Бежать. Быстрее бежать! Как же бешено стучит сердце! Как же больно раздирает грудь каждый вздох!

Ноги нестерпимо ныли. Колдунья мчалась сквозь редеющий на пути её заклятий лес мира людей. От шума погони разлетались птицы, разбегались и прятались звери.

Только не останавливаться!

Из последних сил удерживая мысль о заклятии, ведьма Гулльвейг неслась по грязи, ошметкам коры и обломкам сучьев на земле. Сила заклинания отклоняла ветви, заставляла расступаться деревья. Ничто не могло её задержать.

Часть пути она уже пробежала лисицей. Часть пролетела соколом. Звериные силы быстро закончились. Её силы были почти на исходе.

За спиной Гулльвейг стук копыт о землю, лязг стремени и треск сломанного дерева становились все ближе. Ведьма перепрыгнула через толстое бревно, оттолкнулась от его ветки и ласточкой рванулась вперед. Гулльвейг приземлилась, сильно ударившись плечом, чиркнула разодранными, покрытыми фиолетовыми ссадинами коленями по земле, но, вскочив на ноги, не сбавляя скорости, устремилась глубже в чащу леса. Ветки, сбитые заклинаниями, заставят их коней замедлиться! Только бы успеть добежать до воды!

Крак! Упал с дерева сук. Свистнул меч – и тонкий ствол молодой ели, рассыпая иголки, рухнул поперек дороги одного из всадников. Тот чертыхнулся и проговорил короткое заклинание. Тут же его конь, раскрыв потрепанные ветками мощные крылья, взмыл ввысь, прорываясь сквозь густую листву.

Теперь всадник видел всё: расстилающийся под ним лес, мчащуюся, петляющую между деревьями, угловатую, иссушенную фигуру в разодранном грязном тряпье. Следом за ней скакали трое его братьев. Один вырвался вперед, заклятьями сжигая всё на своём пути. Кони всадников Вилли и Вё, попав несколько раз копытами в рыхлую землю, грязь и спрятанные в траве норы, встали на дыбы и отказались скакать дальше, несмотря на крики и шпоры, до крови вонзающиеся в крутые бока. Бури, крепко сжав ногами тело коня, спикировал на колдунью прямо сверху, выхватывая из-за спины лук. Гулльвейг, не оборачиваясь, метнула наугад шаровую молнию. Искрящийся шар пролетел мимо. Конь испугался, бросился куда-то в сторону, неуклюже захлопал крыльями, перевернулся в воздухе, цокнул передними копытами друг об друга, бешено заржал и грохнулся на землю. Бури выбрался из-под содрогающегося тела, схватил из колчана несколько стрел и бросился за ведьмой.

Один, Вилли и Вё спешились и понеслись за Гулльвейг след в след, не сбавляя хода, уверенно настигая свою добычу. Колдунья остановилась на краю обрыва и посмотрела вниз: лента реки пробегала внизу, в ущелье. С края со стуком ссыпалось несколько мелких камешков и исчезло в серебристых водах.

Охотники тоже встали в нескольких шагах от ведьмы, с улыбками переглядываясь: она попалась. Ей не переместиться в другой мир – слишком слаба. Впереди только обрыв.

Порыв холодного ветра поднял с земли кучу сухих листьев, на мгновение скрывших преследователей от взора Гулльвейг. Она отдышалась, убрав с лица грязные, спутанные лиловые волосы. Опустила глаза и посмотрела на свои худые разбитые ноги, а затем снова на теряющуюся среди ущелья речушку.

- Лучше сдавайся! – выкрикнул Один, убирая меч в ножны. Его ярко-голубые глаза встретились взглядом с чёрными очами Гулльвейг, такими огромными на исхудавшем лице. Когда-то красивая, теперь же отощавшая, грязная, оборванная, потерявшая половину талисманов, ведьма, несмотря на больной и уставший вид, выглядела страшнее, чем когда-либо. Вилли и Вё переглянулись, коротко кивнули друг другу и только выше подняли мечи. Бури коснулся пояса, к которому прикрепил стрелы, но лук из-за спины доставать не спешил.

- Сдаваться? Нет уж, Один. Или Вотан? Или Нид Борс? Или Игг? – безумно рассмеялась Гулльвейг, не сводя глаз с молодого бога. Тот нахмурил каштановые брови - слишком много имён вспомнила эта дикая шаманка из Железного Леса.

– Или же мне называть тебя Хникар, а, выродок?

- Она обозвала тебя предателем, брат! – крикнул Вилли, кинувшись на ведьму. Один, не повернув головы, провел пальцами по воздуху, сказав что-то нараспев. Тут же короткие, из мягкой кожи сапоги Вилли будто приросли к земле. Косматый, черноволосый воин с медвежьим ревом дернулся вперед, однако ноги отозвались только дикой болью в коленях, но с места не двигались.

