- Вчера Мирьен, бедняжка, опять встретила этого, - говорила Фатьма, торговка пирожками, и шумно вздыхала, так, что пирожки едва не подскакивали. - Вот помяните мое слово: точно глаз на нее положил! А от такого хмыря не избавиться, пока свое не возьмет...

Покупатели сочувственно кивали, а больше-то и сказать было нечего.

 

Мирьен появилась в городе лет пять назад¸ племянница здешней толстухи Асми, и местным полюбилась. Была она маленькая, черненькая, кудрявая - овечка, да и только. Кротко смотрела, не жаловалась, не унывала. И брат ее полюбился, хотя он-то был из породы тех, кого если не жалеют, то презирают - болезненный, тихий, едва слово произнесет и всего боится.

А Мирьен всегда улыбалась, даже если из еды одни вчерашние крохи, крутилась по хозяйству и, как могла, вытягивала и брата, и никчемного мужа.

Жили на отшибе: шаткий домик, крохотный огородик за ним, чинара возле калитки, такая раскидистая, что по осени листва засыпала и дворик, и крышу. Замуж Мирьен вышла через полгода после того, как поселилась у тетки, совсем еще юной, но детей так и не родила. Еще и поэтому жалели. А тетка Асми не зажилась на свете: свадьбу сыграли, а потом и устраивать похороны пришлось. Жаль, толстуха была славная женщина.

Мирьен осталась в ее доме, и муж поселился там же. Бедно, а все жилье собственное, ни с кем не делить. Так и пошло понемногу, только с мужней родней не заладилось. Единственные из всех ее знать не хотели.

А уж теперь и вовсе...

 

 

Младший помощник судьи, недавно занявший должность, напротив, никому не понравился, ни сразу, ни после. Молодой еще, но такой неприятный, нос крючком и набок сдвинут, а глаза разные: один светло-карий, другой чернильный.

Говорили, сам он наверняка знается с нечистью и вообще человек подозрительный. И надо же малышке Мирьен попасться ему на дороге!

Вот как это было.

Столкнулись на выходе с базара, Мирьен несла связку хлебных крученок и пару колбас, продала праздничные мужнины башмаки; как ее увидел, так и застыл, и голова повернулась ей вслед чуть не задом наперед, как у совы.

Днем позже возник перед ней на улочке, так стал, что не обойти. Мирьен попятилась, растерялась; но тут, на счастье, проезжал мимо водовоз на ослике, и помощник посторонился, да еще его ослик к забору подвинул. Мирьен времени не теряла - как только место освободилось, подхватила юбки и заторопилась по улице, почти побежала, не заботясь, достойно ли ей. А что делать, раз напугал!

На том не завершилось, лишь началось. Расспрашивал, вызнал, где живет, и явился. Да не просто так, а с неприятной беседой, не иначе, падальщик прилетел на чужое горе.

 

- И как же пропал твой муж? - говорил он, прохаживаясь по комнате, но упорно избегая попадать в место, освещенное солнечным лучом.

- Откуда мне знать, господин, - Мирьен отвечала, опустив голову, сцепив руки, только еле заметно теребила двумя пальцами кромку узорного пояса. - Он в горы пошел, как обычно, за дровами, за живокорнем... Дрова на продажу, корни тоже на продажу, если найдет... обычно только два-три годных находил, но всё деньги...

- И не один ведь пошел, говорят?

- Да, не один, а как обычно, трое их было, дружили...

Ох и дружили, сказала бы тут Фатьма. Ни дня без встречи, разве что хмельного добыть не удалось. Тогда по домам сидели, не задалась дружба. И за что малышке Мирьен такой человечишка? Был ведь вполне себе работящим, пока не женился, а потом покатился, как мячик от детской ноги, только быстрей и быстрей. Вот уже и крыша его дома течь начала, и огородик зарос репьем, и денег все меньше, вот-вот и есть нечего будет. Уже и дров едва себе на очаг привозил, куда там продавать. А сам все с дружками... те ведь тоже недавно были приличные люди, и тоже спиваться начали. Эх, бедные жены. А Мирьен и вовсе вдова, скорее всего...

