Дневник путешественника

13 февраля, четверг

Сонм разноцветных домов живописно рассыпался по горе Каямрат. Снег лежал на склоне сахарной глазурью, гряда проглядывала песочным пирогом. Решил я прикупить себе ещё один рудник, – и вот я здесь, на крайнем севере, у Чёрных гор. Сижу в таверне за рабочей пинтой эля да пишу всё, что упомню, за последний месяц. Последняя тетрадь моя утопла в этом снегу. Возможно, мне удастся восстановить листы, но надежды на то мало, сейчас она похожа скорее на музейный экспонат. А потому, расскажу-ка я эту историю с начала.

*

Итак, третье января, суббота. Торрен-Аз-Ар погряз в столичном шике новогодних застолий. Всюду гремят музыка да танцы, горят костры да ломятся столы для бедных. Все верят в лучшее и осыпают друг друга снегом, все верят! что новый год в их маленьком худом домишке будет лучше уходящего – а мы, почтенные джентльмены, и дамы, стоим у окон своих роскошных салонов да молимся, чтоб никогда ни в чём подобном не участвовать.

«А между тем, господин Грюстенберг, антрацит ныне очень подорожал», с винным блеянием говорит мне Доброжелатель, и уже я понимаю, что наценки сделаны нарочно, чтоб кто-то сбыл с рук обузу. «Не думали ли вы прикупить себе ещё один рудник? Знаю, что у господа Торре есть замечательная шахта».

Ах, господин Торре. Господин Торре! Один из тех, кто не поднимал ничего тяжелее кия, кто живёт не по средствам лишь потому, что не знает цены деньгам, один из тех, кого я густо презираю, но к кому я подхожу с приторной улыбкой ибо худой мир лучше доброй ссоры. Вот как сейчас я подхожу и спрашиваю: «Слыхал, рудник вам нынче в тягость. Но отчего? Руда закончилась? Али управляющий уволился? Или, быть, может, забастовка?» «Ну что вы. Какая забастовка. Друг мой, вы прямее стрелы. Вот молодость!..» И долгие философствования на пустом месте. «И управляющий на месте, да и руды ещё вагоны», что из существенного, говорит он. «Возни с ней много, друг мой, возни с ней много... А я уже не юн,» – да и ты и юным из столицы носа не казал! «Так я поеду посмотреть?» «Конечно, съездим вместе».

О нет! Мы едем по отдельности. Я нахожу предлог и еду раньше и один. Я – человек, бесспорно, умный, а потому на ум свой никогда и не полагаюсь. Не полагаюсь на догадки, на карты, а тем более слова. Собрал дорожную суму, оплатил обычный дилижанс до городка на севере, а там достал худое старое пальто, побитый молью шарф, – да так и прошёл на своих двоих последние два километра в гору.

Эх, живописнейшее место! Мохнатые лапы елей, пухлый от снега мост вздымается аркой над заледеневшей речкой, в низине горное озеро сияет новенькой тарелкой – и всё белым бело, и тихо. Будь я художником, быть может, я бы прожил здесь целую жизнь. Но я изобретатель, а потому ищу не елей, а угля. Ну, или антрацита. Но вот и камешки домов проглянули меж белого пейзажа, и я направился в гостиницу. В шахтёрских городах нет ничего проще, чем узнать кирпич завода, чернолапого паука захода в шахту, нарядные двери магазинов – и многоэтажную гостиницу в центре города. Зашёл я внутрь, попал в полупустую трапезную, где звуки голосов терялись за дубовым эхом отодвигаемой посуды. Хозяйничающая женщина оставила дела, и, вытирая о фартук руки, приблизилась. Я, как и прежде, назвался инженером в поиске работы. «Не слышала, чтобы искали инженера». «Хороший работник всегда нужен». «Какую комнату приготовить?» «На чердаке было бы неплохо». «Ужин?» «Суп». «Плата вперёд». «Конечно». Идеальный метод! если действительно хочешь знать, как обстоят дела, а не ту сказку, что насочиняет хозяин в попытках набить цену.

Но так оставил я в свёртке и хороший костюм, и дорогую дублёнку, на ноги намотал портянки, надел изношенные ботинки с надставленной подошвой; облачился я в трижды заштопанный жилет, рубашку, всю чёрную от угольной пыли, – остались ещё с тех времён, как я был помощником машиниста на той дороге, которой теперь заправляю, – и, сославшись на нетерпеливость, спросил, к кому мне обратиться за работой (выясняя, кто больше всех работает, кто доступен в любой день и час). Так я и узнал дорогу к дому заместителя управляющего. Прекрасно!..

Да только началась метель. Я вышел в ночь, пошёл по лесенкам, что в горных городах заместо улиц — искать последний дом по улице. Но вихри снега затуманили мне взор, и я ошибся дверью.

Так я и попал в ту странную резиденцию. Зайдя внутрь, я не встретил ни служанки, ни управдома. Отряхнулся, расстегнул пальто, зашёл в гостиную. Портьеры были припущены, камин — жарко растоплен. Определённо, где-то есть хозяин, но где? Я даже не увидел, звериным чутьём почувствовал. Его ярость от нарушения дозволенных границ. Я обернулся.

Он сидел в кресле у самого камина. Белокожий как костяная отделка, в красном бархате как обвивка, неподвижный как само кресло – неудивительно, что я не заметил его сразу. Уж не знаю, специально он выбрал так гардероб, или по глупости своей, – но он наблюдал за мной. Я дрогнул, заметив его, и впервые пожалел, что так бедно одет. В столь нищенской одежде я был похож не на случайного гостя, а на взломщика.