– Что ты делаешь? Отпусти меня, и я... уф…

Снова толчок, но ноги упрямо не поддавались. Вилли бросил в пыль меч и двумя руками попытался оторвать ногу от земли:

- …И я… вырежу ей её…

- Успокойся, – коротко и сухо приказал Один, знаком показывая Вё, чтобы и тот опустил оружие. – Гулльвейг, ты же не дашь себя убить? Иначе смысл был так бежать?

- Может, хотела посмотреть, как ты бегаешь за дамой, вместо того чтобы разносить её дом и лишать чести на глазах у своих ручных крыс! – дерзко ответила Гулльвейг. После быстрого бега грудь болела всё сильнее, а ноги устали и дрожали. Она чувствовала, что долго не выстоит, но нужно было рассчитать силы. Крепко схватившись когтистой рукой за медальон из глаза великана Имира на шее, в точности такой же, как тот, что был единственным украшением на шее Одина, Гулльвейг закрыла глаза, внимательно рассматривая сквозь землю дно реки.

Удачное место. Если спрыгнуть прямо здесь, то попадешь в подводную пещеру. Там можно будет отсидеться.

Вода - не их стихия. Никого из них. Победа над речными нимфами им удалась только благодаря ошибке их королевы. Принеся себя в жертву воде, бывшая владычица стала частью каждой капли и не даст Одину снова её унизить. Не должна!

- Ты на ногах не стоишь, Гулльвейг, - неправильно понял закрытые глаза чаровницы самый молодой из них и самый спокойный на вид – Бури. - Сдавайся, обещаю, мы сохраним тебе жизнь.

- Нацепите ошейник и разрешите ходить среди вас? Ни за что, – покачала головой Гулльвейг и сглотнула, готовясь к прыжку. Бояться стоило только неудачного удара о край ущелья – вода спасет её.

- Говори за себя, – возразил Вё, тряхнув тёмными и столь же косматыми, как шерсть дикого медведя, волосами и оскалив жуткие квадратные зубы. Из всех четверых братьев – созданий Имира он больше всех походил на разбойника. И ничто не пьянило его сильнее, чем безудержная ярость битвы и запах свежей крови. – Нам не нужны такие, как она, гнусные выродки ледяных великанов! Её надо заставить молчать. Мы же все видели, что она натво…

- Долго болтаете, - прошептала ведьма и, отпрыгнув, спиной вперед со свистом полетела в ущелье. Один вздрогнул от неожиданности и кинулся за ней, в последний момент освободив Вилли. Взбешенный воин с топотом бросился вдогонку и сорвался с края. Последним в расщелину спрыгнул Бури.

Холодная река поглотила худое тело синекожей колдуньи. Почти сразу ведьма едва ли не окаменела от холода и боли. Удар о воду будто сломал несколько костей. Помня о клятве, данной возлюбленному великану Имиру – при любых обстоятельствах сохранить глаз, – Гулльвейг крепко стиснула амулет одной рукой. Загребая другой, она нырнула вниз, на тёмное дно. Вот среди покачивающихся длинных водорослей обнаружилась узкая пещера. Гулльвейг забилась в неё, как угорь, закрыв себе ладонью рот, чтобы с помощью вытатуированных прямо на пальцах заклятий дышать под водой.

Течение, милосердное с Гулльвейг, подхватило молодых богов и понесло на острые камни. Один и Бури на плаву, захлебываясь, путаясь в собственных плащах, выкрикивали заклинания, отчего вода то потрескивала искрами, то сияла мертвецким подводным светом. Нырнув вниз, братья обнаружили непроглядную тьму черного дна, укрытого мутными зелеными водорослями. Тяжесть меча и доспехов тянула на дно, но сейчас именно это и было нужно. Один, закрыв, подобно ведьме, рот рукой, осмотрелся и увидел отблеск талисмана на более темном участке дна. Тут же на него вылетела подводная пузырящаяся струя кипятка, которую он еле успел отбить в сторону. Смертоносная волна задела щеку Вё и обожгла его почти до кости. Бог едва не потерял контроль над заклинанием и ухватился за пострадавшее лицо второй рукой, ничего не видя от слепящей боли.

Подводное течение становилось всё сильнее. Подоспевший на помощь брату Бури заметил, как вдалеке срываются в толщу воды со скал огромные камни. Сила реки каким-то невероятным образом несла валуны прямо на них. Один тоже заметил угрозу и, крепко ухватившись за скользкие гладкие водоросли, крикнул в руку, надеясь, что Хранительница реки и её упрямая богиня услышат:

- Если посмеете мне мешать, то ваши королевства будут разрушены, а дети - убиты! Мои воины ждут приказа!

