Наблюдатель

Аннотация (возможен спойлер):

Главный герой рассказа думал, что умер. Но жизнь после смерти оказалась для него тяжким испытанием. Суждено ли ему и дальше влачить жалкое существование, или он найдёт для себя смысл Бытия и сможет принести окружающим Свет и Добро?

[свернуть]

 

Он очнулся.

А ведь буквально только что провалился в небытие, по крайней мере, должен был. Он-то думал, что умер. Ведь смертный час уже как раз подходил.

Но нет, что-то изменилось. Он слышал вокруг возбуждённые голоса, видел много людей. И говорили они как раз о нём. Он обрадовался, хотел было заговорить с ними... и не смог.

«Услышьте меня, люди!» — изо всех сил пытался позвать он, но всё было тщетно. Сколько бы он ни пытался привлечь внимание окружающих, его не могли услышать. Да, они говорили про него, много хвалебных слов произнесли, вспомнили его добрые дела, обещали следовать его советам. А вскоре куда-то разошлись.

Отчаявшись привлечь внимание людей и немного сосредоточившись, он попытался осмотреться. Оказалось, что он не может поворачивать голову, разве что глазными яблоками вращать. Но обзор не ахти какой широкий был. Он видел перед собой огромную городскую площадь, за ней проспект, по которому проскакивали автомобили, вдали неподвижной стеной высились жилые дома. И смотрел он на людей будто свысока. Что бы это значило?

«Что, я теперь в статую превратился?» — пало ему в догадку.

А ведь в самом деле: двигаться он теперь не мог, говорить — тоже, стоял неподвижно на самой большой городской площади, а люди, которые только что толпились рядом, по-видимому, участвовали в торжественной церемонии открытия памятника. Ему.

Вот чего он точно не предполагал, так того, что после кончины сам же и станет собственной статуей! Да и вообще, он не думал, что ему будут ставить скульптуры и так чествовать, вышла совсем уж неожиданность.

Было ему отчего расстраиваться: всё видит, всё слышит, а словом перемолвиться ни с кем не может! Ходят вокруг люди, кто-то поближе к нему подходит, в глаза смотрит, а он зовёт их: «Я тут!»

Но никто не слышит и не понимает.

Тоска и отчаяние заволокли его разум тёмной пеленой, вслед за ними пошли бурным потоком мрачные думы. Он жалел себя, но расплакаться не получалось. Пытался заснуть, но не выходило, словно вмиг разучился. Да и откуда у памятника желание спать возникло бы? Такой вот парадокс выходил: спать хочется от усталости, но памятники не устают. Да только «устал» он в моральном смысле — от такого жалкого существования. Хотя успел побыть памятником недолго, а уже было невмоготу такое терпеть. И не знал он, как прекратить мучения.

Особенно тяжело было, когда к нему приходили те, кого он знал и любил. Трудно описать мучительное ощущение того, что близкие люди вроде бы и рядом, но с ними больше не поговорить. Он смотрел в грустные глаза родных и друзей, звал их, но они были за глухой стеной, разделяющей жизнь и смерть. Некоторые из них приходили часто, вспоминали его добрым словом, говорили ему, что скучают по нему. Он им тоже говорил, что скучает по ним, да и вообще — по прежней жизни. Сколько тёплых и ласковых слов он шептал им! Но они не могли услышать, и он по-прежнему страдал.

Со временем он немного успокоился. Даже можно сказать, привык к новому образу жизни. Сколько на это у него ушло дней (или недель?), сказать сложно. Ведь у него времени было теперь не просто много, но — сколько угодно.

Теперь он стал наблюдать. От окружающих довольно быстро узнал, что сделан из бронзы. Да хоть из камня, разницы для него не было. Или что его статуя в высоту вместе с пьедесталом — четыреста шестьдесят сантиметров. Не каланча, конечно, но тоже сойдёт.

Каждый день он видел множество людей, спешащих по своим делам. Некоторые приходили посмотреть на него, и он принимал их, как дорогих гостей. Мысленно. Да, он не мог с ними общаться, но был всегда рад их видеть. Желал им хорошего дня и доброго пути, не обижаясь на то, что они не отвечали.

Огромную площадь и стену жилых домов он изучил тщательно, можно сказать, до дыр проглядел. Буквально. Теперь он запомнил каждую трещину, каждый мелкий скол на зданиях и дорожном покрытии. Каждый раз, когда в его поле зрения попадали строители, он шутливо ворчал на них, называл лентяями и напоминал, что неплохо бы заняться ремонтом.

Зрение у него стало острым, хоть это немного утешало. Днём дальние закоулки освещались солнцем, ночью включались установленные рядом с памятником фонари, но свет от них падал недалеко. Но ночная мгла больше помехой не являлась, теперь он сумел бы чётко разглядеть хоть чёрную кошку в тёмной комнате.

Вот кого он возненавидел, так это птиц. Особенно досаждали проклятые голуби. Хорошо, хотя бы то, что рабочие периодически его чистили, самостоятельно он бы по понятным причинам не смог, и очень оттого переживал. И дождь тоже приходился кстати, хоть и не настолько был хорош для скульптурной гигиены, как людской труд.

Ещё он придумал себе развлечение считать после дождя образовывавшиеся лужи или, для разнообразия, дождевых червей, вылезавших на поверхность во время непогоды.

