Тихон

I

Пейзаж в окне: полыхающий летний полдень, тяжелая жара, случайные машины, люди; неспешная и напрасная жизнь; всё это как бы перечеркивают полуприкрытые жалюзи и мягко звучащая из наушников музыка. Тихон лишь изредка провожает взглядом прохожих – его внимание приковано к книге, он погружен в чтение. От страницы к странице отважные воины и коварные колдуны будут вести непрерывные сражения, могучие чудовища покорно падут от рук доблестных рыцарей, зло сплетется с добром в извечном противоборстве, и верный читатель будет радоваться и робеть в ожидании непредвиденной, но неизбежной развязки.

Тихон предпочитал литературу всем прочим видам развлечений и считал, что это выгодно отличает его от сверстников, на которых он глядел свысока, хотя иногда и немного боязливо. На подростка Тихон похож не был совсем: спокойный и серьёзный взгляд, голос осторожный, но уверенный и, конечно, редкая, но тёмная бородка – отзвук татаро-монгольского ига в родословной – всё это говорило о том, что перед вами человек зрелый, знающий себе цену и в чем-то даже благородный.

Этим летом как, впрочем, и всегда Тихон компании живых (живых всегда чересчур, пугающе и непредсказуемо живых) людей предпочитал компанию людей вымышленных, которые покорно ожидали его в очередной книге. Вот и теперь избегал он пыльных улиц таежного глухого города, и бежал внимательный его взгляд за разрастающейся историей о дальних туманных непознаваемых краях.

Только в этот раз Тихону не удалось дочитать книгу до конца. Его внимание привлек проезжающий в окне автомобиль – внедорожник отца. Это было подозрительно, почти невозможно, так как отец занимал высокий пост на нефтеперерабатывающем заводе. Ради этого они вдвоём (мальчик почти не помнил матери) и перебрались из родного города в глушь. А теперь впервые за все это время отец, человек обязательный и крайне ответственный, днём находился не на работе.

Хотя, конечно, дело могло быть только в ошибке, в случайном совпадении: мало ли в городе похожих машин. Тихон пододвинулся ближе к окну и присмотрелся. Автомобиль ехал на красный, не сворачивая. Кругом не было прохожих, только тротуары и тяжело дышащие – сильный ветер – шеренги тополей. Отец на полной скорости врезался в равнодушное пятиэтажное здание, звука удара слышно не было потому что окно в комнате мальчик накрепко закрыл.

Тихон выбежал на улицу. Отпечатки от шин – две параллельные черные полосы – вели к машине. Следов от столкновения почти не было, двигатель молчал, мир будто бы замер; только свист ветра в тишине и шелест листьев. Никто не подошел к месту аварии, Тихон был один. Молча, завороженный, он следовал вперед.

Человек за рулем явно не был его отцом. Мальчик собрался с силами и открыл дверь, пытаясь понять требуется ли водителю помощь. Тот был цел, по крайней мере, на первый взгляд. Пожилой мужчина, намного старше отца, лежал как-то подозрительно мирно, будто ничего особенного и не произошло, будто человек, уставши, просто прилег отдохнуть.

- Вам нужна помощь? – Тихон не узнал своего голоса, дрожащего и неестественно высокого. Подросток повторил этот вопрос еще несколько раз.

Водитель никак не отреагировал, будто назойливого окружающего мира и не было вовсе, будто он знал о мире какую-то сокровенную тайну и знание это приносило ему спокойствие и даже неуязвимость. Тихон понял, что водитель уснул, целёхонький.

“Видимо, этот человек нейролептик. Повезло, что остался невредимым” – подумал подросток и поправил спящего чтобы тому было удобнее, для пущего комфорта не хватало разве подушки - “Всё равно нужно найти врача”.

Парень вышел из машины и осмотрелся. Никаких врачей рядом не было. Впрочем, кроме спящего, кругом не было никого. Всё ветерок, да давящая жара и шуршащие деревья, не было ни прохожих, ни машин, ни даже птиц. Дремавший водитель стал похрапывать.

