1. Был ясный, летний день

 

За два часа до полудня с севера-запада, со стороны села Карачарово по направлению к границе муромского леса, обозначенного неглубоким овражком, шёл солдат дворцовой стражи лет не более двадцати восьми. Одет он был в новый, в талию, красный кафтан, расшитый чёрной тесьмой. За спиной у него, за широким кожаным поясом был заткнут боевой топор-саморуб, а спереди — боевые рукавицы. На его крепкой шее висел простой медный крестик, продетый сквозь шнурок из конского волоса. Его ноги были обуты в парусиновые, надраенные дёгтем солдатские кирзачи. Ни вязанных носков, ни суконных портянок под кирзачами не было. В торбе, перекинутой через плечо, были уложены каравай хлеба, луковица, приличный кусок сала, завёрнутый в тряпицу, и безразмерная, трёхлитровая глиняная бутыль с деревенским самогоном крепостью в 65 градусов. За солдатом бежал приблудный пёс, привлечённый нежным запахом хорошо просоленного сала с чесночком.

 

Солдата звали — Андрей Кулич. В семье он был младшим, третьим сыном, и второе имя, Кулич, Андрей получил в наследство от отца, который любил готовить по собственному рецепту праздничные куличи на Пасху или Святки, а в случае наличия хороших продуктов и настроения, то и в День поминовения усопших, на Рождество Пресвятой Богородицы, и в прочие памятные дни. Андрей хорошо помнил, что куличи отца были пышными, ароматными, удивительными по своей слоисто-волокнистой структуре и долго не черствели. Конечно же, отец Андрея, как пекарь, заработал среди молодых и зрелых женщин родного села завистливое признание своего таланта, и получил прозвище Кулич. Но, даже самые хитрые женские уловки, приёмы и подходы по части разведывания секретов приготовления необыкновенных куличей результатов не давали. Отец Андрея отличался характером стойким, нордическим. И в связях, порочащих его имя, честь и достоинство, замечен не был.

 

И вот сейчас, в ясный летний день, по указу царя, Андрей Кулич, с боевым топором-саморубом за спиной, шёл в Муромский лес, полный нечисти и непредсказуемых событий. В его тёмно-карих глазах мерцал огонь отваги и презрения к смерти. Он громко и с хорошим звучанием сильного голоса пел на музыку Владимира Дашкевича и слова Юлия Кима неизвестный для себя марш героической четвёртой роты, который непонятно, как и почему, сам лез ему в голову.

 

Ничего, ничего, ничего,

Сабля, ядра, копьё — всё равно.

А ты любимая, ты дождись меня,

И я приду.

Я приду, и тебе обойму,

Если я не погибну в бою,

В тот суровый час,

За царёв приказ,

За всю страну.

 

Андрей перепрыгнул овражек, а приблудный пёс, трусливо заскулив, спешно повернул назад. У самой границы Муромского леса суровым трёхсаженным монументом стоял чёрный камень, обросший мхом. На камне были выбиты надписи на старославянском: «Налево пойдёшь — амба. Направо — хана. Прямо пойдёшь — кранты». Возле камня, укреплённый на двух воткнутых в землю палках, стоял большой плакат, сбитый из свежеобструганных сосновых досок. На нём, для всех путников, конных, пеших и прочих, калёным железом были выжжены суровые, указующие слова:

 

ПОСТАНОВЛЕНИЕ СОВЕТА МУРОМСКОЙ НЕЧИСТИ

Огня и всяку дрянь не бросать!

В чисты роднички не писать, не плевать!

Возлюби и береги природу — твою мать!

 

Ниже этих строк рукой залётного туриста древесным угольком было коряво начёркано на русско-английском: «Фак You!».

 

