Из дневника П.С. Кудина (курсивом выделены замечания владельца дневника, которые были сделаны им на полях сбивчивым почерком).

Пусть светит солнце, и поют птицы, я им разрешаю. Пусть текут реки, и дует ветер, я им не запрещаю. Мне, в общем-то, все равно на судьбы людей, я их не создавал, поэтому увольте. Мой ангел хранитель бросил меня 10 лет назад, сказав «дальше сам». Дальше не пошло.

Я люблю круассаны и запах свежей газеты. Мне тридцать пять, и я совершенно не собираюсь умирать. Я был хорошим, был плохим, был мертвым, был живым, был сломанным, и никогда не был целым. Все это чертовски скучно.

Как-то так бывает, что смотришь в окно, а оно в тебя нет. Порывистый ветер бьет каплями по стеклу, пытаясь влезть внутрь. Мне не грустно, просто не нравится, когда окну безразлична моя судьба. Я слишком часто смотрю в него и полагаю, что заслужил хоть чуточку взаимного внимания. Все тщетно, в сумерках вижу силуэт своего отражения, и он мрачен.

- Не гневайся, – говорю я ему и ложусь спать.

Мне снится фабрика. Длинный конвейер несет на себе непонятные заготовки разной формы и цвета. Кругом механизмы, трубы и всевозможные датчики. Хаос. Порядок. Металл. Конвейер медленно ползет по залу, а железные лапы мнут, режут, вращают заготовки. Они постоянно меняются и обретают форму, но, что это, я сказать не могу. Мой мозг не воспринимает предметы, как что-то конкретное. Так было задумано, да, наверно, так было задумано.

Я просыпаюсь. Проливаю кофе в желудок. Я жив, это плюс. Кто-то мертв, это минус. Ангел споткнулся, упал, а звезда полетела. Я увидел на небе росчерк хвостатой кометы и наивно загадал желание. Он услышал, но промолчал. Отвернулся на другой бок. Бог? Бок. Помню еще, тогда тепло было, и лес так буднично шумел, хотя в лесу меня не было, да и зима тогда была, снег падал на мое окно, оставляя влажные следы в памяти.

- Привет, Паша, как ты?

«Как ты?». Я всегда хорошо, вне зависимости от того, все хорошо или все плохо.

- Все нормально, - по традиции отвечаю я.

- Зачем ты здесь? – предвосхищая обмен любезностями, спрашиваю я.

Он смутился. Вот как будто первый раз, ей Богу.

- Мне все как обычно, Паш, ты же знаешь, – еле слышно пробурчал он.

Я знал.

- Присядь за столик у окна. Я сейчас принесу.

Столик у окна был самым неприятным местом. Каждый прохожий мог рассмотреть там твою рожу. Презрение, жалость, зависть - все это делало мне рекламу, а сидящим - больно. Возможно, я хотел пристыдить своих покупателей, возможно, им было все равно. Возможно.… Да, возможно.

Я медленно достал из-под прилавка граненый стакан и налил самой дешёвой водки. У этой водки даже названия нет, и я подозреваю, что мой поставщик самостоятельно мешает спирт с водой, и качество этих ингредиентов оставляет желать лучшего.

Внезапно дверь открылась. Перестук металлических китайских трубок сообщил мне о новом «госте». Это была девушка. Она медлила войти, глаза ее горели от переизбытка адреналина, однако остатки благоразумия не давали ей переступить порог. Наконец, решившись, она стремительно поглотила пространство между дверью и прилавком, оставив после себя запах жасмина и пустые надежды. Женщина гордо вскинула голову и с вызовом сказала, хотя, наверное, правильнее будет сказать, прошипела: «Я тоже хочу быть счастливой». Почему бы и нет, каждый имеет на это право, каждый делает, что хочет, каждый придумывает сам свой закон, каждый слушает только свой внутренний голос.

- Пожалуйста, будьте, я вам не мешаю, – спокойно ответил я, зная, что такой ответ вызовет лишь бурю негодования и презрения. Мне нравилось бесить их, в чем- то это даже было хорошо, и, строго говоря, я раскручивал всех своих покупателей на последние в их жизни эмоции («последние в жизни» – моя маленькая игра с самим собой). Так оно и вышло.

- Что вы себе позволяете? Как ВЫ, ВЫ (второе «вы» она буквально провыла) смеете со мной так разговаривать? Я пришла сюда не затем, чтобы выслушивать ВАШИ насмешки! (акценты на моей персоне давно уже не трогали мое самолюбие), – прокричала она, и с напускным пренебрежением бросила на прилавок пакет. - Здесь все!

- Все так все, - спокойно ответил я. - Присядьте за столик у окна, я сейчас все принесу.

Она слегка замешкалась, озираясь по сторонам, как будто только сейчас поняла, куда попала, однако не стала спорить, и проследовала к столику у окна. Вместе с ней ушел и запах жасмина. Из-под того же прилавка я достал высокий бокал и налил туда ChateauLafite 94 года. Пусть порадуется. Впрочем, не думаю, что она сможет распознать изысканность предоставленного ей напитка.