Камни опустились на дно, не достигнув цели, подняв объемные тучки ила и морского песка. Течение замедлилось, и река вновь стала спокойной. Вё, наконец, отпустил обваренную щёку. Бури поднял вторую руку и направил луч света на дно, прямо в пещеру, где, укрывшись между камнями и водорослями, сжалась Гулльвейг.

Поняв, что теперь бежать некуда, ведьма быстрым движением большого пальца начала тереть глаз Имира, надеясь, что радуга спустится к ней раньше, чем Один успеет её поймать. Вокруг неё мягкая иловая поверхность пещеры превращалась в твёрдое, непробиваемое стекло – это колдовал Вилли, не сводя с Гулльвейг злых глаз. Один подплывал всё ближе, протягивая к ней руку и высекая магические искры, отбивая все атаки и перекрывая пути к отступлению. Вдалеке, крепко стоя на ногах, задержав дыхание, прямо под водой на неё целился Бури из своего лука. В том, что у него хватит колдовских сил пустить стрелу прямо в толще воды, сомневаться не приходилось.

Гулльвейг уже увидела над дрожащей поверхностью реки спасительный разноцветный луч, как вдруг сильная рука ухватила её за шею и сорвала амулет. Радуга, спустившаяся было к течению серебристой реки, вновь скрылась в небе. Один крепко сжал в руке амулет, тут же намотавшийся бечевкой вокруг запястья, и направил на неё раскрытую ладонь другой руки. Гулльвейг упёрлась руками в скользкие и отвердевшие края пещеры и, шепнув заклятье, сорвавшееся с губ пузырем воздуха, закрыла лазейку колдовским щитом. Рука Одина упёрлась в невидимую прочную преграду, за которой скалилась почерневшими, острыми, как у щуки, зубами Гулльвейг. Бури, Вилли и Вё подплыли к брату, озлобленно колотящему татуированным кулаком в препятствие. Бури ощупал края пещеры и постучал по поверхности: стало понятно, что Гулльвейг успела наложить защиту только на своё убежище, будто закрыв саму себя в бутылке. Кажется, это понял и Один. Его голубые, не погасшие даже в мутной воде глаза вдруг засветились нескрываемым торжеством. Один снял с руки своё кольцо и, приложив его к защите, зашептал заветные слова, надеясь, что ему хватит воздуха до конца. Поняв, что он пытается сделать, к нему присоединились остальные.

Гулльвейг, вздохнувшая было спокойно и торжествующе посмеявшаяся над преследователями, сначала не заметила перемены. Пусть у них теперь амулет, всё равно ей не стоит появляться в других мирах, можно и отсидеться в Мидгарде, мире людей. Вряд ли у этих раздутых от самомнения воинов хватит терпения сидеть на дне, подобно угрям.

Однако вдруг её охватил невыразимый ужас и чувство сдавленности, будто грудь сковали невидимые обручи. На свой страх и риск Гулльвейг толкнула ногой защиту, но та не дрогнула, переливаясь вокруг рук магов светящимися кругами, будто от камней, брошенных в воду. Окончательно запаниковав, ведьма попыталась снять защиту – не тут-то было! Узкая, стеклянная тюрьма захлопнулась, а ключом стало тяжелое золотое кольцо.

Гулльвейг беззвучно закричала, выпустив остатки воздуха из легких, и обоими кулаками ударила в прозрачную преграду – ничего. Вода проникла в рот, вдыхать получалось с трудом. Ведьма несколько раз взмахнула руками и замолотила пятками. Наколдованный щит и не думал поддаваться, издал дробный гул – да и только. Сознание уплывало, воздуха не было, перед глазами поплыли круги. Последнее, что увидела Гулльвейг, прежде чем потерять сознание и упасть на дно пещеры, ставшей тюрьмой вместо спасения, – это улыбающегося Одина и его сподвижников. Закончив своё дело, братья развернулись и, взметнув облачка ила, уплыли в стремительно темнеющую перед взглядом Гулльвейг воду. Их непрерывно движущиеся тела становились всё дальше и дальше, пока на глаза ведьмы не упала пелена. Из последних сил она прижала руку со спасительным заклятьем ко рту и лишилась чувств. Магическая преграда, ещё немного посопротивлявшись, покрылась коркой чистого золота. Течение нанесло на убежище колдуньи ил и песок.

Один плыл вслед за братьями, надевая на палец толстое золотое кольцо. Теперь это был не просто мощный, любовно выкованный и с таким трудом заколдованный артефакт - оно теперь стало печатью его тайн. Больше эта смутьянка не потревожит покой Одина. Можно не беспокоиться о том, что кто-то вновь пойдёт на него войной. Что кто-то расскажет другим о том, как он, Один, маг и воин, вместе со своими соратниками, такими же великими колдунами, заплатил кровавую дань за возможность объединить Миры. Принес их Создателя в жертву великой пустыне Гиннунгакап, даровавшей источники жизни новым Мирам и так же легко их отнимавшей. Милосердной и безразличной.

