«В год 494-й, по велению Всемогущего хана Тоба Юань Хун, смельчаки взошли по дуге Белой радуги, пронзающей солнце…».

книга Вэй-шуй:

«Хроники династии Бэй-чао»,

386-й н. э.– 535-й год н. э.

«Bai hong guan ri – Белая радуга пронзает солнце»,

− по древнему китайскому поверью, небесное

предвестие необычайных событий

−

Сотник решил, настала пора сообщить Бао Юн от чего, оставив торговые тропы их караван забрёл в пустыню каменных теснин:

– Легкокрылая бабочка, здесь в горах мне поручено сыскать пещерное селение и увести из него одного аскета, − изображая покорность, подруга смиренно слушала мужа. − Найду, и мы продолжим наше путешествие.

– Будь осторожней в гротах, − жена с недоверием оглядела ближнюю скалу, изгрызенную выработками чёрных ходов. Чуть в стороне виднелся обрыв, куда камнетёсы ссыпали корзины с осколками камня. – Судя по количеству крошева заполнившего провал − беспокоясь за него Бао Юн кивнула на отвал щебня, − проходы в горе рубили тысячи камнетёсов, и они бесконечно длинны.

Заскрипел щебень и опираясь на посох к ним подошёл монах Ба-то. За буддистом подтянулись оставшиеся члены похода, и монах многозначительно объявил. – Мои вновь обретённые послушники, – рокотал Ба-то, – существует поверье, − он любил поговорить, − что одно из воплощений нашего Учителя, оберегая человечество от гибели, схоронило под этой горой, − кто в сомнениях, а кто и с опаской, караванщики вглядывались в мертвящий зев ближней пещеры, – «Чёрный камень» сброшенный с небес на землю злыми духами.

Впечатлительный Норачи, за время странствий по Стране снегов обращённый монахом в Буддизм, подал голос:

− Наставник, но если злокозненный камень укрыт под горой, наша самоуверенность погубит нас, там, в недрах горы!

Щёки монаха Ба-то, запавшие от голода и лишений, многозначительно надулись:

− Послушник Сэн-чоу, − вместе с обетом новой веры покладистый Норачи, принял от буддиста новое имя, − прав…

Вэй Цуй, занятый своими мыслями слушал монаха вполуха:

− Хоу Шэнг-ху! – позвал сотник.

− Я здесь, повелитель! − откликнулись из-за дальних лошадиных хвостов:

− Снимай поклажу с яков, лагерем встанем вон за тем валуном!

Однако Ба-то упомянул о пещерах куда хромой шёл по приказу повелителя хана Тоба Хун, и сотник поинтересовался:

– Многомудрый муж, разве мёртвый камень может быть угрозой для человечества?

Желтоватые глаза буддиста полыхнули огнём веры и глубоко вздохнув, он всплеснул руками и его вскрик огласил окрестные склоны:

– Неверующий! Милосердный Будда положил все силы спасая всё живое. Вам ли подданному Благочестивого хана не знать, что в столице его Великого царства городе Ло-и, сохранилась древняя кумирня, на бронзе сосудов которой записаны предания о рухнувших с неба чёрных камнях принёсших в мир людей злых духов.

Воин собрался поспорить с учёным книжником, но его грубо дёрнули за полу:

− Господин, − голос слуги дрожал, − а может, ну их, этих духов! – хотя верный Абюль Буку почитал Красного Быка и Вечно Синее Небо, дикий степняк робел перед чуждыми божествами.

Хромой цыкнул на никчёмного обжору:

− Прибью! − и вырывая край дохи из его ручищ зашипел. − Иди, помоги Хоу Шэнг-ху ворочать тюки, − сердитый хозяин только успел «накрутить хвоста» одному лодырю, как под руку подвернулся малыш Хуэй-гуан. Шмыгая носом, недоросль, разинув рот слушал умничанья Ба-то. – Ах ты бездельник! – вскричал Вэй Цуй отвесив парню затрещину и снова накинулся на слугу. – Бесовское отродье, ты ещё здесь!

− Да иду я, иду, нетерпеливый господин...

− Поторапливайся кривоногая черепаха и этого грязного попрошайку прихвати, − следующим подзатыльником воин швырнул Хуэй-гуан к ногам медлительного слуги, − пускай потрудиться себе на пользу, а то вырастет монахом…, – наведя порядок меж караванщиков сотник вспомнил о книжнике:

– Ответь монах, какой вред от этих духов?

– Легенда гласит, что «чёрные камни» наносят вред по-разному, − заявил Ба-то. − Когда коснувшийся их принимает на себя дурное влияние духов и сам медленно гибнет либо несчастный вбирает в себя скрытую негативную энергию, и, передавая ближним распространяет зло по всему свету. История, неверующий сотник, помнит множество случаев, когда падения камней с неба вызывало мор.

Калеченный сотник усмехнулся: «Духи, скажет тоже!». Ему вспомнилось, как лет двадцать назад, неустрашимые тумены хана осадили одну крепость. Её стены были высоки и толсты и повелитель, не желая зря тратить солдатские жизни, велел забросать непокорных глиняными горшками с нечистотами. Пахучие снаряды сделали своё дело. Недели через две в крепости случилась неприятность. Половину её защитников прохватил такой понос, что вторая, решила не испытывать терпение хана и отворила ворота».

−

День за днём члены похода осматривали сотни ходов, промеряли шагами десятки ли скальных вырубок, разведывая путь ныряли в дыры каменных полов погружаясь в бездну сухих колодцев. От этой маеты караванщики валились с ног от усталости. Но в палаточном лагере их ожидало нытьё монаха, мечтающего поскорее достичь царства Гупта и своего монастыря. Буддист спешил, он поклялся хану вернуться в Ло-и к середине следующего года и принять под духовную опеку новый монастырь Шао-линь. Монах подгонял, но и у сотника был приказ! Он не мог спуститься на равнину Ганга без неизвестного откликавшегося на имя Илохэ.

Вечером третьего дня, молодой муж, лёжа головой на коленях жены набрался смелости объявить:

– Возможно, Бабочка, − вконец изведясь от тягостных раздумий он брякнул, − нам придётся расстаться, – с его раскалённого лба исчез покойный холодок её ладони и Бао Юн, ухватила негодного мужа за варварскую косу:

− Муженёк, далеко ли ты собрался?