- Люди! Ау! – Тихон снова удивился тому как странно звучал его голос. Никто не отозвался.

- Ау! – кроме эха, будто чужим голосом ответствующего откуда-то издалека.

Достал телефон чтобы вызвать скорую, но тот был мертв – видимо, разрядился. Жара мешала думать, окружающие вещи, казалось, находились на огромной дистанции, да и сам Тихон казался себе каким-то чужим, далёким. Нужно было искать помощи. Он решил пройтись по улице в поисках людей: завернул за угол, зашел в непримечательный глухой дворик и увидел лежащие плашмя спящие тела.

Матери с детьми прилегли около застывшей карусели, скрываясь от солнца в тени сухой осины старики играют в шахматы, мат в три хода; случайные прохожие расположились на тропке – так и не добрались, уснули по пути. Верный пёс присоединился к уснувшему хозяину, птицы от силы падения вросли в асфальт кровавыми экспрессионистскими кляксами. Мир оцепенел, уснуло всё вокруг. Лица спящих спокойны, черты их углубились, замерли, будто пойманные камерой обскура; дрёма укрыла их тела, бережливо, нежно, почти по-матерински.

Тихон старался разбудить людей, но они спали слишком крепко. Вдруг мальчик ощутил, что отцу грозит опасность, куда более серьёзная чем мирный сон на свежем воздухе. Нужно было найти отца, спасти его. Мысли тщетно пытались объять происходящее, найти логическое объяснение происходящему, но нужно было действовать, времени на гамлетовскую рефлексию не было, он это нутром чувствовал.

Тихон вбежал домой – лифт не работал – поднялся пешком, стучал в двери соседям, но безответно. Переоделся и собрал рюкзак. Для своего возраста Тихон был опытным туристом, часто выезжал за город с отцом, так что и теперь он не растерялся. Надел на всякий случай медицинскую маску, взял небольшой походный набор, закинул зажигалку в карман и выбрался на улицу, по пути бросив взгляд на нелепого постапокалиптического персонажа в зеркале.

Тишина сквозила по улицам, пронзала город, прочно сковала живущих в нём. Это даже немного радовало его, так не любившего пристального и оценивающего взгляда прохожих, да и вообще назойливого человеческого присутствия. Нужно было найти отца, добраться до завода. Для этого следовало сесть в автобус и ехать около полутора часов к ряду. На дороге были только замершие легковушки, стоять и ждать на остановке было глупо, так что парень решил добраться до автобусного парка.

Путь был недолгим – депо находилось совсем недалеко от дома. Автобусы напоминали уставших животных, собравшихся на водопой; советское еще строение, служившее домом для транспорта, проржавело уже совсем, пело свою угасающую песню сквозящим скрипом. Водители и прочие рабочие парка уснули так и не окончив своих разговоров.

- Здесь кто-нибудь есть? – прокричал Тихон.

- Нет здесь никого. – мальчик не мог понять, показалось ли ему, но услышал он именно эту фразу, ясно и явно. Видимо в полузаброшенном проржавевшем депо жило крайне остроумное эхо.

Тут внимание его переключилось: он увидел старый телефонный автомат. Тихон совсем забыл, что мог позвонить отцу. Мальчик забросил пару монеток и набрал номер. Динамик в трубке красноречиво молчал – видимо автомат отключили за ненадобностью. Разочарованно, он побрёл к первому попавшемуся автобусу, но вдруг замер.

Хруст. Хрустнула человеческая кость. Тихон знал, знал наверняка, что кость была именно человеческая, чувствовал это всем своим телом. На секунду пришла мысль, что это только воображение разыгралось и ему хотелось уже скорее списать всё на шалящие нервы, но тут из-за бензоколонки он вдруг услышал (а может только сейчас осознал, что услышал) звуки: чавкающие, урчащие, ненасытные, хищные и крайне довольные. К источнику этих звуков вёл продолжительный маслянистый след: иссиня-черный жир, въевшийся в асфальт. В воздухе стоял тягучий, тяжелый запах. Нужно было бежать, но он оцепенел: его будто в момент освежевали и выставили в музее жутким экспонатом на потеху публике: беспомощным, недвижимым, в чем-то даже смешным и нелепым. А хищный животный шум всё обволакивал его, нежно приглашая на собственную, Тихонову, неизбежную казнь.

