве сарая. Это обычное повседневное явление каким-то образом придавало ей силы в борьбе со страхом. Однако, когда из глубины сарая, словно в ответ на ее робкое движение, раздалось предостерегающее рычание, девочка снова сжалась в комочек.

– Ну, можно я встану? – прохныкала она. – Здесь так холодно. Я простужусь, а мама потом будет меня ругать.

– Ладно, – милостиво прошипел он издали. – Но сядь так, чтоб я тебя видел.

Она медленно поднялась и взгромоздилась на маленький колченогий стульчик, который был помещен в сарай, когда ей исполнилось три года и он стал ей мал.

– Кто такой Снежок? – внезапно раздалось из темноты.

Айрика подалась вперед, чуть не свалившись со стульчика, и с возмущением вперилась глазами в дальний угол.

– Мой котенок, которого ты хотел пристукнуть своей ужасной лапой, – сказала она сердито. – И зачем тебе это понадобилось, а?

– Я хотел есть, – миролюбиво пророкотало чудовище.

– Стыдно обижать маленьких, – рассудительно произнесла она.

– Ты права, – глубокомысленно отозвался он и, когда она закивала, продолжил: – Ты права, он действительно маленький. Слишком маленький, просто мелочь. Мне таких нужно было бы штук двадцать-тридцать.

У Айрики просто не хватило слов на ответ, и она только шумно зашмыгала носом.

– Ой, только не реви, – презрительно буркнул он. – Обещаю больше не трогать твоего котенка, хотя есть я хочу все сильнее и сильнее.

– А что ты любишь есть? – полюбопыствовала она.

– Глупых маленьких девчонок, задающих дурацкие вопросы, – проворчало чудовище и, заметив ее округлившиеся глаза, тут же добавил: – Мясо, конечно. Лучше всего овцу или козу. Есть тут у вас поблизости стада?

– Е-есть, - неуверенно протянула она. – Там, у подножия хребта, где стоят две соседские фермы. Но туда далеко идти… а машину ты вряд ли водишь, – тут же мстительно добавила она.

– Не знаю, что ты имела в виду, но большие расстояния мне действительно сейчас не под силу, – вздохнул он. – Крыло еще болит и, когда заживет, даже не знаю. А пешком ходить в незнакомом мире, даже ночью, я не рискну.

– Крыло? – недоверчиво переспросила девочка. – Ты что, с крыльями?

– А ты невнимательна, – хмыкнул он. – Такие невнимательные вряд ли долго живут, даже в твоем, относительно благоустроенном и спокойном мире.

– А у тебя что, другой? – засмеялась она.

Одним прыжком он оказался возле нее, так что со страху она все-таки свалилась со стульчика прямо ему под ноги. Огромная лапа фантастически осторожно, почти нежно, зацепила когтем за поясок платья и поставила девочку на ноги. Он низко опустил голову, чтобы их глаза оказались примерно на одном уровне.

– Глупый человеческий детеныш, – укоризненно произнес он шелестящим шепотом, – неужели ты до сих пор не поняла, что я не из вашего мира?

– А откуда ты? – так же шепотом спросила девочка, с трудом разлепив пересохшие губы.

– Из своего мира, конечно, – сердито рыкнул он, отворачиваясь. – Только не спрашивай меня, где это. Я и сам не знаю, как я здесь очутился. Если бы не Провал…

Он снова ушел в глубину сарая, в темноту. Только тут, ошарашенно глядя ему вслед, Айрика поняла, что шуршащий звук издает волочащееся по земле крыло, которое монстр периодически пытался приподнять. Второе крыло уютным холмиком устроилось на спине, вот отчего с той стороны он казался выше.

– А когда ты будешь возвращаться домой? – спросила Айрика, с трудом оторвав взгляд от волочащегося крыла.

– Спроси лучше, как? – буркнул он издали. – И я отвечу: не знаю.

– Ты что, так и будешь сидеть в нашем сарае? – обрадовалась она. – Тогда я расскажу девочкам в школе, что у меня в сарае кто-то есть. Ведь ни у кого ничего такого нет, а у меня…

Она не успела договорить. Удар жестким крылом сбил ее на землю, и над ней нависла черная, гневно сопящая громада. Злобно щелкнул клюв, янтарный глаз налился кровью.

– Ты никому ничего не скажешь, глупая девчонка! – прорычал низкий клокочущий голос. – Иначе я прямо сейчас раздеру тебя на куски, каждый из которых будет меньше, чем твой Снежок.

В этот момент он был очень страшен. Она не выдержала и заплакала, тоненько и жалобно.

– Заткнись! – мрачно посоветовал он, отходя. – Если не будешь глупить, с тобой ничего не случится. Хотя я и терпеть не могу людей.

– А… а за что? – выдавила девочка, всхлипывая.

