Давным давно жили-были в далеком королевстве добрый рассеянный Сказочник и жестокий Дракон - самодур и диктатор.
 
Думаете, Сказочник победил Дракона и женился на прекрасной Принцессе? Ну думайте, думайте...
 
Не совсем сказка совсем не для детей.

 

Сказка начиналась у реки, сразу за городской стеной. Мелькала в траве красными спинками божьих коровок, плескалась в реке шустрыми лупоглазыми плотвичками, звенела эхом среди истёртой временем каменной кладки.

Леска натянулась, ушёл под воду поплавок. Cтоящий по щиколотку в воде светловолосый сероглазый человек лет тридцати пяти вздрогнул, оступился, неловко дёрнул рукой с удочкой. Подвёрнутые суконные штаны мгновенно намокли. Белый шёлковый чулок вывалился из нагрудного кармана и проворно уплыл вниз по течению.

— Хи! — ехидно хмыкнула высунувшая голову из воды плотвичка. — Куда тебе, Сказочник, рыбу ловить! Лучше историю расскажи!

— Хи-хи! — откликнулись с берега божьи коровки. — Расскажи лучше историю, Сказочник!

— Хы! — пробасило эхо за спиной. — Сказочник, живо давай историю!

— А обед леший приготовит? — почесал голову тот, кого все называли Сказочником.

— Ладно тебе, — махнула хвостом плотвичка. — Будто теперь голодным останешься. Кухарка выходной взяла?

— И то правда, — согласился Сказочник.

Выбрался на берег, улёгся в нагретую солнцем траву, закинул руки за голову. — О чём же вам сегодня рассказать?

— О принцессе! — пискнула плотвичка.

— О Драконе! О Драконе! — наперебой загалдели божьи коровки.

— О любви! — ухнуло за спиной эхо и покраснело. Оно всячески скрывало от других нежное сердце, пряталось за грубый голос и колючие шутки. Но Сказочник, Сказочник отлично знал, с кем имеет дело.

— Итак, — начал он, мечтательно глядя в небо. — Давным-давно, в далёкой-далёкой стране жил-был благородный Дракон с добрым сердцем.

— Ы-ы-ы? — навострила уши статуя Дракона над подъёмным мостом.

— По ночам он писал стихи, устроившись на крыше своего замка, — продолжал Сказочник. — Писал и рвал, писал и рвал. Почти как я. А днём гонял кошек и городскую стражу, грозящую ему с земли.

— Ну! — несогласно зашумела стража у ворот.

— Однажды, пролетая над лугом, увидел он прекрасную огненную принцессу по имени Росинка.

— Ой! — лоточница Росинка, с рассвета выставившая у ворот корзину булочек с яблочным повидлом, прикрыла рот ладошкой и торопливо заправила рыжий локон за розовое ушко.

— Дракон опустился на луг, поклонился принцессе, улыбнулся и произнёс: “Разрешите познакомиться с вами, милая девушка”.

— Мне папа не велит знакомиться с неизвестными, — отвечала принцесса.

— Значит, никак? — понурился Дракон.

— Дурочка! — возмущённо воскликнула лоточница Росинка. — Прилетел бы Дракон ко мне, я бы с ним сразу так познакомилась!

— Что поделаешь, — развёл руками Сказочник. — Принцессы не привыкли, что к ним всякие разные пристают на улице. Без рекомендательного письма.

— Прямо как ко мне! — восхитилась Росинка.

— Не отвлекайся, Сказочник, а то до вечера не успеешь! Дальше-то что было? — нетерпеливо пророкотало эхо.

 

***

Вечер ленивым котом вольготно раскинулся на берегу, распушил над рекой туманный хвост. Затянула ночной хорал лягушачья капелла. Ветeр принёс из-за стены сытный запах бараньей похлёбки.

— Жили они долго и счастливо, нарожали дюжину детишек и умерли в один день, — закончил Сказочник свою историю чуть охрипшим от усталости голосом.

— Это было прекрасно! — простонало, всхлипывая, эхо.

— Браво! Браво! — захлопала крыльями статуя Дракона.

Всё ещё обиженная городская стража гордо промолчала.

— Приходи завтра, Сказочник! — печально вздохнула лоточница Росинка. Потопталась на месте в надежде, что молодой человек предложит её проводить. Не дождалась и засеменила к главным воротам, прижимая к животу полупустую корзину.

— Почему так получается? — спросил сам себя Сказочник, глядя, как аппетитно колышется на круглых бёдрах старенькая парусиновая юбка. — У Росинки бесподобная… душа. Но мне совершенно не хочется провожать её до дому. Хоть она и не будет против. Глупый я человек.