Андрей Кулич вступил на тропку, ведущую в молодой, разросшийся ельник. Постепенно он стал перемежаться высокими елями и соснами. Лес темнел, становился всё более дремучим. И вот, солнечный свет ясного дня уже с трудом проникает сквозь густые кроны вековых елей и сосен. Андрей остановился, щуря глаза и привыкая к сумраку леса, достал из-за голенища правого кирзача свёрнутый в трубку кусок выделанной телячьей кожи. На этом куске китайской тушью была нарисована карта, составленная со слов отчаянных мужичков, облазивших Муромский лес и сумевших вернуться, — кто хромым, кто с подбитым глазом, а кто и вовсе без портков. Крестиком на карте было обозначено место, где предположительно обосновался и обитал Соловей-разбойник со своей приближённой нечистью. К Соловью на серьёзные переговоры и направлялся Андрей по указу царя. Серьёзность заключалась в том, что муромская нечисть мешала купцам вести торговые дела. Само собой, это больно ударяло по государевой казне. Для местных охотников, из-за лесных страхов, охота на лесного зверя шла неприбыльно. А десять дней тому назад сорвалась и воскресная царская охота по причине подлого вмешательства нечистой силы. Рота вооружённых солдат вместе с царём-батюшкой были оплёваны с головы до ног болотной грязью. Оплёвывало царскую дружину вместе с царём содружество из двух ОПГ муромской нечисти, — проще говоря, плевал преступный тандем из водяных и болотных кикимор. Естественно, моральный дух дружины был подорван, репутация подмочена, охотничье настроение царя было вконец и надолго испорчено. Ко всему, жирную болотную грязь отмывали несколько дней, и все эти отмывочные дни были сдобрены крепким матом и поношением, что радужного настроения никому не прибавляло.

 

Надо сказать, уже более года над Муромским лесом творились странные вещи. Бабы и мужики близлежащих сёл стали замечать, что над лесом временами, в одиночку или скопом, летало что-то совершенно непонятное и непохожее ни на пролетающих гусей, ни на столетних воронов, а больше похожее на приплюснутые чугунные горшки или на склеенные вместе глиняные тарелки. Как такое могло летать — было тоже совершенно непонятно. Ради объективности и доказательности мужики пробовали забрасывать в небо и старые чугунки, и негодную глиняную посуду. Ничего из брошенного не летало. Мало того, падающие с небес на землю чугунки и негодная посуда разбили головы местным зевакам, стоявшим раззявивши рот. После чего, конечно же, возникали ругань и драки, повлёкшие за собой материальные убытки в виде порванных рубах и выбитых зубов. Рост числа щербатых мужиков в сёлах привёл к падению числа сельских романов. Бабы, особенно замужние, стали чаще конфликтовать с мужиками.

 

Вот, в такой нервной обстановке, царящей при царском дворе и подчинённых деревнях и сёлах, Андрей Кулич получил задание от царя, его указ, боевое снаряжение и кое-какие наставления. Следуя значкам и стрелкам нарисованного плана, он прошагал верст пять по Муромскому лесу, подошёл к высокому частоколу, опоясывающему приличную по площади территорию под стать царским угодьям. Внимательно осмотрелся. На каждом острие бревна частокола белел конский или человеческий череп. В частоколе был проделан вход, его перегораживал шлагбаум с табличкой. На табличке надпись: "Вход свободный. Выход аннулирован!". Не раздумывая, Андрей приподнял шлагбаум и прошёл за частокол.

 

В то самое время, когда Андрей Кулич подходил к Чёрному болоту, на поляне, окружённой вековыми соснами и елями, — шагов так за триста от нехорошего болота, — уже разместилась лесная нечисть во главе с большим авторитетом, мастером нечистых дел, Соловьём-разбойником. Там звучала музыка самоиграющих гуслей и прочих инструментов, а сухонькая, тощенькая кикимора Нюся, задрав длинный, остренький носик, с большим чувством пела песенку-фанфик на слова Георгия Титова, используя музыкальную вариацию Вениамина Нечаева:

 

День наступит, ты вернёшься, Мишка,

По тропе лесной пройдёшь со мной,

Снова улыбнёшься, как мальчишка, Мишка,

Белый и пушистый, мой родной.

 

— А ну, братцы-нечисть, дружно! — прервав песенку воззвала Нюся. И муромская нечисть, восседавшая вокруг на пеньках и лавках, грянула во всё нечистое горло:

 

Мишка, Мишка!

Где твоя улыбка,

Полная задора и огня?

Самая нелепая ошибка,

Мишка, —

То, что ты уходишь от меня!

 

Эту песенку кикимора Нюся пела в память о медведе Костоломе, убитого прошлым летом Иваном, купеческим сыном. Медведь Костолом частенько и безнаказанно ломал кости мужикам близлежащего села, а заодно лошадям, быкам и коровам, неосторожно забредшим в его владения. Иван, купеческий сын, вознамерившись пособить запуганному селу, встретился тет-а-тет с Костоломом, раскроил ему череп железным аршином, после чего Костолом, издав страшный предсмертный рёв, скончался, а содранную шкура медведя Иван передал в качестве презента сельскому старосте Вавиле. Домовые села, по наущению местных леших, выкрали у старосты шкуру Костолома, передали лешим за какую-то мзду, и теперь, в виде огромного, лохматого чучела, набитого сухим мхом, медведь Костолом стоял под навесом из густых сосновых веток, сверкал глазами из чёрного агата и жутковато улыбался во всю медвежью пасть, которая, к слову сказать, легко вместила бы в себя откушенную голову матёрого быка-производителя вместе с рогами, хомутом-ошейником и медным колокольчиком.