 

Муж ее, Беди, пропал странно и нехорошо - на отдыхе отошел в кусты и больше его не видели, не слышали. Места в горах глухие, но в самую глушь дровосеки не лезут, да и звери днем не нападают обычно. Сорвался в овраг, наглухо заросший зеленью? Так не увидали овраг, хоть все обшарили. Провалился в ловчую яму? Как могли, обыскали место, где отдыхали, но даже лоскута одежды не нашли. Вот так, был человек и вмиг испарился.

Мирьен горевала, конечно, хоть толку от такого мужа и делалось все меньше с каждым днем. Ну вот, и его самого не стало.

Времени прошло немного, но разве можно допустить, чтоб такая милашка одна перебивалась? От братца-то нет толку, робкий и хворый, от месяца к месяцу все слабее. К юной вдовушке на улочку уже начинали захаживать, или на базаре издалека разговор заводили - и сами женихи, и их свахи-доверенные. Но Мирьен лишь глаза опускала, улыбалась и прочь спешила. А зря, куда ей в одиночку!

Уже гадали, чуть ли не об заклад бились, кому она калитку откроет, пока не появился этот разноглазый.

О нем Мирьен с соседками старалась не говорить, отвечала скупо, только голос дрожал. Боялась. Он хоть и не высшая власть, так сама она - листик на ветке. А новый помощник всерьез за нее взялся.

Расспрашивал всех и каждого.

 

 

- Скажи-ка, дядюшка Фарих, слышно ли было о племяннице почтенной Асми раньше, до появления этой девицы? Где живет, вообще что она есть такая?

Краснолицый толстяк Фарих наливал чай в узорную пиалу, протягивал гостю и хмурился, и от неприятных расспросов, и от любопытства - а в самом деле, слыхал или нет? Вроде и да, а вроде...

- Мирьен сама честность, разве бы она соврала! Да и Асми ее приняла!

- А скажи-ка, добрейший Фарих, что ее муж и его друзья говорили про свои семьи? С чего бы им пить вдруг начать, если жены хорошие? Ладно ли жили?

- Да так как-то, - терялся толстяк. - Правда, никогда они жен не ругали. Бывает, и едва на ногах держатся, припадут друг другу на плечо и причитают - вот, мол, я недостойный, а голубка моя терпеливая дома ждет... Только Беди в последние недели уже помалкивал, хмурым все время был, жалким таким. Да, помалкивал, не то что раньше... совсем сник, бедолага. Может, болезнь какая, только не говорил...

Помощник слушал, кивал, нехорошо поблескивал светлым глазом.

 

 

Слава о младшем помощнике распространилась самая дурная, хотя видимых злодеяний за ним замечено не было. Большую часть времени он честно трудился в судейском ведомстве, разбирая жалобы и приводя в порядок архивы, которые прошлый помощник оставил в ужасном виде. Но в свободное время шнырял по городу, собирал слухи и сплетни, ничем не гнушаясь, и особенно доставалось малышке Мирьен, ее своей мишенью избрал. Если б другая кто, соседи бы уже начали перемывать той кости - вот, мол, не иначе воровка или мошенница, не будут же к честной женщине зазря цепляться. А так лишь самим этим сыщиком возмущались втихомолку.

 

 

- А что же, уважаемая Фатьма, с кем больше всех сдружилась Мирьен?

- И вовсе ни к чему так тревожить бедную, - женщина хмурилась и приносила незваному гостю к чаю самые неудачные пирожки, кривоватые и почти без начинки. Но не отвечать опасалась. Мало ли: говорят, у господина судьи он на самом лучшем счету.

- Мирьен тут давно своя, жизнь - как на ладони. Все ее любят. А если вы, господин, хотите вызнать, кому она самое сокровенное доверяла, так нету таких. И в гости-то почитай ни к кому не ходила. Некогда было - сутки напролет крутилась, то по дому, то на продажу сладости делала. Сама не торговала, нет. Она робкая, хоть и веселая пташка. Отдавала моей сестре, та к базарными делам привычная.