– А они нас за что не любят? – вскинулся он. – В моем мире тоже существуют такие, как ты, люди. Недалеко от того места, где я живу, есть их поселение. Каждый раз, когда я пролетаю поблизости, они кричат и бросают в меня камни или даже стреляют из луков. Чем я их обидел? Я за всю жизнь не тронул ни одного человека, хотя, клянусь Провалом, в последнее время мне все больше хочется загрызть хоть одного из них. Возможно, тогда другие не будут приходить к моей пещере и пытаться меня убить. Почему они охотятся на меня и моих собратьев? Да, мы питаемся овцами и козами из их стад, но ведь стада эти так многочисленны. Тьфу ты… – он вдруг запнулся, – лучше б я не говорил о еде. В брюхе уже урчит.

Айрика шмыгнула носом.

– А у нас в подвале есть мясо. Папа покупает его раз в неделю у тех соседей, ну, которые с дальних ферм.

– Мне-то что с этого? – сердито отозвался он. – Я никуда не могу выйти из этого темного сарая. В вашем мире таких, как я, нет. По опыту знаю: все незнакомое люди сначала пытаются уничтожить, потом начинают разбираться.

– А давай я тебе принесу, – выпалила она, радуясь мысли, что может чем-то помочь попавшему в беду существу. Ее всегда учили, что надо помогать другим.

– Ты? – хмыкнул он недоверчиво. – Да разве у тебя получится?

– Конечно, получится! – подскочила девочка с земли. – Только не сейчас, а ночью, когда все заснут. Я знаю, где мама вешает ключи от подвала. Зайду, возьму мясо, потом тихонечко повешу ключи на место. Никто и не заметит.

Чудовище молчало.

– Не нравится? – упавшим голосом осведомилась Айрика. – Ты мне не веришь, да?

– Ладно, попробуй, – сказал он, вздохнув. – Я просто вынужден тебе верить.

– Тогда… тогда я сейчас пойду? – несмело пролепетала девочка.

– Иди, – отозвался он глухо из темноты.

Дойдя до двери сарая, она остановилась и обернулась.

– А как тебя зовут?

– Руфус.

– А меня Айрика. Я приду вечером, обязательно, вот увидишь.

Он промолчал, и она, не дождавшись ответа, через несколько секунд неслышно выскользнула за двери.

А день, как нарочно, тянулся бесконечно долго. Порой Айрике казалось, что вечер никогда не наступит, что стрелки на больших часах в гостиной, на которые она исподтишка посматривала каждые несколько минут, просто стоят на месте, прилипнув к циферблату, как муха к липкой ленте. Иногда ей хотелось, подставив табурет, залезть наверх и перевести эти противные стрелки на много-много кругов вперед. Но… Она была уже достаточно большой, чтобы понимать, что от этого на дворе не стемнеет и никто не пойдет спать, а значит, она не сможет взять ключи от подвала и помочь тому, кто вынужден сидеть в их старом сарае, как в клетке, темной и пыльной, и, к тому же, умирать от голода.

– Ты сегодня сама себя переплюнула, – укоризненно сказал ей отец после обеда. – Ты и так всегда на месте не усидишь, а сегодня просто настоящая егоза. Что случилось-то, дочурка?

– Ничего, папочка, – выпалила она и умчалась к себе в комнату, чтобы отец не увидел, как алеют ее щеки от вранья. Ох, как ей все хотелось рассказать родителям… но страх навредить тому, кто был в сарае, оказался сильнее.

 

«…все незнакомое люди сначала пытаются уничтожить, потом начинают разбираться…»

 

Девочка совсем не хотела, чтобы с ее таинственным незнакомцем начали «разбираться». Она не до конца понимала смысл этого выражения, но, судя по интонации, ничего хорошего для него это не означало.

Вечер все-таки наступил.

– Сегодня я иду спать рано, – заглянув на кухню, где сидели родители, предупредила Айрика.

– Ты не заболела? – тут же встрепенулась мать и потянулась рукой к лобику дочери.

– Да нет, ма-ам, – увернулась та. – Просто я еще почитаю перед сном.

– Не больше получаса! – мгновенно отозвался отец строгим голосом.

Девочка сделала огорченный вид, надула губы и, пожелав спокойной ночи, чинно удалилась. Родители недоуменно переглядывались.

Айрика еще долго крутилась в постели, ожидая, когда в доме станет совсем тихо и темно. В процессе долгого ожидания у нее даже начали слипаться глаза. Откуда-то возник Снежок, прыгнул на кровать, потоптался по одеялу и наконец улегся у маленькой хозяйки в ногах. Его мягкие лапки немножко прогнали сон, за что девочка благодарно чмокнула его в нос и легко соскользнула на пол. Даже не переодевшись в платье, – а зачем? ночи в сентябре еще теплые, – прямо в ночной рубашке, она впрыгнула в тапочки, на цыпочках прокралась в кухню, тихонько сняла с гвоздя тяжелую связку ключей и, стараясь ею не звякать, побежала к входной двери. Двигаясь мимо спальни родителей, она почти перестала дышать и крепко прижала ключи к себе. Входная дверь даже не скрипнула (отец всегда следил за петлями), и она наконец-то очутилась снаружи.