Вилли поддерживал слабеющего из-за раны Вё за плечи и, загребая волосатыми мускулистыми руками, грёб к спасительной поверхности. Бури, счастливо улыбаясь приближающимся солнечным лучам на глади воды, обернулся назад, проверяя, все ли в порядке с их лидером.

Один стоял на дне реки, всё так же крепко прижимая руку ко рту. Его волосы колыхались под силой течения, подобно водорослям, голубые глаза сузились, а брови сдвинулись у переносицы. Правая рука стискивала отвоёванный амулет. Вдруг брат мрачно посмотрел на соратников. Бури уловил перемену в чувствах слишком поздно.

- Убей остальных, – сказал Один, не сводя глаз с товарищей. С обрыва сорвался валун и, погрузившись в воду с громким плеском, упал прямо на ничего не подозревающего Бури. Тот даже не успел обернуться, как каменная глыба с хрустом переломила его позвоночник. Тут же течение, ускорившись до невероятных пределов, закружило Вилли и, ударив о дно, в мгновение ока протащило мага по дну. Острые камни дна разбили, разметали кольчужные доспехи, разорвали плоть, и река обагрилась кровью. Один сам направил руку на испуганного Вё, не успевшего выхватить меч и наполнить его магией. Вновь волна кипятка ударила в мага, на сей раз сварив его живьём.

Течение вынесло Одина дальше, за пределы ущелья, на зеленый и приветливо-теплый заливной луг. После ледяной воды согревающие лучи мидгардского солнца казались подарком. Воздух, настоящий, не созданный магией рун на руках, пьянил сильнее мёда.

Один отдышался и наконец разжал руку. Глаз-амулет покатился, приминая мелкие травинки, сверкнув радужной искрой на солнце. Один провёл рукой по броне, и тут же она исчезла, предоставив магу возможность дышать полной грудью. От лёгкого ветерка уставшее тело в мокрой одежде дрожало только сильнее, но сейчас он был готов принять любые холод и боль. Сегодня он заслужил их как никто.

Отлежавшись и позволив себе обсохнуть на солнце, Один спрятал трофейный амулет в карман плотных суконных штанов, встал на ноги и поднял обе руки вверх, напевая заклятья. Из серебристой поблескивающей реки с плеском вылетели три тела: одно изломанное в нескольких местах, другое почти превращенное в лохмотья из мышц и раздробленных костей, обескровленное, больше напоминающее выпотрошенную тряпку, чем бывшего прославленного воителя. За ним выволоклась на поверхность дорожка выпавших кишок. Последнее тело было бледным, пористым, с опухшей кожей. Только на его лице с полопавшейся от горячей воды кожей глаза, ставшие от кипятка молочно-белыми, не сохранили удивленного выражения. Два других трупа, которые упали на землю, стоило отпустить магию воздуха, смотрели на Одина немигающим взглядом.

Он называл их братьями, хотя у них не было кровного родства. Даже их кровь не была настоящей, истинным творением жизни. Великан Имир, бежавший откуда-то из глубин бесконечной бездны Гиннунгакап, давшей приют сотням и тысячам Миров, однажды нашёл дрейфовавший по бездне Ясень Игдрассиль с его бесконечными источниками магии разного рода. Миры Игдрассиля были плодородны, энергия колдовства била ключом, а населявшие Мир магические существа силой духа, выносливостью и способностями поразили даже повидавшего всякое за время странствий Имира.

Создавая более совершенных существ, Имир преуспел. Один, Бури, Вилли и Вё были умны, сильны и талантливы в колдовских науках. Настолько талантливы, что жадно впитывали новые знания и желали познавать всё больше. Настолько сильны, что захотели подчинить своей власти все Миры, что приютил Ясень Игдрассиль. Настолько умны, что смогли изыскать способ убить своего учителя и создателя, пока тот спал. И с помощью его останков, созданного оружия и дарованных знаний принялись порабощать королевства одно за другим, покоряя народы и отнимая их источники магии.

Наслаждаясь своим всесилием, захватывая царства, собирая союзников и наживая могучих врагов вроде ведьмы Гулльвейг братья полагали, что Один, оставаясь верховным полководцем и правителем, даст им вотчины в особенно привольных для жизни мирах. Они не знали о том, что их предводитель больше всего хотел стать единственным совершенным созданием Имира. А мертвецам владения и вовсе ни к чему.