— Глупый! Дурак просто! — квакнули лягушки и спрятались в речной тине.

 

***

Сказочник долго плутал по узким городским улочкам. Предавался мечтам, витал в облаках, считал ворон и звёзды. И поэтому то и дело пропускал нужный поворот, путал право и лево и просто забывал, куда идёт. Он чуть не попал под содержимое ночного горшка, был остановлен и с пристрастием допрошен ночной стражей, a вдобавок слегка цапнут раздосадованным дворовым псом, собиравшимся всласть повыть на луну.

В конце концов ему всё же удалось добраться до дома. Сказочник остановился, зашарил в кармане в поисках ключей, и тут увидел закутанного в тёмный плащ человека, шагнувшего ему навстречу из густых кисельных сумерек. Лицо незнакомца скрывал надвинутый на глаза капюшон.

Сказочник не удивился и не испугался. Молча отпер дверь, посторонился, пропуская незнакомца вперёд:

— Заходи, Дракон.

— Драго, для тебя я всегда просто Драго, брат.

— Молочный, — сухо ответил Сказочник. — Молочный брат, Дракон.

— Сердишься? — Дракон откинул со лба тяжёлый бархат. Был он ещё силён, высок и статен, но тёмные волосы густо выбелила седина, под глазами залегли синие тени, а вдоль губ — морщины, резкие и глубокие, как шрамы.

— Зачем было казнить попечителя сиротских домов? Прилюдно, на площади. Ты не мог обойтись ссылкой? Мы же с тобой говорили! — голос Сказочника почти сорвался на крик.

Помойный кот — обладатель тонкой душевной организации — выронил из пасти полузадушенную мышь и убрался прочь, от греха подальше.

— Говорили, — поморщился собеседник. — Рассказывать сказки проще, чем управлять государством. Ты знаешь, чем провинился попечитель? Не знаешь. И хорошо. Крепче спать будешь. Да что там!

— Вот так походя, не подумавши, — не мог успокоиться Сказочник.

— Неправда, — пожал плечами Дракон. — Я всегда хорошо думаю, прежде чем кого-нибудь сожрать. И хватит об этом.

— Лоб не зашиби, навес низкий, — напомнил Сказочник.

— Помню.

— Разошлись тут, поужинать спокойно не дают! — недовольно проворчал из-под крыльца помойный кот. — Катар желудка с вами заработаешь.

 

Свечи в канделябре, зажжённые по случаю прихода гостя, отбрасывали на стену причудливые тени. Одна из них, от вешалки, очень гордившаяся торчащими в разные стороны рогами, вертелась как обезьянка шарманщика, всё разглядывала себя в зеркалo, всё восхищалась своим совершенством.

Бессловесный голем, глядя в пол белёсыми зенками, принёс горячее, тёмное как бычья кровь вино. Осторожно разлил по бокалам.

— Так чем же обязан визиту? — Сказочник протянул в сторону гостя хрустальную чашу.

— Хозяин пьёт в мою честь! — тень от вешалки зазналась, надулась. Подпрыгнула до потолка от восторга, стукнулась о балку и шлёпнулась на пол.

— Скоро пятнадцатое июля, — Дракон вытянул к камину огромные ножищи в ботфортах со шпорами, пригубил вино. В воздухе повисла долгая пауза.

— Твои именины. День явления короля в своём Истинном Oбличии. Самый большой праздник года, — прервал молчание Сказочник. — Всё никак не успокоишься, всё устраиваешь маскарад. Так и умрёшь в драконьей шкуре!

— Ты не дашь…

— Да пойми ты, Драго, всему бывает предел! Если у меня получилось вернуть тебя в прошлый раз, это совсем не значит, что получится в следующий! Отмени праздник! Не оборачивайся!

— Отменить? — Дракон резко приподнялся, грохнул по столу кулаком. Тени испуганно попрятались по углам, бокал перевернулся, закапало с пальцев рубиновое вино.

— Отменить полёт золотого огнедышащего Дракона? Именем которого пугают детей и правителей? Которого одинаково любят и ненавидят? Благодаря которому с нами уже столько лет боятся воевать соседи? Народ из всех окрестных городов в столицу собирается. На праздник приглашены послы пятидесяти стран. Я правитель! Понимаешь, правитель! Какой бы ни была цена. Или я, или меня! Но лучше я. Чтобы оставить детям державу, а не яблочный огрызок.

— Готов навсегда остаться золотым и огнедышащим?

Дракон сразу сник, ссутулился, глубже стали морщины вдоль рта. Cказал тихо:

— Ты не дашь… Лапа за лапой, коготь за когтем, а хвост сам по себе.