Шаг, еще шаг. Нельзя останавливаться. Он бесшумно пятился, пристально следил за звуками, не выпускал их из своего сознания. Еще пять шагов. Существо, которое всё еще хрустело, жевало, и постанывало, никак не отреагировало на передвижение Тихона. Еще десять шагов. Хорошо, можно немного перевести дух. Мальчик взял себя в руки и понял, что хищник не обратил на него никакого внимания. Он осторожно огляделся и увидел автобус: на водительском месте мирно храпел тучный человек с недобрым щетинистым лицом. Тихон вмиг понял: проберется в автобус, заберет ключ и уедет. Осталось только воплотить этот план в жизнь.

Пробраться в автобус не составило труда. Ключи были в замке зажигания, так что искать их не пришлось. Только вот спящий водитель был действительно очень толстым человеком, куда более толстым чем показалось на первый взгляд; смахивал он на довольного уснувшего борова, который мерно переваривал перепавший на кормежке добротный кус братского сала. Тихон потянул его за руку, тот не сдвинулся с места, равнодушно похрапывая. Он будто врос в сидение. Изо всех сил мальчик толкнул спящего еще раз, тот свалился набок и вывалился из машины с характерным шлепком – дверь была не заперта.

Тишина. Ни единого звука.

Молниеносно Тихон запрыгнул на водительское место и стал заводить машину. Существо было близко, он знал. Он знал, что оно любит убивать, любит мучить жертву, любит оттачивать свой навык охоты, любит играть. Он знал, что ему не удастся убежать. Он знал, что он должен убежать.

Автобус не заводился, молчал, будто он тоже уснул вместе со всем миром и равнодушно отвернулся от Тихона. Он снова и снова пытался завести машину, но тщетно. И тут Тихон ощутил тяжелое темное кровожадное присутствие. Это был зверь. По видимости, некоторое время тот находился у автобуса и с любопытством рассматривал мальчика множеством своих мутноватых желто-бурых глаз.

Непрерывно меняющий форму сгусток черного вязкого жира в одну секунду вооруженный когтистыми орлиными лапами, в другую – скалящимися волчьими пастями, а в следующую уже хаотично пляшущими шипастыми щупальцами. Сочащийся чернилами, бурлящий нутряной жир. Зверь будто кипел, пузырился, дымился; глаза его вырастали и тут же лопались, щупальца старались ухватиться за воздух, но в момент обращались лужей дегтя, отражающего в себе нещадное яркое солнце.

Ошарашенный, мальчик выпал из автобуса, мгновенно вскочил на ноги и, на пределе возможностей, стал бежать. Не оглядываться назад. Сосредоточиться на беге, всё равно куда, лишь бы быстрее. Убежать, спрятаться, затаиться, спастись. Скрыться, оторваться, исчезнуть. Выжить.

Спустя некоторое время Тихон понял, что бежит на месте. Тёмная субстанция постепенно впитывала его, крепко держала его словно зыбучие пески, схватила за руки, облизывала его сочащимися липкими языками. И тут он обнаружил перед собой раскрывшуюся пасть с огромным желтым глазом внутри. Гигантский глаз глядел на него сотней надтреснутых разноцветных зрачков. Зрачки делились надвое как клетки, поедали друг друга, хаотично исчезали, но появлялись вновь, уже в другом месте. И Тихон увидел в ней, в этой твари, что-то родное, до боли знакомое. Страха не было, было сочувствие, желание воссоединиться с чем-то древним, единокровным, первородным, давным-давно забытым.

- Я не боюсь тебя. – голос был сильным, отзвучавшие слова эхом раскололись на множественные “я не боюсь тебя”. Постепенно эхо усиливало фразу пока та вдруг не превратилась в сказанную уже совсем другим существом, существом с мелодичным радостным голосом, будто передразнивающим Тихона.