«Доброго вечера, сударь», – заговорил он. «Вы, должно быть, ошиблись дверью». Его голос был холоднее льда, но он со мной заговорил, и это было хорошо. Он сидел против света, и я не видел его лица, но я видел его руки, – и лук, висящий над камином – крепкий, боевой, композитный лук, потёртый чуть менее, чем пальцы. Никакие мази не могли скрыть мозоли от тетивы, никакие кружева – его готовность к схватке в любой момент. Пистолет мой ко мне ближе, но кто знает? Может быть, он маг? Или припас отравленный кинжал? Схватка с таким соперником могла быть быстрой и кровавой, и неважно в чью пользу был бы исход – такое знакомство с городом меня не устроило бы. Как и его, очевидно. И он заговорил, и это было хорошо.

«Доброго вечера. Я не встретил ни горничной, ни управдома». Я пытаюсь взять не гардеробом, так манерами. «Должно быть потому, что я не принимаю гостей», – подчёркивает он каждое слово. «Тогда почему входная дверь открыта?» — не собираюсь извиняться я. (Позже я узнаю, что на двери стоял магический замок, самый простой, который я в силу технократии своей открыл, даже не заметив.) «Неважно. Я ищу управляющего местной шахтой...» «Это определённо не я». «Очевидно, не вы. Простите за беспокойство», – сказал я, наконец разглядев острые края ушей. Впрочем, уже по изяществу его манер это можно было предположить – чистокровный эльф, может, даже из высоких. «Дважды... простите за вторжение, честь имею». Хотя виноват в этом неудобстве был, безусловно, сам эльф, я вышел, почти спеша, в метель. И провалился в сугроб. Так и погибла моя тетрадь, мой прошлый дневник, ведь я всегда её ношу с собой.

И чёрт бы с ней. Что забыл высокий эльф в шахтёрском городишке?

14 февраля, пятница

Сегодня у местных какой-то праздник. Любви, цветов, и прочей ерунды. Снег завалил дома по самые окна, но местным всё равно. Кажется, они даже уверены, что и метель прекратилась только ради торжества.

15 февраля, суббота

Вчера был одним из трёх, кто мало пил с вечера. Как же неудачно день я выбрал, чтобы приехать! Обычно я подгадываю приезд, чтобы была середина рабочей недели, но теперь я увижу всё, кроме работы!

16 февраля, воскресенье

А впрочем, хорошо, что я увижу ещё одно лицо Пхаррел-О'холли. И танцовщицы тут знают своё дело, помню, видел одну горянку в Торрен-Аз-Аре, но тогда я даже не понял, к чему всё это было. Теперь же понял... что всё же не на мой вкус.

Снова видел этого безумного эльфа. Пил и танцевал больше всех.

Я спросил у хозяина таверны, долго ли будет продолжаться сия вакханалия, и тот ответил, что ещё неделю. И что мне самое время всё же пойти к местному управляющему, если я до сих пор так трезв, что думаю лишь о поиске работы.

17 февраля, понедельник

А всё же красивый был праздник. Хрупкая озимь откопана и культивирована, пучки засушенных летних цветов развешены по комнатам. Танцовщицы в ярких прозрачных одеждах изгибаются у подножия храма Цветов, а с наступлением ночи плывут по улицам с подносами зажжённых свечей на головах. Пропуская их, люди сбиваются в живописные группы, а огры так пристыжены этими красотами, что кажутся благочестивей всех.

И реки эля! Куда же без него.

А вот заместитель управляющего – человек семейный, трезвенник, показал пустующую шахту, оснащение, объём работ, и вообще показался мне толковым малым. Когда куплю сие предприятие, поставлю управляющим.

21 февраля, пятница

Меж трёх рабочих лишь я говорю как работяга. В шахтёрском городишке все зачем-то изображают из себя столичных франтов, местный инженер так даже в манишке на работу ходит. В манишке, в шахту! Великий Дьюрин, но зачем?..

23 февраля, воскресенье

Вчера был чудный вечер. Я вновь пошёл на озеро; снег хрустел под ногами, звёзды показались в небе. На возвышении местные давно подметили самый ладный вид и поставили скамейку, куда я и присел, наслаждаясь этой красотой. И тишиной. Тишина укрыла мир ватным одеялом, и любое дуновение ветерка, любая капля с ледяной серёжки на ветвях была слышна в величественной чаще. Какая благодать. «Наша прошлая встреча была сущей драмой», – вдруг раздалось у меня над ухом. Этот мелодичный голос вновь заставил меня вздрогнуть. «О, это вы? Уже протрезвели?» «Эльфы не пьянеют», самонадеянно заметил тот. Тонкий силуэт возвышался над сугробами; как и положено эльфу, он не проваливался в снег. «Добрый вечер, сударь. Надеюсь, вас не сильно замело в той метели? Я вас выходил искать». «Неужели?! В таком случае, надеюсь, вас не сдуло». Он расхохотался, так изыскано, как, должно быть, умеют только эльфы — проявить всю полную гамму чувств и при том не нарушить этикета. У эльфов будто есть иммунитет к вульгарности. «А теперь», выдохнул он, «когда мы обменялись любезностями, должен заметить, ваше благосостояние заметно улучшилось с прошлой недели». Он взглядом показал на мою дублёнку, ведь гулять в ночь я выхожу в хорошем (и тёплом). «Как человек разумный, я всегда изучаю цель как минимум с двух углов обзора». «...Мда. Как человек! вы определённо не могли прийти с прозрачными намерениями». «Острить изволите? А вам как эльфу, должно быть, обязательно сливаться с поверхностью даже в собственном доме». Опускаю я глаза и на его полушубок. «Да и ваши намерения жить здесь очевидно не прозрачны». Эльф опустил глаза, да так и исчез во мраке.

