Вивили

Дуб прорастает под ее окном, пускает корни в самую глубь земли, и они тянутся, узловатые, все глубже и глубже. Дуб тянется ввысь – к самому небу, и тянет руки-ветви к золотистому солнцу. Он молод и полон сил, и листва его зелена, и его крона колышется под ветром, и кипы резных листьев бросают тень на землю, и она тоже колышется в такт движению вокруг.

Время течет неспешно, и в единственно реальном сейчас дуб растет, становится все выше и шире, и дает желуди, что зреют и падают в молодую траву.

И над ним горят яркие звезды, глядят на него – узнают. Они мерцают голубым, и желтым, и синим, и вспыхивает спутник, точкой движущийся по своей орбите. Далеко над дубом, там, где даже время течет под другому, рождаются и гаснут звезды, разбиваются в пыль метеориты и движутся льдистые хвостатые кометы. Они прочерчивают алеющие следы по небосклону, чиркают по безвременной черноте, точно серные спички, пролетают прочь. И вокруг бесконечно расширяется Вселенная, и целые миры умирают и рождаются вновь.

 

Эмили снятся странные сны: места, знакомые ей в реальности, расширяются, показывают закоулки и тайные тропы. Она ступает на них со смешанным чувством – иногда ей страшно, иногда – любопытно. Просыпаясь, она помнит их – и приходит в реальности, ищет тайны, открывшиеся ей во сне. Никогда не находит – ни потайных дверей, ни заросших тропинок, ни писем, что приходят во сне – почтовый ящик пуст; но чувство недосказанности не покидает ее – Эмили знает, что что-то упускает. Как будто бы забыла что-то важное, или не заметила, как некто следит за ней, но никогда не обозначает своего присутствия. Иногда Эмили кажется, что в ее голове сломался калейдоскоп и только и делает, что бешено крутится, посылая ей свои красочные, но совершенно отрывочные и оттого бестолковые образы. Все ей кажется до одури мозаичным, совершенно не складывающимся, и она не знает, что ей с этим делать. Ведь она всегда была туристическим агентом, ведь так? Вот она встает утром на работу, а вот уже идет в обеденный перерыв в кафе. Так ведь было очень давно. Вот только почему ей снятся такие сны? Почему реальность крутится так и эдак, никак не даваясь ей в руки?

 

Эмили приходит в это кафе впервые, усаживается за столик, чувствует усталость и жажду. Ей все время хочется пить, а вот сегодня, как назло, оставила воду на работе. Время течет медленно, и медленно деревья колышут ветвями за окном – плавно и тяжело, точно машут огромными крыльями. Вот-вот оттолкнутся от земли и взлетят, как большие толстые вороны, что деловито роются в мусорке под окном.

 

За стойкой парень варит кофе. Он делает это быстро, деловито, красиво – засмотреться можно, как он обращается с кофемашиной, своими баночками, бутылочками, бумажными стаканчиками. Он часто пьет – в кофейне и правда жарко, и он быстро прикладывается к прозрачной бутылке с водой. Эмили рассматривает его каштановые с рыжиной кудри, темные глаза и узкие, улыбчивые губы. Он ловкий и симпатичный – ей нравится, и ее взгляд отдыхает, когда глядит на быстрые движения его бледных рук.

Она все еще думает, какой бы кофе ей выбрать, когда парень сталкивается с ней взглядом и… роняет на пол бутылку с сиропом. Бутылка встречается с кафелем громко, больно бьет по ушам резкий удар, и стеклянные брызги вперемешку с шоколадным, липким сиропом летят на его белоснежный фартук, но лицо парня становится еще белее – вперив взгляд в Эмили, он замирает, точно статуя, только его руки и губы мелко дрожат.

- Вам плохо, вам плохо? – надрывается посетительница, и ее высокий голос ввинчивается в сознание Эмили. Она не может пошевелиться он непонятного, пугающего чувства – словно один из осколков ее калейдоскопа встает на место.