Подвал за домом был тоже старым, но добротным, без малейших признаков упадка. Его цементные стены глубоко уходили в землю, и поэтому вниз вела длинная крутая лестница. Земляной пол был утоптан до блеска и состояния асфальта. Ровными рядами вздымались полки со стеклянными банками: варенья, соленья, маринады, еще какие-то запасы на зиму, которыми так любила заниматься мама. Пробираясь между рядами, девочка облизывалась, вспоминая свое любимое клубничное варенье. Впрочем, вишневое она тоже любила. И крыжовниковое… или крыжовничье? интересно, как правильно?… Ай, неважно, решила Айрика в конце концов, лишь бы мама наготовила его побольше. Отдельно в стороне стояли огромные бочки, в которых хранилось вино. Вернее, вина, потому что в процессе их приготовления отец использовал разные сорта винограда из своего виноградника на дальнем склоне горы. Бочки высились у стены, мимо которой Айрика прошла с гордо поднятой головой: вино ее не интересовало. А вот то, что ее интересовало, находилось в самом конце помещения – небольшой холодильник с подвешенными на крюках кусками мяса. Дверь закрывалась очень плотно, как притертая пробка в бутылке, и поэтому практически никогда не запиралась. Вот и сейчас, с усилием потянув за ручку, Айрика почувствовала, как тяжелая створка подалась ей навстречу. Однако из-за нее потянуло таким холодом, что маленькая фигурка, съежившись, отскочила в сторону и стала усиленно хукать в ладошки. Н-да, об этом она как-то не подумала. Чтобы стащить с крюка даже самый маленький и легкий (если это слово применимо к замороженному мясу) кусок, придется некоторое время провести в холоде, только в рубашонке и тапочках. Ой-ой… Айрика приуныла. Однако мысль о голодном несчастном чудовище в старом сарае придало ей сил. Вздохнув, девочка сжала зубы и переступила порог холодильника. Включив свет, она несколько минут бродила по помещению, выбирая тушку поменьше. Как назло, ей попадались только большие куски, некоторые больше ее самой. Она дрожала и стучала зубами от холода. Наконец ей повезло: в дальнем углу обнаружилось то, что нужно. Специальным шестом, приложив немалые усилия, девочка сняла тушку с крюка и торжественно, как маленький трудолюбивый муравей, потащила свою добычу к выходу, а оттуда – к входной лестнице. Прикрыв дверцу холодильника и прилежно выключив по пути следования все лампочки, Айрика доволокла нелегкую ношу до ступенек и, решив минутку передохнуть, подняла глаза. Дверь погреба, специально оставленная полуоткрытой, впускала на верхние ступеньки угловато-ломаное пятно лунного света. И в этом жирно–желтом, как старое масло, свете сидела и нагло взирала на девочку огромная толстая крыса.

Все соседи в округе называли дочку четы Рир сорвиголовой. Сама же Айрика скромно считала себя просто смелой. Она не боялась ни темноты, ни грозы, не боялась драться с мальчишками, лазить в пещеры, отходить далеко от дома, оставаться в комнате одна. Она не боялась жуков, гусениц, летучих мышей, а простые мыши ее даже умиляли черными бусинками глаз и потешно подрагивающими усиками на кончике длинного носа. Но крыс Айрика боялась до смерти. Вот и сейчас она застыла на месте, вытаращив глаза, а дрожащие губы пытались жалобно выговорить «Мама!».

Крыса не торопилась. Пошевелив носом, она спустилась на одну ступеньку. Айрика непослушными ногами сделала шажок назад. Тяжелый кусок мороженого мяса со стуком – «Бум! Бум!» – выпал из разом ослабевших рук. «Клик–клак», – отозвалось странное эхо где–то вверху, и в погребе стало темно. Взвизгнула крыса и сразу же замолкла. Через секунду темнота задвигалась, и в свете масляного лунного пятна Айрика увидела огромную голову и огромную лапу. Туловище монстра оставалось во дворе: втиснуться в узкий проем двери он не смог бы при всем желании. Поднеся лапу к глазам, Руфус мрачно рассматривал наколотую на один из ужасных когтей крысу. Потом раскрыл клюв и сделал резкое движение лапой.

– Фи–и, – скривилась девочка. Ее чуть не стошнило.

– Ты долго копалась, – пробурчал ее новый знакомый. – Я уже готов есть даже такую мелочь. Эх, еще бы их штук двадцать, а лучше тридцать.

– А вот это ты разве есть не будешь? – Айрика победно приподняла замороженный окорок.

Он клацнул клювом, янтарные глаза сверкнули.

– Давай его сюда!

Пыхтя, Айрика выволокла мясо на верхнюю ступеньку, откуда оно мгновенно было вытащено во двор. Закрывая погреб, она уже не увидела ни Руфуса, ни окорока. Все так же осторожничая, девочка отнесла ключи на место и снова побежала в старый сарай. Там была темень кромешная, но из дальнего угла доносились чавканье и хруст, и Айрика побрела туда, поминутно на что–то натыкаясь.

– Хочешь, чтоб я поделился? – добродушно проворчал он.

– Я не ем мороженое мясо, – ответила она серьезно. – Я ем просто мороженое. А вообще я пришла, чтобы сказать тебе спасибо за то, что спас меня от крысы. Я их так боюсь, – плаксиво закончила она.

