Благодарная птица

 

Нил мог только догадываться, прилетит ли сегодня птица. Вернулась ли она из теплых краев?

Все же перед тем, как пойти на базар, он приоткрыл ставни и оставил немного зерен на подоконнике, положил ещё, хотя со вчерашнего дня зерна ещё оставались.

Снег уже сошел. На рябине за окном висели прошлогодние ягоды, такие же черные, как и земля и голые деревья. В эту черную весну он все же смотрел с надеждой на возвращение птицы.

На базаре торговали женщины, накинув на плечи душегреи, под которыми Нил разглядел невероятно яркие и богатые, сразу видно не местные, орловские сарафаны, по-весеннему нежно-зеленые. Товары спросом не пользовались: местные толпились около ополченцев, забивавших в землю табличку. Нил посмотрел на забавное пересечение линий, высеченное на табличке.

— Что там написано-то? Я читать не умею! — выкрикнул Нил.

Его поддержали. И вскоре вышел глашатай, и когда он закончил все оживленно зашептались.

— Как же так! Ребенка-то за что?!

— Да кто посмел? Неужто басурмане!

— В нашей-то глуши?

— Это проклятье!

— Барское угодье в награду?! Никогда не поверю!

Запахло пьяно-маняще, как обычно пахло в лавке одного знакомого купца. Это был запах сытруса. Нил сытрус никогда не видел, но представлял его продолговатым, как моркова, только желтым, и мягко-сладким внутри.

— О, Нил, здорово! — поздоровался купец.

— Всеволод!

Всеволод указал своей рыжей, отлично подстриженной бородой в сторону таблички и ополченцев.

— Ужасное дело! — развел руками купец. — Кому могло придти в голову похищать царевича! Да такого молодого? И зачем?

— Судя по награде за его спасение, это скорее шутка. Где это видано чтобы крестьян в бояре переделывали?

— Ох, Нил, ты все о деньгах... Уже небось представил как спасаешь мальца и получаешь награду?

— А ты сам-то разве не представил?

— Представил. — сказал Всеволод.

— Ну так пошли. В лес, ух, приключений будет!

— Можно... — потер бороду Всеволод.

— Конечно, это опасно... Но разве тебе не надоело вот это все. Вся эта нищета, что за окном, что в доме?

— Ну все, не начинай как обычно. — махнул Всеволод.

— Тебе, купцу хорошо. А я тут с голодухи помираю уже. Надоела зернышки жрать. Сам уже как птица скоро стану, крылья выращу. — Нил помахал руками.

— Кстати, как там, вернулась твоя птица? Принесла чего? — Всеволод сочувственно улыбнулся, прочитав ответ на лице Нила. — Ладно, прилетит ещё! Заходи ко мне, как появится.

За лесом поднимались тучи. Они шли к деревне, толстыми черными канатами растягиваясь по небу. Как бы в эти мрачные щупальца не попала птица, подумал Нил. Если она, конечно, вернулась. Он переживал за птицу — Всеволод говорил с таким сочувствием, словно она уже погибла.

Где-то в белой вышине над тучами вдруг блеснуло. Еле-еле, словно бы показалось. Тогда Нил не понял что случилось — отвлекся, потому что запах сытруса растаял, и на его место вторгся другой, кисло-гниловатый запах браги. Несложно было догадаться, что к толпе приковылял Савва. Его ситцевая рубашка давно истрепалась и потеряла цвет и форму. Он прочитал объявление, а потом почему-то повернулся к Нилу, и начал говорить именно с ним, обращаясь как бы ко всем.

— Я же говорил! Говорил! Они похитили его. Сестры вышли на охоту.

— Что говорил? — Нил не сразу вспомнил. — Твои огоньки что ли?

— Они становятся сильнее. И они не любят колдунов. Скоро ни одного колдуна на земле не останется.

— Ну, это и так всем известно... — Нил заметил, что орловские красавицы как-то испуганно поглядывают в их сторону.

— Ты трогал землю? Трогал? В новолуние, как я просил? Чувствуешь, как дрожит? Теперь ты меня понимаешь? — Савва подвинулся так близко, что Нил разглядел красные пятна и синюшные звездочки на его лице, а на уголках губ собрались омерзительные взбитые в пену слюни.

— Ну, как сказать...

— Их теперь двое, понимаешь. Двое. Земля дрож-жит.