 

Андрей степенно, — всё-таки, государев посланник, — прошёл мимо Нюси в самый центр собрания нечисти, где, в тени деревьев, за круглым, дубовым столом, обставленном для шарма большими восковыми свечами, сидели Соловей-разбойник и ещё, в количестве трёх почётных гостей, какие-то странные личности. Андрей, перед вылазкой в лес, специально прошёл при тайной царской канцелярии курс молодого агента по распознаванию всякой нечисти, и по гравюрам и описаниям знал всех монстров, оборотней и нечистых. Эти трое, что сидели рядом с Соловьём, не были похожи ни на кого. И эта непохожесть вызывала в нём тревогу.

 

Полукольцом, перед столом, на лавках и пнях сидели представители всякой нежити, уже известной Андрею: вурдалаки и оборотни; вервольфы и волкодлаки; лесные бесы и мелкие бесята — лесавки; зеленоволосые мавки и косматые мары; мохнатые лешии и анчутки, со свиными пятачками вместо носа; кикиморы и болотные черти — анцибалы; злыдни и навьи — прислужницы и духи смерти; страшные и кривобокие бабаи. Возвышаясь над всеми сидела огромная птица Могол, обладающая силой Чернобога, способная обитать в трех мирах: в мире живых, в мире мёртвых, и в скрытом от людей мире истинных и тайных законов мироздания, и творящая людям зло так же легко, как и добро.

— Мир честной нечисти! — поприветствовал Андрей сидящих.

Среди муромской нечисти прошёл гулкий шёпоток. Трое незнакомцев приветливо кивнули, с любопытством осматривая Андрея. Он почувствовал странное, неприятное покалывание в висках и пододвинул топор-саморуб под правую руку, поближе.

 

— С чем пожаловал, служивый? — вежливо спросил Соловей. — Дело пытаешь, аль от дела плутаешь? И как тебя звать-величать?

Андрей для солидности откашлялся.

— Андрей Кулич я, по указу царя. — Он кашлянул ещё раз. — По сурьёзному делу.

Незнакомцы перекинулись между собой на странном, шипящем языке. И Соловей настороженно повёл в их сторону большим, волосатым ухом.

— А дело такое, уважаемая нечисть, — продолжил Андрей, — должон я зачитать вам эту... ммм.. как её... царёву дипломатическую ноту.

— Ну, коли должон, Андрюша, зачитывай, — сказал Соловей. — Мы как раз тут контакт с другими посланниками налаживаем. Заодно, все обществом и обкашляем.

 

Андрей достал из голенища кирзача свёрнутый трубкой царский указ и зачитал его. Из указа следовало, что если муромская нечисть не прекратит лиходейства супротив посетителей Муромского леса, охотников-добытчиков, а так же противоправных действий в отношении купечества, пользующей дорогу через указанный лес, то им, царём, будут приняты меры ответные, суровые и безотлагательные. Указ был скреплён подписью и государевой печатью, на что Андрей обратил особое внимание.

— Сурьёзный документ, — заузив глаза до тонкости лезвия бритвы сказал Соловей. — Жалко, мне по-большому ещё не приспичило. А то как раз бы документик твой помягше размял, и к заднему месту пристроил.

 

Андрей неспешно сдвинул левой рукой боевые рукавицы на левый бок, правой вытянул из-за пояса топор-саморуб и аккуратно разместил впереди себя, скрестив на нём руки. И так же неспешно сказал:

— Я мужик несложный, особливо с бабами и нечистью. И академиев по части всякой дипломатии не кончал. Я их не закончил. Вот, щ-щас махну саморубом, враз ваши головы полягают рядком и будут хлопать ушами по щекам, заместо крыльев.

 

В свете свечей недобро сверкнула острая, в форме месяца, сталь топора-саморуба, выкованного гномами в дальних землях, и алым рубином засветилось его волшебное клеймо. Незнакомцы зашипели между собой на своём языке. Муромская нечисть тревожно затихла. Соловей оценивающе мазнул глазами по зеркалу стали топора с волшебным клеймом, по искусно сделанному топорищу из заговорённого дуба, и миролюбиво сказал:

— Не бузи, служивый. Здесь приличная нечисть собралась, можно сказать, элита Муромского леса. Культурно заседаем. Мы даже царю петицию хотим составить, что, дескать, налоги платить обязуемся, — шкурками живности всякой. Ну, а при случае, ежели клад какой выкопаем или проезжие купцы золотишко нечаянно обронят, — пожалуйста, по государеву закону двадцать пять процентов отстегнём, всё по-чесноку.