Когда рядом поставили скамьи, стало приходить больше народу. И он смог чаще созерцать хорошее и разное. Люди сидели на скамейках, общались, читали, или просто отдыхали. А он прислушивался к их разговорам, вставляя свои комментарии. Жаль, что они не слышали. Порой удавалось заглянуть в книги к гостям, присевшим для чтения на скамьи; для него такое занятие стало приятным разнообразием.

Например, одна молодая особа приходила почти каждый день, садилась на одну и ту же скамью, самую ближайшую к памятнику, и читала по два-три часа кряду, потом уходила по своим делам. А он читал вместе с ней. Книги она подбирала интересные, ему доставляло удовольствие изучать их. Каждый день он теперь бодро ждал её, предвкушая, что сегодня узнает вместе с ней что-нибудь новое. Бывало, она не приходила, но такое случалось редко.

Однажды она его сильно удивила, придя глубокой ночью. Он, по обыкновению погружённый в свои мысли, очнулся от них, услыхав, как по пустынной молчаливой улице идёт та девушка. Она добрела до скамьи рядом с памятником и неуверенно села. Так же неуверенно она посмотрела снизу вверх на уличный фонарь, услужливо покрывавший её тёплым потоком света, как будто размышляла: почитать или не почитать? Когда она повернулась к памятнику, глядя прямо в бронзовое лицо, в её глазах застыл невысказанный вопрос.

«Добро пожаловать, дорогая гостья! Разрешения, что ли, спрашиваешь? Читай, конечно, если хочешь! Буду только рад!» — пригласил он.

А она всё глядела ему в глаза, задумчиво и грустно.

«Что с тобою? Кто-то тебя обидел? — забеспокоился он. — Узнать бы кто, да хлопнуть по шапке, чтоб по пояс в асфальт провалился!»

Она медленно встала и сделала несколько робких шагов к его пьедесталу. До её лица было каких-то несчастных три метра, но ему страшно хотелось спуститься поближе и приободрить бедняжку. Как он проклинал свою беспомощность и неподвижность! Он отдал бы всё на свете ради того, чтобы просто сойти с надоевшего пьедестала и сказать тёплые, приятные слова той, что так в них нуждается.

Она опасливо огляделась вокруг, нет ли кого рядом. Но площадь была пуста и почти бесшумна. Только ветер иногда шептал что-то со стороны проспекта, да фонари едва слышно гудели, будто успокаивая.

Прокашлявшись, она тихо сказала ему:

— Думаю, что тебе я довериться могу.

Как он обрадовался, что с ним заговорили!

«Конечно, можешь!» — восторженно сказал он.

— Знаешь, — начала она, опустив глаза в асфальт, — мне кажется, что я неправильно живу. Совсем-совсем неправильно...

«Отчего же?» — удивился он.

— Видишь ли, я много работаю, общаюсь к разными людьми, всегда знаю, как себя развлечь, — продолжала она, — много знаю и умею, и видела всякого-разного немало...

«Молодец!» — похвалил он.

Она замялась и развела руками.

— Но всё-таки не могу понять, — ещё тише заговорила она, — чего же я хочу? Кем мне быть? Что будет со мной дальше? — Она закусила губы, едва сдерживая слёзы. — Я каждый день вижу много людей, — продолжила она. — Они знают, чего хотят, и кем будут. А я — не знаю. Пока я сама не смогу понять, никто мне не сможет объяснить...

«Ты обязательно поймёшь! — горячо заявил он. — Занимайся тем, что полезно и интересно для тебя, попробуй разнообразить жизнь. Не то, что я, например. Такое у меня не получится, пока торчу тут истуканом... А ты — сможешь!»

По её щеке катилась слеза, но кажется, это отрезвило девушку.

— Думаю, ты прав, — сказала она, вновь поднимая взгляд и слегка улыбнувшись.

«Вот как?» — Он бы тоже улыбнулся в ответ, но увы, не мог.

— Что-то я совсем-совсем раскисла, — Она издала нервный смешок. — Стою тут и оправдываюсь перед тобой...

«Не беспокойся, — доверительно сказал он. — Мы же друзья».

— Прости, я не хотела плакать, — Она промокнула глаза платочком. — Спасибо, что выслушал. Думаю, что разберусь со своими проблемами, не стоило тебя в них втягивать...

«Брось, я всегда рад тебя выслушать, — возразил он. — Я вообще мало чего могу, но слушать пока ещё не разучился. Хоть какую-то пользу принести могу... Вряд ли ты поймёшь, как я рад оттого, что смог тебе помочь, — сокрушённо добавил он. — Знала бы ты, каково это — неподвижно стоять и ничего не делать, и так — день-деньской, целую вечность. Ты просто не представляешь, что такое есть Настоящая Тоска. А то, что я могу принести при этом пользу, для меня бесценно. Люди ежедневно радуются множеству мелочей, которые для них настолько обыденны, что воспринимаются как само собой разумеющееся. А для такого, как я, даже самая ничтожная, невыразительная мелочь, которая может сделать мир вокруг хоть немного лучше, будет ярче любого света».

Он осёкся, решив, что заболтался.

— Давай это будет нашей маленькой тайной, — хитро прошептала она, демонстративно приставив ладонь ко рту. — Никому не расскажешь?

«Могила! — скаламбурил он. — Даже если бы мог говорить — не рассказал бы. Даю тебе честное слово!» — торжественно пообещал он ей.

Она радостно улыбнулась.

— Спасибо тебе, — прошептала она. — Спокойной ночи!

«Приятных снов!» — отозвался он.

