Мы для дальтоников – ересь,
Мы – разноцветные сны
 
ДДТ, "Погром"

 

Убить человека.

Вернуться в сны.

Эш Лайон не сделал бы эти две вещи ещё утром. Первую – потому что считал себя творцом, а не разрушителем. Вторую – из-за того, что раз и навсегда поставил точку. Жирную, как тюленье сало: раз принял решение, будь твёрд, не мечись. Не отказывайся от своих принципов.

Но к вечеру всё изменилось. Что-то внутри щёлкнуло, перевернулось, блеснул лучик надежды – горько-сладкой – и старый режиссёр принял решение. Горько-сладкой – потому что создатель не должен быть убийцей, а ушедший в изгнание – плясать под шарманку, как балаганный шут. Унижение, позор, смерть – вот чем это закончится. И только крошечный шанс...

Впрочем, обо всём по порядку.

Ярко-жёлтый кеб он заметил издалека. Окошки единственной комнаты как раз выходили на юг, а детско-игрушечная расцветка легко выделялась на фоне общей серости. Повозка периодически исчезала за скалами, вересковыми холмами, изгибами местности, и с каждым разом выныривала всё ближе. Эш Лайон не реагировал до последнего. Занимался утренними вещами: кипятил воду, вытирал крошки со стола, скоблил тарелки. Едва кеб скрылся за последним холмом, он бросил всё и вышел из дома.

Завывал ветер, гоня с моря быстрые тучи. Бесновались волны, разбиваясь о скалы, кричали что-то чайки и буревестники, шумели низкие кусты и островки вереска. Эш бросил короткий взгляд на юг: вот-вот из-за холма появится кеб Пулла Жоша. Тарахтя солнечным мотором, он проедет между двух менгиров, с древними светящимися рунами и следами драконьих когтей, минует чёрный фундамент крепости, почти заросший, но всё ещё напоминающий о легендарной эпохе, и затормозит у крыльца домика.

Эш чуть пригнулся, чтобы увидеть себя в отражении оконного стекла. Немаленький – на две головы выше среднего человека – худой, крепкий, несмотря на свои шестьдесят два. Длинные волосы, некогда соломенные, а теперь седые, собраны в хвост. Глаза серые, злые; черты лица, раньше сводящие женщин с ума, теперь обострились, придавая сходство с коршуном.

Сойдёт. Пулл Жош хороший парень, но убеждать не умеет. И, несмотря на весь свой жир, вскоре замёрзнет. Финальной каплей будет вид Эша – угрюмый, надменный – и толстяк бросит затею. Всё как обычно.

Эш, кутаясь в чешуйчатый плащ, подошёл к обрыву. Сел на излюбленный камень. Море радовало его своей серостью: хоть в ком-то он видел родственную душу. Жаль только, что не в состоянии разделить с ним вечность.

Дальнейшее было предсказуемо, как записанный сон. И так шаблонно срежиссировано, что Эш назвал бы его автора бездарем. В молодости он любил громкие выражения.

Пулл, кряхтя и охая, выбрался из кеба. Тихо ворча, заковылял к Эшу, одной рукой придерживая котелок, а второй обнимая большую чёрную сумку. Эш знал это, не оборачиваясь. Раз или два в месяц спектакль повторялся. Поскольку толстяк был единственным, с кем Эш контактировал, а визиты совершал строго в определённые дни, любой внеплановый приезд значил лишь одно.

Кто-то хочет его возвращения.

Меценат, богатый клиент, художественная академия – кто только ни пытался. Эш Лайон отказывал всем.

– Нет, – отрезал он и в этот раз, едва Пулл пристроился на соседний камень. – Вы ведь знаете мой ответ. Зачем пытаетесь?

– Волны разбивают скалы.

– Я вижу обратное.

– Но в перспективе...

– Бросьте! У нас нет тысячелетий в запасе, мы не море, – Эш проводил взглядом чайку, борющуюся с неистовым ветром. – Мы не в состоянии изменить мир, – добавил он тихо.

Толстяк заелозил, словно обломок скалы под ним превратился в ежа.

– Но почему вы всё бросили? Вы ведь были лучшим. Ваши шедевры в университетах изучают.

– Лучше бы изучали историю. Всяко полезнее.