- Я боюсь тебя. – сказал этот голос откуда-то издалека.

Зверь, кажется, насмешливо глянул на мальчика и продолжил пожирать его. Липкий черный деготь добрался вот уже до его живота. Тварь сыто урчала, захлебывалась, мяукала, но Тихон был спокоен.

- Я боюсь тебя. – сказал мальчик.

- Я нисколечко тебя не боюсь. – ответило ему эхо.

Существо, почти добравшееся до горла Тихона, вдруг прекратило поглощать его и оцепенело. Небольшая дрожь проступила по поверхности его тела, зрачки, прежде хаотично размножавшиеся в огромном глазу, вдруг застыли и посмотрели на мальчика с удивлением.

- Приди ко мне, смело и радостно, мой друг. – сказал Тихон.

- Уйди прочь, трусливо и тоскливо, жалкое чудовище. – ответил ему звонкий посмеивающийся голосок эха.

Зверь заревел, выплюнул мальчика и превратился в беспомощный комок черной слизи, жалко уползающий прочь. Следов его не было видно, лишь запах липкой сырой земли остался висеть в воздухе. Тихон ощутил, что он вышел из глубокого транса, встал, отряхнулся и направился к отцу.

 

II

Закатное солнце отражалось во множестве окон панельных домов. Нужно было спешить. Тихон уже долго ехал по уснувшему городу на украденном (деликатно одолженном, если угодно) велосипеде. Ни единой капли черного жирного масла не осталось ни на теле ни на вещах. Он ехал, как ни в чем не бывало, наслаждаясь просторным одиночеством и свободой.

Мальчик был уверен, что среди спящих людей, среди целого города спящих людей, единственным истинно уснувшим и видящим сон, жуткий и навязчивый, был он сам, Тихон. Впрочем, сон этот был чересчур реальным чтоб единственным знанием того, что ты во сне, можно было вырваться из иллюзии на свободу, так просто развеять эту иллюзию, как дым. Оставалось только принять случившееся и двигаться дальше. Двигаться как можно быстрее.

Город в привычном понимании постепенно редел и взору открывались неосвоенные, дикие, но заселенные просторы. Прочные заборы, рассыпающиеся заборы, уже почти совсем рассыпавшиеся заборы, бесконечные эти заборы тем не менее стойко ограждали территорию, стянутую воедино проржавевшей давным-давно колючей проволокой; деревянные, бетонные, кирпичные заборы намертво разделяли территорию связанную воедино неизбежным и грязным прошлым. Заборы были почти единственным что видел Тихон. Теперь он не надеялся найти хотя бы и одного бодрствующего человека.

Но вот он вырвался из этой бетонно-ржавой паутины. Ночь пришла в мир; не горели фонари, электричество, казалось, всё разом вымерло, будто и не было его никогда, так что скорость пришлось поубавить, ехать пришлось внимательнее, хоть и дорогу немного освещали хорошо видные теперь луна и звёзды. Мальчик осторожно ехал по знакомому пути, как бы вслед за автобусом, который обычно привозил отца на работу. Глаза привыкли к темноте, и он понял, что все же наслаждается своим приключением, не смотря на все преграды и опасности. Ведь было поле, синее, ночное, бескрайнее, беременное бесчисленными возможностями и вероятностями, ведь было небо, бесконечное и очень близкое, ведь был ветер, освежающий и гонящий вперед. Был мир, непостижимый и родной.

Велосипед резво перескочил через поперечные железнодорожные пути. Тихон доехал до разводного моста, возведенного над рекой. Река бурно и смело жила, пела свою извечную песню. Звезды и луна будто плыли вперед, за кипучим речным потоком. Мост был широко разведен, поднят на дыбы. Электричества кругом и дух простыл. Нужно было перебраться на другой берег, но мальчик не умел плавать, да и для опытного пловца непростой задачей было бы проплыть эту реку, тем более ночью. Около моста стояла рубка со спящим человеком в синей форме.

