- А она как зашипит на меня: «Не спи на ходу, мальчонка! Смерть свою проспишь! Она уже притаилась за углом в обличье чёрной птицы!» А я ей тогда: «Что можешь знать о смерти ты, о живущая со дней закрытия Валронских Врат!»

- У-у-у! Это больно! - столы взорвались хохотом. У одного рыжеволосого школяра пиво пошло носом.

- Нет, ну вы бы её видели! - пьяно продолжал высокий юноша с молочно-белой кожей, возвышаясь колокольной башней над пирующими. - Сморщенная, с горбом, что твоё, Регул, самомнение, сущий реликт! Артефакт!

- Так давайте же проживём такую яркую жизнь, чтобы сил на дряхлую старость уже не осталось! - вскочил на ноги бородатый толстяк.

- За это и выпьем! - подытожил юноша и первым опрокинул кружку.

- А что если правда? - спросил Регул у юноши, когда тот сел.

- Что правда?

- А если правда с Валронских Врат? Вдруг это древняя ведьма, и она прокляла тебя, Петерх?

Петерх загоготал, подняв свой острый нос к потолку, и стукнул Регула по спине.

- Ведьма, скажешь ещё. Ведьмы бывают только у поганых хаутов в их дремучих лесах. У нас — только честные алхимики!

И продолжил пить.

 

- Ведьма! Старая кошёлка! - бормотал Петерх, не в силах уснуть, с хмельной головой ворочаясь на смятых простынях.

Лунный свет падал в небольшое окошко его чердака. Петерх встал и подошёл к нему, позволяя ветру сдуть чёрную прядь, спадающую на лицо. Луна слепила, и в её сиянии кособокие дома напротив казались почти таинственными.

Вдруг мимо окна проскользнула в воздухе чёрная резкая тень. Петерх отшатнулся в ужасе. Смерть? Нет, птицы в такое время спят. Летучая мышь, наверное. Регул прав, с такими предсказаниями не шутят.

Походив из угла в угол (что, впрочем, было не сложно, так как расстояние между углами составляло всего три шага), Петерх сердито хлопнул себя по бокам, оделся в приличное платье, взял дощечку, бумагу и чёрный мел, и вышел вон.

С наслаждением вдыхая ночной воздух, в котором почти не было запаха тел и нечистот, Петерх дошёл до одной из голубиных башен. Бросив монетку в миску спящего смотрителя, Петерх поднялся и, встревожив укоризненно глядящих голубей, принялся делать наброски.

Внутри был полумрак, а оттого все птицы казались чёрными.

 

Когда на следующую неделю Петерх пришёл на аллею искусств, старый торговец чувственными удовольствиями встретил его самым ехидным взглядом.

- А где же женщины, Петерх?

- Искупительное воздержание, - холодно ответил тот.

- Лучше бы ты от вина воздерживался! С мужчиной, который бегает от женщин, ещё ничего хорошего не случалось.

- С мужчинами, которые бегают за женщинами, случалось только плохое, - парировал Петерх.

Торговец засмеялся, потрясая вторым подбородком и гладя себя по животу.

- Да, это так… И всё-таки птицы! В наши времена упадка и застоя продаётся только эрос…

- Танатос тоже всегда имеет цену. Ты-то уж сумеешь найти покупателя.

- Тоньше льстить надо, тоньше, мой мальчик! - ответил торговец, впрочем выглядел он довольным. И картины — после небольшого торга — взял.

 

Как позже пересказывал Регул, всё началось, когда член одного алхимического ордена приметил рисунки Петерха. Птица напомнила ему древний мистический символ, и он использовал её как пример, чтобы защитить какую-то сложную философско-политическую позицию в старом споре. Сначала был большой скандал, потом его позицию признали верной — и несчастные птицы Петерха привлекли внимание аристократии, которая с интересом следила за историями из мира алхимических орденов, хотя ничего в них не понимала.

Точку поставил глава одного из самых могущественных домов города, чьи дети лично прибыли на аллею искусств, чтобы приобрести рисунок чёрной птицы.

 

- Не дай успеху вскружить тебе голову, - говорил торговец с усмешкой, - системы у тебя нет. Вздумай ты нарисовать не чёрных птиц, а синих, скажем, бабочек… Даже если они тебя умолять будут! Заплюют и растопчут!

- Да, да. Не высовывайся и учись.

- Вот! Ты мне ещё спасибо скажешь, что я тебя никому не открываю. Чтобы на тебя взгляды всего города обратились? Выглядишь ты не презентабельно. Завязывал бы!

- Это кошмары. Бессонница.

- Ночью не кошмарами надо заниматься! - хихикнул торговец, - И в этом я тебе помогу. Я тут немножко слукавил… Имени твоего не открыл, но…

Он протянул Петерху тонкий белый конверт. На нём не было ни единой надписи. Внутри была записка: «В девять, у старого дуба в Чёрном». Почерк был женский. От конверта пахло лавандой.

- Я удивлён, что ты не вскрыл его, - заметил Петерх бесстрастно.

- На просвет всё видно.

- А если убийца? Кто-нибудь из алхимиков, кому не нравится аргумент к птицам?

- Хотел бы я, чтобы такой… такая убийца пришла по мою душу! - снова захихикал торговец.

Петерх махнул на него рукой.

 

Чёрный квартал был на окраине города. Раньше тут занимались угольным делом, и место часто горело. Плохо горело, пламя выжигало всё, но жар мог стоять неделями. Угольщиков выгнали за черту города, а у места пошла дурная слава, и селиться тут никто не спешил.

Петерх подходил к старом дубу, когда сумерки уже стелились по земле. На фоне колоссального аспидного ствола почти неразличима в неверном вечернем свете стояла тоненькая фигура, закутанная в тёмный плащ, с накинутым на голову капюшоном. Петерх успел увидеть тонкую линую подбородка, светлый вьющийся локон и голубую полумаску, прежде чем незнакомка отвернулась, спешно пряча непослушные волосы.

- Так вот ты какой, смотритель чёрных птиц, - сказала она медленно.

Это было похоже на розыгрыш. Кто-то из его друзей? Петерх решил подыграть.

- Я лишь слуга открывшейся мне тайны, лишь проводник приходящего во мраке ночном.

- Когда большое выбирает себе вместилищем малое, оно делает это по подобию, - возразила фигура.

- Или по различию. Лишь во тьме ночной оценит человек сияние свечи.

- И прохладу тени под жарким солнцем, - подхватила она. - И всё же, правда ли, что ты скользишь по крышам, выискивая птичьи тени, чтобы украсть их на свои холсты?

Если это был розыгрыш, то Петерх не видел способа себя уязвить. Может, другой художник хочет узнать секрет его картин? Был бы он ещё, этот секрет. Петерх решил пойти в наступление.

