С утра подморозило, и весеннее солнце только после полудня отвоевало занятые стужей позиции. Теперь, на закате, раскисшая глина неохотно, с голодным чавканьем отпускала копыта утомлённого скакуна. С трудом привстав на стременах, Пьетро Кано попытался рассмотреть дорогу за шевелящейся впереди чащей копий и алебард – солдаты не спешили уступать дорогу толстяку в одежде купца средней руки, на чьём обширном лице почти терялись очки-прищепки зелёного стекла. Перед воротами вольного города Альтемонти перегруженные возы, одинокие путники, отряды наёмников и гурты скота сливались в медленный поток.

Видимо, Пьетро угадал, выбрав Западную заставу – встречного движения не было; торговцы, крестьяне и прочие иногородние покидали ярмарку кануна Великого поста где-то в другом месте. Удовлетворённо кивнув, грузный всадник отцепил от седельной луки флягу с вином, смачно отхлебнул. Вытирая губы, он поймал завистливый взгляд пегобородого бродяги, усмехнулся. Прикидывая высоту солнца, прищурился сквозь зелень стекляшек, оценил скорость путников, исчезающих в чреве города. Бросил медную монету проходимцу, поинтересовался:

– Как считаешь, старина, проеду ли в ворота?

Тот помедлил, ехидно рассматривая жирные телеса приезжего через отверстие в монете. Спрятал добычу, шмыгнул носом:

– Ничего, телега с сеном проходит, проедете и вы!

Хрюкнув от смеха, Пьетро швырнул бродяге ещё одну медяшку из связки:

– Держи, шутник! – помедлил, и повторил вопрос, – А всё-таки, успею ли до закрытия?

– Не волнуйтесь, ваша милость! На въезде досматривают солдаты Торонеро, у них всё быстро…

Через полчаса оба – один на коне, другой держась за его стремя – прошли тоннель надвратной башни. Пошлина за въезд и отметка в подорожной грамоте действительно отняли совсем немного времени. Не задерживаясь, Кано проследовал ко второй линии стен. За внутренними воротами приезжего и бродягу встретили выкрики на гортанном наречии северян, стук древками алебард и грубый смех стражников. Цокот копыт по гулкой брусчатке помешал расслышать причину веселья и Пьетро переспросил, чему смеялись караульные.

– О, это грубияны из Ферруджи. Не стоит придавать значения, мой господин. – Пожилой оборванец, отводя взгляд, принялся вычищать складным ножом грязь из-под ногтей.

– А всё-таки? Не заставляй себя упрашивать, я ведь могу вернуться, поговорить.

– И только ввяжетесь в скандал с наёмниками Чёрного Быка.

Немного помявшись, бродяга сказал:

– Они спрашивали, почему ваша милость поместили дорожный чемодан не на круп лошади, а перед собой…

Усмехнувшись, Пьетро похлопал себя по объёмистому животу. Затем нахмурился, кустистые брови нависли над очками. Помолчав, он достал из кошеля серебряного «льва», покрутил между пальцев:

– Сходи-ка, старче, к ним, да скажи так: «сей господин поместил груз спереди, потому что их город полон воров и грабителей».

Уронив монету, процедил в затылок кинувшегося под ноги коня бродяги:

– А ежели спросят, кто таков, говори без стеснения: сей есть Пьетро Кано, дознаватель его светлости герцога Антонио, владетеля Сангренито.

Через минуту старик вернулся. Пряча глаза, зачастил скороговоркой:

– Смеются, ваша милость. Сказали, в скором времени Чёрный Бык сам герцогом станет, не хуже всяких прочих.

Хмыкнув, Пьетро почесал кончик носа.

– Смеются? Это хорошо, люблю весёлых. Тебя самого как звать, шутник? Горлодёр? На случай, вдруг понадобишься, скажи, где искать… Бывай, старина!

Проводив хитрым взглядом усталого коня, едва ли не гнущегося под седоком, бродяга засвистал пиратскую песню и скрылся в подворотне.

 

 

Плесень коростой облепляла кирпичные своды, закопчённые дымом горелой плоти. То и дело с потолка срывалась мутная капля – но застенки не роняли слёз, как те, кого в них пытали. Нет, эта влага, скорее, напоминала пот уставшего палача…

В подвалах Судебной Палаты царил холод не в пример злее утренних заморозков. Он пробирал до костей, ломил суставы. Самолично придвинув высокий стул с подлокотниками к очагу, мессир ди Ченни проследил за тем, чтобы мерзкие запахи пыточной не достигали его носа, а уносились сквозняком. Обречённо вздохнув, прокурор медленно опустил измученное геморроем седалище на подушку. Осторожно поёрзав, ди Ченни наконец приготовился к ночному бдению: «Ах, как некстати прибыл этот самый Кано! И отказать герцогу нельзя, как-никак помог в споре города со Святым Престолом… Ну, ладно! Авось, надуем этот мешок с дерьмом! »

Множество свечей – огня не жалели! – освещало пыточную. Не менее половины помещения занимали орудия безжалостного «поиска истины». Дыба, решётка-жаровня, тиски… Тени верёвок, петель, гужей для блоков и крючьев опутали подвал паучьей сетью. Дюжий палач с неодобрением поглядывал на незваных гостей, занявших места судейских чиновников. Слишком много! Впрочем, ему платили за работу, не за зрелище. Пожав плечами, он подошёл к очагу, искоса поглядывая на посторонних: «Прокурор ди Ченни, надзиратель Виллано – эти свои. В капюшоне, лицо прячет, и чётки теребит, это фра Анжело, как положено. Толстяк в очочках, кажись, от герцога прибыл, ладно. А вот за каким дьяволом – прости, Господи! – здесь старшина оружейников и проклятый салимянин? Девчушка, вроде бы, из их племени… Может, потому и позвали?»