Поддавшись жуткому, неконтролируемому желанию запечатлеть даже такой подвиг, Один склонился над мёртвыми братьями и каждого коснулся кольцом, затем выхватил из-за пояса связку ключей и поднял её на расстояние вытянутой руки над мертвецами. Бывшие воины, получив из кольца дозу заклинания, покрылись позолотой, превратились в крупицы блестящей пыли, поднимающейся вверх и тонким слоем оседающей на ключах. Волосы Бури, зубы Вилли, ноги Вё – все части тела, каждая мелкая жила и косточка обращалась в золотой прах, позолоту для толстой связки бряцающих ключей.

Когда не осталось других следов мёртвых тел, кроме примятой травы, Один, наконец, спрятал драгоценную связку в кармане штанов. Ключи стукнули по кольцу, и Один задумался: не так много он прожил на свете, однако уже были вещи, которые он хотел бы забыть.

Глаза Гулльвейг, одной из первых колдуний мира инеистых великанов Ётунхейма. Переполненные страхом и ненавистью, смотрящие на него сквозь нерушимую золотящуюся преграду и толщу мутной воды. Он хотел бы забыть их навсегда.

Бог и представить себе не мог, когда ковал это кольцо, что оно пригодится ему так скоро. Не снимая кольца с пальца, чтобы как следует зарядить, маг наложил на блестящий обруч проклятье привязанности. Гулльвейг нужен был самый верный из стражей. Тот, кто ни за что не расстанется с ключом от тюрьмы.

Один представил себе свой строящийся каменный чертог с золотыми куполами, стройные ряды стражников, свою нежную остроухую эльфийку-жену, её спящий лик, освещенный утренним солнцем. Счастливые мысли вновь заполнили голову колдуна. Облегченно вздохнув, он потянул за кожаный шнурок на шее и, вытащив из-под рубашки свой собственный глаз Имира, представил свою вотчину и потер пальцем амулет. Тут же с неба спустились радужные лучи, подхватили тело конунга и с силой оторвали его от земли. Один мчался, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, по искрящемуся потоку, ярко переливающемуся тысячей цветов. Движение было столь стремительным, что руки под силой ветра опустились вдоль тела, сапоги грозились слететь, волосы плотно прижались к шее. Наконец Одина бесцеремонно стукнуло о каменные плиты строящейся дворцовой площади.

- Государь! Конунг здесь! – Раздались со всех сторон голоса воинов. Один медленно поднимался с холодного гладкого камня, оглядывая обеспокоенных лицах подбежавших стражников. А затем Один перевел взгляд на строящийся дворец.

Под сияющим солнцем, пока что обвитая строительными балками, облепленная со всех сторон мастеровыми-двергами, росла вверх его прекрасная цитадель, которой он уже придумал совершенное имя – Азгард. Город высшей расы. Город могучих воинов и великих волшебников.

Его город.

- Я в порядке. Мои братья - нет.

Один жестом велел воинам расступиться и, стараясь не хромать, прошел к входу в цитадель. Приземление прошло неудачно – кажется, лодыжка была подвернулась, впрочем, боль будет недолгой. Уже скоро его тело, молодое и сильное, совершенное, как и всё, что создаётся магией, восстановится. Стражники-эйнхерии, заслужившие в мирах богов, эльфов и людей честь жить и прислуживать конунгу Одину, переглянулись. Привлеченные яркой вспышкой и сбором дворцовой стражи жители города, не подходя ближе, настороженно перешептывались. Почему Один вернулся один? Где же его соратники? Где его конь? Где его доспехи - истинное произведение гномьего оружейного искусства? Почему его каштановые волосы так спутанны, алая шёлковая рубашка в грязи и выбилась из разодранных, покрытых пылью и травой штанов?

- Мои товарищи по оружию пали в битве, – бросил Один через плечо гудящим собравшимся, - я жду всех главнокомандующих и членов королевских семей в зале Лерад через полчаса! Нужно решить, что делать теперь.

Толпа с поклонами расступалась перед молодым господином. Царь упивался восторженными и испуганными взглядами, кожей чувствуя, как они готовы пасть ниц перед его величием. Один знал, что для своего разномастного народа он был не только конунгом – истинным богом, сумевшим держать в руках власть над Мирами Ясеня Игдрассиль.

С каждым шагом, с каждым пройденным пролетом, с каждыми пересеченными залой и коридором Одина одолевало беспокойство: как он теперь удержит Миры без Бури, Вилли и Вё? Гулльвейг поступила очень глупо, решив открыть рот и довериться одной из множества принцесс Ванахейма, да ещё и не наследной. Столько было приложено усилий, чтобы заткнуть этот болтливый рот, но что, если ведьма вырвется на свободу? Королева Азгарда не станет помогать мятежникам, все её сёстры в надёжном плену.

Но почему же из всех принцесс эльфийского царства колдунья из Ётунхейма выбрала самую младшую, Лорелею? Почему доверила именно ей правду о том, что случилось с Имиром? Вне всякого сомнения, Гулльвейг заглядывала в будущее, прежде чем выбрать союзницу. Но что за будущее у той, что обратили в камень?