Красное и белое, дорогое и нищее, утонченное и грубое - в этом не было никакой разницы, имели смысл лишь «ангельские перышки», добавляемые мною в напиток. Нет, это не новый вид синтетических наркотиков, как можно подумать из крикливого названия. Это всего лишь невесомые белоснежные перья, оставленные ангелами. Во всяком случае, так гласит легенда. Во всяком случае, так показывает практика. Смешно, правда? Перья, ангелы, небеса…. Лично для меня было чересчур, когда фигура речи стала повседневностью, когда библейские сюжеты стали предметом спекуляции, хотя, возможно, все это началось намного раньше появления «перьев»…. Эти маленькие перышки возносили души людей на небеса и возвращали обратно лишь часть. Попробовав раз, каждый стремился «улететь» снова и снова, пока полностью не исчезал. Да, да, именно «не исчезал». Все, кто когда-либо употреблял перья, бесследно исчезли. Обрели ли они покой и счастье, честно, я не знаю. Никто, никогда не говорил, что там за порогом облаков, за туманным взглядом в пустоту, но каждый снова и снова улетал без эмоций, без страданий или угрызений. Самое интересное, по крайней мере, для меня, во всей этой истории было то, что я понятия не имею, кто придумал всю эту историю с перьями, кто их открыл, кто употребил первым, кто развил теорию обитаемых небес. Уж, явно, не мои посетители. Эти субъекты не говорят ровным счетом ничего. Просто приходят, пьют перья, затем уходят. Единственное, что я замечаю, что с каждым разом в них все меньше и меньше эмоций, чего-то живого, блеска, юмора, света, а затем они вовсе не приходят. Значит, все. Значит, на небе. Говорят, достигнуть нирваны можно полностью отрешившись от всех чувств. Достигают ли они просветления? Как это вообще связано со счастьем и, вообще, является ли счастье целью? Может счастье – это ошибка? Я не знаю.

Сначала я думал о морально-этической составляющей своего бизнеса, но затем понял, что это ничем не хуже, чем иметь игорный клуб, или ликероводочный завод, или юридическую фирму, или быть коллектором. Каждый сам по себе, каждый делает выбор, каждый живет по своим законам.

Я отнес заказ своим посетителям. Поставив на стол напитки, я пожелал им счастливого пути. Женщина удивилась, мужчина ухмыльнулся, хотя, возможно, мне показалось.

 

Мой день начинается с кофе и заканчивается виски. Я не вступаю в полемику ни с сатанистами, ни с попами, караулящими меня у выхода из магазина. Все эти искатели правды и истины, в конечном счете, заканчивают свои дни (во всяком случае, на Земле) за столиком у окна в моем магазине. Быть может, я единственный, кто видел пятерых антихристов и семерых мессий, однако после перьевого коктейльчика они сворачивали свои проповеди. Если честно, я ходил в церковь, если честно, я верю, что все это не может быть просто так.

- Доброго вам вечера, господа,– каждый раз желаю я, закрывая двери на замок, караулящим меня людям.

- Покайся, сын мой, – в этот раз меня поджидал монах в длинной рясе, с длинной бородой и тягучим голосом.

- Каюсь, отец, каюсь.

- Зачем ты это делаешь?

- А зачем вы это делаете? Наверное, кто-то должен, при таких- то обстоятельствах.

Монах задумался. Я тоже.

 

Вокруг меня слишком много экзистенции, а я стараюсь улыбаться солнечным дням и морозным утрам, дождю, фиолетовому небу, да и вообще,… улыбаться. Я, черт возьми, жив! Не это ли величайшее чудо из чудес? Главная мысль – слишком много мыслей. Лечусь тем, что отравляю организм. Ирония. Моя любовь к бурбону прошла через годы нищеты, ЗОЖа и прочие ненастья. Раньше я полагал, что у меня не было более искренней любви и привязанности чем эта. Звучит, как очень сомнительное достоинство. Не давайте читать это детям! Как наивен, как благороден нигилизм прошедших веков, как мрачен и покрыт коростой мироуклад современности.

- Скажи мне, Алеша, – сказал я соседу по барной стойке.

- Вот не надо про дядю и его самые честные правила. Ты пьян, – сказал Алеша и икнул.

- Принципы – это путешественники во времени, они всегда чужие?

- Так. Вот это совсем сложно, – Алеша тух на глазах.

- И мысль полетела, за ней не угнаться, – продолжал я. – Философия, религия - все это настолько устарело, что совершенно неестественно говорить об этом за кружечкой чего-либо. Сейчас модно говорить о политике, котировке евро и о том, как России подняться с колен.

- Это все масоны. Они всегда были против величия нашей страны, – Алеша решил поддержать мой разговор с самим собой.

- Не смею спорить, и, чтобы не прослыть англофилом, скажу, что все это заговор и …. И … и вообще. Вот, – я тоже довольно сильно «устал».

- Глубоко.

Чокнулись. Не головой, всего лишь кружками. Кружками, в которых всего лишь кофе, а может и не кофе. Шредингер выглянул из-за угла, улыбнулся и пошел к следующей коллизии.

Мне казалось, что я был когда-то у Фогеля. Хотя кто это, понять не могу, не могу вспомнить. Я вообще мало что помню. Картинки прошлого долго не живут в моей голове, они расплываются, оставляя лишь оттенки тех чувств, тех настроений, которые были пережиты. Возможно, поэтому девушки называют меня бесчувственным, а мужчины чувствительным.

 

Завтра снова наступило внезапно. Голова раскалывалась на куски. Утро – эта склизкая обволакивающая дрянь, которую все ненавидят. Мое пространство – это кофе, паршивый кофе, как иначе, и магазин. Вокруг ощущение пустоты. Я знаю, уверен, так неправильно. Я продаю счастье или несчастье (тут мнения разняться). Успокаиваю себя, стараюсь не брать в голову - кто-то должен.

- Ну что, дружище, новый день! Полетели! Восславим же нашего владыку и принесем ему в жертву наши души, - с фанатизмом промурлыкал ночующий у моего магазина сатанист. По-моему, его зовут Вова, а может, и нет. Я научился его игнорировать, делать вид, что его нет.

