Эпоха синих пятниц

На Всечейной площади, прямо на пересечении дорог четырёх сторон – той, о которой лучше не говорить, той, на которую лучше не смотреть, той, на которую лучше не ходить, и той, о которой лучше не знать – на столбе объявлений, среди броских листовок висела невзрачная бумажка со штампом, подтверждающим подлинность содержимого, и одним-единственным предложением: «На этой неделе пятница будет Синей».

Прочитав объявление, Кривая Джессика заспешила к улице Тихонь, плотнее кутаясь в старую, пошитую заплатками накидку. Холодный ветер бился о серые стены, стараясь выбраться из лабиринтов города, толкал прохожих, путал и рвал их волосы. Ей пришлось использовать зонт как трость, так трудно было идти. Да и одна её нога была длиннее другой, так что уже через несколько секунд Джессика выдохлась и зашипела проклятья:

– До чего несуразная! До чего противная! Вот отрежу тебя! Будешь знать! Отчего не появилась нормальной? Отчего мне тебя теперь по земле волочить, как будто ты и не моя вовсе?

Нога ей на это, конечно, ответить не могла, зато за причитаниями она почти не заметила, как доковыляла до деревянной вывески с надписью: «Книжная лавка».

Раньше книг здесь не водилось. Читать и писать учились только для того, чтобы разбираться в документах, и Джессика помнила, что первое предложение, которое она прочитала, а потом и записала в тетрадь, начиналось со слов: «Установление факта смерти необходимо мне для…».

И вот однажды – со стороны, о которой лучше не знать – появился Чарли.

Витрина книжной лавки манила. За витиеватыми буквами и пыльным стеклом красовался стол, на котором лежали свеженькие истории о том, чего в этом городе никогда не происходило: одни в пёстрых обложках, другие – в серых; одни – пухлые, другие – тощие; одни – с кричащими названиями (в ушах от них звенело), другие - совершенно непримечательные, поэтому случалось не по часу разглядывать, чтобы все их отыскать.

Джессика едва не коснулась носом грязного стекла, но среди дальних стеллажей мелькнула длинная тень и заставила её отступить.

«Только бы померещилось! Пожалуйста…»

Но волоски на руках уже поднялись от ужаса.

– Кривая! Кривая! Смотрите! Это же она! – раздалось за спиной. – Джессика! Кривая! Кособокая и хромая!

Джессика развернулась и показала кулак малышне, собравшейся у кондитерской дядюшки Коша:

– Лучше не лезьте, поганцы!

– Страшная! Противная… – и помчались врассыпную, когда она начала махать зонтом. – Гадкая! Страшная! – повизгивали они издалека.

«Так ведь и не оставят в покое», – вздохнула она и захромала вверх по Травяному переулку, накидывая капюшон, а следом за ней увязалось и не отставало до самого поворота на Дрянной сквер:

Страшная Джессика вышла погулять!
До того противная, что хочется бежать!
Кривая Джессика, в зеркало ты не смотрись!
Быть красавицей даже не трудись!
Кривая! Кривая!
Кособокая и хромая!

Джессика нырнула за угол, надеясь укрыться в здешней дворовой беседке, и крики тут же оборвались.

Она перевела дух и решила для себя, что вернётся к книжному вечером, когда всю мелюзгу разгонят по домам. Хотя дети и знали, что кондитерская дядюшки Коша не работала несколько дней и не собиралась этого делать всю следующую неделю, всё равно толпились у входной двери.

Дядюшка Кош был славным старичком, потому мог вынести немного сладостей, чтобы успокоить разбушевавшийся нрав малышни. Кривая Джессика часто замечала, как он тихо доставал прямо с витрины кусок пирога или шоколадные фигурки и шаркал к ним, пока она натирала пол или чистила прилавок. Ещё обиднее ей становилось, когда она сама месила тесто по указке Коша, а в итоге её труды раздавались направо и налево.

– Добренький вы слишком, дядюшка! Разбалуете, никто и платить не будет, – ворчала она.