Приборная панель в рубке никак не реагировала на действия Тихона. Рычаги, кнопки и прочие механизмы уснули следом за своим похрапывающим хозяином. Мальчик запрыгнул на велосипед и последовал обходному пути: уже через другой мост, по железной дороге. А дальше к отцу, можно срезать через глухой еловый лес.

Дорога была недолгой и спокойной: крестьянские покосившиеся домики, овины, сараи, срубы, столбы, автомобили, линии электропередач, лошади, люди – весь мир накрепко был скован дрёмой. Да и самого Тихона теперь клонило в сон. Но нужно было держаться, не спать.

Проезжая по мосту, который нёс на плечах своих железнодорожные пути, мальчик заметил уснувший впереди поезд. Поезд стоял на высокой насыпи, как бы дирижируя лесом. Он наглухо закрывал дальнейшее движение по железной дороге. Тихон подобрался поближе. Насыпь была, действительно, достаточно высокой, но и отсюда, казалось, лес виден не целиком, будто самая сокровенная и важная часть его никогда не будет видна человеку, будто человеческого зрения не хватит чтобы вместить в себя лес. Сын чувствовал, что осталось еще совсем недолго, он чуял, что отец недалеко. Нужно было съехать вниз, в лес.

Можно было поступить куда более осмотрительно и безопасно, но Тихон хотел как можно скорее добраться до отца. Глубокий вдох, выдох. Он поехал вниз по склону, с высокой насыпи, подпрыгивая, изо всех сил держа равновесие. Несколько раз чуть было не упал, чуть было не покатился кубарем, но спустился, живой. Осталось только осмотреться, остановиться…

Только велосипед не хотел останавливаться –отказали тормоза. Тихон уворачивался от несущихся на него деревьев, старался как-нибудь остановиться, неумело матерился под нос. Вдруг перевернулся – наехал на крутой ухаб. Сильный удар.

Саднил локоть, кружилась голова. Рядом зазвучал знакомый запах: маслянистый, земляной. Тихон побрёл вперед, не глядя. Колючие ветки кусали его лицо. Запах усиливался. Он открыл глаза. И тут кто-то схватил его за руку. Машинально он рванул вперед чтоб вырваться, но тщетно. Тихон увидел, что за руку его держит дерево.

Холодная жилистая рука сочилась чернильным жиром. Дерево хаотично двигалось, пыталось схватить мальчика другими руками. Вместо веток из него росло с дюжину конечностей, хилых, бледных, узловатых. Дерево шептало что-то Тихону - он увидел скалящиеся рты, они будто улыбались именно для него – улыбка после долгих лет невстреч. Вторая рука схватила его. Ель будто обнимала мальчика, желала отвести его в знакомое безопасное место. Одна из пастей была уже совсем рядом.

И тут он понял, что находится дома. Понял, что окружен друзьями, звучали их тёплые голоса, был праздник, было лето. Не нужно было переживать и думать о ни о чем лишнем, всё было ему ясно в этом мире, всё казалось очень важным, и всё ему казалось пустяком. Он был частью целого, огромного, но любящего. Голос матери сказал ему:

- Тихон, мой мальчик, идём со мной. Мы тебя заждались.

Клубилась темнота, родная, тёплая, понятная темнота. Укрывала его, ограждала от всех бед. Его больше не было, было лишь единство, ощущение целостности, крепкой связи с любимым миром. И связь эта крепчала с каждым мгновением.

Резким движением он вырвался из мертвенных объятий. Дерево зашипело множеством ртов, сорвало с него рюкзак. Тихон бежал, не чуя ног. Несколько раз ели снова хватали его, но он тут же вырывался и опрометью продолжал свой бег.

- Дурак ты. На погибель идешь. Нет у тебя отца, ты сирота. Седой тебя заманил, заколдовал. – деревья говорили это очень ясно, спокойным, даже грустным голосом, - Уходи прочь, ты не ведаешь что творишь.