- Разве нужно взлететь в небо, чтобы увидеть солнце? Разве нужно поднимать вуаль, чтобы разглядеть красоту прелестной особы? Великое всегда находится прямо перед взором, надо лишь только уметь посмотреть, - сказал Петерх, глядя прямо на незнакомку.

- Да? - произнесла она, ещё сильнее отведя голову, чтобы скрыть лицо за капюшоном, - Я желала пройти тропами тайными, но если те тропы сокрыты во взора глубине, то ни к чему тревожить сокровенное…

- Что взору открыто, можно доверить холсту, - продолжил давить Петерх. - Нельзя глядеть в глаза василиску, но отражение глаз не умерит ли любопытства?

Незнакомка украдкой взглянула на него из-под плаща. Маска придавала её глазам лукавое выражение.

- Коль скрываясь за изящными речами, тайну птиц вы открыть не пожелаете, довольствуюсь тем, что же видит взор, которому открыто великое. Завтра в девять тут же. Оставляю за собой право не прийти. За вами… За тобой, - поправилась она, - такого права не оставляю.

- Не дерзну и помыслить о подобном, - сказал Петерх вслед спешно удаляющейся фигуре.

 

Весь следующий день он искал повод не явиться на назначенную встречу. Вновь зазвучали эхом в голове слова дрянной старухи о скорой кончине. Кто знает, что могло его ждать под этим роковым дубом? Засада, насмешки, долгие часы одиночества… Или прелестный непослушный локон, тонкое кружево речей, которым они оплетали друг друга ко взаимному удовольствию, этот лукавый взгляд, не сокрывший смущения…

К назначенному часу Петерх собрал всё необходимое и покинул своё жилище, то и дело украдкой оглядываясь.

Этой ночью они болтали без умолку. Ему мерещились отовсюду следящие взоры, она же смущалась под неотрывностью взора его. Петерх искал в её речах признаки опасности, находя лишь живой интерес, и мог поклясться, что она делала то же.

Он писал её в неверном свете луны и был в изумлении от того, сколь прекрасно и легко у него получается. Она непоседливо порывалась взглянуть, но он раз за разом останавливал её, пока не нанёс последние штрихи.

Она ахнула и сказала, что заберёт картину. Он возразил, что не может лишиться возможности глядеть на такую красоту. Она сказала, что не посмеет лишить его такой возможности.

 

- И сколько это уже продолжается? - всплеснул руками Регул.

- Неделю. Месяц. Всегда? - ответил Петерх, мечтательно глядя в кусочек вечернего сизого неба через оконце своего чердачка.

- Это не шутки, Петерх! - Регул пнул друга по коленке. - Это опасно!

- Чем же?

- Она женщина, это раз! Этого тебе уже должно быть достаточно. Образованная женщина — это два! На этом месте лучше сразу вешаться. Свободная образованная женщина, склонная нарушать запреты — это три!

- Какие ещё запреты? - нахмурился Петерх.

- А откуда она по-твоему взялась такая распрекрасная? Либо воспитанница одного из женских орденов, либо дочка богатого дома. В любом случае, они по головке не погладят того, кто сорвал их драгоценный цветочек.

- Я ещё ничего не срывал!

- А они будут разбираться!

Друзья скрестили яростные взгляды. Петерх, не сразу, но отступил.

- Ладно, я посмотрю, что можно сделать. В крайнем случае — ты же меня вытащишь.

- Скорее ты меня за собой утащишь, - буркнул Регул, но потом примирительно вздохнул. - Заканчивай с этим поскорее.

 

Петерх бежал по оживлённой улице, то и дело едва не налетая на прохожих, и думал о том, в каком месте его очевидно нездорового разума «заканчивать с этим поскорее» превратилось в предложение встретиться при свете солнца.

Сердце его было переполнено радостью, голова его витала в облаках, и ноги несли его сами.

Выскочив винной пробкой из узкого горлышка улицы, Петерх на всей скорости влетел в человека, шагнувшего из-за угла. Человек не удержался на ногах, повалился, прямо в замешенную сотнями ног лужу грязи.

- Да чтоб тебя! - в сердцах выругался Петерх, сам силясь не поскользнуться на неверной земле.

- Да чтоб меня?! - взбешённо воскликнул незнакомец, поднимаясь. Его дорогое одеяние было непоправимо испорчено. - Да ты знаешь, собака, кто я такой?!

Он сорвал перчатку с руки и ткнул в лицо Петерха золотой перстень с искусной гравировкой чёрной цапли на одной ноге.

Петерх оттолкнул его руку и открыл было рот, чтобы отослать его подальше, но потом понял две вещи. Первую, что цапля — это тоже птица. И она чёрная… И вторую, что чёрная цапля была символом одного из самых могущественных аристократических домов города.

Ноги его подкосились.

- О! Я вижу, ты уже познакомился с моим дорогим братцем! - возгласила спешно приблизившаяся с другой стороны площади девушка.

Девушка светилась от какой-то ей одной понятной радости, золотые её локоны ниспадали на плечи, а в глазах таился недюжинный ум. Даже не помня себя от страха, Петерх сразу догадался, что это и есть его таинственная незнакомка.

- Кандаон Сальви, - представила она обозлённого человека, - старший брат Делии Сальви — как ты знаешь, меня. Хотя чаще ведёт себя как младший.

Делия повернулась к своему брату и стала демонстративно отряхивать его, почти не касаясь грязи.

- Хватит, - он остановил её и шагнул к Петерху, пронзая его взглядом. - Так вот, значит, каков ухажёр моей сестры…

- Нет, я не… - промямлил Петерх, делая шаг назад. Он посмотрел на Делию, чьё лицо выражало искреннее участие. Она была прекраснее, чем Петерх мог себе представить, но горечь страха отравляла его взор. Он не мог оторвать глаз с перстня, такого же, как и у её брата. - Я не могу. Я… прости!

Он попятился, нервно качая головой. Делия было шагнула за ним, но он уже повернулся и побежал прочь.

 

Заперев дверь в свою каморку под крышей, Петерх сел в самый дальний и тёмный угол и затрясся, обхватив колени. С предсказаниями не шутят. С предсказаниями не шутят. С предска…

Оскорбить сына дома Сальви. Предложить любовь дочери дома Сальви — что само по себе в его положении является неслыханной дерзостью — а потом отказать в этой самой любви!

Что теперь, как не смерть?

Петерх вскочил и стал судорожно метаться по комнате, кидая на кровать одежду, деньги, краски. Стал на колени и принялся шарить под ложем, выудив через какое-то время пыльную котомку. Начал запихивать в неё вещи — их было мало, но они никак не хотели все поместиться.

Бросил это дело. Сел на кровать, опустив голову на грудь. Вдруг вскочил, схватился за перо, начал спешно выводить буквы на каком-то клочке. Бегом спустился вниз, отдал мальчонке записку и монетку. Вернулся.

