Легкая живая цепь из высоких фигур, почти не касаясь земли, исчезала за горизонтом. Вскоре шедший последним Ждан понял, что он безнадежно отстал от сородичей и остался в одиночестве.

-Эй, где вы все? - собственный крик вывел его из оцепенения.

-Чего? Эээ, ты в порядке? - сидевшая напротив девушка обеспокоенно ловила его взгляд.

-Конечно, конечно, всё норм, - он с нежностью накрыл её руки своими ладонями.

Её звали Заряна, а её лицо от счастья светилось ярче единственной тусклой лампочки под потолком в сыром и мрачном подвале корчмы, где они заняли столик у окна. Он просил называть себя Жданом, и Заряна ловила себя на мысли, будто чувствует, что они знакомы уже целую вечность, хотя с момента их знакомства минуло не больше недели. Говорил Ждан тихо и вкрадчиво, как крадется впотьмах дикий кот, завидевший глупую мышь, и звуки его голоса, к которому ей приходилось прислушиваться, заставляли Заряну забывать обо всём на свете. Белые цвета бумаги волосы Ждана, его тонкое изящное лицо – всё это было таким неуместным среди шума и гомона пьяных людей в подземелье. Возле стола, за которым они сидели, остановился старик, показывавший для них («никому, окромя вас, такое не понять») какую-то пошлую любовную историю в ящике райка. Многие из собравшихся в корчме пришли отпраздновать День единства, день в который по преданиям много веков назад князю Святославу удалось собрать под своей властью все славянские племена. Лицо князя с длинным чубом и скобой усов хмуро взирало со стяга у входа в трапезную на всех собравшихся.

На крошечной сцене в углу корчмы кучка бритых парней со щитом Перуна на футболках что-то яростно выкрикивала в микрофоны. Казалось, ещё чуть-чуть и они выплюнут собственные кишки на микрофонные стойки. Толпа вокруг сцены, преимущественно состоявшая из отроков в летных армяках с красным подбоем, коротких штанах и рабочих ботинках, утробно подвывала.

Дождь, вторя диким воплям, тревожно барабанил по стеклу единственного во всем помещении окна под потолком. Старая входная дверь корчмы со стоном, слышным даже сквозь рычание парней на сцене, отворилась, и Заряна, с трудом оторвавшись от глаз Ждана, взглянула на нового посетителя. В трапезную в длинной мокрой епанче и барсеткой под мышкой вбежал человек, тут же поспешивший занять столик по соседству с Жданом и Заряной. Это был мужчина неопределенного возраста, с курчавыми взъерошенными волосами, словно не знавшими гребня, и темной короткой бородой. Борода не была столь короткой, чтобы позволить презрительно звать незнакомца скоблённым рылом, но в то же время растительность на его лице не была и густой окладистой бородой купца. Человек в епанче выложил на стол свой умнофон, и тот тут же, как по команде, завибрировал, уведомляя о входящем вызове. Умнофон дрожал на доске стола в причудливом танце. Незнакомец, не обращая эту пляску никакого внимания, жестом подозвал к себе полового и впился глазами в Ждана.

Ждан не любил земли людей, места холодные и неуютные на его вкус. К тому же с не давних пор он был вынужден обретаться один-одинешенек в крошечной квартирке в Местечке. Отца Ждана удавили пару лет назад прямо в подъезде их дома, брат сидел в тюрьме за торговлю зельем. Типичная судьба для представителей его народа.

Ждан с ненавистью следил за жирными каплями воды, прозрачными червями, расползавшимися по оконному стеклу. Не покидало чувство, что вода будет лить с неба вечно. Там, откуда он был родом, осадки были страшной редкостью, даром небес, и в глубинах памяти хранился детский восторг от торжественных обрядов людей, взывавших к высшим силам с мольбами о живительной влаге. Ждан тряхнул головой, почувствовав на себе взгляд незнакомца в епанче. Тот по-прежнему сидел за соседним столом, не притронувшись к заказанному хмельному меду, и сверлил глазами Ждана.

 

-Посмотри мне в глаза! Ты когда- нибудь была на холмах? - Ждан растворял Заряну взглядом, продолжая машинально ковыряться вилкой в бараньем сычуге. Он прекрасно знал ответ. На холмах обитал его народ, люди в их землях не задерживались.- Тебе обязательно нужно там побывать. Чудесное место! На зеленых холмах так много тепла и света, что ты пожелаешь остаться там навечно.

Остаться навечно. Ждан знал, что ей придется остаться навечно даже вопреки собственной воле.

-Я никогда никуда…Я нигде не была.

Заряна родилась в Сварожьем квартале, где издавна селились кузнецы. Она помнила своего отца, огромного человека, с лица которого всегда катился пот в тот миг, когда он выходил из темной раскаленной кузницы. Лицо отца было привычно пропитано потом, только кровавым, после того как к ним в дом заглянула банда заложных покойников. Те искали не деньги, которых в доме кузнеца особенно и не водилось. Скромная бижутерия матери также не вызвала интереса. Прозрачные лица покойников расползлись в уродливых ухмылках лишь на тот короткий миг, когда тяжелый молот опустился на голову отца истошно кричащей Заряны. Похоронив мужа, безутешная мать за бесценок продала квартиру, и переселилась со своими жалкими пожитками и маленькой дочерью в сердце города, в Перуний град. Заряна не покидала пределов ставшего родным района на протяжении двадцати лет, не в последнюю очередь из-за детских страхов.

Она молчала, боясь проронить хоть слово и тем самым разорвать опутавшую её сладкую паутину. С каждым глотком мёда из высокой кружки в глазах темнело, а голова как будто наполнялась ватой.

Наконец, глаза Заряны закатились, и её голова безвольно упала ей на грудь. Она неуклюже повалилась на стол, опрокинув на пол кружку с мёдом и перевернув стоявшую перед ней тарелку с фаршированной репой. Теперь Заряна напоминала жирную гусыню со свернутой шеей, которую так часто готовили по праздникам на холмах

-Не стоит беспокоиться. Перебрала немного, всего и делов. Я сам о ней позабочусь, - остановил он жестом метнувшегося к ним полового.