Дядюшка Кош лишь пожимал плечами и иногда разражался сильным кашлем, то ли желая избежать разговора, то ли не в состоянии скрыть признаки своей болезни. Кривая Джессика могла поклясться, что поплохело старику не из-за его почтенного возраста, а из-за табака, который он постоянно курил. Не было ни секунды, чтобы он оставался без своей вересковой трубки. Дыма от табака собиралось немерено. И поскольку сам дядюшка Кош был не коренным жителем города, а приехал со стороны, на которую лучше не смотреть, то и большая часть вещей, привезённых им, относилась к тем, с которыми лучше дел не иметь. А точнее не стоило иметь дел с Дымом, поскольку он разваливался на полках и стелился по полу, мешая прибираться; дразнил и злил дворовых детей, то показывая, то пряча из виду сладости. Он очень любил щекотать нос и щипал глаза, отчего слёзы наворачивались сами собой, и Кривой Джессике первое время приходилось убегать на улицу. Она не раз жаловалась дядюшке Кошу: «Только гляньте, что творит! Потому мало кто к вам и заходит!». Но тот опять же ничего не желал объяснять, пыхтел себе старенькой трубкой, не давая Дыму рассеяться, и смеялся, будто стал свидетелем безобидной шалости.

Кривая Джессика выглянула из-за угла, но увидела лишь тёмную витрину кондитерской и зашторенные окна на втором этаже, в комнате дядюшки Коша. Значит, выходить к расшумевшейся детворе не собирался, сильно в этот раз приболел.

Погода стояла ясная, но недавно прошёл дождь, так что луж в городе развелось, как блох на бездомном псе, и Джессика увлеклась тем, что поглядывала в одну такую, наполовину переваливаясь через перила беседки. Как она и ожидала, её лицо начало сползать. Наверно, из-за того, что Джессика была кривой.

Она перепробовала всё. Приклеивала его самым сильным клеем, но оно просто рвалось в других местах. Пришивала его, но стежки расходились. Она ходила к доктору, и тот ей сказал, что единственный способ сохранить лицо на том месте, где оно должно быть, – улыбаться. Другие об этом не задумываются, потому что умеют улыбаться от природы, но только не Джессика. У неё ничего не получилось, даже когда доктор выдал ей листок, на котором была разрисована схема идеальной улыбки.

– Чёрт с ним! – и плюнула в лужу.

Бурча себе под нос, она развалилась на лавке и задремала под прогнившей крышей.

Когда солнце уже почти перекатилось за горизонт, и в окнах рваной раной отражался его красный след, Кривая Джессика вернулась к витрине.

Дверь книжной лавки была открыта, а если точнее никогда не закрывалась. Об этом знал каждый житель города, но уж больно страшился того, что ждало внутри. Потому во все дни, кроме Синих пятниц, книжная лавка пустовала. Раньше, будучи маленькой, Джессика пыталась перебороть дрожь и даже бралась за холодную ручку двери, однако потом она смотрела на огромный колокольчик над дверью и краем глаза замечала длинную тень Книжного Чарли, и всё желание зайти мигом пропадало. Поговаривали, что звон этого самого колокольчика окутывал жертву, как паутина, после чего Чарли без лишнего шума тащил попавшегося беднягу в своё логово. Ещё говорили, что Книжный Чарли появлялся, когда слышал шелест страниц. И уж если появлялся, то прокалывал жертву насквозь длинными острыми ногами. А ещё он умел пробираться в любые окна и щели, несмотря на то, что сам он был огромного размеру, главное, чтобы в помещение, которое он хотел попасть, завалялась хотя бы одна захудалая книжонка. Как рассказывал Джессике отец, одна женщина не успела дочитать и перед сном спрятала под подушку томик рассказов Надменного Пита «Чайники и блюдца», а на следующее утро её нашли мёртвой.

Кривая Джессика слышала однажды ночью, как кто-то ходил по улице. И всё бы ничего, но шаги звучали, будто что-то острое ударялось о камни мощёной дороги. Она боялась подойти к окну, но в свете фонаря, на доме напротив, увидела воистину огромную тень, настолько длинную, что она не помещалась на стене, даже когда её хозяин нагибался, чтобы зацепить своими пальцами-спицами книжку. Кривая Джессика тогда отвернулась и спряталась под одеяло, пообещав себе, что будет засыпать раньше и больше никогда не увидит эту тень так близко к себе.

Грюмосток был городом-перекрёстком. Дороги со всех четырёх сторон пересекались именно в нём, и конечно, сюда время от времени приходили чужаки, но Кривая Джессика не знала никого ужаснее, чем Книжный Чарли.

Однако этот Чарли принёс в город удивительные истории. Отведав раз, слово за словом, больше никто не мог от них отказаться. Синие пятницы стали отдушиной, важным событием, главным правилом которого всегда оставалось только одно: получить книгу, прочитать и избавиться от неё до прихода темноты.

