Злое лето

- …Тот, кто убьет претендента, получит корону!

Солнце так прокалило арену Нижнего двора, что грунт пошел трещинами. Но красная черта, разделившая двор пополам, блестела свежей краской, как только что пролитой кровью. Рокот на миг закрыл глаза. Ноги немели под коленками, в животе все скрутилось в узлы. Сейчас его убьют. Наверно, быстро, потому что они, в общем, добрые.

Он стоял у самой черты, сжимая бесполезный деревянный меч. У них мечи из той же кучи - деревяшки для тренировок. Но он – один. А их – двадцать девять, рожденных на небе. И каждый выше его на голову.

Рокот знал: временами они его ненавидели. Готовы были пришибить на месте – и тут же сердечки свои щенячьи отдать за одно его слово. Любили. Ну и что – он их тоже любил. А еще он был – не они. Другой. Чужой. Но все равно – брат.

 

Вернее, братишка, потому что младше их, царевичей, на два года. Двоюродный, сын сестры царя. Дома-то он выучил со слов матери наизусть, как урок:

- Жил-был царь, твой дядя, который за всю жизнь никакую девушку не полюбил настолько, чтобы жениться. И, когда настала осень его жизни, он дерзнул обратиться к Небесным Силам с просьбой о наследнике, который будет полностью подобен ему самому. Небесные Силы обладают волшебным могуществом и могут исполнить все, что угодно. Но Небесные Силы коварны. Небесные Силы смеются над людьми. Они согласились выполнить царскую просьбу. В обмен на один урожай людей. Царь был доволен таким договором. Небесные Силы в ту же ночь наслали на людей цепенящие сны и забрали из материнских рук всех младенцев, родившихся в царстве за последний год. Даже племянника царя, твоего старшего брата, моего крошечного первенца. Даже дочку служанки, слепую девочку с заячьей губой. Забрали всех. От горя матери теряли рассудок, а униженные отцы перестали считать себя мужчинами. В домах стоял вой. И я бросила брату под ноги свою корону и навсегда уехала из столицы в замок мужа, герцога Синих Гор.

Небесные Силы коварны, помнишь? Небесные Силы смеются над людьми, помнишь? Небесные Силы могут все! И вот, через долгий-долгий год, они принесли царю желаемое. Но не единственного царевича. А тридцать белых колыбелей. В одной из них спала прекрасная девочка. В остальных – крепкие, красивые мальчики, одинаковые, как капли воды. Двадцать девять наследников и одна царевна! Двадцать девять полностью подобных самому царю мальчишек!

- Но ведь наследник может быть только один?

 

В детстве эта головоломка занимала: что, в самом деле, будет делать царь с этакой прорвой одинаковых наследников? А вот он, Рокот, один у родителей, и по важным поводам называется «Княжич». В те дни мир был ясен, как солнце в небе, понятен и всем видимым куском принадлежал сильному и огромному, как великан, отцу. Красивый мир: лабиринт зеленых ущелий и пышных долин в синем круге гор, сияющих своими снежными шлемами у самого солнца. Поля, сады, пастбища. Дороги, укрепленные опорными стенками, канатные переправы, стальные ажурные мосты над пенными сумасшедшими речками. Искусно вырубленные в скалах городишки со школами и рынками, дозорные замки на вершинах. Караваны торговцев и отряды солдат, стада и табуны, густые грабовые леса внизу и хвойники повыше, водопады и высокогорные синие озера. А он сам владел такой же точно, только не живой, а вылепленной из глины страной в верхнем зале Детской башни, сразу над классом. Страна называлась «Карта». С крохотными домиками и речками из серебра. С лошадками и барашками, с повозками, с солдатиками и человечками. И если где-то по воле отца строили настоящий мост, то в Детскую приходил старичок-мастер и любовно возводил такой же мостик. Маленький мир, в котором никто не умрет никогда.

Теперь Детская башня заперта, а карта накрыта мягким войлоком. Настоящее же княжество Синих Гор со всеми башнями и водопадами, стадами и солдатами принадлежит ему. Он – князь Синих Гор.

 

Но он этот собственный кусок мира долго не увидит. Он будет жить на равнине, далеко-далеко от гор. В громадном, как город, дворце своего дяди царя. Потому что князья, особенно малолетние и осиротевшие, с царями не спорят. А царь велел, чтоб он воспитывался в царском доме. С царскими сыновьями. Которых двадцать девять одинаковых, и, говорят, рослых и свирепых, мальчишек.

- Ты – претендент, а не племянник, - в злые дни, собирая его к царю, объяснила мама. Она стала похожа на худого мужчину в платье, потому что состригла поседевшие волосы из-за траура по мужу. Большой живот, в котором новый братик, страшно мешал ей, и все казалось, что она зачем-то засунула под платье подушку. – Не верь ему, как бы ласково он с тобой ни говорил. Понял, Князь? А теперь я буду рассказывать, как устроен царский дворец. Он выстроен девятью секторами над древним подземным лабиринтом и пронизан тайными ходами…Запоминай! Нет ничего страшнее, чем пропасть в лабиринте навсегда! Все. Так, не смей выть! Князья не плачут!

Да, князья не плачут. Рокот и не плакал. Он даже на похоронах отца не плакал. Гроб был закрыт, потому что тело сорвавшегося со скал отца страшно изуродовано. И он смотрел на черное дерево гроба и повторял про себя слова матери: «Он не сам упал. Он не мог упасть. Его убили, поэтому он и упал. Не смей забывать».

Он помнил.

 

В долгой дороге он успел привыкнуть к злой жаре и огромности плоского мира равнин. Тут даже небо казалось плоским, как плохо побеленный потолок. Тут даже лето казалось злым. Когда горы превратились в голубые зубчики на горизонте, он перестал оглядываться и попросил карту. Дали и помогли сориентироваться в масштабе. Княжество Синие Горы оказалось крошечным. На карте – с его ладошку. Он, защищая, прикрыл его ладошкой и стал изучать остальной плоский мир: сеть дорог и рек, которые, в общем, тоже дороги. Столица была обозначена золотой блесткой в середине карты. И все дороги вели туда.

Он похолодел, когда с перевала открылась сияющая мозаика города - от горизонта до горизонта. Наверно, тем, кто живет под позолоченными крышами, кажется, что весь мир – это столица. А в середине – громада дворца… Но мозаика, конечно, красивая. Сверкает на солнце. Посмотреть бы с горы: а что сложено из мозаики? Но подняться не на что. Тут мир – плоский. Все ровное… Только птицы летают и видят, какие картинки люди складывают из городов и дорог. Ну, и Небесные Силы все это уж точно видят.

