Трава

 

«Какое всё-таки счастье — вот так идти!»

Лойка шагала по просёлочной полевой дороге, энергично работая локтями и ставя ноги особым образом — чтобы тянулись мышцы ягодиц и бёдер. Со стороны это выглядело смешно — этакая деловито семенящая уточка, — но спортивная ходьба есть ходьба, да и Лойке, в конце концов, было всё равно, что подумают о ней деревенские. Если встретятся, конечно. Пока что за двадцать минут похода ее обогнала одна только старенькая «Нива»: сосед дядь Гена поехал на озёра рыбачить.

— Подвезти куда? — спросил, поравнявшись с ней. Просто здесь было так принято.

Лойка улыбнулась ему самой своей разлюбезной улыбкой и покачала головой: неее! Он опять что-то крикнул, но она показала ему на уши: не слышу, мол, музыка! И снова обворожительно улыбнулась. Дядь Гена махнул на неё рукой и помчался дальше. Вот и славно. Не придётся сбиваться с шага. Хорошего дня, дядя Гена, берегите себя!

Сегодня Лойкиной целью было — ни много ни мало — тридцать тысяч шагов. Такое пришло задание от тренера. Их группа в Вотсапе называлась «Бешеная сушка», и этим было всё сказано.

Не сбавляя ритма ходьбы, Лойка вынула айфон из поясной сумки-кошелька и открыла чат группы. Девчонки в чате уже вовсю трещали, обменивались фотками, картинками, рецептами диетических блюд и новостями о сожжённых калориях. Лойка направила камеру на себя и включила видеозапись.

— Всем привет! — сказала она. — Как вам сегодняшнее задание? Уже начали выполнять? Лично я иду сейчас посреди бескрайних полей, с одной стороны — пшеница, с другой — э-э, просто трава, вокруг ни души, солнце припекает... Иду и думаю: какое же это счастье — вот так идти! Какая же красота кругом! Природа, ветер! Эге-гей! Чувствую себя абсолютно свободной, как Пятачок и Валерий Кипелов вместе взятые. «Я свободе-е-ен!..» Да. Свекровь героически взяла на себя Дениску. Муж трудится в поте лица — разбирает сарай. А я иду вот... Планирую пройти двенадцать километров, достигнуть села Гришаева, купить там бутылку воды и двинуть назад. А вы сейчас где идёте? Рассказывайте!

Отправив запись, Лойка снова включила музыку и положила айфон в сумку. Всё. Теперь смотрим только вперёд и по сторонам, а не в этот залипучий экранчик. Любуемся видами среднерусских просторов под звуки афроамериканского психодельного R'n'b.

 

Этой дорогой Лойка ещё не ходила, и поэтому сейчас испытывала смешанные чувства: ей было интересно и немного жутко. Волнительно. Она не боялась собак (свекровь говорила про каких-то собак и советовала взять палку), да и вообще нельзя сказать, что Лойка боялась чего-то определённого. Скорее всего, это была обычная нервозность молодой мамы, не привыкшей надолго разлучаться со своим малышом. «Не уходи далеко! — подсказывает молодой матери ее инстинкт. — А вдруг с тобой что-нибудь случится — кто тогда позаботится о твоём детёныше?»

Лойка знала за собой эту слабость — реагировать на голос инстинкта именно так, как нужно Природе, которая в неё этот инстинкт и заложила. Ясное дело, не просто так заложила, а ради сохранения вида! У осторожной, оглядчивой, бдительной матери гораздо больше шансов вернуться к дитю живой, нежели у легкомысленной безбашенной пофигистки.

Лойка всё это понимала. Но, боже, как же она соскучилась по легкомысленности и безбашенности! По тем временам, когда она могла сесть за руль и поехать куда глаза глядят — в другой город, например, приглянувшийся своим названием, — или отправиться гулять на ночь глядя, или с разбегу сигануть в речку в незнакомом, неопробованном для ныряния месте.

Нырнуть в незнакомом месте... Бр-р! Нет, на такое она теперь «пойтить не могёт»! Максимум, что может себе позволить — это марш-бросок в незнакомое село.

С ней ничего не случится. В конце концов, от любой опасности можно убежать (за два года, прошедшие после родов, Лойка полностью восстановила свою физическую форму, а вся эта сушка-усушка была скорее ради приятной виртуальной компании). От любой опасности можно...