- Извините, я сейчас, - деревянным голосом, наконец, говорит бариста, быстро скрываясь в подсобке.

Эмили вскакивает и бежит прочь. Весь рабочий день она не может думать ни о чем, кроме как о парне из кофейни.

 

Дома, когда подступает ночь, Эмили долго ворочается в постели и никак не может заснуть. Ей муторно, и душно, и чудится белое как мел лицо юноши из кофейни, и его руки, трясущиеся крупной дрожью. В его лице, и линии его прямых, острых плеч, в осанке и движениях губ Эмили чудится что-то знакомое. Но что? Голова болит, точно и вправду осколок памяти пытается вернуться на место и режет все своими острыми краями.

Так и не уснув, Эмили плетется на кухню, в неверном свете ночника ищет, чего бы съесть. В холодильнике нет ничего интересного, а ей просто хочется морской капусты. Приходится напиться холодной воды, и вновь вить гнездо в кровати.

Только когда за окном начинает накрапывать дождь, Эмили, наконец, забывается беспокойным сном.

 

Медузы плавают на глубине, свет бледно-желтых фонарей русалочьего города пронизывает их прозрачные тела, преломляется причудливыми бликами. Эмили любит наблюдать за ними, когда над океаном совсем меркнет солнце, и уже ни единого луча не просачивается сверху.

Голубоватые рыбьи дети всплескивают плавниками, ленивой вереницей движутся меж водорослей, что тянутся и трепещут подобно волосам подруг - сестер.

На самой глубине, у дна, в норах и расщелинах прячутся слепые духи. Они похожи на рыб, и на мурен, и на глупых крабов, но это лишь искажение под поверхностью воды. Они выглядят совсем не так, и страшное проклятие грозит тому, кто увидит их истинный облик.

Когда утро окрашивает гладь океана розовым и золотым, Эмили поднимается ближе к его поверхности. Здесь тепло, течение щекочет кожу, мелкие рыбки с серебристыми боками ластятся к рукам. Они такие ласковые в своем рыбешечьем детстве! Вырастая, они становятся равнодушными, глядят мимо своими пустыми глазами и больше не подплывают.

 

Он узнает Эмили, лишь только раз увидев. Она не узнает его – ничегошеньки не помнит, глядит на него, как на чужого. Все, как они обещали – безглазые духи, прячущиеся в морских тенях.

Он скидывает с себя фартук, бросается по ее следам – успевает-таки заметить, как ее светлые волосы взблескивают на солнце: она бежит через дорогу, взлетает по ступеням - вот где она работает. Среди чуждых запахов асфальта, резины, мусора он чувствует ее духи – прохладно-соленые, свежие, как ветер над морем.

 

Эмили его не помнит, но все равно неотрывно глядит в глаза – прозрачно-синие, точно озеро в погожий день. Глаза на незнакомом лице смотрят до боли знакомо, и сердце Эмили ускоряется, бьется в груди гулко и тяжело.

- Вивили, - говорит молодой мужчина очень знакомым голосом. Звук прокатывается вокруг Эмили, плотным кольцом смыкается вокруг, и в ватном воздухе вокруг пахнет солью и морем. Эмили смаргивает – и наваждение пропадает.

Он встретил ее вечером – когда она закрыла дверь и спустилась по ступенькам, он уже ждал ее внизу – тот самый бариста. Наверное, ей следовало бы испугаться?

- Что? – хрипло спрашивает она, не решаясь повторить странное слово – оно несет что-то холодное, влажное, похожее на косы водорослей, льнущих под водой к ногам.

- Вивили, - повторяет он, и глядит на Эмили напряженно. Меж рыжеватых бровей сложилась морщинка, и на прямом бледном носу расцвели веснушки. Узкие губы, кажется, вновь повторяют эту околесицу, но Эмили опять не слышит звуков – в глазах незнакомца золотом вспыхивают догорающие звезды, тают и падают на темную землю. Эмили страшно – и горько, но только не хочется бежать, а хочется остаться здесь – с ним. Свет меркнет.