И, хоть бы кто внятно объяснил, что такое эти Небесные Силы вообще! Самый понятный ответ давно дала мать: когда она была царевной и волшебницей, у нее был волшебный маленький друг в детстве, вестник Небесных Сил. А вообще это народ, который издревле живет высоко над небом в звездной тьме. Народ, который так много знает, что владычествует над мирозданием. Крупные низкие звезды, которые медленно ползут ночами через черный небосвод – это их огромные города. И, да, сынок, они вмешиваются в нашу жизнь, если хотят. Они пасут нас так же, как мы своих коров и овец. И, как мы берем у скота шерсть, молоко и мясо, так же и они берут у нас то, что им нужно. «Урожай людей»? Да, но так редко бывает. Чаще всего они покупают овощи, фрукты, рыбу. У нас в Синих Горах – виноград, красную соль, медь и олово из рудников, редкоземельные металлы и иногда что-то по заказу, например, мед или семена цветов.

 

Царь был похож на его мать – они же двойняшки. Но царь - будто старше матери на тыщу лет. Худой, в короне, седой старик с серыми глазами, жуткими, как выстрел в упор. Только весь в золоте. Но с такой же, как у матери, привычкой говорить прямо:

- Ты – претендент. Мои дети и ты – внуки одного царя. Поэтому ты здесь: я хочу, чтоб ты рос вместе с ними, на моих глазах. Хочу, чтоб ты был опорой трону, а не врагом. Тебе ясно, мальчик?

Ясно, ага. Еще ясно, что его княжество – закрыть ладошкой, а у царя – все остальная карта.

Он знал, что двадцати девяти о нем самом сказано то же: трону нужны братья, а не заклятые враги. К тому же он один и младший, а их – двадцать девять… Но все равно подводило живот от ужаса, когда наставник белыми лабиринтами вел его в Детский Дворец и дальше, в класс к жутким, рожденным на небе мальчишкам:

- …пятнадцать парт, как раз одно место для тебя и найдется.

- Сестра тоже учится с ними?

- Нет.

- Мне можно с ней познакомиться?

- Да. Ты тоже ей братец, хоть и двоюродный. Сегодня очередь навещать сестру – у Двадцать Второго. Жди – ты тридцатый.

- Она похожа на них?

- …Да. И нет, - не сразу ответил наставник. – Она больше чем человек. Волшебница. С ней разговаривает Вестник. Посланец Небесных Сил, который присматривает за нашим выводком… То есть за царевичами.

 

«Выводок» встретил его молча. Дисциплинированные. Не похоже, что свирепые. Скорее, умные и уставшие. И все, как один, похожи на его мать.

Белый класс, белые парты, открытые окна с белыми занавесками. Наставник что-то говорил – никто не слушал. Царевичи – смотрели. Глазами его матери. Загорелые, в легкой белой одежде – он в траурном черном камзоле с воротником под горло в их жарком белом мире чувствовал себя потной и глупой вороной. Что же делать? Как показать им, что он их, родных, хоть они и рослые такие, тяжелые - больше не боится? Он повернулся к наставнику и велел:

- Уйдите.

Тот поперхнулся на полуслове.

- Мы вас сейчас не слышим, никто, - пояснил он мягко. – Уйдите. Дайте нам время.

Двери закрылись. Некоторые мальчишки умно, едва заметно, улыбались. Другие смотрели: кто жадно, кто с детским любопытством, кто грустно. Они разные! Ох, какие же они разные! И из-за того, что их внешность отлита один в один, эта разница только заметнее! Он расстегнул ворот камзола, а потом подумал – и вовсе его снял. Остался в белой, как у них, рубашке, выкинул камзол в открытое окно и сказал:

- Меня зовут Рокот. Я – внук Злого Лета, как и вы. Но еще я – внук Синих Гор! И сам – князь Синие Горы!

- Ты – сын волшебницы, сестры нашего отца, - мягко сказал мальчик на первой парте. – Ты младший. Но храбрый, ага.

- Не бойся, Младший, - невесело сказал кто-то с последних парт. – Рокот. Имя вон уже есть…

- А у вас – нет имен?! – изумился он и тут же сгорел со стыда: - Простите! Простите меня, что я тычу вам в нос свои Синие Горы!

- У нас – вот, - мальчик за первой партой в среднем ряду шевельнул рукой, и под коротким рукавом Рокот разглядел сначала причудливо вытатуированный, посверкивающий золотыми блестками браслет чуть повыше локтя, а потом в браслете – цифры в узоре: «12». – А имя мы должны заслужить.

- …Небось вам сказали, что имя будет только одно? – сморщился Рокот. – Кто заслужит имя, тот и наследник?

 

Утром они растолкали и потащили в Нижний Двор. Он зевал и спотыкался. После бессонной ночи мир казался нарисованным. Ночью братья перепутались, сидели везде, даже на полу в большой, но все равно тесной спальне, куда втиснули еще и тридцатую кроватку, на подоконниках, на спинках кроваток, перепрыгивали с кровати на кровать, перекатывались по полу - свободные и неразличимые. Номеров-то не видно, только непонятные золотые блесточки - как светлячки. Расспросы, рассказы, смех. Братья хотели о нем знать все. А он – о них. Выспрашивал и сам рассказывал про Синие Горы. И все ходил от одного к другому, «ловил светлячков», трогал братьев за уши, волосы, щеки, плечи, брал за руки, заглядывал в темные лица с блестящими глазами – да какие ж они родные! Целая куча старших братьев! А в голосах - нотки голоса его матери. Интонации. Смешки… Жесты! Поворот головы! Жесткие волосы! Все, как у нее! Ну – да. Ведь если они – копии царя, значит, двойняшки его матери..

И чего ночью язык развязался? Много ли наболтал? Наверно, многовато, потому что по пути в Нижний Двор то один, то другой парнишка брал за руку или за шиворот, наклонялся к уху и шептал:

- Не высовывайся… - Ты во многом прав, но не спорь с наставниками… - Не рокочи… - Сегодня будет старший мастер-наставник, ты берегись, он злой…- Ты же не дурак, ты осмотрись… - Нам нравится то, что ты говоришь, но не разговаривай так с большими!...

Они правы. Надо прикусить язык. Мальчишки жутко умные, понял он за разговорами ночью, куда умнее, чем думают наставники, полагающие, что это именно они держат пацанов в ежовых рукавицах. А выводок-то себе на уме.