Отводя виноватый взгляд, сотник взмолился:

− Отпусти, вырвешь, − и попытался втолковать суженой зачем нужно разделить караван. – Я отправлю вас вниз к границам обжитых мест, а сам, с чиновником Ван Ман продолжу розыски в этом ущелье, − женщина не перечила и Вэй Цуй поделился наблюдениями. − Под скалой в форме драконьего зуба, где плитняк гладок…

− И что? − отозвалась Бао Юн. Она расплела его степную гордость, и отбросив защищающие его шею кожаные ремешки, костяным гребешком собралась выдрать все мужнины волосы до единого.

− Любимая, смилостивься…

Жена поцокала язычком:

− Неженка…, − и до поры отложила гребень:

Успокоившись, Вэй Цуй вернулся к рассказу о своей находке:

− Душа моя, если приглядеться, на плитняке можно заметить тропку, ведущую к клокочущему потоку, – поджав губки подруга дулась на домашнего тирана. − Чего ты молчишь? – горячился он. − С монахом, вы доедите до монастыря, под его защитой родишь мне сына и Абюль Буку вернёт вас в мои объятья. Милая…, я буду ждать вас на Восточной дороге, в трактире деда Лю-и.

На лоб хромого упали несколько слезинок, и он окаменел от горя. Слёзы любимой жгли виновного заставляя в отчаянии клясть свою долю, коря себя за причинённую ей скорбь разлуки. Несчастный, что было сил смежил веки, услышав:

– Какой чудный вечер, – журчанье её слов смягчало его тоску. Полог был откинут и грустившая женщина, вглядываясь в черноту небесной сини посетовала, – жаль, немилосердно холодный. Здесь, в горах, нечего ждать пролёта серой пичужки или выискивать чёрную кляксу летучей мыши на белом диске луны. Даже вездесущих мух и тех невидно! – глазки подруги затуманили слёзы. – Багряный закат…, завтра будет ветрено…

− Завтра нет! − гладя жену по спине прошептал муж. − Есть сегодня и сейчас…, − он не терял надежды что его приголубят.

Но, тщетно. Смахнув с ресниц остатки вечерней росы, Бао Юн глянула на мужа:

– Мы сделаем так! Утром, ты вернёшься к поискам, и, если ничего не…, − давясь горем она запнулась, − я уйду с караваном. В любом случае негодник Буку останется при тебе, − он попытался отнекиваться, но ладонь Бао Юн запечатала его рот, − и не спорь! Ты меня знаешь! Я отгрызу голову этому недотёпе если он не доглядит за нашим с ним повелителем.

−

Раннее утро было черно, холодно и ветрено. Караванщики неохотно оставляли шатры, их тощие тела потряхивал озноб и сотник, покрикивая, подгонял зябнувших товарищей:

− Пошевеливайтесь лежебоки…, сейчас отвожу кнутом, живо согреетесь! − наконец, ему удалось собрать всех у костра и взбодрить соратников кружкой ча-суйма. Пока его люди грызли сухое мясо, Вэй Цуй объявил. – К вечеру, мы завершим осмотр ущелья!

− Хвала Будде! – вскричал монах.

− Завтра отправляемся в путь, − занятые едой караванщики одобрительно загалдели, − в гости к святым братьям мудрейшего монаха, − гул усилился, а Ба-то, на радостях пару раз хлопнул в ладоши. Наконец трапезничающие успокоились и хромой потребовал. – Господин Ван Ман, ну и ты Абюль Буку, возьмите кувшин с маслом для светильников и все верёвки что найдутся в поклаже. Совсем рассветёт, выступаем.

Переговариваясь с избранными, сотник собрался уходить, но его окликнули:

– Господин, я и мой раб мечник Хоу Шэнг-ху желаем примкнуть к вам!

Замедлив шаг Вэй Цуй глянул через плечо. Его задержал посол Норочи которому он не доверял. При случае, дорогой или на привале, он присматривался к Норочи но густо-синий узор наколок скрывал особенности его лица. В после было что-то фальшивое и воин сетовал: «Норочи − прозвище рыжеволосых варваров подходит его обличью. На Востоке, обыватели царства Силла так дразнят чужаков: «Смотрите, вон идёт норочи!». Ветеран хмыкнул, он видывал множество племён и однажды на Западе в Чёрных горах бился с рыжими дикарями чьи зверские рожи скрывали наколки. Сотник поёжился: «Едва ноги унёс…», и не ответив Норочи, пошёл к своему шатру.

Приподняв полог, Вэй Цуй зашептал:

– Бао Юн, мы готовы, – ему в лицо пахнуло сухими травами, пылью, прогорклым маслом и донёсся тихий вздох. Не сдерживаясь, хромой скользнул в потёмки и его руки обняли поднявшуюся на встречу жену. Прощание было почти мгновенным, что для возлюбленных несколько минут близости. Утихли страсти и в замершей тьме в ладонь запыхавшегося мужа что-то вложили. Сотник удивился. – Милая, это…

– Боевая плеть, которой однажды тебя едва не лишили головы, − жена постучала пальцем по его мокрому лбу. – Я не знаю, умеешь ли ты ей пользоваться...

− Приходилось…, − супругу было не до оружия, он не мог надышаться горьким ароматом её волос.

− В руках мастера, милый, это страшное оружие.

Вэй Цуй ощупал плеть:

− А так, не скажешь! Простая кожа, сочленения как у бамбука, гибкая и…, тёплая, − жена оборачивала плеть вокруг талии.

– Солнце взошло, – прошептала Бао Юн, − уходи, – и выставив его из шатра, опустила полог.

Вэй Цуй низко поклонился семейному порогу:

− Вот и попрощались, – и отвернувшись, зашагал к каменной осыпи скликая товарищей и Норочи. У приметной скалы он указал себе под ноги. – Глядите здесь! – в нужном месте воин даже поскрёб стопой сдвигая камешки. − Вот след водоносов! – но помощники как не напрягали зрение не могли рассмотреть эфемерной тропки.

− Хозяин, − ворчал Абюль Буку, − нет здесь ничего…

Поджавши губы чиновник Ван Ман соглашался с ним:

− Со всем почтением, господин, но я тоже не вижу тропы!

Теряя последнюю надежду, Вэй Цуй прошептал: «Небо оставило меня своими милостями…», однако горевать ему не пришлось:

− Если человека слеп, господа, он ощупывает предметы, − вставая с земли и отряхивая колени посол указал. − Здесь выемка, оставленная подошвами водоносов, она тянется…, − и воспрянувши духом сотник велел продолжать поиски пещеры.