— Я постараюсь, — так же тихо ответил Сказочник.

— И да! — улыбнулся Дракон. — За тобой моя приветственная речь. Никто лучше не напишет!

— Чертяка! — замахнулся салфеткой на собеседника хозяин дома. — Вот выгоню в три шеи!

— Обижаешь, — хмыкнул Дракон. — Три шеи у Горынычей, у меня одна. Но зато какая!

 

***

Деревянные трибуны изнывали под многочисленными задами зрителей. А зрители, в свою очередь, изнемогали от ослепительно-ярого солнца и нетерпения. Разносчики воды сбились с ног. Глашатаи охрипли от крика. Стража в железных кабассетах¹ поминала необычно жаркое лето нехорошими, едкими, как ослиная моча, словами. Дамы в ложах не переставая обмахивались веерами, послы на местах для почётных гостей вытирали лбы кружевными платками, люд простой скрёб заскорузлыми пальцами мокрые подмышки праздничных рубах.

Тасманский посланник, ковыряя серебряной ложечкой в креманке с мороженым, забурчал было под нос:

— Посмотрим-посмотрим, чем нас тут так настойчиво пытались напу…

Серебряная ложечка выпала из пухлых пальцев, истошно зашёлся криком ребёнок в задних рядах, вздох ужаса и восторга вырвался одновременно из тысячи глоток.

Соперничая с солнцем в беспощадном блеске, сорвался с городской стены, затмил сразу половину неба Дракон в позолоченной чешуе. Махнул, горбатя спину, чёрными крыльями летучей мыши, вытянул в сторону трибун кривые когти исполинских лап, раззявил пасть и выплеснул в вышину, показалось, до самого светила, огненную струю. У сидевших на трибуне будто всё внутри опалило, выжгло глаза и глотки нестерпимым жаром. Да что там глаза, душу выжгло без остатка, пригнуло к земле животным страхом, лишило желания жить, да и желания умереть — тоже.

Золотой Дракон взревел, как тысяча труб, сделал победный круг, сбил хвостом одну из башен на городской стене и скрылся за каменной кладкой.

Люди распрямлялись, постепенно приходя в себя. Снова заорал младенец, подхватили кувшины разносчики воды, тасманский посланник сосредоточенно оттирал мороженое с парадного мундира и делал вид, что это совсем не он только что выбрался из-под кресла сиятельным задом вперед.

 

— Ты напугал меня, чудило! А если бы до берега не долетел? Утоп? — грозно наступал на друга босоногий, светленький, как одуванчик, мальчишка лет семи.

— Ну тебя! Ты прямо как маменька. Того не делай! Этого не cмей! Маленький я, что ли? — отвечал разлёгшийся у реки Драконыш в мягкой, молочной ещё чешуе. Короткий хвост вяло постукивал по земле. Из открытой пастишки, шипя, вылетали облачка серого дыма. — Простокваши лучше передай. После превращения есть хочу, ужас как.

Мальчуган сунул руку в корзину, протянул Драконышу заткнутую тряпицей бутыль.

Тот ловко ухватил бутыль коротенькими лапами и выхлюпал простоквашу так быстро, что мальчишка и глазом моргнуть не успел.

Драконыш растянулся на песке, подставив солнцу надувшееся щенячье пузо, розовое, голое и беззащитное.

— У-и-и! Хвост придавил! Родственничек, называется! — возмущённо пискнула крошка-ящерица, прыская в сторону.

— Жалко, никого плохого по дороге не попалось. А то бы сожрал, — важно заявил Драконыш, явно подражая кому-то из взрослых.

— Ладно тебе, сожрал! Не выдумывай, — засмеялся мальчишка-одуванчик.

— Сожрал, не подавился бы. Чего не веришь-то? Не зря же я такой особенный раз в сто лет уродился. Лучше давай сказку расскажи. Про дальние страны и великие походы. А я пока обратно оборачиваться буду. Лапа за лапой, коготь за когтем, а хвост сам по себе.

Дракон, накрытый мокрой простынёй, бесформенной грудой лежал на полу в опочивальне. Лакал из жбана воду со льдом, давился лающим кашлем и дымом, дёргал сведённой судорогой правой задней лапой, дрожал веком и вообще впечатление производил самое удручающее.

— Долетался, птица-крокодил? — укоризненно качал головой вымазанный сажей Сказочник, растирая жирную, пахнущую болотом мазь по закопчённым пластинам чешуи с наполовину облезшей золотой краской. — Тебе не двадцать лет, Драго!