Девушка развернулась и бодрым шагом покинула площадь. Конечно, она не слышала ничего из того, что он ей говорил. Но он всё равно радовался, что наконец-то смог поговорить по душам хоть с кем-нибудь. Давно хотелось, он уж думал, что будет вечно мечтать о таком. Теперь ему стало гораздо легче.

Утреннюю зарю он встретил с хорошим настроением и стал ждать, чем же порадует новый день.

Как всегда, город жил обычной жизнью: люди шли, автомобили катились, аэропланы с аэростатами бороздили небо. Очередной день сдал пост очередной ночи. Потом наступил следующий день, и за ним — ещё один, и так далее.

А он всё стоял и наблюдал за происходящим вокруг.

Ту девушку он больше не видел. Наверное, она нашла себя в этом мире, и теперь занимается любимым делом, решил он. Хоть ему стало немного грустно оттого, что больше они не увидятся, но он был очень за неё рад и желал ей всякой удачи.

Он не знал, сколько времени прошло, когда ощутил что-то новое. Трудно описать это ощущение, но он будто чувствовал себя в новом месте. На всякий случай он осмотрелся, насколько смог. Вроде всё было по старому: та же площадь, тот же проспект, дома, небо, фонари, деревья...

А потом он увидел новое место. Теперь он видел перед собой широкую мраморную лестницу, спускающуюся вниз с холма и упирающуюся в грунтовую дорогу, устремившуюся куда-то мимо. За дорогой широко раскинулся парк. Были видны ровно подстриженные ряды декоративных деревьев, газоны, даже небольшой фонтан.

Он заметил, что смотрит с высоты человеческого роста, может, чуть повыше. Это радовало: теперь можно было стать ближе к людям, в каком-то смысле.

Теперь можно было наблюдать одновременно и площадь, и лестницу в парк. Он обрадовался, справедливо рассудив, что два места для наблюдения — вдвое бóльшая вероятность заметить что-то интересное.

Он догадался, что ему поставили ещё один памятник, только поменьше.

Из парка вышла большая группа людей. Они поднялись по лестнице и встали полукругом перед новым памятником. Снова прозвучали посвящённые ему речи, обсуждались совершённые им дела, которые называли великими, вновь раздавались апплодисменты. Но потом, конечно, люди разошлись.

«Спасибо, друзья! — напутствовал вслед он. — Весьма польщён, что вы считаете великим всё то, что я делал. Лично я бы так про себя не сказал. Надеюсь, для вас будут полезными результаты моей деятельности, и я всегда рад помочь! Наверное от ваших слов можно было покраснеть, не будь я бронзовым истуканом... Или из чего там мой новый памятник? Интересно, надо бы разузнать».

Через некоторое время ему удалось выяснить, что новая статуя сделана из белого мрамора, а за спиной находится здание краеведческого музея. Как оказалось, его статуя установлена справа от входа (если смотреть в сторону лестницы), и повёрнута лицом немного вбок, так, что видно и лестницу с парком, и пространство слева от дверей. Хотя и было интересно, что же внутри за экспонаты, пришлось довольствоваться подслушиванием бесед экскурсоводов да сторожей.

Жизнь стала веселее. То на площади что-нибудь интересное происходило, то перед музеем.

А вскоре он увидел новую локацию, на этот раз — мастерскую гипсовых изделий. И новым его вместилищем стал гипсовый бюстик. Мастера быстро наделали ещё несколько штук, и у него появилось сразу несколько ракурсов для наблюдения за помещением. А учитывая, что мастера постоянно переставляли бюстики, то ракурсы менялись.

«Друзья, — шутливо обращался он к мастерам, — а это и есть наглядная демонстрация, что такое есть различные точки зрения, в буквальном смысле?»

А когда два бюстика поставили лицом друг к другу, он сострил, что это отличная возможность взглянуть на себя со стороны.

Бюстики со временем разъехались по новым разным местам, которые он с удовольствием изучал. Попадались и квартиры, и общественные места. А в мастерской ещё больше бюстиков делали, и возможности для наблюдения росли, как никогда.

Он радовался: теперь можно будет со временем повидать хоть весь мир. И ещё он поймал себя на мысли, что почти перестал тосковать. Он привык к такому существованию, и больше не находил его скучным и безрадостным. Наоборот, теперь у него была чёткая цель — наблюдать и помогать. Как можно было убедиться, он умел делать и то, и другое.

Когда один из бюстиков случайно упал и разбился, пропала и возможность наблюдать через него. Стало понятно, что если разломают любой другой бюстик или памятник, будет то же самое. А что будет, если сломаются все скульптуры? Что тогда? Он канет в небытие, на этот раз насовсем? И тут он задумался. Ведь ещё совсем недавно он всей душой желал, чтобы такое существование в виде статуи прекратилось. А теперь он этого не хотел. Ранее он считал своё нынешнюю жизнь тоскливой и невыносимой, бесконечной пыткой, конца которой нет. А сейчас? С тех пор как у него появился смысл существования, и жизнь стала интереснее и разнообразнее, времени для пасмурных мыслей не осталось. И это притом, что времени у него было всегда в достатке! Будь что будет, решил он и с оптимизмом вернулся к своему основному занятию — наблюдению.

Так он и жил, видя всё больше нового и интересного. На площади почти ничего не изменилось, разве что одну из скамеек сломали. В людских квартирах всякое происходило, хорошее и разное. Временами ему даже стыдно становилось за то, что увидел, но закрыть глаза он теперь бы не сумел. Да и не в его правилах было закрывать глаза на плохое.