28 февраля, пятница

Тяжёлая выдалась неделя, но то и хорошо. Слюда и соли в южном тоннеле и толковый (в перспективе) управляющий совершенно меня убедили. Определённо, сие вложение оправдано, и пора завершить это светопредставление выходом хозяина цирка. Сегодня пришла депеша о том, что прибывает хозяин шахты господин Торре, а также великий и ужасный Валлор Грюстенберг (шахтёрам я показал, как и раньше, удостоверение помощника машиниста на имя Верада Миджеранда), и любопытно было наблюдать, как даже пятничное застолье оборвалось на полуслове. Все начали вешать всюду кирки и ветки клёна (почему?) и подметать тоннели шахты (зачем??) и (как???) все разом протрезвели..? Но больше прочих обожаю тот момент, когда все собираются, и смотрят вдаль. ...И ожидают..! И выходит хозяин из экипажа, и видит меня, и здоровается со мной, безвестным инженером, вперёд мэра города и управляющего шахтой. «Ах, господин Грюстенберг, так вы уже здесь? Уже освоились? Друзья, разрешите вам представить. Верад Валлор Верринас Миджеранд-Грюстенберг. Инженер, технолог, технократ, а ныне совладелец Торрен-Аз-Ар-Локо-Мотивикус».

4 марта, четверг

Многие думают, что владельцем быть не в пример приятней, чем рабочим. Ха! Только если ты бездельник. Если ты употребляешь власть только чтобы свалить работу на других, – так-то дел больше, чем у любого из рабочих. Отлично я сработался в Ольм Сулом, вот человек любит своё дело! Почти как я. Не было времени даже на умывание, не говоря уже про еду и дневник, но завтра можно будет сделать перерыв. Надо будет обсудить покупку с нынешним владельцем. ...Ну как обсудить. Отпраздновать. Ведь всё уже решено. Мой юрист уже здесь, и наготове. Теперь лишь суд да дело.

Но чу! Торре заломил стандартное условие: сохранить насиженные места за паразитами. Разбежались! Управляющим буде Ольм Сул, его замом – Сашии Баракят. Паразита я предложил взять на связи с общественностью. Пусть будет лицом местной знати в Торрен-Аз-Аре, — и тут не навредит, и там будет у меня под каблуком.

И почему уверены, что в столице лучше? Ха! Лучше там, где у тебя есть деньги. Когда их нет – плохо везде.

6 марта, суббота (утро)

Уже не раз упоминал эльфа, с которым повстречался в первый же вечер, однако вчера нас наконец представили. Д'рен Л'елор, Отал Инхаера и что там дальше было, эти эльфийские имена могут позволить себе только бессмертные.

Итак, встретились мы давеча у г-на Санье, ныне уже бывшего управляющего, на банкете по поводу продажи шахты. Если, конечно, можно назвать банкетом застолье в этой кичливой и обшаршанной гостиной, где салфетку подними — и полезут тараканы. Мы! – так странно было объединить меня с этим эльфом, – в своих батистовых сорочках с кружевами там были словно две орхидеи в рыбной лавке, о чём Дорен и не замедлил сообщить. Я согласился. Снова Дорен устремил в меня свой пронзительный взгляд. «Шутки в сторону», улыбался он как бы в сторону. «Как человек разумный, вы не могли не подсчитать расходы на транспортировку этого вашего чугуна». «Антрацита». «Неважно. Значит, есть у вас есть и другой интерес к этой дыре». «Как и у вас», эмоциональным восклицанием о «дыре» он выдал себя окончательно. Лакированные туфли, полушубок, да хоть бы обстановка в его гостиной, – всё прямо-таки кричало о благосостоянии. А кольца! «Красивые перстни», – как бы к слову отметил я. Одно из них украшал огромный грандидьерит, – плоский, многогранный, этот бирюзовый камень был похож на круглое озеро в белом венце из платины и бриллиантов. А другое кольцо изображало щегла на ветке. Телом птицы служил огромный красный алмаз, нарядные крылья и листья дерева были из золота, и ветви, дужка кольца – из платины со вкраплениями бриллиантов. «Фамильные реликвии», – оборвал мои мысли Дорен. «Не на продажу». «Зачем мне транспортировать чугун», перевёл я тему, «Я здесь поставлю ещё один сталелитейный завод! И проложу сюда железную дорогу, тут будет и вагоны делать, и начало рейса производить. А учитывая богатую культуру, – эля, танца, архитектуры..! Горячие источники, – тут можно будет и курорт открыть», – с интересом смотрел я за тем, как на белом лице расцветала зелёная тоска. «Это совершенно невозможно», сказал Дорен. «То есть и тогда вам придётся остаться в этом захудалом городишке». Дорен буравил меня взглядом.

Обычно эльфы далеки не только от механики, но и от логики в принципе. Все такие из себя восторженные любители природы. Но Дорен не таков. На первый взгляд он вылощенный, молодой и легкомысленный, полушут-полудитя, – а на деле это старый лис. Опытный, расчётливый, неприхотливый! охотник и следопыт, а ещё – изворотливый и хитрый интриган. Я не могу сказать, что он действительно умён, хотя безусловно начитан, но не удивлюсь, если он пережил не один королевский двор. Он столь умело скрывает свои истинные мотивы и чувства, что даже сымитировал вспышку гнева во время нашего знакомства! Да, да, вспоминая нюансы той встречи (зачем я и веду этот треклятый дневник), теперь я понимаю, что он лишь сделал вид, что разозлился. На самом деле он ждал меня! Ждал случайных гостей. Он специально оставил такой замок, что возможно вскрыть, сел так, чтобы не было видно его лицо, но было видно его руки...

