Весна шамана

За войлочными стенами юрты бушевала метель. Ветер голодным волком завывал в дымовом отверстии и хлопал мокрыми лентами коновязи-сэргэ. Санжи-шаман спросонья подумал, что эти звуки его и разбудили, и, только потянувшись как следует и от всей души зевнув, он понял, что его разбудила тишина. Тишина в мире духов.

Мелкие духи-ада метели боялись — немудрено, что их не слыхать, но вот почему не подают голос духи леса, не перекликаются снежные духи, не бормочет домашний огненный божок?

Санжи-шаман слетел с постели, откинув уютную волчью шкуру. Спешно оделся, не глядя хватая и натягивая вещи. Все его внимание было сосредоточено на тонком мире: недалеко от его жилища темно-красным пульсировала чуждая сила, медленно разливающаяся во все стороны.

Шаман помянул недобрым словом сторожевые заклинания, синими лентами развешанные по деревьям в окрестном лесу. Словно услышав злой помин, они запоздало отозвались слабым гудением, зримым в тонком мире как неяркие золотистые всполохи.

В другое время выбираться в звенящий ветром снежный предрассветный сумрак было бы совершенно неохота, но нынче шаман выпрыгнул из юрты резво, словно рысь. К нему сейчас же кинулись мелкие духи-ада, испуганно жалуясь на чужое вторжение. Он махнул рукой, отгоняя волшебную мелочь, и принялся на ходу творить заклинание призыва. Метель без снежных духов явно вызвана чьей-то волей. И, судя по всему, волей сильной и недоброй.

Шаман спешил к берегу священного озера, откуда веяло чужой магией. Руки сами собой сплетали в воздухе сложные узоры чар, и прежде, чем шаман оказался на берегу, рядом с ним в слабом сиянии проявился дух-защитник, напоминавший со стороны сгусток света. С каждой секундой дух наливался силой, становясь ярче. В сияющем нутре сгустка начали проявляться очертания: огромная кошка, воин в доспехах, кабан... наконец, защитник выбрал обличие, приняв вид гигантского пса.

— Вперед! — жестом приказал шаман.

Пес встрепенулся, жадно принюхался и ринулся к воде, невозожными прыжками перелетая через сугробы. Для конца медвежьего месяца - ехэ бургана1 - снега было многовато. Словно силы зимы еще не отступились от Забайкалья. Нехорошо. Санжи-шаман на ходу озабоченно покачал головой: надо было еще на прошлую яркую луну совершить обряд обращения к солнцу. Но как раз тогда к нему привезли разорванного медведем охотника и иноземного путешественника, подхватившего в этих краях злую болезнь. Трое суток Санжи-шаман боролся за жизнь двух смертных, отгоняя шудхыров2, а на четвертый к его юрте вышел трехголовый мангатхай3, привлеченный запахом близкой смерти. Пришлось изрядно попотеть, чтобы расправиться с ним. В общем, шаману было не до умилостивительных обрядов. И, возможно, очень зря.

Побережье открылось, как всегда, внезапно. Сколько раз шаман приходил сюда — и каждый раз удивлялся тому, как неожиданно разворачивается водная или ледяная ширь, словно отодвигая деревья в стороны.

Здесь не было не то что метели — даже ветерка.

На берегу его сияющий пес молча и люто боролся с красно-черным тигром, словно собранным из тлеющих углей. От обоих существ в разные стороны отлетали белые и красные искры и гасли, не успев упасть на истоптанный снег.

Но Санжи не смотрел на духов: он заметил то, чего и не ждал. Человека. Женщину в пестрой китайской одежде. Ее иноземный наряд словно крылья бабочки раскинулся по снегу. Длинные темные волосы волнами разметались, образуя замысловатый узор вокруг головы.

И что-то не так было с этими волосами. Санжи прикрыл веки, заглядывая в тонкий мир, и выругался: саму женщину было не разглядеть из-за мощных потоков силы, льющихся от пса и тигра, а вот в ее волосах отчетливо прорисовывался "хорхой"4 — проклятье.

Санжи взмахнул рукой, роняя с пальцев яркие цветные огоньки — на женщину и бьющихся зверей в материальном мире обрушился дождь из сверкающих ломаных линий. Кажется, она вскрикнула, яростно завыл чужой защитник, громко фыркнул пес.

А из-за деревьев шагах в десяти от шамана раздался низкий мужской голос. Санжи слов не разобрал, но всем телом ощутил, как рождается мощное заклятье. Ждать некогда — и он рванул с шеи оберег, кожаный мешочек с птичьей косточкой внутри. Косточка та принадлежала когда-то редкой волшебной птице. Смоченная в крови шамана и пяти животных-покровителей, познавшая воду священного озера и свет яркой луны, пролежавшая в местной земле ровно три года и три дня и слышавшая самые сокровенные наговоры, эта косточка вобрала в себя столько силы, что пределов ее и сам шаман не ведал.