Зелье подействовало быстрее, чем он рассчитывал, но это было даже к лучшему. Ждан с отвращением взглянул на пухлое лицо, белевшее в рассыпанном по столу фарше. Он просто не мог больше выносить присутствия Заряны.

Ждану оставалось лишь перенести бездыханное тело девушки в заблаговременно припаркованный напротив корчмы самоход. Вот и ещё одна девушка окажется на холмах, очередное пополнение его коллекции. Ждана переполняла гордость. Да, пока его коллекция весьма скромна, но Ждан верил в свои силы и свою путеводную звезду. Все они всего лишь глупые бабы, падкие на ничего не значащие слова. На его лице не дрогнет ни один мускул, когда он вскроет её череп.

Несмотря на внешнюю хрупкость Ждан с легкостью взвалил тело девушки на своё плечо. Он рассыпал по столу горсть медных рублей и лавируя между пьяных танцующих людей, начал пробираться к выходу. Колыхавшиеся в танце тела напомнили Ждану освежеванные свиные туши, болтавшиеся на крюках в скотобойне.

-Ноша не тянет? – перед Жданом вырос человек в епанче из-за соседнего столика.

Ждан без замаха ударил человека в лицо - от назойливых незнакомцев в этой жизни не приходилось ждать ничего хорошего. Резкая боль пронзила руку Ждана, как, если бы его удар пришелся в кирпичную стену. Выкрикивая проклятья, Ждан бросился к выходу, продираясь через прыгавшую под гитарный гул толпу. Ненароком он зацепил плечом одного из дюжих молодцев в перуновой футболке, и в ответ почувствовал чувствительный тычок тяжелым ботинком под колено. Ноги подкосились, Ждан рухнул навзничь, и Заряна скатилась с плеча. Он тут же поднялся, но, обернувшись, заметил за спиной назойливого человека в епанче. Ждан, с сожалением бросив взгляд на распростертое на полу тело девушки, продолжил пробираться к выходу. Ему почти удалось добраться до спасительного дверного проема, когда боковым зрением он успел заметить летевшее прямо в него тело в развевающейся епанче. Под тяжестью незнакомца Ждан грузно повалился в ноги прыгающим парням.

-Где вы все? – его крик прокатился по зеленым полям. Он остался один. Совсем один.

-Вот такая история.…Не надо строить иллюзии, что с завтрашнего дня задержанный будет строить честную жизнь. Нет, конечно! Вы должны помнить, что те существа, которые используют против людей волшебство в своих преступных целях, это существа с железными зубами и чугунными бошками, которые думают, что могут устанавливать свои правила, - камера снимала Печёного крупным планом.

Патетическая речь должна была стать финальной кодой грядущего выпуска «Разоблачителя».

Как только погасли камеры, Печёный закурил, достав мятую пачку из кармана сырой епанчи. Он вытащил из-за пояса пистолет Макарова, побаюкал его в ладонях и переложил во внутренний карман. В стороне от всех приводили в чувство Заряну.

- Как прошел стрим? Технических сбоев не было? Есть данные по аудитории – Печёный с наслаждением затянулся, выпуская дым прямо в серое небо.

- Всё отлично, шеф. Показатели просмотров вполне достойные, ответил Бажен, морщась от густого сигаретного дыма.

Бажен был правой рукой Печёного. Он отвечал за техническую сторону работы, монтаж, звук, тизеры выпусков, словом, всё то, чем Печёный даже не собирался забивать свою голову. Сначала на канале «Разоблачителя» размещались стримы, а уж потом появлялись смонтированные выпуски с чистым звуком и качественной картинкой. Выпуски «Разоблачителя» снимались на скрытые мини-камеры и камеру умнофона, а также на профессиональное оборудование, предназначавшееся для крупных планов Печёного, принимавшего героические позы. На Око канал Печёного был одним из самых популярных у аудитории, но и ненавистников у «Разоблачителя» хватало. Око слыл крупнейшим славянским видеохостинговым сайтом, хотя Печёный всегда считал его огромной свалкой людской похоти, глупости да кладбищем человеческих амбиций.

Рада, вторая помощница Печёного, тоже была здесь. Прямо сейчас она была вынуждена оттеснять от шефа всех желавших сделать с ним фото или взять автограф.

Мимо Печёного и Бажена полицейские полканы провели закованного в наручники Ждана. Песиглавцев уже трудно было представить без серых мундиров и фуражек с красными околышами. Они были одними из немногих волшебов, принятых на государеву службу. Собачьи глаза на лохматых мордах одинаково грустно смотрели на людей и собственных сородичей. Впрочем, несмотря на печально - ласковый взгляд, их человеческие руки крепко сжимали дубинки и автоматы.

Шерсть на мордах полканов встала дыбом при приближении к ним Печёного, и он уже давно смирился с подобной реакцией собак и всех их соплеменников на своё присутствие. Благо, в городах «друзей человека» не осталось, страх перед оборотнями привел к их полному истреблению. Выжившие псы наводнили Местечко.

Проходя мимо Печёного, Ждан оскалился.

-Ты - живоглот! Такую мразоту надо наказывать при любых раскладах, - рявкнул Печёный.

-Отнимаешь у нас хлеб! – бросил Печёному капитан Вторак, сопровождавший задержанного.

-Мог бы и спасибо сказать! Я заполняю ваши клетки свежими животными. Верно, говорят, что старые успели вам надоесть?

-Ему будут инкриминировать попытку похищения человека с использованием эльфийского зелья. Преступление серьёзное, по головке его не погладят, - Бажен взглядом провожал удалявшихся полканов.

-Сядет. В тюрьме, глядишь, мозг проветрит да думать начнет. Быть может, в клетке такому симпатяге придётся непросто. Ну да ладно, зато будет, чем скрасить досуг гномам. Кат то так, - резюмировал Печёный.

Гномы, промышлявшие рэкетом и разбоем, давно стали главными постояльцами и без того переполненных имперских казематов. После принятия в христианских державах антимагических законов, вся европейская нечисть бурным мутным потоком хлынула на Русь. Потянувшиеся в империю волшебы-мигранты помимо семей и скарба везли с собой привычные криминальные ремесла. Эльфы, кутаясь под непрекращающимися дождями в легкие плащи, торговали на улицах наркотиками, шотландские брауни, запамятовавшие как когда-то помогали людям в домашних делах, привезли на Русь футбольный хулиганизм, вампиры, объединившись со славянскими упырями, нападали по ночам на женщин. В общем, пришло на землю царство Пекельное!