Регул, как назло, за городом играется в свои военные игры. Как будто кто-то рискнёт нападать на их город. Но если бы он вдруг вернулся пораньше, получил записку, то во всём бы разобрался.

Петерх спихнул с кровати котомку и лёг на бок, положив одну руку под голову, другой накрыв её.

 

Проснулся от стука в дверь. Вскочил, ударился головой о низкий потолок, едва не упал с кровати — подбежал к двери.

Распахнул дверь и… увидел низенького округлого человечка, без лишних слов протянувшего Петерху запечатанный конверт. Сердце упало в пятки. Он принял конверт и принялся медленно раскрывать его под безразличным, но неотрывным взглядом человечка.

Конверт приглашал посетить гостеприимный дом Сальви сегодняшним вечером. Доставивший его должен был проводить получателя, не дав ему заблудиться.

 

Они прошли по улицам вечернего города — прохожих было мало, и Петерх был рад, что его, позорно ведомого на эшафот, никто не видит.

Усадьба Сальви стояла в самом застроенном центре города, но едва ворота за спиной Петерха закрылись, он почувствовал наступающую на него пустоту. Подъезд к дому был удивительно просторен, сад, начинавшийся по его правую руку, был тёмен и неприветлив — высокие стволы деревьев так поднимали кроны, что они казались не закрывающими небо — они и казались небом.

Сопровождавший Петерха человек настойчиво кашлянул — и вот перед ним открылись двери многочисленных зал, в которых было невозможно не потеряться.

Голова закружилась от зеркал, золотых свечей, тёмных ковров на дереве пола. Чувство пространства вернулось к Петерху только тогда, когда за его спиной закрылись тяжёлые двери, оставляя его одного в просторном кабинете.

Освещённое одним только слабо горящим камином в дальнем от Петерха углу, помещение выглядело одновременно уютно и устрашающе. Шкафы вдоль стен, тяжёлые шторы до пола, оружие над большим столом. Перед камином стояло кресло, повёрнутое спинкой ко входу. Только Петерху подумалось, что в нём может кто-то сидеть, как из кресла зазвучал низкий грубый голос:

- Так вот ты какой, заклинатель чёрных птиц.

- Я… Я не…

- Молчать! Разве давал я тебе право, о трижды оскорбивший стены этого дома, говорить?

Петерх потупил взор, чувствуя, как начинает мелко дрожать.

- Да что ты молчишь! Я задал тебе вопрос. Отвечай!

- Я… Я не хотел сбивать её с ног! Поймите, прошу вас, не убивайте, она сама почти что бросилась мне под ноги!

- Я думал, что ты сына моего сбил с ног, малец. А получается, что дочь. Значит, с сыном ты…

- Нет! Не дочь! Ведьма!

- Кто ведьма? Делия ведьма?! - поднял голос неизвестный.

- Нет! - возопил Петерх, делая шаг вперёд и протягивая руку в желании всё объяснить, но ноги его подвели, и он рухнул на колени. - Месяц назад, на рынке. Ведьма, я толкнул её, старуха, а она предсказала, смерть от клюва чёрной птицы… Прошу, умоляю, не надо…

Вдруг двери за спиной Петерха отворились, и в комнату ворвался Регул — в блестящей кирасе, держа шлем в правой руке.

- Стойте! - воскликнул он, подбегая к другу и становясь рядом с ним на одно колено. - Регул Рубелли, старший сын дома Рубелли. Этот несчастный художник, мой друг, подвержен припадкам — гениальная натура. Что бы он ни сотворил, смилуйтесь, прошу вас от имени дома Рубелли!

Кресло заскрипело, и с него поднялся, оборачиваясь на гостей, грузный человек с мощными руками, облачённый в дорогое домашнее одеяние. Вид его источал могущество. Он медленно подошёл к стоящим на коленях юношам… и засмеялся, тряся густой чёрной с проседью стриженной бородой.

- Что бы он ни сотворил! - произнёс он наконец, вытирая слёзы, выступившие в уголках глаз. - Он в самом деле сотворил — прекрасные картины, первые, которые тронули меня за долгое время. Убивать его никто не собирается!

- Правда? - поднял голову Петерх.

- Правда, молодой человек, правда. А вот посадить на цепь в подземелье, и заставить творить до самой смерти — это запросто, - ответил мужчина, прищурившись. Но потом снова засмеялся.

- Благодарю вас! От всего сердца, - воскликнул Регул.

- Да в мыслях у меня не было вредить этому впечатлительному молодому человеку, - сказал глава дома Сальви, отступая от юношей и знаком приглашая их подняться с колен.- А если бы и были такие мысли, меня самого дочь бы отравила ненароком за такое. Правда, цветик?

Тяжёлые шторы колыхнулись, и из-за них выскользнула Делия, с невероятно довольным видом. Петерх застыл в изумлении.

- Это была её идея! - объявил мужчина.

- Мне стоило догадаться, - ответил Петерх, чувствуя, как утекает из его тела напряжение.

- Извини! - произнесла Делия, впрочем ни капли извинения в этом слове слышно не было.

- Нет, ну нельзя быть настолько мнительным! - добавил её отец. - Предсказания! Про птиц! Вот уж верно, пророчества сбываются, оттого, что мы верим, что они сбудутся.

 

Выходя из поместья Сальви, Регул хлопнул друга по плечу:

- Видишь! А ты паниковал!

- Я паниковал? «Она женщина — это раз!»

- Ладно, признаю.

- «Образованная женщина — это два!»

- Всё, понял.

- «Свободная обра…»

- Да понял я!

Петерх усмехнулся.

- Да и вообще, примчался мне на помощь как принц в сияющих доспехах.

- Извини, белый конь в дверной проём не пролез.

Петерх глянул на друга, потом — на город, тёмный, дышащий нежной темнотой. На сердце стало легко.

Вдруг он услышал шелест крыльев за своей спиной. Обернулся — увидел маленькую птичку, припорхнувшую к его ногам. Присел на колени, протянул зачем-то ладонь — птичка села ему на палец, мягко вонзив свои коготки.

Она была абсолютно чёрная — не от темноты, а сама по себе. Чёрное, будто намасленное оперение её было прекрасным. Вот! Вот что Петерх стремился запечатлеть в картинах всё это время!

Он аккуратно поднялся, поднося руку с птицей поближе к телу. Может удастся донести её домой, успеть зарисовать…

Тоненькая иголка боли кольнула его в живот. Он опустил взгляд — это была птичка, она клюнула его; сквозь одежду, вонзившись прямо в плоть.

С клюва её упала маленькая капля чёрной крови.

Птица посмотрела на Петерха внимательным задумчивым взглядом.