К утру начал подтягиваться люд. Кривая Джессика уже стояла у двери, но как только Тихая Молли показалась у кассы, знаменуя, что Книжного Чарли сейчас нет в магазине, народ повалил внутрь.

Пихая во всех на своём пути зонтиком, Джессика пробралась к стеллажу с нужной книгой, но Толстая Пэтти оттолкнула её – доселе неизвестно, специально или просто не заметила – и забрала последний том с полки. Пэтти положила «До встречи в субботу» в плетёную корзинку, где уже лежало несколько книг, и направилась к очереди, которая выстроилась у кассы. Кривая Джессика последовала за ней.

– Послушайте, Пэтти, дорогуша… – начала она. – Я простояла ночь, чтобы взять её… А у вас… тебя уже много…

Люди галдели, кассовый аппарат звякал, когда Тихая Молли пробивала чек, и Джессика вдруг поняла, что никто не обращает на неё внимания. Она выхватила книгу из корзины Толстой Пэтти и протолкалась к двери. Когда раздался прощальный звон колокольчика, она облегчённо выдохнула и заковыляла домой.

Зайдя в душную квартирку и распинав мусор в прихожей, она бросила на пол накидку и зонт, кое-как стянула ботинки и пошлепала на кухню. Поставила чайник и уселась за кухонный стол читать «До встречи в субботу» Костлявого Пола. Она уже знала его по другим произведениям, «Дом без крыши» и «Как я выпил медведузу», и надеялась, что его книга будет не менее интересной и в этот раз. Но тут случилось нечто странное: буквы сливались, и сколько бы раз Джессика не перечитывала, так и не поняла, о чём же шла речь в истории.

Она промучилась весь день, но только и сумела, что осилить одну страницу. Когда кукушка на часах прокуковала десять раз, сообщая, что наступил вечер, Джессика подошла к окну, чтобы выбросить книгу, но не смогла.

«Скоро Книжный Чарли объявится, – думала она. – Знает ли он, что я взяла её без разрешения?»

Послышались знакомые до мурашек шаги, ещё далеко, но страх уже загнал Джессику под кровать. Ей больше не хотелось прикасаться к книге, но было невыносимо от мысли, что даже если она её выкинет, Книжный Чарли всё равно придёт. Она закрыла глаза и прижалась к полу, боясь лишний раз вздохнуть.

 

Два дня спустя, ровно в двенадцать ноль одну по полудню, Слезливая Джил закричала на всю Всечейную площадь:

– Кривая Джессика пропала!

– Пропала? – полетели шепотки, хотя почти никто из грюмовцем понятия имел, кто такая Кривая Джессика. – Когда? Что случилось?

– Последний раз её видели в Синюю пятницу! – разревелась Слезливая Джил, отчего народ стал собираться вокруг неё. – Я не так хорошо её знала, но всегда мне было её жалко! Ох бедняжка!

– Неужто Книжный Чарли виноват?

– Так больше некому.

– Не избавилась от книги?

– Ой-ой-ой! Беда какая!

Люди разошлись быстро, так же быстро, как по городу разлетелся слух, что Кривая Джессика погибла от лап треклятого Чарли. Кто-то даже подходил к книжной лавке, чтобы поругаться и выгнать Чарли из города, с позором, как полагается. Однако храбрец увидел, что стол снова наполнен книгами, а тень в дальнем углу зала мирно скользит туда-сюда, и молча убрался восвояси.

– Он наверно что-то и с дядюшкой Кошем сделал, – сказал кто-то кому-то совсем тихо, на ухо, и вскоре по городу прошла ещё одна весть о том, что Книжный Чарли жестоко расправился с несчастным стариком.

Несколько грюмовцев выловили и затолкали в переулок Тихую Молли. Они расспрашивали о том, встречалась ли она с Чарли лично и не он ли сожрал двух жителей Грюмостока. Однако Молли не разговаривала, потому ничего ответить им не могла. Она показывала что-то руками, бледная и испуганная, но никто понятия не имел, что значили эти жесты, поэтому её просто посчитали сообщницей безнаказанных преступлений Книжного Чарли и начали поминать недобрым словом при всяком удобном случае.

В четверг разразился сильный ливень, и горожане сидели по домам, потому мало кто видел, как некто, укутанный в старую накидку, шёл в сторону книжной лавки. Колокольчик над дверью зазвенел, как ему и полагалось, и на полу сразу же появилась лужа от намокшего зонта. Вошедший снял капюшон и смело заковылял к огромной тени, которая суетилась между дальними стеллажами.