– Меня всегда это удивляло, – гнул своё Пулл. – Лайон Эш, величайший из великих. Каждый сон, даже импровизация на ходу – шедевр! И вдруг раз: он изменился. Бросил всё, ушёл на эти северные, богами забытые острова, забился, как мышь, в угол...

Сам того не желая, Эш вздохнул. Начинается! И сколько оно будет повторяться? Неужто даже тут ему не будет покоя, и только смерть избавит старика от страданий? Он устал повторять раз за разом. Не он изменился – изменился мир. Мало кого теперь интересует искусство ради искусства. Война, победы над врагами – пожалуйста. Император сделал на этом имя, ввёл новую моду. Народ радуется каждому отвоёванному клочку земли, как собственному первенцу. Недалёк тот час, когда разразится полноценная война. Со Старой Землёй, например. Или с нечеловеческими народами.

Впрочем, теперь это не его мир. Искусство ради искусства, говорите? Даже в простых снах, только лишь для развлечения, тематика сменилась. Раньше это были сны о любви, личных победах, создании чего-то грандиозного, о мечтах и семейных радостях. Теперь людям подавай войну. Каждый сновидец хочет быть, как минимум, героем на поле битвы. А то и вовсе: генералом, маршалом, капитаном...

Нет, хватит! Лайон Эш, с его взглядами, устарел – теперь он вроде этих торчащих из земли менгиров, с тускло светящимися непереводимыми рунами. Обломок давно погибшей цивилизации.

Эш не боялся смерти. В одну из встреч Пулл давил на семейные ценности – у старика была взрослая дочь, внуки, и несколько внебрачных детей. Вот за них Эш боялся. За политические взгляды, как у него, сажали. Иногда даже казнили. Но могли поступить жёстче: воздействовать через родных. Такое тоже бывало.

Отчасти именно поэтому он исчез. Тут всё смешалось: и страх, и усталость, и понимание собственной никчёмности...

– Знаете, – сказал Пулл, так и не дождавшись ответа, – раз мы заговорили о воде, разбивающей камни...

– Мы можем говорить о радугах, бабочках и девичьих мечтах. Сейчас любой разговор – пустое.

– Я пытаюсь вас убедить, как прибой пытается разрушить скалы. Но и вы можете стать прибоем. Капля за каплей, вы...

– Что? Уничтожу Империю?.. Мир изменился! Боги, Пулл, мы говорили об этом десятки, нет, сотни, раз! Очнитесь! Мне нет смысла возвращаться, вы меня не убедите! Дайте старику дожить свой век, уйти спокойно.

Пулл Жош поправил котелок и улыбнулся так самоуверенно, что Эш впервые оторвался от океана. Толстяк сказал:

– Знаете, кто просит вас срежиссировать сон? Ни за что не догадаетесь! Гай Беллум Марз!

Эш чертыхнулся. И снова обратился к океану – вот его божество. Его император, если угодно. Только ему Эш готов служить, если уж огонь искусства в людях погас.

– Это ваш шанс, сэр Лайон!

– Шанс на что? Подарить моральному уродцу пару часов наслаждений? Для этого есть проститутки.

– Шанс изменить мир!

Эш снова выругался. Кто такой этот Марз? Для большинства: младший сын императора, улыбчивый красавчик, разъезжающий на благородном скакуне в парадном ярко-белом мундире с золотыми нашивками. Лучший во всём, от точных наук до стрельбы из лука. Любитель охоты. Широкая душа: и старушке воду из колодца донесёт, и личные средства в казну пожертвует. "Всё ради Империи" – это его слова, быстро ставшие лозунгом.

Так пишут газеты.

Кто же Гай Беллум Марз на самом деле? Эш не мог утверждать наверняка. Газеты врут, а всех мало-мальски независимых журналистов запугали, пересажали или убили. "Враги народа!" – обличали их продавшиеся собратья. "Говно, прилипшее к сапогу Империи" – говорил Марз.

Так что правды не знал никто. Ходили слухи, что Марз убил двух своих братьев. Смерть старшего на королевской охоте – не несчастный случай. А драконья оспа у среднего, да ещё в такой тяжёлой форме...

