Отмечали день рождения Кощея и пили самогон. За неимением иной закуски, закусывали Кощеевыми яйцами – теми самыми, в которых он иглы свои хранил.

Первый тост досталось говорить лешему. Лесной дух, кряхтя, поднялся из-за стола, пригладил свою зеленую, пропитанную запахами лесов и болот шевелюру, и, вскинув над головой полную стопку с "беленькой", величественно продекламировал:

– Выпьем же нашего именинника, товарищи! Самого злобного и бессмертного из всех нас! За Кощея! Ура!

Нечисть, заседавшая в избушке Бабы-Яги, которая добросердечно предложила провести данное празднество у неё дома, тут же подхватила тост, весело загикала, огласила хмурый лес, дремавший в этот поздний час в холодных объятиях луны, своими радостными воплями и в унисон опрокинула стопки.

– Эх, Яга! – сладко морщась, заговорил именинник, чувствуя, как его тысячелетнее нутро обжигает огнем. – Забористая все таки у тебя самогоночка выходит, дорогуша. Прям, как ты в молодости! Хе-хе!

Из груди кощеевой вырвался хрустящий смешок и быстро перешел в старческий кашель, который пришлось унимать хлопками по костлявой спине. Яга наигранно надула губки, которые еще с самого утра старательно измазала в свекольном соку, и залепетала.

– А что ж, Кощеюшка, – блеснула она лукаво глазенками, – разве ж я и сейчас не хороша, а, голубчик? Да ты только посмотри, посмотри!...Ну?

Яга поворотилась и в профиль, и в анфас, и Кощей уже хотел было что-то ей ответить, но в разговор нагло влез Горыныч, который весь вечер не отходил от Яги – единственной дамы на их празднестве.

– Хороша, хороша! – поддержал он старуху, подмигивая. – Ой, как хороша, чертовка!

Сально ухмыляясь, он попытался своими коротенькими ручонками обхватить Ягу за талию, да только тут же и обомлел – строгий кощеев взгляд задушил его непотребные желания в еще самом их зародыше.

Самодовольная Яга поплыла в улыбке. Не смотря на постоянные похищения принцесс и других красавиц, которых в округе было, как кур на скотном дворе, кощеево-то сердечко все еще принадлежали ей – старой злобной старухе, помышлявшей о чистой духовной любви и зарабатывавшей на жизнь приворотами да заговорами.

Ладно. Продолжали пить дальше. За первым тостом пошел второй, за вторым третий, за третьим четвертый. Когда настал черед пятого, и Леший хотел уже было затянуть долгую речь на счет каких-то его дальних родственников, – поганых, к слову, жуликов и лицемеров, – в дверь неожиданно постучались.

Глухой, покатистый стук разнесся эхом по избушке и затерялся где-то в её захламленных просторах. Все обернулись.

– Это что же, – обратился Кощей к друзьям своим злодеям, разглядывая их озадаченные лица, – мы еще кого-то ждем...иль опять Кикимору забыли?

Яга, при упоминании о подруге, ядовито зашипела – её женское нутро не терпело соперничества, а Кикимора, пусть и была хорошим товарищем, но с её-то тиной в волосах да лягушачьим голоском, составляла Яге сильную конкуренцию.

– Да нет, нет, – поспешила разъяснить старуха, пододвигаясь ближе к Кощею. – Захворала она, Кощеюшка, лежит бедненькая, мается. Напилася из болота водички холодной, вот теперь и температурит. Уж точно не она это к нам стучится, – и, сладко причмокнув губами, она припомнила последний разговор с Кикиморой.

"Не быть тебе подруженька с моим Кощеем, – подумалось Яге. – Мой он, дорогуша, мой! Не видать его тебе, как тьмы ночной...Ничего, милая, через денек-другой зелье подействует, ты о нем и вовсе забудешь. На другого глаз положишь."