— Про это я говорить не уполномочен, — сказал Андрей. — Вот, государев указ я зачитал, и в обмен прошу выдать, на имя государя, письменное заверение в благонравном поведении муромской нечисти под личную ответственность Соловья. Отчитаюсь перед государем, опосля к себе в село подамся. — И Андрей, не без тайного умысла, похвастался: — Персональной семьёй обзаведусь. Мне маманя, про между прочим, девку там сыскала, шестнадцати лет.

— Ммм... хороший возраст для молодой супружницы, — хвалебно отозвался Соловей. — Когда ей будет, как тебе сейчас, ты будешь мужчиной в полном расцвете сил, лет под сорок. А там и полтинник не за горами. Эх, завидую я тебе, Андрюша!

— Чего там завидовать, Соловей? — и Андрей указал на сидящих лесных ведьм. — Во-на, каки-красавицы вокруг тебя. А глаза как горят! — жуткой страстию. С любой из них любовь обрести можно до гробовой доски.

 

Некоторые представители муромской нечисти, не лишённые чувства юмора, хохотнули, — кто басисто, кто с тенорком. А лесные ведьмы-красавицы широко, радостно и зубасто улыбнулись на Андрюшин комплимент. И не будь Андрей морально подготовленным, уж точно от улыбок этих получил бы ледяной озноб спины и полное обледенение того, что пониже.

 

Соловей, как глава нечисти Муромского леса и председатель застолья, предложил Андрею выпить зелья, приготовленного местными ведьмами, и закусить тушёными лягушками, рублеными пиявками, пирогами из белены в оплётке из вяленых болотных гадюк и прочей снедью. Андрей вежливо отказался, помня о том, что в стане врага и чистая вода может оказаться чистым ядом, и сослался на диету, которую предписал ему доктор. Мол, печень, почки, и прочие внутренние органы требуют воздержания от всяких излишеств.

— Боишься, отравим? — усмехнулся Соловей.

— Чего мне бояться, если я на строгой диете, — сказал Андрей. — А для поддержания компании могу чарку самогонки тяпнуть вместе с тобой и всей честной компанией, — я как раз прихватил цельный пузырь. Не сумлевайся, самогонка пшеничная, нашего производства, никакого импорта, двойной перегонки, абсолютно диетическая, от сивухи через гашёную известь пропущена. Качество гарантирую.

 

Неизвестные личности заинтересованно уставились в торбу, которую перед ними раскрыл Андрей. Соловей тоже проявил неподдельный интерес. Представители нечисти, восседавшие полукругом, вытянули шеи. Андрей извлёк из торбы глиняную бутыль ёмкостью в три литра. Здесь самое время сказать о бутыли и раскрыть её секрет. Выглядела она, как обычная глиняная бутыль из обожженной красной глины: пузатенькая, с пробочкой, без ручки, покрыта глазурью и украшена с одного боку цветастым петушком. Петушок симпатичный, но, в принципе, тоже ничего особенного. Всё дело было в самой бутыли. Вот, что хочешь в эту бутыль налей, — ключевой воды, квасу, вина или даже шнапса, — потом наливай и пей из этой бутыли, хоть целый год, — пока не скажешь: «Будя, напился, пора и честь знать!» — тогда всё. После этого бутыль станет пустой и чистой, как только что из посудомоечной машины. Удивительное свойство! И очень полезное для устройства разных дел.

 

— Бутыль безразмерная, — заверил Андрей. — Хватит на всех.

Соловей щёлкнул пальцем, подавая знак кикиморе Нюсе. Она, кроме должности певицы на сходках и вечеринках нечисти исполняла по совместительству и должность виночерпия. Тут же, скоренько, для почётных гостей, Соловья и Андрея, она принесла на золотом подносе золотые чарки в форме волчьих черепов с рубиновыми глазами. После уж, для прочей нечисти, принесла чаши попроще, серебряные, в форме черепов вепря. Ничего не поделаешь, всемирный закон иерархии. Кому-то подают на золотом блюде, а кому-то... ну, хорошо, если вообще подадут.