Старик-император протянет от силы несколько лет. Возможно, он выжил из ума, и не понимает, что делает его последний сын. Или, напротив, он ему благоволит. Может, как Эш Лайон, сложил руки, сдался. Не важно: вскоре императором станет Марз.

И тогда войны не избежать. Из всей монаршеской семейки он самый жестокий, самый злой. Эшу попадалась газета – позже этот тираж, из политических соображений уничтожили – где во всех подробностях расписывались его "подвиги" на охоте. Марз ранил дракона, но убил не сразу. Он поиздевался над ним. Люди не любили крылатых ящеров – те сжигали посевы, жрали скот, уничтожали дома – но даже к ним, даже во времена восторженного милитаризма, не готовы были проявлять такую жестокость.

Пулл снова не дождался ответа. Он кашлянул раз, кашлянул два:

– Это ваш шанс, сэр Лайон. Шанс стать той каплей, которая разрушит гранит. С вашим-то талантом... я не сомневаюсь, что...

Толстяк вынул из сумки семигранный кристалл – на золотистой подставке, фиолетовый, с исцарапанной поверхностью и клубящимся туманом внутри.

– Ваш шедевр, – потряс он предметом. Эш мельком глянул: в толще фиолетовой мглы сновали какие-то тени. Записанный сон. – Один из лучших!

Эш не ответил. Пулл просиял:

– О, вижу, вы задумались! Или у вас кончились аргументы?

– Какие условия? – хрипло спросил режиссёр.

Толстяк прямо расцвёл. Сейчас он напоминал собственный кеб – такой же нелепый и яркий, когда вокруг – серость и уныние.

Он пустился в подробности. Никуда ехать не надо, принц навестит их сам. Публичности тоже никакой, он делает это втайне ото всех – так что переживать, что "великий Эш Лайон продался с потрохами" тоже не следует. Оборудование привезёт с собой. Всё будет тихо, мирно, если можно так выразиться – по-домашнему. Займут один из гостиничных номеров городка.

– Знаю, вы не выбираетесь даже туда, – Пулл размахивал мясистыми руками, – еду и всё необходимое я вам вожу. Но мы ещё не обговаривали детали. Вполне возможно, он согласится и на это...

Приехать сюда, на северную оконечность самого северного острова, в крошечный домик на берегу океана?

– Это ваш шанс, сэр Лайон, не упустите его. Шанс влезть в голову принцу, изменить его взгляды. Не в этом ли цель искусства – делать людей лучше?

Режиссёр слабо улыбнулся. У него зрели иные планы. Убить тирана, пока тот не занял трон – чем не вариант? Таких как он не изменить. Таким не место во власти. Мир стал жестоким, и злу надо отвечать на его языке.

 

* * *

 

Родителей Эша сжёг дракон, он их почти не помнил. Всё своё детство он провёл на ферме у дедушки, в Срединных Прериях. Тому уже перевалило за шестьдесят, и помощь в лице маленького внука была кстати.

Иногда, дав батракам наказы, он усаживался в тени дуба, потирая больную ногу, и затягивал историю. Начал по-разному, например:

– А знаешь, Эш, мы ведь с тобой похожи. Я тоже без родителей рос, они сгинули в шахтах, при золотой лихорадке. Меня точно так же дедушка воспитывал.

– Правда? – спрашивал маленький Эш, подбираясь ближе.

– А то! О, он был из людей великой эпохи! Людей, которые...

Дальше шла одна из историй об освоении континента. Люди тогда и правда были другими. Смелее, отважнее, безрассуднее. Они бросали свои дома – там, на Старой Земле – убегали от преследований королей и графов, от жестокой и несправедливой системы, переплывали на утлых судёнышках океан. И оказывались лицом к лицу с первозданным миром. В те годы Свободный Архипелаг только-только начали заселять.

Многие гибли: в океане или уже здесь; от лап драконов, бесчисленных и беспощадных, от гигантских койотов, от стихии, начиная с суровых зим и заканчивая торнадо, от бандитов. У тех, кто выживал, вырабатывались особые черты характера. Свободолюбие, самостоятельность, презрение ко всякой власти.

Эш вырос на историях о первопроходцах. Впитал их, как мох воду, и они ответили взаимностью. В дальнейшем творчестве Эша просматривались мотивы и архетипы из этих простых сюжетов.