Земля содрогнулась. Священное море заворочалось под толстой коркой льда. Взвыли все ветра разом. Кругом все замерцало, засветилось. А потом все замерло. Словно само время остановилось. На деле мир материальный на какое-то мгновенье слился с тонким миром. И это мгновенье длилось столько, сколько мог удерживать его сам шаман.

Санжи с трудом отдышался, понимая, что лежать ему пластом следующие дня три, а то и неделю. Двигаться в застывшем мире было сложно, но возможно, а значит — надо. С трудом оторвал ногу от снега и медленно — шаг за шагом — двинулся в сторону чужого ведуна. Дойти, отнять все магические амулеты и оставить в тонком мире на поживу голодным духам.

Шел он очень-очень долго, а дошел быстро. Время в тонком мире было переменчиво, непредсказуемо, иногда она пахло, иногда шуршало, а изредка его можно было увидеть.

 

Чужеземец медленно, с чудовищным усилием, сводил руки на груди. Видимо, двигаться он начал, едва пришел в себя: Санжи даже слегка зауважал незнакомца. И теперь пальцы его левой руки дотянулись наконец до алого камня на среднем пальце правой.

У незнакомца было темно-синее китайское платье с широким черным поясом, множество побрякушек на тонких цепочках, длинные усы и яростные черные глаза.

— Не суйся в чужой дело! — с сильным акцентом произнес он в голове у Санжи.

Такой наглости шаман не стерпел и резким рывком оказался с незваным гостем лицом к лицу.

— Сам не суйся! — буркнул Санжи и ухватил колдуна за локоть, намереваясь содрать с него все украшения.

Тот выругался по-китайски и сжал пальцы на камне.

— Ты еще пожалеешь, дурной человек! — выкрикнул злодей и исчез, оставив после себя клубы тумана и странный запах, напоминающий горечь полыни.

Санжи чихнул, потерял сосредоточенность и оказался в материальном мире.

 

Мир виделся через пелену: деревья, мелкие духи, с тревогой заглядывающие в лицо, испуганные глаза незнакомки.

"А она красавица!" — успел подумать Санжи прежде, чем сознание его уплыло в промежуточный мир.

 

В следующий раз шаман пришел в себя уже в юрте. Было тепло, привычно пахло травами и шкурами и непривычно — благовониями и цветами. Санжи огляделся, с трудом приподняв голову: в очаге горел огонь, над ним висел котел, над которым курился травяной дымок. Домашний дух спрятался за резным сундуком, как и всегда, когда в жилище шамана заходили гости.

Она сидела напротив, задумчиво глядя в огонь. Длинные темные волосы обрамляли непривычно бледное лицо, словно вылепленное умелыми руками из белой глины, которая идет на тончайший китайский фарфор.

Юрта сразу же показалась Санжи темной, неопрятной и бедной, хотя он мог похвастаться и роскошными шкурами рыси, волка и даже снежного барса, и дорогим блестящим самоваром, подаренным русскими гостями из Иркутска, и цветастыми тканями из соседнего Китая и стран, куда более далеких.

Незнакомка, заметив, что он пришел в себя, стремительно, но грациозно поднялась, поклонилась и мелодичным голосом спросила:

— Господин нань-у желает чаю?

"Нань-у" — вроде, так называют в Китае шаманов. Санжи не был уверен, но спрашивать не стал — не хватало еще показаться дремучим дурнем в глазах незнакомки. Он откашлялся и поинтересовался:

— Как тебя зовут?

— Мэй, господин нань-у, — она снова поклонилась.

— Меня зовут Санжи.

Конечно, у шамана было и тайное имя, которое не принято открывать первому встречному, но Санжи — имя обычное, открытое. Защищенное к тому же своим значением5.

— Очень хорошее имя, — в очередной раз склонила голову в поклоне Мэй.

По-бурятски она говорила чисто, но с акцентом, который кто другой мог быть счесть прелестным.

— Не надо кланяться, — покачал головой Санжи и попытался сесть.

Получилось на удивление просто. Да и вообще он чувствовал себя поразительно бодро.

— Лучше расскажи, что ты здесь делаешь? И кто был тот колдун, который за тобой гнался? И сядь, пожалуйста.

Девушка улыбнулась и плавно опустилась на место. Красные с золотом одежды так окутали ее фигуру, что казалось, будто Мэй сидит в огромном цветке.