Мысли теснили череп, не умещаясь под низким лбом. Плюнув на раскалённый добела железный прут, палач выбросил из головы загадки – не его дело. Поманил подмастерье, оглянулся на ди Ченни. По его кивку шагнул к жавшейся в углу хрупкой фигурке, сдёрнул с волос покрывало, потянулся к вороту платья…

– Нет, так не пойдёт! – густой голос здорового, довольного жизнью человека, наверное, впервые звучал там, где эхо вторило крикам страдальцев и въедливым вопросам их мучителей. Палач замер. Испуганной птицей под взглядом змеи застыла его жертва. Недоумённо переглянулись судейские, приметно дрогнули гости. Раскрыв рот, почесал затылок подмастерье Чепионе. Лишь монах спокойно вперил усталый взгляд в заговорившего толстяка. Тот улыбнулся:

– Только не подумайте, милостивые судари, будто я собираюсь мешать следствию! Но, как мне сказали, есть некие препятствия для обычного дознания. Не так ли, сьёр Микеле? – он возвысил голос, обращаясь к тощему салимянину в накидке с гербом цеха менял. У того дёрнулся кадык. Хрустнув пальцами, сьёр Микеле потупился:

– Мессир дознаватель совершенно прав! – хрипло, с приметной гнусавостью, вполголоса вымолвил салимянин. – Сия дева, именем Герта, взята от дома моего. И с меня спросится, коль скоро родичи обнаружат следы пыток…

Уронив мосластые руки, палач всем телом повернулся к прокурору. Тот мешкал, перебирая бумаги. Словно очнувшись, пленница гордо выпрямилась, обхватила себя за локти, дерзко обвела взглядом мужчин. Остановив яростный взгляд сиреневых глаз на соплеменнике, чуть наклонилась вперёд и плюнула тому под ноги. Меняла испуганно отшатнулся.

– Может, просто отдадим остроухим труп, и пусть радуются хоть этому? – визгливый голос не вязался с мощным телом Конрада ауф Штайна. Оружейник искренне недоумевал, желая как можно быстрее избавиться от тягостного поручения. Прокурор поморщился:

– Маэстро Конрад не так давно стал гражданином Альтемонти, и не в полной мере знаком с привилегиями, дарованными жителям нашего города. Суд – наш, но зато и спрос за его производство – тоже с нас. Дело весьма щекотливое, а формально пытать можно только при свидетелях… Вы согласны расписаться в протоколе, открыв родичам Герты, кто её осудил? И, главное, за что? Не готовы, – ди Ченни опустил веки: «Что же делать? Сейчас герцогский соглядатай распугает стадо тупиц, и дело снова застопорится. Торонеро третий день шумит – вынь, да положи амулет, а я никак не придумаю, куда деть девчонку! Но Быку плевать на юридические препоны… О, Господи, да будет воля твоя!»

– Мне кажется, вы несколько преувеличиваете наши затруднения, – будто подслушав мысли ди Ченни, дознаватель Кано продолжил с невозмутимой самоуверенностью. – Надзиратель, прикажите страже доставить воровку. Тут, за дверью…

На щеках Пьетро ниже зелёных стёкол появились ямочки; он искренне наслаждался общим вниманием. Дверь лязгнула, и в камеру кубарем вкатилось существо в лохмотьях. Пятна грязи, руки с обкусанными ногтями, стёртые ноги и всклокоченные, давно немытые волосы не мешали заметить сходство фигур двух пленниц. Герцогский посланец рассмеялся:

– Видите, мессиры? Стоило потратить часок на поиски второй кошки того же размера!

Прокурор всё ещё сомневался:

– Вы предлагаете пытать салимянку, а её родичам отдать тело воровки? Какая наивность!

Пьетро хлопнул себя по ляжкам, захохотал в полный голос:

– Что вы, мессир Томмазо! Я бы не осмелился предложить подобную глупость. Мы всего лишь испытаем на этой бедняжке те приёмы, которые не оставят следов на теле другой нашей упрямицы! – он послал оцепеневшей от ужаса Герте воздушный поцелуй, кивнул палачу. – Начинайте, милейший!

Через минуту несчастную без единой нитки на измождённом теле привязали к ложу из горбылей, сбитых в виде косого креста. От стылого воздуха подземелья воровку бросило в дрожь. Её остроухая копия, невольная причина будущих мучений, сжалась в углу под тяжёлой рукой угрюмого надзирателя Виллано. Палач поджал губы, перебирая кнут, тиски для пальцев, шило… Огладил ладонью подбородок:

– Стало быть, прикажете, чтоб без следов? Чепионе, воды!

– О, собираетесь хлестать ремнём через мокрую ткань? – дознаватель цокнул языком. – Не спешите, мастер! Рубцов не будет, верно, однако позже проявятся синяки, причём легко опознаваемые даже на трупе. Мы не можем рисковать. Прикажите подать воронку.

Недовольно крякнув, палач махнул подмастерью. Кожаная маска с каркасом из полос железа опустилась на лицо девушки. Зажав нос и придавив подбородок жертвы, мучитель заставил её застонать. В тот же миг Чепионе протолкнул в открывшийся рот кожаную воронку до самой глотки. По обнажённому телу прошла судорога, пальцы ног поджались, дыхание участилось, стало хриплым. Герта замерла, против воли представляя себя на месте юной воровки.

– Чего изволите, мессир? – палач презрительно обратился к осмелившемуся командовать иноземцу. – Кипяток или солёная вода?

– Господь с вами, мастер! Кипяток обварит ей глотку, и мы не услышим желаемого. Соль? Неплохо, но ведь вам придётся бить её по животу? Или же Чепионе начнёт давить хрупкое тельце коленями, так? И обязательно сломает рёбра… А потом медики салимян легко докажут, что их милашку при жизни пытали! Представляете, в каком положении окажутся все присутствующие?

Пьетро дождался от специалиста по пыткам неохотного кивка, продолжил, с улыбкой обращаясь к прокурору:

– Я намерен показать способ, которому научился в Аквиле. Тамошний епископ…, – он с преувеличенным испугом ахнул и прихлопнул губы ладонью. Сконфуженно поклонился:

– Если сия метода придётся по нраву здешнему суду, считайте это бесплатным уроком.