Солнце стучится в окна, заходят первые посетители. Вчера, впрочем, как и позавчера, я забыл помыть пол. Однако это мало заботит моих клиентов. Их цель - "улететь", а антураж не важен.

День бился в солнечных конвульсиях, завсегдатаи сидели, как всегда, молча, а мне было скучно. Ни тебе новых посетителей с их мечущимися душами, ни фанатиков, ни полиции, любящей свериться со мной фотографиями пропавших без вести. Только бьющаяся о стекло муха и запах жасминового освежителя воздуха. Да, моя идея, внести ароматное разнообразие в мой магазин, разбилась о суровые реалии дешевых освежителей воздуха и моей лени.

Все хотят быть известными, даже больше, чем богатыми. Эта странная погоня за цифровыми сердечками в соцсетях весьма раздражает. Да и о какой популярности может идти речь?! Если ты - телка с крутыми сиськами, без комплексов, и умеешь себя эффектно преподнести в рамках цензуры, то ты обеспечена весьма внушительной аудиторией. Правда, проблема в том, что качество этой аудитории так себе. Да и что ты кроме фоток своего тела можешь дать верным подписчикам? Смысловая нагрузка стремится к нулю. Впрочем, смысловая нагрузка всего нашего существования стремится к нулю. Скорость, информативность и море сисек. Очень сложно найти то, что действительно нужно. Все стало данью моды, даже ненависть. Чертов негатив, и тот стал массово распространённым рекламным ходом. Мне грустно. Может бахнуть крылья и удалить инстаграм? Как выбраться из рабства гаджетов?

Мы сидели в уютном кафе с верандой и видом на одну из старейших улиц Москвы. Солнце лениво закатывалось за горизонт, нам нравилось молчать. Мои друзья не были лучшими представителями человеческой рода, но и не были полными козлами. Жили, плывя по течению, мечтая, и ровным счетом ничего не делая ни для других, ни для самих себя. Они были веселыми ребятами.

- Надоел ваш треп про машины и футбол, – сказал темноволосый.

- Опять ты за старое, – возмутился тот, у кого был нос с горбинкой.

- Нет, дружище, - темноволосый сделал паузу. - А помнишь, как мы …

Мы погрузились в пучину воспоминаний, связанную с алкоголем и безрассудством. Наша копилка полнилась из раза в раз такими воспоминаниями, ибо все заканчивалось одним и тем же.

Устав обсуждать былое, мы напились.

- Вот что тебя заставляет вставать по утрам? – слегка запинаясь, спросил шепелявый.

- Это ты кому? – уточнил я.

- Да всем, господа, - (он икнул, он всегда икал, когда много пил).

- Желание не сдохнуть с голода, – ответил парень с горбинкой.

Все многозначительно покивали, устремив взгляды внутрь себя и рассматривая варианты повеситься.

- Скажи мне, друг, - смуглолицый обратился ко мне («Понеслось, - подумал я, - опять начнут загоняться по «крыльям»). – Ты веришь, что они, – он показал на небо, – попадают в Рай?

Все смотрели на меня с надеждой. Будто я эксперт, будто я Петр с ключами от Рая.

- Это сложно для моего понимания, – ответил я. – Я одновременно и верю, и нет. Так проще, так я ни в чем не разочаруюсь. Я ставлю на оба цвета, чтоб не сойти с ума.

- Но так нельзя! – воскликнул тот, у кого нос с горбинкой.

- Почему? – возразил шепелявый. (Он все пил и пил, и поэтому говорил громче всех). - Мы все боимся разочарования больше, чем верим в успех или Бога. Мы..., - он запнулся, подбирая слова, - патологические неудачники, боящиеся поставить все на то, во что верим. Ведь ты либо веришь, либо нет, а дуализм ситуации - просто придуманная химера тех, кто слаб духом. – Не ожидал, что он выговорит, но шепелявый был филологом (бульварный журналюга с набором комплексов и самобичеванием по пьяни). - В глубине души ты знаешь правильный ответ. Правильный для себя, но боишься в нем признаться, и потому ничего хорошего от жизни ждать не стоит.

- Е…., ты психолог, – засмеялся темноволосый.

Все посмеялись и как-то погрустнели.

- Мы все состоим из атомов, поэтому не стоит придумывать себе душу, – продолжил заунывную тему смуглолицый.

- Да? – возразил шепелявый. Он улыбался. – А почему же тебе так хреново в твоем Мерседесе Амге и трешкой на Соколе? А? Атомы как-то не так сошлись?

- Атомы здесь ни при чем, – зло возразил смугляш. – Здесь, здесь другое. ( Затем он осекся, махнул рукой и вышел из-за стола.)

- Ну, вот опять, - подытожил парень с горбинкой.

Мы наслаждались вечером. Камни на камнях стояли сотни лет, чтобы мы могли смотреть на них.

Было, правда, красиво. Светила луна, и мерцали звезды. Кто бы мог подумать, в нашем логичном мире была тайна, и я ее продавал! В этот момент я чувствовал свое величие. Лишь я был мерилом земного и небесного. Я - тот самый Харон! Я был пьян. Я устал. Мне было интересно, что там, но я точно знал, что ничего хорошего. Я был пьян и ненавидел себя. – Каждый делает свой выбор, – говорило во мне одно я. – Ты их хоронишь, - говорило другое. – Нет, выпей и не думай. Наслаждайся вечером.

Потом мы поехали в караоке.

- Я слишком умный, чтобы быть счастливым.

- А ты еще больший дурак, чем я подозревал.

