— Сеньора! Сеньора, скажите им, что я невиновна!!!

Девочка лет девяти-десяти – дочь лекарки, служившей в её, Гвеневер, доме – протянула к ней руки, просунула их сквозь прутья решётки.

И Гвеневер споткнулась, остановилась, коснулась холодной рукой тонких пальцев ребёнка.

Проговорила быстро:

— Я сделаю, что смогу.

Про себя же подумала: «Несчастное наивное дитя! Кто же станет слушать меня теперь?!»

 

Солдат, ведший Гвеневер по тёмному тюремному коридору, подтолкнул молодую женщину в спину – не задерживайся. И та прибавила шагу. Не оглядывалась больше. Не слушала обращённых к ней из-за решёток речей. Шла по знакомому уже пути – коридор, поворот, ступени.

Там, наверху, её ждали мучители.

 

*

 

Она знала каждого из них.

Не так давно все они обедали в их доме, вели долгие беседы, говорили о красоте и свободе чародействования. Совсем недавно, собравшись за длинным столом и опрокидывая чарку за чаркой, все эти нынешние борцы с несанкционированной магией с пылким восторгом говорили о том, как прекрасен их край – своим многообразием и богатством успешно применяемых магических приёмов.

 

Что произошло потом – Гвеневер понимала не слишком хорошо. Как случилось, что сильные маги вдруг перестали быть уверены в своём могуществе настолько, что посчитали, что самый верный способ сохранить свою власть – запретить чародействовать остальным? Что дало им уверенность, что запрет этот сработает? И почему, наконец, её муж – сильный, добрый, прекрасный – согласился отправиться вместе с войском в компании других таких же сеньоров «на спасение магии»? Почему оставил её одну? Без защиты. Без знаний. Без единого человека рядом, которому она могла бы доверять.

 

Гвеневер была обычной женщиной.

Поэтому, поднимаясь по узким крутым ступеням в зал судебных заседаний, она, конечно, боялась. Боялась унижений и боли. Боялась неизвестности.

Но смерть, которой грозили собравшиеся наверху, больше не пугала её.

С того самого момента, как гонец принёс письмо, в котором чужой рукой было написано два слова: «Армель мёртв» – она не боялась смерти. Она ждала её.

 

Гвеневер больше ничего не оставалось. У неё не было ни армии, ни мужниного могущества, чтобы защитить свой край от недавно называвших себя друзьями предателей. Не было детей, ради которых имело бы смысл жить. А с момента ареста – не было и дома. Чудесный их дворец, с такой любовью выстроенный предками её мужа, перешёл одному из тех, кто ожидал её теперь в большом, холодном зале.

 

Так что Гвеневер готова была умереть. И лучше бы, думала она, это случилось поскорее.

 

*

 

Помещение, в которое её привели, в этот день было залито солнцем. И Гвеневер какое-то время привыкала к воздуху и яркому свету.

Стояла, щурилась. Боялась сделать шаг.

Её снова толкнули в спину, швырнули на табурет – колченогий, сооружённый из грубо отёсанных досок. Гвеневер с трудом умостилась на нём. Попыталась укрыть под подолом льняной рубахи, в которую её обрядили, голые ноги. Когда ей это не удалось, просто прикрыла глаза, не позволяя пролиться прихлынувшим к векам слезам.

Какая глупость – плакать из-за этой ерунды, когда жить ей осталось так мало!

 

Гвеневер справилась с собой довольно быстро. Подняла голову, обвела взглядом судей. Все они были сегодня одеты в длинные балахоны и опоясаны витыми шнурами – «верёвками». Молодая женщина усмехнулась. Собравшиеся выглядели бы бедными смиренниками, если бы туники их не были сшиты из бархата и атласа, а «верёвки» – плетены золотыми нитями.

Судьи располагались за длинным столом лицом к ней – восемь из девяти необходимых для проведения судебного процесса человек. По центру сидел седовласый высокомерный старик – Первейший.

Двуличный лицемер. Бессовестный лгун.

 

Гвеневер ненавидела его теперь сильнее остальных. Ненавидела за то, с каким пылом он, недавно ещё склонявшийся перед её мужем, настаивал на том, чтобы Гвеневер, не успевшая оплакать гибель князя Армеля, отдала свою руку новому, назначенному государем, правителю Верхней Провинции.

Именно Первейший – Гвеневер не сомневалась ни единого мгновения – был главным виновником того, что супруг оставил свою вотчину ради «великой идеи спасения королевства». Именно он – и в этом Гвеневер тоже была уверена совершенно – инициировал этот чудовищный процесс, в котором её, ещё несколько недель назад сеньору Верхней Провинции, обвиняли в поддержке запрещённой магии, в общении с объявленными преступниками чародеями и даже в колдовстве.

 

Когда обвинитель впервые проговаривал это, последнее, Гвеневер в изумлении взглянула в глаза Первейшему. И увидела в них насмешку.