Книжный Чарли согнулся в три погибели и пытался поставить книгу на верхнюю полку шкафа, аккуратно держа том пальцами-спицами.

Кривая Джессика протянула украденную «До встречи в субботу» и сказала:

– Почему ты не приходил так долго? Я не могла есть, не могла спать. Постоянно слышала звон этого дурацкого колокольчика и твои шаги. Я ждала. Ждала и боялась так сильно, что больше терпеть нет сил. Да, я украла, но только потому что Толстая Пэтти оттолкнула меня, а я целую ночь простояла... Нечестно! И да, я не избавилась от книги вовремя! Можешь меня проткнуть!

Она зажмурилась, ожидая укола, но его так и не последовало. Кривая Джессика открыла глаза и увидела, что Чарли так и не изменил позы, в которой он был, когда начался разговор.

– Кто ты? – спросил наконец он.

– Я? Кривая Джессика.

– Кривая Джессика? – задумался он. – Погоди-ка, – и выпрямился.

Только сейчас Джессика заметила, насколько высока эта часть книжной лавки. Пола не было на трёх верхних этажах, зато из стен выпирали балконы с резными перилами и повсюду стояли деревянные лестницы.

– Что это? – спросила Джессика.

– Здесь я храню книги, которые вы выбрасываете. – Чарли открыл дверь и просунул руку в комнату, вытащил потрёпанный портфель и снова нагнулся к гостье.

– Но мы их выбрасываем, потому что ты их собираешь, – сказала она.

– Неужели? Я думал, это какие-то дикие обычаи, а книги мне жалко. В них столько вложено. Это тебе, – он передал портфель.

Джессика приняла его и продолжила:

– Почему не сказал? Я думала – да и не только я, – ты губишь тех, кто не возвращает тебе книги.

– Я много раз говорил, но кажется, бояться и выдумывать обо мне небылицы приятнее, чем узнать правду. В месте, откуда я родом, очень много книжных лавок. Мне хотелось открыть свою там, где она действительно нужна. Поэтому я собрал самое необходимое и отправился на поиски такого города. Ваш, кажется, нуждался в книгах, как никогда, и я решил остановиться в нём. – Он прошёлся взглядом по верхним полкам и поправил выбившийся томик «Горечи Порченного Стива». – Кто же знал, что всё так выйдет. Слухи несильно меня беспокоят, куда печальнее, если бы горожане остыли к моей лавке…

– Зачем ты отдаёшь мне это? – Джессика прижимала портфель, а вместе с ним и книгу Костлявого Пола, к груди.

– Что? А… Это. Последняя воля дядюшки Коша. – Она фыркнула на Чарли, стараясь выразить как можно больше недоверия, но вдруг почувствовала, как начало сползать её лицо. – В пятницу, – продолжал он, – я ездил его хоронить в сторону, на которую лучше не смотреть. Еле упросил его земляков – долго не пускали.

– Не понимаю, – она старалась взяться за щёки и не выронить вещи из рук, хотя и знала, что удержать всё не получится. – Почему их пришлось уговаривать? Дядюшка Кош… Разве мог он умереть? Так тихо? Я ведь даже… – вдруг к горлу подступил ком, и впервые в жизни Джессика сама захотела, чтобы её лицо сползло. – Он же дал мне работу. И говорил со мной. И шутил… Совсем недавно… Разве мог он умереть?

– Ты ведь знаешь про Дым?

– Тот надоедливый? – хлюпнула она.

Да, знала. Дядюшка Кош рассказывал, что жители стороны, на которую лучше не смотреть, обнаружили лес, где листья не опадали, а медленно тлели, отчего в осеннюю пору та местность наполнялась дымом, потому её так и назвали, лесом Живого Дыма. Этим листьям нашли применение – стали выкуривать, а дым заводили как домашнее животное…

– …Не сразу, но они поняли, что от куренья этих листьев развивается жуткая болезнь, – Книжный Чарли смотрел на неё, но не с отвращением, как обычно делали грюмовцы, не увидев на ней лица, а скорее с сожалением и печалью. – И тогда, во благо будущих поколений, было решено раз и навсегда избавиться от вредного леса. Все деревья вырубили.

– Но Дым же не виноват! – выдавила Кривая Джессика.