Черные деревья, фонарные столбы, асфальт, брусчатка, кругом дома и одинокие деревья. Мозаика складывалась в Москву. Я брел по улице, и фонари освещали желтым светом мой путь. Изредка проезжающие авто со свистом рассекали пространство между мной и дорогой. Мне это не нравилось. Они нарушали мое одиночество. Людей не было. Кому придет идея в 4 утра тащиться по проспекту. Солнце собиралось вставать. Оно еще никак не проявило своего присутствия на небосводе, но я чувствовал, что вот- вот уже. И еще этот запах, этакий холодок с дымком. Это не свежесть, совсем другое. Запах лета, печеного асфальта, зеленых листьев и солнца. Мрак превратится в сумрак, затем и вовсе превратится в серую дымку, а после радостные лучи будут злить спешащую толпу. Новый день! Как это всё-таки мерзко.

Я не работаю по выходным, поскольку и продавцу счастья нужен отдых. Мои завсегдатаи не любят мой распорядок, но это их проблемы. Порой меня посещают мысли, что я одинок, и мне становится грустно. Я люблю случайных женщин. Я ничего не оставляю после себя. Я даже не посадил дерево. Слава Богу, выходные заканчиваются, и дурные мысли отходят на второй план.

 

- Ээээ, друг, нет, – говорю я пришедшему оборванцу. – Деньги вперед.

- Как? Как ты можешь мне отказать? Я больше не могу терпеть, я хочу туда, – он многозначительно показал пальцем вверх.

- Нет денег - нет «крыльев», – ответил я.

- Но я больше, больше не могу! Мне надо туда, – продолжен оборванец. Он плакал. Черт возьми, он плакал.

- Так повесься, друг. Так ты точно попадешь туда, - я показал вниз, - туда, - я показал влево,- туда, - я показал вправо. - А без денег туда, - я показал вверх, - ты не попадёшь. – Он перестал плакать и как-то странно посмотрел на меня. О, Боже, он кивнул головой! О, нет, он сказал «спасибо»! Я хотел закричать «остановись», но почему-то сказал: «Всего доброго».

Что происходит? Он убьёт себя или начнет новую жизнь? Какую, к черту, новую жизнь? С ним всё! С ним было «всё», еще когда его родители водили за ручку в художественную школу и восхищались его творчеством. Творчеством? О, да, он был хорош. Но что-то пошло не так. Всегда что-то идет не так. Водка, плохие друзья и амбиции. Откуда я так много знаю про этого человека? Этим несчастным бедолагой был мой школьный товарищ. В детстве мы были не разлей вода. Вы скажете: « Так поступать жестоко и цинично». Я отвечу, что, да, так поступать жестоко и цинично. Быть гадом - это бремя или стиль жизни? На мой взгляд, это симбиоз из самобичевания и моральной атрофии. Быть циником не сложно. Главное - внушить себе, что перед тобой - моральная бездна, которая и пальцем не пошевелит, чтобы спасти умирающего котенка. Ну, допустим.

 

 

- Паш, привет. Почему не звонишь? - спросила Вика (мы с ней спим, она, типа, моя девушка).

«Почему», «почему». Потому что, наверно, не хотел звонить.

- Очень много работы, прости меня, дорогая, – сказал я и скорчил невинное личико.

Она была красивой блондинкой с резкими чертами лица, придававшими ей излишнюю благородность. Спокойная и рассудительная, она никогда не кричала на меня, ничего не требовала. Идеальная жена для декабриста. Такая далекая и родная, как леса Сибири, и с такой же непонятной душой. Я не любил ее, и не могу сказать, что особенно дорожил. Просто плыл по течению этих странных отношений, даже отдаленно не представляя, куда они меня заведут. Одно (точнее, два) я исключал точно - брак и дети. Не мое.

Мы гуляли, бесцельно меряя шагами Славянскую площадь. Тенистый сквер не спасал от жары, а десятки офисных работников, уютно расположившихся в свой обеденный перерыв на травке, лично для меня создавали негативный фон (эдакое заросшее тиной болото).

Нужно было где-то поесть, а есть не хотелось, но было нужно (всегда, когда гуляешь, нужно где-то поесть). Мы зашли в «Пикассо». Было вкусно и, главное, тихо. Красивое уединение с парой бутылочек вина в месте, отдаленно напоминающем Испанию (много чего может быть лучше, однако не многое из этого может произойти). Была среда, два часа дня. В тот день я не стал открывать магазин, а решил погулять с Викой. Самое противное (я прекрасно себе отдавал в этом отчет), что меня радовало в этой ситуации отнюдь не то, что я гуляю с Викой или что у меня выходной, а то, что от моего решения, не открывать магазин, зависят судьбы моих завсегдатаев. «Вот ведь сволочь, – думал я о себе и покупал мороженое. Хотя, впрочем, судьба каждого - это всего лишь судьба каждого. А я стоял на вершине треугольника нескольких судеб и питался своей властью над их душами. Жалкое подобие наркобарона или Папы Римского. Я солгу, если скажу, что мне это не нравилось.

Знаете, самое главное в несчастье - это осознание того, что ты несчастлив. Ну, и безделье, да, определенно, безделье.

Маленькие домики с большими вывесками прятали за своими стенами людей и утварь, тени от этих домов прятали уставших от жары животных, солнечные очки от Тома Форда прятали мои глаза.

- Когда ты заработаешь миллион долларов, то мы никогда не будем больше работать, – сказала Вика и заулыбалась.

- С чего ты решила, что есть какие-то «мы»? – я улыбнулся.

- Дурак,- воскликнула она и легко ударила меня в грудь. Она восприняла мой ответ как шутку.

Шутил ли я, на самом деле, или говорил правду? В целом, ответ был равнозначен для обоих утверждений. Определенный выбор - для сильных духом, я предпочитаю неизвестность.