«А что для вас щегол, на вашем перстне? С озером-то уж всё понятно». Он молчал. «Два клана... отца и матери..?» «Возможно». «Да, возможно, только вы и можете мне помочь... в одном деликатном деле…»

И правда. Были наёмники, преследовавшие меня уже с год, и было письмо на синдарин, высоком эльфийском наречии. Это не в натуре эльфов, ведь жизнь они ценят превыше всего, но тем не менее кто-то из Высокородных отчаянно хочет моей смерти. Но за что, и как это остановить? Я могу узнать только у Великой Матери эльфов. Одно её слово – и я буду свободен от преследований. Проблема в том, что никто, кроме высоких эльфов, не знает, где она находится.

И мы молчали. Дорен смотрел на меня, а я – на него. Была интересная информация, что в Пхаррел О'Холли есть то ли ключ, то ли указатель к Дому Домов, как эльфы называли своё святилище. Но станет ли Дорен мне помогать его найти?

Молчим, молчим. Минуту, две. Наконец он говорит: «Что, так и будем слушать время?» «Я сказал, что вы можете мне помочь. Я не сказал, что буду спрашивать». И Дорен снова расхохотался, на сей раз по-настоящему: на его лице появилось характерная для искренности усталость и теплота. «Ты мне нравишься, человек. Рассказывай.»

И, какое совпадение! Дорен и есть тот самый ключ к Дому Домов. Озеро в белом обрамлении – это озеро в снегах Пхаррел О'Холли, а щегол на ветке – эльфийский клан в ветвях Древа Жизни.

***

15 апреля, среда

Время здесь проходит незаметно. Последняя запись в прошлом дневнике была за 6 марта, а теперь уже 15е апреля. При том, что я ничем особенно не занимаюсь, – иной раз мне кажется, что прошла целая вечность, а иногда кажется, что я здесь лишь первый день. И я забываю и про дневник, и про дела, и даже про механизмы. Вот как странно бежит время в стране эльфов.

Так странно!.. Теперь я знаю, почему юные эльфы, которых мы зовём эльфами долины, так далеки от логики: логика бессильна, когда ты смотришь в вечность.

А ещё я, кажется, влюбился.

29 апреля, среда

Сегодня «мои» эльфы ушли охотиться, (они охотятся по некой очереди) и я наконец один. Могу, не отвлекаясь, сделать подробную запись того, как же всё-таки оказался человек в кроне Древа Жизни, и что произошло у его корней. И на Тропе Звёзд.

Итак, ночь с пятого на шестое марта, я изливаю Дорену душу, с утра пишу дневник, а в полдень уж он ко мне приходит с торбой и единственным вопросом: «Ты ещё не собрался, человек?!»

Я ощутил себя опоздуном позорным – так у нас называли тех, кто задерживает отправление поезда. «Ты хочешь идти сейчас?» «Естественно!» И Дорен и впрямь готов идти. Его и не узнать без сюртука и батистовой рубашки. Он превратился в обычного лесного эльфа, охотника и странника, коих сотни на просёлочных дорогах. Ещё и очень юного – таким он кажется из-за малого (для эльфа) роста. Оказывается, дорога, которой мы пойдём, называют Тропа Звёзд, – потому что идти надо по звёздам, а звёзды, как ни странно, видны только ясной ночью. «Метель стихла, но это на пару дней», говорит он. «Завтра она снова начнётся. Уже сейчас я не уверен, не пойду ли наугад в конце тропы. Так что либо мы отправляемся сейчас, либо жди до лета!»

С трудом уговорил я подождать хоть пару часов. Подписываю ряд бумаг, о назначении управляющего, замуправляющего, развязываю Ольм Сулу руки в управлении и шахтой, и строительством новой станции (вот и посмотрим, не развратит ли его такая власть). Отправляю письмо в столицу, о том, что сделка заключена, (в Пхаррен О'Холли нет даже телеграфа!) – и указания о том, чтобы инженеры, архитекторы и прочие готовили проекты и телеграфной линии, и железнодорожной магистрали, и нового входа в слюдяную шахту, — а сразу после получаю в руки флакон эссенции, похожую на масляные духи: оказалось, есть у эльфов такая хитрость, особый аромат, из-за которого их не трогает ни один зверь. Его Дорен велел мне нанести на кожу. И впрямь, зачем тратить время (и патроны) ещё и на зверей, что густо населяют Тропу...

Так, ближе к ночи, мы пустились в путь.

*

Дорен идёт быстро. Я думал, я хожу быстро, но Дорен в несколько раз опережает любого человека. Он так спешил, что за день мы преодолевали, быть может, сотню километров. Готов поспорить, без меня этот легконогий и весь путь до Древа одолел бы за пару дней. Горные звери, которые жили на Тропе под каждым камнем и кустом, и впрямь даже не рычали при нашем появлении, облака плыли под нашими ногами, а над головой драгоценным ковром развернулось звёздное небо. На миг я почувствовал себя бессмертным эльфом, я плыл, точно во сне..! Должно быть, перепад атмосферного давления сказался.

Ну и девятого марта, на рассвете, я увидел Древо.