 

***

- А ещё вам нельзя поднимать тяжести больше пяти килограмм, быстро ходить, нервничать, ложиться спать после двенадцати, есть горячую, холодную, острую, солёную, жареную пищу, пить алкоголь. Контакты с людьми тоже лучше ограничить.

- Под контактами вы понимаете?

- Любые. Эти в особенности.

Петерх вздохнул.

- Получается, что и жить-то практически незачем остаётся.

- Смешно, - без тени улыбки ответил лекарь.

- И его совсем никак нельзя вылечить? - спросил Регул. Делия взглядом вторила его вопросу.

- Это смерть. От неё не лечатся.

 

И без того худой Петерх за неделю в бреду превратился в скелет, туго обтянутый бледной кожей. Живот его, перевязанный пропитанными в алхимических составах бинтами, беспрестанно болел и отказывался принимать пищу.

Больше месяца было неясно, сможет ли Петерх удержаться на этой стороне, но усилия лучших лекарей города и поддержка друзей дали свои плоды.

Тогда он попросился вернуться обратно в свою каморку, не желая больше злоупотреблять гостеприимством дома Сальви, на что Делия пообещала зарезать его суповой ложкой, если он опять заговорит об этом

Когда настало время, он стал посещать сад, подолгу проводя часы в его мрачном безлюдии.

Наконец, он даже вышел в город в компании Регула.

 

На обратном пути он вдруг споткнулся и бросился бежать в маленький грязный проулок.

- Ты серьёзно сбежать от меня сейчас удумал? - спросил Регул, которому потребовалось лишь чуть-чуть ускорить шаг, чтобы пойти вровень с выбивающимся из сил Петерхом.

Но Петерх уже завернул за резкий поворот, за которым столкнулся со сгорбленной старухой в грязной рваной бесцветной одежде.

- Ты! Ведьма! - выплюнул он.

Старуха подняла скрюченные пальцы, прощупывая воздух перед Петерхом, словно слепая, хотя глаза её были зрячими.

- Бедный мальчик… - произнесла она участливо.

- Издеваться вздумала! Сними своё проклятье, ведьма, - прошипел Петерх, - или пойдёшь на костёр!

- Моё проклятье? - подняла она на него удивлённый взгляд, - Разве не сам ты искал встречи со смертью? Разве не сам предложил ей остаться, когда она пришла?

- Не дури мне голову! Не скажи ты, что она идёт ко мне, стал бы я готовиться к её приходу?

- Ну прости болтливую! Что вижу, то и говорю. Она избрала искать с тобой встречи, и не знаю я, случилась бы она, не ищи ты её тоже. Коли хочешь — сам найди её и спроси.

- Сначала говоришь, что я сам накликал свою беду, ища со смертью встречи, а теперь снова посылаешь меня делать то же самое в надежде на ответы?

- Клин клином вышибают, - неожиданно просто ответила она.

- Чушь какая-то, - провёл ладонью по лицу Петерх, - и никакого другого совета ты мне не дашь?

- Добрую тебе службу сослужили в прошлом мои советы? - спросила старуха, - Человек с обнажённым мечом, взвешивая тебя на острие, скажет тебе, куда идти. Ведь в каком-то смысле смерть уже в его руках.

- Я слышу твой хаутский акцент, женщина, - вдруг подал голос Регул. - Не беспечно ли тебе навлекать на себя подозрения в прорицательстве и ведовстве?

- Не надо, Регул, - остановил его Петерх. Он был бледен больше обычного. - Пойдём.

Он развернулся и, не глядя на старуху, заковылял обратно.

 

Следующие несколько дней он с постели не вставал. Но потом повеселел — стал больше читать, больше ходить, выпросил себе доступ в библиотеку одного из алхимических орденов. И ещё через месяц, по словам Делии, стал похож на самую настоящую живую треть человека.

 

- Вот, - сказал он однажды с улыбкой, ногтём подчёркивая строку текста в толстом фолианте. - Тут написано о деревне, в которой есть легенда о птице, что приносит в клюве чёрную кровь.

Сначала они смотрели на него недоумевающе. Потом Делия нахмурила брови.

- Ну нет. Не-ет.

- Что нет? - повернулся к ней Регул.

- Да! - горячо ответил Петерх.

- Что да? - повернулся к нему Регул.

- В этой твоей книге написано, что в этой деревне есть лекарство? - спросила Делия.

- Ну нет, но…

- Вот и всё, вопрос закрыт.

- Да почему ты так противишься? Это единственная зацепка, которая у меня появилась, а ты её сразу отвергаешь!

- Потому что ты по городу едва ковыляешь, тебя ветром сносит! Куда тебе ехать на край света? Не глупи.

- Да с чего ты взяла, что это край света? Может быть эта деревня в соседней провинции!

- А она в соседней провинции?

- Не совсем…

- А где?

- Где-то на северном берегу Дейра…

- Край света, я же говорила! Да там целая страна. Ты вообще не знаешь, что искать.

Петерх поднял руки к небу в жесте крайнего раздражения. Делия закатила глаза.

- Так, успокойтесь! Петерх, объясни мне по-простому, куда ты собираешься ехать, и зачем?

- Встретиться со своей смертью, и задать ей пару вопросов. Убедить её отозвать проклятие.

Секунду Регул смотрел на него не мигая. Потом спросил:

- Ты дурак?

- Да что вы хотите-то?! - взорвался Петерх. - Чтобы я сидел смирно, будто ничего не случилось?

- Да! - ответила Делия. - Судьба дала тебе второй шанс. Ты можешь продолжить жить, как все нормальные люди!

- Да не могу! О какой жизни ты вообще говоришь, если у меня вот здесь, - он задрал не подпоясанную тунику, показывая чёрный с фиолетовым след на половину худого живота, - в самом центре, смерть?

Вид отметины охладил Делию. Она поджала губы и отвернулась. Встала. Немного собралась и улыбнулась неверной улыбкой. Сказала быстро:

- Я предпочла бы, чтобы ты срывал с себя одежду передо мной в другой обстановке, - и вышла из комнаты.

- Что она сейчас сказала? - спросил недоумённый Петерх.

- Я не расслышал, - ответил Регул.

 

- И тебе совсем не жалко так бросать всё?

- Да что там бросать… Будто бы что-то у меня есть, - с грустной улыбкой ответил Петерх, глядя себе под ноги на мерно качающуюся дорогу.

- Молодость! - тепло засмеялся его собеседник, поправляя соломенную шляпу. - Я тоже так однажды подумал: «А, ничего не жалко! Пойду мотаться по свету». Так с тех пор и мотаюсь, хотя сам погляди, куда мне с чадом да на старости лет!

Чадо, пигалица лет семи, отвлеклась от беззастенчивого разглядывания Петерха из телеги и повернулась к отцу:

- Если бы ты не мотался по свету, ты бы не встретил маму!