Боги наделили дедушку даром рассказчика. Бывало, соберёт вокруг десяток ребятишек с соседних ферм, и говорит, говорит, говорит. Интересно – зачастую даже взрослые присаживались послушать. Эш очень гордился им, а позже сам перенял этот дар.

Когда ему было десять, в городок приехал цирк. Всё как обычно: выступления, животные в клетках, всяческие розыгрыши, чудеса природы, вроде бородатой женщины или единорога. Одну из палаток занимал только появившийся в те годы аппарат для снов. К ней выстроилась очередь. Детей, молодёжь и стариков пропускали отдельно – для каждой группы были свои сны.

Именно тогда Эш впервые понял, кем он хочет стать. Сидя в затемнённой палатке, на присыпанной сеном и опилками земле, вместе с другими детьми, он одновременно радовался и ругался. Радовался, потому что необычно: и странный агрегат, с которым работал циркач, и сновидческие шапочки на головах ребят, и появляющиеся прямо в воображении картинки – полного засыпания не было, не говоря уже о стирании памяти. Всё это очень вдохновило. Почему тогда ругался? Очень просто: ведущий был никудышным режиссёром. Паршивым рассказчиком. Образы примитивные, история скучная, шутки так себе. Это была, скорее, демонстрация технологии, чем полноценное искусство.

– Исчезнет через пару лет, – отмахнулся дедушка Эша. – В лучшем случае, так и останется балаганным номером, посередине между саблезубыми львами и плясками паяцев. Ничто не заменит литературу, ничто не заменит театр.

Эш, конечно, обиделся. Но твёрдо решил: он станет режиссёром снов.

В местной школе учиться было нетрудно. В пятнадцать лет Эш перебрался в столицу, удивив всех поступлением в академию искусств. Там оказалось сложнее, но не для одарённого талантами юноши. Изучали всё: от литературных памятников Старой Земли, клинописных, возрастом в тысячелетия, до современного театрального постмодернизма. И лишь сновидения по-прежнему обходили стороной.

– Потеха для неудачников, – отмахнулся профессор, когда Эш заикнулся о снах. – Для тех, кто не нашёл себя в жизни, кто не в состоянии даже скопить на шлюху.

И правда, сновидческие машины размещались в те времена в борделях, кабаках и притонах. Дешёвая замена проституткам, опиуму и алкоголю.

Первые сны Эш режиссировал именно там. Пришёл, сгорая от стыда и любопытства, и устроился автором. Владельцы смеялись: ну, покажи нам, студент, на что ты способен. Но после десятков довольных клиентов прикусили языки. После сотен – зауважали. Сны Эша отличались от других. Вроде всё то же: секс, приключения, погони – а людям нравилось.

Несколько лет продолжалась двойная жизнь. Подработка в позорных местах и одновременно – учёба в престижной академии, а после – должность в театре. Всё изменилось, когда Эш накопил на сновидческую машину. Работу на подмостках он не бросил, но арендовал студию в театральном квартале, где открыл заведение "Разноцветные сны". Он не был первым – прозорливые люди расценили силу этого вида искусства раньше него – но он был самым талантливым. Клиенты шли к Эшу: теперь уже не за плотскими утехами или дешёвыми приключениями. Они искали хороших историй.

Поначалу это было популярно лишь в высшем обществе. Как кокаин или вульгарные романы – с одной стороны порицалось, с другой – считалось писком моды. Но очень скоро, особенно когда изобрели способ записывать сны, новый вид искусства распространился в массы.

Эш очутился на вершине пирамиды. Одно время его имя не сходило с первых полос газет:

"Эш Лайон создал шедевр, полный аллюзий и метафор!"

"Эш Лайон скрестил классический театр и сновидения – теперь не отличишь живых актёров от выдуманных!"

"Эш Лайон достиг высот в абсолютном погружении: теперь любой человек в состоянии прожить чужую жизнь от и до, забыв на время о своей собственной!"

И так далее и тому подобное.

Его имя навсегда вошло в историю сновидчества, как творчества и искусства. Некоторые вещи придумал он лично. Многие довёл до совершенства.