Помню как сейчас: холодное утро, белые утренние лучи освещают землю. Влажный ветер дует в лицо, облака расступились. Дорен оформляет нашу стоянку, а я стою, не в силах оторвать взгляд, от этого гигантского баобаба, чью крону могли загородить от нас, северян, лишь Чёрные горы. По легенде, корнями Древо Жизни уходит к самому центру земли и хранит в себе души всех умерших и ещё не родившихся, – по факту, его корни занимают целую долину, Запретный Луг. Вокруг ствола, должно быть, метров 50-60 диаметром, идёт винтовая лестница наверх, Аллея Молодых. А эльфы, населяющие Крону Древа Жизни, клан Вечности, всё по той же легенде, помнят самое начало времён.

Да, очевидно, потому и высокие, потому что ростом-то они как раз меньше всех остальных. «Высокие». Перевод с эльфийского на человеческий, – это вполне могли быть и высокородные, и живущие высоко.

Кстати, Дом Домов он тоже не случайно – вокруг ствола идут беседки, дома всех эльфов, что живут на свете. Оказалось, они могут жить и родиться где угодно, но, если они потеряют кров, всегда могут вернуться к праотцам. И это будет не смерть, это будет их собственный дом на Древе Жизни.

...И почему мне стало так грустно и тоскливо?

Но вот уже и тридцатое марта, две недели спустя. Тропа Звёзд осталась далеко позади, мы преодолели Шепчущий лес, населённый Живыми Огнями, мягко подражающими человеческому голосу, Промозглые Поля, полностью отвечающие названию, Лазурную Долину, полную целебных растений, Цветущую Рощу, где одновременно цветут и плодоносят растения со всего мира разом. Дорен оказался хорошим провожатым. Он безошибочно не только шёл сам, но и вёл меня. И ещё рассказывал мне истории обо всём, что мы видим. Спустя пять дней я ему доверял настолько, что дал нести эту тетрадь. Он завернул их в листья Древа Жизни и сказал, что отныне бумага в безопасности.

*

Но вот уже тридцатое марта, и мы подходим наконец к Запретному Лугу. Мы уже ступили на его оголённую рыхлую землю, когда началась буря. Небо почернело, резкими порывами налетал ветер. Я кричал, что надо срочно найти укрытие, – но Дорен упорно бежал вперёд, крича, что лучшее укрытие — у ствола. Рисковое решение! Но он прав, – этот гигант непоколебим. И мы несёмся вперёд. Дорен вообще парень рисковый, – и я стараюсь поспевать за ним, но я всего лишь человек, а корни Древа – та ещё колея. Я спотыкаюсь и падаю в жидкую грязь, в которую превратился Запретный Луг под начавшимся проливным дождём. Волосы прилипают к моему лицу, ботинок безвозвратно увязает. Дорен подаёт мне руку, я инстинктивно хватаю подставленную ладонь – и раздаётся резкий хлопок. Нас отбрасывает друг от друга, я разбиваю спину о корень, эльф и вовсе улетает прочь. А всё потому, что я – стопроцентный технократ, а он — стопроцентный маг. Вот потому мы и ограничились кивками при знакомстве.

Ситуация патовая, на горизонте уже виден смерч. «Иди наверх! Я спрячусь под корнем!» – кричу я. «Тебя зальёт водой!» «Ничего, выплыву», мрачно говорю я, когда вдруг какая-то мысль озаряет его лицо, и эльф создаёт огромный магический купол вокруг нас – больше, чем «видит» моя технократическая одарённость. Благодаря куполу, дальше я иду в полной тишине и покое, хотя снаружи уже бушует гроза. Ноги мои по-прежнему нещадно скользят по влажным корням, и тогда он поднимает под моим ногами временные мосты, которые даже лучше, чем дорога. Я смотрю на Дорена, тот вопросительно смотрит на меня. От напряжения на его лбу показались вены, он из последних сил держит щит... Никогда не забуду этот день. Я злопамятен, я помню всё зло, что причиняли мне, с самого раннего детства – но и хорошее я тоже умею помнить.

13 мая, среда

...Долго мы шли. Ой долго. Помню, в отрочестве мой учитель заставлял меня проходить километры вверх и вниз по лестницам, и тогда это казалось испытанием. Глупец! Как же тогда всё было просто. Когда мы шли по винтовой лестнице вокруг Древа, ступени казались бесконечными. Мы шли больше суток, а буря всё не стихала и порой, казалось, лишь усиливалась. Иной раз попадались шаткие планки, и я опасался смотреть вниз даже больше, чем упасть. В какой-то момент мы подошли к провалу – ступени, обрушенные бурей, разорвали лестницу надвое. Дорен оптимистично заявил: «Ничего-ничего!» – и исчез. Телепортировался. Оказалось, он и так умеет.

Оказалось, ему и не надо было идти до Древа пешком.

…Какие только мысли не крутились в моей голове. Что он наёмный убийца, и что меня сейчас расстреляют сотни невидимых луков, и что с ним что-то случилось, и что мне некого даже позвать на помощь, ведь ближайшие километры беседок были пусты, и размышления, что будет болезненнее – сброситься вниз или умереть от жажды и голода, ведь вода и провиант к этому времени закончились... Но вдруг раздаётся скрип и я вижу спускающуюся кабинку. Она похожа на беседку, такую же, как и все, -- клетку, свитую из сухих ветвей. Я захожу в неё, а в теле один лишь страх. Всё ли я правильно понял? Что со мной будет?

Я начинаю подниматься вверх. Должно быть, десять километров вверх по вертикали я еду, точно в лифте. Меня раскачивает, иной раз я держусь за стенки кабинки, боясь вылететь наружу, но это скорее я паникёр. Мимо плавно проплывает противовес – размером с корзину брус необработанного металла, – и теперь я точно знаю, что это и правда лифт. Простейший механизм! Потому не спорящий с магией, пронизывающей это место.