Как-то ночью к его памятнику на площади притащился мужичонка, по виду явно под градусом. Шатаясь как флюгер, с трудом сфокусировал взгляд на памятнике и, узнав, заулыбался во все семнадцать зубов.

«Тебе чего?»

Мужичок приподнял кепку в знак приветствия и доверительно сказал бронзовому наблюдателю:

— В-всё... б-будет... з-замечательно!

Махнул рукой на прощание и куда-то неуклюже поспешил. Наверное, трубы горели.

«Да, ты прав», — подумал он, глядя вслед.

Когда ему поставили новый памятник, на въезде в небольшой городок, он даже не удивился, настолько успел привыкнуть к тому, что численность его армии близнецов растёт. Новая статуя была высокой, почти как самая первая. Стояла она спиной к городку, лицом к шоссе, снабжающему населённый пункт гостями, на машинах и без.

«Добро пожаловать!» — теперь всё время приветствовал он прибывающих в городок. То и дело выговаривал нарушителям правил дорожного движения. Любовался широкими полями по обе стороны шоссе и комбайнами, занятыми уборкой урожая.

Особое внимание он обратил на группу рабочих, которая с шутками и прибаутками протащила вверх по лестнице к музею строительные материалы. В свободном пространстве слева от дверей наметили постамент и стали сооружать новую скульптуру. Под его пристальным наблюдением строительные материалы превращались в что-то осмысленное; вырастало и обретало форму новое произведение искусства. А он с интересом смотрел и думал, кто же это будет? Вряд ли ещё одна его копия, разве мало других людей, достойных быть увековеченными? Да и нет смысла ставить рядышком два памятника одному и тому же человеку. Хотя, всякое случается.

Черты скульптуры становились всё более чёткими и, как ему подумалось, узнаваемыми. Эта женщина ему знакома? Скульптуру закрыли тентом, под который забирались рабочие с инструментами и продолжали обработку статуи. А он терпеливо ждал, когда они закончат.

Напоследок один рабочий сказал товарищам, указывая в сторону тента:

— Они вдвоём тут хорошо будут смотреться.

Что бы это значило?

И вот, ярким солнечным утром перед музеем столпились люди. Тент торжественно сбросили и явили народу новую статую.

Он потерял дар речи. Под тентом была скульптура его жены, самой любимой и ненаглядной в мире женщины! Да, это была она, несомненно. Всё в той же привычной расслабленной позе, как будто она на секунду замерла, а не застыла навсегда. Её головка была повёрнута лицом к нему, и выражение было всё таким же приветливым, как и тогда. Он молча смотрел на неё, не слушая, чтó говорят люди рядом, и не обращая внимания ни на площадь, ни на въезд в городок, ни на что. Сейчас были только он и его любимая, вдвоём.

Значит, она умерла, догадался он. Все мы когда-нибудь умрём, да и сам он ушёл из жизни... да оказался в другой. И всё равно он испытывал непосильную горечь. Даже совсем странно получалось: он её больше никогда не увидит, и одновременно сможет быть с нею каждый день.

«Я скучал по тебе, — прошептал он. — Я помню каждый миг, проведённый с тобою. Я тебя никогда не забуду, и за всё тебя благодарю».

«Любимый? Это ты?»

На мгновение он потерял дар речи, но его удивление сменилось неописуемым восторгом: это была она! Он её слышал и понимал!

«Да, это я! Я здесь, я рядом!» — радостно восклицал он.

«Но дорогой, я же умерла... — растерянно произнесла она. — Как я здесь оказалась?..»

Его радости не было предела. Теперь он снова мог общаться, и не абы с кем, а с самой близкой ему на свете женщиной! Сколько всего он ей хотел сказать, и вот, такая возможность у него появилась. Он поведал ей обо всём, что с ним происходило, как он осваивал новую жизнь в образе памятника.

Выходит, к лучшему оказалось, что рядом с ним поставили статую его жены. Больше ничто не могло омрачить его существование: они были вместе навсегда. Всё на свете — для двоих, этого было достаточно.

Жена поначалу тосковала и грустила. Как и он сам поначалу.

«Любимый, ты так близко, но я не могу даже подойти и обнять тебя, — сокрушалась она, — даже пальцем пошевелить не могу! Какая же это мýка — быть так близко к тебе, и не шевелиться!»

Он утешал её, как мог.

«Любимая, я ведь тоже очень хочу расцеловать тебя и прижать к сердцу. Помнишь, я рассказывал, как тяжко мне было поначалу? — спросил он. — И мне было очень одиноко. Я постоянно находился в гуще событий, рядом со мною всегда были люди, но при этом я всё равно был Самым Одиноким На Свете. Мне совершенно не с кем было пообщаться. Точнее, я с ними общался, а они меня даже не слышали. Но знаешь, бывало, что люди со мной разговаривали...»

И он рассказал ей про ту немного странную девушку, про весёлого пьянчужку, про кое-кого ещё. И про радость, которую он испытывал, общаясь с людьми.

«Так что я нашёл смысл даже в таком, казалось бы, скучном и бессмысленном существовании. Представляешь, я понял, что даже если кажется, что ничего не можешь сделать, то ты всё равно можешь помочь людям».

«Дорогой, ты и раньше, в прошлой жизни, считал это своей целью, — сказала она, — помогать людям».

«Да, милая, — подтвердил он. — А ещё я стал наблюдать. Меня теперь всё интересует, даже то, на что при жизни внимания не обращал. Да уж, как жизнь распорядилась: ставит тебя в такие ситуации, что начинаешь ценить каждую мелочь».