— От какой опасности? — вслух спросила Лойка у себя самой. Из-за музыки, звучавшей в наушниках, получилось громко, даже слегка истерично. Будь она где-нибудь в городе, на неё обязательно заоглядывались бы. Но здесь, на пыльной двухколейной грунтовке, отделяющей поле пшеницы от буйного духмяного разнотравья, обернуться на Лойкин возглас было некому.

— От какой опасности? — усмехнулась Лойка уже спокойнее. — От пьяного тракториста, что ль? Или от комбайнёра-маньяка? Хих...

Образ последнего показался ей до того забавным, что Лойка не сдержала смешка. Подул ветер. Справа от неё закачались, пошли волнами жёлтые вызревшие колосья, как бы соглашаясь с ней, потакая ее внезапному веселью. Слева всколыхнулись травы. Лойка услышала их шелест: между двумя треками в ее наушниках как раз наступила пауза.

Через миг снова заиграла музыка, а покачивания травы от ветра сделались для Лойки беззвучными.

— Ладно. Окей, — сказала она так, как если бы писала видео в блог. — Треть пути пройдена, топаем дальше!

 

Постепенно она успокоилась, ощущение необъяснимой тревоги ушло.  Склонная всё анализировать и докапываться до сути, Лойка мысленно отмотала свой путь назад и поняла, откуда оно вообще взялось, это неуютное ощущение. Всему виной был куст бузины (впрочем, возможно, это была черёмуха или терновник, Лойка не очень хорошо разбиралась в нюансах флоры), возникший перед ней ещё на подходе к первому полю. То есть как перед ней... В том-то и дело, что никакого куста она поначалу не приметила — ни впереди, когда приближалась к нему издали, ни по левую руку от себя, когда проходила мимо. Замедлив шаг, чтобы ещё разок свериться с яндекс-картой, Лойка вдруг испытала странное чувство: слева и сзади кто-то есть. Резко обернулась — и увидела этот кустик. Не очень большой, но и не такой уж маленький. Где-то в полтора человеческих роста.

У Лойки на секунду перехватило дыхание. Уже через миг, сама над собой посмеиваясь и сохраняя на лице гримаску лёгкой озадаченности, она зашагала дальше. А ведь первым порывом было — повернуть домой... Вот была бы она хороша, если бы сорвала задание из-за какого-то пыльного кустика на дороге! «Знаешь, тренер, знаете, девочки, у меня сегодня ничего не получилось. Мои планы порушила бузина. Незаметно подкралась сзади и сказала: бу!»

 

На седьмом километре пути Лойку охватила эйфория — захотелось пританцовывать и кружиться, раскинув руки. Такое с ней недавно уже случалось. Тогда она шла вдоль деревенской улицы «по закраинам» —  огородами, узкой стёжкой, протоптанной в мураве, — и вдруг ее накрыло, как волной, острым осознанием счастья и желанием это счастье как-то выразить. Выкрикнуть что есть сил: «Лю-у-уди!» или врубить музыку на всю громкость и идти вприпрыжку, изображая нечто размашисто-грациозное вскинутыми вверх руками и латинисто вихляя бёдрами. В тот раз Лойка сдержалась: постеснялась досужих глаз.

Но теперь-то, теперь стесняться было совершенно некого! Никаких глаз, ни справа, ни слева, ни впереди, ни — Лойка крутнулась вокруг оси — позади! Ёу! Йу-ху! Степь да степь кругом, между небом и землёй жаворонок вьётся! Что ищет он в стране далекой, что кинул он в краю родном?

Вытряхнув из головы школьную классику, невесть к чему пришедшую на память, Лойка наконец позволила себе это. Танцевать. Танцевать так, как танцует человек, когда его никто не видит. Или когда он думает, что его никто не видит. А если и видит (теоретически: какие-нибудь космонавты на МКС), то и плевать ему, человеку, и даже хорошо, что видят — пусть смотрят, округляя глаза и аккуратно попихивая друг друга локтями в условиях невесомости.

Станцевав для космонавтов зажигательный танец под старую добрую Шакиру, Лойка перевела дух и собралась уже было зажечь под Бейонсе, как вдруг увидела, что по дороге навстречу ей кто-то идёт.