Печать жадности на кольце разгоралась всё сильнее, прерывая размышления царя о заговорах. Один уже чувствовал запах нагревшейся ткани. Скоро привязанность пробьёт его магическую защиту, и тогда уже лично конунг станет самым верным тюремщиком для ведьмы. Ничто не сможет заставить его добровольно отдать кольцо, над которым Один будет чахнуть, не прерываясь на еду и сон. И какие силы овладели его разумом, когда он сам наложил это проклятье на такой ценный артефакт? Кольцо, кованное с такой любовью, изучаемое и переделываемое тысячи раз, надетое на безымянный палец, помогало кузнецу и ювелиру творить воистину прекраснейшие на свете вещи из золота, серебра и дорогих камней. Оно могло создавать нерушимые, непробиваемые щиты и обеспечить славу творца и защитника, создателя и хранителя, но вот теперь ковавший его сам же его и проклял.

- Царь богов, а Царь богов! – раздался из-за колонны мерзкий, каркающий голос. Один поморщился – дверги, нанятые для строительства дворца Вальгалла, очень сильно воняли и без конца шумели, хотя и приносили много пользы. Но самым шумным и вонючим, без сомнения, был их единственный колдун Андвари. Обросший, вечно грязный, с гнилыми зубами и обветренным, пористым лицом, испрещенным рытвинами и черными точками, каждое своё действие сопровождающий тысячей неприятных звуков и движений, – почему же он стал единственным, кому открылся источник магии гномьего мира Свартафльхейма? Один презрительно кривился каждый раз, как думал об этом.

- Я внимательно слушаю тебя, Андвари.

Верховный бог повернулся к двергу, даже не подумав о том, что подданному придётся задрать своё уродливое лицо, чтобы докричаться до высокого, хорошо слаженного короля. Один поднял руки и привычным движением убрал каштановые волосы с лица, глядя на просителя. Омерзение настолько завладело его душой, что даже боль в растянутой ноге, казалось, стала совсем неразличимой под напором чувств. Между тем, осклабившись и нахально опершись локтем на колонну, Андвари продолжил:

- Время оплаты вышло. Мои рабочие не станут вкалывать просто так, и ты это знаешь. Почему ты и твои колдуны не намерены нас уважать? Где наша дань?

- Ты знаешь, что никто не смеет так говорить со мной, Андвари, - надменно сощурил глаза Один. Карлик рассмеялся сухо и противно, будто горошины рассыпались по каменному полу.

- Так убей нас всех по одному, да с меня начни! Нее-е-ет, - Андвари хитро поднял бровь, - не сделаешь ты этого. Никто, кроме нас, двергов, не закончит твой дворец с золотым троном для твоей хитрой задницы, а мы уж успеем передать каждому, чтоб с тобой не связывались. Земля, - поднял кривой, узловатый палец вверх Андвари, - вот кто наш помощник. Она ведь даже здесь есть, верно, Один? Сам велел разбить сады.

- Андвари, не сомневайся в моём уважении к трудам вашего народа, - проговорил Один, ощущая жар нагревающегося кольца, - но если ты подождёшь, пока я соберу совет…

- Нет! – каркнул, подпрыгнув, Андвари. - Хватит отговорок, царь! Ты выдашь мне оплату немедленно! Я не собираюсь ждать часами слова на твоём выхолощенном совете! Мои люди работают от зари до зари, кормясь только обещаниями! Тебе даже нечего предложить мне в залог! Хочешь, чтобы я проклял твои золотые дверные ручки и хрустальные окна?

- Нет-нет, Андвари, будь милосерден.

Один попытался положить руку на шишковатую голову карлика, однако тот, ругаясь на гномьем языке и плюясь слюной, бесновался внизу, топая ногами. Тут Одину пришла в голову идея.

- Ты прав, ты уличил меня в изворотливости…

- Конечно! – задрал подбородок Андвари. – Скоро у двергов не останется в тебя веры! Они уже видят, что колдуны бывают разные.

- И конечно же, у них сохранится вера в честность лишь верховного мага подземного народа, - улыбнулся Один, протягивая на раскрытой ладони кольцо. Карлик скривился, презрительно глядя на золотой обруч.

- Выковано отвратительно! Тот, кто это слепил, ногой, что ли, молот держал?

- Я это сделал. Моё кузнечное искусство не так велико, как у горных людей. – Один с трудом подавил в себе желание размазать мелкого, вонючего карлика по гладким мраморным полам. - Однако сейчас это единственный залог, который я могу дать, смилуйся, Андвари.