Однако мир менялся. На Свободный Архипелаг, состоящий тогда из нескольких объединённых республик, опустились чёрные годы. Фермеры теряли урожай, драконы сжигали посёлки, рыба ушла из прибрежных вод, а некогда богатые шахты истощились. Людей стало много – из Старой Земли по-прежнему шла эмиграция – и благ на всех не хватало.

Начался затяжной экономический кризис.

Конечно, Эш Лайон пережил его легче. Он – звезда, любой его сон расходился большими тиражами, а концерты проходили с аншлагами. По большей части, из-за громкого имени на афише. Сюжеты, в угоду времени, упростились – людям не хотелось разбираться в глубинах символизма, они искали отдых от тяжёлой жизни. Эш создал и несколько таких снов – сорвавших фантастическую кассу – но для большинства Эш оставался легендой прошлого. Пришли новые режиссёры.

А потом власть в Центральной Республике рухнула. На смену жалкому канцлеру и проворовавшемуся сенату пришёл император. Жёсткими методами он быстро навёл порядок. Экономика стала потихоньку выправляться, драконов потеснили, фермы перестали страдать от засухи, а рыба вернулась в прибрежные воды. Заслуга ли это императора? Хм... отчасти.

Эшу император не нравился. Одно время он творил сатиру, высмеивая нарождающегося монстра. Вскоре это стало небезопасно. Эша не трогали лишь по старой памяти.

– Почему мы его терпим? – спрашивали люди постарше. – Мы преодолели кризис, почему бы нам не вернуться к идеалам республики?

– Республики? – возражали оппоненты. – Да вы посмотрите на соседей по Архипелагу! У них остался республиканский строй. И что? Они прозябают. Они влачат жалкое существование, попрошайничая то у Старой Земли, то у континента нечеловеческих народов. Позор! Вы хотите, чтобы мы стали такими же?

Споры были, но их время тоже прошло. Император умудрился рассориться с соседними республиками. По глупости или специально – не имело значения. Начались локальные войны. Теперь защищать республиканский строй стало не то что "не модно". Нет, ты становился в буквальном смысле "врагом народа".

Люди изменились вслед за временем. Новое поколение не помнило прежних времён: их пугали кризисом, республиканскими шпионами и грядущей войной со Старой Землёй, зато лакомили отвоёванными у врагов пастбищами, островами и поселениями. Другой жизни они не знали. Старики же, вроде Лайона Эша, предпочитали помалкивать. Шанс раздавить дракона, пока тот был ручным и крошечным, они упустили.

К моменту, когда Эшу исполнилось шестьдесят, Империя заняла практически весь Свободный Архипелаг. Осталось лишь несколько отчаянно отбивающихся островков-крепостей, но через пару лет падут и они. Что тогда? Можно пойти на восток, на Старую Землю – её как не любили, так и не любят. Можно поплыть на запад: отвоевать континент нечеловеческих рас. Богатств у них – немерено. А если никуда не идти, жить тихо и мирно? Плохой вариант – империя держится на завоеваниях, без них она развалится в труху.

Эш на свой юбилей дал грандиозный концерт. Собственную интерпретацию мифической истории о первом народе. Когда-то, много тысячелетий назад, Свободный Архипелаг населяли существа – люди или нет, никто не знал, скелетов не сохранилось. Только менгиры, руины замков, черепки, монетки и другие редкие артефакты. Эш предположил, что их цивилизация погрязла в милитаризме. Что они жили ради войны и ни о чём другом не думали. В финале разразилась буря, боги разгневались, и стёрли весь народ целиком, как человек стирает сон из кристалла.

Концерт удался. Но Эш не стал потчевать на лаврах. Вместо этого, он сел в кеб посреди дождливой улицы, и уехал в порт. Оттуда – на дальние северные острова. В добровольное изгнание.

Он сказал всё, что хотел.

 

* * *

 

За те два года, что Эш не был в деревеньке, тут ничего не изменилось. Серые сгорбленные домики, у половины – земляные крыши, с шевелящейся, как волосы на ветру, травой. Скромный храм всех богов. Воняющий рыбой причал, с вечно орущими облезлыми кошками и стаей морских птиц. Трактир-гостиница, возле которой уже стоял дорогой кеб.

– Он здесь?