От неожиданности Лойка ойкнула и остановилась, как вкопанная.

Кто-то шёл ей навстречу...  Да, так и было. Определённо, навстречу ей кто-то шёл.

 

Он, этот кто-то, был ещё далеко, в самом низу пологого холма, с вершины которого спускалась Лойка. Но всё же не настолько далеко, чтобы выглядеть так... размывчато. Словно тень какая-то, столбик пыли, принявший очертания мужчины в широких брюках... Или всё-таки женщины в длинной юбке?

«Что-то со зрением», — ёкнуло в первый миг у Лойки. Именно так она видела когда-то, до операции, если снимала очки. Контуры смазывались, мир становился таинственно-растушёванным и пятнисто-зыбким. За семь лет безупречной чёткости визуального восприятия Лойка и забыла, каково это — видеть его таким.

Неужели исправленное зрение вот так вдруг — прямо сейчас — сломалось? Да нет, нет, не может этого быть! В остальном-то картинка в фокусе, не слоится, не зыбится, не плывёт... Это просто она, Лойка, немного устала. Перегрелась на солнышке. Да ещё и глупость эту сморозила — не взяла бутылку с водой! Посчитала, что «лишняя тяжесть» будет ее отвлекать, мешать ей отдаваться ходьбе целиком и полностью. К тому же в селе Гришаеве наверняка есть магазинчик — ещё один стимул быстрее туда попасть!

Лойка надавила на закрытые веки подушечками пальцев и слегка помассировала глаза, после чего снова вгляделась в движущееся ей навстречу человекообразное пятно. Кажется, пятно было одето во что-то пёстрое, в «аляпый ситчик», как говорила ее свекровь. И, кажется, оно всё-таки было женщиной.

Так, спокойнее. Не оно, а она. Какая-то тётка идёт из Гришаева в их Орлово по каким-то своим делам. Вот и всё. И ничего больше.

Лойка подобралась, одёрнула внутреннюю паникёршу. Готовясь поздороваться, облизнула пересохшие губы. — Добрый день! — День добрый! — Не подскажете, далеко ещё до Гришаева? — Ой, девонька, да ещё пять километров тебе идти... И потом они разминутся, и каждая пойдёт своей дорогой.

Так и должно было быть. Иных вариантов ситуация просто не предполагала. Лойка, сменившая резвый спортивный шаг на умеренный, ждала этого момента с невольным и всё возрастающим нетерпением.

Прошло три минуты, пять, десять... Расстояние между ней и идущей навстречу женщиной оставалось прежним.

«Что за чёрт? — подумала Лойка, чувствуя, как в сердце заползает странная, ни на что непохожая медленная тоска, анестезирующий холодок обречённости. — Что за чёрт?»

Она сделала ещё шаг вперёд, и ещё один, и ещё... Движения вдруг стали даваться с усилием, как бы сквозь вязкий кисель кошмара. Хотя самого кошмара — ощущения дикого страха — пока не было. Только время необычно замедлилось, загустело.

«Что за чёрт, что за...» Едва ли соображая что делает, Лойка открыла молнию поясной сумочки, достала айфон, включила камеру и принялась снимать. Что-то снимать. Лойка не смотрела на экран — ее взгляд прикипел к мутному пятну впереди, к неопознанной дорожной аномалии, принявшей контуры человека. Через несколько секунд съёмки Лойка всё-таки догадалась перевести глаза на экран. И даже мазнуть по нему разводящим движением двух пальцев, приближая картинку.

И картинка приблизилась...

До сей поры рассудок Лойки сопротивлялся  — не верил, отталкивал, судорожно силился распознать в пятне что-то, чему в конце концов найдётся рациональное объяснение... пусть даже не очень приятное... пусть даже это будет связано со здоровьем ее глаз, какое-нибудь запоздалое осложнение после операции, дефект сетчатки или что-нибудь в этом роде... Или даже: пусть окажется, что у неё галлюцинации. От жажды и перегрева. И ещё от голода (всё, что она съела сегодня на завтрак — пять фиников и пакетик йогурта). Лойка была согласна на что угодно, лишь бы это не оказалось тем, что разрушит ее жизнь, нанесёт по ней удар тупым обезумливающим тараном.