Кто-то из толпы крикнул:

— Это ноги у тебя дрож-ж-жат! И руки вдобавок. Посмотри!

В толпе заливисто засмеялись, среди смеха выбивался и пестрый орловский смех.

Савва засунул руки за спину, как-то весь подсогнулся под гнетом обиды, а улыбке сплюснутых губ Нил прочел пьяный гнев. Нилу пожалел пьяницу. Он приобнял его и отвел в сторонку, к обозам. Обильно-душистый аромат дегтя перебивал аромат самого Саввы.

— Ты-то хоть мне веришь, Нил? Помнишь, я полгода назад заблудился в лесу.

— Ты видел свет. И луна бегала среди деревьев. Ты уже тысячу раз...

— Это колдовство невероятной силы.

— Это никакое не колдовство. — вырвалось у Нила. — Не бывае...

— Тогда что? Что это могло быть?.. — вдруг стал заводиться Савва. — Ты что там был? Ты видел? Или ты сам колдун?

— Савва, ты, конечно, друг мне. Но напомни-ка сколько ты там браги наварил по осени? — резко перевел тему Нил.

Савва широко развел руки:

— Дохрена! Думаю до лета хватит.

— Пил сегодня?

— Да ну тебя, Нил! Эти огоньки, они говорят со мной. И они сказали...

— Ой, ну все, иди проспись...

В толпе опять что-то пёстро засмеялись, и Савва принял этот смех на свой счёт. Сложив кулак в дулю, высоко поднял руку над головой. Закончив он еще раз повернулся к Нилу:

— Не ходи в лес! Царевича уже не спасти!

 

 

Дома пахло всем тем, что Нил так любил. Хотя именно этот запах он не мог разложить на части. Этот запах просто существовал. А кисловато-гнилой запах Саввы словно приклеился за Нилом, и даже открытые утром ставни и заморозивший дом студеный весенний воздух не спасали.

Нил пошел было за дровами, но вдруг увидел кого-то на подоконнике. Воробушек клевал зерно, такой же мрачно-серый, как и пейзаж за окном. Нил прогнал его за то, что он посмел клевать зерно для его прекрасной птицы. Воробей перепрыгнул на рябину и грустно потыкал почерневшие ягоды.

А потом среди черной нищеты природы что-то блеснуло. Опять. Неуловимо, словно показалось. Золото в черном мире. Солнце по среди ночи.

Он всмотрелся среди рябин и дубов.

Вдалеке распустились первые почки. Но потом это зеленое пятно исчезло. А потом опять появилось. А потом опять исчезло. Вскоре он увидел знакомые зеленые крылья, цветом ярче удивительных орловских сарафанов, которые выглядывали из под душегреек сегодня утром.

Зеленая птичка то появлялась, то опять пропадала за могучими стволами дубов за окном. Она делала небольшие передышки то тут то там, из-за тяжести своего груза, который благородно звякнул массой о подоконник, когда птица наконец оказалась рядом.

У птицы была всего одна лапка.

— Что с твоей ножкой? — спросил Нил. — Дай посмотрю.

Он осторожно потянулся к птице, но так лишь клюнула его в палец. Клюнула игриво, как бы говоря, что все в порядке.

Нил спас птицу из ловушки Саввы в прошлом году, и с тех пор, благодарная, она приносила подарки. Поначалу красивые веточки, ягоды — видимо как-то заметила, как Нил собирал клюкву на болоте. Потом он узнал, что эти палочки были не совсем простыми.

Видимо, сколько Нил не старался, а лапку, которой она запуталась в силке, сохранить не удалось.

Он подставил ладонь с зернами, и птица запрыгнула туда. Нежно-уютный комочек, почти невесомая, она щекотала ему руку, клюя зерна. Солнце в ладони, подумал Нил. Только бывает ли зеленое солнце?

Нил, незаметно для себя, распахнул душу, и его пронзило безмятежное счастье. Глядя на непроглядную нищету природы представшую за окном, он видел теперь скорее даже не деревьями, а пересечением черных и белых линий, удивительно складных и красивых, как лунная рябь на реке по вечерам.

А потом опять блеснуло. Но уже рядом, на подоконнике. И он отвлекся.

— А что это ты мне принесла? — глядя подарок птицы, Нил чувствовал как поднимаются волоски под ситцевыми рукавами рубахи.

Птица вспорхнула, сделала круг по комнате. Нил провожал её взглядом среди дубов, и хотя ему грезились зеленые крылья, он знал, она она уже далеко.