И, удовлетворенная сей мыслью, Яга плотнее подбоченилась к Кощею

Тем временем в дверь снова застучали, – громко и призывно, – а когда на очередной стук не последовало ответа, кто-то на неё с силой навалился. Дверные навесы дико заскрипели, затрещали от натуги железные скобы, и мгновением спустя дверь, криво прогнувшись внутрь, сорвалась с петель и с грохотом ухнулась на пол, разметав вокруг себя серые облачка пыли.

Ни кто из присутствующих не сдержался от испуганного и удивленного вздоха – в дверном проеме, загораживая собой лунный свет, стоял...Ванюша – местный богатырь-филантроп.

Густые брови насуплены, лицо серое, осунувшееся, а руки дрожат будто в припадке. И трудно было узнать добродушного Ванюшу-богатыря, любившего помогать всем страждущим и нуждающимся (особенно когда в том никто не нуждался), в человеке, что сейчас стоял посреди избы Бабы Яги и выглядел, как черное грозовое облако.

Никто не взял на себя желания заговорить первым. Все боялись проронить хоть слово, а уж тем более страшились спрашивать Ванюшу, от чего же он такой пригорюнившийся. Потому как знала местная и залетная нечисть, что богатырей русских лучше не трогать, когда они не в настроении – хорошо если ноги успеешь унести, а то ведь и жизни так можно лишиться.

Однако, ко всеобщему счастью, Ваня заговорил первым.

– Выпить мне, – прохрипел он надрывно. – Выпить, да поживее!

Нечисть тут же засуетилась, забегала. Подвела Ваню ко столу, усадила, поднесла стопочку самогона к иссохшим губам его и участливо вздохнула:

– Пей Ванечка, пей миленький...

И опрокинула рюмку прямо ему в рот.

Через шесть стопок и два стакана Ваню разморило. Он стал икать, всхлипывать и, наконец, повел рассказ о приключившемся с ним горе.

– Я, – вздыхал тяжело Ванюша, – к ней и так, и эдак, а она ни в какую. Смотрит в окно, вся худущая, тонюсенькая, как тростинка стала. Меня совсем не слушает, а только мурлычет себе под нос что-то – будто сумасшедшая какая-то...

Яга, навострив уши, решила уточнить:

– О ком это ты, Ванюшенька?

– Да как же о ком – о Марусеньке своей любимой, о ком еще больше. Ох, милая, родная. Я ей, Марусенька, говорю, посмотри на меня хорошая, это же я, Ваня. А она хоть бы что...

Ваня всхлипнул и потребовал ему налить. Ему налили. Он поморщившись выпил и продолжил.

– Даже и не знаю, что стряслось с нею. Будто и не жива, и не мертва вовсе. Обычно придет ко мне, ляжет рядом: и тепло, и легко сразу как-то на душе становится. А сейчас...Нет, верно с ней что-то неладное приключилось. А вчера вон и вовсе пришла вся растрепанная, душа не на месте – мечется по дому, будто ищет кого-то. Я опять к ней. Маруся, говорю, чего же это с тобой? Небось в поле перегрелась милая, умаялась. А она снова не замечает меня, будто и нету никого рядом. Плохо мне от этого, плохо братцы.

Ваня с горяча хватанул кулачищем по столу. Бутылки звякнув подпрыгнули, нечисть от неожиданности пискнула. И порешили поскорее успокоить Ваню, покуда он им все тут не разнес и праздник не испортил.

– Спокойнее, Ваня, спокойнее, – заговорил Кощей осторожно. – Чего же ты так расклеился, а? Негоже мужику сопли распускать. Ты же богатырь, мать твою нечего позорить. Возьми себя в руки, и плюнь на женские капризы. Было бы хоть дело-то стоящее.

– Да как же на них плюнуть-то, старый? – слезливо хлюпая носом, отвечал Ванюша. – Что ж я теперь делать-то буду без Маруси-то своей? Загнусь ведь, ей богу, загнусь. Нет, не гоже так! Делать надо что-то, решать.