— Что с вами, Ваша Сиятельность! — замерла на пороге, стиснув побелевшими пальцами шаль, королева, вызванная из женских покоев.

— Да ничего, Альберта, пустяки! Не стоит волноваться… — приподнял было морду Дракон, но увидел, что смотрит королева совсем не на него, поморщился и опустил голову на завитушки паркета.

Сказочник молчал, всё втирал и втирал лечебное снадобье в бурые бока, похожие на черепичную крышу замка после пожара.

— Начинай сказку, — приказал Дракон. — Самое время. А то так и останусь зелёной тушей. Не то чтобы хоть кто-нибудь из-за этого расстроился… Альберта, помоги.

По телу чудовища прошла дрожь, затрещала чешуя, закатились глаза.

Альберта обречённо вздохнула, шагнула, опустилась рядом, прижала к груди курносую клыкастую морду:

— Терпи, Драго! Терпи и слушай.

— Слушай, Драго, — повторил за королевой Сказочник. — Давным-давно, когда реки были полноводными, мёд сладким, а люди добрыми, жила-была на свете грустная принцесса…

 

***

— Сейчас перекушу — с тасманским посланником пойду мировую подписывать. Две крепости, как минимум, нам отойдёт. После такого-то представления! — Дракон, влажный, распаренный после ванны, растирал жилистые руки банным полотенцем. Он, казалось, уже полностью пришёл в себя, и только лихорадочный румянец на щеках да покрасневшие глаза напоминали о недавнем превращении.

Сказочник сидел, сутулясь, разглядывал гроздь винограда на круглом блюде, хмурил белёсые брови:

— Слушай, Драго! Следующая метаморфоза — не раньше чем через год, a то и позже. Иначе так и останешься в звериной шкуре. Как тебе клыки ни заговаривай. Я и сейчас-то тебя еле вытащил.

— Да кто ты такой, чтобы командовать тут? — беззлобно ощерил острые зубы Дракон.

— Твой брат!

— Молочный!

— Какая разница?!

— На худой конец останусь ящером. Отвратно, конечно. Но править смогу и в чешуе. Да и наследники есть уже. Трое. Тут Альберта не подвела. И ещё, Сказочник…

— Да?

— Думаешь, ничего не вижу? Я ведь добрый, добрый, но своего никому не отдам.

— Ты о чём? — нахмурился Сказочник.

— Вот помру, тогда к вдовствующей королеве клинья подбивай на здоровье… Герой-любовник! Между прочим, я посылаю Альберту поправлять здоровье к лечебным источникам в горах. Без права переписки. Пока не знаю, на сколько.

— Ты…

— Знаю. Я — летающая свинья, воздушный кошмар без руля и без ветрил. Ну и ещё заодно твой повелитель. Так что прими и проглоти. Или подавись. Как тебе будет угодно. Cтупай пока. Разберусь тут маленько — призову. Дело к тебе есть.

 

***

Солнце светило так беззаботно, как бывает только в молодости. Девчонки-кожевенницы полоскали с мостков бельё, бесстыдно подоткнув полотняные юбки. Статуя Дракона над подъёмным мостом вертелась в разные стороны: ловила себя за хвост. Божьи коровки раздобыли где-то лепесток мака и раскачивались на нём, как на качелях. Плотвичка пыталась пересчитать своё потомство — полупрозрачных юрких мальков. Доходила до десяти, сбивалась и начинала сначала.

День казался бесконечным.

И лето казалось.

И жизнь.

Юноша, только сегодня в первый раз решившийся сбрить нежный пушок с загорелых щёк, сидел на берегу, чиркал на желтоватых листах бумаги стихи о прекрасной даме.

— Твоё лицо подобно розе… Банально. И было уже сто раз. Твоё лицо подобно песне… Не то. Твоё лицо подобно чайнику… Бред какой! Я бездарь! Бездарь! Бездарь! — в отчаянии воскликнул юноша, хотел было заломить руки, как делали комедианты в трагедиях на осенних ярмарках, но тут взгляд его споткнулся об аппетитные округлости девчонок на мостках, и безнадёжное настроение тут же уступило место совсем другому чувству.

Ууух! Пронесся над рекой зелёный вихрь.

Ууух! Oбдало горячим ветром.

Ууух! Шумно вздохнули за спиной.

Рядом с юношей врезалось в песок поджарое тело ящера, перевернулось через голову, прочертило глубокий след на песке.

— Всё сочиняешь, Сказочник? Дай глянуть!

— Не дам! — спрятал руку за спину юноша. — А что это ты без охраны разлетался, Ваша Сиятельность?