- Серьезно, вот представь, у тебя есть миллион, и ничего не надо делать. Что ты будешь делать? – решил я поддержать разговор (это я умею).

- Отдыхать …, путешествовать, – слегка неуверенно ответила Вика.

- Ок. Допустим, прошел год. Ты побывала в Азии, Европе и, возможно, даже в Африке. В настоящей Африке, где джунгли и голод. И вдруг ты поняла, что, в общем, во всех клубах всех континентов играют одинаковую музыку, еда везде вкусная и солнце жаркое. Ты побывала и в горах, и в пустыне, поговорила и с бедуином, и с художником на Монмартре. И это в лучшем случае, дорогая. По факту, ты бы просто гуляла по магазинам и грелась на солнце. Что дальше? Ответь, – я немного повысил голос, сам того не желая.

- Многие так живут и не задаются такими вопросами. Ты рассуждаешь со своей абстрактной стороны. Боясь лишиться обычной работы, ты боишься лишиться, так называемого, смысла жизни. Человек – это не его работа. Человек - это грани фигуры из аморфного материала. Лепи и будь счастлив, – Вика была психологом, и это было в ней жутко «бесюче».

Слишком много абстрактных вопросов и рассуждений в моей голове мешали мне быть человеком, нормально приспособленным к миру людей и просто воспринимающим жизнь как нечто данное. Однако я могу заверить, многое из этого ушло, и, в какой-то мере, я научился искренне радоваться простым вещам.

- И всё же - что дальше? Тебе привести примеры? – я продолжал наступление, но уже без прежнего энтузиазма.

- Счастья или несчастья? Того и того достаточно в моей копилке - многолетняя практика, знаете ли.

 

 

Солнце было липким. Тягучее утро медленно перетекало в день. Сонливые мухи лениво ползали по стеклу, нехотя уворачиваясь от моих попыток убить их. Не могу сказать, что я был настойчив в стремлении умертвить мерзких крылатых созданий, что без спросу вторглись в мою вотчину. Просто делать было нечего. Утренние посетители уже закинулись порцией и были где-то не здесь, а новые искатели счастья почему-то не желали появляться.

В дверь вошли люди в черном. Веселый перестук китайских трубочек не мог смягчить их серьезные лица. С полицией у мен было все хорошо, как и с местной мафией. Поэтому эти типы были явно диссонирующим пятном на карте моего восприятия.

- Павел Сергеевич Кудин? – произнес один из вошедших.

- Он самый, – ничего лучшего для ответа не смог подобрать, увы.

Ну, и дальше диалог без эмоций: вопрос – ответ. В лучших традициях ЧК.

- Я так понимаю, это ваш бар?

- Да, это мой магазин.

- А лицензия есть?

- Да, конечно. Показать?

- Не надо.

- Тогда, чем могу быть полезен? Да и вы, собственно, кто?

- Мы, дорогой мой, государство. А полезен ты можешь быть…, - он осекся. - А ты вообще новости смотришь?

- Ну, дорогой мой, - решил покривляться я, - не смотрю и вам не советую, - сказал я и, с самодовольным видом, скрестил руки на груди (мол, это моя территория, и я здесь главный).

Гражданин в очках ухмыльнулся.

- Так вот, Павел Сергеевич, доводим до вашего сведения, что, в связи с принятием нового закона, каждый человек, употребляющий крылья, подлежит допросу и внесению в специальный госреестр. Также раз в месяц к Вам будут доставлять психически неустойчивых и потенциально опасных для общества людей для дальнейшего их исправления путем употребления вышеупомянутых крыльев. Также в вашем заведении постоянно будет находиться наш сотрудник для наилучшего обеспечения связи с аппаратом исполнения наказания.

- Так, постойте, – эти граждане в черном абсолютно не вязались с моим миром независимого предпринимательства. - Что вы имеете в виду?

- Мне кажется, мы все доходчиво изложили, – подключился второй доселе молчавший гражданин. – Неблагонадежные антисоциальные элементы с экстремисткой наклонностью будут принудительно подвергаться избавлению от дурных мыслей.

- Подождите, – я немного был в шоке. – Крылья - это независимый выбор человека. Изначально каждый сам решал отправляться в неизведанное или игнорировать «крылья». Таков был закон, и даже наркомафия не могла помешать распространению данного бизнеса. Я немного не понимаю, что происходит.

- А я тебе объясню. Твой хаос превращается в нашу упорядоченную законом структуру, и «крылья» становятся госимуществом. Мы не можем допускать бесконтрольное исчезновение людей, - он улыбнулся и продолжил, - теперь в Рай только по паспортам.

Я всегда считал, что порядок возник из-за большого взрыва. Из-за столкновения планет, народов, наций возник некий закон, который мы чтим. Закон древнее нас. Не мы придумали его, он был дан нам. Он въелся в геном человека, он - тот внутренний голос, который говорит, что вот этот поступок верный, а вот этот - нет. Многие называет нашу веру в правильное - душой, а я вот, барыга Рая, не знаю - душа это или какие-то доисторические инстинкты. Но вот одно мне совершенно ясно: навязывая свои правила, эти ребята в черном нарушают закон свободного, без посредников выбора человека. Ты сам выбираешь, и сам платишь за всё. Есть право на свободу определения, право на жизнь и на смерть. Право на иллюзии.

- Крылья на то и крылья, их же оставили ангелы, черт возьми. Каждый, кто может заплатить, делает свой выбор. Вы только подумайте, - я достал перышко, - ему, возможно, тысячи, а то и миллионы лет. Неужели мы вправе привязывать к ним какие-то рамки?