– Да, – кивнул Пулл, когда они оба выбрались из машины. – Принц и пара гвардейцев. Заняли лучший наш номер.

– Слухи всё же разнесутся, – произнёс Эш без эмоций.

Естественно! Сам Гай Беллум Марз посетил такую глухомань. Местные ездят в город побольше, там у них родственники – конечно они расскажут им всё. О том, что здесь живёт Эш Лайон, известно каждому. Нетрудно сопоставить первое со вторым, тут никакая конспирация не поможет.

– Мы можем... – начал было Пулл.

– Не надо, – прервал толстяка Эш. – Идём.

Они вошли внутрь. Если сравнивать со столицей, или даже с крупными провинциальными городами, тут всё было скромно. Мебель простая, пиво дешёвое, народ – обычные рыбаки с натруженными руками и грубыми лицами.

На фоне общей бедности Гай Беллум Марз сверкал, как жемчужина среди гальки. Невысокий – Эшу так вообще по грудь – улыбчивый, куда более чернявый, чем изображают на портретах – он подошёл к режиссёру и страстно пожал его руку.

– Рад вас видеть! – сказал он хорошо поставленным голосом. – Это большая честь. Я вырос на ваших снах!

"Да неужели" – чуть было не съязвил Эш. Его сны, всё его творчество, переполняли свободолюбие и пацифизм. Если бы Марз усвоил хоть одну сотую из того, что показывал Эш, он не стал бы тираном.

Принц, тем временем, пересказывал сюжет планируемого сна. Его примерный сценарий.

– Конечно, детали за вами, – говорил он, проводя Эша на второй этаж, в комнату с оборудованием, – не мне давать советы живому гению, светочу нашей эпохи. Но общую канву хотелось бы соблюсти.

Эш молчал, лишь изредка вставляя реплики или просто кивая.

Он всё пытался соотнести этого улыбчивого юношу с жестоким тираном, изрезавшим на лоскуты живого дракона и убившего родных братьев. Не похож на злодея? Чепуха! Преступник может быть милым и обаятельным, это только в дешёвых снах они страшные и уродливые. Законы жанра.

И история Марза это подтверждала. Максимально милитаристическая, в духе времени: главный герой начинает с самых низов, чуть ли не с рядового солдата, упрямо карабкается вверх, совершает подвиги. В конце – вот где сказка-то! – становится императором, подчиняя себе весь мир.

Тут Эш понял суть Марза. Победа. Любой ценой, любыми средствами. Если есть гора высотой до неба, принц обязан на неё взобраться, даже угробив целый отряд. Если существует неподконтрольная крепость – завоевать. Получить самую красивую девушку, самого злостного врага поставить на колени; самый яркий цветок – сорвать или растоптать. И так – во всём.

Он и Эша-то выбрал именно поэтому. У кого заказывать великие сны, как не у великого режиссёра?

Какое-то время ушло на подготовку. Сценарий он пробежал глазами, сказав, что в его традициях – импровизировать, а вот на настройку оборудования Эш не поскупился. Даже в этой постановочной ситуации, когда никакого сна не будет, он решил не изменять своим принципам. Машина оказалась лучшей – последняя модель. На такой бы шедевры писать, да только кому они сейчас нужны, эти шедевры?

Наконец, он собрал Пулла, гвардейцев и трактирщика:

– Сон продлится до утра. Это полное погружение, так что времени уйдёт много. Просьба одна: не беспокоить. Я знаю, он заплатил вам десятерную плату, и народ останется без вечерних попоек. В деньгах вы не потеряете, зато будет тихо. Это же я прошу и от вас. Я не терплю, когда мне мешают работать.

Гвардейцы поселились через номер – гостиница, как и трактир, пустовала. Пулл Жош ушёл домой: жена, детишки, хозяйство – но пообещал вернуться утром. Трактирщик скрылся в служебной комнатке, подсчитывать доходы.

Эш и Марз остались одни.

– Прошу вас, – режиссёр указал на кресло.

Принц сел. Неуверенно взял сновидческую шапочку, но пока не надевал. Эш возился с машиной – или делал вид, что возится.

– Вы что-то затеваете, – сказал Марз. – Я нутром чую. Вы всегда были против Империи.