 

Нюся, в обнимку с безразмерной бутылью прошла по кругу, налила всем. Соловей выжидательно смотрел на Андрея. Тот с пониманием дела, — не дрейфь, Соловей, самогон настоящий, без всякого клофелина! — опрокинул чарку и даже крякнул, подавая заразительный пример. После этого дело пошло без всяких формальностей. Нюся, как электровеник, бегала и разливала. Кряканье шло полным ходом.

 

У каждой вечеринки или застолья есть определённая черта, вдоль которой можно ходить туда или обратно, но которую нельзя пересекать. Незатейливый замысел Андрея сработал наполовину. Забросить живца на предмет своей будущей свадьбы и получить в ответ добрые пожелания под хорошую выпивку — это для людей. Для нечисти людское благоденствие, здоровье, счастье и удача — уксус вместо мёда. Но, на дурняка и уксус сладкий. А если уж пшеничный самогон и двойной перегонки... Незаметно, чарка за чаркой, живой продукт стал действовать на неживое и — развязало языки. Кто-то, кому-то, что-то шепнул. Кто-то рассмеялся, кого-то толкнул. Кто-то, что-то недопонял и нахмурился. Кто-то, кому-то дал леща, так, для проформы. Здесь, главное, получить точку отсчета. Процесс пошёл. И среди муромской нечисти возникла свара.

 

2. До въезда и после.

 

Андрей видел, что главный среди неизвестных личностей что-то пропищал на ухо Соловью. Тот, видно по всему, понимал эту пискатьню, но не достаточно тонко и подробно. Возможно, из-за выпивки. Андрея удивило то, что он и сам, по причине странного покалывания в висках, стал вдруг понимать чужеземный писк. И даже был уверен, что главная неизвестная личность спросила у Соловья: «Чего это твоя братва бучу подняла? Меня не уважает?». И Соловей на поставленный вопрос нервозно ответил: «Это наше внутреннее дело, а не твоего собачьего ума. Знай сверчок свой шесток».

 

Главная неизвестная Андрею личность потемнела, побагровела и въехала в глаз Соловью мосластым кулаком, сложенному из трёх длинных и толстых пальцев. Въехала плотно. Далее события стали развиваться по принципу: до въезда и после.

 

Соловей слетел со стульчика, на котором только что важно восседал, и Андрей тут же смекнул — пора использовать ситуацию в своих и царёвых интересах. Он проворно пробрался к Соловью и нашептал ему:

— Как он тебя!... Я б такого не стерпел...

— Не стерплю... — зло просипел Соловей, и — началось...

 

Вокруг стола спешно организовалась свалка. Поднялся рык, рёв, вой. Мелькали и били друг друга волосатые, худые, толстые, синюшные, зелёные, чешуйчатые кулаки и когтистые лапы. Били все и всех.

 

Андрей, намереваясь расположиться под столом в качестве стороннего наблюдателя и летописца, вдруг понял, что стал свидетелем чего-то страшного и непонятного. Неизвестная личность, — самый главный из троих, — издал свистящий вопль, от которого у Андрея заложило уши. И над поляной разошлось круглое, светящееся синим, как горящий самогон, круглое пятно. Из него повалило чёрт-е-что! Невиданные, неслыханные жуткие монстры: летающие, прыгающие, извергающие из тел длинные, острые иглы, плюющие каким-то ядом, от которого тут же чернели, обугливались и превращались в пепел и труху все, в кого он попадал.

 

— Труби в рог, Андрюша! Наших бьют! — закричал Соловей, бросая Андрею олений рог с золотым мундштуком, и закладывая пальцы в рот для пронзительного, ураганного свиста.

Андрей схватил рог, изо всей силы дунул в него. И рог затрубил, запел:

— Ко мне! Ко мне, мои верные слуги! Ко мне, русская нечисть!

 

Не переставая трубить в рог, Андрей махнул саморубом, снося рвущуюся к нему на змеиной шее восьмиглазую голову с треугольной пастью. Яростно билась муромская нечисть с иноземными тварями, лезущих, как тараканы, сквозь сияющий синий круг. И так же яростно махал Андрей топором-саморубом, временами бумерангом пуская его на выручку Соловья и других. Очертив петлю смерти, топор влетал в руку Андрея, и вновь — яростная рубка! Кругом брызгала, била струями чёрная и зелёная кровь, чавкала под ногами и превращалась в земляную труху. В краткие мгновения роздыха Андрей с хрипом дул в рог, и рог выл, вопил, пел свой призыв:

— Ко мне! Ко мне, русская нечисть! Враг пришёл на нашу землю! Ко мне, на смертный бой!