В Нижнем Дворе мальчишки скинули рубашки в корзины, которые тут же утащили прачки, и вереницей, потихоньку наращивая скорость, побежали по периметру Двора. Он тоже побежал, стараясь не отставать. Пятый круг… Тут вроде бы где-то под Нижним Двором есть вход в зловещий лабиринт под Дворцом, и показалось, что шаги отдаются гулко, будто над пустотой… Вряд ли. Даже если так, тут еще несколько метров грунта и мощные перекрытия сводов. Десятый круг… Двенадцатый… Какая ж тут на равнинах жара уже с рассвета, какой тяжелый, густой и пыльный воздух… Надо следить, чтоб ноги не заплетались…

В калитку вошел загорелый до черноты, очень худой дедок-наставник, в синих шароварах, с повязанной рваным белым платком головой, и он почувствовал воткнувшийся меж лопаток острый взгляд. Ну, да. Он тут – событие, да еще какое… Претендент, ага. Неужели они все всерьез, и царь тоже, думают, что он хочет престол Злого Лета? Да на кой ему этот престол, если у него есть Синие Горы? И вдруг мороз продрал по коже: а если царь возьмет и отберет Княжество? Он ведь царь, вся карта, ему все можно? Что тогда?

Когда пробегали мимо дедка-наставника – двадцатый круг! В глазах темнеет! - тот вдруг жестко выхватил его вереницы, и, не успел он вывернуться, поставил перед собой.

-…такой тощий, что к пятнице сдохнешь, - проворчал старик. – Голова кружится?

Он честно кивнул. Голова правда кружилась от жары и густого воздуха. Сквозь темные пятна в глазах не удавалось разглядеть лицо старика, сквозь испуг – понять, чего старик хочет.

- Как ты еще мал. Да, и ты ведь с гор, - голос дедка чем-то тревожил. – Не бегай больше по солнцу сегодня. Пойдем-ка в тень.

В тени галереи стояли запотевшие кувшины с водой, и дедок кивнул попить. Он попил. Немного. Потом умылся и еще попил. В голове прояснялось.

- Сядь, - дед похлопал ладонью по лавке рядом с собой. – У вас там в Синих Горах народ воинственный… Ты худой, но мускулистый - похоже, учили сражаться?

- Нет, - ответил он правду. – Учили, как уцелеть, если нападут. И как убивать. Но я еще никого не убивал.

- Я так и думал, что честной схватке ты не обучен.

- Честных схваток не бывает, - повторил он слова своего мастера, которые слышал лет с трех.

Мальчишки тем временем разобрали со стоек тупые копья, разбились на пары, и Двор наполнился звонким стуком дерева.

- Почему ж не бывает. Вот, - кивнул дедок на мальчишек.

- Они не сражаются, а отрабатывают приемы. И дают их отработать друг другу, - понаблюдав, сказал он. – Вы ж не стравите их всерьез.

Да мальчишки сами и не дадут вам этого сделать, - подумал он вдруг, разглядев сосредоточенные, без азарта, лица братьев. Они правда всего лишь отрабатывали приемы. Они даже приостанавливались, даже поправляли друг друга. Они не будут сражаться друг с другом не на жизнь, а на смерть. Им плевать на царское имя – они братья.

- А ты бы стал с ними драться всерьез?

- Нет.

- Как же я узнаю, чему ты обучен?

Рокот улыбнулся:

- Учите тому, что знаете. А я уж сам решу, как это встроить в свой опыт.

- Ты умник, - без оценки, будто поставив зарубку для памяти, сказал дедок. – И не одним только боевым искусствам тебя учили.

Учили, ага. Каждый день. По многу часов. Драться - тоже. А отдыхом считалось изучение иноземных языков.

- Ты свалился с гор на наше счастье, - вздохнув, сказал дед. – Видишь, как они вяло сражаются? Думают, мы не видим, как они стараются соблюсти паритет. Ну, паритет – это…

- Я знаю, что такое паритет, - Рокот смотрел под ноги, чтоб старик не понял ничего по его глазам. - И не собираюсь им мешать. Я их понимаю.

- Тогда, может быть, ты понимаешь и то, почему никто из них не хочет для себя никакой заметной победы?

- Лишь бы царь понимал, - пожал он плечами и еще немножко попил из кувшина. Вода уже сделалась теплой, противной. – А я не собираюсь их провоцировать.

Дедок вздохнул, помолчал. И послал взять палку и идти учиться у Двадцать Девятого тому, чему тот решит его обучить.

И только ночью, без сна мучаясь с жаркой подушкой и всеми впечатлениями дня, он осознал: а утром в Нижнем Дворе дедок-то, в пыльных шароварах, в старой косынке - смотрел пристально, насквозь. Выцветшими, серыми, колючими глазами царя. И голос – тот же.

Утром в умывальной он спросил у первого попавшегося брата:

- Вот к сестре вы по очереди ходите. А к отцу?

- Он и так о нас все знает. Ему доносят.

- Погоди. То есть вы к нему не ходите?

Брат, Второй, отрицательно мотнул головой и спрятал лицо в полотенце. К ним подошли еще двое. Потом еще трое-четверо. Потом все бросили умываться. Первый спросил:

- О чем речь?

Второй отнял полотенце от лица и сказал:

- Да вот Младший хочет знать, почему отец не хочет нас видеть.

- Потому что мы еще не заслужили, - буркнул Восьмой.

Кто-то кивнул, кто-то пожал плечами. Кто-то снова забренчал рукомойником. И тут Пятый звонко сказал:

- Да потому, наверное, что мы не настоящие дети. А копии его самого. Чего это он будет любить нас, если он за всю жизнь никого не любил!

Третий пихнул его в бок, и Пятый замолчал.

- Просто мы – это он сам, только двадцать девять штук, - беспомощно сказал Пятнадцатый. - И если мы тупим или ошибаемся, он думает: «Это что ли я такой тупой»?

- …Нет, - мрачно сказал Двадцать Девятый. – Дело в том, что он – любил свою сестру. А из-за нас он ее потерял.

- Нет! Не из-за вас! Он сам виноват! Не вы!

- Рокот, заткнись.