- Не осталось ли случаем нераспроданного?

- Вот уж никак, господин. Все вмиг разлеталось. А бедняжка Мирьен мне и сестре говорить запретила, от кого сладости - не хотела внимания. А уж такое она делать умеет... - Фатьма оживилась: - Цветочки такие сахарные, как настоящие! И не просто на вкус приятны - от них душа радуется, как на крыльях взмываешь.

- Что ж не разбогатела умелица?

- Много ли сделаешь тех цветочков... Если муж ее живокорень добывал, то большую часть продавала аптекарю, а немного себе брала, как раз в сироп добавлять. Я-то случайно прознала, а полный состав Мирьен в тайне держит. Эх, - вздохнула Фатьма, подняла глаза к потолку, похоже, высчитывая, сколько бы прибыли получила, разузнай она этот состав и способ готовки.

 

 

Смеркалось, когда в дверь молодой Айше постучались. Перед калиткой стояла Мирьен, бледная, запыхавшаяся, платок набок сбит.

- Прости, что так поздно, - прочирикала воробушком. - Боюсь... Господин младший помощник меня на улице встретил, так и шел следом. Где-то неподалеку сейчас...

- Так заходи, - Айше посторонилась, впуская гостью. Невольно высунулась из калитки - пуста была улица, сумеречная, узкая. Где-то там за поворотом бродит недобрый пришлый человек, похожий на хищную птицу. Жутковато было. Зачем судье такой помощник? Может, и вовсе он не тот, за кого себя выдает? А сам разбойник какой-нибудь, или и вовсе... Говорят, есть такие колдуны, похищают молодых женщин и девушек, а из их крови делают волшебное зелье.

- Посиди у нас, муж скоро вернется, домой тебя отведет, - сказала Айше.

- Боюсь, как там братец, - тихо сказала Мирьен. Она, хоть не пыталась за калитку смотреть, прислушивалась, вся как струнка натянутая.

Хоть сама опасалась, Айше взяла лампу и со вздохом сказала:

- Пойдем, провожу.

- А как же потом вернешься?

- За мной всякая нечисть пока не следит, - шуткой сказала, но заметила, как Мирьен напряглась.

Так и дошли, рядышком, держась за руки. Айше пока шла, смелой и сильной себя ощущала. Как же иначе, когда рядом такая испуганная, такая кроткая и тихая Мирьен, столько дней без улыбки, уже любую судьбу принять готовая? Ну нет уж. Много в городе добрых людей, не дадут в обиду.

 

Слухи множились. Говорили, младший помощник судьи летает вороной и садится на крыши, подслушивая, как и что; говорили, он превращается в носатую крысу и шныряет по улочкам и подвалам. Ну и в единственном сундучке, который привез с собой, наверняка хранит свитки темных древних заклятий и всякие другие малоприятные вещи.

А что с его приходом стало спокойней и городская стража подтянулась, беспорядка поубавилось, так это случайность. В самом деле, ведь стражей он не заведует. Хотя как глянет... тут любой сочтет за лучшее постараться, лишь бы не заколдовал.

Да, с каждым днем все больше зловещих признаков узнавали: и тень-то у него не как у людей, больно самостоятельная. И уши шевелятся. И пыль от следов сама собой складывается в непонятные знаки: на миг-другой сложится, и снова все как и прежде.

Ну и слежка за Мирьен, конечно.

Так и крутился вокруг дома ее и всех знакомых, тех уже не расспрашивал, но определено недоброе замышлял. Уже не думали, что хочет ее всего лишь в постель затащить. Поговаривали, у него в подполе мешок с косточками, все - от молодых женщин, талантливых и любимых. А кого любят всем городом, не Мирьен разве? Вот только с мужем не повезло, видно, этой-то крохи любви колдуну не хватает, чтобы ей завладеть. Ну так чем больше пугает бедняжку, тем больше ее жалеют, а жалость сродни любви. Вот-вот и хватит уже. Тогда обернется вороном или крысой, утащит в подвал - а потом и самого поминай как звали.