Но теперь рассчитывать на это было нечего. Один взгляд на экран айфона — и Лойка поняла, что надеяться на чудо, то есть наоборот — на «разумное объяснение» происходящего — это значит попусту тратить время... Которого у неё (подсказывала интуиция) оставалось всё меньше.

Аккуратно уложив айфон обратно в сумочку и упихав туда же наушники, она развернулась и побежала. Довольно-таки быстро побежала, но не во весь опор, не спринтерски. Ускоренной рысцой.

Забранные в высокий хвост волосы мотались из стороны в сторону, локти технично работали, подошвы кед пружинисто отталкивались от земли, словно от полотна беговой дорожки. Раз-два, раз-два, пам-па, пам-па! Облачка пыли взлетали при каждом шаге. Лойка смотрела на запорошенные пылью носы кед и ни о чем не думала. Возможно, ей удастся уйти. Возможно, не всё так плохо.

 

Через пару минут такого бега в горку у Лойки сбилось дыхание и закололо в боку. В горле засвистело, в лицо словно плеснули солёного кипятка. «Ничего-ничего, — держа ритм, приговаривала про себя Лойка и продолжала бежать. — Ни-че-го. Ни-че-го...»

Кошелёк с лежащим внутри айфоном небольно похлопывал по бедру.

И вдруг до неё дошло. Позвонить! Юрке!! Он же совсем рядом, в каких-то восьми километрах, сядет в машину и примчит за ней!!!

— Дура, вот дура! — простонала Лойка, доставая айфон.

Несколько быстрых скользящих касаний пальцами — и перед Лойкой открылся список последних вызовов. Лойка приготовилась увидеть знакомое «Юрасик» и кликнуть по нему. Но... не было там никакого «Юрасика». Ни «Мамы» не было, ни «Елены Петровны», ни даже оператора банка, который названивал ей два дня подряд и настойчиво предлагал кредит.

Перед глазами вместо имён и номеров прыгали неузнаваемые, вселяющие ужас значки — не цифры и не буквы, а какие-то их фрагменты, пиксельное крошево, завивающееся, гуляющее по экрану позёмкой, словно парок над горячим чаем.

«Оно залезло в мой айфон», — отстранённо подумала Лойка и уронила айфон в траву. Не бросила, а именно уронила: он выскользнул у неё из руки и остался лежать на обочине, курчавой от подорожников, а сама Лойка засеменила дальше, пам-па, пам-па. Из-за того что бежать приходилось вверх по склону, Лойка всё сильнее наклонялась вперёд. Пот, выступавший на лбу, скатывался, пропитывал брови и падал с них каплями, как слёзы. Это было странно, удивительно. Не то было странным, что капли пота мелькали перед глазами, а то, что Лойка вообще обратила внимание на это малозначимое сейчас обстоятельство.  Нечто за ее спиной грозило ей гибелью,  преследовало ее подобно стае одичавших собак, а Лойке вот взбрело в голову отметить необычный ракурс падающих «слёз».

Наконец подъём кончился, дорога выпрямилась и пошла по верховью долгого, похожего на спину спящего медведя, холма. Отсюда открывался обзор на много километров вокруг.  Синели в не столь уж отдалённой дали маковки деревенской церкви, торчал полуразрушенный кирпичный зуб водонапорной башни; вышка сотовой связи с привычной бесцеремонностью выдавала себя за часть пейзажа.

Смахнув со лба набрякшую пелену пота, Лойка кинула взгляд на этот пейзаж, увидела всё — отблеск солнца на церковном куполе, башню-заброшку, сотовый ажурно-эйфелевый чулок... По левую руку от Лойки колыхалась рожь, справа шелестела на ветру густая трава. Из-под ног разматывалась дорога. По дороге навстречу ей кто-то шёл.

 

Нет, не шёл, конечно, — плыл над дорогой. Точнее, плыла. В длинном цветастом сарафане... или в чём-то, что было сарафаном когда-то очень давно, а теперь превратилось в грязно-серые неряшливые лохмотья, в обвислые хвосты-лоскуты. Хвосты-лоскуты эти болтались в воздухе, не то уходя в дорожную пыль, не то из неё произрастая, раскруживали «солнышко» подолом, — и вместе с ними вспархивали-подлетали длинные седые волосы существа, свалянные в косицы. Руки существа были воздеты  кверху и напоминали кривые сучья, торчащие из коряги. А лица его – на мотающейся, запрокинутой голове – было не разглядеть. Да Лойка и не пыталась. С неё было достаточно и того, что она увидела.