 

Неделя пролетела, как один день. Во время уроков догонял братьев, сидел на задней парте, читал скорее их старые тетрадки. Учился новому. Только с задней парты и учителей-то плохо видно... А те как сговорились: после уроков братья или в Нижний Двор, или в бассейн, а ему – экзамен. И не предугадаешь, по Биологии или по Геометрии… Сегодня вдруг с Фортификацией пристали. А он знал только, как строить укрепления на господствующих высотах или в ущельях, чтоб оборонять горную местность, а как в чистом поле – нет. Рвы, что ли, копать? Когда он, дорвавшись до безраздельного внимания учителей, завел свое: «А как? А что? А зачем? А логистика? А почему? А водные преграды? А подрыв мостов?», они сперва охотно отвечали – но вдруг опомнились, собрали бумажки и сбежали, наверное, доносы писать…

Он вжился, он стал как братья, только меньше ростом. Носил белые штаны и рубашки, из которых они выросли. Изучил унылую половину Детского дворца, где они жили. Меньшую половину: большие ограничили царятам пространство, чтоб все были на виду. А вообще Детский дворец - огромен. И полон потайных ходов и сокровищ, запертых от царят. Мама говорила, тут каждый царь то этажи достраивал и перестраивал, то башенки возводил... Целый лабиринт, пыльный, прокаленный солнцем, и всегда надо следить, куда идешь, и выглядывать в окна для ориентации, а в тайные ходы сразу не соваться. Он следил. Не совался. И все равно то и дело запутывался, оказываясь перед заколоченными дверями. А ведь кроме системы тайных ходов во Дворце, внизу-то, под ним есть еще один лабиринт, скрытый в вечном мраке. И, наверное, полный чудовищ. Глубокий. С невозможным, немыслимым сокровищем на дне.

 

Двадцать Девятый ушел в гости к сестре, а завтра его очередь – Рокот о беспокойства не знал, куда себя деть. Во дворе росло персиковое дерево: внизу только листья, а самые спелые персики с верхних веток братьям никак не достать. Ветки хрупкие. А он-то еще легкий - залез на самую макушку. Один персик, обливаясь соком, съел сам, а потом позвал валяющихся на травке под деревом Пятого и Девятнадцатого, и стал аккуратно передавать им тяжелые шершавенькие плоды. Те, обзывая его горной мартышкой, передавали их другим внизу, кто-то относил и складывал персики рядком на бортике едва живого фонтана, а кто-то считал вслух:

- Девятнадцать, двадцать… Нам надо еще девять… ой, десять!

Причислили уже… Хорошие они все-таки. Изворачиваясь между тонкими ветками, дотягиваясь до позолоченных вечерним солнцем персиков, он потихоньку спросил у Девятнадцатого:

- А сестра - какая?

- Добрая, - сразу понял его брат. – Не бойся. Она тебя ждет. Ей интересно. Мы все ей теперь про тебя рассказываем. Ты ведь… Нам нравится, что у нас теперь есть Младший.

- Вы мне тоже нравитесь. Но вообще… Меня царь заставил. А сам я хочу к маме, - сердито и честно сказал он, чуть не заревев и, чтоб скрыть это, отмахиваясь от тяжелой пчелы. – Она там совсем одна. И у нее уже, должно быть, родился ребеночек. А я тут... И ничего про них не знаю. Хочу домой, чтобы их защищать. Ну, и просто хочу к маме.

- Как это – чтобы мама была?

Он смотрел снизу, из темных листьев, ясными и печальными глазами. Внизу стало тихо, а потом из листьев высунулось лицо Пятого с такими же ясными и жадными глазами. Рокот вздохнул:

- Вот вы, наверно, больше всех на свете любите сестру. Да?

- Да, - в тишине ответил кто-то совсем снизу, с земли.

- А мама… Ну, она как воздух. Как солнце. Как сто сестер, наверное… И у вас сестра – она вроде бы волшебница, правильно я понял?

Пятый пожал плечами. Двенадцатый подумал и кивнул.

- А мама – только в детстве волшебницей была. А теперь - живая, настоящая… Мама. И я все боюсь, что с ней что-нибудь стрясется. А меня рядом нет.

 

Сестра. Вот. Копия его матери в детстве – сердце застучало изнутри об ребра, как сумасшедшее. Серые родные глаза в пол-лица, нежные бровки, прозрачная кожа. Мама в детстве была такая!! Красивая! Но она переодевалась мальчишкой и носилась по всему дворцу! А эта девочка… Другая. Тихая. Царевна. На голове хитроумная и изящная система кос. И такое же хитроумно и сложно устроенное, все расшитое серебром и золотом длинное белое платье. А на нем-то – старая, великоватая белая одежда, которую успел, наверное, поносить каждый из двадцати девяти мальчишек. Ну и что.

Худенькая девочка сидела в резной белой беседке на золотых качелях – не качалась, а невозмутимо разглядывала его. Вокруг - слегка позолоченный солнцем, темно-зеленый, полный яблок, вишен, персиков маленький сад. И он вспомнил, как мама рассказывала про свой девичий садик. Про этот вот. Про эту беседку с качельками, похожую на птичью клетку. Бедная царевна! Бедная, бедная одинокая девчонка!

- Тебя вообще выпускают отсюда? Тебе можно гулять, где захочешь? – скорей спросил он, чтоб скрыть жалость. – Мама говорила, что, пока была маленькая, вообще никуда было нельзя! Только этот птичий садик!

- Почему «птичий»? – съежилась девочка.

- А ты видела клетки для птиц? Ты на этих качелях – как канарейка в клетке!

Глаза девочки стремительно наполнились слезами. Она отвернулась:

- Потому что так надо…

- Не надо, - он протянул ей руку. – Изменить можно все. И не реви. Царевны не ревут. Лучше покажи мне свой сад.

Помедлив, она подала ему холодную ладошку. Такую холодную, что он невольно наклонился и подул ей на руку, чтоб согреть.

- Ты что?! – она отняла руку.

- Мне так мама делала, когда я был малыш, - он присел и подставил ладони: - Давай обе руки, я еще погрею!

- Я не мерзну, я – волнуюсь! – она спрятала руки за спину.

- Какая разница! Давай!

Она послушалась. Он с минуту подышал ей на ладошки – какие тонкие пальчики! – и сказал:

- Ты извини. Это ведь ты из-за меня разволновалась?

- Из-за всего, - ладошки ее розовели.

Рокот заметил, что выше запястий кожа ее покрыта золотыми, утекающими выше под рукава, сложными узорами. И эти узоры вроде бы переливаются и меняются, переползают, как живые:

- …Ой!

- А, не бойся, - она отняла руку и махнула ладошкой. - Видел у братьев браслетики на руках? То же самое. Только я вся такая.

- …С ног до головы?

- Ну да.