— Моя семья проездом в Верхнеудинске. Мы едем из Самарканда на родину, в Сиань. Я помню, что пошла на рынок со своей служанкой. А очнулась уже здесь, в лесу, — голос Мэй дрогнул. — Было очень страшно и холодно. Я побежала, а потом что-то огромное сбило меня с ног. Я уже приготовилась встретиться с предками... Благодарю господина нань-у!

Она склонилась в поклоне, на этот раз низко-низко, почти легла пол, сметая широким рукавом любопытных ада, забравшихся в юрту, чтобы поглядеть на гостью. Духи с тоненьким обиженным писком порскнули прочь.

— Встань, Мэй. Эт мой долг — защищать эти края и всех, кто нуждается в помощи.

Девушка выпрямилась и благодарно улыбнулась.

— Позвольте услужить господину нань-у, — с этими словами она вытащила из складок одеяния расписную пиалу и аккуратно наполнила ее дымящимся отваром из котла при помощи черпака на длинной ручке.

Санжи ощутил, что страшно голоден и призадумался, есть ли в юрте еда.

Девушка встала, подошла к его лежанке и с поклоном протянула пиалу. Санжи взял ее и отпил горячее пряное варево. Вкусно!

— Я нашла в ларе немного муки. Лепешки у меня не получаются так хорошо, как у старшей сестры, Гуши, но...

Волшебным образом перед Санжи очутилось блюдо с холодными, но весьма аппетитными лепешками, немного варенья в крошечной пиалке (причем варенье Санжи с трудом, но вспомнил, а крошку-пиалку — нет).

— Надеюсь, господин простит меня за то, что мне пришлось немного похозяйничать без его разрешения.

На прекрасном лице Мэй отразилось такое раскаяние, что Санжи-шаман даже лепешкой поперхнулся и, закашлявшись, махнул рукой: мол, ничего, я не в обиде.

— Господин нань-у спал три дня и четыре ночи. Я немного испугалась и попыталась помочь господину, как сумела.

Мэй опустила глаза и взялась застенчиво теребить край рукава. Только тут Санжи понял, что не одет. Опустив глаза, он разглядел у себя на груди нарисованные красной краской иероглифы и какие-то совершенно непонятные знаки.

Шаман почувствовал, как постыдно краснеет, хотя ничего предосудительного не произошло.

— Моя матушка знает толк в традиционной медицине, и, хотя я лишь ученица, говорят: у меня получается.

— Спасибо, — пробормотал Санжи.

Почему-то голый человек особенно остро ощущает присутствие рядом красивой девушки. Санжи натужно сглотнул и сосредоточился на лепешках и травяном отваре.

 

Когда Санжи поел, Мэй принялась за уборку. Посмотреть на гостью, казалось, сбежались все окрестные духи-ада, и она то и дело накрывала их подолом или сметала широкими рукавами. Домашний дух высовываться не пожелал.

Санжи поймал себя на том, что любуется грациозными движениями гостьи: было что-то неописуемо прекрасное даже в том, как она сбрасывала крошки в очаг. Шаман помотал головой, отгоняя неясные, но определенно неуместные томления. Повозился, натягивая штаны, набросил на плечи волчью шкуру, поднялся и, неловко разминувшись с девушкой, вышел из юрты.

Оказавшись на улице, Санжи обнажил грудь и принялся натирать себя снегом, освежаясь и смывая иероглифы и символы. Как именно его лечила Мэй, он не понял, но чувствовал себя здоровым, а значит — никакого вреда в ее знаках не было. Санжи знал, что в мире полным-полно магии, самой разной: темной и светлой, природной и зачаровывающей разум, способной изгонять злых духов и призывать добрых. И каждый шаман, колдун, ведун, маг или знахарь выбирал путь себе по силам. Кто-то лечит людей, кто-то борется с голодными духами, а кто-то охотится на людей, как тот злодей, что гонялся за Мэй. Может, ему нужна была жертва для кровавого обряда. Может, он хотел добыть девушку на потеху какому-нибудь сластолюбивому богатею. А может, сам прельстился ее красотой.

Натираясь хрустящим снегом, Санжи вглядывался в окрестный лес: все спокойно. Медленно оживают древесные духи, ожидая, что вот-вот солнечный свет пробудит их окончательно. В венчиках сон-травы шуршат маленькие цветочные духи, у которых даже имени своего нет, а потому их нельзя приручить. Воздух уже наполнился весенним теплом и томительным ожиданием чего-то невысказанного, прекрасного и недоступного.

 

Санжи встряхнулся, повел плечами и снова набросил на себя шкуру. Надо возвращаться в тепло.

Мэй сидела у очага недвижно, любуясь танцем огня. Благодаря ее заботам юрта стала выглядеть уютнее, хотя Санжи так и не понял, что именно изменилось. Разве только запах: нежный, цветочный аромат напитал его жилище, чуть кружа голову.