Режиссёр похолодел. Это не отразилось ни в голосе, ни в движениях – но он понял, что близок к поражению.

– Почему вы согласились? – спросил Марз. – Всем отказывали, а мне – нет?

– Вы умеете добиваться своего, – произнёс Эш, не отрываясь от машины. – Я стар, мне не нужны деньги или слава. Но я не хочу, чтобы люди в военной форме приходили к моей дочери или к моим внукам, вынуждая меня отказаться от своих убеждений. Лучше я откажусь от них добровольно.

Марз какое-то время молчал. Потом всё-таки надел шапочку:

– Учтите, мои люди рядом. Через две стенки. И они ворвутся сюда, едва заподозрив неладное.

– Я знаю, – ответил Эш. – Начнём.

Он включил сон, погрузив принца в черноту. Полное погружение всегда с неё начинается: человек сначала теряет сознание, забывает нынешнюю жизнь, чтобы целиком раствориться в вымышленной.

Режиссёр посмотрел на Марза. Юноша в походном кителе, не стесняющим движений: самое то для долгого сна. В беспамятстве он даже мил. Не ребёнок, конечно, но от подростка ушёл не далеко. Рот чуть приоткрыт, дыхание ровное, волосы нелепо растрёпаны.

Эш прислушался: тишина. Даже если гвардейцы прямо за дверью, ему хватит времени. Отложив сновидческие устройства – тиару контроля и пульт – Эш подкрался к креслу. Естественно, его обыскивали: Марз заботился о своей безопасности. Но брелок на связке ключей они упустили. Это не просто драконий камень – внутри спрятан раскладной ножик. Сердце не проткнёшь, но сонную артерию – вполне.

Чего же ты медлишь? Вот он, твой враг – развалился в кресле, будто пьяный. Небольшой разрез, и он истечёт кровью. История изменится. Возможно – в лучшую сторону.

Эш сжал брелок в кармане. Посмотрел на сновидческую тиару последней модели. Перевёл взгляд на сопящего Марза. Снова поглядел на тиару.

Он не боялся наказания. Повесят, отрубят голову, скормят саблезубым львам – страшно конечно, но он и так задержался на этом свете. В конце концов, кто сказал, что казнь обязательна? Гвардейцы пока настороже, но пройдёт время, они устанут бдеть – ночью, например – тогда делай дело, и беги. Хоть по лестнице, хоть через окно. А там: прыжок со скалы, единение с морем.

Разве не идеальный конец?

Эш не мог оторвать взгляда от тиары контроля. Сколько раз за свою жизнь он брал её в руки? Не эту, конечно, а ей подобную? Сколько раз привычным движением надевал на голову, создавая другим людям иллюзию, как искусство?

Тысячи. Десятки тысяч. А за последние два года – ни разу.

"Ты должен покончить с этим, – сказал Эш твёрдо. – Как покончил со снами, пробудился от грёз, так и покончи с ним. Он это заслужил".

Режиссёр вынул из кармана брелок с ключами.

 

* * *

 

Но что-то пошло не так.

Наверное, переволновался – не смог убить человека – и свалился в обморок прямо в номере.

В этом же номере Эш и очнулся. На кровати, которую ещё вчера отодвинули к дальней стене, чтобы освободить место под сновидческую машину. А вот и она: стоит, как ни в чём ни бывало, освещаемая утренними лучами.

Уже утро? Да, утро. Хоть Эш со своей позиции не мог заглянуть в окно, он знал: такое освещение тут только в первой половине дня, когда солнце сзади.

– Дерьмо дракона! – выругался он.

– Уже проснулись?

Тут Эш заметил какого-то старика. Тот возник из неоткуда, будто отделился от узора на досках в тёмном углу.

– Почему на вас мой пиджак? – спросил Эш, садясь.

С первой попытки не получилось. В голове плясали обрывки сна, в желудке плясали драконы. Он рухнул на подушку.

– Не торопитесь. Это был долгий сеанс и очень глубокое погружение. Почти до подсознания. Нужно время, чтобы вы пришли в чувства.

Что за? Первая мысль: его упекли в лечебницу. Он убил принца, и его отправили туда, как умалишённого, на перевоспитание с помощью снов. Эта практика появилась не так давно, и пока не получила общего признания.