«Так что же, ты теперь Наблюдатель?» — засмеялась она.

«Да, получается так, — согласился он, довольный тем, что жена развеселилась. — Наверное, это моё новое ремесло».

Они много разговаривали, но не торопились. Некуда было, и незачем. Придумывали новые способы поднять настроение, шутили, играли в словесные игры. Он ей постоянно рассказывал, что происходит в других местах, где находятся его скульптуры. Она с интересом слушала, но всё ещё грустила из-за своего незавидного положения.

«Ты хотя бы можешь поглядеть на другие места, — вздыхала жена, — а я нет. Всё, что вижу, — вот оно, всё рядом. Хочется хотя б одним глазком взглянуть на родной дом...»

«Мне тоже, — говорил он. — Вот дождёмся, когда изготовят ещё твоих скульптур, вдруг рядом с нашим домом установят?»

«А может, и не изготовят», — сомневалась она и погружалась в тоску.

Прошло время, и жена восторженно сообщила Наблюдателю, что он был прав, и ей действительно сделали ещё один памятник, посреди города, на оживлённой улице.

«О, замечательно! — обрадовался он. — И что же ты там видишь?»

Жена описала шумную городскую улицу, где люди и машины находились в постоянном движении. А новой скульптурой оказался барельеф на памятной доске, которую повесили на стене старого дома.

«Между прочим, улицу в твою честь назвали, — сказала жена Наблюдателю, — а мою памятную доску повесили на дом, где мы с тобой жили перед последним переездом. Помнишь, как было?»

Он подивился и попросил её рассказать подробнее, чтó она там ещё видит. Она пустилась в долгое и подробное описание всего, что попадало в её новое поле обзора. Он с большим интересом слушал её тщательный и радостный рассказ.

«Вот видишь, любимая, тебе стало гораздо легче, — сказал он. — И я тоже был очень рад, когда получил ещё одну статую и смог наблюдать новое место. Так что теперь ты одновременно и тут, и там. Давай подождём, когда тебе ещё памятников наделают».

Прошли недели, а может, и месяцы, или даже годы. Появлялись новые памятники, в основном бюсты Наблюдателю. Но и его жена обзавелась новыми скульптурками, радуясь возможности увидеть новые места.

«То ли не житьё! — говорил он ей. — Глядишь, так и весь мир повидаем; не в прошлой жизни, так в этой сможем».

Когда началась война, некоторые памятники были уничтожены. Наблюдатель с женой, теряя точки обзора, с волнением ждали развязки.

«Любимый, мне страшно», — шептала она.

«Держись, родная, — ласково отвечал он, — наши выдержат. Победа обязательно будет за нами».

«Что ты видишь?»

«Вижу, как в городок входят враги, — угрюмо сказал Наблюдатель. — Убивают жителей, грабят. Скинули мой памятник с пьедестала. Я потерял ещё одну точку обзора».

Она горестно вздохнула, не зная, что сказать.

А ночью он её удивил, сказав, что он снова видит тот захваченный врагами городок.

«Меня наши партизаны на пьедестал обратно поставили, — сообщил Наблюдатель. — Они тайком в городок пробрались, враги их не заметили».

«Какие молодцы!» — восхитилась она.

Утром Наблюдатель взволнованно сказал:

«Враги увидели, что меня вернули на постамент. Они в ярости. Тащат взрывчатку, чтобы взорвать меня».

«Ой, что будет!..» — в отчаянии прошептала она.

Враги, что волокли взрывчатку к постаменту, попадали, сражённые выстрелами.

«Наши в городок ворвались! И солдаты здесь, и партизаны! — воскликнул он. — Гонят врага, за окраины теснят. Всё, наша взяла, победа!»

Он описывал ей ликование победителей, а она тихо сказала:

«Они спасли и городок, и тебя, любимый. Видишь, ты им тоже дорог, раз они, рискуя жизнью, восстанавливали твой памятник».

«Понимаю, — согласился он. — Как бы мне хотелось, чтобы они услышали мои благодарные слова. Война ещё не окончена, нам с тобой остаётся пожелать удачи нашим бойцам».

Парк и музей, перед которым находились Наблюдатель с любимой, подвергся налёту вражеских бомбардировщиков. Разрывы авиабомб сотрясали землю, огонь охватывал деревья, превращая их в скорченные обугленные останки. Одна бомба разбила основание мраморной лестницы, другая рванула где-то на крыше музея.

«Любимый, мне страшно!» — кричала она.

«Я с тобой!» — отозвался он.

Угрожающий посвист донёсся с неба, становясь всё громче и ближе. Наблюдатель обратил взор ввысь и увидел стремительно приближающуюся авиабомбу. Она летела точно в него, а он не мог даже увернуться.

Мгновение — и бомба с рёвом разбила пьедестал его памятника.

«Любимый, нет!!!» — донёсся до него отчаянный крик жены.

Ещё мгновение — и бомба взорвалась, перемалывая всё, что оказалось близко.

«Я вернусь, я найду тебя!» — прокричал он в ответ.

Он не знал, услышала ли она его. Что было дальше у музея и парка, он больше не видел. По-прежнему он мог созерцать освобождённый от врагов городок, площадь в большом городе, другие населённые пункты, квартиры — но свою любимую он больше увидеть не мог. Что с ней стало? Цела ли она? Его горю не было предела. Всё время, которое он с ней провёл, казалось коротким мгновением, даже если это на самом деле было долго. А теперь он вновь одинок, как никогда раньше. И сколько продлится одиночество на этот раз, неизвестно. Возможно, это будет навсегда.