– Как ты сказала? – задумчиво спросил Книжный Чарли. – Не виноват... Но вина – слово относительное. Каждым по-своему воспринимается. Дядюшка Кош успел собрать листья с одного дерева и спрятал их. Но когда об этом узнали, его просто выгнали. По крайней мере, это то, что мне удалось узнать.

– Поэтому он пришёл к нам? Но зачем он выкуривал листья? – лицо медленно возвращалось на своё место, и Джессика почувствовала, что глаза, несмотря на слёзы, высохли, а кожу вокруг них жгло. – Разве нельзя было помочь Дыму по-другому?

– Слишком мягким он был изнутри. Горевал оттого, что вымер живой дым. Наверно, думал, что так он хоть частично искупит сотворённое.

– Не понимаю, – сказала Кривая Джессика. – А мне что теперь делать? У меня, кроме него, никого и не было.

– Всё, что хочешь. Можешь, закрыть кондитерскую, можешь открыть. Думаю, у него тоже никого, кроме тебя, не было, ведь теперь она твоя. Листья живого дыма ещё остались в подвале. Не знаю сколько, но если они тебе не нужны, можешь их выкинуть, ведь ты им ничего не должна. Я думал, что ты хорошая, раз дядюшка Кош пожелал оставить тебе всё, над чем трудился, но… – он бросил взгляд на украденную книгу, и Джессика вспомнила, зачем она сюда пришла. – Ты должна понести наказание.

Она с готовностью кивнула. Всяко лучше, чем вздрагивать при каждом шорохе.

– Ты должна заплатить, – Чарли сделал один огромный шаг кассе и склонился над аппаратом. – Сколько она там стоила?

– 15 грюмин, – торопливо проковыляла к нему Джессика, вытирая слёзы.

– 15 грюмин… – он аккуратно ткнул в кнопку острым пальцем. Кривая Джессика, не считая, высыпала монеты на прилавок. – И отдать её Толстой Пэтти. Возможно, она поступила некрасиво, но это не значит, что ты можешь воровать у неё или у меня. Или у кого-либо. Договорились?

 

– Я не буду покупать у тебя! – возмутился Рыжий Джек. – Кто вообще будет покупать сладости у Кривой Джессики! – мальчик потёр нос грязным пальцем и горделиво приподнял расцарапанный подбородок.

– Ну и пожалуйста, – Джессика лукаво глянула на него из-за плеча. – Мне же больше достанется. Сама съем!

Рыжий Джек глянул на медовую плюшку, затем на хозяйку кондитерской, затем снова на плюшку, явно взвешивая, стоит ли отказаться от своих слов. Его глаза защипало, и он принялся их натирать. Казалось, вот-вот продавит.

«Дым, прекрати, – шепнула Джессика блюдцу, на котором тлели листья. – Клиента мне отпугнёшь!»

– Ладно, – Рыжий Джек опять почесал нос и сунул руку в карман великоватых ему брюк. – Дай одну, – и протянул монету. – Это не мне! Это мама просила!

Джессика упаковала ему плюшку, отдала и улыбнулась его спине, когда он молнией выскочил из магазина.

– Вот и всё на сегодня, – сказала она, выходя из-за прилавка. – Смотри-ка, солнце почти село. – Дым тихонько струился из кучки листьев и полз по полу к порогу. – Пойду я! Провожать не надо! Не скучай тут без меня.

Заперев двери кондитерской и повесив табличку «Закрыто», она заковыляла к книжной лавке.

– Всё трудишься, Чарли? – крикнула она ещё с улицы.

– А как же! Завтра же Синяя пятница! Нужно всё как следует подготовить!

– Поедешь за новой порцией книг?

– Непременно. Есть какие-то особые пожелания?

– Что-нибудь… – Джессика наблюдала за огромной тенью, юлившей среди стеллажей. –… со счастливым концом? Не хочешь отдохнуть и выпить чашечку чая? Я принесла чем угоститься.

– Конечно!

Кривая Джессика зашла в чулан. На плите уже посвистывал чайник, а Тихая Молли, сидевшая за столом, поприветствовала её кивком и получила в ответ улыбку.

– Чарли тоже присоединится к нам, – сказала Джессика. – Поможешь вынести чашки в зал?

Молли снова кивнула и полезла в шкаф за самой большой кружкой.

– Чарли! – не сдержалась Джессика и крикнула прямо из каморки. – А ты слышал новые слухи о себе?


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 3. Оценка: 3,33 из 5)
Загрузка...