Он невольно представил тоненькое нежное тельце под белым платьицем, все покрытое золотой живой сеткой узоров – из глаз вышибло слезы, будто кто-то с размаха ударил его по лицу. Закружилась голова. Кое-как он укрепился, вытер слезы:

- …А зачем?

- Волшебство, - она растерянно хмурилась. - С этим я быстрее думаю и больше замечаю. Ты хотел посмотреть сад?

Они спустились к деревьям. Некоторые цветы и травы вдоль дорожки казались золотыми. Он присел: правда. Но они ведь живые? А вот серебряная травка, вот – медная. Растения гибкие, живые. Качаются от ветерка так же, как и простые зеленые травинки рядом. В золотых цветах, над которыми гудели медленные пчелы, посверкивали красные и синие камешки – что, тоже живые?

- Хочешь персик?

Она протягивала тяжелый плод. Он встал и взял: от тепла ладоней под пушистой кожицей персика тут же проступили золотые переливающиеся узоры.

- Ты хочешь, чтоб я съел волшебство? И что со мной будет?

- Станешь чуточку быстрее соображать.

Он растерянно посмотрел вокруг. Заметил, что по зеленым листьям деревьев то и дело посверкивают мерцающие узорчики. По нагретому солнцем бочку зеленой груши, свисавшей с ветки в метре от него, тоже ползли золотистые червячки каких-то знаков. И что, по его коже тоже будут ползать золотые узоры? Посмотрел на сестру: показалось, что множество ее золотистых, туго заплетенных тонких косичек жутко шевелится.

- Почему я должен тебе доверять?

- Не знаю. Не должен. Но я просто хочу тебе помочь. Отец говорит, что, хотя мы все еще дети, а ты вообще катастрофически мал, - времени почти не осталось.

- В каком смысле?

- Говорит, пора принимать решение…

- Какое?

- Кто станет его преемник. И я… Боюсь за тебя. И за братьев. Либо они будут состязаться друг с другом… И с тобой… Либо их пошлют в лабиринт, - она посмотрела на землю и вздрогнула. – А оттуда… Вернутся не все. Поэтому… Лучший способ выйти из лабиринта – вовсе не заходить в него.

Он осторожно положил персик с золотыми узорами в траву. И пнул ствол груши:

- Это все он! Привык своих оловянных солдатиков кругами гонять! Ох, да зачем же из царят главного вообще выбирать? Что, на всех дела не хватит, что ли? Они ж вместе – ум! Мощь! Почему он не понимает?! Ух! А мне только десять, и я ничего не могу!

- …Ну, почему же не можешь, - раздался детский, но какой-то слишком глубокий, бархатный голос. – Ты уже… Значительно изменил здешнее скучное течение жизни.

Царевна кому-то кивнула:

- Привет, Лето.

Он обернулся: прислонившись к столбу беседки, стоял темноволосый мальчик в странной одежде и пристально смотрел на него. Сквозь мальчика просвечивали ступеньки беседки, гравий дорожки и трава. А если наклонить голову и изменить угол зрения, то и весь сад. Что, это и есть вестник Небесных Сил? Сквозь мальчика неторопливо пролетела гудящая пчела – мальчик сделал вид, что не заметил.

В уме искрами над костром вспыхивали вопросы. Много-много. Иногда с вероятными ответами. Еще привиделась его игрушечная детская страна Карта, на которой можно было расставлять войска и крестьян. А этот темноволосый вместо игрушек-то расставляет... кого? И стало так противно, что он, не глядя, прошел мимо прозрачного мальчика, мимо изнемогающих от тяжести, оплетенных золотыми узорами яблонь и вишен к выходу.

- Ты куда это? – бесшумно нагнал его мальчишка.

- Да пошел ты, - он махнул рукой так, как отгоняют дым, – на свое небо…

Вышел и затворил за собой резную белую калитку.

 

Всю ночь и утро перед глазами стояла жалкая нарядная девчонка и ладони помнили ее ледяные пальчики. Сны снились паршивые. И реальность тоже была паршивой. Ну, правда глупо: только дураки хамят всемогущим Небесным Силам. Вдруг темноволосый призрак оскорбится да и нашлет на Синие Горы какой-нибудь мор. Выждет и втридорога лекарство будет продавать… Или здесь мальчишек решит проредить. С тоски Рокот убежал ото всех. Надо залезть куда-то повыше. Откуда будет хорошо все видно.

 

Золотая крыша слепила глаза. Отсюда, от никчемной верхней башенки Детского дворца можно рассмотреть половину золотой столицы. Он замер в тени под башенкой, разглядывая крыши, повозки на улицах, крошечных человечков - хаос. Путаница. Мозаика, которую пока никто не сложил как следует. Ну, может, двадцать девять царят подрастут и ее наконец-то сложат. Это все для них. А у него своя мозаика есть. Дома.

Еще тут был ветер. Так, ветерок, теплый и слабенький. Пах пылью. Но он был живой, трепал воротник рубашки, и на сердце полегчало, будто все трудности остались внизу. И еще он наконец-то был один. И в дороге, и во Дворце с него глаз не спускали – отвык даже, как это хорошо, когда никто не следит... Он сел на теплое железо крыши, покрытое подстершейся позолотой. Как же здесь над головой пусто. А дома – везде горы, до неба и выше, и ниже, все пространство сложное, заполненное скалами, осыпями, ледниками и выше всего – сверкающими белыми пиками самых высоких гор. А тут только пустота и солнце. Слепое и яростное.

- Привет, - сказал возле плеча знакомый бархатный голос.

На солнце темноволосый казался еще прозрачнее. Так, цветная тень с поблескивающими глазами. Он отвернулся.

- Ты ведешь себя, как глупый ребенок.

Он не ответил. Темноволосый вздохнул:

- Такой же упрямый, как мать. А хочешь, я передам ей весточку прямо сейчас? И тут же принесу ответ?

Он вздрогнул. Мама! Мамочка моя! Но укрепился. Помотал головой, встал и пошел, балансируя, по самой кромке конька обратно к слуховому окну, через которое сюда выбрался.

- Да почему «нет»-то? – вроде бы лениво спросил темноволосый.

- Нечем платить, - бросил он через плечо и полез в узкое окошко.

На пути вниз, по всем потайным закоулкам и пыльным заброшенным лестницам и этажам, он раз пятьдесят пожалел о том, что отказался. Мама была бы рада… Но в Синих Горах нет лишнего «урожая людей». Или что там нужно Небесным Силам – этого тоже нет. Синие Горы – маленькое княжество. С ладошку.

 

Внизу его встретил гомон мальчишек, тут же столпившихся вокруг – да они ж должны были сидеть на уроке? Это что ж… Они тут все его ищут?