Мрачное солнце высокогорья ожигало лбы и припекало спины поисковиков, когда негодный слуга неугомонного хозяина уселся на плоский валун.

– Ах ты, медлительная черепаха, лодырь неповоротливый, − взъярился сотник, − а ну двигай дальше! До верха горы, ещё топать и топать.

Всплеснув ручищами, Абюль Баку запричитал:

– Люди добрые, любезный хозяин завсегда найдёт способ ободрить убогого слугу! Дать ему шенкелей или огреть палкой поперёк спины, подгоняя загнанную безрогую скотину, − окончив стенать, слуга поднялся с камня, и ухватив край валуна рванув на себя. Плоская плита оказалась не по размерам легка и закрывала собой лаз, уходящий в глубь скалы.

Татуированный посол охнул:

− Господин сотник, неужто мы нашли что искали?

– Сейчас почтенный Норочи, спустимся и проверим, ведёт ли этот ход в селение йогов, − рыжий посол жестом показал, что готов лезть под гору и сотник скомандовал. – Слушать меня! Посол, велите рабу оставаться у прохода. Мало ли что, пускай мечник стережёт привязанную верёвку.

− Ты слышал приказ? – спросил Норочи.

Раб кивнул:

− Да господи!

− Теперь ты лежебока, и вы господин Ван Ман! Проверьте масло в фонарях и запалите фитили.

Чиновник поклонился сотнику, а насупленный Абюль Буку, высекая искры на промасленную тряпицу зло застучал камнем о кресало:

− Да гори ты уже…

− Я лезу первый, − распоряжался сотник, − за мной следует посол, далее чиновник, замыкает движение Абюль…

− Опять дышать пылью поднятой чужими ногами, − запричитал слуга, но его никто не слушал.

Сотник поднял руку:

− Внимание! – отмашка и команда. − Пошли!

−

Товарищи давно скрылись под горой и у зева пещеры сидел на страже Хоу Шэнг-ху. Старый солдат зяб на высокогорье и «Непобедимый тигр», так звучало его полное имя, поплотнее закутался в плащ. Ветеран пресытился грохотом битв и тяготами походов и в дозоре наслаждался тишиной и бездельем. Жаль, недолго. Нарушая мирное течение его мыслей, со склона сорвался обломок скалы. Оглянувшись на грохот камнепада, мечник увидел идущую с перевала дюжину чужаков. Злые и мрачные рожи, плетёные украшения из конопляных верёвок и бронзовые браслеты: «Дикари», − определил дозорный, − «разношерстный народец из разных племён. Одни рядятся в крашеную кожу, другие запахнулись в сыромятину, прочие опоясали кривыми мечами нагольную овчину. Это головорезы, а не караванщики. Погонщики, торговцы и носильщики не полезли бы откосом рискуя сломать шею, да и оружием они хвастают дабы не смущать прохожих. А эти…».

Хоу Шэнг-ху с ледяным спокойствием распустил вязки плаща. Когда до него оставалось полтора десятка цунь, злодеи, окружая мечника развернулись фронтом. Улыбаясь врагу, он неспешно поднялся им на встречу. Нападавшие замешкали, но их старший зло «хэкнул» в кулак и бойцы, вынимая из-под одежды короткие арбалеты нехотя шагнули вперёд. На ходу вскинув оружие четверо из них по очереди спустили курки. Стрелы соскользнули с арбалетных направляющих и «Непобедимый тигр» крутнул сорванным с плеч плащом ловя летящую смерть. Торопясь перезарядить оружие, арбалетчики остановились. Несколько заученных движений и они изготовились к стрельбе, однако сойдясь грудь в грудь с их товарищами мечник укрылся за их спинами.

Одному в бою плохо, но, когда врагов много, нападающие хвастая удалью мешают друг другу. От того на поклон к своим божествам первыми отправляются самые горячие. Вскинув обе руки, Хоу Шэнг-ху разрядил стреляющие трубки, спрятанные в широких рукавах душегрейки. Металлические стрелы с пробили грудной доспех наседавших врагов, и двое их них повалились под ноги атакующим. Те споткнулись и выхватив короткий меч, невысокий черноволосый солдат поднырнул под руку рослого светло-русого воина резанув поперёк его живота чёрным узорчатым клинком. Раненый рухнул на колени, и мечник, отрубив его голову с холодной яростью ткнул остриём ещё в пару торсов.

Долгие годы краснолицый Бог войны благоволил ветерану-мечнику, но сегодня, он не услышал его молит. Старший над врагами закричал, призывая бойцов отступить. Образовался круг в центре которого остался Хоу Шэнг-ху. Подняв над головой, он сжимал бронзовый меч не одну сотню лет служивший предкам «Непобедимого тигра». Но время ветерана истекло, механизмы арбалетов щёлкнули и отбив мечом пару стрел, воин принял смерть от трёх других жадно впившихся в его сутулую спину. Блестящее остриё вылезло из груди мечника. Выдёргивая занозу Хоу Шэнг-ху ухватил пальцами зловредный наконечник, но его ноги подкосились и медленно заваливаясь на спину умирающий метнул меч разя удачливого арбалетчика.

Едва сражённый воин пал на холодный камень, неизвестный командовавший варварами принялся ликовать:

– Дядя, оцени мой трофей, – наступив на коченеющего тело своего стрелка злодей вырвал смертоносный меч из убитого арбалетчика.

Гордец хвастался трофеем перед сухоньким стариком, державшимся поодаль от скоротечной схватки. Бой закончился и дядя, известный всем горам караванщик Тумпо набрался смелости подойти к племяннику:

– Нашим хлопотам не видно конца, − чернеющая кровавь ещё растекалась лужами, и дядя брезгливо поглядывал под ноги, − а ты, Сян Чун находишь время радоваться пустякам! Неужели Светлоликая принцесса послала тебя за этой острой железкой?

Сян Чун прозванный «Восьмируким», отмахнулся от дядиного занудства:

– Не ворчи! Перед остротой этого меча бессильно само времени, − не одобряя племянника, Тумпо, покусывая губу молчал. − А каков узор! − сгоняя с рисунка клинка кровавые сгустки Сян Чун отёр ладонью чёрное лезвие.