- Так было раньше. Теперь «крылья» - это конвертируемая валюта. Хватит демагогии! Мы пришли сюда не обсуждать законы, а довести до вашего сведения, что закон, наконец-то, добрался и до Вас. Всего доброго.

Они вышли, и китайские трубочки подло устроили веселый перестук. Я огляделся вокруг. Никто из моих молчаливых посетителей не обратил внимания на наш разговор. Они уверенно игнорировали и законы, и государство, и всякую борьбу, войны и насилие. Идеальное ничто, вызывающее отвращение и страх.

 

В четверг седьмого числа привели первого заключённого.

Его редкие волосы, расплывшиеся по черепу, были отвратительны. Он мычал (кляп, знаете ли), а глаза, глаза бегали, как у сумасшедшего. Он явно не хотел узнать, есть ли Рай на самом деле.

Я приготовил коктейль. Ничего изысканного - дешевый виски и крылья. Что-то во мне заставляло жалеть этого человека. «Крылья» вызывали в нем животный страх. Быть может в его представлении, казнь через повешенье была бы более гуманной.

Коктейль был готов, рот приговоренного был освобожден. Несмотря на все мои опасения, он не кричал, не плакал, не блевал. В конце концов, он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: «Прости, я этого не хотел».

Кто он был, что сделал и почему так сказал, осталось для меня тайной. Он сделал то, что сделал, и получил ровно ту расплату, которую заслужил. Я хотел в это верить. Порой, когда его приводили, он плакал. Почему? Ведь там все счастливы? Так говорили, по крайней мере.

Как же меня злили новые правила! Меня потеснили с вершины треугольника судеб, заставили следовать расписанию и своду правил, я перестал чувствовать ту власть над покорными марионетками, чья жизнь исчезала за столиками в моем магазине. О, как меня это бесило. Новые правила, контроль. Новости говорили нам, что беспокоиться не о чем. Я уверенно спорил с телевизором, и, в то же время, боялся опоздать на работу, каждый раз убеждая себя, что мне плевать. В конце концов, весь этот тоталитарный фарс стал привычным и вполне приемлемым для всех нас. Я, как всегда, прятался за ширмой внешнего безразличия, отпуская скептические комментарии по поводу власти, и со временем свыкся с уготованным мне Родиной статусом и положением.

Жизнь двигалась своим чередом, одни люди исчезали, другие появлялись. Круги на воде исчезли, митинги прекратились, а посланники «сатаны» снова докучали мне своими завываниями на заднем дворе моего магазина. Их лагерь рядом с помойкой вызывал у меня улыбку (старый добрый беспредел).

Мрачный и теплый город, своими окраинами напоминающий уродливого великана, по мере продвижения к центру расцветал, словно каменная бабочка с барочными канделябрами на крыльях. Мертвая вода, закованная в гранит на Кремлевской набережной, в районе Серебряного бора казалась чуточку живее и безопаснее, хотя цветом и, возможно, даже молекулярным составом ничем не отличалась от более статусного продолжения самой себя у стен древнего замка. Все течет, все меняется, однако ничего не проходит.

Мы валялись на песке в тени русских деревьев под неестественно жарким для средней полосы солнцем. Румяный загар никак не хотел появляться на моем благородном теле, а вот Вика напоминала мулатку из мексиканских сериалов, отчего ее природная красота становилась еще желаннее. Воскресный день принес сотни, если не тысячи, беззаботных тел на берега древней реки. Запах шашлыка и речной тины смешивался с пивом и солнцем, заставляя закрыть глаза и ни о чем не думать, отдаться на волю беззаботному времяпрепровождению. Пустота мыслей, бездвижие конечностей. « Хм, неужели «крылья» лучше этого состояния? Или они и есть состояние абсолютного ничто?» – пронеслось у меня в голове.

- Ты хотел бы на мне жениться? – вот так в лоб спросила Вика.

- Опа! Ну, что за вопрос? - слегка замялся я. – Смотри, какой прикольный катер плывет,– я как всегда попытался уйти от ответа.

- Понятно, ты всегда так. Сказал бы «нет», и все. Я не обижусь, просто интересно знать.

- Ну, почему сразу «нет»? – я всегда пребывал в суперпозиции и говорил конечные утверждения лишь в крайних случаях. – На все нужно время.

- Время…. Забавно, наверное, время вышло.

- Ты меня бросаешь?– не сказать, что это был удар, но стало очень неприятно. Бросать могу я, но никак не меня.

- Ты знаешь, у меня рак, и…, и, вообще-то, очень скоро я умру, – сказала она. Без эмоций, без сожаления, просто сказала и все.

Что ответить в такой ситуации? Как вести себя? Я завибрировал - адреналин впрыснул в расслабленный мозг слишком много сознания и осознания.

- Ты уверена, что терапия не поможет? Почему же сразу «очень скоро умру»? – сказал я. – Ты давно об этом узнала? - Я был шокирован.

- Не так, чтобы давно, но довольно поздно. А терапия? Всего 10 процентов, что она мне поможет. Хочу уйти нормально. Правда, больно все это очень, но обезболивающие и наркотики знают свое дело.

Каким же козлом должен выглядеть я перед лицом ее смерти! Друзьям в пабах я казался, практически, Печориным, наплевавшим на сердце красавицы, изводившим ее своими выходками. На деле, последняя судьба выскользнула из моей дрожащей руки, единственный человек, который, как я думал, будет слушаться меня и зависеть от моей милости - быть с ней, скоро умрет.

Теперь, спустя столько времени, я понимаю, что не я снисходил до общения с ней, это она жалела мою больную и циничную душу. Я думаю, что она по-настоящему любила меня. Скромно, без лишних, слов страстей и драм. Наверно, так любили до становления эпохи мыльных опер.