Плюхнувшись в служебный самоход, Печёный ощутил легкую приятную усталость, усталость от отлично проделанной работы. Он заснул с окурком в зубах и грязной одежде, пока Рада везла его домой. Уже много лет Печёному снился один и тот же сон. Он видел берег бесцветного моря, пустынный пляж, усеянный дохлыми крабами и медузами. Сквозь сладкую сонную дремоту он чувствовал, как море старым псом лижет его босые ступни. В поле зрения Печёного появлялась бегущая по белому песку девушка, и что-то пружиной выталкивало его вслед за ней. Её белоснежные волосы в цвете яркого солнца сливались с полосой песка в одно целое, и голова кружилась от нестерпимо яркого белого сияния. Он бежал и бежал по песку, засасывавшему его ступни мягкой беззубой пастью, как лесное болото. Печёный успевал почти догнать беглянку, когда она внезапно оборачивалась. Его ноги окончательно проваливались в песок, и он летел в нескончаемый темный колодец. Просыпаясь, Печёный никогда не помнил её лица, но был уверен, что видел то самое лицо, лицо с фотографии.

На встречу с Четвертью они поехали следующим утром. Бажен, возвышаясь на переднем сидении, сгорбился за баранкой служебного самохода. По узким улочкам они направлялись в Местечко. Рядом на месте пассажира сидела Рада, Печёный развалился сзади, занимая два места одновременно. Рада просматривала на умнофоне один из выпусков «Разоблачителя». На экране Печёный тряс за грудки тщедушного здухача со словами « Под пацана косишь, а на самом деле ты лошара». Лобовое стекло заливали струи дождя, иногда казалось, что самоход движется под толщами воды по морскому дну, похрустывая панцирями морских гадов. Люди не видели солнце годами, а климатические изменения связывали с миграцией волшебов. Говорили, что славянская Стратим-птица затаила обиду на русичей, распростерших объятья иноземным гостям, и, взлетев в небо, мановением крыла обрушила на города империи дожди и пронизывающие ветра.

На переднем сиденье Рада шуршала газетами. Она была дочерью зажиточного скототорговца из Велесового квартала. Счастливое детство с дорогими игрушками, большая усадьба, лучшее училище – не то чтобы ей претило всё это с пеленок, но она была девушкой упрямого нрава, не желавшая идти по дороге уже заготовленной ей отцом. Она не нашла ничего лучше, как покинуть родительский дом и отказаться от отцовских связей. Работа на Печёного была для неё жестом искуплением, добровольным погружением в бочку с экскрементами. Для отца известие об этом стали последней каплей, переполнившей его терпение - она стала для него отрезанным ломтём.

Печёный лениво следил за дорогой сквозь полуприкрытые веки, время от времени прикладываясь к фляжке с хлебным вином. За стеклом мелькнул неоновый щит со слоганом «Посмотри в глаза своему прошлому». Государственная психологическая помощь для ветеранов многочисленных прошедших войн существовала уже десятки лет, но солдаты по-прежнему предпочитали общество бутылки и старого доброго героина принудительным сеансам в душных кабинетах мозгоправов. Печёный прекрасно их понимал, заглянуть в глаза прошлому - определенно не было для многих лучшей идеей. Куда проще заглянуть в глаза Чернобога.

Он выудил из потертой барсетки бумажник, в поисках картонки с телефонным номером Блуда, брата Четверти, и ему на колени пластиковым дождиком посыпался ворох карт и бумажек с нацарапанными на поверхности телефонными номерами, по старинке он хранил телефонные номера именно так, игнорируя книгу контактов в умнофоне. Выругавшись, он принялся распихивать рассыпавшееся содержимое по местам. Среди мятых бумажек мелькнул глянец фотографии. Печёный не помнил, откуда у него появился этот снимок, как не помнил и запечатленной на снимке девушки. Чуть раскосая, с высокими скулами и белоснежными волосами, её нельзя было назвать красавицей, но что-то в ней определенно манило и притягивало Печеного так, что он не мог заставить себя избавиться от фотографии. Он часто подолгу рассматривал эту фотокарточку, пытаясь извлечь из дальних уголков памяти воспоминания о том, где он мог видеть незнакомку в прошлом. То, что он каждую ночь видит именно её в своём сне, было ему давно известно.

-Против вас вновь подан иск за призывы к насилию в отношении жителей Местечка, - подала голос Рада.

-Кто накляузничал на этот раз?

- Какой-то хухлик из Местечка. Подачей иска занимается адвокатская артель Беримира.

-Когда же этот червь угомонится?

Волшебы давно жили в Местечке. Компактное расселение волшебных существ осуществлялось из соображений безопасности – люди в городах относились к соседству с подобными созданиями без излишнего гостеприимства. Ещё бы! Как можно терпимо относиться к тому, кто так не похож на тебя? Волшебы не могли покидать Местечко ночью и в дни языческих праздников. Работали они здесь же, кроме редких счастливчиков, вроде полканов, принятых на государственную службу. Имперские власти давно бросили тешить себя иллюзиями, что могут полностью контролировать передвижения волшебов. Жабалки, оборотни, превращавшиеся в жаб, или кошкалачени, обращавшиеся в кошек, темными ночами просачивались в людские кварталы, что привело к волне массового уничтожения людьми домашних животных. Местечки были лишены привычных для людей удобств, вроде электроэнергии, канализации, центрального теплоснабжения и интернета, но волшебы не роптали. Выбирать не приходилось…

-Поступило несколько заявок для следующих выпусков «Разоблачителя»?

-Что там?

-Жалобы на наложение проклятий в стенах училища…

-Дожили. Не хватало нам ещё с детьми нянчиться. Что я с ними мультики обсуждать буду?

-Школяры – самый активный сегмент нашей аудитории. Выпуск из училища мог бы стать лепшим по количеству просмотров.

-Ну, так с этого и надо было начинать. Придется тряхнуть стариной, и навести шороху в училище.

Печёный мгновенно принял серьезный вид.