- Золото и у меня есть, - пробурчал дверг, искоса глядя на кольцо. Магия, заточенная в артефакте, начинала действовать. Один это чувствовал и все силы прилагал к тому, чтобы не расхохотаться в голос – всё оказалось проще, чем он думал. Увлеченный побрякушкой колдун не заметил колдовства - позор, достойный песен!

- Я бы проявил истинное неуважение, если бы предложил тебе просто золото, Андвари, - ласково и подобострастно проговорил Один, стараясь придать взгляду как можно более медовый вид. – Это кольцо помогал мне ковать сам Имир, мой создатель, до тех пор... – тут Один опустил взгляд и скорбно качнул головой, - до тех пор, пока не сошел с ума от своих силы и власти.

- И что же в нём такого особенного, кроме того, что, помимо тебя, за этот кусок уродства хватался ещё и Имир? – грубо проворчал Андвари, уже не сводя взгляда с золотого обруча, не замечая, как откровенно льстиво скалится Верховный Бог. Один тем временем взял карлика за грязную, скользкую, как тело червя, руку и осторожно надел кольцо на его безымянный палец.

- Я не сомневаюсь в твоём искусстве. Однако тот, кто будет ковать, держа молот в руке, на палец которой надета эта несуразная, как ты говоришь, штучка, сможет создать вещи невиданной красоты. Ему не будет равных ни в оружейном деле, ни в ювелирном. Воины, - Один пылко взглянул в мутнеющий взгляд дверга, который не сводил глаз с кольца на пальце, - будут рвать друг друга на клочки за оружие, выкованное тобой, знать – за кольца и ожерелья. По всем мирам пойдёт слава о великом кузнеце Андвари, колдуне и непревзойденном мастере наковальни и молота…

- Да, пожалуй… - карлик спрятал руку с кольцом в карман и широко заулыбался щербатой улыбкой. Один улыбнулся ему в ответ.

- Так оплата может подождать?

- Залог так себе, но меня устроит.

Андвари повернулся на пятках и бросил Одину через плечо:

– Пока что устроит. Учти, Один, колечко-то хоть и неказистое, а вдруг жаль будет с таким расстаться? – Дверг снова неприятно захихикал. – Не боишься, что пожелаю себе оставить это диво?

- Что ж, риск есть риск, – пожал плечами Один и, наконец освободившись от общества назойливого колдуна, пробежал вверх по лестнице в свои покои, смеясь в голос от облегчения. Нет народа гнуснее и жаднее, чем эти подземные черви дверги! Андвари не сможет долго сопротивляться его чарам. Ещё и колдун – как же Одину везёт! Совсем скоро магия возьмет верх над разумом Андвари, и тогда у Гулльвейг не останется шанса когда-нибудь увидеть белый свет. Вряд ли теперь найдется маг, равный по силе Одину, который сможет отнять у карлика кольцо. А уж в этом он был уверен – нет и не будет в Девяти Мирах колдуна могущественнее, чем Один ВсеОтец!

* * *

Королева Фригг отложила вышивание и, откинувшись на спинку кресла, вытянула покоящиеся на маленькой скамеечке ноги. Она потерла уставшие от разглядывания мелких стежков глаза и положила руки на круглый живот. Тут же Фригг ощутила шевеление , словно тот, кто сейчас был внутри, чувствовал , как мать касается вздувшегося чрева, несмотря на то что между ним и ладонями было платье из плотной парчи.

- Всё хорошо, госпожа? – спросила, заботливо склонившись к королеве и качнув темными кудрями, одна из самых юных фрейлин, высокая, несмотря на свой возраст, колдунья Фарбаути. - Может вам стоит прилечь?

- О нет, милая, - Фригг стоило больших усилий открыть ясные глаза и мягко улыбнуться самой дорогой подруге и остальным фрейлинам. – Просто малыш толкнулся. Он теперь часто толкается. А я, - Фригг кокетливо хихикнула, отчего придворные дамы, все как одна по-эльфийски тонкокостные и остроухие, тоже заулыбались, - отозвалась на его зов.

- Это так мило, госпожа, что у вас такое… единение с ребенком. – Фарбаути положила свою длинную ладонь на руку королевы, прижимающуюся к животу. Колдунья подняла изумрудно-зеленые раскосые глаза на свою возлюбленную царицу и продолжила:

- Ваш сын – кровь от вашей крови. И если связь с матерью есть уже на столь ранней поре – это истинное волшебство, а не те искры, с которыми мы балуемся.

Фрейлины одобрительно зашептались и закивали. Фригг коснулась рукой щеки Фарбаути, отчего та блаженно закрыла свои прекрасные глаза с пышными ресницами, и ответила:

- Однако, дорогая, ты не торопишься подарить себе такое же чудо, а продолжаешь баловаться искрами…

- Так я… - расхохоталась было Фарбаути, однако её смех был прерван звуком открывающейся двери. Фрейлины почтительно встали, когда Один, царь богов, вошел в комнату своей жены и поклонился собравшимся леди. Фригг медленно спустила обе ноги со скамейки и, опершись руками на подлокотники кресла, приготовилась было встать и поприветствовать супруга, как Один жестом остановил её.