С окровавленных пальце племянника закапала густая кровь и Тумпо сожалея вздохнул. Сын его младшего брата с детства проявлял дурные наклонности, не видя разницы меж добром и злом и не разделяя прекрасного от убогого. Однако он оставался его роднёй, пускай лживой, злой и жадной, но родной кровью, которой требовались его отчие наставления:

– Говорю тебе, мальчишка, оставь чужое оружие! С ним ты подберёшь горькую судьбу его владельца? – но племянник не желал пользоваться мудростью Тумпо и караванщик махнул на него рукой. – Я выполнил своё обещание, – с горечью сообщил дядя, – довёл тебя с товарищами до нужного места.

− Мне туда? – «Восьмирукий» указал лезвием меча на дыру в скале.

− Угу, − не разлепляя губ промычал проводник караванов. − То, что нужно принцессе спрятано там, внутри горы. Дальше, пойдёшь без меня, я подожду твоего возвращения в деревни с той стороны горы. Умоляю, будь внимательней. У меня нет других племянников.

−

Проход был длинным, узким, низким, с плохо обтёсанными стенами. Однако, света двух масляных ламп вполне хватало, и суровые мужи ведомые хромоногим Вэй Цуй споро погружались всё дальше и дальше в холодную массу камня. Судя по закопчённому потолку и до ныне идущих этой дорогой пользовались часто. Что ни шаг, под ногами смельчаков, крошась хрустели черепки битой посуды, следы небрежной переноски кувшинов с водой. Возможно неведомым водоносам, здесь в скальном проходе тоже было не по себе. Идущим сквозь вечный мрак казалось, что под тяжестью горных хребтов само время остановив свой бег навсегда застыло в стеснённом пространстве пещеры. Одно радовало крадущихся сквозь огромную гору, к цели их вёл проторенный путь. Шаркая плечами о стены главного хода, они миновали множество ответвлений припорошенных вековой пылью.

Вот, спёртый воздух подземелья колыхнул жидкий огонёк лампы и Вэй Цуй, решил, что впереди их ждёт выход на поверхность. Сотник прибавил шагу, но его ожидания не оправдались. Стены расступились, однако горькая тьма не желала рассеиваться и воины, один за другим пересекли череду подземных гротов. Затем, пещера стала забирать круто вверх. Всё выше и выше, и даже при отсутствии дневного света заоблачная высота принялась испытывать людей сотника тошнотой и головокружением. Первым запросил отдыха увалень Буку, а когда поджарый сотник сам почувствовал навалившуюся на плечи усталость, он объявил привал. Воины, кто за кем шёл, тот так и рухнул без сил на каменную крошку. Отдышавшись пару минут, сотник собрался в одиночку разведать что их ждёт впереди:

– Ван Ман!

− Я здесь! – из мглы подземелья откликнулся чиновник палаты правосудия.

− Присмотри за остальными!

Заморенный чиновник нашёл силы удивиться:

− Мой господин, что случилось?

Вставая с камня и отряхиваясь, командующий был немногословен:

− Ждите моего возвращения! – верный слуга сделал робкую попытку воспротивиться уходу хозяина, однако она была слишком робкой и спина хромого воителя скоро скрылась во тьме.

Хрипя и кашляя, одинокий путник ещё добрую сотню чжан лез в гору. Терпение и силы идущего были на исходе, когда подземные боги смилостивились над ним. Крутизна подъёма смягчилась, каменные теснины раздались, шероховатый потолок пещеры упорхнул вверх и в предвкушении окончание восхождения, сотник, не щадя дрожавших ног рванулся к намеченной цели: «Гроту, служившему пристанищем адептам йоги».

Дом аскетов-созерцателей − полость в горе, был огромен. В прошлые века, умельцы-камнетёсы, последователи учения мудреца Патанджали, расширили пещерный грот срубив неровности стен и облагородив природные колонны поддерживающие высокий потолок. Сухой канал, которым некогда подавалась вода, был украшен дугообразными мостами. Однажды, сотник уже видел нечто подобное, но та пещера в горе Белого тигра была далеко на востоке от Страны снегов.

Там, в темноте просторных залов царствовала Бессмертная фея Ма-гу, повелевающая временем и пространством. Здесь же, в норе йогов, напрочь отсутствовало Небесное благолепие. Летучие мыши, приносящие счастье и долголетие, не селились в этом каменном мешке, а на пороге секты, сотник не ощутил храмового благолепия, даже наоборот, некую брезгливость: «Вонючий человеческий муравейник». И правда, по стенам подземелья сотами чернели квадратные ходы в тесные кельи. Любопытствуя, он заглянул в крайнюю. В стенах аскетичного жилья были вырублены лежаки, отполированные костлявыми боками йогов. Оставив пустые кельи, Вэй Цуй крадучись отправился к середине залы, дорогой приметив жёлтый отблеск огня. Достигнув чёрного края света, воин замер. Прячась в мороке полутеней, он присмотрелся. Йоги похожие на иссушенных мумий безмолвно сидели подле камелька, дававшего слабый свет и скудное тепло. Их безволосые черепа обтягивала коричневая кожа, в них зияли провалы глаз, а сморщенные пепельные губы присохли к зловещим полоскам зубов.

На шорох крадущихся шагов, обитатели подземной общины повернули к гостю сокрытые тенями глазницы. Угрожая незваному гостю большими жёлтыми зубами старейшина «мумий» разлепил ссохшиеся морщинки губ и с трудом ворочая синим лоскутом языка прервал тишину подземелья:

– Чего заставило тебя, несчастный, живущий в суете верхнего мира, – из иссушенного молчанием горла старца слова вырывались отрывистым «лаем», − спуститься в потаённый мир забвенья? Как ты, несведущий, осмелился отвлечь моих братьев от философских раздумий! – в общине под горой никто не смел сотрясать словесами блаженную тишину каменных пустот и пепельно-серые фигуры йогов, поддерживая негодования старейшины, передёргивали узкими плечами возмущённо тряся немыми головами.

Мудрейший, оскоромивший свой рот речью изъяснялся с пришлым чужаком на диалекте горцев-скотоводов. Вэй Цуй понимал этот говор, но вести на нём задушевные беседы не мог:

– Достопочтенный мудрец, – на классическом языке своего Отечества ответил сотник. – Я прибыл издалека, из Поднебесного царства…, – размышляя, понятны ли его слова старому йогу Вэй Цуй до поры смолк.

В душе потешаясь над глупцом аскет поинтересовался:

− С просвещённого Юга или дикого Севера? − как всякий философ йог был книгочеем и множество раз держал в руках трактаты писаные на родном языке невежи нарушившим покой его общины.