Возраст у них такой! Они впитывают всё от этого мира. Переходный возраст! Другой вопрос, что к ним прилипает не самое хорошее. Значит, будем отлеплять, - прочувствованно проговорил Печёный в воображаемую камеру.

Его речь прервали кликуши, внезапно облепившие самоход и застучавшие кулаками по стеклам. По спинам кликуш с той же монотонностью тут же застучали дубинки полканов. Безмолвными манекенами стояли они на городских перекрестках, набрасываясь на останавливавшиеся самоходы. Кликуши с недавних пор не только клянчили монеты, но и торговали диковинной доселе картошкой. Этот плод вызывал интерес разве что самых отъявленных любителей экзотики, русичи по-прежнему предпочитали репу и брюкву.

Четверть, на встречу с которым они направлялись, был одним из немногих людей, кто не просто решались посещать Местечко, а делали это часто и с нескрываемым удовольствием.

- Как думаешь, он может что-то знать о земляных кошках? Он же якшается с ведунами и всякой нечистью, - Бажен попытался поймать взгляд Печеного в зеркале заднего вида.

Легенды о подземных кошках, охраняющих заколдованные клады, будоражили фантазии даже людей, отличавшихся трезвостью ума. За городами тут и там, как грибы после дождя, возникали палаточные городки желавших разыскать хранимые земляными кошками сокровища.

- Уймись, баламошка! Ведал бы он о кладах, стал бы ходить к вымескам и упырями?

Земляные кошки уже давно не давали покоя Бажену. В далеком детстве он увидел в поле горящие кошачьи уши, возвышавшиеся из-под земли, но, когда они с отцом вернулись на место, вооружившись лопатами, то наткнулись лишь на горсть горячих углей в примятой траве. Отец, не знакомый с грамотой и не способный складывать буквы в слова на бумаге, работал сапожником в маленькой мастерской в квартале Велеса, мать преставилась при родах Бажена. Главным чаянием родителя было отправить в училище единственного отпрыска, но с жалким заработком сапожника рассчитывать на подобное не приходилось. Мечты, как это обычно и бывает, подвели отца к пропасти. Он связался с лепреконами, и пристрастился к игре в кости, надеясь выиграть светлое будущее для сына у фортуны. Его нашли повешенным в собственной мастерской, вскоре выяснилось, что отец благополучно успел проиграть весь свой инструмент и скудные сбережения. Бажен первое время жил на мирскую помощь артели сапожников, а позже был взят на воспитание пожилой бездетной парой. Благодаря приемным родителям он всё-таки оказался в училище и овладел грамотой. Бажен верил, что отец следит за ним из Пекельного царства со счастливой улыбкой.

Громкая трель умнофона стряхнула с Печёного оцепенение. Звонила Перенега. Голос бывшей жены уже давно казался ему неизменно мерзким, независимо как от времени звонка, так и его собственного самочувствия, местоположения и настроения.

-Ты опять забыл заплатить за обучение Смеды!

Вместо ответа он глубоко вздохнул и приложился к фляжке.

-Это уже третья задержка оплаты за полгода. Ты хочешь, чтобы её отчислили? Сам знаешь, успехами в обучении она похвастаться не может. Не желаешь заниматься воспитанием дочери, так хотя бы вовремя заплатить за то, что другие взвалили на себя твои обязанности, ты в состоянии?

- Уже оплачиваю. Был занят решением вопросов. Как то так, - он постучал пальцами по экрану умнофона, изображая заполнение реквизитов в банковском приложении.

-Обдувало…

Перенега бросила трубку. Всякий раз после подобных разговоров он вспоминал первые дни их знакомства, вечерние прогулки, букеты мятой сирени, прыжки чрез купальские костры и свидания в корчмах. Печёный помнил, как ему было достаточно заглянуть в глаза Перенеге, чтобы понять её потаенные желания. Он также припоминал, как нравился ему её хриплый голос. Связывавшая их тонкая нить оборвалась вскоре после рождения Смеды. Печёный ушел из семьи, когда дочь едва начала произносить первые слова. Позже он всем говорил, что двух разговаривающих в своём жилище женщин он бы не вынес. На редких встречах со Смедой Печёный пытался разглядеть в лице дочери собственные черты или обнаружить в Смеде свои повадки, но всё было тщетно. Может всё дело было в том, что он совсем не помнил себя самого в возрасте дочери. Печёный вообще не помнил многое из своего былого после того как был тяжело ранен на фронте. Его прошлое лишь изредка возвращалось к нему размытыми едва различимыми картинками из райка.

В корчме «Сурья», где они должны были встретиться с Четвертью, столовались ветераны ляхской кампании. Все, те, кто прошел мясорубку и вернулся с польских земель, с легкостью узнавали друг друга даже в многотысячной толпе. На входе стоял безрукий игоша, призванный напоминать уцелевшим о покалеченных товарищах. Ещё один волшеб, нашедший себе применение в мире людей. Эти безрукие и безногие уродцы неизменно стояли при дверях всех ветеранских забегаловок, напоминая уцелевшим солдатам об их менее удачливых товарищах, получивших увечья и ставших калеками. Четверть и Блуд ожидали за крайним столом у окна, заливаемого дождем. Блуд потягивал из стакана двойное хлебное вино, Четверть сидел со скрещенными перед собой на столе огромными руками. Печёный с барсеткой под мышкой вошел в «Сурью», Рада и Бажен остались ждать в самоходе, выглядевшем огромной банкой консервы среди старых ветеранских малолитражек, хаотично разбросанных на парковке. Могло показаться, что кто-то просыпал на парковке крошки для огромных голодных голубей.

-Вас ожидают? – обратился к Печёному игоша.

-Ты руками то не размахивай – просквозит, не ровен час. Три двойных за стол у окна, - Печёный, закурив на ходу, направился к Четверти и Блуду.

-Гой еси,- процедил Печёный сквозь зубы. Он не удостоил Блуда с Четвертью поклоном и сразу уселся за стол.

-И тебе не хворать, - в тон ему ответил Блуд.