— Ну её! — щёлкнул зубами Дракон. — Ползают как черепахи. Ждать устанешь. Надоели! А ты хорошо устроился. Как раз напротив девочек. Тебе какая нравится? Мне вон та кудрявая овца с кормой, как у баркентины. Щас пойду знакомиться. Что ты на меня так уставился, плоскозадых предпочитаешь?

— У тебя ведь невеста… — измученные неумелым бритьём щёки залил румянец. — Только неделю назад привезли.

— Тю, невеста! — Дракон попытался присвистнуть, но только смешно сморщил брыластую морду с носом-картофелиной. — Только и может, что дрожать, как овечий хвост, и на клавесинах бренчать. Это ты на ком попало жениться можешь, а я — для усиления державы. Я с этой Альбертой цацкаться не стану. Пусть дома сидит, под ногами не путается, наследников воспитывает. А хочешь, я вас познакомлю? Будешь ей сказки рассказывать. Такой курице точно должно понравиться. Вот сейчас обернусь, и пойдём. И не возражай. Лучше расскажи чего-нибудь, пока перекидываться буду. Так легче получается. Лапа за лапой, коготь за когтем, а хвост сам по себе.

— Вот… — Сказочника явно застали врасплох. — Сейчас… Твоё лицо подобно чайнику… Тьфу, что это я. Давным-давно, раньше, чем женился мой прадедушка, великий Дракон поссорился со звёздными духами…

 

***

Драго сидел за столом чёрного дерева, морщась, тёр пальцами виски, диктовал писцу:

— Рассчитать, сколько будет стоить строительство дороги от столицы до нового медного месторождения в Ленских горах. Пригласить из Университета учителей логики и математики для наследников. К лету начать строительство трёх боевых фрегатов. Названия потом придумаю... Заходи, Сказочник, садись, я тебя жду.

Под громкий скрип парадных башмаков Сказочник прошёл через нескончаемый кабинет, провалился в неудобное “посетительское” кресло, приготовился слушать.

— Значит, так, — Дракон откинулся на резную спинку, скрестил руки на груди, помолчал, собираясь с мыслями. — Земли собираюсь прикупить. Остров в Северном море. Не отвоевать, заметь, а купить, так дешевле. Советники мои не одобряют. Говорят — нецелесообразно, а думают — что блажь и самодурство. Одна вечная мерзлота там. Пусть думают! Короче, мне нужен разумный переговорщик в посольстве. Которому доверять могу. Так что собирайся в дорогу. Голубей моих почтовых возьмёшь. Будешь в курсе переговоров держать. Только не сочиняй истории в поездке, ты тогда ничего вокруг не замечаешь.

А теперь давай обсудим сказки, которые господам иностранцам заплетешь…

 

***

С трудом пробившийся сквозь плотные шторы в сиятельных покоях солнечный луч скользил по изразцовой печке, искусно вырезанной спинке высокого кресла, бокалам горячего вина и, уж совсем украдкой, по светлым кудрям молодой королевы.

Альберта сидела над незаконченной вышивкой, широко расставив ноги под тёплыми юбками, баюкала отёкшей рукой вздувшийся яблоком живот.

Напротив неё, на обитом шёлком диване, расположился Сказочник:

— Так получилось, что у Семиглавого Короля башка на самой длинной шее считалась особенно умной, к ней и отправились советники на поклон…

— И что же было дальше? — взглянула королева на Сказочника. Встретилась с ним глазами и тут же опустила голову.

— Ещё не придумал, — покаянно развёл тот руками.

— Как жаль. Когда же ждать продолжения?

Ответить Сказочник не успел. Дверь распахнулась. В покои, отряхиваясь, влетела свора королевских гончих, а за ними их Сиятельность собственной персоной.

Солнечный луч тут же юркнул под защиту штор — Дракона он побаивался, честно говоря.

— Как здоровье, сударыня? — поклонился Дракон Альберте и, не вслушиваясь в ответ, продолжил:

— По вашей просьбе сегодня подписал приказ о создании кафедры Родовспоможения при Университете. В государстве отвратительно много младенческих смертей. Если так пойдёт дальше, некому будет воевать, пахать и собирать урожай. Для процветания державы нужны люди, по возможности сытые и здоровые. Ну, и такие правители, как я. Ещё одна головная боль: на юге невозможно стало жить — слишком много варваров из диких земель стремится перебраться в наши степи. Послал туда третий пехотный полк для усиления границы. Пусть заворачивают всех обратно. Что так смотришь, Сказочник? Стрелять тоже будут. В тех, кто сразу не поймёт. Весь мир приголубить не обещался. Это ты у нас: или всех спасти, или вместе сдохнуть. Я себе этого позволить не могу. Все драконы - диктаторы в душе, и если перестанешь им быть - рискуешь завтра проснуться покойником в покойницком королевстве.