– Говорю ж, долго копалась, – буркнул монстр. – А я был голодный.

– А я думаю, ты так сделал потому, что ты добрый, – возразила девочка. – Ты за меня беспокоился, разве нет?

– Ну, может, совсем немного, – признался он сквозь зубы. – Ты ведь такая еще маленькая, а ваш мир, я чувствую, совсем не так безопасен, как мне вначале показалось. Слушай, – встрепенулся он, – а тебя искать не будут? Все-таки ночь. Иди-ка спать. Не хватало еще, чтобы сюда понабегали люди.

– А тут людей нет, – простодушно возразила девочка. – Только мои родители. Но они спят. И мама спит, и папа, и даже Снежок. И я немножко захотела, – тихо призналась она. – Наверно, я сейчас пойду посплю, а то мне завтра в школу. Но я днем опять к тебе приду. Хочешь? Чтоб тебе не скучно было.

– Да уж. С тобой точно скучать не придется, – пробурчал Руфус, занимаясь мороженым окороком. – Ладно. Иди уж, только шуми поменьше.

Вздохнув («вот грубиян!»), Айрика поплелась к выходу. Глаза у нее уже начинали слипаться.

– Эй! – от тихого, но грозного рыка она замерла на месте и, умирая от страха, оглянулась. Привстав на передних лапах, он смотрел на нее хмуро и недоверчиво, и это было заметно даже во мраке сарая.

– Не вздумай кому–то рассказать обо мне! Ни в своей школе, ни родителям. А то я тебя съем! – и в подтверждение своих слов он яростно клацнул клювом со звуком захлопнувшегося стального капкана.

– Я–а–а... никому... – пролепетала Айрика.

– Тогда иди, – почти спокойно произнесло чудовище и снова улеглось в углу, завернувшись в крылья и практически слившись с темнотой.

Утром, перед школой, Айрика так и не успела заглянуть в сарай. Отец торопился в город по каким–то срочным делам и постоянно поторапливал дочку, которую собирался сам доставить в школу, не дожидаясь школьного автобуса. Так что, семеня и подпрыгивая, чтобы успеть за размашистыми отцовскими шагами, девочке удалось только украдкой пару раз оглянуться на знакомую дверь. Утро было солнечным и тихим, и возле старого сарая тоже было все тихо, и ничто не указывало на то, что там, в пыльном сумраке, средь хлама и паутины, есть… кто–то.

На уроках она еле высидела, не слушая и не слыша того, что объясняли учителя. На переменках пришлось скрываться от лучших подружек, потому что Айрика понимала: стоить принять таинственный вид – и начнутся расспросы любопытных девчонок, а стоит открыть рот – и тайна вылетит из него со скоростью пулеметной речи, которой так славилась дочка Риров. Но ей по–прежнему совсем не хотелось, чтобы с ее новым знакомым «разбирались».

«Я ведь еще и сама ни в чем не разобралась, а я должна быть первой», – думала она рассудительно, и эта мысль, показавшаяся ей справедливой, немножко ее успокоила. Но в школьный автобус, после занятий развозивший детей по фермам, она влетела раньше всех и заняла место у второго от входа окна по правую руку, чтобы все видеть и сразу же бежать к дому, как только откроются двери.

Автобус, быстро двигающийся по главному шоссе, притормозил на перекрестке с грунтовой дорогой, по которой сто метров – и вот они, ворота родной фермы. Айрика кинулась к дверям, но водитель придержал ее за руку. С грунтовки, тяжело покачиваясь, выехал самосвал, доверху нагруженный каким–то хламом, медленно обогнул автобус и запылил по направлению к городу. Только тогда девочке позволили выйти. Провожая сердитым взглядом причину своей вынужденной задержки, Айрика тихонько вскрикнула: в кузове самосвала, на самом верху безобразной кучи, гордо и одновременно сиротливо возвышался маленький колченогий стульчик, на котором она сидела еще вчера утром, в старом сарае, где…

К дому она бежала так быстро, как только могла, а внутри у нее все замирало. За эти сто метров она дважды споткнулась и один раз упала, но тут же вскочила и продолжила бег. Она уже видела, что обычно закрытые створки ворот сейчас распахнуты, а за ними на подворье что–то движется, лязгает, урчит. Воздух над фермой, обычно такой прозрачный, был полон пыльных столбов. Ворвавшись во двор, Айрика растерянно–испуганно повела глазами. И оцепенела. Старого сарая не было. На его месте громоздилась бесформенная куча мусора, которую деловито разгребал урчащий экскаватор, загружая второй самосвал, почти уже заполненный доверху.

Она не закричала. Школьный ранец вывалился из безвольных пальцев прямо в пыль, а восьмилетняя девочка, закрыв лицо руками, заплакала негромко и безнадежно, как плачет взрослый человек, потерявший что–то дорогое и ценное в своей жизни, что уже никогда не вернется, не повторится, не появится в твоей жизни вновь, чья потеря рождает боль, которую слова передать не могут, только душа, но душа в такие моменты нема, безгласна, безъязыка. И только слезы говорят за всех. Они иссушают душу, сотрясают тело и рождают где–то в потаенных глубинах естества лишь один–единственный вопрос, на который, увы, никто не даст ответа: «Почему? Почему ТАК???»