Зайдя между раскинутых рук привязанной, дознаватель достал из поясной сумы узкую накрахмаленную ленту, затем ещё одну, ещё:

– Обычно хватает трёх-четырёх, но будьте уверены, я запаслив! – и он заливисто рассмеялся, обнажая крепкие зубы. Подозвав Чепионе, толстяк приказал лить воду из кувшина беспрерывной струйкой. Убедившись, что помощник справляется с поручением, Пьетро присвистнул и хлопнул себя по лбу:

– Кто-нибудь, милейшие, следите за салимянкой. Пусть смотрит внимательно!

Заплечных дел мастер грубо бросил Герту на табурет и стал сзади, крепко придерживая за плечо и волосы. Остальные заворожено следили за дознавателем. Удовлетворённый толстяк кивнул, принимаясь за дело с уверенностью художника или музыканта.

…Тонкая струя воды полилась в воронку. Судорожные глотки, дрожь в мускулах, сдавленный кашель… Струя не прерывалась. Улучив момент между спазмами горла, Пьетро пустил кончик ленты в воронку. Почти два локтя ткани змеёй проскользнули в глотку неизвестной. Ещё мгновение…

– Стоп! Пока хватит, молодец, – бездушные зелёные стёкла встретили отчаянный взгляд Герты. – Любуйтесь, моя красавица!

Нарочито медленно дознаватель начал вытаскивать ленту из пищевода несчастной. Её тело выгнулось, удерживаемое только предусмотрительно обмотанными ветошью кандалами. Жестокая рвота сотрясла воровку. Извергнув содержимое желудка, она долго захлёбывалась слюной, безуспешно пытаясь сдержать приступ икоты. Утробные стоны и хрипение продолжались ещё какое-то время. Наконец, мученица затихла, и только скулила тонко, по-щенячьи.

На лицах наблюдателей читалась гадливость; разве что палач смотрел с неподдельным интересом. Пьетро шутливо раскланялся перед зрителями, расправил следующую ленту. Чепионе поднял второй кувшин воды. На этот раз дознаватель действовал быстрее… После третьей ленты несчастная выгнулась особенно сильно, кашель неожиданно прервался. Тело жертвы обмякло, и дознаватель, проверив пульс на шее, отстегнул маску. Приказал Чепионе обмыть лицо воровки от кровавой пены, приподнял бессильно повисшую голову так, чтобы Герта разглядела выпученные глаза с лопнувшими сосудами и сочащуюся алую струйку в уголке рта.

– Вот так, сьёра Герта! Выдержать подобное невозможно – вас разорвёт изнутри. Глотку, желудок… Порвутся лёгкие, точно говорю… Сердце лопнет, поверьте! Да, кстати, ни один медик не сможет определить, от чего вы умерли. А ведь какие муки, какие муки!

Побледневшая салимянка быстро закивала:

– Да, господин! Я поняла, поняла… Не трогайте меня! Я расскажу о ключе...

Она замолчала, и Пьетро поспешил отогнать опасную мысль о том, что в живых её всё равно не оставят:

– Говорите, милая! И эта ленточка, – он принялся наматывать орудие пытки на толстый палец, – станет безобидным бантом для ваших прекрасных чёрных кос.

Почти теряя сознание, девушка простонала:

– Я слишком слаба для такого. Будьте прокляты… Чтоб ты сдох, предатель! – она яростно повернулась к сьёру Микеле. Силы изменили, и Герта осела на загаженный пол. Мягкая рука нежно погладила волосы; девушка подняла взгляд, передёрнулась: умильно, подняв брови домиком, на неё смотрел улыбающийся толстяк.

– О-о-о! Чудовища! Забирайте ключ! Всё равно никто не знает, как им пользоваться… Дядя Халев зарыл его на мельнице, под собачьей конурой, – салимянка жалобно заплакала, точно потерявшийся ребёнок.

Надзиратель собственноручно защёлкнул кандалы на тонких запястьях Герты и потащил вслед за вышедшим прокурором. Замешкавшись у выхода из пыточной, Пьетро заговорщицки шепнул Чепионе:

– Есть дело! Поможешь? – Он успокоил насторожившегося палача, подбросив звякнувший кошелёк, – Хочу узнать у малого, в какой таверне вино лучше и хозяйка сговорчивее.

Потеряв интерес к несерьёзному гостю, заплечных дел мастер принялся командовать стражниками, пришедшими забрать труп.

Участники допроса прошли больше половины пути по узкому винтовому коридору, когда их догнал Кано:

– Ну, господа, поздравляю с окончанием следствия! Может, обмоем это дело? Мне Чепионе такого наобещал…

– Извините, мессир, – сухо, не повернув головы, ответил ди Ченни. – Мы ценим вашу помощь, и приносим глубочайшую благодарность лично вам и его сиятельству герцогу, однако… В общем, дело ещё не закончено. Утром мы отправимся изымать богомерзкий предмет гнусной магии.

Поколебавшись, он придержал шаг и добавил:

– Если желаете присоединиться, мы будем рады вашему присутствию. В десять часов, у Южных ворот, если угодно! – на лице прокурора зазмеилась улыбка. Дёрнув подбородком, он прибавил шаг.

– Благодарю, мессир! – толстяк отвесил поклон в спину ди Ченни, повернулся к оружейнику, игнорируя вжавшегося в стену салимянина. – А вы, господин Конрад? Не составите компанию гостю славного города Альтемонти в этот весенний вечер накануне Великого поста?

Раздумывая, ауф Штайн выпятил губу, пощёлкал пальцами. Наконец, то ли подсчитав, во сколько ему обойдётся пирушка с новым знакомым, то ли прикинув, чем может оказаться полезен личный посланец владетеля Сангренито, он осклабился и хлопнул Пьетро тяжёлой рукой по плечу:

– Идёмте, мастер! После ваших упражнений с девчонкой хорошенько прополоскать горло совсем не лишнее дело! – оружейник хихикнул фальцетом. Подхватив смех, Пьетро ответил ауф Штайну не менее крепким шлепком между лопаток.