 

Эмили приходит в себя в странной комнатушке. Тусклый свет расползается по потолку желтым неряшливым слизнем, и в углах прячутся обрывки темноты вперемешку с клочьями пыльной паутины. Под головой Эмили чувствует подушку в чистой наволочке – от нее исходит густой запах кондиционера; вообще, кровать в этой комнате – оплот чистоты. Стоит поставить ноги на пол, и эта альпийская сказка с примесью стирального порошка теряет свою магическую силу.

Эмили знает, что это он ее сюда привел или, что более вероятно, принес, но девушка не боится – она почти физически ощущает, как в ней гудит память о далеком прошлом, как поднимается волной и бьется, пытаясь оформиться в образы и мысли. Этот парень – ниточка, что тянется в ее клубок, нужно только взяться за него.

Словно почувствовав, что Эмили очнулась, он выходит из одной из двух дверей – кажется, там ванная комната. Он несет в руках две кружки, щелкает кнопкой чайника, стоящего на столе. Тот оживает, начинает натужно гудеть, а парень осторожно присаживается на стул у кровати Эмили.

Оба они молчат, рассматривают друг друга. И если Эмили просто пялится, то в его глазах отчетливо отражается узнавание и глубокая, тщательно скрываемая тоска.

У него приятное лицо – оно нравится Эмили. Прямой, острый нос, и узкие губы, и рыжеватые кудри, порядком отросшие после последней стрижки. В голове опять тяжесть, и хочется смежить веки – так происходит всякий раз, когда она копается в своей памяти, пытаясь так отыскать это лицо. Она никак не может его припомнить, только чувствует – почти физически чувствует, что знает его. Эти глаза – и взгляд, и цвет, она точно видела раньше. И, может быть, она любила человека с похожими глазами?

- Как тебя зовут? – наконец, спрашивает она.

Он вздрагивает.

- Ты ведь не узнаешь меня? – спрашивает он в ответ. Это бестолковый вопрос – ведь он и так видит, что нет, не узнает.

- Нет, - осторожно, не желая обидеть, говорит Эмили, - но… мне все время кажется, что я забыла что-то важное. И... твои глаза мне кажутся знакомыми.

- Глаза, - улыбается он, опуская вдруг взгляд. – Это уже что-то.

Эмили ничего не понимает, но ей не страшно. А у него глаза блестят мокро, и он смаргивает, быстро утирая щеку, а в воздухе вновь густо пахнет морем и солью.

 

Эмили печально от его слез. Она не знает, как утешить его – что она может? Но она тихо встает и, ступая босыми ногами на прохладный пол, подходит близко – близко, кладет ладонь на его пышные, мягкие волосы и осторожно поглаживает. Он замирает – кажется, даже не дышит, когда она подходит еще ближе и обнимает его, утыкаясь носом в макушку.

Он обнимает Эмили в ответ и так они замирают. Волосы его пахнут очень знакомо, и теперь Эмили укладывается щекой ему на макушку, и поглаживает плечо, и вокруг плывут созвездия из белых звезд, и чудятся шаги, а темные воды накатывают на берег.

- Ты знал меня? – тихо спрашивает она.

- Да, - так же тихо отвечает он. – Я все еще знаю тебя.

- А я вот нет, - качает головой Эмили и ей даже становится смешно от такой нелепости. – Надо же! Ты поможешь мне?

- Да, - он улыбается. – Я помогу тебе.

 

В эту ночь они засыпают вместе. На раздеваясь, сворачиваются в обнимку на узкой кровати, и Эмили засыпает на его груди. Сердце его бьется гулко, и ей чудится, что они уже лежали вот так.