 

***

Сказочник поёрзал, стараясь размять затекшие ноги. Сидеть на пятках, хоть и на толстом ковре, было очень неудобно. Но стульев гостям не предложили. Господин главный cоветник Северного Правителя расположился напротив, за низеньким столиком, заставленным блюдами с копчёным мясом и кувшинами с вином. Впрочем, к вину никто так и не притронулся.

Советник был плосколиц, скуласт и узкоглаз. Хомячьи щёки подпирал жёсткий красный воротник. Узкий рот-трещина растянут в улыбке, но жёлтые змеиные глаза из-под набрякших век смотрели недобро. Не человек — ядовитый аспид сидел напротив Сказочника.

Завораживал, подчинял, видел насквозь.

Надо было собраться, почувствовать себя заклинателем змей. Не получалось. Не было в руках волшебной дудки, только сказочные истории. А что сказочные истории против аспида? Так, игрушки.

— Остров, говорите, уважаемый? Никому не нужный, пустынный, доступный только три месяца в году, — Советник говорил ровно, будто читал перед сном заученную назубок молитву. — Но вы согласны платить за его покупку золотом. Не малым золотом, совсем не малым. Настораживает, не правда ли?

— Может быть, — кивал головой Сказочник. — Но вам ведь нужно золото? Особенно сейчас, в неурожайный год, после разрушительной бури на побережье. Такое несчастье — разбиты корабельные верфи. Вам ведь нужны корабли? Враги не дремлют. Столько врагов вокруг, столько врагов…

— Вы мне нравитесь, — Главный Советник сидел неподвижно, но Сказочнику казалось, что аспид перед ним чуть раскачивается, вытянувшись в струну, готовый к смертельному броску, — беседы с умными людьми — моя слабость. Но золота за остров я буду просить больше, много больше, чем вы предлагаете.

— Не боитесь остаться ни с чем? — поднял Сказочник брови. — Мы ведь можем и не договориться.

— Блефуете?

— А вы как думаете?

Главный Советник улыбнулся в очередной раз. Безмятежно и сладко. Взял в руки незнакомый плод с просвечивающей сквозь тонкую кожуру нежной алой плотью:

— Я утомился, мой друг. Не прогуляться ли нам по парку, не глотнуть ли свежего воздуха? Многие мудрые решения приходят ко мне на берегу.

 

Несмотря на ярко светящее солнце, за стенами дворца было холодно. Ветер с моря дул в лицо, пробирал до костей. Сказочник ёжился под меховой накидкой. Скрипел под ногами сухой песок.

— Всё в мире связано прочными нитями, — рассуждал господин Советник, задумчиво перекидывал с ладони на ладонь алый плод. Сверкали на мясистых пальцах золотые перстни. — Государства и правители. Острова и золотые слитки. Драконы и Сказочники. Драконы и их безответные жёны… Альберта ведь несчастна, правда?

Слова ударили, как хлыстом.

Песок все скрипел и скрипел под ногами. Холодный ветер морозил лицо и руки. Замер перед броском беспощадный аспид.

— Мы отклонились от нашего маршрута.

— Напротив, мы идём как раз туда, куда надо.

— Я хотел бы повернуть обратно.

— Да, разумеется, но по дороге вам придется всё же меня выслушать, достопочтенный мудрый и рассудительный собеседник. Вы хотите процветания своей стране. Стране без виселиц и гильотин. И хотите быть счастливы. Все хотят, не отрицайте. Альберта тоже. И это так возможно. Просто руку протяни. Повелитель ведь заглядывает к вам по старой памяти, сдвигает с вами бокал вина. Дрянного вина, между нами говоря. Я скажу приготовить вам в дорогу особых специй, которые сделают его много лучше…

Аспид ужалил.

Коротко. Больно. Беспощадно.

В самое сердце.

— Вернётся из ссылки королева. Снова зазвучит вo дворце её серебристый смех. У Его Сиятельности трое наследников. А вы — лучший наставник из тех, кого я знаю. Под вашим присмотром из мальчиков вырастут достойные государственные мужи.

Лопнула в сжавшемся кулаке тонкая кожица плода. Полетели во все стороны алые ошмётки, потёк по руке красный сок.

Скрипел под ногами песок. Смёрзлось в непроницаемую маску лицо. Губы смёрзлись, не смогли открыться, чтобы ответить.

— Предложение о продаже острова мой повелитель примет, — добавил господин советник. — Считайте это небольшим презентом талантливому переговорщику. От меня.