Отец, руководящий давно намеченными работами по сносу надоевшего сарая, оглянулся и увидел маленькую фигурку, неподвижно стоящую посреди всего этого шума и грохота.

– Айрика, зайди в дом! – крикнул он. – Пыли наглотаешься.

Девочка не двигалась. «Что это с ней? – подумал он недоуменно. – Машин, что ли, испугалась? Так ведь не первый раз видит». Он решительно зашагал к дочери. На крыльцо, привлеченная его возгласом, вышла жена. Тоже увидела дочь. Возле Айрики они оказались одновременно. Мужчина оторвал детские ладошки от лица и вздрогнул. Девочка уже не плакала. Она смотрела куда–то сквозь родителей и что–то шептала.

– Детка, что с тобой? – испуганно воскликнула женщина.

Айрика словно очнулась. Обвела глазами лица родителей и четко, низким чужим голосом произнесла:

– Папа, зачем? Зачем ты?..

Глаза у нее закатились, и она обмякла в руках подхватившего ее отца. Мать в ужасе закричала.

 

 

Съеденное мясо легло в желудок большим теплым комом, и Руфус почувствовал себя намного лучше. После ухода девочки он завернулся в крылья и задремал. Сначала, что называется, в полглаза, но на дворе стояла ночь, по–прежнему все тихо, желудок был полон, и он позволил себе немного поспать. Ему приснился Провал – бездонный, темный, затянутый облаками, через слой которых не мог проникнуть взгляд даже самых зорких соплеменников Руфуса. Что случилось тогда? Он не знал этого до сих пор. Просто была очередная охота за очередной отбившейся от стада козой, и все шло, как всегда. Но, когда он рванулся в безудержном броске, хищно вытянув когти, чтобы схватить жертву, обезумевшая от ужаса коза, коротко и отчаянно мекнув, вдруг прыгнула прямо в Провал. Он не ожидал этого и не смог вовремя остановить бросок. Правда, в последний миг взмахнул крыльями, но сделал только хуже: ударился крылом, ободрал бок и, отброшенный холодным равнодушным камнем, полетел, кувыркаясь, вслед за козой. Что ж, бывало с ним такое пару раз и до этого, но могучие крылья всего через несколько мгновений вытягивали его наверх, к солнцу и ветру, подальше от страшного Провала. Вот и сейчас он быстро заработал крыльями и задрал голову, выбирая, на какой выступ лучше приземлиться. И тут же понял, что правого, пораненного, крыла хватило только на один взмах. И что он по–прежнему падает вниз, в Провал, и слой облаков приближается так быстро, что в это просто невозможно поверить. Он зарычал от ярости и страха и рванулся наверх, но для его огромного, тяжелого тела одного крыла было недостаточно. Судорожно извиваясь в воздухе, он замедлил падение, но лишь на несколько мгновений. Пробив слой облаков, он оказался почти в полной темноте, потому что солнце, ветер, свобода, сама ЖИЗНЬ остались там, наверху, а он все падал и падал, хрипя от ужаса и отчаяния, не веря, что вот так просто уходит в небытие.

И когда тьма стала абсолютной, а сердце, казалось, выскочит из груди, Руфус вдруг осознал, что лежит на чем–то твердом и что пахнет сухой травой, деревом и еще сотней запахов, источникам которых он не знал названия. Спустя какое–то время он понял, что находится в чем–то, напоминающем людскую хижину (он видел их в долине много раз) и что тьма – уже не тьма, а полумрак, в котором что–то можно разглядеть. Двигаясь очень осторожно (во–первых, чтобы не шуметь, а во–вторых, чтобы не причинять боль раненому крылу), он обошел всю хижину и даже выглянул наружу через приоткрытую дверь. Стояла ночь, и на небе было полно звезд. Он долго рассматривал их, но так и не обнаружил ни одной знакомой. Сначала это удивило его, потом ужаснуло. Своим звериным чутьем и разумом, несущим тысячелетний опыт множества поколений, он четко и ясно понял, что это НЕ ЕГО мир, а какой–то совсем другой, абсолютно неведомый, о котором он до сих пор даже не подозревал и в котором бы никогда не очутился, если б не Провал. И еще он непонятно откуда, но твердо знал, что таких, как он, в этом мире нет.

Это открытие совершенно лишило его сил: и физических, и душевных. Какое–то время он, глухо постанывая, лежал в самом темном углу. Постепенно наступило утро. Он видел это по тому, как светлел воздух вокруг, и даже невольно обрадовался первым солнечным зайчикам, рисующим пыльные столбики на всевозможном хламе, которым была завалена хижина.