Нил закрыл окно. И следующим утром открыть эти ставни было некому.

 

 

Улица, по которой Нил ходил на базар и обратно, была шириной в две городские сажени, на ней могли разъехаться две телеги. Это была единственная улица в деревне, но называли её Первой, хотя ни второй ни третьей улиц не было. Обычно все встречались именно тут.

Именно по этой улице, пахнущей конским навозом , взрытой орловскими телегами Нил шел, то и дело касаясь кармана, чтобы удостовериться, что подарок все ещё на месте.

Тучи, которые оплетали деревню утром, каким чудом прогнал ветер, или они сами испугались улыбки, с которой Нил, хлюпая по грязи, шел мимо изб и теремов, пестро разукрашенных сказочными жар-птицами, и цветами, и колосьями — желтыми, красными, зелеными. Повеяло печным дымом, за забором играли гусляр с ложкарем. Воздух наполняла музыка весны, и Нил поддался этой музыке.

— А ты чего это рассвистелся! А, Нил? — обратился пьяный Савва. — Ух, веселый какой. Расскажи, вместе порадуемся!

Нил улыбнулся. И опешивший от такого Савва улыбнулся в ответ.

— Ты чего в грязи лежишь? Заболеешь же! — ответил Нил.

— Ты сам сказал проспаться, вот я и прилег. Как тебе?

— Здорово!

— А что в кармане несешь? — вдруг спросил Савва.

— Некогда мне.

В лавке Всеволода пахло сытрусом. Настроение немного подпортилось, и теперь у Нила в голове сытрус звучал как «сы трус» пьяным голосом Саввы. Нил дернул головой.

Веточки, которые приносила птица оказались не абы-какими, а чудесными. Всеволод называл их ароматическими, то есть пахнущими при поджигании. Всеволод говорил, что эти ветки большая редкость, потому что деревья растут далеко в лесу, куда боятся ходить даже егеря. Нил никогда не пробовал поджигать эти веточки, во-первых потому что получал по щедрой копейке за каждую ветку, а во-вторых боялся узнать, что никакие эти веточки не особенные, пахнут лишь дымом, и Всеволод платит из жалости к другу. Еле сводящему концы с концами Нилу, эти копейки были как радуга среди ночного неба. И он с трудом верил, что веточки могут так чудно пахнуть.

— Здравствуйте... О, Нил! Здорово! Опять! А что случилось, весь сияешь!

— …

— Подожди, дай угадаю... Ну ладно, тебе слишком просто...

Они сказали хором:

— Птица вернулась.

Они немного поболтали, но веселье быстро прекратилось, когда Нил положил на стол содержимое кармана. Кольцо из желтого металла безумно переливалось в дрожащем пламени свечи. Этот блеск Нил заметил утром на базаре, над тучами, такой он был сильный. На поверхности были отчеканены васильки, и полынь, и даже птица-сирин.

Кольцо не налезло Всеволоду даже на мизинец. И Всеволод насупился, рассматривал подарок птицы с разных сторон. Нил не знал как подступиться к другу, поэтому начал с главного:

— Дорогое?

— Угу... — кивнул Всеволод.

— Рубль?

— Больше...

— Два даже?

— Бери выше... — сказал Всеволод, и дернул рыжей бородой.

— Золотое что ли правда?

— Угу...

Нил довольно потёр руки:

— Алтын и оно твоё. По-дружески.

Но Всеволод лишь ухмыльнулся, он все еще не отводил глаз от кольца.

— Не могу я его купить.

— Ну давай половину алтына.

— Да не в этом дело! — Всеволод заиграл желваками.

— Ну сколько дашь?

— Нисколько. И закрой-ка дверь на засов.

Всеволод наконец поднял глаза, и Нил прочитал в них какой-то испуг. И даже его рыжая борода вдруг как будто потеряла стать. Радуга Нила растворилась в небе.

— Я не понимаю, Володь!

— Я должен тебя спросить кое о чем. И ты должен сказать мне правду, Нил.

— Конечно.

— Ты говоришь, что его принесла птица? Потому что оно такое увесистое. Не понимаю, как птица смогла его принести.

— Зачем мне тебя обманывать?

— Ладно, я тебе верю. Ты человек порядочный и... В общем, ладно. Сделай так. Закопай это кольцо куда подальше. И никому не говори, даже мне, а лучше выкинь на болото. И черт с ним.