- Вот! О чём я говорю, - продолжил смеяться мужчина, держащий поводья лошади, - мало того что одна мне это семь лет уже повторяет, так вот и вторая присоединилась!

Не зная, что ответить, Петерх достал с пояса флягу с лекарством и сделал несколько горьких маслянистых глотков.

- М-м? - встрепенулась женщина, задремавшая на плече мужчины, - Темнеет уже. Мы точно успеем выйти из леса до ночи?

Её муж хмыкнул в густые усы и поправил шляпу на голове.

- Да, приготовь-ка факелы, родная. Не хочу встретиться с волками.

Петерх удивился.

- А разве свет не привлечёт волков?

- Голодный волк тебя и так за полсвета учует, а огня может и испугаться.

 

 

Серая тень метнулась на взгорье на правой стороне от дороги. Ещё одна, позади них.

Лошадь задрожала и попятилась. Спреди возникли несколько тёмных переменчивых фигур. Их глаза отражали янтарные блики факелов, хвосты их были задраны, а зубы оскалены.

Петерх почувствовал, как опора уходит из-под ног. Припав на корточки и опершись одной рукой о борт телеги, он смог устоять. Дыхание спёрло. Неужели его вот так, в лесу… Резануло в животе.

- Товар не подожги! - крикнул мужчина

Петерх понял его не сразу. Сначала он глубокими глотками воздуха, как его учили, расслабил сведённые мышцы живота. Засмеялся от мысли о том, что чуть не умер от простой судороги, хотя есть редкая возможность погибнуть гораздо интереснее — от стаи голодных волков. Потом понял — погибнуть. Ведь именно смерти своей он и ищет. А смерть его — в обличье чёрной птицы. А волк, будь он хоть трижды чёрным, ни по какому разумению птицей не является!

Спохватился. Факел в его руке и правда был опасно низко. Поднялся. По привычке достал с пояса флягу с лекарством, чтобы сделать горький глоток. Поднёс к губам, и…

- Они ведь не любят огонь, так? - спросил он, задирая тунику рукой с флягой.

- Да, но чтобы их совсем прогнать, огня должно быть много…

- Фефяф будеф фного! - ответил Петерх, зубами отдирая полоски от уже порядком обветшавшей ткани.

Он запихал ткань во флягу с лекарством, оставив торчать из горлышка лишь промасленный хвостик. Поджёг снаряд и зашвырнул его в сторону взгорья, с которого приближалось несколько волков. Фляга упала на поваленный засохший ствол, покрытый смолой и опавшими иглами. Ствол мгновенно запылал, озаряя всё вокруг слепящим светом. Петерх почувствовал жар, а звери бросились в разные стороны.

Но с другой от огня стороны телеги волки шерстяным переменчивым перетекающим приливом неумолимо приближались.

- Ага, выкуси… - выпалил Петерх в несвойственном ему детском азарте. Он зажёг ещё одну флягу с жидким огнём и шагнул с телеги прямо к волкам.

- Ты с ума сошёл?! - закричал ему вслед мужчина.

Замахиваясь факелом на каждого приближающегося волка, Петерх с безумными глазами швырнул флягу туда, где зверей было больше всего. Шерстяное море расступилось, и лишь осколки и брызги задели волков.

Стая пришла в движение. Один из волков толкнул Петерха передними лапами и повалил его на землю — тот успел ударить горящим факелом прямо по морде — и оттого не лежал ещё с разодранным горлом.

Петерх ударился затылком при падении, и в голове его нарастал какой-то шум — не то бешеный галоп сердца, не то рваное стаккато мыслей.

Когда шум стал совсем нестерпимым, в круг света ворвались несколько стремительных теней — это всадники на полном скаку врезались в шерстяное море. Зазвучали крики, поплыли пятна света— раз, и чья-то сильная рука рывком подняла Петерха с земли.

- Безумец и чернокнижник! Птицы, потом волки… Отвернёшься — не удивлюсь, если в следующий раз ты затеешь свору с драконами!

- Что? Кто? - мотнул головой Петерх и осознал, что человек, поднявший его с земли — не кто иной, как Кандаон Сальви.

- Да, не хило тебя приложило! Права была сестрица, когда сказала, что ты и дня не продержишься за городом. Она послала меня дать тебе шанс объясниться.

- Мне… Мне нечего объяснять.

- Да-а… Послушай, если ты ещё планируешь вернуться и не хочешь, чтобы тебя повесили прямо на воротах города, придумай хоть что-нибудь приличное сказать сейчас. А мы пока проводим вас до опушки леса, хорошо? - последнюю фразу он адресовал мужчине, правившему повозкой.

Они двинулись Голова Петерха постепенно прояснялась, и он с осторожностью разглядывал новых спутников. Те тоже поглядывали на него. Особенно часто на него бросала взгляды из-под капюшона фигура, ведшая лошадь чуть поодаль остальных, дальше всех от Петерха.

Сердце его дрогнуло.

- Старик! - обратился он громко к мужчине на козлах, - помнишь, ты спрашивал, не жалко ли мне бросать всё вот так?

- М? Да, да.

- Я сказал, что мне нечего бросать, но это не правда. Я оставляю очень дорогого человека. Даже не сказал ему, что ухожу. Если бы сказал — не ушёл бы. Нет ничего, что я хотел бы больше, чтобы с ним остаться! Но этот человек достоит прожить свою счастливую жизнь — без того, чтобы мои напасти её отравляли.

- Ой, дурак, - ответил мужчина, - дай женскому сердцу просто любить — и живи себе спокойно.

- А сам-то, - улыбнулась его жена, - так и мотался бы до старости лет один, если бы я не увязалась. Все вы мужчины жизни боитесь пуще смерти.

 

- Жизни мы боимся больше смерти! - бурчал себе под нос Петерх, нащупывая соскальзывающими ногами опору на крутом склоне. Пальцы его судорожно цеплялись за сырой корень, торчащий из земли на уровне его глаз, а на голову сыпались камни, которые выбивала копытами паникующая лошадь, которую тянул вниз вес слетевшей с обрыва телеги.

- Я, может быть, больше всего на свете сейчас сорваться боюсь, - продолжал он, рывком подтягиваясь к боку телеги, в которой остались товары — и дочь торговца.

- Но лучше уж тут сорваться, чем лежать годами гниющим куском мяса в постели, - прошипел Петерх, чувствуя, как к дрожи в ногах прибавляется знакомое ощущение стекающих внутри живота капель чёрной крови. Лишь бы не резануло.

- Руку давай! - прокричал он, протягивая ладонь девчушке, застывшей на самом краю накренившейся телеги. - Ну!

Она замотала головой и даже сделала попытку отодвинуться, но тут телега резко дёрнулась и съехала вниз по склону. Девочка вскрикнула и схватилась за руку Петерха, которая оказалась совсем близко.