Медленно, словно в трансе, она развернулась и побрела в обратном направлении — к селу Гришаеву. И даже успела сделать пару десятков шагов, прежде чем ноги ее стали тряпичными, подкосились, и Лойка упала ничком посреди дороги.

 

Очнулась она в каком-то другом месте, не там, где потеряла сознание. Всё вокруг было зелёным: множество листьев загораживали ее от солнца, являя взгляду свои узорчатые изнанки. Прохлада, исходившая от земли, была приятна телу и дарила чувство успокоения. Над самым Лойкиным носом покачивался пушистый травяной колосок. Словно угадав, что Лойка пришла в себя, колосок задвигался и пощекотал ее над губой.

— П-ф! — отмахнулась Лойка от колоска.

Кто-то хихикнул. Повернув голову на звук, Лойка увидела смуглую глазастую физиономию. Предположительно детскую.

— Ой... — сказала Лойка и попыталась приподняться, но чья-то ладонь легла ей на плечо и удержала от порывистого движения.

— Т-ш-ш, — сказал этот странный, невесть откуда взявшийся здесь ребёнок. А потом добавил со строгостью в голосе: — Ты пошто Лиховейку дразнишь?

— А? — растерялась Лойка. Смысл вопроса был ей непонятен, но сердце отчего-то болезненно сжалось.

— Лиховейку, — повторил пацан (это и впрямь был ребёнок, мальчик лет десяти-одиннадцати, чумазый, жилистый, явно из местных). — Ты лежи пока, не вставай. И шебурши поменьше. Лиховейка ещё тут, ищет тебя. Я ей следы попутал — бросил твою обувку.

— Ч-чего? — снова глуповато удивилась Лойка.

— Один туда, другой сюда, марьева лебеда, — пацан неопределённо махнул рукой, показывая, куда закинул Лойкины кеды. — Правый налево, левый направо, посредь канавы; чур-чура, на пути гора, в горе дыра, рваный в сныть, драным крыть, так тому и быть!

 

Лойку начала бить крупная дрожь. Только сейчас она вспомнила, как здесь оказалась и что случилось до этого. Существо на дороге... И как она металась, пытаясь бежать то в одну сторону, то в другую. И как потом упала, и перед лицом у неё возникла яркая изумрудная травка, растущая на узкой полосе между дорожными колеями.

— Ты... кто? — наконец созрела Лойка для осмысленного вопроса. И затем добавила просяще, жалобно: — Человек?

Спросила — и сама поняла, как нелепо звучит ее вопрос. И стала ждать, что вот сейчас пацан фыркнет, ухмыльнётся глумливо, брякнет что-нибудь этакое в ответ. Они тут, местные, все как на подбор — мастаки насмешничать и острословить.

Однако паренёк никак не отреагировал на ее дурацкий вопрос — то ли пропустил его мимо ушей, то ли решил проявить деликатность и не прикалываться над тётей, явно попавшей в какую-то беду.

— Ты с Гришаевки? — зашла Лойка с другого бока.

— Угу, — рассеянно отозвался мальчик.

Он что-то высматривал между стеблями травы, лёжа на животе и приподняв вихрастую голову. Лойка, лежавшая рядом с ним на спине, чувствовала себя всё более неуютно, беззащитно как-то, но почему-то не решалась сменить положение. Ах да, это же он не дал ей привстать, удержал на месте. Он, этот мальчик... возможно, он спас ее от чего-то ужасного, непоправимого; возможно, это именно он оттащил ее с дороги в траву, не сама же она уползла, в беспамятном состоянии! И ещё: он знает, кто это существо в сарафане. Он как-то его назвал...

— Послушай, — сказала Лойка и всё же перевернулась, легла рядом с ним на живот и тоже начала смотреть туда, куда смотрел он. Правда, ничего она там не увидела, всё закрывала сплошная стена травы. — Меня Лолой зовут. А тебя как?