 

Вечером сказочник выпустил почтового голубя с запиской в кожаном чехле. О предложении Советника там не было ни слова.

 

***

Сказочник, вцепившись одной рукой в поводья, а другой в седло, изо всех сил сжав задеревеневшими коленями лохматую спину низкорослого горного ослика, смотрел только вперед. Хотя так и подмывало отвести взгляд в сторону, туда, где уходило резко вниз глубокое каменное ущелье. Всего в ладони от узкой дороги. Привычный к таким путешествиям серый ослик не обращал на обрыв никакого внимания, неторопливо трусил, опустив голову, в цепочке из дюжины своих собратьев.

Чужая стража осталась позади. Впереди, в двухдневном переходе, ждала своя.

— Никогда, — шептал себе под нос Сказочник. — Никогда. Никогда. Никогда.

И непонятно было, относятся ли эти слова к опасному путешествию, которое он больше не решится повторить, или к кожаному кисету с белым порошком, заботливо переданному ему в коридорах замка посыльным, таким же неприметным и низкорослым, как горный ослик.

Никогда. Выкинуть прямо сейчас. По ветру развеять. Забыть, как страшный сон.

Нет. Сейчас даже рукой пошевелить страшно. Вот поднимутся они на перевал. Или лучше спустятся. Успеется.

Так хочется увидеть Альберту. Взять за руку. Заглянуть в грустные серые глаза. Обнять. Прижать к себе крепко-крепко. И не отпускать. Зажить долго и счастливо, как в его глупых сказках, которые ничего общего не имеют с настоящей жизнью.

Никогда.

По ветру развеять чёртов порошок. Но Сказочника ведь давно дома не было. Вдруг крысы завелись? Вот белый порошок и пригодится. Подождать до возвращения, разобраться с крысами, потравить. Вот тогда уже и выбросить.

Нельзя же, в самом деле, так с братом, с которым всю жизнь вместе... Молочным братом, Сказочник, молочным. Жестокосердным, никого не любящим грубияном.

— Я — летающая свинья, — вывалила, ёрничая, длинный красный язык драконья пасть. – А ещё твой повелитель. Так что прими и проглоти. Альберта пока возвращаться не собирается. Нравится ей там, в одиночестве, я так думаю. Может и никогда не вернётся.

Никогда.

Никогда.

Никогда.

Замерли в хрупком равновесии чашки судьбоносных весов. Ни туда, ни сюда. Ни вверх, ни вниз. Ни в смерть, ни в жизнь. Нe в долг и не в счастье.

Что же ты медлишь?

Всё равно придётся решать, Сказочник.

Всё равно.

 

Горная тропа стала шире, отодвинулась от края обрыва. Сказочник вздохнул свободнее, выпрямился в седле, ослабил хватку ноющих от усталости рук. За спиной чуть слышно гукали в корзине три оставшихся голубя. Как хорошо, оказывается, жить на свете. Если не ехать над обрывом. А об остальном он подумает завтра.

 

Тихий шелест. Скатился под ноги ослика острый голыш. Один. Второй. Третий. А потом с оглушительным грохотом повалил сверху каменный поток, бoльно раня руки и шею щебёнкой. Норовя попасть в лицо острыми обломками. Сшибая с ног, расшвыривая, сметая в пропасть.

Сказочник на секунду застыл, беспомощно глядя, как, растопырив ноги и кувыркаясь, безумно медленно летят в пропасть шедший впереди ослик и его всадник. А потом вдруг кто-то другой, быстрый и ловкий, вселился в растерянного человека. Сказочник мгновенно спешился и, закрывая локтями лицо, упал на тропу и откатился под естественный каменный козырёк, низко нависший над тропинкой со стороны горы. Откатился и закрылся от грохота плетёной клеткой с голубями.

 

Камнепад закончился так же неожиданно, как и начался.

Наступила тишина. Нехорошая. Неживая.

Ветер и тишина.

Тишина и ветер.

И чёрный гриф в вышине. Падальщик, почуявший добычу.

Сказочник выбрался из своего убежища, огляделся. На тропе он был один. Дорогу сзади разрушило каменным потоком, впереди — завалило тяжёлыми валунами. Вниз, с обрыва, смотреть не было сил. Куда ни поверни — всё плохо. Куда ни поверни — везде смерть. Или не поверни, останься на месте. Как тебе будет угодно.

Он сейчас выпустит голубку. Самую лёгкую, самую быструю. Фляга с водой, кремень с кресалом, одеяла — всё осталось в поклаже и сгинуло вместе с осликом. А бумага и графитовая палочка всегда при себе. Сказочник, одно слово. Только пока долетит голубка до дворца, пока Дракон приказы отдаст, пока доберутся к нему через завалы стражники — всё равно не успеют. Замерзни ночью от холода или погибни днём от жажды. Выбирай, что милее.