Отчаяние со временем уступило место оптимизму. Наблюдатель решил, что дождётся воссоединения с любимой, сколько бы это времени ни заняло.

Враг был отброшен за границу и окончательно разбит. Война закончилась. Люди вернулись домой с победой и пришло время великого восстановления.

Наблюдатель ждал. Ему изготавливали новые скульптуры, восстанавливали некоторые разрушенные войной, но место перед музеем было по-прежнему вне поля зрения. А он больше всего хотел увидеть именно это место, самое заветное и памятное. А точнее — вновь увидеть любимую. Вопрос, что с ней всё-таки стало, оставался без ответа.

Проходили поколения, а он всё ещё не получил ответ на заветный вопрос. А годы текли, как поток лавы, — вязко, медленно и всесокрушающе. Неожиданно для Наблюдателя был сокрушён привычный порядок вещей.

Он с неприятным удивлением смотрел, как портилась жизнь окружающих. На улицах провозглашались лозунги, которые при жизни Наблюдателя сочли бы предательскими, выросла преступность, на общество тлетворно влияла вражеская пропаганда, вместо привычных созидательных ценностей навязывались ложные и деструктивные. Горько было видеть, как жизнь народа превращается в настоящий кошмар.

К его памятнику на площади (тому самому, первому) подвалила агрессивно настроенная толпа. Их вожак, выйдя вперёд, обратился к остальным с речью, то и дело указывая на памятник. Наблюдатель услышал о себе много нового. Оказывается, это именно его обвиняли в несчастьях народа и выставляли негодяем, мерзавцем и прислужником всего худшего.

«Что ты врёшь, негодяй! — возмущался Наблюдатель. — Ничего подобного я не делал, наоборот, я всю жизнь помогал людям. Чем я лично тебе навредил? И каждый из твоих дружков пусть скажет, чем им-то я насолил? Тем более, что я давно умер... И ты, низкий клеветник, ещё имеешь наглость обманывать людей, и мне в лицо врёшь?!»

А вожак продолжать врать, обвиняя Наблюдателя в чём угодно, но не соответствующем действительности. Вот сойти бы с пьедестала да врезать клеветнику так, чтобы башка с резьбы съехала! Но Наблюдатель понимал, что не сможет. Всё-таки памятник.

Ему накинули на шею петли и стали стягивать с пьедестала. Очень обидно смотреть, как тебя сбрасывают с насиженного места, а ты никак не можешь этому помешать! Даже пальцем никак не пошевелить. Он уже ожидал, что памятник разобьётся, и он больше не сможет через него видеть, но при падении на асфальт статуя почти не пострадала. Он смотрел в серое пасмурное небо и думал:

«Вот оно, мрачное небо перемен. Дожили: живёшь, помогаешь, а тебя потом оклеветают и памятник сломают. Вот и делай людям доброе после такого, называется...»

Полежал он какое-то время на асфальте, а потом его погрузили в транспорт и куда-то повезли.

Оказалось, что сброшенный памятник отвезли в мастерскую скульптора. А он уж думал, что на переплавку. Из подслушанных разговоров удалось узнать, что у него нашлись защитники, которые не дали его уничтожить. Так что теперь его отреставрируют и поместят в историческом музее, там он будет защищён от посягательств.

Некоторые другие его статуэтки тоже были сломаны, несколько точек обзора было потеряно. А он всё думал, как там его любимая? Её ведь тоже могут оклеветать и разрушить посвящённые ей статуи.

Его первый памятник отреставрировали и установили в огромном музейном зале. Это помещение предназначалось для экспозиции, посвящённой истории страны, понемногу про каждую эпоху. История была долгая и богатая, экспонатов по ней было очень много, зал был заполнен под завязку.

Были тут и другие скульптуры. Наблюдатель сказал им:

«Здравствуйте!»

И они ему ответили! Поприветствовали его, поздравили с новосельем, стали расспрашивать о житье-бытье. Он был рад, что теперь, по крайней мере, не будет чувствовать себя одиноким. И всё же он хотел увидеть любимую.

Он познакомился с другими скульптурами, расспрашивал, кто что повидал, чем в жизни занимался. Им тоже было интересно узнать от новоприбывшего что-то новое. Услышав от Наблюдателя, что он ищет свою возлюбленную, они попытались поискать её через другие свои памятники (у кого они были). Но, к сожалению, никто её так и не увидел.

Так они и общались на разные темы.

«Я много славных побед одержал, — говорил Дворянин в парике с буклями, — а мне всего один памятник соизволили поставить. А потом сюда в музей перенесли. Теперь только это помещение и вижу. Хотелось бы и дневной свет повидать. Несправедливо это, господа и дамы...»

«Несправедливо, говоришь, ваше вашество? — беззлобно кричали Рабочие со стенного барельефа. — У тебя сколько крепостных было, эксплуататор? Они всё твоё хозяйство на себе тащили, кормили и содержали и тебя, и твою семью! Хоть кому-нибудь из этих трудолюбивых и скромных людей памятник поставили? Нам вот барельеф сделали за ударный труд, а им?»