Через час, вполне довольные друг другом, они приканчивали третий кувшин вина в уютном углу таверны «Под каблуком». Искренняя радость Конрада происходила из сочетания приятного шума в голове и предвкушения богатого заказа «от самого герцога Антонио!» В ответ Кано узнал от оружейника кое-что интересное об изготовленных накануне оковках для палиц. На родине Конрада это простецкое оружие называли годендаг, и подвыпивший ауф Штайн громко недоумевал, кому и зачем понадобились грубые заготовки для сотни боевых дубин, втрое крупнее обычных… Отиравшегося рядом бродягу с клочковатой седой бородой оружейник не заметил. Впрочем, проходимец быстро исчез.

 

Стрелки на часах городской ратуши приближались к полудню, когда отряд из восьми конных арбалетчиков и десятка драгун с короткими копьями выехал вслед за каретой прокурора. Молчаливый монах составил компанию ди Ченни, расположившись на мягких подушках. Из-за нарушения аскезы фра Анжело мучился не меньше, чем прокурор от боли в седалище. Коренастый надзиратель Виллано ехал впереди скованной салимянки, пристегнув узду её коня к своему седлу. Сразу за ними, то и дело охая и растирая виски, тяжело раскачивался на крепком жеребце Пьетро Кано. Наёмники с гербами Чёрного Быка гарцевали без строя, перешучивались и вообще вели себя вольно. Оглянувшись на них раз-другой, Пьетро догнал надзирателя.

– Минутку, мессир! Не подскажете, долго ли ещё ехать? Голова словно стаканчик с костяшками – того и гляди, выкинет что-то… Только не выигрыш!

Виллано нехотя процедил:

– Не менее четырёх часов. Может, и быстрее, если не помешают геморрой прокурора и ваша головная боль. Впрочем, возле реки есть риск застрять надолго.

Сокрушённо кивнув, дознаватель присосался к фляжке. Переведя дух, крякнул:

– Кха! Ну, вот и полегчало… Ещё бы умыться холодной водичкой. Проклятая жара! И не скажешь, что весна только начинается… Кстати, о воде! Не подскажете, кто создал тот замечательный фонтан с фигурой Атласа, на центральной площади? Большой художник! Он ещё работает? Герцог Антонио с радостью пригласит маэстро для украшения Сангренито.

Грубое лицо надзирателя исказилось от усилия сдержать улыбку:

– Потрудитесь, мессир! Нагоните карету, убедите фра Анжело вернуться к грехам юности, – он перекрестился. – Да, да! Это его работа.

– Не может быть! Вы меня разыгрываете? – губы толстяка вытянулись в трубочку, глаза округлились. Новость подействовала на Кано совсем как созерцание лакомства на дитя.

– Говорю верно. Тридцать лет назад молодой скульптор увлёкся проповедями безумного монаха Витторио. Какое-то время Анжело ещё вырезал распятия и украшал алтари, но потом совершенно забросил художества… А ведь был в числе первых по мастерству! Не знаю, кто и посейчас может сравниться с ним в искусстве лепки, отливки, чеканки.

– Какая жалость! Да, Святой Престол вовремя пресёк тогдашнюю заразу. Если ваш город отделался от сквернавцев всего лишь зарытым талантом скульптора, я вас поздравляю.

Задетый за живое, Виллано едва не подпрыгнул на стременах:

– Если бы! Безумцы сожгли несколько прекрасных дворцов, ободрали фрески и переколотили статуи в соборе святого Зинона, вытрясли все меняльные лавки… – он запнулся. Продолжил медленнее, подбирая слова:

– Городские стражники разбежались, либо примкнули к толпе одержимых. Кого-то убили, без сомнения. Но, так или иначе, усмирять бунт пришлось телохранителям отца вашего герцога и наёмникам из Ферруджи.

– Потом купцы привыкли всякий раз покупать мечи соседей, – вполголоса промолвила Герта. – А виновными в бедах голытьбы объявили салимян. Ещё бы, они – менялы!

– Молчи, остроухая нечисть! – рассвирепев, Виллано замахнулся плетью. Сдержал руку, выругался сквозь зубы. Девушка горько усмехнулась. Попыталась усесться в седле немного удобнее, скрипнула зубами, затихла.

Придержав коня, Пьетро поравнялся с начальником охраны. Без лишних слов предложил тому флягу. Тот, не чинясь, принял дармовщинку. Поцокал языком, возвращая, и приметно удивился, когда толстяк передал вино ближайшему арбалетчику.

– Ха, да вы свой парень, мессир! И что теперь, попросите кого-нибудь зарезать за глоточек?

– Что вы, командир! Скучаю, только и всего, – Кано шумно высморкался. – Впрочем, если так хочется, можно и зарезать…

Немудрёная шутка вызвала искренний смех ближайшей солдатни. Дознаватель закрепил успех, возвысив голос:

– А что, молодцы, верно говорили горожане? Мол, приходит какой-то купчик жаловаться командующему. Так и сяк, говорит, сняли ваши солдаты с меня дорогой плащ и возвращать отказываются, и платить не желают, а судейские их – вас, то есть – опасаются…

Посмотрев на наливающиеся злобой лица наёмников, Пьетро чуть помедлил, а затем закончил как ни в чём ни бывало:

– А Торонеро ему отвечает, мол, быть того не может. Не мои солдаты. Я, говорит, своих знаю – они не только плащ, ещё и куртку заберут, коль придётся. Заодно и тебя, бедолагу, отучат жаловаться Чёрному Быку.

Хохот наёмников мог соперничать с грохотом крепостной стены, рухнувшей под ударами тарана. Крайне довольный произведённым впечатлением, дознаватель, салютуя, коснулся бархатного берета на длинных, засаленных волосах и поспешил нагнать карету прокурора.