— Но почему? Это такие денжищи!

— Нил, святая простота. Не в деньгах дело. Это кольцо пропавшего царевица.

— И что?

— А вот что... Как ты думаешь, поверят ли ополченцы ,если ты им скажешь, что кольцо тебе принесла птица? Поверь, я с этими ребятами имел дело... Кольцо еще наверняка заколдованное!

— С чего ты все это взял? — недоумевал Нил.

— А ты еще не понял? Попробуй, надень-ка его. Не налазит? То-то же! Потому что это детское кольцо. А эти цветы тебе ничего не напоминают? Это же царские вензеля. Это кольцо пропавшего царевича. Если мы попробуем его где-либо продать, нас обоих на дыбе порвут. Сейчас сам знаешь, все на иголках. Так что лучше закопай кольцо... — повторил Всеволод, а потом размазал капельку пота, выползшую на лоб.

Нил тяжело вздохнул — мир катился кубырем.

— А давай его переплавим! На слиток!

— Без меня... — отрезал Всеволод.

— Ну ты меня, конечно, ошарашил. Я уже думал, что разбогател... а вот оно как...

Всеволод промолчал, отчего в комнате как-то сжалась, и не осталось тут водхуха.

Птица так старалась, чтобы принести подарок. Она отдыхала на каждом дереве. Интересно, как далеко она летела. И тут Нила осенило.

— Подожди... Подожди... — Нил привстал. — правильно говорят: нет худа без добра. Кольцо и правда тяжеловато, птица несла еле-еле, ты бы видел, как она трепыхалась. Значит она нашла его совсем близко. Значит царевич тоже совсем близко. И если мы спасем его, то получим... — Нил замечтался, и приоткрыв рот и облизавшись.

— Нил, подожди. Я не пойду.

— Это почему? — Нил начинал выходить из себя. — Ещё скажи, что ты рассказов Саввы испугался. Ой земля дрожжит, ой огоньки со мной говорят.

Нил шутил, конечно, но неожиданно для себя попал куда не собирался. Всеволод задумался о чем-то тяжелом:

— Это не шутки. Я видел кое-что в детстве... — сказал Всеволод.

— Все, даже слушать не хочу!

Нил вышел из терема купца и оглядел Широкую и грязную, пахнущую навозом улицу. По ней шел, насвистывая, Богдан, совсем худой юнец, в чем душа держится непонятно.

— Богдан, чего такой веселый? — обратился Нил.

— Ничего... — Богдан вжался в плечи, и молча шмыгнул в избу.

Идя домой, по широкой улице Нил остановился у ямки в земле, где ещё недавно лежал Савва.  Вода набежала лужа, и поверхность её дрожала, коверкая рябью отражение неба. Было в этой ряби что-то загадочное, и Нил не сразу понял что именно: ветра-то не было, совсем.

Нил погрузил пальцы с грязь и почувствовал. Земля дрожала так, словно под ней что-то уползает.

 

За царевичем он отправился скорее назло Всеволоду, чем для себя. Если он подольше подумал, то дождался бы утра, а не блуждал теперь в сумерках, среди все ещё светлого неба и напитавшегося темнотой леса.

Можно было попросить помочь кого-нибудь, из местных, но Всеволод так застращал, что Нил пошел один. В путь взял немного сухарей, нож и солонину, которую выпросил у соседа пообещав ему несколько коров, с уже наполовину бояринского плеча. Он старался не замерзнуть к чертам, хлюпая по весенней земле туда, куда утром улетела птица, туда где он собирал клюкву,

Земля становилась все более и более, влажной и ноги сильно промокли.

Нилу помог молодой дубок, стоявший посреди опушки залитой светом молодой луны. Заглядевшись на острый серп, прывущий по небу за ветками, Нил случайно запутался, и одна из веток застряла под поясом. Совершенно нелепо в потемках Нил долго копался. А потом задумался, может быть это лес пытается ему что-то сказать?

Но было уже поздно. Нил попытался сделать шаг, но вместо того, чтобы вылезти, нога только сильнее провалилась вглубь. После снежной зимы наступила полноводная весна и болота расползлись вширь на несколько верст. И пойди Нил днем, он бы заметил молодой мох на поверхности земли, который теперь ощущал руками, потому что неудачно потерял равновесие, и упал.