- Где ты был?! – наставник белел и краснел от ярости. Ну, и еще от страха. – Почему такой грязный?

- А вы не знаете? – изумился он. Они что, правда не знают, что в старом дворце полно тайных ходов, и плевать на заколоченные двери? Особенно в Детском дворце, который мама девчонкой облазила весь! В основном по тайным коридорам, потому что царевне негоже показываться на людях. – Ух ты! Тогда я не скажу. Мало ли еще пригодится!

- …Ты сумасшедший горный дикарь! Так, все. Непослушных мальчиков наказывают, ясно?

- Вот только троньте, - предупредил он, выглядывая вокруг хоть что-то, что сойдет за оружие. А, камень!

- Не сходи с ума, Рокот, - Двадцать Девятый скользнул ближе и крепко взял за плечи. – Стой. И не бойся. Никто тебя и пальцем не тронет. Я провожу.

И проводил. За руку отвел – вниз, на подземный этаж. Наставник молча шел следом. На миг ужаснуло, что ведут в лабиринт – но нет, в конце полутемного, душного коридора ждала полная мрака каморка. Что, оставят во мраке?! Но Двадцать Девятый щелкнул выключателем, и каморка озарилась рыжим светом едва живой старинной лампочки. Лавка, на ней сложенное одеяло; в углу кран над медной раковиной. Двадцать Девятый оглядел все это с ужасом и повернулся к наставнику:

- Он так мал. И – первый раз. Может, я с ним хотя бы первый час посижу?

- Нет. Правила для всех одинаковые. Выходи.

Дверь закрыли. Потом с глухим стуком вошел в скобы засов. Еще пару секунд он слышал удаляющиеся шаги, и вот наступила полная, будто войлоком забило уши, тишина. Он растерянно сел на лавку и покачал ногами. Кто ж тут у нас хотел побыть один?

А царята, оказывается, больше всего боятся одиночества. Еще бы: с младенчества в одном клубке. Всегда с братьями… Тут забоишься. Что ж это значит: они сильны только вместе? А по отдельности сломаются, как прутики?

Сначала подземная прохлада окутывала его, уставшего от жары, лаской и думать не мешала. Потом замерзла спина, потому что он прислонялся к каменной стене – и он осознал, что мерзнет. Пришлось закутаться в одеяло с ногами и головой, оставив только окошечко дышать и смотреть. Хотя смотреть тут, кроме тусклой лампочки, не на что.

- А вот теперь не сбежишь, - проворчал бархатный голос. – Горный лев в темнице! Львенок! Бедный одинокий горный львеночек!

- Что ты ко мне привязался? – он даже глаза не открыл.

- Так поговорить надо, - деловито сказала эта небесная зараза. – О важном. Что, думаешь, просто так тебя в столицу привезли? Да я еле дождался!

Он открыл глаза: лицо. Близко, в одеяло заглядывает. И – как настоящий, потому что тут полутемно, и весь он куда виднее, чем на свету. Даже конопушки на переносице видно. А глаза-то жадные. Такие же ясные и жадные, как у двадцати девяти братцев. И такие же серые. И брови такие же, вразлет.

- Это твой настоящий облик? – он выпростал голову из одеяла и выпрямился. – Ты на самом деле так выглядишь? Или со мной говорит какая-нибудь… звездная водоросль?

- …Зачет, - непонятно сказал он, став серьезным. – Не, это я как есть. Клясться не буду, хочешь – ну и не верь… Знаешь, Рокоток, ни одному нормальному здешнему детишке мысль про космическую водоросль, прикидывающуюся привидением, даже в голову бы не пришла. Но ты – внук Злого Лета и сын своей матери… Она умная. Хитрая. И много успела за десять лет набить в твои мозги. Царевна же. Сестра царя. Ей тоже пришлось быть волшебницей – а как еще ее в вашем мужском мире защитить. Мы с ней дружили. Весь дворец облазили.

- Так это ты дружил с моей мамой?! Ты - мальчик! А она – большая!

- Так я не расту. Вот ты – ты живой человек, настоящий, из молекул и атомов… Молекулы – это…

- Я знаю, что такое молекулы. Атомы в ковалентной связи.

- …Зачет, - опять сказал он. – Я забыл, что тебя учили как следует.

- А ты, похоже, вообще не из вещества?

- Из света. Зато бессмертный. Вот и… Присматриваю за вами.

- …Это твоя была затея с двадцатью девятью царенышами?

- Так скажем, что мне это подсказал совокупный прогрессорский опыт, который накопила наша цивилизация.

- …Какой опыт?

- Опыт возвращения наших одичавших колоний на приемлемый уровень. Когда-то наши общие предки быстро заселяли все пригодные для жизни планеты. Как жадные обезьяны, которым всего и всегда мало – хватали все. Ну, и силы поддерживать уровень интеллекта в колониях быстро закончились. Буквари, знаешь ли, самое дорогое, когда так коротка жизнь. Тысячи лет прошли, прежде чем Дом отыскал все миры, которые когда-то засеял, снова. И конкретно здесь еще лет стопяцот надо, чтоб вытащить из мрака невежества хотя бы правящую верхушку и заложить правильную селекцию...

- …Чего заложить?

- Отбор родителей, чтоб правильные дети рождались. Вроде тебя, умник. Или вроде твоей матери и дядюшки-царя. Злое Лето это уже понимал.

- Злое Лето тоже купил их за «Урожай Людей»? – невинно спросил он.

- Нет. И, между прочим, Злое Лето – это я, - хмуро сказал парнишка.

- …Там саркофаг с гербами в крипте, если что.

- Я изначально – слепок с него двенадцатилетнего. Световая копия. А потом я только и делал, что учился… Мы жили с ним параллельно. Короче, кому еще отвечать за своих потомков? Оптимизация системы, понимаешь?

- Нет, - честно сказал он и снова замотался в одеяло с головой. Сказал оттуда: - Эй ты, дед. Ты мне лучше скажи, что ты будешь делать с двадцатью девятью правильными внуками? Зачем тебе их столько?

- Я хотел от Бездны, забравшей «Урожай людей», максимум. Вот и получил.

- Бездна… Она их сожрала? Младенцев?

- Ну что ты. Просто там очень нужны нормальные, живые люди. Все хорошо с теми детьми. Царь это знал. Вырастят с заботой, обучат на максимуме, поручат что-то. Они и проживут в разы дольше, чем на планете. Другие миры увидят, узнают много-много.