Всё так же – с шутками и прибаутками – толстяк затеял беседу с ди Ченни. Тот пытался отмолчаться, но стоический пример скульптора-монаха не помог. То и дело юмор одолевал неприязнь прокурора к посланцу герцога. Кано рассказывал забавные случаи о себе и своих знакомых, не стесняясь и всяческих сальностей. Попутно он оправдался за утреннее опоздание тем, что спросонья не узнал лошадь. По словам герцогского дознавателя, в этом щекотливом деле его выручили постояльцы таверны. Якобы, ему пришлось ждать, пока остальные не разберут своих скакунов. Едва Пьетро договорил, как передовой драгун крикнул, указывая вперёд копьём.

Возле берега узкой речушки, перехваченной мельничной плотиной, дорога совершенно раскисла. Целое болото полужидкой глины отрезало команду от строения, видневшегося в двух полётах стрелы к западу. Противоположный берег ручья зарос непроходимыми кустами тальника и ольхи, от самой вода переплетёнными ежевикой. Не сдержав крепкое словцо, начальник стражи отправил двоих солдат на поиск объезда. Ещё двое получили приказ измерить глубину месива. Пригрозив за непослушание карами Торонеро, и кое-как установив порядок среди ворчащих наёмников, командир обратился к ди Ченни:

– Боюсь, мессир, дальше придётся идти пешком. Думаю, здесь и лошади завязнут, а уж ваша карета…, – он присвистнул, покрутив головой.

Первым из заляпанного экипажа вышел монах. Смиренно перекрестив людей и дорогу, он приблизился к краю топи, застыл, словно созерцая нечто в лужицах на её поверхности. Крепкие пальцы бывшего скульптора безостановочно перебирали чётки. Неожиданно для прочих, он нагнулся, зачерпнул немного глины с глубины. Понюхал, стряхнул излишек влаги, начал разминать привычными движениями. Очнулся, уронил ком в трясину и застыл, молитвенно сложив ладони…

Следом за фра Анжело на обочину ступил измученный прокурор. Страдальчески морщась, он кое-как распрямился, едва удерживаясь от стонов и поглаживания больного места. Тюремный надзиратель подъехал вплотную, спешился, придерживая коня под уздцы.

– Как прикажете быть, господин прокурор? Оставим салимянку здесь, а за вещью, – он понизил голос, – за ключом отправимся сами? Или всем мараться, раз уж пришлось?..

– Подождите, Виллано! Вернутся разведчики, тогда и решим. Впрочем, оставить девку здесь неразумно в любом случае, – и добавил шёпотом, словно про себя, – А вот на дне этого месива ей самое подходящее место!

Последних слов надзиратель не расслышал. Он собрался переспросить, но в этот момент вмешался Пьетро:

– И вот ведь незадача, мессир! Ещё утром здесь, очевидно, проезжали – видите, следы на дне? Поутру держалось что-то наподобие брода, а теперь, похоже, вконец раскисло. И река поднялась… Проклятое место, прости, Господи!

Озабоченный ди Ченни повернулся к огромной западине, прищурился, угадывая отпечатки лошадиных копыт под слоем мутной воды.

– Если вы правы, всё очень плохо! Нас могли опередить… Командир, прикажите солдатам поторопиться!

Через полчаса возвратились разведчики. Настоящей дороги не нашлось, лишь в глубине леса вилась узкая тропа, но сворачивает ли она к мельнице или уходит в сторону – этого выяснить не удалось. Ехать по ней гуськом, неизвестно куда? Рисковать, теряя время, прокурор не решился. Тем временем драгуны промерили топь древками копий. Глубина около двух локтей – и это возле края! – не охладила пыл горячих голов, собиравшихся с наскока одолеть препятствие. Предложение Кано нарубить побольше веток, чтобы бросать себе под ноги, вызвало презрительное фырканье. Никто из наёмников не собирался работать, и ди Ченни смирился с неизбежным:

– Командир, прикажите перебираться на ту сторону! Помогите фра Анжело и арестованной. Мы с мессиром дознавателем пойдём последними… Да, ещё! Оставьте троих для охраны лошадей и кареты.

Форсирование болотистого участка заняло целый час. Мокрые с ног до головы, по пояс покрытые липкой, дурно пахнущей грязью, измученные люди вылезали из глинистого месива.

– Будь я проклят! Здесь же меньше четверти мили, – удивлённо пробурчал один из арбалетчиков, оглядываясь. Шумно отдуваясь и отирая пот беретом, Пьетро ответил:

– Можешь смело прибавить ещё пяток, приятель! Я чувствовал себя мухой в меду, пока не выполз из трясины. Ну, ничего! Кто со мной, в речку?

– Боюсь, придётся отойти выше по течению, – Виллано указал острием меча на прибрежные кусты. Возле самого берега, зацепившись одеждой за крепкий сук, на волнах покачивалось безжизненное тело.

Миг – и усталые лентяи превратились в опытных вояк. Отряд ощетинился десятком копий, прикрылся щитами. За плечами первого ряда поднялись заряженные арбалеты пятерых стрелков. Штатские поспешили укрыться за спинами наёмников. Невозмутимый монах зашептал молитвы, надзиратель вцепился в плечо Герты – он не отпускал салимянку дальше двух шагов даже посреди трясины. Прокурор нервно озирался, и только Кано бестрепетно потянул труп за ногу. Посапывая, дознаватель выволок мертвеца на берег.

– Вот так штука! Ведь это мой новый знакомец, подмастерье Чепионе…

Впрочем, голос Пьетро не дрогнул ни на секунду. «Он, что, утратил все чувства, или только разучился удивляться?» – ди Ченни неприязненно покосился на герцогского посланца, раздумывая, как быть дальше. Тем временем толстяк, бормоча себе под нос, рассматривал рану на шее убитого. Хмыкнув, он кивнул, словно соглашаясь с собственными выводами и, не разгибаясь, принялся изучать следы на берегу.

– Карманы проверили? – внезапное осложнение выбило прокурора из колеи, вынуждая просить помощи у возможного соперника.