Огромную Русь не первое столетие сотрясали бунты в разных уголках империи. За оружие брались не только такие завзятые смутьяны как мадьяры, ляхи, кашубы, но и доселе смирные балты с чухонцами и флегматичные финны. На границах славянскую державу кислотой разъедало проникавшее от соседей христианство. Четверть, как и Печёного, ранили во время боев за Свентокшикский хребет, но знакомство они завели значительно позже, на одном из сеансов принудительной групповой терапии для ветеранов войн. Дежурный поход против взбунтовавшихся в очередной раз ляхов обернулся двухлетними кровопролитными городскими боями. Выжженные Варшава, Гданьск и Краков с немым укором смотрели вслед уходившим имперскими войскам пустыми кровавыми глазницами. Все вернувшиеся на Русь участники боевых событий нашли себе занятия по душе в мирной жизни. Одни отправились в психиатрические клиники, другие сменили армейские мундиры на полицейскую униформу, третьи влились в ряды жестоких уличных банд, но, даже оказываясь по разные стороны баррикад, они безошибочно узнавали друг на друге клеймо страшной войны, пожизненную несмываемую багровую кляксу. Четверть при рождении был наречен Молчаном. Немногословный, не по годам серьезный отрок полностью оправдывал свое имя. В армии его определили в отряд лазутчиков, где неизменно требовались люди, способные держать язык за зубами. В отряд, где оказался Молчан, входило еще трое новобранцев – Боригнев, Братомил и Чтибор. У Свентокшикского хребта они попали под шквальный огонь противника, и из их отряда выжил только Молчан. С тех пор его звали Четвертью. Вернувшись с войны, он перестал говорить вовсе, а проводником в ставший вдруг чужим для него мир был старший брат Блуд.

- С чем пожаловал? – спросил Блуд. Четверть с его огромным в тринадцать вершков ростом, колом возвышался над всеми собравшимися в корчме.

-Разговор есть.

Братья Блуд и Четверть были неразлучны с детства. Тщедушный маленький Блуд, словно отдавший всю стать и силу младшему брату, опекал Четверть с рождения. В детстве они часто бегали к большой дикой реке, где старший брат ловко вспарывал брюшки выловленных рыбешек и запекал их на углях костра. Четверти всегда доставались лучшие лакомые кусочки.

Печеный сделал жадный глоток из принесенного кувшина. В кармане запищал умнофон, увидев высветившееся на экране имя Перенеги, Печёный мгновенно сбросил вызов.

-Классический славянский завтрак, - кивнул он на стол, заставленный кружками с вином

За грязным окном «Сурьи» дюжие молодцы в безрукавках с перуньими щитами месили коваными ботинками эльфов, продававших на улице своё зелье. Мужчина в суконном армяке с вышитым распятием на спине под дождем сновал вокруг них, взывая к человеколюбию и миру.

-Нет будущего у такой веры. Не наши методы воздействия, - задумчиво произнес Печёный, кивая на суетящегося мужичка в армяке.

- Потому император и позволил им проповедовать в наших землях. На что только надеются шалопуты, - влез в разговор тощий половой, принесший квашеную капусту.

-Тебя, убогий, спросить позабыли, - отрезал Печёный.

Между столами бродил раёшник со своим ящиком, показывая сценки из истории походов Святослава Великого. Вот, Святослав завоевывает Царьград, вот он снимает кожу с черепа печенежского хана Кури, а вот и завоевание ляхских земель, да усмирение чехов.

- С чем пожаловал?- спросил Блуд. На лице сидевшего молча Четверти не было ни малейшего интереса к предмету беседы.

-Мне надобно узреть Властимиру.

Властимира была одной из старейших ведуний, живших в Местечке.

-Ты собираешься показать её в «Разоблачителе»? – поинтересовался Блуд. Вопрос был продиктован исключительно деловыми соображениями. В его глазах забрезжило предчувствие наживы.

-Собираюсь. Твой брат – один из немногих людей, кому доверяют в Местечке. Мне много не надо – просто договоренность о встрече с Властимирой. Дальше я всё сделаю сам – не маленький.

-В чём её обвинят? С каких пор привороты и знахарство стали преступлением?

-Ходят слухи, она накладывает печать забвения.

-Печать забвения? Да в армии они использовали забвение чаще, чем бинт и пластырь.

Печать забвения, лишавшая человека воспоминаний о собственном прошлом, использовались армейскими знахарями как средство борьбы с посттравматическим синдромом. Однако вместе воспоминаний о пережитой боли стирались и воспоминания из более глубокого прошлого. Всё закончилось тем, что один из солдат после такого терапевтического очищения расстрелял обойму в собственных сослуживцев, потеряв понимание на какой стороне воюющих он находится. После войны печать забвения, использовавшаяся многими как легкий наркотик, избавлявший от неприятных воспоминаний и ощущений, официально оказалась под запретом и все связанные с ней практики были строго воспрещены на всей территории империи.

-Что было, то было. В былые времена и наркотики продавали в большерынках.

-Думаешь, Четверти и дальше будет дозволено заходить в Местечко без риска для жизни, ежели он скормит тебе Властимиру.

-Кому как не вам двоим известно, всё, что происходит в местечке, остаётся в местечке. Вы же способны сохранить осторожность и не дать пищи слухам? Да и будете ли вы обращать внимание на эти слухи, если они всё же появятся. В конце концов, разве не надоела брату твоему эта собачья жизнь с походами в Местечко и общением со всякой нечистью? Я заплачу вам достаточно для того, чтобы начать новую жизнь, жизнь с чистого листа.

-Я не королобый, ведаю, что произойдёт после такого выпуска «Разоблачителя». Жить, как ты изволил выразиться, с чистого листа, зная, что они сотворят с Властимирой, вряд ли получится.

Печеный знал, что Блуд согласится, а Четверти останется лишь смириться с решением брата. Правительство уничтожало волшебов планомерно и безжалостно, местечки были лишь кратковременной передышкой в затяжном свободном падении навстречу небытию. Четверть понимал это лучше остальных, да и Блуд не сможет отказаться от возможности заработать на испускающей последнее дыхание многоглавой волшебной гидре.

-Я не прошу много. Просто встреча.

Он жирно вывел на салфетке цифры гонорара пером и передал клочок бумаги Блуду. Голова Блуда закивала в одобрении, как болванчик Стрибога, устанавливавшийся на приборных досках самоходов. Печеного всегда завораживала всепобеждающая сила цифр над человеком, ломавшая любые барьеры и ограничения, теплившиеся в венце творения.