Конечно, он прекрасно понимал, насколько абсурдно обвинение.

Именно поэтому Гвеневер не произнесла ни слова в свою защиту. Она безмолвствовала в течение двух первых заседаний суда. Не собиралась ничего говорить и сегодня.

Только наблюдала.

 

А посмотреть было на что.

Всё сегодня было так, как всегда. Так же, пользуясь паузой, чинил перья секретарь, так же переговаривались, перешёптывались между собой свидетели, расположившиеся на скамьях, размещённых в два ряда вдоль длинной стороны зала. Так же щебетали за окнами птицы.

И только в лицах судей – Гвеневер остановилась на каждом в отдельности – сегодня она видела что-то новое. Какую-то непонятную насторожённость.

 

Слева от Первейшего, как и в прошлый раз, сидел новый, назначенный Государем, правитель Верхней Провинции. А справа… Кресло справа от Первейшего было пусто. И Гвеневер чувствовала, что эта «пустота» нервирует мага.

Впрочем, и остальные, определённо, чувствовали себя неловко. Перебирали бумаги, сплетали и расплетали пальцы. Переглядывались.

 

Все чего-то ждали. И дождались, наконец.

Дверь распахнулась. И в зале появился человек в простом, тёмного сукна, костюме. Под пристальными взглядами собравшихся он прошёл через весь зал. Приблизился к длинному столу. Склонился над ним, тихо сказал что-то Первейшему. Тот побледнел. Отпустил гонца. Шепнул что-то её несостоявшемуся новому мужу.

Выслушал ответ. Помолчал какое-то время.

Потом поднялся, опёрся ладонями о столешницу. Впился взглядом в Гвеневер.

 

— Судебное разбирательство откладывается, – произнёс глухо.

Оглянулся на сидящих за столом.

— Quorum praesentia non satis est. Их присутствия недостаточно.

 

Потом махнул рукой конвоирам – уведите арестованную.

 

*

 

— Он умер, mea pater, – проговорил ему на ухо гонец.

И Первейший ощутил, как под ногами дрогнули каменные плиты пола.

 

Его предупреждали, что такое может случиться. «Всякий, кто так или иначе нанесёт вред Гвеневер, бывшей княгине Верхней Провинции, умрёт», – так сказал ему два дня назад старый Итамар, алхимик и прорицатель.

Первейший услышал произнесённое. Но не поверил ему.

Да и как можно было поверить?!

Он знал эту женщину. Уверен был, что она не обладает ни малейшей способностью к магии. И потому совершенно не воспринимал её всерьёз – ни тогда, когда князь Армель только собирался жениться на ней, ни тем более теперь, когда Армеля не стало.

 

И всё-таки брат Ранульф умер.

И он, Первейший, должен был разобраться, как это вообще могло произойти!

 

Убить мага непросто. Убить его на расстоянии, без прямого контакта, не имея под рукой ни единого из магических предметов – невозможно. Однако это случилось. Маг умер. Ещё вчера бодрый и здоровый, он лежал теперь в холодной комнате – истощённый и пустой, как верблюжий горб в конце долгого пути.

 

Первейший ещё раз всмотрелся в обвиняемую.

Нет, ничего! Ни крупинки магии, ни единого отсвета магической защиты вокруг. Ни-че-го!

Он почувствовал, как от охватившей его бессильной ярости взмокли ладони. Если он прав и женщина эта – «обделённая», то откуда, чёрт возьми, исходит опасность? И почему он, primum et principale, сильнейший из магов, её не видит?

Что-то в происходившем вокруг было «не так», и он не мог понять – что.

 

Первейший коснулся висков. Надавил на них кончиками пальцев, потёр, справляясь с вдруг нахлынувшей на него болью.

 

Глядя вслед конвоирам, выводившим молодую женщину из зала, взялся вспоминать прошедшее накануне заседание. Вспомнил и ту сгубившую умершего ошибку.

Они задавали бывшей княгине вопросы – обычные, такие, что задают каждому, кого подозревают в недозволенных связях: принимала ли она в своём доме тех, кто, пренебрегая новым законом, продолжает совершать запрещённые магические обряды? Говорила ли с ними? Участвовала ли сама в преступных деяниях?

Женщина молчала. Смотрела на вопрошавших с презрением. И они, признаться, ощущали себя неуютно. Первейший понимал чувства каждого из сидевших по эту сторону стола.

Глядя на обвиняемую, – на спутанные её волосы, в которых застряли слипшиеся кусочки седой от плесени соломы, на которой она провела несколько последних ночей, на тонкие лодыжки, торчавшие из-под мятой серой рубахи, на длинные беспокойные пальцы – все они вспоминали одно: как совсем недавно сидела эта женщина во главе стола, рядом со своим мужем. Как слагали трубадуры песни в её честь, как улыбалась она лукаво, подавая руку приглашавшему её на танец супругу.