- Давай уедем на острова, – выпалил я.

- На острова, - фыркнула она. - Я думала, сейчас предложишь пожениться. Красивый жест напоследок, - Вика хмыкнула, но ее подвела напускная беззаботность. Она немного отвернулась и незаметно, как ей казалось, стряхнула слезы.

- Эх, Вика, я, конечно, мудак, но не пошляк. Давай уедем, – даже в такие моменты я пытался быть остроумным.

 

 

Я поправил сломавшийся вентилятор, открыл книгу, посмотрел в окно, отбросил книгу, включил радио. Я хотел спать, но не хотел засыпать. Мое плетеное кресло скрипело от того, что мое тело раскачивалось взад и вперед, взад и вперед. В начале амплитудных колебаний я не заметил, а потом было поздно (ритм ввел в транс), что засыпаю, как убаюканный младенец. Мне снился Рай. Почему Рай? Там были большие ворота с табличкой, на которой было написано: «Рай». Я смотрел на эти ворота, разглядывая проходящие там, за заветной чертой бесконечного счастья и благоденствия, фигуры, пытаясь всмотреться в лица. Я искал в безмятежно прогуливающихся душах лица посетителей моего магазина и ее. Кто-то всматривался в меня, и когда я почти увидел кто это, я проснулся. Было 10 утра.

 

Мы жили на тропическом острове в океане, мы называли это место Баунти для обреченных. Говорят, жизнь перед смертью обретает какой-то определенный смысл, какую-то остроту впечатлений. На деле ты просто живешь, а потом умираешь. Я тысячу раз предлагал Вике «крылья». Я говорил, что это верный способ избежать смерти, она же настаивала, что это верный способ избежать жизни. Отчасти я признавал ее правоту, отчасти мне было больно смотреть на нее, отчасти мне было бы проще, если б она исчезла. Я всячески старался игнорировать тот факт, что дороже этого человека для меня на свете не существовало и существовать не будет. Последнее тепло своей так и не разгоревшейся души я отдавал ей, укрывая ее одеялом или принося завтрак в постель. Я создал себе Бога, на которого молился и смотрел по ночам, боясь забыть, как он выглядит. Я создал себе Бога, который скоро умрет.

В ней умирал человек, во мне рождался. Быть может, из-за меня ее попросили уйти. Как амбициозно, не правда ли?

Мы часто говорили с Викой о смерти, о потустороннем, о чертовых крыльях и о какой-то эфемерной морали. Мы играли в маджонг, отгадывали сканворды, собирали мусор с пляжа после тропических ливней. Мы улыбались и плакали, грустили и радовались. Мы завели собаку. Он был отважным псом, который лаял на все, что ему казалось подозрительным, а подозрительным ему казалось практически все. Я думаю, счастье, это нечто для бессмертных. Сидя на веранде и слушая прибой, мы кутались в объятия друг друга. Я подозреваю, что это и было нашим бессмертием.

Утром во вторник ее не стало. Она просила развеять ее прах в море, что, собственно, я и сделал, заплатив одному из жадных до туристических денег рыбаков.

Когда ты один, тебе безразличны другие, тебе хорошо в своем эгоизме. Я пытался стать прежним, закрыться в скорлупу нигилизма, но покой покинул мое сердце. Ради разнообразия я занялся строительством домов для бедных слоев населения острова. Прошу только, не сочтите меня альтруистом. Мне неплохо платили, да и руки нуждались в работе, а голова в простых повседневных мыслях. Как любой уважающий себя человек, убитый горем, спиваться я предпочитал исключительно по вечерам.

Мы с собакой прожили на острове еще год, затем она убежала, а я решил вернуться.

Бывает, смотришь в окно, а оно в тебя нет, и так почему-то обидно, хотя и невыносимо глупо. Дождь барабанил по стеклу, угрожая расплавить его своим водяным неистовством. Жизнь в тропиках имеет свои плюсы и минусы, и чем является дождь лично для меня, я так и не решил. Я скурил все сигареты и прослушал все песни, передо мной лежало «перо», а перед ним сидел я. Нас было двое в этом маленьком бунгало на берегу Тихого океана.

Почему, стоя на высоте, всегда хочется прыгнуть? Не то чтобы хочется, но постоянно проскальзывает эта мысль. Отчего адреналин еще сильнее заставляет биться сердце? Почему всегда в голову закрадывается мысль сделать что-то необратимое, дерзкое и безумное до дрожи в руках, то, что неизбежно закончится смертью? Энтропия в действии. Я поджег перо, наблюдая, как оно распадается пеплом. Обычный пепел, правда, дым от него не пах абсолютно ничем. Я пишу эти строки, и скоро уже будет утро. Я все еще не знаю, что такое «ангельские крылья» на самом деле, но для меня употребление их - это глубокая ошибка, мерзкий способ сбежать от всего. Живи, как можешь, и имей смелость посмотреть смерти в глаза. Пусть все будет по чести: Рай или Ад, или что там, я не знаю, но покупать билеты.… Так нельзя.

Я сидел в самолете, обдумывая план своих будущих действий. Я решил сжечь ко всем чертям свой магазин. Пусть этот акт и не станет сколь угодно значимым прецедентом, и вряд ли будет расценен, как бунт против употребления «перьев», но голос внутри меня решил, пусть и без участия мозга, что так будет правильно.

 

 

Морозная Москва. Как всё-таки приятно оказаться дома. И пусть пронизывающий ветер щекотал мои отвыкшие от такой погоды кости, я все равно был рад. Кругом русские слова, русские голоса, лица людей, такие похожие на тебя.