Год назад в одном из выпусков «Разоблачителя» Печеный снял ведунью, занимавшуюся приворотами и наложением проклятий. Её задержали сразу после того как просмотры выложенного на Око ролика поползли вверх. Приговор суд она не услышала, её забили железными прутьями в одном из кабинетов прямо во время допроса. Кто посмеет осудить стражей закона, стоящих на защите людей от всякой нечисти.

-Сообщи мне, когда назначишь встречу,- Печёный залпом допил содержимое своей кружки и, встав из-за стола, ушел не простившись.

Сам Блуд старался не совать нос в Местечко. Лет десять назад он женился на дочери ведуньи Снежане, что вызвало взрыв всеобщего неодобрения среди родни. Они прожили вместе всего пару лет, не нажив детей и семейного счастья. Снежана все чаще стала заглядываться на красавца - младшего брата мужа, а муж всё чаще пропадал на работе в мясной лавке. Стали поговаривать, что Снежана ходит на сторону, а Блуд бьет её. Наконец, они разломили тонкую ветку над узкой рекой, оформив развод. Спустя неделю, Снежану нашли со вспоротым животом на окраине Местечка. Никто прямо не обвинял Блуда, но за спиной молва именовала не иначе как женоубийцей.

Спустя два дня после разговора в «Сурье» Четверть бросил самоход в паре кварталов от местечка, решив дойти до назначенного места пешком. Дорога до границ района волшебов была сплошь усеяна яркими рекламными неоновыми вывесками. С одной из них в спину Четверти укоризненно смотрел трёхликий Святовит. Три пары глаз грозно провожали всякого отправлявшегося в Местечко. Властимира жила самой на окраине в серой панельной пятиэтажке у леса. Четверть бывал в Местечке почти каждый день, и люди не понимали его странной тяги к землям изгоев. Он, не обращая внимания на пересуды, искусно лавировал на грани попрания законов и выполнял мелкие поручения тех, кому что-то требовалось от населявших Местечко существ. Наговоры на удачу, обогащение, передача вестей в загробный мир – люди свято верили в силу волшебов, во всем, что касалось таких тонких материй как любовь, богатство и смерть. Ему нравилось бывать в Местечке, здесь он обретал уверенность и силу, то чего ему порой не хватало в мире людей. Четверть шагал по узким улицам пружинистым шагом и был уверен, что стоит только обернуться, он увидит идущих за ним старых товарищей – Боригнева, Братомила и Чтибора. Все трое неотступно следовали за ним в старом обмундировании лазутчиков, с пороховыми ожогами и бурыми пятнами крови на форме. У Чтибора не хватало руки, на месте лица Братомила темнела кровавая каша, в теле Боригнева зияли сквозные пулевые отверстия – но они здесь рядом, и лицо Четверти освещала улыбка.

Четверть шел так быстро, что порой казалось, что он готов перейти на бег. После ранения под Тумлином, он слегка подволакивал одну ногу, но при быстром шаге это не так бросалось в глаза. Четверть чувствовал себя в этих местах, лишенных привычных электрического освещения, канализации и отопления, спокойно и умиротворенно. На стене одного из домов кто-то вывел флуоресцентной краской надпись «я никогда не заплачу по своим долгам». Трое грязных мальчишек играли в жмурки, и, видя, как светились углями глаза водящего под повязкой, Четверть был уверен, что паренек способен видеть даже сквозь закрытые веки. Четверть вспомнил, как они с Блудом мальчишками бегали играть в Местечко. Тогда на улицах еще бродили потомки мрачного великана Горыни, охранявшего вход в подземное царство. Огромные существа с узлами мышц по всему телу забрасывали братьев к себе на спины, и у Четверти каждый раз перехватывало дыхание в такие моменты, казалось, ты летишь прямиком в глубокую пропасть, но вот ты уже взмываешь вверх и счастливо хохочешь, бросая взгляды на прохожих с высоких плеч добродушных великанов. Здесь же Блуд и Четверть повстречали девочку с белыми, как пепел от сгоревшего чучела Мары, волосами. Они стали приходить играть с Голубой, а именно так звали их новую знакомую, каждое утро. Строгий запретил Четверти и Блуду ходить в Местечко, и в день их последней встречи Голуба сажей поставила на лбу Четверти жирную точку. Вечером, мать, ворча, долго терла лоб сына мыльным камнем, стирая метку. Годы спустя после ранения на месте стертой точки, на лбу Четверти появилось родимое пятно точно той же формы, что и былой знак Голубы.

У самого дома Властимиры путь Четверти преградил потемневший от времени коровий скелет. Коровьей смерти в Местечке приходилось тяжелее других, коров не держали даже люди в городах, не говоря уж о нищих волшебах. Четверть , отодвинув в сторону почти невесомый остов, вошел в дом Властимиры.

Стены подъезда Властимиры, все в пятнах и грязных разводах, когда-то были щедро выкрашены в красный цвет. Поверх местами осыпавшейся краски неизвестные успели нарисовать черепа и кости выцветшими маркерами. На одной из лестничных площадок гремели бутылками хлебного вина Бабай и Леший, проводившие Четверть хмурыми взглядами.

Печёный в компании двух операторов и Бажена сидел на ступеньках под дверью Властимиры. Завернутый до самых глаз в шарф и надвинутом на лоб картузе, он сидел и курил, стряхивая пепел в лестничный пролет. Печёному большого труда стоило продраться до пункта назначения в Местечке сквозь стаи бродячих собак, сопровождавших весь его путь бешеным лаем.

-Она ждёт нас?

В ответ Четверть утвердительно кивнул.

Замок двери в квартиру Властимиры оказался изящным изделием в виде человеческого рта, и крепко сжатые губы не предвещали ничего хорошего. Стоило им постучать в чудом, державшуюся на ветхих петлях дверь, как та распахнулась. Четверть не любил подобных дешевых трюков, но в Местечке с этим приходилось мириться. С внутренней стороны дверь была обита дешевым дермантином, на красном коврике под ногами валялся дверной засов в виде берцовой кости.

-Не надо камерами светить! Я один пойду, с барсиком, - бросил Печёный, подхватив барсетку. Он установил умнофон в сумку к отверстию для съемки, и вошел в квартиру.