В какой-то момент меня окутывает пелена облаков и сковывает мороз. Я спешу распаковать свою дублёнку, заворачиваюсь в неё. Становится абсолютно тихо. Или это уши закладывает? Я не могу понять, поднимаюсь ли я до сих пор или завис на месте, передо мной нет никаких ориентиров. Но вот о стенки беседки прошуршали первые ветви, а вот уже и звуки голосов... Я не верю своему счастью, когда ватная пелена облаков наконец остаётся под ногами, а я вижу город на ветвях. Местные эльфы с любопытством смотрят на меня, а я – на них, а вот уже я заметил и Дорена, легкомысленно болтающего с огневолосой красоткой.

И точно мир плывёт перед моими глазами. Я сотни раз читал, и слышал это выражение: «потерять голову от любви». И оно казалось мне сущей глупостью. Но в тот момент всё поплыло перед глазами, я видел только этот профиль, только эти кудри, что горели огнём в золотых лучах заката. Её руки лежали на импровизированной лебёдке, профиль был склонён в усмешке, на яблочках её щёк играли солнечные зайчики. Тонкое ожерелье с лунными камнями сверкало в скромном вырезе платья, тяжёлые парчовые рукава ниспадали до земли.

«О, наконец, вы здесь! Знакомьтесь, господин Грюстенберг», – говорил Дорен, почти захлёбываясь от восторга. «Знакомьтесь, знакомьтесь, вот моя жена».

23 мая, суббота

Если ты не развиваешь свои способности, то ты теряешь их.

Технократическая и магическая одарённости обратимы.

Уже только ради этого знания стоило прийти сюда.

Давеча был у эльфийки... Великий Дьюрин, никогда не выговорю это имя. В общем, Шэр её назвали, специально для моих убогих человеческих ушей.

Моих, убогий, ушей. Положительно, пребывание здесь меня изменило. Я, Валлор, я, единственный в мире человек, которого дварфы принимают как своего; я, тот, кто когда-то был чернорабочим, а теперь богат настолько, что коллекционирует драгоценности, я! владелец трёх шахт и изобретатель стокера, – я всегда был достаточно высокого мнения о себе.

Мне казалось, что я видел уже всё. Что я умён, силён, и могу свысока смотреть на целый мир.

До недавнего времени. Когда я поднялся в ветви Древа Жизни, я вновь почувствовал себя малым ребёнком. Я понял, что не знаю и не понимаю о жизни ничего. Я как школяр перед гувернёрами, как студент перед профессорами. Когда я смотрю в их глаза, я понимаю, почему они называют себя кланом Вечности, ведь на меня смотрит тысячелетняя мудрость, – и я точно снова и снова решаю задачу перед теми, кто просто знает правильный ответ. Да чёрт возьми! Дварфы — тоже народ-долгожитель. Тоже народ самовлюблённый, – но их амбиции всё же разбиваются о скалы непонимания, уносятся в водовороты поиска. А эти остроухие черти просто снисходительно кивают!..

Они просто знают ответы! Но как добрые учителя, не мешают нам (как и молодняку своему безмозглому) искать и находить ответы самим. Жаль только, что мы, люди, так мало живём, что не успеваем обрести даже мало-мальскую мудрость.

О, Дьюрин! Нет, я не могу уйти, пока не заберу это знание. Я, Валлор, который владеет многими богатствами, жаден лишь до одного — до знаний.

...Так вот, давеча был я в гостях у Шэр. Один из самых оригинальных умов, что я знаю. Имели мы разговор, будто бы если я оставлю технические мануалы, реагенты и механику, а эльф, скажем, Дорен, оставит свои фолианты, магию и медитации, однажды мы сможем пожать друг другу руки.

Также мы говорили про любовь земную и небесную. У эльфов есть древнее предание, что тело жаждет любви земной, а душа – небесной. Поговорили бы мы год назад, я поднял бы её на смех, теперь же я готов с ней согласиться. Ибо Амалинн, бесспорно, с неба. Вернее, с Кроны.

28 июня

Амалинн...«Амалинн» на синдарин значит «пламя заката». Или «путеводная звезда»? Дорен столько трындел про свою красавицу-жену во время перехода, что я перестал обращать на это внимания, а зря! Вижу как сейчас эту грациозную серну, переступающую по ветвям. Передние пряди подняты к вискам, сзади кудри ниспадают до самых пят. Белоснежное платье развевается на ветру, на лифе цветут вышитые бледными лентами розы. Раннее утро, безоблачное и тёплое, солнечные лучи проникают сквозь шуршащие кроны Дерева Жизни, лёгкий ветерок доносит ароматы цветущих в других домах тюльпанов. А вот она спрыгивает на помост и спрашивает меня: «А вы в самом деле водили поезда?» И её глаза горят огнём, как и её волосы. «Я маг, и сложные механизмы мне недоступны, но я изучала математику! Интегрирование, и бесконечные ряды, о, я всегда мечтала прокатиться на поезде! Расскажите мне, что такое тендер? А зачем там зубчатая рейка?» Великий Дьюрин! Ты бы поменял мнение обо всём эльфийском народе, если бы её увидел. И я рассказываю, рассказываю и рассказываю, о химии, о механике, о математике. Она улыбается, и теперь уже я – причина солнечных зайчиков на её щёчках, и она в уме перемножает трёхзначные числа, и берёт дифференциал второго порядка, и пишет уравнения гидролиза – о, Дьюрин, ну почему же! Почему я не живу тысячу лет, почему я не родился до того, как этот безмозглый Дорен взял её в жёны!?