 

Краем глаза Андрей видел, как слеталась, сбегалась, сползалась русская нечисть к месту невиданной битвы. Когтистые щупальца иноземных тварей тянулись к горлу Андрея, рвали кафтан и сапоги. Андрей, прижавшись спиной к вековой сосне, едва успевал ловить саморуб и тут же пускать его в работу. И опять призывно трубил в рог.

 

Небо потемнело, чёрные тучи кольцами сбегались над ревущим и стонущем побоищем. И вдруг!... Затрещали, падая вековые ели и сосны. Кто-то прокладывал себе дорогу. И показался жуткий всадник с лицом, похожим на Смерть. Его высокая, костлявая фигура мерно раскачивалась в седле скакуна. Его конь был наполовину живой, наполовину мёртвый. И в руке всадника грозно мерцал длинный, двуручный меч, способный рубить скалы. За всадником летел громадный, трёхглавый дракон, изрыгающий из пастей потоки огня, за ним — бесчисленная стая, туча чёрного воронья с железными когтями и клювами.

 

Под напором прибывающей русской нечисти, её господ и служителей дрогнуло скопище иноземной. И вдруг!... Завыл ураган, жуткое торнадо закрутилось вокруг странного, сияющего синевой круга в небе, всасывая всех, без разбора. Из рук Андрея вырвало рог, он едва успел всадить саморуб в могучую сосну, обхватил её, вцепился, вжался. Под ним что-то пищало, трепыхалось. Гнулась и трещала могучая, вековая сосна, а в голове, как молитва, вертелось: «Ну всё!... Амба!... Хана!... Кранты!...Прощай, Настёна!...».

 

Во время свары время течёт — не поймёшь, вперёд или назад. И никакого счёта времени Андрей не вёл. Не до того. Стихли ураган и торнадо. В небе, затянутом чёрными тучами, захлопнулось и закрылось синюшное окно. Никаких следов нечисти — ни своей, ни чужой. Одни только пыль, пепел и труха от тех, кто прекратил своё нечистое существование. Андрей с трудом оторвал себя от могучей сосны, чуть было не вырванной с корнем ураганом и торнадо. С удивлением обнаружил, что между ним и сосной было прижато худенькое тело кикиморы Нюси. Она попискивала, охала и стенала.

 

Отодрав от сосны худенькое, тощенькое тело Нюси, Андрей выразил ей глубокое сочувствие, извинился, помог принять прямостоячее положение. Они разговорились и от Нюси Андрей узнал, что Муромский лес — это сплошная аномальная зона, смешение времён, где всё навалено и перемешано: и песни, и непонятные знания, — сам чёрт не разберёт. И в Муромский лес может заявиться кто угодно, из любого времени и любой страны. А сегодня к Соловью пожаловали гости не из дальних стран, а с неизвестных, дальних звёзд, чтобы наладить межзвёздные контакты с муромской нечистью и вести совместные нечистые дела. Теперь, вот, благодаря Андреевой безразмерной бутыли наши и ненаши перепились, передрались и непонятно куда подевались. Вива Браслава!

 

Андрей, выслушав Нюсю, выплеснул из себя всё наболевшее:

— Нюся, нет мира, дружбы и счастья ни на земле, ни на небе! Ну как жить, Нюся? Как после этого жить с этим?

— А бес его знает, Андрюша... Какая тут жизнь... Все сгинули. Я вот одна осталась.

Нюся всхлипнула и расплакалась.

— Ты чего, Нюся! — Андрей деликатно стряхнул куски прилипшей сосны с её плоской, сухонькой груди, укрытой латанной-перелатанной рубахой, и ткнул пальцем в небо: — Там же Кащей, Змей-Горыныч и Соловей! — и голосом, уже полным оптимизма, обнадёжил убитую горем Нюсю: — Обычная военная доктрина: на плечах врага в его логово и там всех порешить.

— Не знаю я, Андрюша, — печально сказала Нюся. — У нас одна доктрина, у них — другая. — Нюся, моргая кругленькими глазками, вытерла остренький носик. — А может и правда, выживет наш Кащей, он же бессмертный, и где его смерть, никому не ведомо.

Она печально вздохнула, отряхнула с себя остатки налипших мусора, пепла и трухи, и сказала:

— Пойду я, Андрюша, разведаю: как там в Чёрном болоте. А вдруг, кто уцелел. И ты к себе возвращайся. Чего тут на погромы глазеть. Прощевай, Андрюша, авось, когда и свидимся.

Она скорбно протянула сухонькую ручку. Андрей осторожно пожал её.

— Прощевай, Нюся. Я... это... желаю удачи.

— Спасибо, Андрюша. Тебе тоже.