Необъятное тело Властимиры покоилось на старом продавленном диване в единственной комнатке крошечной квартиры. В темноте, а окно было плотно закрыто шторами, Четверть и Печёный различали лишь смутный силуэт ведуньи. В былые времена Властимира слыла первой красавицей здешних мест, её руки добивались люди из императорской канцелярии, готовые бросить к её ногам собственную карьеру и возможно свободу. Она была потомственной ведуньей, и оттого красота была её единственным шансом выбраться из тесного и душного Местечка. Судьба распорядилась иначе – Властимира навсегда осталась в Местечке, а её прекрасные черты безжалостно стерло время. Она так и не побывала замужем, а злые языки отцом её единственной дочери считали самого Чернобога.

Печёный подошел к Властимире, Четверть остался у входа в комнату. Стены маленькой комнатушки были в несколько слоев выкрашены пурпурной краской. В покоях Властимиры стоял резкий неприятный запах. Запах трав, отваров, запах смерти.

Печёный не видел её лица, но он был уверен, что Властимира смотрит ему прямо в глаза. Бесформенное тело на продавленной кушетке, сперва вызвавшее в нём жалость и отвращение, теперь казалось ему скорее неприступной крепостью, грозным бастионом.

-Я ждала тебя.

-Естественно. Тебе же звонили, - Печёный тряхнул головой, стараясь избавиться от внезапно навалившейся тяжести.

-Я не об этом. Я знала, что ты появишься здесь, задолго до вчерашнего звонка.

-Слышал, что это называется интуицией, - Печёный попытался вздохнуть глубже. Ему не хватало воздуха, как рыбе, выброшенной на сушу.

- Кажется, ты не рад находиться здесь.

-Не рад? Да я просто счастлив! Я по делу. По деликатному делу, - Печёный предпочел с зыбких и опасных тем сразу перескочит к главной цели своего визита.

- Молви.

-У меня, должно быть, слегка необычная просьба. Впрочем, может тебе она такой не покажется. Хотя…,-он жевал слова, проклиная себя за нерешительность. Здесь в темной комнате карманной квартиры, находясь перед огромной и страшной старой женщиной, он не чувствовал привычной решительности.

-Молви, - повторила Властимира. На этот раз с нотками нетерпения в голосе.

Перед взором Печёного промелькнули беленые стены госпиталя и пустые глаза армейского лекаря поверх марлевой повязки.

-Забвение, - он буквально выблевал из себя это слово, - мне нужна печать забвения.

Ватные ноги уже с трудом держали его отяжелевшее тело.

-Забвение? А знаешь ли ты, что в одну реку не дано войти дважды.

Печёный вдруг вспомнил волхва крепкими руками сжимавшего его виски. Лицо чародея скрывала деревянная маска с горящими прорезями для глаз.

Печёный обессилено молчал. Комната кружилась вокруг него старой ржавой каруселью из детства. Впрочем, само детство для него было не более чем чередой картинок из попадавшихся на глаза учебников дочери, собственного детства он не помнил.

-Ну что ж, ежели на то твоя воля, я дам тебе именно то, зачем ты сюда явился.

Облегченно выдохнув, Печёный победно воздел к потолку умнофон из барсетки, заморгавший красным индикатором включенной. Он буквально ощутил второе дыхание, на мгновенье ему показалось, что он всё же найдёт в себе силы покинуть эту квартиру.

-Вы всё слышали сами, - обратился он к невидимым зрителям, прильнувшим к экранам, - наложение печати забвенья - государственное преступление. Гнить тебе за это в застенке (это уже находившейся в комнате старухе). Да и людей разводить - последнее дело!

Печёный обвел камерой телефона по комнате. Он вел стрим, анонсировавшийся на протяжении нескольких недель, подписчикам своего канала он обещал бомбу в прямом эфире. Однако теперь Печёного не покидало предчувствие, что бомба может оказаться, такой силы, что погребет под своими осколками и его самого. Рейтинги нового выпуска шоу грозили побить рекорд по просмотрам, и только это заставляло его оставаться в комнате, пускай единственным его желанием было желание швырнуть в стену умнофон и броситься вон из логова старухи. Если в комнате когда-нибудь и убирались, то происходило это явно пару десятков лет назад. Под ногами хлюпало что-то мягкое и вязкое, как песок из его снов.

-Я ждала тебя.

- Повторяешься, - рассеянно ответил Печёный. Древний шкаф у дивана был полностью заполнен фотографиями, многие из которых пожелтели от времени

-Люди мнят себя умнейшими созданиями и считают, что истина не доступна никому кроме них. Чего стоит их представление о том, что мозг человека состоит из, уж дозволь ругнуться, извилин. То, что привыкли называть извилинами – потайные карманы и укромные чуланы разума. Печать забвения не стирает память окончательно, что-то обязательно уцелеет и завалится в эти пыльные чуланы и растрепанные карманы. Побочным эффектом печати становятся неотступные сны о твоей прошлой жизни, видения, от которых тебе не избавиться, грёзы, мелким мусором высыпающиеся через дырки в карманах. Как известно, за всё надо платить.

- Не понимаю, зачем мне эта информация, - Печёный вплотную приблизил камеру умнофона к фотографиям, усеявшим полки шкафа.

- Если ты действительно не помнишь меня, а не просто пытаешься сделать вид, то работа была проделана на совесть. Посмотри мне в глаза, просто посмотри в мои глаза!

-Я должен тебя помнить? Не думаю, что мы могли встречаться. Не в этой жизни.

-Не в этой. В твоей прошлой жизни, в жизни которую ты стёр. Ты ещё видишь во снах Голубу?

-Кого? Не знаю никакой Голубы, - Печёный перевел зрачок камеры на лицо Властимиры.