Тихон увидел сруб и ворвался в него. Запер ставни и двери, упал набок, обняв собственные ноги. Он мычал и покачивался, не осознавая, не думая. Лес выл. В окна стучались змеящиеся тонкие руки. Холод постепенно подбирался к Тихону, методично душил в нём жизнь. Сознание мальчика угасало, уменьшалась до чего-то незначительного, до маленького предмета в огромном враждебном мире. Тьма окружала его, он захлебывался тьмой. Нужно было осветить тьму, разорвать завесу, выпутаться.

Зажигалка. Он достал её из кармана и зажег небольшой негреющий огонек. Этого было достаточно чтобы ощутить себя в безопасности. Он увидел старый деревянный стул без одной ножки и промасленную ветошь, без труда смастерил факел, поджег его и осветил всё вокруг.

В срубе находилась печь, но не было для неё топлива. Тихону нужно было добыть дров, в домике их не было. Тут он увидел опершийся на стену топор, тот будто ждал его, ржавый, надтреснутый, но надежный. Он вышел наружу и увидел снежинки, с пугающей скоростью захватывающие мир. Факел жадно вырывал из тьмы куски плоти, маслянистые, черные.

- Огонь! Глупец, брось его – говорил ему лес, расступаясь, укрываясь.

Найти потерянный рюкзак у него не вышло. Одно из деревьев схватило вдруг мальчика за ногу, но он отпугнул его огнём. Наконец, мальчик выхватил топор. Методично и упоенно хватал деревья за руки и рубил их яростными ударами. Чудовища душераздирающе визжали и исходили жирным черным соком. Спустя полчаса Тихон вернулся в сруб, весь измазанный, но очень довольный. Он чувствовал силу.

Топливо горело крайне странно. Какое-то время его вообще не удавалось зажечь, но неожиданно весь ворох отрубленных рук вдруг всполыхнул, почти взорвался. Знакомый тёмный запах вдруг изменился, стал напоминать уже что-то совсем другое: шумное, пыльное, людное. Нужно было спать. От сна и усталости Тихон валился с ног. Он снял с крючка найденную вдруг охотничью шубу, укрылся ею и задремал под протяжные, кричащие потрескивания в печи.

III

Проснулся он от давящего запаха гари. Сруб вовсю полыхал жарким прожорливым пламенем. Ели истошно вопили. Мальчик выбрался, долго и беспорядочно бежал через лес, который уже вовсю занимался огнём. Вонь и вопли были невыносимыми. Снег не переставал. Рассветное солнце холодно и отрешенно глядело на своих детей, так безвыходно заблудившихся в мире.

Тихон выбрался и увидел перед собой решетчатый забор, окружающий укрытую снегом промерзшую территорию. Перед забором был вырыт ров, наполненный снегом и колючей проволокой. Виднелись удушающе строгие, пугающие строения: сторожевые башни, нефтяные вышки, огромные и, кажется, беспричинные металлические структуры, россыпь жалких ветшающих домиков. Мальчик знал, что отец находится в одном из этих зданий.

Ловким прыжком он перебрался ближе. Забор был электрическим, укутанным колючей проволокой. Визг, вопли и жирный дым заполняли уставшее небо. Из горящего леса выползали пузырящиеся черные слизни с беспомощными волочащимися руками. Ошалелый, Тихон запрыгнул на забор. Пальцы кровоточили, но всё же ему удалось перелезть на другую сторону.

Он свалился в снег, сильно повредил колено. Встал, отряхнулся и продолжил двигаться дальше. Дым почти полностью заполонил небо, крики совсем стихли. Тихон открывал двери, заглядывал внутрь деревянных хибар и видел в них удивительных и жутких существ. Некоторые были крылатыми, другие покрыты были тиной, ракушками, иные будто вылепленные из мха и глины - сложно было осознать всё разнообразие обитавших здесь диковинных созданий. Ему эти существа почему-то казались близкими, только забытыми давно друзьями детства. Он страдал сам видя, что они страдают.