– Нет. Это лишнее, мессир. Раз уж малец оказался здесь после вчерашнего допроса, выходит, он знал, что ищет. А убийца – его соучастник, либо конкурент. Посему… Что вы доложите Торонеро? – дознаватель задал вопрос без перехода, внезапно, и ди Ченни машинально ответил:

– Всё, как есть. Нас опереди… – он застыл с открытым ртом, слишком поздно поняв, что выдал заказчика. Ладони Пьетро взлетели парой жирных бабочек, успокаивая:

– Не волнуйтесь, пожалуйста! Интерес предводителя этих славных воинов к магии салимян для меня не тайна, – воровато озираясь, он понизил голос. – Между нами, герцог не знает о том, что я здесь. Прикажите солдатам обыскать окрестности. Возможно, убийца ещё недалеко… Он один, и вряд ли вооружён чем-то, кроме ножа. О, вон и лошадь, видите? Там, у стены! Интересно, чья?..

Осмотр зарослей у речки отнял много времени. Солнечный диск зацепился за горизонт, меняя цвет с золота на медь. Небесный металл тускнел на глазах, перекрашивая небосвод из ясной лазури в насыщенный пурпур.

Раздражённые безуспешными поисками наёмники растянулись цепью между краем леса и пустошью вокруг руин. Лезть в чащу солдаты не рвались, а их командир не настаивал. Вечерний туман скрыл мёртвое тело, поднялся до груди фра Анжело, преклонившего перед ним колени. Перекрестившись, командир попытался разглядеть остальных спутников. Меж развалин мельницы появлялись и исчезали тёмные пятна – трое мужчин и девушка? Убийца и его сообщники? Призраки? Выругавшись, старый вояка начал прикидывать, как подготовиться к ночлегу без припасов и крыши над головой.

 

Две стены с облупившейся штукатуркой, обвалившаяся внутрь черепичная крыша, вырванное из гнезда в плотине обгоревшее мельничное колесо. Груда кирпича на месте третьей стены, куст шиповника, выросший поверх оплывшего взъезда. Пустыми глазницами черепа уставились на непрошеных гостей оконные проёмы. Из всего инвентаря на мельнице остался лишь разбитый жернов. Кивнув на него, Пьетро обратился к Герте:

– Отец, бывало, говорил: «Два камня ценою в два золотых приносят ежемесячно десять золотых. Помни об этом, когда рядом начнут хвастать самоцветами, которые стоят сотни и тысячи, но не приносят дохода!»

Салимянка даже споткнулась: этот жирный весельчак, отвратительный палач с руками по локоть в крови, убийца и слуга убийц повторил слова её дяди! А тот, верно, слыхал эти слова от своего отца, либо деда… Сьёр Халев, наследник тайны древних магов-аботов, не воспользовался тайной ключа. Всё рассчитывал да трудился, молился и ждал Защитника, но так и не осмелился использовать страшную силу четырёх стихий. «Эх, дядя, дядя! Старый жёрнов треснул, мельница разрушена. Наше племя утратило почти всё, мы разорены и беззащитны…»

– Хватит разглагольствовать попусту, мессир Кано! Скоро ночь. Ясно, что обратно не успеем, так давайте попробуем найти дьявольский ключ.

– Только зря потратим время, господин прокурор. Убийца, похоже, хитрый молодчик. Уж наверное он нас обогнал… Да вот, убедитесь сами, – легонько толкнув ногой полусгнившую доску с вделанным куском ржавой цепи, дознаватель открыл присыпанную мусором яму. – Видите, земля не высохла, но и не оплыла? Выкопали утром. А вот, кстати, место убийства: пятно крови ещё не впиталось. Всего три шага от ямы, смею заметить.

Заржал стреноженный конь, с окраины леса ему ответила другая лошадь. Наёмники кинулись на звук. Уже в сумерках младший из драгунов вывел из чащи скакуна с клеймом почтового двора на крупе и пустыми чересседельными сумками. Кто на нём приехал – убийца или его жертва – осталось неизвестным.

Тем временем надзиратель заменил наручники Герты ножными кандалами. Добавив найденные у сгнившей будки звенья, Виллано изготовил довольно длинную цепь. Осталось закрепить её, и не беспокоиться о возможном побеге. Пока он искал что-нибудь подходящее, подошедший Пьетро без труда поднял обломок жернова и придавил железные кольца, заклинив их между камнями.

– Теперь наш щеночек на привязи, господа! Это так же верно, как то, что меня зовут Кано, – подмигнув салимянке, толстяк первый засмеялся немудрёной игре слов. «Собака!» – Герта передёрнулась от омерзения. Яркие глаза девушки приметно потускнели.

С вязанкой камыша подошёл монах. Молча бросил хрусткую ношу под ноги пленницы, повернул обратно. Фыркая от смеха, дознаватель покрутил головой и последовал за бывшим скульптором. Надзиратель и прокурор переглянулись: ночь вступала в свои права, медлить некогда! Виллано занялся костром, ди Ченни отправился за наёмниками. Почти одновременно к занявшемуся огню подтянулись солдаты Чёрного Быка и фра Анжело с Пьетро. Вояки сноровисто натащили деревянных обломков и валежника, кто-то соорудил грубый очаг, другие по примеру монаха разжились камышом. Осмотревшись, командир приказал развести второй костёр и назначил караульных.

 

…Храп. Урчание пустых желудков. Стоны измученного болезнью прокурора. Тихо плещет о плотину вода; нежно, по-весеннему, поют лягушки. Скрипят осколки кирпича под ногами часового. Фыркнула лошадь. Затрещали уголья…

Тяжёлая мягкая ладонь накрыла рот монаха. Фра Анжело мгновенно очнулся; не сопротивляясь, сделал лёгкое движение рукой – понял, молчу – и возвёл глаза к небу. Грузный контур на фоне чуть посветлевшего горизонта качнулся, отодвигаясь. Совершенно беззвучно Пьетро поднялся с колен, помог выпрямиться монаху. Поманил за собой. Округлыми шагами, будто на лезвиях для обуви (в юности Анжело видел такие на родине оружейника ауф Штайна – тамошние люди умели кататься по замёрзшей воде) дознаватель проскользнул между телами спящих. Улучив момент, когда караульный зашёл за угол, толстяк растворился в тени. Бывший скульптор повторил его манёвр не так изящно, но вполне благополучно – часовой ничего не заметил.