Девушка улыбнулась, и шаман снова почувствовал странное смущение. Чтобы прогнать его, Санжи громко спросил:

— Тебя в город проводить? Родня твоя, поди, уже все глаза выплакала.

— Благодарю благородного нань-у! — улыбка снова осветила ее лицо. — Но если нань-у позволит, я останусь. Мои родственники наверняка пришлют сюда кого-то, чтобы узнать, не здесь ли я. А идти по снегу до города мне будет непросто...

Она огорченно опустила глаза и чуть приподняла подол своего роскошного одеяния. Взору Санжи предстала маленькая туфелька золотистого цвета, украшенная вышитыми цветами. Невозможно было представить, как в такой обуви вообще можно было ходить. Тем более по снегу.

— Как ты добралась от берега до моей юрты? — изумился Санжи, не в силах оторвать взгляда от изящной туфельки.

— Сама не знаю. Было очень страшно. Господин нань-у не шевелился, и я непочтительно потащила его по его же следам. И добрела сюда.

У Санжи защемило в груди, едва он представил, как хрупкая девушка в этих крошечных туфельках волочет его по сугробам. Он живо представил, как ей тяжело, как напрягаются в невероятном усилии ее тонкие руки, как по нежным щекам текут слезы отчаяния. Он порывисто бросился к ней и схватил за руки.

— Я так и не сказал тебе спасибо, Мэй. Спасибо!

В ее глазах темнота весенней ночи и отблески далеких звезд. Мэй чуть подалась ему навстречу и коснулась губами его губ. И Санжи утонул в аромате заморских цветов, в шорохе ее одежды и шелковых потоках волос...

 

...когда Санжи проснулся, Мэй рядом не оказалось. Расслабленное томной негой тело было непривычно легким. Он сонно потянулся и напялил на себя штаны. Вышел из юрты и позвал:

— Мэй!

Девушки нигде не было. На снегу тонкой цепочкой темнели лисьи следы. Санжи огляделся в поисках следов Мэй, но не увидел их. Лишь дорожка лисьих следов от леса до юрты. Шаман вгляделся в отпечатки лап. Получается, что одна лиса прибежала к его жилищу из лесу, а обратно убежали две лисы. Нет, нет, нет, такого быть не может!

Тогда он сделал то, что должен был сделать еще вчера: прищурился и заглянул в тонкий мир. Дорожки лисьих следов превратились в глубокие отметины, наполненные клубящимися отголосками чуждой силы.

Шаман мрачно уставился на следы. Он слыхал, что в Китае водятся страшные оборотни-лисы. Принимая облик прекрасных женщин, они соблазняют мужчин, а затем пожирают их. Пожранным шаман себя не чувствовал, и мимолетно брошенного на себя в тонком мире взгляда хватило, чтобы понять: и там все цело.

Санжи тяжело вздохнул и призвал защитника. Сияющий сгусток света привычно запульсировал, меняя облики. Воин, пес, рысь... наконец, защитник выбрал облик, став огромным кабаном.

— Что тут произошло? — грозно поинтересовался Санжи.

Кабан моргнул. Шаман решил, что дух не ответит, но тут в голове человека раздался гулкий рык:

— Ты живой. Лиса ушла.

И вновь уставился на человека: мол, о чем тут разговаривать? Санжи-шаман раздраженно дернул плечом.

— Почему не дал знать, что она — оборотень?!

Кабан снова помолчал. Неожиданно поменял облик, став воином в сверкающих доспехах. Голос в голове шамана стал больше похож на человеческий.

— В вашем мире моих сил нет. Ты упал. Лисе велел тащить. Договорились.

Значит, защитник предложил лисе донести шамана до юрты.

— А ей какая выгода?

— Ждать своих. Духов местности боится.

То есть защитник предложил укрыть ее, пока ее найдут лисы-оборотни, а она должна была помочь человеку.

— А тот китайский колдун, значит, охотился на нечисть...

Воин пожал плечами, но Санжи-шаману и так все стало ясно.

Жалел ли он, как предрекал иноземец? Наверное.

Через три дня он вырезал из березы фигурку лисицы и украсил ее найденным в юрте шелковым цветком-заколкой.

...И каждую весну с тех пор чудился Санжи в запахе сосен и мокрой земли тонкий аромат заморских цветов.

 

Примечания

  1. конец медвежьего месяца примерно соответствует концу марта.
  2. злой дух, способный насылать болезни.
  3. многоголовый великан; злое чудовище.
  4. червь.
  5. "чистота", "распространяющий чистоту".

Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 7. Оценка: 4,14 из 5)
Загрузка...