— Эй! Ау-у-у! Ау-у-у!

Его слова съел лес.

Нил долго так кричал, но в темноте за много верст от деревни, если кто и мог услышать, то только егерь, который, наверное, давно спал.

Уже совсем стемнело, а Нил все продолжал звать на помощь, пока совсем не порвал голос. Он скорее уже рычал. Проходящий егерь скорее бы решил, что бешеный волк затаился в чаще.

И Нил перестал звать. Все было не так уж и плохо, и не двигаясь, он не давал повода трясине душить его. Хотя лежать было совсем уж неудобно, он бы мог провести так неделю или две, питаясь сухарями и солониной, которую взял с собой.

Если бы не холод. От которого у него зуб на зуб не попадал.

Нил вдруг понял, что вряд ли дотянет тут до утра. А вторая мысль его добила: может быть так даже лучше — подумал он. Лучше умереть, чем быть нищим. Нил заметил, что еле заметно кивает этой мысли.

Была и некоторая красота, чтобы умереть именно тут, под молодым дубом. Это дерево оживет по весне, и как бы впитает всю ниловскую суть через корни. И может быть среди узоров коры появится лицо Нила. Эти мысли убаюкивали в последний сон.

Где-то на самой границе яви, он увидел трепет зеленых крыльев, и задумался, а как его птица прилетит и увидит запертые ставни. Будет ли она оставлять подарки. Будет ли она грустить? Тяжелая режущая сердце мысль покатилась по телу, растапливая своей печалью сосуды, и Нил тревожно задыхаясь очнулся с упрямым желанием вернуться. Чтобы снова увидеть птицу, чтобы снова дотронуться до хрупкого и теплого тельца, чтобы посмотреть в окно и увидеть мир по-другому.

Если бы только золото не вскружило ему голову.

Он попытался приподняться, но земля обхватила его и потянула вглубь, своей массой сдавливая грудь — Нил еле дышал. Он попытался позвать на помощь, но лишь хрипел. И ему оставалось лишь смотреть, на маленький дубок, о который он зацепился ремнем, и который не пустил его дальше.

Листья на нём слегка подрагивали.

Нила осенило.

Дерево. Нил мог бы поискать его корни, но боялся что его утянет. Он смог освободить одну руку, но ценой того, что голова погрузилась в трясину. Рот наполнился гнилой землей. И тогда пошел обратный отсчет. Нил тянулся свободной рукой, пытаясь нащупать ту самую ветку, о которую он зацепился, когда шел.

Тело сводило и ломалось без воздуха, каждая клеточка страдала. Но рука находила лишь воздух. И тогда Нил пошел на крайнюю меру: если бы это кто увидел, его бы наскоро порвали на дыбе. Но тут в тишине леса, он мог позволить себе немного чудес.

Нил приказал дереву согнуться, и оно согнулось — пускай он этого не видел, он знал. И скоро нащупал листочек. А затем и веточку. Спасительную веточку. Он потянул её.

И дерево накренилось. Нил ухватился посильнее. Потянул. И веточка порвалась. А за ней ещё одна. И ещё.

Сколько Нил не старался, сколько не приказывал деревьям достать его, ничего не происходило.

Нил вдруг вспомнил слова Саввы про сестер, которые вышли на охоту. И которые очень не любят колдунов. Они не понадобятся — с полным ртом ледяной земли улыбнулся Нил под землей.

Как бы ни было больно без воздуха, он понимал, что если он будет трястись, то его утянет ещё глубже. Он замер, однако земля все продолжала трястись.

Потому что земля тряслась из-за молодой луны, как и говорил Савва. Как тряслась вода в луже сегодня, когда Нил подумал, что кто-то уползает. Поэтому Нила и утянула земля. Возможно, так же пропал и царевич, успев выбросить кольцо. Но какой был от этого толк, если теперь уже было поздно для всего. Последняя веточка сломалась и теперь оставалось лишь, отбывая в царство страданий, чувствовать дрожь земли, которая становилась все сильнее и сильнее.

Нила затягивала холодная земля, до боли сжимая кости, надавливая на глаза.

Земля дрожала так сильно, словно что-то подползло в глубине. И тогда Нил почувствовал как дно коснулось его. Теплое, даже немного шершавое. Он ухватился за него, а оно схватило Нила в ответ.

Это было вовсе не дно.