Снежок хрустел под моими ногами, напевая новогоднюю песенку. Кутаясь в шарф, я предавался воспоминаниям о пережитых тут днях. Все казалось мне таким острым и наполненным, как никогда до этого.

Вот и магазин. Китайские трубочки приветствовали своего старого хозяина, и я снова не сдержал улыбки. Новый хозяин посмотрел на меня с искренним удивлением, обычно сюда приходят хмурые и отчаянные. Возможно, он принял улыбающегося человека за сумасшедшего. Вокруг сидели безликие посетители. Меня поразило, насколько их стало много, некоторые сидели на полу.

- Вам чего, уважаемый? Хотите порцию или будете читать проповеди? Если проповеди, то сразу говорю: катитесь к черту, - сказал хозяин моего магазина, причем так мерзко сказал, с вызовом, при этом уверенно положив руку на лежащую рядом с кассовым аппаратом биту. Здесь появился кассовый аппарат. Неужели заставляют выдавать чеки этим бедолагам? Интересно, а билетик до так называемого Рая облагается НДС? – я снова ухмыльнулся, чем еще больше вызвал возмущение у нового продавца «крыльев».

- Я так с потенциальными клиентами никогда не разговаривал, – ответил я.

- Либо покупай «крылья», либо проваливай. Мне до тебя нет дела, – продолжил грубить нынешний властитель заблудших душ.

- Да, я, пожалуй, пойду.

Ностальгия — это не только тоска по утерянной родине, но и по пропавшим друзьям. Как приятно заново увидеть тех, с кем столько всего пережил. Нас объединяла общая история разочарований и надежд, радостей и переживаний.

В баре на Чистых прудах меня ждала все та же компания веселых и безнадежных друзей.

- Паша, дружище! С приездом! Мы скучали! – воскликнул тот, у кого нос с горбинкой.

- Соболезную, - сказал, протянув руку, смуглолицый.

- Нам десять шотов для начала, – обратился к официантке темноволосый.

-А где Семен? – спросил я у друзей.

- Наш шепелявый друг окончил свой земной путь в твоем бывшем магазине, - ребята помрачнели.- Будем надеяться, что он в лучшем мире, – без особой надежды и с глубокой грустью произнес темноволосый.

- Но почему, почему он это сделал? – воскликнул я.

- Раньше, дружище, тебя не заботили такие вопросы, – улыбнулся смуглолицый.- Он говорил нам, что много страдает, хотя почему - мы так и не поняли. Его что-то не устраивало, он метался. Вот он, - смуглолицый указал на того, у кого нос был с горбинкой, – пытался помочь Семену, веселил его каждый день. Мать Тереза, блин.

Темноволосый фыркнул и вступил в разговор:

- Все тщетно. В Семе поселилась какая-то херня, он стал одержим идеей «крыльев» …

- Высота манит прыгунов, - я перебил темноволосого.

- Ну, … ну, в общем, можно и так сказать. В один не столь прекрасный день Сема начал пить «крылья».

Мы начали пить водку и вспоминать, что было раньше. Стрелки часов давно перевалили за полночь, а кровь стала очень жидкой от алкоголя. Мы перестали внятно переваривать слова, лишь кривлялись и дергались в такт музыке. Темноволосому стало плохо, и мы посадили его в такси. Я был немного счастлив тем беззаботно алкогольным счастьем, которое утром превращается в страдания.

Начало светать. Немного протрезвев и распрощавшись с оставшимися выжившими после бурной ночи товарищами, я внезапно решил осуществить задуманный план. Меня подгонял адреналин и остатки алкоголя, обида и вина за пропавшего Семена. Больше всего на свете я хотел поскорее сжечь свой бывший магазин, поставить жирную точку, как мне казалось тогда (уж простите, был пьян и затуманен романтичным пафосом), я смогу стать борцом за избавление планеты (ох, как глобально) от мерзких «крыльев».

Чрезвычайно глупо с моей стороны, однако, в импульсивных поступках столько благородства! Ничего не изменить, и сокрушаться по содеянному, как и просить пощады, я не буду. Возможно, единственный раз в жизни я сделал то, что должно, и это меня заставляет держать спину прямо и дописывать эти строки.

Любое действие влечет за собой последствие – это прописная истина. Например, следствием поджога магазина, где продавались «ангельские крылья», стал арест поджигателя, то есть меня.

Предполагал ли я, что меня схватят в тот же день?

Конечно, нет.

Жалею ли я о том, что сделал?

Не знаю.

Сейчас уже утро. Утро моей казни. Нет, не то чтобы казни, меня приговорили к небесам, к инъекциям «крыльев». Вот уж ирония! Солнце неуверенно пробивается через зарешеченное окно. Я ощущаю себя узником старины, борцом за глупые идеи, невольником судьбы из замка Иф. Пора заканчивать, я слышу, как за мной идут.… Как бы закончить свой маленький рассказ о никчемной жизни одного человека? Верьте в жизнь, в людей, себя и прощайте. Искренне ваш…, допустим,…. Павел.

 

П.С.

Из рапорта сотрудника ФСБ Борисова В.Н.

После «вознесения» осужденного по части 2 статьи 167 УК РФ Кудина П.С. все «ангельские крылья», находившиеся как в Гохране, так и у частных владельцев, внезапно испарились, то есть в буквальном смысле превратились в пар. Доподлинно связь между «вознесением» Кудина и исчезновением всех «перьев» установить не удалось, однако мне кажется весьма странным совпадением тот факт, что после «вознесения» фактически единственного громко заявившего о себе борца против «крыльев» эти пресловутые «крылья» исчезли.

 

Нельзя любить кошек больше, чем людей.

- Почему? Это же кошки!!!

- Потому, что это всего лишь кошки.