Радуясь, что его понимают, нежданный гость извиняясь пробормотал:

− С Север…, из стольного города Ло-и, − и уже уверенней изложил нужду загнавшую его под толщу Священной горы. – Мудрейший, не живёт ли в твоей благочинной общине мой родственник, его зовут Илохэ, − тонкие губы йога плотно сжались. Не зная, к добру ли этот знак или вздорному старику не пришлись по душе его речи, хромой сотник поспешил объясниться. – Почтенный старец, далеко в местах откуда Илохэ родом о его судьбе беспокоится вся родня. Старейшины племени уже более двадцати лет не имеют о нём никаких известий и родня отрядила меня разузнать судьбу нашего младшего брата!

Эхо слов хромого уже стихло под неразличимым сводом каменного поселения, но старец, не спешил с ответом. Вся эта таящая опасность пещерная тьма, выедавшая очи сухая пыль горы и сбивавший дыхание воздух, сгустившегося в подземелья до состояния отравы, и без того испытывали терпение сотника. Но заторможенная неспешность плюгавого старикашки, граничащая с откровенным презрением к нему, безжалостному воителю способному движением единого пальца зашибить его насмерть, бесила Вэй Цуй. Забывая, что он уже далеко не ретивый юнец, сотник нащупала рукоять боевой плети обёрнутой кушаком круг его пояса. Одно движение и…, но собеседник, смиренно сидевший в позе лотоса вовремя очнулся, известив сотника:

– Он наверху, могучий странник.

− Наверху? На вершине горы, – хромой ужаснулся. Уже с дальнего перевала он мог видеть белую пирамиду ледяной макушки Юндрун-Гуцег, − но там же лютый мороз!

Взойди туда и изведай! − подобие смешка заклокотало в лужённом горле йога. − Если конечно не побоишься!

Не желая замечать издёвок ходячего одра, сотник решил: «Значит не зря я блукал подземельями. Илохэ, которого хан велел доставить к красным ступеням его трона, здесь! Заберу оного, и назад…, вот только нужно вернуться за товарищами, проводить их к йогам, тогда, можно и глянуть, чего там на вершине мира потерял этот самый Илохэ». Не прощаясь с аскетами, хромой поспешил к спутникам и приведя их к подземному селению йогов велел размещаться в пустующей келье.

Исполнив всё что намечал, сотник собирался отправиться на ледник, но несносный Абюль Буку, не желал оставить его в покое:

– Господин, разве твоя милость не изволит подкрепиться перед трудной дорогой? – проявляя заботу о хозяине, тощий степняк наперёд впихнуть в свой рот несколько жёстких кубиков сыра чура кампо к которым пристрастился на караванных тропах Страны Снегов.

Отмахнувшись от надоедливой опеки, сотник, подхватив оружие и заплечный мешок похромал в неизвестность. Поплутав во множестве ходов, Вэй Цуй интуитивно выбрал тот, в котором пахло грозовыми тучами, снегом и заоблачными высотами. Надрывая жилы, лёгкие и сердце, он гнал истощённое, уже не потевшее тело вверх по серпантину хода кружащему внутри горы, и так, до яркого пятна, ведущего прямиком в снежный ад ледяной шапки Юндрун-Гуце. Восхождение на ледник отняло у ветерана-калеки не только бесценное время, дорога за облака лишила немолодого сотника последних сил.

На одной воле, сотник, раня ладони ледяными иглами расчистил лаз и жмурясь от нестерпимо-колючего света сквозь хрустящий сугроб выполз из пещеры. Вставать не хотелось и перевернувшись на спину, Вэй Цуй замер наслаждаясь покоем. Пока его разгорячённые мышцы остывали, воин, смежив ресницы осторожно осмотрелся. Всё вокруг: горные гребни и откосы, пики скал, и даже само небо, павшее облаками на каменные острия вершин, выбелил жуткий мороз. Лишь в стороне за крутым скатом у обрыва в бездну, прорвав белое покрывало снега торчали чёрные зубцы горной породы. На тех скалах сотник и приметил серую тщедушную фигуру.

Шатаясь и поскрипывая настом Вэй Цуй побрёл к намеченной цели. Будь у него больше сил, всё одно бегать на такой высоте было невозможно. Каждый шаг, каждое усилие заставляло впустую вздыматься его натруженную грудь. Жаждая воздуха, лёгкие воина горели, а воздуха на высоте, дыши не дыши, всё одно не хватало. Трепыхаясь испуганной птицей, сердце качало густеющую кровь, но живительного кислорода в ней оставалось всё меньше и меньше. В висках идущего через силу сотника, звенело, голову стягивал тугой обруч и отлаженный организм постепенно выходил из подчинения. Вопя о пощаде всё его естество требовало возвращения в привычные условия.

Вконец обессилив, Вэй Цуй доковыляв до нужной скалы рухнул к ногам жилистого человека застывшего на крае пропасти. Тугой ветер с посвистом обтекал тело йога плотно кутая его голый костяк в тонкое не белённое полотно. Однако превратившийся в изваяние аскет не замечал объятий стужи. Раскинувши руки, он, потея от напряжения полёта парил над миром и холод восходящих потоков жадно слизывал солёную влагу с его закаменевшего лица.

Погода удалась на славу. Белый четырёхгранник могучей вершины сверкал в лучах солнца и на многие тысячи ли с её чела открывалась чёрно-белая панорама сиреневых гор. Совсем недавно, в схватках и лишениях сотник прошёл испытания их кручей. Он многое потерял в этом походе и его замутнённый удушьем разум встревожился: «Вон там, у той скалы я оставил жену».

Мысль о беременной подруге, напомнила сотнику о долге, а злость на бессилие развеяла смертный морок в голове хромого бойца. Закусив губу, он на четвереньках преодолел оставшиеся два бу ледяной поверхности и ухватил стоика за конец трепещущей по ветру накидки. Пронзительный поток парусом раздувал ветхую ткань, и одежонка диким скакуном рвалась из его руки. Не сдаваясь воин тянул её на себя покуда не сорвал с йога единственный покров. Обнажая безобразие живого трупа, накидка, взмахнув на прощанье краями-крыльями улетела к вершине.