«Отчего ж сразу эксплуататор? — смутился Дворянин. — Да, у меня были крепостные. Моей вины здесь нет, время было такое. Да, меня кормили мои крепостные, а я служил Отечеству, врагов побеждал, расширял границы. Вот вы, судари, изволили работать во благо Родины, и в благодарность вас увековечили в барельефе, и я честно служил своей стране, и мне тоже памятник сделали. Получается, мы с вами вместе, и мои крепостные тоже, служили одной и той же великой цели».

«Твоя правда, ваше вашество!» — согласились Рабочие.

Такие шутливые дискуссии здесь проходили постоянно.

«Вы знаете, мой дорогой друг, — доверительно говорил бюст Поэта Наблюдателю, — я ведь при жизни не издал ни одного сборника стихов. Я сочинял для себя, под настроение, и ни за что бы не подумал, что когда-нибудь людям так понравится моя поэзия. Мои стихи стали печатать огромными тиражами, стали изучать их в школах, и до сих пор так продолжается! А сколько мне памятников поставили, — не счесть. Вот сам бы после смерти не увидел, не поверил бы, что так будет».

«Я вас хорошо понимаю, — ответил Наблюдатель. — Сам в похожей истории оказался. Не думал, что мне после смерти столько памятников понаделают, а вон как всё повернулось...»

«Нет-нет, вы, дорогой друг, заслужили, как никто другой! — возразил Поэт. — Сколько вы добра сделали, людей спасли, учили хорошему! Вы воистину великий человек, и вас никогда не забудут! Это я — персона не столь значительная, и внимание ко мне чересчур преувеличено, а вы — личность мирового масштаба!»

«Ну что вы, — засмеялся Наблюдатель. — Ваши стихи люди очень любят, и память о вас оставили самую хорошую. А я... мне сейчас памятники сбрасывают и ломают, а вы говорите, что много я добра делал...»

«Это злодеи вам памятники ломают! — парировал Поэт. — Те, кто вас ненавидят, — злодеи, клеветники, ничтожества, — все против любого светлого и доброго. Они никто, и звать их никак. А вы — утёс среди бушующего моря несправедливости, волны могут обрушиваться на вас сколь угодно, но вас им не сломать и не утопить».

«Подло клеветать на вас, — сказал Наблюдателю Маршал. — Если бы не вы, разве я бы смог достичь успеха? Я роду тёмного, крестьянского, если бы не вы, я бы и дальше неграмотный был. И бесплатно не выучился бы на того, кем теперь стал. Так что я вам предельно благодарен, и горжусь тем, что следовал вашему учению. Слово офицера! А ваши враги — враги всего человеческого! Позор им! Будет и на нашей улице праздник».

«История всё расставит на свои места, — заметил Философ. — И ваше доброе имя, Наблюдатель, будет восстановлено».

Прошло время, и в музейный зал внесли новую скульптуру в чехле. Только грузчики развернули тент, обитатели музея не удержались от неприятного удивления, увидев, кто есть этот новоприбывший.

Это был предатель-диссидент, в своё время изгнанный за границу, и сочинявший там клеветнические пасквили про покинутую страну. Про Наблюдателя тоже много наплёл и наврал, и цитатами из его писанины сыпал вожак толпы, скинувшей памятник с постамента на площади.

«Предатель!» — зашумели со всех сторон.

«Я не предатель, — огрызнулся тот. — Не существует предательства, существует осознанная необходимость».

«Ты лгал про нашу страну и призывал закидать ядерными бомбами наших родных и близких! — гремел Маршал. — И тебе ещё ставят памятник! И где? Ещё и в нашей же стране! Наглость несусветная!»

«Я тебе не нравлюсь, солдафон? Злись сколько хочешь, твоя бессильная злоба не поможет, — насмехался Предатель. — Ничего ты мне сделать не сможешь».

«Ты поэтому такой дерзкий? — презрительно фыркнул Маршал. — Будь мы с тобой из плоти и крови, ты бы и слова мне не сказал, трусливое ничтожество».

«Злодей! — обрушился на Предателя Император. — Как ты посмел призывать к войне против моей великой страны?! При мне ни одной войны не было, на мою империю враги нападать не смели! Я берёг свой народ и защищал его, и у меня в мыслях не было затевать войны с соседями. А ты имел наглость приписать мне захватнические планы, негодяй! Тебе бы в шуты придворные, уж больно мастак ты сказки врать!»

«Верно говорит его императорство! — кричали Рабочие. — Тунеядец! Ты палец о палец не ударил, чтобы сделать хоть что-то хорошее, только языком трепал! Ты нас всех облил грязью, а сам-то кто? Что ты полезного по жизни сделал?»

«Я много чего сделал. Можно всю жизнь работать, и ничего не заработать, как вы, — съехидничал Предатель, — а я много заработал. Правда у каждого своя».

«Но Истина — одна! А в твоих словах правды нет», — возразил Философ.

«Тебе платили враги, вот как ты зарабатывал! — сказал Купец. — А не своим умом. Честность — лучшая политика, а грязные деньги ничего хорошего не принесут».

«Я зарабатываю, как хочу. Какая вам разница? — изворачивался Предатель. — Я могу брать деньги у того, кого хочу, и жить там, где я хочу».

«За границей много чего интересного есть, но нигде нельзя распространять злые помыслы да напрасные наветы», — сказал Путешественник.

«Мне при жизни сколько раз враги предлагали разные богатства, а я никогда не соглашался, — вставил Изобретатель. — Потому что работал на благо народа, да и здесь я мог много зарабатывать. А враги все мои изобретения направили бы во вред моей стране, моей семье и моим близким».