 

 

- Боюсь я за нее, - сказала Айше мужу. - Сейчас как прижмет в угол всеми слухами и сплетнями... Он, видно, из тех, кому в удовольствие сперва как следует затравить жертву, чтоб она уж и голос подать не смела.

- Бывают такие, - вздохнул муж. - Сам знавал одного.

- Неужто нельзя... ну, хоть что-нибудь? Беззаконие же творится.

- Наша доля терпеть. Да и ничего пока беззаконного. Расспрашивать не запрещено, следом идти тоже, - развел руками муж.

- А может, он и вправду колдун?

- Бабьи сплетни.

 

 

На другой вечер снова постучали в калитку.

- Ой, соседушка, боюсь я в дом заходить, - прошелестела Мирьен. - Возвращалась от колодца, видела, как возле дома этот шнырял... А потом через окно заглянула - что-то вроде как на пол бросил... Может, ценность какую. Потом скажет, что я украла! И сразу в тюрьму потащит, и мало ли что дальше... Сходите со мной, посмотрите!

Муж Айше хмыкнул, но поднялся, и сама Айше любопытства сдержать не могла, а на улице к ним еще соседи пристроились: как иначе, если Мирьен и ее злоключения у всех с языка не слезали?

Так и дошли до шаткой ее калитки, до небеленого домика.

- Вы уж сами зайдите внутрь, - хозяйка мялась у порога; стояла совсем побледневшая, так, что и в сумерках видно, и губы кусала до крови. - Тревожно мне... Недоброе чую...

Тут и соседям неуютно стало. Вдруг там внутри тело мертвое? Или какое чудище... Но муж Айше смелости набрался, первым вошел. Ничего слышно не было, ни вскрика, ни аханья, только полы под ногами скрипели. Потолкавшись на пороге, за ним и другие вошли.

Нет, ничего, дом как дом, совсем бедный, чистенький, в углу на хлипкой кровати братец Мирьен спит, и ему невдомек, что в доме пять чужих человек. А подле его кровати валяется странная штука - не то куколка из лоскутов и соломы, не то бессмыслица, от скуки связанная.

Такое уж точно нет смысла подбрасывать, чтобы обвинить в краже. А вот колдовство учинить - самое то.

Хотя полно, точно ли помощник судьи тут виновен? Может, ребенок какой зашвырнул.

- Иди-ка сюда, сестренка! - позвала подругу Айше.

- Ой, боюсь, не пойду, - звенел голосок за порогом.

Только когда вынесли игрушку подброшенную, Мирьен отважилась зайти в дом.

 

С этого дня что-то разладилось у Мирьен с братом. Соседи заметили: изменился. Он раньше покорно сидел дома или ходил за сестрой хвостиком, молча, а сейчас начал из дому рваться, в окно вылезать, звать соседей. Негромко: силенок-то мало. В первый раз почти из калитки вышел, там его увидели, помогли в дом завести. Потом у заборчика находили, там, где была доска отодвинута: лежит на земле, на улицу смотрит и поскуливает, как приблудный щенок.

Мирьен уж насколько была добра, но соседи заметили - чем дальше, тем больше злится. Один раз едва не ударила.

- Это он, он моего брата с ума свел! - твердила, и губы сжимала нехорошо. Соседкам аж неуютно стало: никогда у нее такого лица не видели.

 

 

Еще через день двое ребятишек колесо гоняли по улочке и незаметно пригнали его почти к дому Мирьен. А там снова этот разноглазый помощник вертится, чуть не обнюхивает забор: то наклонится, то снова поднимется, и вроде бы что-то раскладывает! Ну а раз так, почему не понаблюдать? Детвора больше других на страшные сказки охоча, и притом сами смелее, чем взрослые. Затаились в кустах.