Босоногий йог пристывший к скале не заметил потерю. Его чёрная кожа в серовато-белом налёте пестрила пятнами кровоподтёков, и сотник всполошился: «Неужели опоздал!». Вид мосластых конечностей, висящие сизыми складками усохшие ягодицы, топорщащаяся шипами позвонков спина, вынудил сотника помянуть бога: «Вечное Синее Небо, спаси и сохрани, может он вовсе и не живой? Стоит здесь холодным мясом, раскинул руки и готовясь взлететь к богам в поднебесье». Опираясь коченеющими пальцами о камень чужой ноги, Вэй Цуй кряхтя поднялся. Застонав от нечеловеческих усилий, воин взвалил «статую» йога на широкое плечо и выписывая зигзаги поплёлся к ходу в пещеру.

Он не отрывал взгляда от желанного подземелья, и заметил человека, появившегося из тьмы каменного узилища. Неизвестный не походил на его спутников. Незнакомец в одеянии караванщика покрутил головой в кудлатой шапке. Разглядев сотника бредущего снежной целиной он единым порывом заступил дорогу обессилевшему хромому. Почуяв исходящую от недруга злую силу, бывалый воин поспешил сбросить ношу с закорок, однако бодрости для сражения это не прибавило. Как биться за жизнь если давящая плечи немощь гнёт спину к горе аж коленки дрожат. Он был честен с собой думая: «Небо желает, чтобы я остался этих снегах»

Насмешливо-коричневые глаза неведомого молодца бесцеремонно уставились на калеченного воина:

– Что сотник, пришла твоя пора отправляться к Тенгри, в зелёные леса да жёлтые пески? – в походах и сражениях ветеран изучил подобную породу людей. На собственной шкуре он испытал яростные их ударов, понял хитрость их повадок, научился распознавать змеиное коварство. Он давно возненавидел подобных героев, чьи ноздри начинают трепетать в предчувствие свежей крови. Подобным образом они раздувались у приплюснутого носа негодяя на этот раз смеющегося ему в лицо. Злодею без разницы кто попал в его руки: немощный старик, слабая женщина, беспомощный раненый или грудной младенец не способный отогнать от себя и назойливую муху. Главное, насытиться чужим отчаянием и болью.

Злость заставляла сотника умереть стоя и длинный кинжал сам собой оказался в жёсткой ладони. Но он не успел воспользоваться оружие, мигом налетевший враг ударом кулака сбил его с ног и хлюпая расквашенным носом Вэй Цуй заскользил под уклон.

– Эй, гнилая требуха, ты куда покатился, неужто скуксился от одного пинка!

От стыда за своё бессилие, уши хромого запылали: «Рано лается ублюдок!».

Куражась, соперник поспешил за жертвой:

− Я здесь развалина, вот он я, спускаюсь к тебе! – ступни убийцы вязли в снегу, но он неумолимо приближался к поверженному сотнику. − Лежи спокойно, я тебе твой кинжал верну!

Хромому хотелось выть от бессилья: «Сейчас и меня прирежут на зло Небесам перепачкав красным эти ненавистно белые снега! Позорно, собственным клинком вспорют жилы, и никто никогда не поквитается за мою смерть!».

Пока Вэй Цуй страдал его мучитель продолжал насмехаться:

– Мне некуда спешить, − победителя распирало чувство своего могущества, и он болтал без умолку, − принцесса Тон Ван, пославшая меня по твою душу, просила задать тебе сотник несколько вопросов. Мы встретились, и я, её покорный раб, намерен исполнить прихоть моей повелительницы.

Хотя калека распластался на податливом снегу ему что-то больно врезалось под вдох мешая жалеть самого себя. Пошарил под одеждой: «Да что там такое», − он нащупал рукоять боевой плети. Усесться удалась с первого раза и когда враг, изгалявшийся над ним спустился с откоса на расстояние удара, Вэй Цуй привстав на колени распустил плеть.

– Ха-ха, вздорный калека, ты хочешь высечь меня, «Восьмирукого»? Ой, боюсь! − мерзавец зарычал от ненависти. − Хватит кривляться собачья голова пора отвечать на вопросы принцессы: «Зачем ты сюда забрался? Чего ты ищешь? Что нужно твоему хану?». − собираясь левой рукой вооружённой кинжалом оборониться от хлёсткого удара плети, «Восьмирукий», правой, поднял над головой блестевший чёрным рисунком бронзовый меч.

− Меч убитого Хоу Шэнг-ху, − догадался сотник и завалившись на спину лёгким замахом придал ускорение расправляющимся звеньям хлыста. Так в отрочестве он пастушьим бичом срезал маковку дальнего цветка. От малого усилия тяжёлые толстые сочленения плети вытянулись в струну и с силой согнутого ствола бамбука подсекли врага под колени. Вскрикнув, «Восьмирукий» рухнул как подкошенный. Барахтаясь в сугробе Сян Чун ревел раненым тигром. Боль в перебитых сухожилиях было нестерпима, но в горячке, увечный боец умудрился вскочить на ноги, потянувшись за оброненным мечом. Приспешник принцессы Тон Ван даже пару раз шагнул и не удержав равновесие рухнул и страшно завывая покатился по ледяной коросте к краю бездонной расщелины. Напоследок всхлипнув, Сян Чун через голову кувыркнулся в пропасть.

Собираясь с духом Вэй Цуй полежал, а когда мокрая спина пристыла к насту и запал боя спал подполз к провалу. В ледяной щели поглотившей его прыткого противника любоваться было нечем, лишь на самой её кромке висел меч «Восьмирукова» зацепившийся за ледяной скол. Его кинжал сгинул с посланцем коварной принцессы, и победитель не побрезговал оружием утерянным врагом.

Свыкаясь с огромной высотой, хромой отдышался и в его звенящей голове рассеялась туманная одурь. Поджилки начал пронимать холод и воскресшее сознание заскулило: «О Небо, в здешних льдах недолго и насмерть замёрзнуть». Не переставая охать и поминать бесов, воин вскарабкался по склону к йогу. Как того швырнули в снег так он и лежал обнажённой статью бросая вызов Небу и солнечному жару. Не проявлял Илохэ почтение и к духам земли. Его тощая спина не касалась снега, и бесчувственный йог чудесным образом парил над земным холодом. Не высоко, едва приподнявшись на цунь, может на фынь другой и выше, но Вэй Цуй не думал делать замеры. Явление божественной силы заставило воина пасть на колени и смежив веки обратиться за ответами к Небу.