«Я сам хочу решать, какая у меня будет страна, какая семья и какие близкие», — возразил Предатель.

«У вас не было близких, вы служили лишь себе! Принимать подачки от врагов за то зло и беды, которые вы принесли Отечеству, — позор! Какая низость, сударь, — восклицал Дворянин. — Не будь я неподвижной статуей, вызвал бы вас на дуэль».

«Великое несчастье постигло нас, — сокрушался Проповедник. — Сколько я рассказывал людям о том, что надобно жить в мире и согласии, возлюбить ближнего своего, не грешить... А теперь что я вижу? Ставят памятник тому, кто совершил гнуснейшее из злодеяний, предательство. Воистину, зло теперь правит миром».

«Я там, за границей, герой», — отозвался Предатель.

«Вот из-за таких как вы, про всю интеллигенцию будут говорить плохо! — возмущался Поэт. — Вы возомнили себя совестью нации, но вы негодяй и обманщик. Как вы посмели лить грязь на честных людей и при этом мнить себя светочем? Вы не творец, а графоман и пачкун».

Предатель обратился к Наблюдателю:

«Я хочу тебе кое-что сказать. Мне собираются поставить ещё памятник. Знаешь где? — Предатель мерзко захихикал. — На твоём бывшем постаменте. Там, откуда тебя с позором сбросили и спрятали сюда! Теперь я буду стоять на самом почётном месте».

Наблюдатель потерял дар речи. Остальные обитатели музея тоже изумлённо замолчали. Слышен был только злорадный смех Предателя.

Ощущение было даже не гневное или возмущённое, а скорее разочарованное. Из-за последних событий Наблюдатель перестал чему-либо удивляться. И всё равно походило, будто мир сошёл с ума и стал с ног на голову. Приехали: героями назначают предателей, осыпают их почестями, выделяют им самые почётные места для памятников, а честных и отважных людей осыпают проклятиями и клеветой.

Каков поп — таков приход. Понятно, что у злодеев в почёте могут быть только злодеи, а у достойных людей — достойные люди. Но теперь, когда предательство возвели в культ, что делать? Что теперь будет?

«Это смутное время закончится, — сказал Наблюдатель. — А ты, Предатель, своё получишь. Сколько бы тебя не пытались наши враги выставить героем или великомучеником, не сработает. Народ мудр. В народной памяти ты навсегда останешься злодеем, ибо последствия от твоих мерзких поступков хорошо видны. История расставит всё на свои места. Так было, так будет и дальше».

«Я так не думаю, — прошипел Предатель. — Кто твой народ? Никто и ничто. Безликая аморфная масса, ни на что не способная. Народ будет делать то, что ему скажут».

Но смутное время прошло.

Обитатели музея были отвлечены воплем бессильной злобы Предателя. На вопросы, в чём дело, он отвечать не пожелал, и оставалось лишь гадать, что случилось и ждать. Оказалось, что в стране наконец-то навели порядок. Народные массы сбросили вражеских ставленников вместе с памятником Предателю. Оттого и взвыл злодей, когда его статуя рухнула на асфальт и разлетелась вдребезги.

Наблюдатель и его товарищи оживлённо обсуждали новые события в стране, а Предатель причитал, видя как один за другим рушатся его памятники. У него осталась лишь статуя в том самом историческом музее.

В музейный зал вошли народные революционеры. Памятники горячо приветствовали их и благодарили за спасение Отечества. Жаль, что люди их не слышали. Главный из революционеров заметил статую Предателя и указал на неё:

— А эту мерзость уберём отсюда, чтоб вид не портил.

— На переплавку? — спросил его товарищ.

— Разберёмся, — махнул рукой старший. — Айда, потащили!

Истерично верещавшего Предателя выволокли из музея под свист и насмешки других памятников.

«Поделом тебе, негодяй! — неслось отовсюду. — Зло должно быть наказано! Всё же есть на Земле справедливость!»

«Как вы думаете, друзья, он ещё вернётся?» — спросил Поэт.

«Пока существует зло, такие, как он, будут появляться, — сказал Наблюдатель. — Но давайте будем оптимистичны».

А вскоре Наблюдателю восстановили памятник у краеведческого музея. Он с восторгом увидел знакомую лестницу, парк и главное — жену, цéлую и невредимую!

Как возлюбленные радовались воссоединению, сколько ласковых слов друг другу наговорили, их счастью не было предела!

Им многое хотелось друг другу рассказать, ведь столько всего случилось с тех пор, как вражеская бомба разлучила их.

«Знаешь, любимая, я кое-что понял, — сказал Наблюдатель. — Даже после смерти, пока ты остаёшься в народной памяти, то будешь жив в веках».

«Вот как?» — удивилась жена.

«Да. Пока живёт твоё дело — живёшь и сам. Ты — это то, что ты делаешь. Не делаешь ничего, — значит, и жил зазря. Можно сказать, и не жил. Людям почаще стоит задаваться вопросом, что они после себя оставят, и что о них будут вспоминать, когда их не станет».

Памятник из музея обратно на площадь не выставили, просто поставили заместо сброшенного Предателя ещё одну статую Наблюдателя.

«Снова вижу площадь большого города, — тут же сообщил жене Наблюдатель. — Даже соскучиться по ней успел, всё-таки с этой площадью у меня связано много тёплых воспоминаний. Ну что ж, теперь вновь будем жить по-старому. Всё будет хорошо!»


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 37. Оценка: 4,57 из 5)
Загрузка...