- Даже слепая девочка с заячьей губой?

- Да ее сразу вылечили.

- А первенец моей матери?

- Ему только двенадцать, а у него уже три световых копии. Толковый очень потому что. Ожидания оправдались. Одна из копий даже входит в состав совокупного ИИ планеты, и…

- Чего состав?

- Не важно. Там другой мир, другие реалии. Не забивай себе голову. Твоя жизнь пройдет здесь.

- Погоди. То есть он уже три раза бессмертный?

- Его копии бессмертны. Не он. Биологические объекты в космосе долго не живут. Да он на самом деле-то о своих копиях и не знает. Что ребенку детство портить.

- Откуда ты все про него знаешь?

- Так я слежу и за ними тоже. Ночью посмотри на небо. Увидишь медленную звезду – они там. И им в сто раз лучше, чем людям здесь. А здесь… Здесь нужны такие, как ты. Живучие и умные. Чтобы здесь жизнь сделать лучше.

- Двадцать девять царят будут делать жизнь лучше?

Помолчав, парнишка вздохнул:

- Тебе не понравилась их жизнь? Ну да, он не воспитывает их как будущих царей. Не царский двор, а кадетский корпус. Солдатики.

- Да, так Царя не вырастишь, - он снова вылез из одеяла. – Царь должен быть свободен сразу.

- Как ты?

- Вообще-то меня заперли.

- Ты понимаешь, о чем я.

- Да. Между прочим, царят тоже заперли. И ровно точно так же, как у меня, внутри у них свой ум и свои планы. Только перемноженные на двадцать девять.

- Ну и отлично, - Лето не смутился. – Дерзайте. Подрастите только сперва. И постарайтесь уцелеть. А то время-то уже на исходе…

- Сестра о том же. Почему времени мало?

- Царя видел?

- И что?

- Он похож на здорового человека?

- Он старик! Ой. На самом деле ему столько же, сколько маме, но он… Что, болен? А почему ж ты его не вылечишь?

- Он не болен. Он – стар. Пережил уже все мыслимые пределы человеческой жизни.

- А мама?!

- Ее организм изменен. Волшебницы должны жить долго-долго. Хранительницы традиций, знаний, все такое.

- Ага. Так что, царь скоро – все?

- Ну, не завтра.

- И ему надо принять решение…

- Да. Потому тебя и привезли.

- Чтоб я спровоцировал пацанов к соперничеству?

- Ну, и это тоже. Да еще у вас в горах этих княжеств воинственных – да как лоскутное одеяло: Синие Горы, Черные, Белые, серобуромалиновые… Грызутся не переставая. В смысле, пусть они, мужественные люди, живут своими культурными особенностями, ага, но ребенка нашей крови надо поберечь.

- …Это Царь убил моего отца?

Лето вмиг посерьезнел:

- Твоя мать так считает?

- Она не говорила. Но, думаю, да.

- Потому что она нас с Царем ненавидит после этого проклятого «Урожая людей»… А царь… Он все равно сестру любит, как никак. Нет, он не посылал убийц. Ну что, напишешь матери письмо?

 

Его выпустили только через два дня поздно ночью. Он был набит разговорами с Лето под самые завязки и голоден, как зверюга – голод входил в наказание. И он даже понимал, почему Царю нужно, чтоб для наказанных царят голод сливался с одиночеством. Лето, в общем, сочувствовал, но, полупрозрачный, даже кусочка хлеба принести не мог. Поэтому отвлекал, рассказывая про все подряд. Про детство собственное, про детство царя и мамы, про Дворец и лабиринт под ним… Про сокровище сказал, что да, есть, но толку-то от него в эту эпоху. Разве что внукам Рокота пригодится. Еще Злое Лето рассказывал про собственные планы по переустройству страны. И чем голоднее становился Рокот, тем меньше ему эти планы нравились. Разок они разругались вдребезги, когда Рокот понял, что если Лето сделает с него «световую копию», то сам Рокот этого и не почувствует. Потом примирились, и Лето все выпытывал, а как Рокот-то представляет будущее?

 

И вот наконец: скрежет засова, свежий воздух. Коридор, потом десяток ступенек наверх, и – летняя теплая ночь с громадными звездами в небе. Одна звезда толстая, низкая, медленно пересекала небосвод. Там… Неважно, что там. Важно, что тут кормить его никто не собирается – дежурный наставник привел к дверям спальни и ушел. Середина ночи. Хоть вой. Все спят… И вдруг он сообразил: а мальчишки-то, если они абсолютные копии царя, сына Злого Лета – то этой небесной заразе они не внуки вовсе. А дети! Но что-то он не больно-то тревожится о них. Что, и для него двадцать девять – это слишком много?

Он бесшумно прошел мимо дверей спальни в умывальную, поплескался, смывая с себя духоту и тоску подземной каморки. Может, выйти во дворик, поискать яблочко на ветках? Ага, найдешь там яблочко после братцев-то. Они всегда голодные, сколько не корми. Растут. А в саду у сестрицы… Тихонько он проскользнул в спальню и пошел вдоль спинок кроватей к своей, слушая сонное дыхание мальчишек. Кто-то вдруг поднял лохматую голову. А кто-то совершенно бессонным голосом громко сказал:

- Рокот пришел!

В общем, еды они запасли много. Пирожки с мясом и яблоки, сыр и сладкую ватрушку. Постанывая, Рокот вцепился в первый же сунутый в руки пирог – а ему уже совали кружку с молоком. Как они протащили все это в спальню мимо наставников?

- Опыт, - пояснил Третий. – Каждый из нас там побывал не по разу. Там от тоски живот к спине прилипает… На вот ватрушку. Да запивай ты, а то подавишься. Замерз очень?

 

И жизнь пошла своим чередом. Через день он понял, что соскучился по Злому Лето, но, чтоб повидать его, нужно было остаться в одиночестве – никак, потому что братцы решили за ним присматривать. Мол, нечего по крышам лазить. В отместку он им начал рассказывать про тайный Дворец, про лабиринт внизу, про спрятанные сокровища Детского Дворца. Мальчишки терпели, а потом вредный Шестнадцатый пригрозил свернуть ему башку, если не заткнется. А Пятый на тренировке объяснил потихоньку сквозь стук деревянных мечей:

- Ну как ты не понимаешь! У тебя и имя есть, и мама… Не замахивайся так, бестолочь, справа и резче!... Да она тебе еще и рассказала столько всего волшебного! Завидно же! …Бей резче!! Крути!... Да я и сам, Рокоток, когда думаю о тебе, то ненавижу за все, что у тебя есть, но… Когда вижу – нет. Наоборот. Ты родной же. Наш. Только маленький. И хочу, чтоб ты рассказывал и рассказывал… Только реветь от твоих рассказов хочется.