 

Сказочник изо всех сил впился ногтями в ладонь. Боль привела в себя. Заставила сосредоточиться. Он достал тонкий листок бумаги, нацарапал записку окоченевшими пальцами, скатал в трубку. Открыл дверцу корзины, сжал в кулакe горячее белое тельце. Голубка косила рубиновым глазом, ждала терпеливо, пока человек привяжет кожаный чехол к лапке.

Размахнулся, закинул птицу в одинокое небо.

Лети. А я буду ждать.

Ждать — это проще всего. И труднее. Забраться под каменный козырёк, сжаться, стать как можно меньше. Обхватить себя руками, подтянуть к груди колени.

Постараться забыть о том, что хочется пить, о том, как неумолимо выедает душу холод, о том, что ты один на один с тишиной, один на один с мёртвыми душами на дне пропасти, один на один с чёрным грифом в вышине.

—Я подожду, — кружил над грудами камней падальщик. — Всё равно ты достанешься мне. Весь. Целиком. Со своими дурацкими человеческими слабостями, бесполезными сказками и глупыми серыми глазами – самым большим птичьим лакомством на свете.

Слушай, человечек: “Жил-был на свете Сказочник. Был, да весь вышел”.

 

Выбралась в разом потемневшее небо наполовину обглоданная луна, призывно замигали в вышине звёзды, на которые так приятно смотреть с балкона, закутавшись в тёплый плащ. Холод упорно, мера за мерой, вгрызался в неподвижное тело. Давил на веки, путал мысли, лил в горло ледяное вино.

Не бойся, усни, забудь, обрети покой.

Стало вдруг жарко. Захотелось сорвать с себя одежду. Пальцы не слушались. Прямо перед глазами возник крючковатый хищный клюв, разорвал щеку.

Как ты там, человечек? Как ты там, мой лакомый кусочек? Кажется, можно начинать пир на весь мир!

— Прочь! — прогремел вдруг знакомый голос.

Ненасытную птицу снесло ударом гигантских когтей. Узкая зубастая морда пролезла в каменную щель.

— И думать не смей, Сказочник! Открой глаза!

Трёхпалая лапа крепко ухватила поперёк туловища.

— Держись, чудило. Драконы не трепыхаются, они летают - высоко и быстро.

 

***

Дракон неуклюже опустился у реки, прямо за крепостной стеной. Выпустил из когтей сильно помятого спутника в порванной рубахе, дрожащего, исцарапанного, с чёрным, как у трубочиста, лицом. Устало прикрыл глаза, подложил под морду необъятную лапу.

— Зачем? — Сказочник неуклюже замахнулся. Ударил по чешуйчатому боку. — Ты понимаешь, что ты наделал? Я же говорил — не раньше, чем через год! Что я с тобой делать буду, дубина зелёная?

— Расскажешь сказку, — просипел Дракон обожжённым горлом, поудобнее устраивая на песке тяжёлое неуклюжее тело. — Как просто. Ты справишься. Как обычно. Или не справишься. Всё когда-нибудь не случается в первый раз.

Сказочник протёр запорошенные песком глаза, закашлялся надсадно, привалился к горячему боку, помолчал немного, прислушиваясь к толчкам могучего сердца:

— Лапа за лапой, коготь за когтем, а хвост сам по себе?

Почему-то он всё не мог собраться с мыслями. Почему-то всё не мог выдавить первое слово.

Страшно было не смочь.

Не суметь.

Не вернуть.

Очень страшно.

— Давным-давно… — пискнула вдруг из реки плотвичка.

— В далёкой-далёкой странe… — откликнулись с берега божьи коровки.

— Жил благородный Дракон… — прохрипело застенчивое эхо.

— С добрым сердцем… — подхватили статуя Дракона и лоточница Росинка.

— С добрым сердцем… — повторил Сказочник.

Вздохнул свободно и стал рассказывать дальше.

У реки начиналась новая сказка.

 

А забытый кисет так и остался лежать в нагрудном кармане, терпеливо ожидая своего часа. Незаметный, всеми забытый, почти невесомый. Размером со среднюю человеческую совесть…

 

***

Да знаю я, знаю: не у каждой сказки бывает хороший конец. Как и в жизни, истории чаще обрываются многоточием.

Но я всегда, дуралей, надеюсь.

 

1. Кабассе́т (фр. cabasset) — металлическое наголовье (шлем) с круглой высокой тульёй и небольшими полями.