 

Под водой водоросли тянутся к самой поверхности. Они колышутся, как длинные волосы морского гиганта, уснувшего на дне. Они хватают, точно скользкие слабые пальцы, он оглаживают, точно хотят запомнить очертания ее гибкого, длинного тела, скользящего под водой. Эмили широко раскрывает глаза, и сначала видит перед собой зеленоватую муть. Но она расходится прочь, и в этом мокром, неясном сумраке девушка начинает различать движение – вдалеке такие же гибкие существа плавно, быстро двигаются и, кажется, танцуют? Играют? Их бледные лица улыбаются, а длинные волосы, как и те зеленые водоросли, поднимаются вверх. Эмили смотрит вниз – ее руки и груди такие же бледные, как и других, а ноги… нет, прекрасный гибкий хвост серебрено взблескивает своими чешуйками под потоками света, льющегося сверху, с поверхности воды. О, она чудо, как хороша! Почему она не замечала раньше?

И он здесь – совсем рядом, и их руки соприкасаются, и меж его пальцев – прозрачные перламутровые перепонки. Он подплывает ближе, притягивает к себе Эмили за плечи, и она видит, как на его скулах серебристо посверкивают мелкие чешуйки. Наверное, у нее такие же? Ей нравится, так нравится, словно она впервые их видит, но разве это возможно? Она жила так всю жизнь!

И он целует ее, как делал многие сотни раз до этого, и его губы мягкие, и теплые, даром что вокруг прохладная вода.

 

Эмили просыпается, словно ее выдернули из сна. Вдыхает рвано, глубоко, и сухой воздух больно царапает ее глотку и сушит губы. Ей кажется, что она задыхается.

- Тише, тише, - он вскидывается рядом, гладит ее плечи, лицо. Эмили видит его обеспокоенное лицо в желтоватом свете луны, льющемся из окна. Вот здесь, на скулах – были чешуйки. Мне нравились они, - думает она.

- Мне тоже, - вдруг отвечает он, и тогда девушка понимает, что сказала это вслух.

- Мне приснился сон, - шепчет она.

- Как мы жили в океане с нашими братьями и сестрами? – спрашивает он. Откуда он может знать?

- Да, - Эмили вдруг очень хочется спать – впервые ей становится по-настоящему спокойно. Может быть, она сошла с ума? Во всяком случае, сейчас калейдоскоп перестал так бешено крутиться.

И она больше не говорит ни слова, только устраивается у него на груди, закрывая глаза и проваливаясь обратно в сон, где в прохладной воде кружатся те чудесные создания, так похожие на нее.

 

Эмили просыпается утром первой, ей тепло в его объятиях и на удивление спокойно. Он спит, безмятежным выражением лица составляя серьезную конкуренцию Эмили, но Эмили думает уже не об этом: его футболка сбилась, обнажая кожу – на безволосом животе темнеют шрамы, точно от содранных чешуек. Девушка осторожно касается их пальцами – они зажили, но все равно еще шершавятся под пальцами.

- На плечах у меня такие же, - он сонно бормочет, разлепив один глаз.

- Что значит «Вивили»? – спрашивает вдруг девушка. Слово теперь звучит привычно, и очень… созвучно «Эмили». – Это мое имя?

Он кивает, притягивает ее к себе.

 

В их снах простирается бесконечный океан. Золотистые блики бьются и дробятся на осколках беспокойных волн, водоросли тянутся к поверхности… Русалочьи братья и сестры танцуют далеко внизу, в своих городах, меж кораллов и подводных скал. Их фонари колышутся в темной воде, и серебро чешуек отражает их свет. Утром они поднимутся к поверхности воды вместе со стайками пестрых рыб, и будут петь песни о своих друзьях, что уже не смогут спуститься в русалочий город. Пусть. Пусть их чешуйки осыпались с соленую воду, осели меж камней… Пусть. Они ступают по суше двумя ногами, вдыхают воздух, все также пахнущий морем – теперь их история продолжается.

 

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 3,00 из 5)
Загрузка...