Ваня соскочил со стула и заходил по избе. Леший, кивнув на богатыря, толкнул Горыныча в бок, подсунул ему полную стопку, и прошептал.

– Ванюшенька-то наш, дружочек, совсем видать ум потерял. По бабе сохнет, как сорняк какой-нибудь. Боюсь, как бы однажды его утопшего в болоте не найти, а то ведь всю мне ауру лесную, черт проклятый, испортит.

Леший с досады сплюнул на пол и сам уже пригорюнившись отхлебнул пару глотков прям из бутыля.

Долго Ваня ходил из угла в угол. Думал что-то, обмозговывал, шептал тихонько слова какие-то, а потом вдруг, остановившись у стола, замер и на Бабу Ягу уставился.

Яга заерзала на стуле.

– Точно! – вскинув палец вверх, воскликнул он. – Верно, так и поступим...А ну Яга, помощь мне твоя понадобится.

– М-моя, Ванечка? – заблеяла старуха.

– Ты же вроде приворотами да заговорами балуешься, верно?

Яга забегала глазенками из стороны в сторону.

– Это ж кто тебе такое сказал, милок? Да нет...ну может только чуток и занимаюсь, но ничего незаконного – все по честному, без злого умысла и обману. Я ведь что – добра всем желаю, помогаю как могу. Вот и ...

– Ладно-ладно, – перебил её нетерпеливо Ваня. – На сей раз дело серьезное – можно и у зла помощи попросить, а уж потом как-нибудь и поквитаемся.

Последняя фраза Яге не особо понравилась, но и отказывать Ване, только себе вредить.

– Ну и чего же ты хочешь, Ваня?

Ваня присел на стул и начал.

– Приворот мне нужен или заговор какой-нибудь, чтобы Маруську мою в чувства привести. Ведь она и сама жизни радостной не видит и мне не дает. В общем, наколдуй чего-нибудь такого, старая. Сдюжишь?

– Да как не сдюжить, Ванюша. Ох, ну сейчас чего-нить состряпаем! Это я с радостью, Ванюша...

Яга уже выскочила было из-за стола, но Ваня её остановил.

– Только это, старая, – окликнул он её, – сделай заговор на мышах, чтоб наверняка на Марусю подействовало. А то никак иначе она его не примет.

Кривоносое лицо Яги вытянулось.

– На ком, – переспросила она неуверенно, – на мышах?...Это где же знамо, Ваня, чтобы привороты на мышах делали, да еще и людям их...

Тут Кощей дернул Ягу за рукав платьица – мол, не суйся куда не надо, дурочка, дело своё делай да помалкивай, а влюбленные пускай сами разбираются что да как. И подтолкнул её скорее к чулану.

Минут через десять заговор был готов – две маленькие мыши полевки несли в себе многодневный заряд жизненной радости.

– Ну спасибо, Яга. Прям выручила, меня, ей богу! – поблагодарил старуху Ваня, принимая "подарок".

– Ой, Ваня, да не за что, не за что, – похлопывая богатыря по крепкому плечу, закивала Яга. – Не за что, миленький.

– Будет время, я верну должок, – заверил её Ваня. – Слово богатырское даю.

Яга закивала согласно, но потом вдруг опомнилась и к Ване шепотом обратилась.

– Да чего же собственно тянуть, миленький. Просьба у меня небольшая к тебе будет. Сходил бы ты к подруженьке моей, Кикиморе. Сердце мое за неё бедненькую кровью обливается. Сидит на болотах одна, словом ни с кем не обмолвится. Скоро вообще с лягушками разговаривать будет. Ты бы, Ваня, сходил к ней что ли, поговорил бы немного, взбодрил, душечку.

Ваня подумал и говорит.

– Уж больно далеко она живет, Яга. Идти туда, только сапоги стаптывать. Ты бы лучше, что поближе предложила.

Яга наиграно вздохнула и губами покривила.