— А я Дуновей, — нехотя буркнул пацан. — Полевой анчутка. Сплю чутко. Сижу тихо, сторожу Лихо.

«Понятно», — подумала Лойка, стараясь сохранить спокойствие и не завизжать, а вслух пробормотала:

— Очень приятно.

Сейчас, когда ее положение в пространстве вновь приблизилось к вертикальному, Лойка смогла получше разглядеть этого своего спасителя, псевдо-мальчика, похожего на человеческое существо только если смотреть на него против солнца и под каким-нибудь непривычным, остраняющим мир углом.

У него был профиль кузнечика и маленькое заострённое ухо, обмётанное белесым пушком. Оно словно проклевывалось из его головы, как листок из почки. Ничего человеческого в этом не было. Это была какая-то другая, совершенно чуждая анатомия... если анатомия вообще. Вполне возможно, это была ботаника. А может, Дуновей с его сглаженно-выпуклым профилем и трубочками-ушами и вовсе не имел отношения ни к чему земному, может, он прилетел из космоса, упал откуда-нибудь с луны, как Лунтик, мультики про которого любит смотреть Дениска.

Мысль о сыне возникла неожиданно и так потрясла Лойку, что у неё перехватило дыхание и слёзы потекли по щекам. Оказывается, у неё есть сын... Где-то там, в другой жизни. За этой сплошной травяной стеной. На другом конце дороги. На другой стороне луны...

Зажав рот обеими ладонями, Лойка вскрикнула. То есть это ей так показалось, что она вскрикнула. На самом деле из горла ее вырвался только слабый мычащий хрип.

— Т-с! — снова шикнул на неё Дуновей, не оборачиваясь. — Уже скоро. Скоро она уйдёт, Лиховейка-то. Как поймёт, что от тебя ей только тапки достались, так сейчас же и сгинет. Потерпи чуток.

— Ладно, — всхлипнула Лойка.

— Э, только вот не реви! — Дуновей всё же обернулся. — Нельзя тебе. Влагу всю растеряешь. На вот, пожуй пока. Только ни в коем случае не глотай! Разжуешь — сунь под язык, и спи!

«Как это — спи?!» — ужаснулась Лойка, беря протянутый Дуновеем круглый мясистый листик.

На вкус листик оказался горьковато-мятным, немного вяжущим. Рот от него моментально заполнился слюной. Лойка сглотнула слюну — и как будто воды пригоршню выпила. Сглотнула ещё раз — и почти утолила жажду. Спохватившись, нащупала растёртый в кашицу листик и переместила его за щеку. Сказано не глотать — значит, не глотать! Мало ли что с ней может приключиться в этой Стране Чудес... оказавшейся внезапно гораздо ближе, чем она думала, листая с Дениской адаптированный для малышей вариант «Алисы».

 

— Ну как, помогло? — спросил Дуновей.

Лойка осторожно кивнула, прислушиваясь к ощущениям. Ей и вправду помогло. Жажда, которую она безотчётно испытывала всё это время, была, оказывается, очень сильной — Лойка поняла это только теперь, когда смерть от обезвоживания ей больше не грозила. И всё благодаря чудесному листочку! «Съешь меня», хи-хи-хи!

— Вижу, помогло, — удовлетворённо хмыкнул Дуновей.

Сам он, кстати говоря, перестал казаться Лойке таким уж странным, невероятным, персонажем другой реальности. Да, таких существ она раньше не видела — ну и что? На планете Земля так много разных обитателей, и не все они знают друг о друге, и не все сталкиваются друг с другом хотя бы раз в жизни.

— Ты добрый, — пробормотала Лойка, сворачиваясь калачиком и засунув руку под голову, словно и правда собиралась уснуть. — А та,  которая на дороге... она злая...

— Да не то чтобы, — возразил Дуновей. — Не злая она. Просто не любит, когда на дороге блажат... ну, там, в плясовую пускаются, песни пьяные голосят... Насылает на таких падучую, а то и вовсе с ума сводит. Здешние люди Лиховейку побаиваются, в одиночку стараются по полям не шастать, но ты-то ведь не здешняя. Я сразу понял.

— Не здешняя, — пролепетала Лойка. И улыбнулась сквозь сон.