Из состояния прострации Руфуса вывел, как ни странно, бурчащий от голода желудок. Ведь и за козой он погнался, будучи уже голодным, но так и не пообедал. Да еще минула ночь. Свой это был мир или чужой, но мощный организм требовал подпитки. Он подкрался к двери и глянул в щелку. Какой–то беленький пушистый зверек сидел прямо перед хижиной и что–то рассматривал в траве. Руфус презрительно скривился. Зверек был такой малюсенький, что его можно было проткнуть насквозь одним когтем, а всей лапой – накрыть с головой. Но ведь надо было с чего–то начинать. Прикинув расстояние, он высунул лапу во двор и медленно, почти незаметно стал приближать ее к добыче.

Когда раздался пронзительный вереск, в котором он, тем не менее, узнал отчаянный вопль человеческого детеныша, он мгновенно отдернул лапу и сразу же оказался в самом темном углу хижины с гулко колотящимся сердцем. Что, и в этом мире то же самое? Здесь тоже полно этих наглых, крикливых маленьких созданий, из которых потом вырастают злобные жестокие люди? Он глухо зарычал, вспоминая, как на него несколько раз охотились, а один раз чуть не убили, застав врасплох, спящего. Он даже не думал, что у них хватит храбрости, а может, наглости забраться так высоко в горы, где обитало его племя.

Голодный и обозленный до крайности, Руфус вынужден был, тем не менее, тихо лежать в хижине, надеясь, что его не обнаружат. Он слышал, как за стенами его ненадежного убежища ходят и разговаривают люди, выполняя какие–то повседневные обязанности. А потом… Потом принесло эту глупую маленькую девчонку. Сначала, конечно, он немного согнал на ней злость (сама виновата, нечего было лезть куда не просят!), но затем стало даже занятно. Она так потешно таращила серые глазенки, круглые от страха и любопытства. Смешной человеческий детеныш. Когда она предложила помощь, он не поверил своим ушам. В его мире люди никогда не помогали таким, как он. Той ночью он четко слышал ее осторожные шаги по двору. И когда перестал их слышать в течение достаточно долгого времени, вдруг заволновался. Что могло случиться? Она такая маленькая, подумалось ему тогда. И он… вышел во двор. Итог был вполне утешителен: его никто не видел, с девчонкой все в порядке, крыса съедена, и на закуску – огромный кусок мяса! Умм!.. Что ему сказала тогда эта маленькая глупышка? «Я думаю, ты добрый» – вот что она сказала! Может быть, не все человеческие детеныши так уж противны, размышлял он позже, с наслаждением терзая окорок. И еще она сказала… «Бу–бух!» Нет, такое она не могла сказать. Она ска…

«Бу–бух!»

Руфус проснулся мгновенно и замер, настороженный. Что–то было не так. Ночная тьма, пока он спал, превратилась в полумрак, и солнечные зайчики снова рисовали пыльные столбики, а значит, наступило утро, и притом не такое уж раннее. За стенами хижины что–то гудело, бухало, лязгало. Он подкрался к двери и припал глазом к щелке. От увиденного у него перехватило дух. Все подворье, насколько хватало глаз, было полно людьми – суетящимися, громко разговаривающими, смеющимися. Они окружали трех огромных зверей – каждый из них в несколько раз больше Руфуса. У одного гибкую длинную шею венчала уродливая голова с такими огромными зубами, каких Руфус никогда не видел за всю свою длинную жизнь. Массивное тело покоилось на очень странных конечностях – ни ногах, ни лапах. Они словно мягко перетекали из одной точки пространства в другую, быстро и слаженно неся хозяина туда, куда ему было нужно. Два других зверя были поменьше и одинаковы между собой: с огромными глазастыми головами без шеи, с блестящими панцирями на спинах и с нелепыми круглыми лапами, которые напомнили Руфусу колеса телеги, виденной когда–то в долине у живущих там людей. Один из находящихся во дворе существ показывал рукой прямо на временное убежище Руфуса.

Зарычав, он отскочил от двери. И перья, и шерсть встали дыбом. Возможно, с людьми он бы справился, но, конечно, шансов выстоять против таких зверей у него нет. Однако сдаваться просто так он тоже не собирался. С треском разорвали воздух два огромных крыла – по углам разлетелись какие–то мелкие вещи, сорванные с места. Он порадовался, что правое крыло практически не болит и подчиняется его воле почти так же легко, как и левое. Переступая с ноги на ногу, он чувствовал, как твердеют мышцы и наливаются кровью глаза. Длинный хвост хлестал по бокам. Он был в ярости. Им не взять его так просто! Шум приближался.

– Сюда, ребята! – весело кричал мужской голос. – Сначала вынесем хлам, потом снесем сам сарай.

Дверь рванули снаружи, и он приготовился к прыжку. Солнечные зайчики испуганно встрепенулись, как будто собираясь убежать, но тут же потонули в снопе солнечного света, ворвавшемся в маленькое помещение. Света было так много, что он на мгновение ослеп и замер…

…а когда снова обрел способность видеть, узнал плато и скалистый выступ на его краю, за которым – он помнил – хранил свои вечные тайны Провал.

Потрясенный разум отказывался что–то воспринимать – ему требовалась передышка, и Руфус бездумно растянулся под большим валуном, расслабляя каменные еще минуту назад мышцы. Раздалось хлопанье крыльев, и рядом присел его молодой соплеменник по имени Эргус. Какое–то время косился янтарным глазом, потом заговорил.