- Прошу, только не сорвись, - прошептал он, до белых костяшек вцепляясь в запястье девочки. Чувствуя, что скользит, почти вися на одной руке на корне, Петерх из последних сил подтянул девочку вверх, где её за шкирку схватила плачущая мать. Вдвоём они вытолкнули малышку обратно на ровную дорогу, и Петерх сам с трудом выбрался наверх.

Он рухнул прямо на сырую грязь и острые камни, свернулся в комок на боку и, не сдерживая рвоту и гной, несколько минут приходил в себя.

- Лучше уж так, - шептал он, - лучше уж так…

 

- Обратишься по этому адресу, - сказал торговец, выйдя из приветливо жёлтого здания гильдии, - зелье тебе выдадут без вопросов и по дружеской, как мы называем, цене.

- И как я могу тебя отблагодарить?

- Это мне тебе благодарить надо! Ну и судьбу, что тебя к нам в попутчики забросила. Если б не ты, то ни товара, ни малышки своей я бы уже не увидел. Ежели бы сам живым от волчьих клыков ушёл!

Они долго ещё прощались, прежде чем каждый пошёл своей дорогой.

 

По адресу оказался алхимик, очень болтливый земляк Петерха. Взвешивая зелье, он рассказал о готовящемся на хаутов походе. Дож их города спал и видел как наказать беспокойных северных соседей.

«Регулу будет, чем заняться», - подумал Петерх.

Среди добытчиков целебных трав было много местных, и торговец сказал, где найти заслуживающего доверия человека.

- Если вам такой страх нужен — то вам нужны угольщики, - отвечал тот.

К северу, в глубине дремучего леса — на самой границе обжитого мира. Кто, если не они?

 

Гроза не собиралась. Она пришла стремительно — без подготовки, без предупреждения. Нагнала ветер, сгибающий напополам деревья в три человеческих роста, обрушила ливень, прибивающий к земле, как тяжёлый кузнечный молот, зажгла молнии, режущие глаз острым кожевенным ножом.

Каждый порыв ветра, налетавшего со всех сторон, отбрасывал худое тело Петерха на несколько шагов. Укрыться было негде — даже самые толстые деревья качались, как камыш.

Получив очередной удар ветром в спину, Петерх поскользнулся на размокшей дороге, упал на колени.

Вставать сил не было.

Он дрожащими руками достал склянку с лекарством, с трудом выцарапал пробку и, обливаясь, наполнил рот горькой, приятной от привычки жидкостью.

Допив всё до последней капли, он повалился на прямо на сырую землю и замер, подтянув колени к подбородку и прижав пустую склянку к груди.

 

Кто-то заливал ему в рот крепкую дурманящую влагу. Она обжигала нёбо, Петерх закашлялся. Смог вздохнуть, вдруг понял, прохрипел:

- Мне нельзя…

- Раньше об этом думать надо, дурья башка! Пей, кому говорят!

 

Петерх не очень хорошо видел, но ощущал, что его куда-то тащат. Ему казалось, что вокруг много людей, нет, теней, окруживших его чёрными клубящимися фигурами. Мир обратился в дождь, в слепой дождь, он был в центре этого мира, а вокруг крепостными стенами возвышались чёрные колоссы. Ещё был шёпот, падающих капель или чёрных теней-людей, выходящих из-за колоссов. Ноздри его вдыхали густой шёпот-туман, и сердце стучало урывками, как утопающий во время шторма, не в силах распознать когда вода, а когда воздух.

 

Петерх лежал на полу хижины на очень колючей лежанке. Через просветы между крупными брёвнами пробивался яркий дневной свет. Обстановка была столь скудной, что проще было сказать, что обстановки не было вовсе.

- Так, возьми-ка вот это, - произнёс скрипучий голос, и кто-то воткнул Петерху в рот что-то склизкое и шершавое, - и кусай!

Петерх повиновался и по вкусу определил, что это еловая шишка — но почему-то мягкая.

Голос приказал Петерху сесть. Потом встать.

Двигаться было — к удивлению — приятно.

Командовал Петерхом сухонький старичок. Он сидел прямо на полу, скрестив ноги и опершись руками о колени в задорной позе.

- Простите, а…

- Не прощаю! Выметайся — и вставай в общую очередь. Или ты хочешь работать на голодный желудок?

 

На большой круглой поляне, окружённой стеной высоченных сосен, стоял десяток зданий. Большинство представляли собой землянки с крепко срубленными стенами. Только в центре поляны между двумя громадными кучами грязи на столбах располагалась крыша, под которой стояла большая печь и несколько столов.

За столами сидели люди — они ели что-то из простых глиняных мисок.

Петерха жестами подозвали, усадили. Поставили пед ним миску.

Так хотелось есть, что неаппетитная на вид масса показалась очень даже приятной на вкус.

 

Его утянули в лес по широкой тропе. Привели на вырубку, дали в руки топор.

Работали молча.

Деревья валили, обрубали сучья и складывали рядами. Потом стволы по одному переносили по тропе обратно к посёлку.

Было сумрачно и прохладно, оглушительно пахло смолой. У Петерха кружилась голова.

Работать закончили с наступлением сумерек.

В посёлке Петерх нашёл того старика, что был с ним, когда он пробудился.

- Иногда люди видят чёрную птицу и рассказывают потом об этом шёпотом. Где видят? Где-то в лесу. Лес, как ты понимаешь, большой. Хочешь искать — удачи.

- А где её видели последний раз? - воодушевился Петерх.

- Мне почём знать? Может её вообще никто не видел! На моей памяти только Ллуйд вон говорил, что видел её сам, но это было три года назад, и он пешком под стол ходил ещё.

- Можно я с ним поговорю?

- Ну-ну, удачи.

- В смысле? Он онемел от страха при встрече с птицей?

- Нет, дубина, как бы он тогда рассказал об этом? Тут никто на твоём языке двух слов связать не может, кроме меня старого, да ещё пары человек, что на юг торгует.

- Торгует углём?

Вместо ответа старик указал на земляные строения в середине посёлка, в сумерках напоминавшие бесформенных гигантских чудовищ. Из хребтов чудовищ двумя колоннами вздымался к небу густой чёрный дым.

- А как на вашем языке будет «чёрный»?

- Думаешь, так просто?

- Спать буду вон там.

 

- Да кто в такие леса сунется, говорили они! Беспокоиться не о чем, говорили они! - шипел Ллуйд, удостоверившись, что в последней из землянок надёжно заперлись.

- Да кто ж знал, что ваш вождь такой смелый, что побежит прямо через чащу!

- А куда ему ещё бежать? Это ваши военачальники слишком упёртые, что бросились в погоню. Надо было тоже бежать, пережидать в лесах.

- Чтобы нас спутали с солдатами и убили?

- Это если бы нашли.