4 августа

А ведь когда-то и я был обычным мальчишкой. Самым обычным пацаном, дворовым, из бедняцкого квартала, что вечно бегали бегали на железнодорожный мост, мечтая! что однажды и мы выжмём этот пронзительный гудок и поведём на север, юг, восток и запад поезда, – уже тогда зная, что водят поезда лишь только дварфы, а их помощники закончили университеты, на которые у нас никогда не хватит денег. Ведь – да, я потомок богатого рода, но моя семья разорилась ещё до моего рождения. Но о чём ещё было мечтать мальчишке в бедном квартале?

Быть лишь помощником, кстати, вовсе не обидно. Конечно, никто не кланяется при виде твоей фуражки, – зато владельцы этих фуражек, дварфы-машинисты, за хороших людей-помощников иной раз дрались, точно мальчишки. Помощник ведь не кочегар, что докинул угля в топку, смазал буксы (я и этим занимался на заре своей карьеры), проверил масло, воду — и всё, и даже орк и огр с этим справятся. Нет, держать пар должного давления – это искусство. Искусство не проще этих ваших вышивок, и танцев, искусство сродни хорошей кухне. Кидать уголь нужно специальной лопатой, с коротким черенком, враструску, то есть чтобы чёрный слой ложился ровно на колосниках, а по краям и углам надо кидать побольше, с добавкой. Кидать нужно вовремя, без лени: несколько недоброшенных лопат – и поезд встанет по нехватке пару. А когда паровоз идёт в режиме тяги, то есть с открытым регулятором, то кидать надо ещё и вприхлопку, то есть на секунду открывая дверцу топки, подбрасывая горсть угля, и тут же захлопывая. И потом меня будут спрашивать, откуда твёрдая рука в стрельбе из пистолета, а с чего такой талант в смешивании реагентов? Опытный помощник знает свою руку, чувствует уголь. Умеет сделать правильный бросок хоть среди бела дня, хоть среди чёрной ночи. И кстати об угле – если пар – кровь паровоза, то уголь – его еда. А ест такая махина немало. Если ты умел экономить уголь, то получал побольше любого машиниста. Да – работа машиниста ценится по умолчанию выше, но у меня, за экономию угля, была надбавка, так по итогам получал я иногда втрое больше моего мастера. Пока все затевали романы с работницами топливных складов, чтобы те подкинули им почище уголь или подделали документы, я получал звание «Мастер Экономный» за то, как ловко использовал полученное. Ах, зависть, зависть... Троих машинистов я сменил, со всеми помощниками перессорился. Попал в конечном счёте я к мастеру Луггарду Блэкстоуну Четвёртому, который и спас мне жизнь в том чёртовом рейсе…

25 августа

Сегодня рухнул мир.

«О, я всегда мечтала прокатиться на поезде!» говорит мне эта серна. «Но, к счастью, я настолько сильный маг, что он развалится как только я взгляну на него». «К несчастью», поправляю её я. Ведь это же логично. «Ошибки нет», отвечает Амалинн. «Я счастлива своей судьбой».

Она счастлива своей судьбой. Она счастлива своей судьбой! Мы идём по ветвям деревьев, и невесомая эльфийка идёт по тонким ветвям ровнее, чем я — по плотному помосту.

У меня кровь стынет в жилах, от страха за неё, но я не подаю вида. «Но разве ты не хочешь ощутить земную жизнь?» «Нет, не хочу». «Разве тебе не скучно сидеть в ветвях дерева, пусть даже Жизни! Не видеть никого, кроме сотни одних и тех же лиц?» «А зачем мне больше, Валлор?..» Черты её лица заостряются, я вижу синюю прожилку на лилейной шейке, и подаю ей руку, – но она не отвечает. Может, задумавшись, а может, специально? Она поворачивается, отбрасывая свои длинные шёлковые одежды, и точно потоки воды, они струятся по ветру!.. У нас и нет таких шелков. Она в этом своём голубом платье точно одета в воды фонтана, а я точно застал её в купальне... «Что?» - отвлекаюсь я. И нарываюсь на снисходительный и горький взгляд. «Да. Знаю. Мне идёт. Как же рада я быть эльфом и не знать человеческой похоти».

«Ну ты... заземлила мои чувства». А что? Заземлила. Всё напряжение в землю приложилось. «Вас послушать», перевожу я тему, «так вы скорее брат и сестра, чем муж с женой.» «Может и будем. В следующей жизни, братом и сестрой. Мы уже думали об этом. Мы — пара». Произносит какое-то эльфийское слово. «Это не совсем муж с женой. Это спутники жизни, которые идут рука об руку, не скрываясь, но и не сливаясь. Жаль, но у людей даже понятия такого нет. Вы не умеете выражать чувства иначе, чем через похоть. О да! Я не знала страсти, я не делила ложе даже с Дореном, – но я жила среди людей. Я достаточно хорошо знаю вашу породу. У вас есть десятки слов про то, как можно убить. …Умертвить, уничтожить, зарезать, заколоть, забить до смерти... растерзать... убрать, укокошить, угробить, ухлопать, прищучить! Замочить, сразить, пристрелить, прикончить, утопить, расправиться, разделаться, замучить... Загубить. Прибить, зашибить. Засечь, загнать, заколоть. Доконать, извести. Загрызть, запороть. Сокрушить, поломать! Все эмоции, всё действие, над убитым, и над его палачом, всё в одном слове. А ещё жаргон есть! Чикать, порезать, настрогать. Кокнуть».