Заговорил Кано только на самом краю топи.

– Простите за прерванный сон, святой отец. Уж конечно, я бы не позволил себе без крайней нужды… Ну, вы понимаете!

– Может быть, перейдём к делу? – голос фра Анжело звучал сухо и неприязненно. – Я знаю, кто ты. Даже более того, я знаю, что скрыто твоей должностью, твоим именем… Твоей личиной, салимянин!

Дознаватель беззлобно чертыхнулся:

– Вот что значит взгляд художника! Разглядел через гору жира, сквозь зелёные стёкла и не обманулся подрезанными ушами под грязными локонами?! – Пьетро захихикал.

– Да. И то, как ты убил несчастную воровку, лишь бы не тронуть дочь своего племени, я тоже оценил. Так чего ты хочешь, лазутчик? Помощи в поиске дьявольского ключа? Но я не знаю, где он. Желаешь отомстить монаху за притеснения своего народа в прошлом и ныне? Я не страшусь этого. К тому же ты достаточно разумен, и не станешь рисковать рядом с целым отрядом солдат. В чём же дело?

Почесав жирную ляжку, Кано вздохнул:

– Мне, святой отец, нужна помощь. Нужны именно вы, честный и неподкупный свидетель. Не знаю, поверите ли, но я действительно служил герцогу Антонио. Так что в поисках ключа участвуют многие. Не удивлюсь, что и Рим послал своих лазутчиков… Вот только все опоздали – амулет у моего сообщника. И, самое главное, я знаю, для чего он предназначен. Знаете ли вы? Представляете, зачем прокурор привёз сюда девушку и вас? Наверное, догадываетесь, раз до сих пор не выдали меня.

Наклонившись, фра Анжело подвернул рукав рясы и черпнул из болотины. Разогнулся, как давеча понюхал глину. По движениям плеч и тихому вздоху Пьетро понял: собеседник разминает вязкую массу, собирая душевные силы. Наконец бывший скульптор решился. Не оборачиваясь, прошептал молитву. Обращаясь в пустоту, заговорил вполголоса:

– Когда простолюдины вольного города громили купеческие дворцы, я шёл с ними. Помилуй нас, Господи!.. Богатеи копьями наёмников выдавили бедноту за стены Альтемонти, и наш вождь Витторио решил продолжить борьбу в других городах. Но вдруг то здесь, то там среди голодных, израненных людей распространился слух, превратившийся в уверенность: во всём виноваты длинноухие менялы! Процентщики сначала разорили народ, потом науськали его на тех, кто даёт работу, и в довершение злодеяний наняли головорезов-чужестранцев…

Присвистнув, дознаватель перебил монаха:

– Вот только салимяне помнят иное! Ваши безумные вожаки поверили купцам потому, что были с ними одной крови. Припомните, святой отец, – он шутовски, размашисто осенил себя крестом. – Припомните, говорю я, что дома нобилей, цеховых старшин и прочих богатеев уцелели в море огня, охватившем город!.. Да что я говорю – многие города! Ведь нас убивали везде. Знаете ли, в столице империи, во владениях герцогов и князей, на землях самоуправляемых республик – везде вы жгли, резали, побивали камнями, топили, насаживали на колья, сбрасывали с крепостных стен…

Сложив ладони особым образом, Пьетро ухнул по-совиному. Дождался ответного вскрика гагары из леса, свистнул козодоем. Минутой позже, словно из-под земли выросла тёмная фигура. Кано отцепил от пояса кошель, бросил пришельцу:

– Заслужил! Давай сюда игрушку, – и, приняв в ладонь нечто, вроде небольшого голыша, продолжил:

– Расскажи-ка святому отцу, друг Горлодёр, как гуляли в славном Альтемонти лет тридцать назад! Про грабежи, насилие. Про поджаренных младенцев, вырезанных из чрева ещё живых матерей… Что ж вы молчите, люди добрые?!

Фра Анжело, наконец, повернулся к Пьетро:

– Всё так! Мы впали во грех… Самый ужасный из всех грехов – присвоили право решать, кто прав, за Господа! С тех самых пор не проходило дня без того, чтобы я не каялся в участии в погромах, хотя нет крови на моих руках.

– А я знаю, старик! Иначе не позвал бы сюда… Кого? Человека, который может создать непобедимую армию новому убийце! Только не говори, что не догадывался, не поверю.

Кивнув, монах закрыл лицо руками:

– Подозревал. Ведь я сам издалека видел глиняного колосса, гнавшего обезумевшую толпу! И позже слыхал пересуды о гиганте, оживлённом магией аботов. Желание Торонеро иметь бессмертное войско – не тайна. Болтливый оружейник, продажный салимянин, заискивающий перед вождём наёмников прокурор… Девушка, владеющая тайной… Скульптор, он же монах… Горе мне! Как птица строфил, я прятал голову в песок, когда вокруг плясало воинство Сатаны!

Непонятный шорох и звук падения заставили фра Анжело отнять ладони. В двух шагах от него лежал неизвестный в обносках. Белёсый рассвет до времени приглушил яркий цвет растекающейся крови; мёртвые глаза остекленели.

– Прошу прощения, святой отец! Иначе нельзя – тут все предатели… Даже мы с вами, – салимянин подмигнул, вытирая стилет пучком травы. – Этот, понимаете ли, Горлодёр прирезал мальчика. Сдаётся мне, просто не захотел поделиться деньгами… Короче, не переживайте и помолитесь, коль есть желание!

 

Туман понемногу вытеснял тьму, влажной простынёй укрывая всю грязь, кровь, любые следы, какими запятнал мать-землю род людской. Брат-близнец облаков, он приглушил звуки, затушевал контуры, спрятал подробности – милосердно подарил несколько минут до безжалостной ясности наступающего дня.