 

Андрей остался один, осмотрел состояние своего одеяния. Рваный, искромсанный кафтан представлял собой жалкое зрелище. Идти в нём — только позориться. Выбросить — жалко. И он запихал его в торбу, тоже порванную в двух местах. Штаны и сапоги, изодранные когтями чужой нечисти, выглядели лучше, чем кафтан, и он решил остаться в них. Не в исподнем же босиком идти. Остатки рубахи свернул жгутом, обмотал жгут вокруг пояса и заткнул за него топор-саморуб. В таком непритязательном виде: в драных штанах, с топором за поясом, с торбой за плечами и в основной форме одежды — голый торс, — отправился к царю для доклада.

 

3. Эх, Андрюша, нам ли жить в печали

 

В полном расстройстве чувств от тяжёлых впечатлений Андрей добрёл до дворцовых ворот. Присел на лавочку, выставленную специально для посетителей и просителей на предмет неспешного обдумывания того, что следует сказать царю. Каждому хочется выставить себя, свой доклад или прошение в самом выгодном свете. Без лавочки для обдумывания никак. И Андрей провёл на ней некоторое время, поглядывая на верёвочку, висящую над воротами. Прикинул, как попроще и покороче сказать царю: что, как и почему. А то ведь царь непременно скажет: «Брехня!». Он всегда так говорил, слушая доклады, и обязательно добавлял: «Нет правды на земле, но правды нет и выше!». После этих слов царь задумывался и сам себя спрашивал: «Интересно, кто же это сказал?». Приняв, наконец, мучительное решение, Андрей дёрнул за верёвочку три раза. За воротами звонко, троекратно отозвался колокол, объявляя о том, что пришёл гонец или посланник. Возможно, с хорошими новостями.

 

Вскорости Андрей предстал перед царём в комнате для приёма секретных донесений. Извинился за свой вид. Царь, конечно, извинил, и Андрей коротко доложил, что, мол, царёв приказ выполнен, дипломатическая нота была доставлена и зачитана всему собранию муромской нечисти во главе с их главарем, Соловьём. Вся нечисть, конечно же, возмутилась, воспротивилась, стала угрожать и вызывать стихийные бедствия, ураганы и тому подобное в противовес царской ноте. Ну, и вырыли себе яму этими бедствиями, и в яме этой самоликвидировались. Все, как есть, подчистую. Финита ля комедия!

— Вот, не рой другу яму! — сказал царь, почему-то не сомневаясь в правдивости рассказа, — а ведь я хотел наладить с ними дружеские отношения, с перспективой на экономические. Ну, пёс ними, с этой нечистью...

 

Царь задумался, прислушиваясь к своим мыслям.

— Ты знаешь, Андрюша, когда ураган над Муромским лесом загрохотал, и у нас тут всё затряслось, и вся челядь разбежалась, я с перепугу и подумал: ну, всё, пропал мой Андрюха!...

— Как можно, царь-батюшка! Где наша не пропадала. Ты же видишь: жив-здоров, штаны при мне.

— Да уж... видок у тебя. Штанцы, точно, сменить надо. И непременно жениться. Награда тебе, Андрюша, за содеянное полагается в форме законного брака с царевной Ладой. А в придачу пол... — царь замялся. — Я имею в виду, полное государственное обеспечение всех потребностей... в пределах разумного. Ты тут погоди, я пойду царевну Ладу кликну, шеф-повара и дворовых, мы сейчас помолвку справим и обмоем, в узком кругу. А то как соберутся ближние и дальние, как начнут языки чесать!

— Погоди, царь-батюшка, не надо никого кликать. Я, это... Извиняй, государь, не могу я на царевне жениться, веская причина у меня.

— Вот же напасть какая... Что за причина такая, Андрюша? — царь перешёл на шёпот. — Аль, по мужской части чего?...

— Не-е, по мужской части у меня полный анфас и профиль, не сумлевайтесь. Тут, царь-батюшка, такое дело. Мне как раз перед рандеву в Муромский лес маманя письмецо прислала. Сама-то она не грамотна, дефис от префикса отличить не сможет, а письмо надиктовала нашему писарю, Митрофану. Помните такого? По весне он крамолу на вас написал, мол, не царское это дело, государством управлять, а лучше вам, царь-государь, — я дико извиняюсь, — двор метлой подметать. Наивный он, никакого контролю над мыслями. Сказано же: что у тебя на уме — держи при себе.

— М-м-м.. Как же, помню Митрофана. Я ещё тогда приказал выдрать его кнутами. Помню даже: один студёной водичкой Митрофана поливал, трое пороли, а он, — ох, и кричал! — я аж заслушался.