- Не надо, дорогая. Тебе стоит больше сидеть. Наш сын родится богатырем, побереги силы. А вы, дамы, - обратился царь к девушкам, - можете идти. Оставьте нас с моей драгоценной супругой вдвоем.

По очереди изящно приседая, эльфийки-фрейлины, взмахивая полами и рукавами светлых платьев, поправляя шали и прически, покидали покои королевы через дверь, заботливо раскрытую Одином. Последней на молодого, статного царя бросила обеспокоенный взгляд Фарбаути. Она подметила про себя почему-то местами спутанные волосы правителя, его испачканные сапоги и изрядно помятую дорогую рубаху, однако ничего не сказала и просто закрыла за собой дверь.

Королева вновь вытянула на опоре отекающие ноги и, качнув головой, отчего длинные сережки замерцали россыпью искр, рукой поманила супруга. Тот, глядя на Фригг со странной смесью благоговения и снисхождения, опустился рядом и положил свои грубые, мозолистые руки с грязными ногтями на светлое платье королевы. Тут же живот почти заходил ходуном, а Фригг снова замутило – малыш не щадил её внутренностей, волнуя желудок и даря королеве бесконечное ощущение корабельной качки.

- Ваш сын отзывается вам, мой господин, сильнее, чем мне.

- Долг мальчика – быть верным своему отцу. – Один улыбался и гладил распухший живот супруги, изо всех сил сдерживающейся от подкатывающей дурноты. – А долг жены – подарить супругу радость видеть своего сына. Совсем скоро ты, Фригг, даруешь мне это счастье.

- Жду не дождусь, – как можно нежнее улыбнулась Фригг, привычным жестом поправляя украшения в мягких, струящихся косах.

Это была чистая правда. Фригг хотелось как можно скорее разрешиться от бремени и взглянуть уже в глаза жизни, созданной её телом и чистой магией.

Один выпрямился и тепло оглядел свою богиню. Сегодня, после пережитого, она, с её светлыми косами, розовыми щеками, прекрасная, как утренняя заря, чуть погрузневшая от бесценного бремени, казалась ему бесконечно восхитительной.

Теперь она принадлежала ему. И её тело, сейчас такое круглое, тому первое доказательство.

- Я тоже хотел бы сделать тебе подарок.

Фригг посмотрела на мужа в ответ с вежливым, почтительным интересом. Один покопался в кармане и вытащил оттуда толстую связку золотых ключей.

- Хотел подарить их тебе, когда ты родишь ребенка, но сегодня я понял – это должно быть у тебя.

- Что это такое? – Фригг осторожно коснулась тоненько звякнувшей связки ключей и приняла тяжелую ношу из рук Одина. Тот отвел глаза в сторону.

- Это – ключи от всех дверей, что есть сейчас в Вальгалле и что будут. Ты же моя жена. Хозяйка дома. Его сердце. Я рад, что ты устроилась и перестала считать себя пленницей. Теперь вот, - Один вздохнул и положил ладонь на макушку жены, та тепло ему улыбнулась, - для тебя в моем дворце нет закрытых дверей.

- Какие красивые, - Фригг перебрала несколько особенно изящных ключиков, немедленно отозвавшихся мелодичным перестуком. – Из чистого золота?

- Я бы не стал дарить моей королеве то, что не считал бы драгоценным, - горделиво приосанившись, ответил Один. – Мы нашли… новый золотоносный источник.

- Надо же, - королева подала руку Одину, тот, осторожно поддержав жену под поясницу, помог ей встать ровнее. Фригг прицепила ключи к поясу платья на видное место и благодарно взглянула мужу в глаза. – Большое спасибо, супруг. Я очень тронута вашим вниманием. И тем, что первое добытое золото из нового источника вы доверили мне.

- Не за что, дорогая. – Один поцеловал руку Фригг и вновь, не удержавшись, опустил ладонь на её круглый живот.

- Позвольте полюбопытствовать, где же вы нашли новый способ обогащения казны? – Фригг взяла со спинки кресла свой струящийся плащ с высоким воротником, украшенным белоснежными перьями цапли.

- В мире людей. – Один помог жене набросить накидку и расправить качнувшиеся перья. – Нашли одну весьма… богатую речку. Точно не помню место, но, кажется, она называется Рейн.

- Золото Рейна, значит, - улыбнулась Фригг, следуя к выходу.

- Да, золото Рейна, – ответил Верховный бог и широким жестом открыл перед женой дверь.