 

Понуждаемый толстяком, монах полез в трясину. После тёплой ночи грязь совсем раскисла, не оставив и следа от вчерашней переправы. Около середины пути локоть фра Анжело освободился. Оглянувшись, он удивился: Пьетро стоял, раскинув руки крестом. Дрожа от стылой сырости, монах слышал – и не понимал обращённых к нему слов:

– Иди, старик! Дарю тебе жизнь в память о том священнике, что отнял у шпаны-ухорезов мальчика и выучил по-вашему. Не советую связываться с наёмниками, оставь их. Пешком надёжнее… Да и Горлодёр, мир его праху, уже не опасен. Ну, шагай!

Сдирая через голову замаранную глиной куртку, дознаватель пробурчал почти неразборчиво:

– Передай Быку и своим монахам, что теперь у салимян есть защитник. Да, и герцогу – тоже! Успокой хозяина: армия Торонеро не получит бессмертных бойцов.

Жирные складки безобразного тела бесстыдно заблестели в первых лучах рассвета. Монах отвернулся, успев заметить, как Пьетро кладёт в рот ключ-амулет, но уже не расслышал слов на древнем языке:

– И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою…

Перекрестившись, фра Анжело воскликнул:

– Господи, избави нас от Лукавого! – а потом, спотыкаясь и оскальзываясь, поспешил туда, где накануне отряд оставил карету с лошадьми. Когда его окликнули, он перевёл дух, оглянулся – и не увидел позади грузной фигуры салимянина. Времени для размышлений не оставалось; ухватив протянутую руку, монах выбрался из топкого места на твёрдую землю.

 

Золотое колесо солнца покатилось по голубой дороге небосвода в безуспешной погоне за прошедшим днём. Хорошо бежать, не встречая препятствий! Даже если без надежды догнать – всё вперёд и вперёд, не сворачивая, не зная сомнений. Бесконечно…

 

А здесь, внизу, на земле, преследователи – солдаты со своим командиром, прокурор и надзиратель, тянущий Герту за цепь – запнулись о край болотины. До караула возле кареты донеслись крики: люди на той стороне топи заспорили о порядке движения. Забыв о монахе, трое арбалетчиков следили, как возвращаются их товарищи… Став на колени, подняв наперсный крест фра Анжело дрожащим голосом начал молитву:

– Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum…

… Едва последние наёмники приблизились к середине, из глубины месива выплеснулся фонтан грязи. Болотная жижа брызнула на десяток локтей в высоту лопнувшим гнойником. Брызнула, опала – и заплескала, заходила волнами, как дерьмо в переполненной бочке золотаря... Утробный рык отбросил людей в стороны: со дна топи восстала огромная человекоподобная фигура.

Забыв обо всём, надзиратель Виллано тонко, по-заячьи, закричал. Бросив цепь, он рванулся в сторону неблизкого края болотины… По горло в грязь осел на подкосившихся ногах прокурор ди Ченни… Восторженно ахнула Герта, простирая закованные руки к чудовищу… Ни секунды не промедлив, выхватил меч командир… Отряд распался: часть драгун наставила копья на внезапно появившегося врага, другие, помогая себе древками, пытались выбраться на твёрдую почву… Замыкающий выстрелил из арбалета.

Тяжёлый болт ткнулся в грудь гиганта. Тот небрежно смахнул стрелу вместе с небольшим шматком глины, покрывавшим его с ног до головы. Копошащиеся по пояс в трясине люди заорали на разные голоса. Глиняный великан, не поднимая ног, покрытых жижей едва до колен, неимоверно быстро – не в два ли шага?! – оказался рядом со стрелком. Лихой боец, наёмник Торонеро отбросил арбалет, потянулся к мечу… Грубые лапы-руки охватили человеческое тело. Истошный крик на миг заглушил любые звуки; на миг всё замерло, и новый звук, несравненно более тихий, заставил людей вопить от ужаса – треск ломающихся костей…

Безжалостное солнце освещало зрелище, уместное разве что в ночном кошмаре, либо воспалённом мозгу горького пьяницы. Не прекращая молиться, фра Анжело видел, как гигант, походя, словно букашку, вдавил в грязь прокурора. На расстоянии полёта стрелы монах не мог слышать звуков, вырывавшихся из-под спуда грязной воды, и благодарил за это Христа… Но сломавшееся в поясе тело командира наёмников, что небрежным движением отбросило создание салимянской магии, он разглядел хорошо. Также, как и оторванную голову Виллано, упавшую совсем рядом с берегом… И копейщика, попытавшегося выручить командира – тоже. Несчастный продолжал ползти, волоча за собой внутренности, опутавшие руку чудовища. Хохоча, великан потянул умирающего за кишки, как рыбачью сеть…

Уже давно сбежали караульные, двое на лошадях, охлюпкой – без сёдел – а третий и вовсе на своих двоих. Глаза монаха давно затянуло слезами, и старое сердце не билось, трепетало где-то в пересохшем горле. Уже Герта выбралась на берег, с мрачным удовлетворением наблюдая за продолжением бойни. Подсыхали на жарком весеннем солнце пятна крови, твердела глина… Покрытый кожей Адама, колосс продолжал хохотать, гоняя обессиленных солдат по болотине.

Ещё один отчаянный крик. Удар! Короткий всхлип. Тишина. Кончилось?

Отерев слёзы, фра Анжело скорбно смотрел на ужасающую тварь, присевшую рядом с ним. Руки девушки больше не сковывала цепь – коротко лязгнув под глиняными пальцами, распавшиеся звенья соскользнули в траву. Растирая запястья, Герта с восторгом обратилась к гиганту:

– Да будет с тобою благословение Создателя, брат! Благодарю за спасение, а паче – за надежду. Ты, гиборим, воистину достоин этого звания!

– Доколе, Господи?! Доколе будешь испытывать рабов своих? – простонал монах. – Юница, да узнаёшь ли ты его? Это же Кано!

Вздрогнув, девушка вгляделась в искажённый магической метаморфозой облик Защитника. Грубые черты, толстые складки уже не плоти – глины; не морщины – змейки трещин… И сияющие аметисты глаз на могильном холме лица.

– Иди, расскажи людям. Пусть узнают все, старик: Голем вернулся!