– Тебя давно не было видно. Куда–то летал?

Какой смысл рассказывать другим то, в чем и сам не можешь разобраться?

– За Синюю долину, – коротко ответил Руфус, моргнув.

– Там тоже есть люди? – неприязненно поинтересовался Эргус.

Руфус отлично понимал, что неприязнь относится не к нему.

– Вроде не видел.

– Здесь они уже совсем обнаглели, – язвительно прошипел собеседник. – По козьим тропкам добираются до самого Провала. И не боятся же, мерзавцы. Так что спи в полглаза, приятель.

Сделав огромный прыжок, он распахнул крылья и мгновенно умчался в небо. Руфус вздохнул. После встречи с Айрикой он стал задумываться, а так ли уж плохи ВСЕ люди. И еще один вопрос его мучил: не девчонка ли проговорилась все–таки, несмотря на его запреты и угрозы? Поразмыслив, он пришел к выводу, что нет. Скорее всего, случилось что–то, чего никто не мог предусмотреть. Тот человек говорил о каком–то сносе. Может, это был хозяин двора, который просто хотел сломать одну хижину и построить другую? Но тогда… У него защемило сердце. Но тогда это значит, что Айрика, вернувшись из своей школы, уже не застанет ни хижины, ни того, кто в ней прятался. И ей, наверно, будет плохо. Почему–то он был твердо уверен, что для девочки из другого мира это станет ударом. Наверно… Наверно, потому что и сам… потому что и ему самому…

– А он живой?

– Конечно! Просто спит. Видишь, глаза закрыты. Давай ближе подойдем.

– Ой, а я боюсь…

– Да перестань ты, трусишка. Мы немножко посмотрим, а потом уйдем, пока он не проснулся.

ЛЮДИ! На Руфусе не шевельнулась ни одна шерстинка, но он весь превратился в слух. Нет, не люди. Всего лишь те, кто ими когда-нибудь станет, – человеческие детеныши. Надо же, а Эргус, оказывается, прав: они уже доходят до самого Провала. И кто? Не взрослые особи, а так, мелюзга. Ну, этих бояться не стоит, но напугать на всякий случай, чтоб больше на плато не лазили, пожалуй, нужно. И он рывком вскочил на ноги, для вящей убедительности подняв еще и крылья.

Двух мгновений хватило, чтобы охватить взглядом обоих. Худенькая девочка лет десяти, чем–то неуловимо напомнившая ему Айрику, – может, такими же круглыми от страха и любопытства глазенками, только не серыми, а черными. Маленький, не старше пяти лет, мальчик в короткой рубашонке, – скорее всего, младший братишка, – глядящий на Руфуса с полуоткрытым ртом. Наверно, он не просто испугал их – поразил в самое сердце. Вот только что спал – и вдруг эта громадина, это чудовище уже нависает прямо над ними, и каждое из распущенных крыльев напоминает черную тучу.

Первой из оцепенения вышла девочка. Пронзительно вскрикнув, она повернулась и кинулась вниз по еле заметной тропинке, струящейся в траве по краю плато. Мальчонка оказался не таким расторопным. Не сводя с Руфуса полного ужаса взгляда, он пятился и пятился, все дальше отходя от тропинки. Руфус остался на месте, только раз щелкнув клювом для острастки. Ребенок сделал еще шажок и вдруг исчез. Где–то в стороне раздался отчаянный девчачий вопль. Руфус прыгнул вперед, распластался в воздухе. Прямо под ним летел в Провал визжащий дергающийся комок. Не думая, он резко спикировал вниз и на лету цепко, но осторожно, не задев нежного тельца, схватил когтями белую рубашонку. Спланировав на плато, приземлился на три лапы, а четвертой ткнул свою ношу в протянутые навстречу тонкие дрожащие ручонки. Ткнул почти брезгливо, на, мол, свое сокровище. Все это время мальчик визжал не переставая. Замолк только на руках у сестры. Схватил за шею, уткнулся в плечо. Крепко прижимая братишку и даже не взглянув на того, кто его вернул, девочка бегом кинулась по тропинке вниз, в долину.

В несколько прыжков Руфус оказался у знакомого валуна, растянулся на солнце, жмурясь. Он недоумевал. Что с ним случилось? Как он мог ТАК поступить? Если бы это произошло неделю назад или даже позавчера, он бы и когтем не шевельнул. Подумаешь, кто–то там из человеческих детенышей свалился в Провал. Не первый и не последний. Нечего им тут вообще делать. Сидите у себя в долине, а это плато наше! Но почему сегодня он сделал именно ТАК?

Осознание рядом чужого присутствия заставило его вскочить. Перед ним стояла все та же девочка. Запыхавшаяся – ведь пришлось снова бежать наверх. Она была такая маленькая, хрупкая. Он мог убить ее одним ударом. В ее черных глазах уже не было страха, только любопытство и… благодарность?

– Ты добрый! – выпалила она, прежде чем он смог что–то проворчать. – Я скажу отцу, чтобы он не стрелял в тебя. И в других.

Повернулась и убежала, только черные косицы смешно подпрыгнули на спине.