Ощущение чужого присутствия вынудило хромого открыть глаза. По другую сторону тела зависшего над горным склоном, на ледяной глыбе восседала красавица фея. Нефритовая шея владычицы горных вершин гордо поддерживала прелестную головку, на которой строгая геометрия причёски дополнялась двумя яшмовыми заколками, пронзающими локоны иссиня-чёрных волос. Широкое одеяние феи Ма-гу, покрывало своей шёлковой яркостью скудный белый цвет льда и снега, благосклонно касаясь краем этой зелёной «лужайки» недвижного аскета. Величественно молча, «Конопляная дева» капризно надув припухшие коралловые губки смотрела на сотника лаская загрубевшую кожу его лица животворным взглядом небесной чистоты. Из длинных рукавов её изумрудно-шёлкового халата выглядывали восково-тонкие пальцы девы, упрятанные в острые когти золотых футляров. Фея держали ими букет красных пионов.

– Нинь-хао воинственный муж! – фея Ма-гу, буднично поприветствовала растерявшегося сотника. – Благополучно ли проходит служба отважного воителя? – хромой отдал ей должное, небесное создание не отклонялась от правил светского приличия и всякий раз являясь ему была сдержано холодна и одинаково вежлива. Вэй Цуй попытался ответить Вечноживущей но окаянный язык не слушался калеку и мыча что-то неразборчивое он царапая лоб снежными кристаллами пал ниц перед царственной девой. Бессмертная усмехнулась. – Цуй, ты зря полагаешь, что вновь видишь морок скрывающий образ безобразной ведьмы Уп-пхэ, − в мгновение ока в ручке красавицы оказался большой фиолетово-расписной веер кокетливо прикрывший нижнюю часть её выбеленного лица. − Со время нашей прошлой встречи, я сменила то одряхлевшее тело на юные стати и предстала перед тобой во всей нынешней красе.

− О, могучая…, − протянул сотник, жалея несчастную, чью земную оболочку похитила фея.

− Мне хотелось обретать в теле твоей возлюбленной, − от таких угроз ужас пронял сотник до самых печёнок.

− Горная ведьма! – застонал воин от бессилия помешать злым намерениям феи.

Она зловеще улыбнулась:

− Девица подходила по всем параметрам, но ты, похотливый негодник, наполнил её чрево новой жизнью, а Вечноживущей деве негоже рожать детей… − фея многозначительно умолкла. − Даже от героев!

Бедолага с облегчением выдохнул:

− Уф-ф-ф!

Бессмертная поджала губка:

– Увы…, − и невинно потупила глазки под длиннющими чёрными ресницами. На секунду, хромому почудилось, что «Конопляная дева» завидует его ненаглядной Бао Юн. Пока суровый муж вытрясал из головы лезшие туда глупости: «Чтобы всемогущая…», − фея, продолжила свои речи. − … таковы правила, установленные не нами…

Очарованный серебряными переливами её речей, сотник, обдуваемы всеми ветрами мира закоченел так, что уже не чуял ни ног, ни рук. Он замерзал и сознавая близкий конец само явление феи Ма-гу счёл предвестием своей неминуемой смерти: «Это агония затухающего сознания, а может…, я уже того − умер и Бессмертная фея прилетела на облаке судить мои деяния. Вершина Юндрун-Гуце для этих целей подобающее место. Долго рядиться ей не придётся, было бы кого судить именем Неба! Ну, а затем…, она объявит свой приговор, и ошалевшие бесы полезут из скальных трещин чтобы утащить мои бренные останки с мятущейся душой в своё подземное царство».

Для феи, нескольку раз в тысячелетие превращающейся в старуху-ведьму Уп-пхэ, его мысли были открытой книгой:

– Да, воитель, судьба неспроста завела тебя на эту гору, – я вижу твой земной путь здесь пресекает древняя бронза этого меча, − Ма-гу указала остриём золотого когтя на чёрный меч оброненный Сян Чун. – Любовь и забота твоей подруги…, − при упоминании «удачливой соперницы» раздражённая фея наморщила алебастровый носик, – изменили предписанное Небом течение событий.

− Моя названная жена Бао Юн, смогла…, − чуть слышно молвили белесые губы замерзающего хромого.

«Конопляная дева» привыкла что её слово всегда было последним. Раздражённо взмахнув веером, она объявила:

− Я сама удивлена этим чудом! − однако «горная ведьма», в любом обличье остаётся коварной ведьмой. − Не обольщайся воин, мало взойти на гору и на её вершине явить Небу свою лихость, герою ещё нужно спуститься с горы! В пути можно замёрзнуть, провалиться в трещину, остаться без головы…, вариантов твоей новой доли предостаточно, – ткнувши носик в букет пионов своенравная дева прыснула со смеху.

Вэй Цуй, не доверял словам феи. Не под силу его драгоценной «бабочке» расстроить божественный замысел. Это всё проделки самой феи Ма-гу которая уже использовала его ловкость и воинское умение для своей корысти. Здесь и сейчас от гибели его оберегла она, капризная Владычица горных вершин, не пожелавшая расстаться с «любимой» игрушкой. Возомнив о себе такое, он бесцеремонно прервал Бессмертную:

– Могучая, не прогневайся, поведай что случилось с моими спутниками, оставшимися в пещере? Они живы, или погибли…, как «Восьмирукий» смог миновать их дозор?

– Не пойму этих смертных! – голос феи утерял прежнюю игривость. − Его предупреждают о неминуемой гибели, а он, неблагодарный, переживает за других, − Бессмертная приказала. − Вдохни запах этих пионов и познаешь всё сам, − нежные лепестки пионов коснулись его лица и хромой робко понюхал цветы. Здесь на леднике, снежная кутерьма ветров грозовой чистотой успела выветрить из его груди былую пыль караванных троп. И вдруг, стерильная ледяная крупка обжигавшая его горло наполнилась пряными весенними нотками. Распробовал аромат неувядающих волшебных цветов Вэй Цуй всем лицом погрузился в их нежные лепестки. Запах сделался насыщенней, напомнив сотнику медовое лето с его животворным кислородом и солнечным теплом. Замерзавшему сделалось тепло и тяжелеющие веки закрылись: «Ох, даже голова кружится, а по телу волнами разбегается энергии. И как покойно на душе…», − он заснул и ему привиделся чудный сон:

«В темноте подземного селения шёл бой. Четверо наёмников «Восьмирукого» держали под обстрелом узкий проход в келью. обороняемую его попутчиками. Оставленный им за старшего слишком горячий и несдержанный чиновник палаты правосудия, подвывая уже баюкал на сквозь прострелянную правую руку. В темноте узкого помещения спорили двое: рыжий Норачи и его слуга, степняк Абюль Буку:

– От меня никакого проку! – убеждал степняка рыжий посол Восточного царства. – Я едва шесть месяцев назад начал тренировки с оружием и с тех пор убил в бою и то, случайно, лишь одного врага, − вялая кисть посла покровительственно похлопала по колючему наплечнику Абюль Буку. – Поэтому, старший брат, если желаешь спасти своего господина, не спорь…

Большой и лохматый Абюль Буку понурившись слушал доводы Норочи. Степной волк и так не собирал волос в косу соблюдая траур по соратникам, павшим на горных перевалах, а этот рыжий вздумал грозить ему потерей любезного хозяина! Обвисшие щёки степняка пошли бело-розовыми пятнами и закипая праведным гневом он хватает посольский ворот:

− Ах ты, выкидыш ледащей кобылы, − легко оторвав Норочи от пола слуга взревел, − я тебе сейчас раздавлю как букашку!

− Оставь его, – всхлипнул Ван Ман, – задушишь, а рыжий, дело говорит! – нехотя подчиняясь, Абюль Буку отпустил придушенного посла и желая на ком-нибудь сорвать злость обломив остриё стрелы, выдернул древко с оперением из руки чиновника. Перехватив сыромятным ремешком пробитую руку выше раны, степняк поднял скуксившегося Ван Ман с пола и поставив на подкашивающиеся ноги прислонил раненого к стене. – Слабак!

Наконец стало понятно о чём спорил слуга с послом. Степняк, ухватил обеими руками короткую рукоять секиры, но примерившись, освободил левую кисть вооружив её мечом. Изготовившись, Абюль Буку рявкнул:

– Я готов! – и указывая секирой на проход, рассмеялся. – Ну, вперёд «Рыжий» и да поможет нам местный бог Лха-мо! − прикрывая своим телом бегущего следом степняка Норачи рванулся из западни кельи в подземный зал. В гроте почти не было света, однако две из четырёх пущенных в них стрел, с чавкающим звуком вошли в грудь посла и он, медленно оседая, боком завалился в густой мрак подземелья.

– Бросай! – проорал Абюль Буку страшно лязгая зубами и острым железом. Он добежал до добычи и Вар Ман, вышвырнул из кельи первый глиняный кувшин с маслом.

Грохнув об пол кувшин распался на тысячу осколков залив вязким маслом пещерный зал. Масляная лужа загоралось медленно и первая срубленная голова врага, пуча глаза и брызжа кровью выкатилась из тьмы навстречу набегавшему синему пламени. Даже рёв грозного бога войны Дал-ха, не мог напугать бывалых наёмников готовых искромсать одинокого смельчака. Но стоило степняку разглядеть их силуэты, он метнул в цели секиру и короткий меч. Ещё два трупа распластались на холодном камне. Оставшись один, воин по имени Лан-ги спокойно поднял взведённый арбалет и, прицелившись, пустил стрелу в исступлённо орущего противника. Промаха быть не должно, глупец сам набегал грудью на его стрелу. Но боги отвернулись от Лан-ги. Вёрткий степняк качнулся в сторону и верная стрела, пропоров одежду чуть оцарапала кожу удальца. Примеряясь куда вернее садануть прикладом такого резвого врага, Лан-ги замахнулся, но промедлил с ударом и ослеплённый яростью степняк, навалившись на него сбил с ног ухватил за патлатые виски и давай молотить головой о камень».

─

Скоротечная схватка в пещерном селении завершилась победой его друзей. Оставив хладный труп последнего из арбалетчиков, Абюль Буку кинулся спасать своего хозяина. На вершине, слуга сразу наткнулся на драгоценного повелителя со всех сторон окружённого смертельной стужей. Жидким льдом объятий студёный ветер хватался за его бока и чёрное стылое небо уже готовилось отнять душу у сотника по грудь увязшего в сугробе. Однако, от щёк спокойно сидевшего воина исходил жар, хозяина из нутра согревала неведанная сила. Пытаясь вернуть ему чувства, степняк, утаптывая снег заметался подле сугроба. Ничего не выходило и это напугало слугу. Отчаявшись помочь дорогому другу, Абюль Буку вначале занёс в пещеру Вэй Цуй, а затем прибрал, так на всякий случай, и сухие мощи подле которых тот сидел.

В центральном зале селения аскетов происходила доселе невиданная суета. Когда Абюль Буку внёс под его своды своего хозяина, в клочке света он увидел лежащего Норочи сотрясающегося в агонии. Ван Ман удерживал умирающего за плечи, а высокий йог, руками-плетьми извлекал из посла арбалетные стрелы. Одну за одной:

− Эх, только намучают беднягу, − степняк пожалел умирающего, − ему бы умереть спокойно, − лекарь аскетов поколдовав над кровоточащими ранами пациента махнул рукой и его подмастерья, ворочая тело раненого туго перебинтовал его грудь. С каждым оборотом ткани, красное пятно на тряпице делалось всё меньше пока вовсе не сошло на нет. – Они остановили кровотечение! − поразился степняк знававший толк в ранах.

Его заметили и обрадованный Ван Ман позвал:

– Здоровяк, глянь как мне поправили руку!

Оставляя бесчувственного хозяина на попечение хлипким йогам, усталый степняк подошёл к чиновнику и устроившись на гладком камне спросил:

– Что тут у тебя?

– А сам не разумеешь? Ходячие скелеты пришли посмотреть, кто победил и вот, – Ван Ман поднёс перебинтованную руку ближе к носу товарища. – Даже не болит и все пальцы шевелятся, а после твоего врачевания, – раненый ткнул пальцем здоровой конечности в расползающееся по бинтам красное пятно, – рука и кисть словно онемели.

– Что сумел, то и сделал, − огрызнулся служивый, добавляя, − врачеватели! С нашим послом всё, можно проститься, крови в его жилах не хватит в бесовских свитках поставить подпись….

– Да нет, кровотечение давно остановили. Того, что сидит рядом с раненым, называют Шалия, он обещал излечить Норочи если мы оставим его при нём, − Ван Ман что-то вспомнил. − Послушай, ты не знаешь, что означает «чинтамани-чакра»?

– Чинтамани, это дерево, растущее…, − краем глаза степняк заметил движение в кругу йогов, окруживших сотника, − не знаю, не помню…, отстань, кажется хозяина привели в чувство…