«Ты где такого жаргона набралась?»

«Сколько слов..!» не даёт она перевести тему, «о том, как отнять жизнь — и всего одно..! чтобы любить. Вы любите как! мужа, как! брата, как сестру, как ребёнка, как бабушку. Вы любите родную землю, сладкий чай». «Ещё есть «нравиться» и «обожать», – перебил я её. «О, хорошо! Пусть три слова! Против сотни. Ты спрашиваешь, не хочу ли я в ваш мир, нет, Валлор – не хочу..! Я пережила, отчаяние и ненависть, был время, я убивала, я ненавидела, мои руки были в крови по локоть и тогда! мне было в вашем мире самое место. А сейчас – нет. Ваш мир — это мир ненависти, отчаяния и боли. Ваш мир – это юдоль скорбей. Вы ненавидите, вы боитесь и вы уничтожаете всё, к чему вы прикасаетесь. ...Это же так печально, Валлор!»

Ветер донёс до меня аромат её волос, тёплый, точно солнечный свет.

28 августа

А сегодня решилась ещё одна загадка.

«Ты, Верад Валлор Веринас Миджеранд-Грюстенберг,» – начинает Амалинн свою речь, и я тут же трезвею, ведь я никогда ей не говорил своего полного имени. «Ты, сын человека, оставившего тебя без ног», – и мои брови опускаются, ведь мои ноги и правда из металла. «Ты, человек, что каждому первому рассказываешь, как горько и как необходимо жить...» «Но тебе я об этом не рассказывал».

Амалинн вздыхает. Вздыхает и смотрит на меня, и в её глазах — целая вселенная мерцает и искрится. «На этом витке – нет», – говорит она, и музыка её голоса даёт мне принять всё. – «Но мы во временной петле, мой милый Валлор. Мы во временной петле, и я – одна из тех, кто сохраняет память». Она замолкла, и её дыхание поднимало её грудь сладкими аккордами. Так это правда! Я уже и сам заметил, что иной раз всё идёт ну слишком гладко.

«А началась петля с крушения поезда под Искандерией?» «Чуть раньше. О, видишь, даже ты уже начал замечать». «Ты – в смысле немагическое создание?» Она кивнула. «Значит, все ваши, с Древа Жизни, помнят начало петли?» «Да, мы пробуждаемся, как ото сна, и я снова и снова ухожу и возвращаюсь», она снова вздыхает. «Ухожу, чтобы найти Дорена. Другие не уходят со мной, потому что глупость получается, их убивают и только, а я – сильный маг», она снова и снова вздыхает. «И недоверчивый. Поживший в мире внизу. Те, кто шли за тобой, они же идут и за Дореном, и ещё одним, полуорком на этом витке. «Убрать» вас им надо, «чтобы никто не докопался правды». Ах, Валлор!» оживляется она. Она говорит не сразу, и её глаза разливают передо мной целую гамму чувств, иные из которых даже мой грубый и мужской человеческий рассудок в силах осознать. И наконец шепчет, «Я тысячу лет ждала, чтобы выжил именно Дорен..!»

Мы молчим.

«А я? Значит, я мог и не выжить?» «Нет. Ты выживаешь всегда. Ну, почти. И каждый раз радуешь меня своим визитом». Она склоняет головку, и мы долго молчим. «Расскажи мне поезд», снова просит она. И я снова рассказываю ей про проезда, и она засыпает под этот рассказ, как под любимую сказку.

1 сентября

«О, это было давно. Сейчас уже двадцать третий раз, когда он выживает. Я уже привыкла».

Мой мозг... Это я решил ей выразить сочувствие, что она тысячу лет не видела Дорена. Она лишь вздыхает. Он уже двадцать третий раз выживает.

«Как ты вообще его так любишь? Нет, я не спорю, он... добрый эльф?» «О, ты уже заметил. В нём честность, доброта каким-то образом уживаются с лисьей хитростью и волчьей хваткой. И мы не выбираем, кого любить и как. Я просто люблю его».

«Тебе идёт зелёный». Наконец она в зелёном бархате, и это так контрастирует с пушистыми рыжими локонами, а белые руки точно лепестки лилии на лесном мхе.

«Однажды ты даже поцеловал меня». Решился-таки.

«Не делай больше так».

10 октября

Я ухожу завтра. Кажется, я получил самый главный (и кажется, не только в этой жизни?) свой ответ. Я не смогу изменить себя, как муха не сможет стать бабочкой. Могу лишь улететь из этого гнезда счастья и надежды.

Сегодня дождь. Высокая облачность, и дождь шумит тяжело и многозвучно. Я сижу на парапете у ствола, а эти двое сидят там, вдалеке, в той самой беседке, что была – и будет – мне лифтом, когда я вернусь в мир, а сейчас они будто наслаждаются сыростью. Октябрь принёс последние тёплые деньки, и эта парочка развлекается тем, что она растирает ему ноги, а он вплетает ей в волосы лилии, цветущие под дождём. Он в золоте с чёрным, она – в чёрном с золотом, и вышитые листья их одежд будто переплетаются между собой. Великий Дьюрин! Жилища эльфов — это скромные беседки с огромными окнами, где они могут вместе лишь постоять и поглядеть друг на друга, ты представляешь? Нам целого мира мало, а им достаточно друг друга. А я, один, зол на всё и всех от своего бессилия, смотрю на них и понимаю: наверное, мне просто не дано любить. Просто не дано радоваться.

Ничего-то я не понимаю в эльфах. Да и в жизни тоже.

*

P.S. А письмо, приведшее меня сюда, оказалось фальшивкой.