Потрясенный Руфус опустился на траву. Вот почему! «Потому что я… добрый?» Так сказала ему тогда Айрика – девочка из другого мира, так сказала сейчас маленькая черноглазка из долины. Прожив долгую жизнь, он никогда особо не задумывался, что такое доброта. А сейчас вдруг, мысленно перебирая события последних дней, стал искать ответы на возникающие вопросы. Доброта ли накормить голодного, особенно если это стоит многих усилий? Или поддержать, спасая от одиночества, существо из другого мира? Доброта ли спасти от верной гибели детеныша чужого, враждебного тебе рода? А если после этого его сородичи будут щадить твоих соплеменников?

От всех этих, порой противоречивых, мыслей у Руфуса голова шла кругом. Честно говоря, он не знал, как будет дальше, как сложатся их отношения с людьми. Но твердо знал, что так, как раньше, уже не будет.

 

 

Айрика болела очень долго. Лежа в кровати, бледная, безучастная ко всему, она безропотно пила микстуры, глотала таблетки и порошки, почти ничего не ела и все время молчала. Ни с кем не разговаривала, ничего не спрашивала, на задаваемые ей вопросы могла только тихо проронить «да» или «нет». Не реагировала даже на своего любимца Снежка, который часто приходил и садился рядом, с удивлением глядя на маленькую хозяйку и недоумевая, почему она неподвижно лежит, вместо того чтобы дразнить его привязанной к нитке бумажкой, за которой так весело гоняться, или кинуть на пол большой клубок мягких ниток, который так здорово гонять то одной лапой, то другой.

Каждый день мать рыдала на кухне, стараясь, чтобы дочка ничего не слышала. Каждые два дня отец, осунувшийся и похудевший, привозил из города местного врача. Толстый смешливый доктор, который знал Айрику с рождения, потому что принимал роды у ее матери, осматривал девочку, попутно пытаясь ее растормошить. После осмотра он прописывал очередное лекарство, бодро прощался с маленькой пациенткой, но, выходя за дверь и встречаясь взглядом с родителями, только сокрушенно разводил руками. Девочка пережила какой–то огромный стресс, сказал он еще в самом начале отцу, отвозившему его в город. Ее жизненные показатели очень низки, и неизвестно, когда она придет в себя полностью. Процесс может затянуться на годы. Нужно просто смириться с этим.

Старший Рир не смирился. Он успокаивал жену, совсем павшую духом, и упорно искал средство, способное вернуть назад прежнюю Айрику – бойкую, подвижную, говорливую. Зная, что она всегда любила сказки, он носил их сборники по два–три сразу и подсовывал дочке, чтобы она читала или хотя бы листала эти красочно иллюстрированные толстые книжки. Айрика реагировала вяло.

Однажды с полунапускным весельем он присел на ее кровать, держа в руках большую темно–зеленую книгу.

– Смотри, что я тебе принес, солнышко. Называется «Мифы и легенды дальних стран». Говорят, интере–есная.

Девочка, находящаяся в постели в положении полусидя–полулежа, взяла книгу на полусогнутые коленки и медленно перелистнула страницу, потом еще одну. Замерла. Пробормотала какое–то короткое слово.

– Пап, кто это? – спросила она каким–то хриплым шепотом.

Отец глянул ей через плечо.

– А, это. Это грифон, солнышко. Легенды гласят, что когда–то очень–очень давно водились на земле такие большие сильные существа с головой и крыльями орла и туловищем льва. Они жили в горах, питались мясом и, говорят, не любили людей, – он рассмеялся.

– Потому что люди стреляли в них из луков, – сердито произнесла Айрика своим обычным голосом.

– Ну–у… может быть, – протянул он осторожно.

– А сейчас они где–то живут? – вдруг спросила девочка.

– Нет, солнышко. Боюсь, что нет, – мужчина пожал плечами. – Ведь это существа из легенд.

– Живут, – уверенно сказала Айрика. – Только в другом мире, поэтому мы их не видим.

– Да, наверно, – только и смог произнести отец, пораженный ее настойчивостью.

Девочка вздохнула, немного помолчала.

– Пап, я хочу теплого молока и спать. А книжку ты мне оставь, я ее утром почитаю.

Она вела себя почти как обычно, и Рир, боясь поверить в улучшение, только кивнул и быстро вышел из комнаты. Но не удержался – выглянул из–за косяка. Дочка сидела, внимательно глядя на раскрытую перед ней книгу. Потом пробормотала какое–то коротенькое слово (ему послышалось только что–то вроде «бу–бу») и погладила картинку на странице.

Выпив молока, Айрика умостилась в кровати поудобнее и почти сразу заснула. Книгу легенд она крепко прижимала к себе. Ей снился незнакомый мир, где было много скал и где жили странные большие существа с головой и крыльями орла и туловищем льва. Во сне ей казалось, что ее обнимает огромное, мягкое, теплое крыло, и ей было спокойно и уютно.

Утром она проснулась абсолютно здоровая, с высокими жизненными показателями, что безмерно удивляло толстого смешливого городского врача еще много–много месяцев.