— Да, мужик он голосистый. Бывало, подпоёт девкам на гуляньях, они все в стельку лежат, от дикого впечатления.

— Ну, Бог с ним, с этим голосистым. Ты скажи: какую телегу он накатал под диктовку?

— Ааа... Это маманя ему обсказала, что, мол, девка для меня имеется в наличии. Хорошая, грудастая, не косая и не рыжая. И рубахи шить, и вязать, и пироги печь мастерица, — особливо с с зелёным луком, щавелем и рубленым яйцом. А чего мне, государь, от хорошей девки и пирогов отказываться? Под аппетит я и дюжину умну, ежели размером они не больше лаптя. И с молодой женой обращение понимаю.

— Вот и славно, что понимаешь, — гнул свою линию царь, желая, чтобы строптивую царевну Ладу укротил жених с хорошим боевым опытом. — Чем тебе Лада не пара? Небось, лицом и фигурою получше твоей Настёны будет. Знаю я деревенских девок. Нос картошкой, морда лепёшкой, одни только глаза и косы. По всем статьям царевна Лада краше будет. И стрижка у неё по-моднему, и фасон держит. Аль не так?

— Так-то оно так. Да уж больно она, не прогневайся, царь-батюшка, в истерию впадать любит. Видел я, как дворовых она под настроение за чуприны таскает, а девок прислужниц за косы. Мне нужна жена спокойная, домовитая, и чтобы слушалась. А драться с царевной мне вовсе не с руки. Нехорошо это, не престижно. Ты же сам, царь-батюшка, меня за это осудишь. А царевне ровня нужна, и жених должён быть... это... — Андрей задумался, пропитываясь духом аномальных слов: — соответствовать статусу невесты!

— Верно! — восхитился царь. — Вот, за что я тебя уважаю, Андрюша — сказал, как отрезал.

 

Нет смысла долго говорить о том, как Андрей доказал право царевны Лады выбрать себе жениха по вкусу и соответствующему статусу, а сам доказал своё право на невесту Настю, которая станет ему доброй и верной женой. А почему бы и нет? Хороший конец — делу венец. Если, конечно, отрубить другие, лишние концы. Царь и Андрей пожали друг другу руки, взаимообразно пожелали добра и счастья, и расстались добрыми, — ну, не то, чтобы друзьями, — какой царь друг солдату? — но добрыми товарищами, это уж точно. Андрей же сдал в царское хранилище волшебных вещей топор-саморуб и написал короткую докладную о безвозвратной гибели безразмерной бутыли. Что ещё, чтоб не забыть? Да, надо заметить, что царь, хотя и был скуповатым и прижимистым, приказал-таки выдать Андрею и новый кафтан, и штаны, и яловые сапоги, и даже подарок для невесты. И дал Андрею целый месяц отпуска. По старой, доброй традиции полагалось молодым вдвоём съесть бочонок мёда. Словом, провести медовый месяц.

 

Из сторожевой башни царского поместья было хорошо видно, как в сторону села Мелиновка, по накатанной телегами и утоптанной лаптями дороге, шёл Андрей Кулич во всём новом. И на целых три версты вокруг, — на слова Григория Гридова и музыку Ильи Жака, — звучал его звонкий голос:

 

Эх, путь-дорожка, закрытое окошко,

Не выйдет, не встретит девчоночка меня,

Горькое слово сказала черноброва:

«В сердце нет ответного огня».

 

Э-эх, Андрюша, нам ли быть в печали?

Не прячь гармонь, играй на все лады,

Так играй, чтобы горы заплясали,

Чтоб зашумели зелёные сады!

 

Пой, Андрюша, так, чтоб среди ночи

Ворвался ветер, кудри теребя.

Поиграй, чтобы ласковые очи

Не спросясь глядели на тебя.

 

Шумный и хлопотный день завершился. На западе, как и полагалось по закону земного вращения, зашло солнце. В красивой, розовой расцветке обозначился мирный закат, обещая на завтра хороший, тихий день. И вот, — слава благим явлениям природы! — наступил уютный, летний вечер. На дворцовом пруду наперебой и вразнобой заквакали лягушки. Вдалеке, за спиной уходящего в свою деревню Андрея зубчатой полоской чернел потрёпанный и таинственный Муромский лес... А где-то там, в тридевятых, неведомых звёздных далях, не на живот, а на смерть билась русская нечисть с инопланетной... Кто знает, может быть, бьётся и сейчас?

 

~ ~ ~