 

А через неделю они, как обычно, примчались в Нижний Двор на тренировку и увидели жуткую кроваво-красную полосу поперек арены. Наставники велели разобрать деревянные мечи из кучи, построили всех, а потом вдруг вытолкнули одного Рокота за красную полосу. Взвыла труба, и герольд проревел:

- Царская воля! Тот, кто убьет претендента, получит корону!

Сперва никто не понял, даже он сам. Потом дошло. Солнце слепило глаза и жгло голые плечи. В босые ноги впивались камешки и глиняные крошки. Герольды стояли на красной линии, на флангах и, будто судьи, готовились отслеживать ход убийства. В тени галереи вдоль стен стояли наставники с неразличимыми пятнами лиц и старик в синих шароварах.

Драться? Всерьез? С ними? С этими родными рослыми щенками? Как?! Ноги уже не просто немели – подкашивались. Но он стоял и следил за мальчишками. Как их много! Логика царского требования показалась глупой: а если его убьют сразу несколько мальчишек? Как царь будет делить между ними корону?

Вдруг показалось, что рядом струится едва заметная темноволосая тень. Да, на ярком солнце Злое Лето почти не видно. Надо знать, куда смотреть. И почему-то стало легче дышать от того, что Злое Лето – с его стороны кровавой границы.

- Ну да, я тут, - проворчал Злое Лето. – Чуть не пропустил все веселье. Да ты не хнычь, отобьемся!

…Да что он вообще может, прозрачный?!

Двадцать Девятый на правом фланге вдруг выступил вперед и спросил у герольда:

- А что будет с теми из нас, кто не станет сражаться?

- Они пойдут в лабиринт.

Лабиринт! Мрак, руины и останки, пропасти и чудовища! Смерть от голода!

- Да оттуда же нельзя выйти! – выкрикнул Шестнадцатый, и Рокот вдруг заметил, что у него мокрые щеки. Он плачет?!

-…Это твоя затея? – сквозь зубы спросил Рокот у Лета.

- Еще чего, - Злое Лето был зол. Очень зол. – Ну, я еще устрою этому паршивцу… Но сначала тут разберемся! И бей, если что, как учили! А я – уравняю шансы! Да я их всех… На атомы разложу, пусть только…

- Заткнись, - велел Рокот. – Дурак, это же твои дети. Не надо на атомы. Не станут они драться. Смотри.

Двадцать Девятый бросил деревяшку под ноги герольду и, брезгливо перешагнув красную линию, пошел к Рокоту. Пятый, Двенадцатый и Шестнадцатый мечи просто уронили, а Двадцатый, уронив меч, еще и вытер ладонь о штаны. Деревяшки звонко стучали друг об друга. Потом все стихло. Последним меч бросил Первый – мешкал, борясь с желанием запустить деревяшкой герольду в лоб. Но передумал, просто отшвырнул и скорей перескочил красную линию к остальным:

- Ну, значит, все пойдем в Лабиринт.

- Я с вами, - сказал Рокот.

- Не, ты должен остаться.

- Нет. Я – с вами! И я знаю, где тут вход в Лабиринт!

- А я зато знаю, как оттуда выйти, - проворчал на ухо Злое Лето. – Так что я тоже с вами.

- Вон справа, за третьей колонной, на стене штукатурка потрескалась! – ткнул мечом Рокот. - Вход там! – развернулся и ткнул мечом в сторону старика в синих шароварах: - А еще мама рассказала, что там на дне лабиринта! Ты хоть понимаешь, злой старик, что будет, если я туда доберусь?!

- …Сестра? – растерянно сказал кто-то из братьев.

Через двор к ним мчалась худенькая, как кузнечик, фигурка в коротком белом платье, но с длинным ворохом косичек. Сверкая золотыми узорами на руках и ногах, она перелетела красную полосу и вбежала в их толпу. Прижалась к одному брату, к другому, к третьему. Лицо раскраснелось, глаза в слезах сверкали:

- И я с вами! Я – везде с вами!!

- Это ты ей донес? – спросил Рокот у Лета.

- Да она и так в контуре, - непонятно ответил он. – ИИ вшит, как и у твоей матери. Волшебница. Ну, и что теперь? Куда вы с ней в Лабиринт? Пат.

- А вот еще посмотрим!

- С кем ты все время разговариваешь? – спросил кто-то. – Ой. Чего ему надо?

К ним шел худой старик в синих шароварах. Выглядел он свирепо. Рокот пожал плечами:

- Откуда я знаю... Охраняйте сестру. Да, говорила мне мама: хочешь геройствовать – геройствуй только за свой счет…

И пошел навстречу старику. Старик остановился, ожидая, когда он приблизится. Рокот подошел и даже чуть поклонился:

- Давай я один пойду схожу в лабиринт? Ты же от меня хотел избавиться?

- Я бы лучше от них избавился, - царь кивнул на мальчишек. – Они – моя ошибка. А царем будешь ты. Я уж давно это решил. Как только узнал, что ты родился.

- Я не хочу! Я хочу только Синие Горы!

- Да бери ты себе свои Синие Горы, - пожал плечами подошедший Злое Лето. - Только вместе со всей остальной картой.

Рокот оглянулся на мальчишек. Они стояли тесной кучкой, плечом к плечу, оберегая сестричку. Хорошие. Самые лучшие на свете братья. Стояли, все понимая, и ждали, что он сделает. Рокот посмотрел на царя, потом на Злое Лето.

- Ну, что тут думать? – нетерпеливо притопнул ногой Злое Лето. – Корона же. Царствуй на славу.

Ну, корона. Можно взять, и стать самым главным на этой плоской, ровной земле. На ровном так легко складывать старую золотую мозаику. А можно позвать братьев и сестренку и спуститься в лабиринт. Там глубоко-глубоко, в грубосланцевых гнейсах, в остатках первичной земной коры вплавлен в грунт настоящий небесный корабль. При взлете он, конечно, разрушит весь этот ветхий дворец да и полстолицы в щебенку… Зато они будут свободны и полетят хоть в Синие Горы, хоть в черную звездную бездну. А еще можно как-нибудь заставить старика, который почти десять лет тщательно обучал царят сражаться, признать наконец, что он им отец… А еще можно… Да все можно. Надо только выбрать.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 17. Оценка: 3,82 из 5)
Загрузка...