-Голуба была моей дочерью и твоей женой. Она по-настоящему любила тебя, любила так, как могут любить только те, кто живет в Местечке. Иначе она бы никогда не уговорила меня наложить на тебя печать забвения. Конечно, это была твоя идея, ты всегда всё знал наперёд. Ты понимал, что Местечко лишь пузырь на поверхности воды, сомкнувшейся над головой утопленника. Ты знал, что власти не оставят нас в покое и не пожалеют нас. Сам ты был всего лишь облакопрогонником. Не ахти что, но ты тоже был вынужден жить в Местечке среди нас. Я не была в восторге от выбора Голубы, но мы не люди и никогда не препятствуем решениям других. Ты взял её в жены, и в глубине души я надеялась, что у вас появится потомство, и это сможет скрасить наше существование. Однако у тебя были другие планы на будущее…

-Решила мне фуфломицин прописать? Если ты надеешься, что эти выдумки спасут тебя от суда, ты ошибаешься.

-Когда взбунтовались ляхские земли, ты увидел в этом свой шанс. Ты решил, что огонь войны станет твоим пропуском из Местечка. В армии искали пушечное мясо и к таким пустякам, как документы, никто не придирался. Для надежности ты решил стереть свою память, прежде чем записаться в новобранцы. Конечно, ты обещал, что вернёшься и вытащишь нас отсюда, говорил, что никогда по-настоящему нас не забудешь. Ну что ж, судя по всему, впервые в своей жизни ты действительно сдержал своё обещание и вернулся.

Ноги Печёного всё глубже вязли в мягком полу комнаты. Совсем рядом он увидел девушку из своих снов. Казалось, стоит протянуть руку, и ты сможешь дотронуться до неё. Он заставил себя вновь взглянуть на фотографии из шкафа. Со снимков смотрели улыбающиеся зернистые лица. Печёный перебирал фотографии, пока наконец не нашел ту, что он искал, на нижней полке. Он никогда не улыбался в жизни так, как улыбался на этом глянцевом клочке. Счастливая улыбка человека, предвкушающего новую жизнь, вместо его нынешнего оскала. Рядом с ним на фотографии стояла девушка. Девушка с мятого снимка, девушка, снившаяся ему каждую ночь. Голуба.

-Где твоя дочь?

Печёному показалось, что он находится не в обшарпанной старой квартире, а в стеклянном шаре с бумажным снегом, вроде тех, что продавали в центре для туристов. Стены шары заливал ливень, он чувствовал кожей как толстые струи, словно сильные руки барабанят по стенам.

-Её убили во время одного из погромов. Сколько же мы их пережили… Можешь не обольщаться, в этом нет заслуги твоего шоу. Обычный погром. Голуба не захотела прятаться, она наконец-то прозрела и начала понимать, что ты уже не вернешься. Ей расплющили голову киянкой.

Печеный взял с собой фотографию Голубы, дав ей обещание смотреть на фотографию каждый день. Они надеялись, что это позволит сохранить Печёному в памяти что-то самое важное, то, что поможет ему вернуться за ней. После ранения его, сильно контуженного и не приходящего в себя, оперировали несколько часов. Обезболивающее не применяли. Он продолжал кричать всё время, пока врачи резали его тело. На следующий день армейский волхв наложил на Печёного печать забвения. В тумбочке рядом койкой в госпитале лежали все найденные при нем вещи. Там он и обнаружил мятую фотографию с незнакомой девушкой.

Голуба смотрела на фотографии из-за плеча Печёного. Она стояла в том же платье, что и много лет назад. Печёный вытянул вперед руку, пытаясь дотронуться до неё. Рука прошла сквозь её тело, и Голуба виновато улыбнулась. Он вдруг заметил, что темная комната постепенно наполняется светом, как будто невидимые руки зажгли десятки дешевых зажигалок.

- Что там со стримом? – выдохнул Печёный в умнофон.

- Всё в порядке, шеф. У нас рекорд по количеству просмотров, - бодро отрапортовал из пластика Бажен.

-Она ждала тебя до последних своих дней. Не знаю в кого она была такой наивной. Ты можешь взять её фотографию в шкафу, хотя у тебя же уже есть одна, не так ли? – проговорила Властимира с таким трудом, как если бы каждое слово причиняло ей нестерпимую боль.

На мгновенье ему показалось, что на месте бесформенного тела Властимиры промелькнула два женских силуэта, махавших ему на прощанье руками. Молодая девушка и женщина постарше, с изящной впрочем, фигурой и возраста своего ничем не выдававшая. Рука Печёного непроизвольно сложилась в прощальном жесте.

-Прощай…

Он небрежно бросил телефон в карман епанчи, и микрофон возмущенно забулькал голосом Бажена. В то мгновенье, когда Печёный доставал Макарова, он удивился, что руки совсем не дрожали. На фронте он не мог унять дрожь, всякий раз, когда брал оружие в руки. Не то чтобы он был пацифистом, но большого удовольствия стрельба в людей ему не доставляла. Печёному показалось, на темном пятне лица Властимиры промелькнула улыбка за секунду до того, как грохнул пистолетный выстрел. Четверть рванулся к ним из коридора, но было слишком поздно. Брызги крови были едва различимы на красных стенах. Эхо от выстрела прокатилось по подъезду, с крыши взвилась в небо испуганная птица – гамаюн.

В подъезде Печёному почудилось, что со старых стен сползают остатки красной краски. Под ногами чавкала бурая грязь на ступенях лестницы. Он знал, что если ещё доведется когда-нибудь сомкнуть глаза и уснуть, то больше не увидит свой навязчивый сон. Снов больше не будет, сны остались вместе с навсегда погребенным прошлым за дверями квартиры Властимиры. Печеный не почувствовал облегчение, окружающий мир рассыпался на мелкие кусочки, как стекло под каблуками. Он почувствовал себя ярко намалеванной фигуркой, выделывающей коленца на белой ленте райка.

Только на улице он заметил кровь на своих ботинках, которую вытер тыльной стороной ладони. Телефон в кармане молчал. Печеный поднял глаза к серому небу и закурил, перемазав тонкую сигарету густой кровью. Вспомнилось, как в детстве отец говорил ему, что таинственно сучить руками при разгоне облаков нужно лишь для того, чтобы люди смогли почувствовать себя свидетелями творящегося волшебства. Сосредоточенный взгляд, сведенные брови - всё это было красивым пустым жестом, лишь мишурой и яркой оберткой для настоящего ремесла. У каждого есть своё ремесло, пусть ты о нём и позабыл. Печёный смотрел и смотрел вверх. В тот миг, когда облака расползлись в стороны, и выглянуло солнце, он улыбнулся.