Перед глазами плыли желтые и красные омерзительные круги. Все тело страдало, но и давление земли ослабевало, пока он несся сквозь трясину, держась за что-то или когото.

Он вздохнул свежим воздухом, и скатился с шершавой спины неведомого существа. Он дышал ещё долго, остервенело всасывая весенний воздух, совсем не понимая что же произошло, и как ему удалось спастись. Среди деревьев окружавших его было одно слишком широкое, и совсем без веток.

Раньше Нил его не замечал в темноте.

В свете луны, вышедшей на мгновение из-за тучи Нил увидел, что вместо коры ствол покрыт множеством подвижных пальцев, которые словно волосы покрывали его целиком. Дерево пошатнулось, накренилось и с грохотом упало в воду, окатив Нила холодной грязью.

Нил пополз, куда не думая, скорее всего домой.

Так он и проснулся как бы ползущим.

Земля вокруг была покрыта легким мхом, и усыпана следами мелких животных и птиц. Дальше начиналось болото, в утреннем свете были отлично видны границы трясины. А посреди трясины лежала огромная борозда, вспаханная неведомым существом, которое Нил ночью принял за ожившее дерево. Яма, которую он оставил наполнилась водой, и эта лужа в ширине не уступала по размерам Первой улице его деревни, где не было ни второй не третьей улицы, но две телеги, следующий в разных направлениях, могли разойтись.

Он долго смотрел, на ровную гладь лужи, отражавшую зарево. Хотел сказать: «Ух, будет ягод летом!», но из его горла выкатился лишь рык, продолжившийся болезненным кашлем.

А потом запели птицы. Нил пощупал по карманам: все они были пусты.

 

 

В дверь постучали, а потом сразу зашел Всеволод:

— Ну как ты?

— Хорово... — попытался произнести Нил, но говорить ему все ещё получалось с трудом. Горло ужасно саднило.

— Лихорадит? — Всеволод нетерпеливо мял, принесенный с собой кулёк.

— Голова болит. Дышать тяжело. А так в порядке.

— Знаешь, мне так стыдно. Зря с тобой не пошел, но я все продумал... Все этот похмельный бред Саввы сбил меня... Вчера всю ночь уснуть не мог, все думал, как ты там один. А потом вдруг ещё о царском вознаграждении мысли прилетели. Тогда и вовсе сон пропал. Так и колобродил до утра. Ты давай выздоравливай, и пойдём вместе. И разбогатеем. Правильно ты все говоришь про царевича. Я тут кое-что нашёл... Так сказать по сусекам поскреб. — Всеволод извлёк из шелкового кулька клубок нитей.

— Нет...

— Конечно, штука запрещенная, но...

— Нет... Не надо. Ты не найдёшь царевича.

— Ты на что это намекаешь? Ты что...

— Нет, конечно. — закашлялся смехом Нил. — Знаешь, я тут плохо себя чувствую. Давай потом.

— Давай я тебе просто покажу, что я принёс...

— Володь, я не пойду...

— Да не брось... У тебя от лихорадки разум помутился. Ты представь какие там деньжищи! Мне знаешь ли тоже надоело.

— Что надоело?

— Ну... вся эта бедность кругом. Как гляну за окно, так меня глаза выколоть тянет. Окно закрою, а в тереме тоже самое.

— Володь, ну если кто умом тронулся, так это ты. Ты же у нас в деревне самый обеспеченный. Ну после ложкаря, он сам знаешь...

Всеволод глубокомысленно кивнул, но потом продолжил:

— Ладно, ты это выздоравливай! А потом все решим. На свежую голову

— Но я уже все решил! — отрезал Нил, и снова закашлялся.

— Видишь этот клубок ниток. Его на землю бросить, он покатиться покатиться, да к царевичу нас приведёт.

— Он заведет нас в болото.

— Да ну, какое болото, Нил. Где наша не пропадала только. Ты подумай лучше какие деньжищи!

— Ты лучше из клубка этого шарфик свяжи, пока тебя за колдовство не схватили.

Всеволод насупился, подумал-подумал, а потом кивнул сам себе, да пошел на улицу:

— Ладно, выздоравливай, Нил! Увидимся.

— Давай.

Нил попробовал поспать, но не смог. Что-то тревожило его в этом кивке.

До терема Всеволода он поковылял по Первой улице. И теперь она казалась ему не такой широкой. И конским навозом уже пахло не так сильно. На свежем воздухе головная боль как-то утихомирилась.