Все как один они были тощими, татуированными, сморщенными, будто огонёк жизни и надежды в них угас и заменился на озлобленное тупое выживание. Сухие тела были одеты в грязные лохмотья. Все они спали, спали на узких неудобных полках, закрепленных цепями на промерзшие серые стены, спали на истасканных матрасах или просто на полу. Мальчик удивился запаху, такому знакомому, единокровному, вязкому запаху нефти.

На улице увидел он огромное крылатое чудище, намертво прикованную к столбу толстой цепью. Тварь эта была недвижима. Снег почти полностью скрыл ее чудовищное тело, но по могучему дыханию можно было заметить, что змей этот спит и каждая из голов его видит чудные сны.

В иных домишках, устроенных уже куда лучше, дремали обычные люди. Ленивые, лощенные, сытые, одеты они были в одинаковую строгую форму военного образца. Каждый второй носил за спиной автомат или винтовку. В домах их было много нетронутой еще пищи на чудесных узорчатых скатертях. С одной из таких скатертей Тихон прихватил с собой хрустящий теплый пряник.

В прочих жилищах снова находил он сказочных существ, теперь облачены они были почти в ту же форму, что и люди. Существа эти не носили оружия, но и без всякого человеческого оружия выглядели они весьма грозно. В отличие от менее удачливых собратьев, казались они вполне здоровыми, но, тем не менее, вызывали в Тихоне противоречивые чувства. Он не задерживался долго рядом с ними. Он искал отца.

В одном из таких домов Тихон обнаружил бодрствующего человека. Сын почувствовал, что нашел отца. Это был старик, седой, невероятно тощий старик: острые кости его, казалось, вот-вот прорвутся сквозь тонкую синеватую кожу. Он был погружен в размышления, но не спал, а сидел на полу, склонившись. Парень не видел его лица – только горбатую худую спину. Человек обернулся и посмотрел на мальчика ледяным пристальным взглядом. По глазам его Тихон понял, что не человек это вовсе, а одно из чудовищ, заточенных здесь. Старик встал.

- Я не твой отец. – сказал он. Голос был грозным, зычным и властным.

- Но кто ты? – спросил мальчик, ощутивший, как дрожь постепенно овладевает телом.

- Это не важно. Мне нужен огонь. Ты – носитель огня. Ты должен сжечь это место дотла.

- Но зачем, здесь же много невинных людей. – сказал Тихон, голос его будто сковывала чужая воля.

- Эти невинные люди держат нас взаперти, неужели ты не понял, щенок. Они веками выращивают нас как скот, используют и, когда приходит время, ведут на бойню. –черт знает откуда старик вытащил клинок. Стремительно он разрезал кожу на собственной ладони. Из раны обильно полился бурый маслянистый жир. – Мы – это нефть. Мы – это прошлое, забытое, вытесненное, преданное прошлое. Ваше прошлое, прошлое жалких современных людишек, выбравших комфорт и отупение, косность и привычку. Вы предали нас, вы предали себя. Вы прятали от нас огонь, вы прятали нас от мира. Горите же вместе с нами, ничтожные поленья, жалкое живое топливо.

Тихон перестал контролировать своё тело. Он не мог сократить ни единой мышцы, не мог подумать ни единой мысли. Его заковали силы куда более могущественных чем он, беспомощный мальчик, силы куда более могущественные чем всё человечество.

- Мы предпочли смерть рабству. Конечно, часть откололась, жалкие трусы. Они хотят рабской жизни. Они и пытались остановить тебя, остановить моё колдовство, но их было слишком мало. Наша сила в том, что мы едины, неделимы. Теперь слушай меня: выполни своё предназначение, сожги всё, сожги всё дотла.

Старик снова сел на землю, отвернулся от Тихона. Мальчик пошел вперед, не глядя, не осознавая ничего. Весь до капли он высох, остался лишь молчаливый и беспомощный наблюдатель, пустое присутствие. Тело шло вперед, но его это не касалось. Тело зажгло факел, но он был далеко. Тело воспламенилось, бросилось вниз, в объятья бесконечно тёмного, маслянистого, родного океана. Он не обратил на это внимания. Тихон не услышал, как мир навечно умолк.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 4. Оценка: 3,25 из 5)
Загрузка...