Петерх теперь и сам слышал приближающийся стук копыт. Было холодно, дыхание выходило облачками пара, с неба сыпался редкий печальный снег.

На поляну вылетел отряд всадников.

Блестящие кирасы, не сокрытые тёплыми плащами, тяжёлые шпаги в ножнах, пар от тел разгорячённых лошадей.

- Кто из вас, собаки, говорит на людском наречии? - вскричал один из всадников, повязка на голове которого скрывала его лицо под открытым шлемом.

- Я! - прокричал Петерх.

- Если среди вас скрывается Мелвог, выдайте нам его, и мы не тронем вашу жалкую деревню.

- Может быть! - добавил другой всадник.

- Среди нас его нет. Он проходил через лес к западу отсюда. Двигался на северо-запад с отрядом. Сюда даже не приближался.

- Откуда же вы узнали, что это он?

- Его люди приходили за припасами. Ушли ни с чем — к началу весны у нас самих ничего не осталось.

- Может быть вы плохо смотрели? - засмеялся второй всадник, - Давайте мы поищем, может у вас тут завалялись — Мелвог или припасы.

- Да, осмотрите здесь всё, - произнёс первый, - но без лишнего рвения.

- Ага, конечно, - со смешком ответил второй.

Часть всадников начала спешиваться.

Петерх почувствовал, как ему скрутило живот. Сейчас начнётся…

Или?

- А ну стоять! - крикнул он, твёрдо ступая наперерез второму всаднику. Тот оголил шпагу. Петерх даже не посмотрел на острие, - Не припасов вы ищете, а крови! Ты, командир, перевязан, но не на оба же глаза! Неужели ты не видишь, что творят твои солдаты?

Перевязанный всадник подвёл своего коня к Петерху и вынул шпагу.

- Чёрная кровь колдунов не стоит того, чтобы по ней плакать.

- Так вам плевать, чужая это кровь или своя. Вы знаете, что эти люди набросятся на вас, как только вы войдёте в их дома! Вы ждёте, что кому-нибудь из вас проломят голову топором, чтобы остальные получили повод всласть отыграться. Даже волки благороднее вас! Они хотя бы заботятся о своих.

- Ах ты! Ты, живёшь среди поганых колдунов и думаешь ещё надсмехаться над нами! - злобно вскричал спешившийся воин, которому Петерх преградил дорогу. Он сделал шаг вперёд, подняв оружие, но командир остановил его.

- Стой… - сказал он в задумчивости. - Петерх, неужели это ты?

- Да, а откуда… Регул?

 

- Ты изменился, - сказал наконец Регул, глядя в миску с остывшей похлёбкой, - Петерх, которого я знал, не бросился бы в одиночку на целый отряд всадников. И уж точно не стал бы этого делать ради кучки покрытых сажей хаутов.

- Хорошо ты отзываешься о давших приют и кров твоему лучшему другу, - сощурился Петерх. - Но оставим это. Расскажи лучше про Делию. Давно замужем, ведь так?

- Помолвлена.

- И кто счастливчик?

Вместо ответа Регул потянулся к сумке на боку и достал оттуда небольшой предмет, показав его Петерху на раскрытой ладони. Это был перстень с чёрной цаплей.

- Понятно. Поздравляю.

 

Регул уже собирался развернуть коня, но остановился.

- Я уже не настолько глуп, чтобы предлагать тебе вернуться. Но совет дам. Всё вот это, - он вынул из ножен шпагу и обвёл ей деревню, - так оставаться не сможет. Завтра они опять пошлют сюда меня или кого-то ещё. Поэтому ты, - он ткнул шпагой в сторону Петерха, - если не хочешь на самом деле найти свою смерть, уходи отсюда. Лучше — на восток. И ещё, - не сводя шпаги с Петерха, он достал свободной рукой из сумки кольцо и бросил его другу.

- Спасибо.

 

Он шёл один.

Идти куда-то на восток? Бежать? Если уж всё равно покидать дома, то либо пережидать в лесах, либо примкнуть к мятежному вождю. Но не слушать же советы чужаков!

Петерх не стал дожидаться, что они решат.

Было обидно.

Шёл вдоль дороги, уходя не глубоко в лес, чтобы передохнуть и избежать встречи с солдатами или с местными.

И уж точно он не влезал во всякие конфликты. Кроме этого раза.

 

Закутавшись в тяжёлый плащ, что заменял ему и одеяло, и шатёр, Петерх вышел на сырую промёрзлую дорогу.

Пятеро грязных, бородатых мужчин окружили одинокого всадника — точнее всадницу, цеплялись за поводья, не давали вырваться.

Они не спешили стянуть жертву с лошади — гоготали, перешучивались, тянулись грязными руками — наслаждаясь её беспомощностью.

- Они предлагают тебе спуститься, - крикнул Петерх, переводя с хаутского речь мужчин, - говорят, что ты поможешь исправить несправедливость, которую причинили их жёнам ваши солдаты.

- Я догадываюсь! - крикнула в ответ всадница дрогнувшим голосом.

У Петерха защемило в сердце.

- А это кто такой? - обернулись к нему бандиты. - Что-то на солдата не похож.

- Я угольщик, - ответил Петерх на хаутском, - Это моё место. Вы в этом лесу свои не больше, чем она. Уходите и не мешайте мне.

Мужчины переглянулись. В глазах некоторых мелькнуло сомнение.

- Ври больше. Я слышу твой акцент! Вырядился в лохмотья и думаешь нас напугать? Ребята, вломите ему!

Петерх вздохнул.

Зашагал прямо на мужчин.

Взмахнул рукой в сторону ближайшего — плащ взметнулся словно крыло — и прямо из-под земли у ног того повалили огонь, искры и дым. Взмахнул ещё раз — сноп искр взорвался прямо у груди другого.

Он закричал и повалился на землю. Остальные в страхе отшатнулись прочь.

Петерх прошёл мимо них — прямо ко всаднице.

- Руку давай! - приказал он ей. Она испугалась, но помогла Петерху забраться на лошадь. Он сделал ещё одно неуловимое движение — и по земле, где он только что стоял, начало расползаться пламя.

- Вперёд! Пока не опомнились.

 

- Скажи, вам с Регулом заняться больше нечем, кроме как мне попадаться?

- Петерх?

- Ну а кто ещё.

Её спина была тёплой. Каждый удар копыт лошади по земле отдавал болью в животе. Но сердце болело сильнее.

- Ты… Я тебя искала. Когда Регул сказал, что встретил тебя, я чуть не умерла на месте…

- Кольцо вернуть?

- Что? Какое коль… Петерх! Я тебя ненавижу! Я тебя убью, своими руками придушу твою больную тушку! - в её словах стояли слёзы.

Петерх засмеялся.

 

- А как ты это сделал? - спросила она, наконец.

- Что?

- Ну, огонь, когда напугал бандитов.