— Ну, ты спи пока, — заботливо-настоятельно повторил анчутка. — На вот ещё, держи.

Но Лойка уже не слышала — провалилась в глубокий сон. Анчутка положил рядом с ней извлечённый из-за пазухи айфон, вернее, то, что от него осталось — серый от пыли, мёртвый гаджето-хлам с покрытым трещинами экраном, – крякнул по-стариковски:

— Придумают же цацки! — и скрылся в зарослях иван-чая.

 

***

— Я вот всегда удивляюсь: откуда берутся эти старые рваные туфли, ботинки, сандалии и тому подобные артефакты? Понятно, что их выкидывают. Но как это происходит? Шёл-шёл человек по дороге, вдруг порвался у него ботинок, кушать запросил, и человек, такой, сразу снял его и выкинул. И дальше в одном пошёл.

Вася поддел ногой торчащий из земли кусок подошвы и выпнул на свет божий нечто серое и расплющенное, с характерным резиновым носом и дырочками для шнуровки.

— О, кедыч! — порадовалась находке Вика. — Мэйд ин Ю-эсэсар?

— Не-е, — Вася с видом знатока склонился над кедом. — Не до такой степени. Это что-то более современное. Вон какая расцветочка модная, зацени.

— Была, — уточнила Вика. — Лет десять назад.

— Да прям, десять! За десять лет от него фиг бы что осталось. Я думаю, этому кеду от силы год. Ну, может, два.

— Два? — оживилась Вика, блеснув глазами. — О, слушай, если два, то я примерно догадываюсь, чей это может быть кед! Помнишь нашу соседку, тёть Лену Трофимцеву? У неё у сына два года назад жена пропала. Ну, как пропала... нашли потом. Как раз где-то здесь, в этих краях. Полтора суток искали, обшарили все лесополки, по речке с багром ходили, в колодезь заглядывали... Они ж не знали, что она сюда пошла, на Гришаевку. Она никому не сказала. Теть Лена моей маме потом говорила, что эта Лола, сноха ее, в то лето как ненормальная была, вступила в какую-то секту по похудению, им там есть запрещалось, а надо было всё время двигаться, бегать да ходить, и вот она ходила-ходила по загородьям, тёть Лена ещё боялась, как бы ее собаки не покусали. Ее там и искали поначалу. Это потом уже, на другой день, мой батя с озёр вернулся и сообщил, что встретил ее на пути в Гришаевку, тогда уж понятно стало, где искать.

Вася покачал головой: помню-помню, мол, эту историю, наслышан.

— Окей, Холмс, хозяйку предмета вы установили. Но всё равно. Как это объясняет, что кед валяется на дороге? Она что, Лола эта, разулась и пошла босиком? Сначала кед потеряла, а потом сама...

Вика в ответ повела плечом:

— Да уж, загадка природы!

Помолчали.

— В принципе, ты можешь у неё самой спросить, вы же соседи. Давай возьмём этот кед и...

— Давай не будем брать этот кед! — фыркнув, отмела его предложение Вика.

Странный он какой-то, Василий этот! Вроде взрослый парень, студент, в Москве учится, а так не скажешь... Вечно на уме какая-то ерунда. Потащил ее в Гришаевку зачем-то... то есть понятно, зачем. Чтобы по дороге поцеловать. Вот и целовал бы уже! А не кеды рваные разглядывал.

— В этом году они не приехали, — примирительно пояснила Вика. Как будто ее отказ подбирать с земли бесхозную ветошь нуждался в дополнительном оправдании! — И вообще... Посмотри, какая здесь красота! Раздолье... И никого вокруг, только мы.

— Да, действительно, очень красиво, — подтвердил Вася, и наконец решился, приобнял Вику одной рукой; другую, с телефоном, вытянул и поднял повыше. — Селфанёмся...

Лица молодых людей оказались рядом. Преувеличено жизнерадостные гримаски на этих юных лицах были делаными, но выступивший румянец — подлинным, настоящим. Оба были взволнованы прикосновением, первой внезапной близостью… Вика услышала, как бьётся Васино сердце, и подумала: сейчас он меня поцелует! А Вася сказал:

— Смотри, вон кто-то идёт. Давай попросим, пусть нас сфотографирует.

 

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 6. Оценка: 4,00 из 5)
Загрузка...