- Он, может, решил дом поджечь? - предположил один, со щербинкой между зубами. Приятель шепотом поднял его на смех, но дождавшись, пока зловещий гость уйдет, охотно согласился подобраться к самому забору и посмотреть. Торопились: младший помощник уходил в спешке, оглядываясь, как бывает, если собираются отлучиться ненадолго и вернуться к важному делу.

- Ой, ребятки, как хорошо, что вы здесь, - прожурчал голосок по ту сторону забора. В щель сидящим детям были видны подол и башмаки Мирьен; она не подходила близко, стояла в паре шагов.

- А этот снова подле тебя крутился, мы его спугнули, - похвастался мальчик со щербинкой.

- Молодцы какие! Только боюсь, он что-то совсем нехорошее затевает. Смотрите, что там набросал, - голосок Мирьен звучал жалобно.

- Лопухи какие-то, - пожал плечами щербатый.

- Так лопухи, боюсь, заговоренные. Вы бы убрали...

- Не, - рассудительно ответил второй. - Вдруг он вернется. Достанется нам тогда...

- Ну хоть от того кусочка, где сам стоишь, - взмолилась Мирьен, присела, чтоб видеть ребят, и какая-то она была не такая. Говорила тоненько, голоском не детским, а словно малая зверушка попискивает. И лицо подергивается. От испуга, наверное, но друзьям и самим стало не по себе. Щербатый ногой отодвинул траву - и заметил, как вдалеке мелькнула фигура помощника-колдуна.

- Бежим! - подорвались только так.

 

Не видели, как помощник в калитку зашел, развернутый свиток в руке держа, и что-то себе под нос бормоча. Помахивал травой, такой, как у забора лежала.

Пересек дворик - и в дом.

Там подле кровати брата стояла черная Мирьен, сверкая глазами и хохоча. Нагнулась, провела пальцами по шее лежащего, словно что-то подбирая. Помощник вытянул было руку со свитком - да поздно.

- Не поймаешь, охотничек! - прошипела она, подхватила юбки и выпрыгнула в окно, а затем через забор перескочила, в том единственном месте, где дети траву отодвинули.

 

 

Соседи пришли, услышав от детей странные вести. Пришли - и оторопели. Кругом у забора почерневшая сухая трава, дверь нараспашку, подле забора следы дымятся и исчезают, а на крыльце валяется незваный колдун. Когда подошли, голову поднял, встал неуверенно, шатаясь, хмыкнул смущенно - в таком неподобающем виде застали.

- Ты куда, злодей, нашу бедняжку Мирьен девал? - подбоченилась Фатьма.

- Тварь приблудная горная ваша Мирьен! - резко сказал младший помощник, указав на забор и следы. - Не человек вовсе.

- Ой уж... - не поверила та.

Но рядом такое творилось, что весь ее боевой пыл растаял.

- Я оплошал, думал поймать, но пока решал, как - упустил, - привалившись к косяку, помощник смотрел, как дым развеивается, и обугливаются доски забора, словно их пожирал невидимый огонь.

- Тварь, говоришь? Это малышка-то? - промямлил кто-то сзади. Помощник кивнул.

- Услыхала от лесорубов про тетушку Асми, прихватила первого попавшегося пастушка и явилась сюда. Я сумел разузнать: как раз пять лет назад в селе он пропал. Все эти годы она из него жизненную силу пила, почти все уже выпила - и понемногу ко всем вам подбиралась, через сласти свои.

- Так вы, господин, никакой не судейский? - изумилась Фатьма.

- Одно другому не мешает. Мать моя пострадала от такой твари, я их за версту чую... Как встретил, понял, беда... Пугал ее, думал, сама уйдет, но уж больно укоренилась.

Он опять вошел в дом, оттуда донеслись тихие всхлипы. Соседи, осмелев, заглянули в комнату. Пастушок, бывший "братец", сидел у порога, не двигаясь, только пальцы шевелились, будто что-то перебирали на полу. Младший помощник над ним возвышался.

- Ну, значит, так вышло, - сказал немного неловко. - Ускользнула она. Но теперь вряд ли явится. Об этом уж позаботимся, а пока хоть тебя надо вытащить. Ничего, еще поживешь.