– Эх, ну что ж, ладно тогда. Я-то ведь как лучше хочу. Страшно мне за неё – не ровен час детей из деревень красть будет, чтобы одиночество скоротать. А потом что?...А хотя, дела тут моего нет. Ну ладно, ступай, Ваня, ступай.

Баба Яга подтолкнула Ваню легонько в спину. Он переступил порог, на мгновение остановился на крыльце, подумал и, обернувшись, сказал.

– Ладно, старая, так уж и быть – схожу к ней, посмотрю что да как там. Может и впрямь помощь нужна.

Баба Яга поклонилась Ванюше за доброту его, пожелала всего хорошего, затворила за ним дверь и, вернулась к столу легкая сердцем и чистая…ну практически чистая помыслами на ближайшее будущее.

Ваня же воротился скорее домой. В прихожей его уже ждала жена Маруся – полная, румяная, фартук поверх платья, а руки в муке: видать опять чего-то стряпала.

Услыхав, как Ванюша вошел в дом, она вышла с кухни и встала перед пьяненьким мужем.

– И где же ты опять шлялся, бес? – прикрикнула она на Ваню; пускай Ваня и был богатырем, но жена есть жена, даже богатырям стоит их побаиваться. – Ох, глаза б мои тебя не видели, проклятого. Ну где опять был, а?...Ай, – махнула она рукой, – что толку с тобой говорить, только время зря тратить. – И опять скрылась опять на кухне.

Ваня разувшись скользнул в спальню, закрыл дверь и, встав посреди комнаты, достал из кармана заговоренных мышей:

– Эй, Марусенька, – позвал он ласковым голоском. – Миленькая, поди сюда, красавица. Кис-кис-кис...

Из под кровати в тот час выпорхнула красивая пушистая кошечка, лапки белые, ушки торчком, закружилась вокруг стула, а потом следом за ней из-под кровати же выскочил рыжий толстый кот и кинулся опрометью на подоконник.

Ваня с изумлением разинул рот – это что еще за чудо. Ну дела. Ваня почесал затылок и только тогда понял что к чему.

Выходит вон отчего Марусенька его последнее время сама не своя. А он-то думал, что что-то серьезное с ней приключилось, переживал, что хворает любимица его, а она тут непотребство в его доме развела...Ох, ну держись скотина ты кошачья!

Ваня побагровев схватил тапок и зашвырнул его в кота. Тапок пролетел мимо и попал в вазу на комоде. Ваза со звоном разлетелась, а Марусенька и рыжий кот с шипением выскочили из распахнутое окно на улицу.

На шум прибежала жена:

– Это что же ты устроил, бес! – закричала она снова. – Вещи бить собираешься, ирод этакий! Я те вот час побью, так побью!

Ваня махнул на жену рукой, горестно вздохнул, лег на кровать и закрыл глаза.

Вот она какая благодарность, подумал Ваня, не обращая на жену внимания. Беспокоишься, чего-то бегаешь, а Маруське твоей, в создании котором ты единственную отраду и видишь, оказывается одно только и нужно – кота. Да еще какого – рыжего, толстого. Эх!

В руке Вани что-зашевелилось, запищало, и только сейчас он понял, что «подарок» Марусеньке все еще при нем. Что ж, не пропадать же добру.

– Эй, Маруся, – крикнул он жене, когда та, накричавшись, стала выходить из комнаты. – Подарок у меня для тебя есть. Иди-ка сюда.

– Чего? – криво уставилась она на мужа. – Тьфу на тебя! Брешешь ведь опять, дурачка корчишь.

– Да куда уж там! Иди скорее, говорю.

Жена, обтирая руки фартуком, заулыбалась, неуклюже подошла ко кровати и руку протянула.

– Ну?

– Глаза закрой.

– Зачем?

– Закрой, тебе говорят!

Маруся подчинилась и закрыла глаза. Ваня усмехнувшись положил на протянутую ладонь обоих мышей.

– Всё, открывай…

Ну дальше ясно всем. Остался сегодня Ваня без вкусного обеда и спать пошел на диван, в гордом богатырском одиночестве.