Вторая мысль: чушь! Он всё том же гостиничном номере, в рыбацкой деревушке далеко на севере. Вот сновидческая машина, вот столик с тиарой контроля, вот кресло...

Кресло! Эш смотрел на него, но не видел ни принца, ни крови, ни следов борьбы. А старик в его пиджаке, высокий, с лицом коршуна, которого он принял за врача...

Безумная догадка промелькнула в голове. Несмотря на все протесты, Эш вскочил с кровати. Хватаясь за всё подряд, шатаясь, едва сдерживая рвоту, он поспешил к машине. Сбоку корпус был металлический, отражающий чуть хуже зеркала. Эш посмотрел в отражение.

На него смотрело перепуганное и бледное лицо Гая Беллума Марза.

– Не может быть!..

– Я всё же рекомендую вам лечь, – сказал старик. В голосе проскальзывали явные нотки самодовольства. – Воспоминания скоро вернутся. Тошнота тоже должна пройти.

– Не может быть! – повторил Эш, сползая в углу, где машина примыкала к стене. – Не может быть!

– Почему? – старик подошёл к Эшу, глядя сверху вниз, и теперь он узнал в этом человеке себя.

– Это сон! Я не Марз!

Старик, этот лже-Эш, улыбнулся:

– Я видел такое много раз. Так всегда бывает, после полного погружения. Человек путает недавний сон и забытую реальность. Ту, от которой он пытался бежать.

– Я не пытался бежать!

– Ну да. Вас загнали туда насильно, – старик пожал плечами. – Я никогда не работал на столь современном оборудовании. Подозреваю, эффект от него ещё сильнее.

Эш обхватил голову руками, кружащаяся вокруг комната немного успокоилась. Не паникуй, надо просто во всём разобраться. Должно быть логическое объяснение!

Этот старик утверждает, что он – настоящий Эш. А Эш, якобы – принц Марз. Просто он погрузил его в глубокий сон и пересказал собственную жизнь, вместо фантастического супергеройства. Возможно ли такое? Вполне.

– Я не тиран, – прошептал Эш.

– Конечно, – согласился старик. – Ваш отец пока ещё жив.

– Я режиссёр... я творец, а не разрушитель!..

– Ха!

Вот же она, вся его жизнь! Детство, юность, академия искусств, первые успехи, достижения, ненависть к новой власти, отшельничество... Это не может быть сном!

Или может? Начали всплывать другие воспоминания, наслаиваясь на режиссёрскую карьеру, как стереоскопические картинки. Вот он подсыпает отраву в завтрак родному брату. Вот пинает второго брата в поясницу, когда тот наклонился над обрывом, разглядывая далеко внизу подстреленного вепря. Вот... нет, только не это! Он стоит по колено в крови, всё вокруг липкое, солёное, тёмно-красное, всюду вьются мухи. Дракон чудовищно изранен, но всё ещё жив. Прикованный цепями к скалам, он бьётся, но силы покидают ящера. Только крик – громче торнадо, сотрясающий горы – только он не утихает. А Эш – или Марз? – наносит удар за ударом.

– Нет! Нет! Нет!..

– Могу представить себя на вашем месте, – сказал старик.

– Не можете! – Эш убрал руки и зло посмотрел режиссёру в глаза. – Не притворяйтесь, что хотели бы быть... этим!

– Не хотел бы.

– Вот. Да куда вам! Вы и понятия не имеете, что я сейчас вижу.

– И не собираюсь. Ваша жизнь – это ваша жизнь. Я лишь показал, что она может быть другой.

Эш кивнул.

Он понял без слов – всё-таки, он был этим стариком, этим великим режиссёром. Пускай всего одну ночь, но этого достаточно. Раньше, в далёкой юности, ещё до Империи и самоизгнания, он полагал, что искусство способно менять чужие жизни. И даже больше – менять мир. Сейчас это убеждение вернулось, твёрдое, как камень.

И оно продолжало крепнуть, несмотря на хлынувшие лавиной воспоминания. Мир изменится – и изменится в лучшую сторону. Не будет большой войны, прекратятся гонения, вернётся дух старой республики. Он способен на такое.

В конце концов, кому менять жизнь страны, как не будущему императору?

 

 

.