- А. Простой обман. Спрятал огонёк под плащом и поджёг пару мешочков с горючим зельем. Это угольная пыль и ещё кое-что, чтобы быстрее горело. Меня угольщики научили, пугать незваных гостей. Хотя на Регуле бы не сработало — наши алхимики такое уже сто лет делают.

- Вон оно как.

Костерок почти не давал тепла. Они грелись под одним плащом, Петерх помешивал хвойный отвар, взамен потерянного лекарства.

- Пойдём со мной, - сказал он после недолгого молчания. - Ты ведь всё равно не отступишься, а мне обратно делать совсем нечего. Так хоть…

- Да, давай, - просто сказала она.

- Что, и всё?

- Я думала, мы так и собираемся.

- Да? - усмехнулся Петерх.

Она села чуть ближе. Петерх зачерпнул отвар. Подал Делии.

- На северо-востоке есть порт, - сказала она тихо, - говорят, там варят хорошее пиво.

- Мне нельзя, - вздохнул Петерх, - но где порт, там и посольства, там и торговые гильдии. Будет, чем заняться.

- Лишь бы подальше от этой войны. Через Большой Мёс и северные пустоши. Туда не докатится.

- Придётся ждать лета. Пустоши должны оттаять, а у реки - пройти половодье. Продадим твою лошадь. Купим инструменты и тебе одежду тёплую. Срублю нам домик — а там лес прокормит.

- Когда ты стал таким скучным?! «Срублю домик»! Где тайна, где очарование?

Петерх поднял глаза к небу. Облака бежали, гонимые ветром, за ними мерцали редкие яркие звёзды.

- Нет ничего более таинственного, чем создание мира, пусть маленького, вот этими слабыми руками и вот этой пустой головой. Крыша — небо, очаг — солнце. Откуда это берётся?

- Вот так уже лучше.

 

Петерх поднял глаза на солнце, ещё прохладное — к тому же, клонящееся к закату. Окинул взглядом приютившееся под взгорьем жилище: крепко срубленные стены, земляная крыша, на которой уже начала расти первая весенняя трава. Дымок из единственного оконца.

Надо было спускаться к ужину, руки болели после целого дня работы. Стоило отдохнуть. И всё же Петерх ещё немного постоял, глядя на свою картину. Вместо красок — уголь, вместо холста — обтёсанная дощечка. На ней: и дом, и лес — уверенными линиями. Будто приоткрывая завесу тайны над изнанкой мироздания: не подобие, а суть, самое главное в простых формах.

Надо будет изобразить Делию вновь.

Вдруг он услышал шелест крыльев. Моргнул — и увидел прямо на своей дощечке маленькую птичку, чёрную, как смоль. Замер. Медленно, как сквозь толщу воды, потянулся к ней.

Птица взлетела, упорхнула — Петерх рванулся, потерял её. Увидел — на сухой ветке старой ели. Подошёл ближе, но птица снова взлетела — и вновь села, на ветви дерева, чуть подальше в лесу.

Петерх побежал за ней, не останавливаясь, стараясь не упускать из виду. Птица летела, короткими рывками, перескакивая между ветвями — никак не давала себя догнать.

Вдруг лес расступился, птица взмыла вверх, а Петерх оказался перед крутым склоном холма, уходившим вверх почти вертикально.

Птицы нигде не было видно, но понять, что от него хотят, было не сложно.

 

Солнце резануло глаза Петерху, когда тот взобрался на вершину холма. Закатное, оранжевое.

На вершине никого не было.

Петерх сделал несколько шагов к солнцу, протянув к нему руку, словно собираясь сжать в горсти.

- Зачем ты пришёл за мной? Разве я не дала тебе достаточно? - прозвучало за его спиной.

Петерх обернулся. Образ с головой птицы — бесформенный, необозримый. Оранжевые лучи, окрашивающие всё вокруг, словно бы исчезали в его глубине. Его можно было бы назвать чёрным, если бы он не забирал и черноту. Понять, что он был там, можно было только потому, что там не было ничего остального.

- П-прошу. Не дай, заб-бери. Заб-бери, что дала, - с трудом вымолвил Петерх.

Смерть приблизилась.

Она была громадной. Петерх чувствовал себя перед ней, как, наверное, чувствовали бы персонажи бытовых картин, которые старательно изображают жизнь — охоту, свадьбу, карнавал — если бы эти персонажи знали о присутствии зрителей и могли бы украдкой выглянуть за раму на тех, кто наблюдает за ними со стороны.

- Забрать? - раздался глухой смех, похожий на уханье совы, - неужели ты решил стать бессмертным?

- Нет! Я п-росто…

- Скажи, что можно прокрасить с помощью кисти? - существо нависло над Петерхом, склонив голову набок.

- Что? Ну, если есть правильная краска, то… всё?

- Точно?

- Нет! - Петерх вспомнил старую школярскую шутку. - Всё, кроме этой кисти.

- Следует ли из этого, что если ты можешь что-то покрасить, значит это — не кисть, который ты это красишь?

- Да, следует.

- Разве это тебя не утешает?

Петерх застыл в удивлении.

- Но если я не кисть, это же не значит, что я... некисть. Акисть. Антикисть.

- У тебя есть ещё какие-то варианты? - снова уханье. - Интересно услышать. В мире есть только две силы — кисть и антикисть. Разве не хорошо знать, к какой ты принадлежишь?

- Да… Но я уже узнал! Я больше не хочу. Мне больно, мне страшно. Я устал, - произнёс Петерх, и какая-то невидимая тяжесть упала ему на плечи. Он опустился на колени, уронил голову в ладони.

- Настолько устал? Устал настолько, чтобы искать свою смерть?

- Я… Нет… Я не затем…

- Нет? Тогда что, тебе страшно? Правда? Тебе есть, чего бояться?

- Ну…

- Тебе напомнить, с кем ты разговариваешь?

Петерх поднял глаза. Усмехнулся.

- Да, я не раз говорил себе подобное, когда было страшно. Когда искал тебя.

- Мы встретимся ещё раз. Тогда мои крылья затмят всё твоё небо. Это истина. До тех пор тебе нечего бояться.

Петерх вытер рукавом щёки. Поднялся — с неожиданной лёгкостью.

- И ещё, - продолжила сущность. - Все носят смерть во чреве живота своего. Кто-то тайно, кто-то явно.

- Это утешает меньше сказанного ранее.

- Так дослушай сначала. Ведь некоторые носят там и жизнь. И такое приходит не менее внезапно, - птица ухнула и склонила голову на другой бок.

Петерх посмотрел на неё в недоумении. Потом — округлил глаза.

- Правда?

Она ухнула.

Он побежал. Мимо неё, чуть не кубарем вниз со склона, через колючие ветви.

Забыл всё — сердце стучало ревностно, боли не было вовсе.