На прилавке вместо счёт, лежала боевая дубина.

— Что, передумал? — спросил Всеволод, не поворачиваясь.

— Пришел тебя отговаривать.

— Посмотрим, как у тебя получится. — Хмыкнул Всеволод.

— Если бы ты видел то же, что и я.

— …

— Знаешь, Володь. Пообещай мне только одно. Если вдруг земля дрожать начнёт, и рябь на лужах заблестит ярко, ты беги сразу со всех ног, беги и не оборачивайся. И не становись ни у каких деревьев.

Нилу пришлось присесть, так как закружилась голова. И стало как-то жарко и холодно одновременно.

— Знаешь, когда я был маленьким, я нашел в лесу бревно. Замшелое такое. — Заговорил Всеволод. — Очень старое и широкое, намного шире деревьев, стоящих вокруг. Я стал прыгать на нём, стучал палкой. Играл в какую-то игру одному мне понятную. Мне чудилось, что бревно говорит со мной. Мне никто не верит, но я точно помню, я клянусь, что бревно ожило, и уползло, шевеля пальцами... Не знаю, как ещё объяснить, не могу объяснить. Оставило за собой пещеру в земле, с дом размером. Я хотел туда зайти, и кто знает, что бы я там нашел. И нашли ли меня... И я помню, как тогда дрожала земля, словно кто-то уползает. Иногда мне это снится. И я не могу проснуться. А иногда я захожу в эту пещеру...

Всеволод повернулся, его невероятно бледное лицо испугало Нила.

— Я верю тебе.

Всеволод закрыл глаза, и по его лицу пробежала какая-то невероятная радость, словно старые бесы выбегали из него.

 

 

Хотя Нил, и болел но все равно оставлял окно на ночь открытым. Чтобы услышать утром трепыхание зеленых крыльев, но птица не появлялась. А Нил все смотрел за окно, и видел там удивительную серую картину, которую можно увидеть только на Руси по весне. Эта картина напомнила ему лунную рябь на темной реке — удивительно благородное пересечение темных и белых линий. Сердце Нила согревалось теплом, и хворь словно выходила.

Он знал, что птица обязательно прилетит, и принесет ему красивую веточку, или клюковку. И однажды утром это случилось. Птицу он тогда не увидел, лишь слышал зеленый трепет через лихорадочно бредовый сон. Это была странная веточка, наполнившая избу ярким ароматом сытруса, когда Нил поджег её. Он вдыхал этот аромат. И на следующее утро как по мановению руки перестал кашлять.

Деревья наряжались почками, и совсем неожиданно, как обычно, наступила весна, и пышила сочной листвой. И вот он уже сидел в жаре — в сени дубов, прячась от полуденного зноя. Пахло летом. Всеволод проходил мимо, и подсел рядом. Они до вечера болтали, и пили брагу которую наварил Савва ещё прошлой осенью. Савва не наврал, и браги не только хватило до лета, но и она обрела какие-то новые благородные оттенки, и по совету Нила Всеволод стал продавать брагу в Орёл.

Когда Нил смотрел, на кору дуба, она казалась ему лихорадочным пересечением давно застывших пальцев. И от этого ему становилось дурно.

Как-то незаметно стемнело, и на небо вышли звёзды пускать хороводы. Разговор сам собой прекратился, Нил и Всеволод просто смотрели вверх и молчали.

И молчание нарушил Всеволод.

— И все же Савва был прав.

— В смысле?

— Ну, про землю которая, дрожала, и царевича который погиб.

— До сих пор ничего не известно?

— Глухо...

— А может Савва сам его...

— Да ну тебя. — отмахнулся Всеволод.

— Подожжи... А что там Савва про огоньки и луну рассказывал, которая между деревьев бегает.

Нил показал за реку, туда где луна медленно опускалась к темной крепости деревьев, освещая долину загадочным светом. В реке плавало её отражение.

— Ну да, видимо, просто так ляпнул и попал... А может что-то видел...

— Может, но лучше его не спрашивать.

— Пошли домой, а то комары закусали...

Они пошли домой, пошатываясь. А за их спинами луна все ниже опускалась все ниже и ниже, пока не коснулась пушистой верхушки одной из сосен. И та подсогнулась под её массой.

А Луна-отражение вышла на далекий берег реки.

Сестры вышли на охоту.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 8. Оценка: 4,13 из 5)
Загрузка...