Поняли они и безмолвный ответ, когда, подошедший к ней брат Ранульф, спросил резко:

— Бывали ли в доме твоём преступники? Говори!

Она смотрела на него какое-то время. Потом обвела каждого из них взглядом. Рассмеялась.

А брат Ранульф размахнулся и влепил ей пощёчину – для её исключительно блага, разумеется, дабы предотвратить начинающуюся истерику.

 

Именно тогда старый алхимик и прорицатель – один из тех, кто и сегодня сидел рядом с Первейшим, – произнёс короткое:

— Напрасно.

 

Мало кто расслышал сказанное. И Первейший не стал заострять внимание на этом прочих членов суда. Но когда все разошлись, остановил старика. Сказал:

— Объяснись, Итамар!

И тот ответил:

— За жизнь несчастного Ранульфа я не дам отныне и ломаного гроша.

 

Первейший попросил продолжать. И Итамар кивнул послушно – конечно.

Сказал:

— Вы слышали, должно быть, об инциденте, случившемся несколько дней назад? Один из конвоиров, возвращая арестованную после судебного заседания в камеру, повёл себя… несдержанно. Прижал женщину в коридоре к стене. Задрал ей рубаху…

Первейший поморщился, сделал знак старику прерваться – зачем ему эти подробности?!

Итамар не настаивал. Продолжил бесцветным голосом:

— Мужлан не успел надругаться над ней. Его спугнул начальник караула.

— И что?

— В ту же ночь позабывший о пределах дозволенного погиб. Упал с крепостной стены.

— Разве дежурство на крепостной стене входит в его обязанности?

— Нет.

— Тогда как его туда занесло?

— Судьба, – ответил Итамар. – Я полюбопытствовал, заглянул в Книгу Судеб. Смерть наглеца напрямую связана с нанесённым женщине оскорблением.

 

Первейший выслушал старика. Покачал головой недоверчиво. Продолжил:

— Если ты уверен в том, что говоришь, надо, наверное, сказать брату Ранульфу, чтобы он поостерёгся.

Он произнёс это. Но сам не отнёсся к сказанному всерьёз.

 

Но сегодня… Сегодня Первейший не мог больше игнорировать становящееся всё более очевидным: связь между этими двумя смертями была. Больше того, если Итамар прав, то опасность теперь нависла над каждым из них. И надо было найти способ её избежать.

Первейший огляделся. Увидев, что прорицатель, в отличие от прочих, уже покинувших зал суда или только направлявшихся к выходу, продолжает сидеть на своём месте, кивнул. Подозвал того. Спросил:

— Ты виделся вчера с братом Ранульфом, не так ли?

— Как вы приказали.

— Выслушал ли он тебя?

— Да.

— Был ли он здоров, когда ты покидал его?

— Не слишком весел. Но здоров, как всегда.

 

Первейший помолчал какое-то время. Подождал, когда зал совсем опустеет. Потом снова повернулся к Итамару:

— И что же теперь делать?

Итамар пожал плечами:

— Что хотите. Но всякий, кто станет причастен к творимым над женщиной жестокостям, умрёт.

— Дьявол тебя раздери! – вскричал Первейший. – Ты уверен в том, что говоришь?

— Я говорю только то, в чём уверен. И не зовите князя Тьмы понапрасну. Он всегда готов явиться и исполнить просимое. Но цена за свершённое обычно бывает слишком высока.

 

Случайно или нет, но именно в этот момент за одним из окон раздался шум. И на каменный откос снаружи опустился ворон. Не сразу сложил крылья. Несколько мгновений держал их, развесив по сторонам, будто просушивал. Потом прошёлся вдоль окна, почистил выпачканный в запёкшейся крови клюв о свинцовую раскладку. Посмотрел на Первейшего внимательно. Пристально. Потом стукнул в стекло – раз, другой.

Первейший зашептал магические слова, совершил несколько пассов. Уронил руки в ужасе – ему показалось, что птица ответила тем же.

Ворон распахнул, раскрыл клюв. Повёл иссиня-чёрной головой. И исчез.

Беззвучно пал куда-то вниз, в воздушную глубину.

 

— Взгляни сегодня ещё раз в свой хрустальный шар, – прошептал Первейший. – Посмотри, что нас ждёт.

— Я сделаю это.

— И с мерзавкой этой… Ты можешь заглянуть в неё? Мне не удалось проникнуть в сердцевину её Судьбы. Я не вижу… Не вижу в ней магии!

 

Итамар кивнул:

— Если бы магию можно было увидеть, справиться с ней было бы просто. Но с тем, что скрыто от тебя, бороться невозможно.

— Но тогда как ты видишь исходящую от женщины опасность?

— Как по сгущающимся тучам предрекают приближение грозы, как по красному отсвету на стенах мы судим о приближении факельщиков. Арестованная находится под защитой магических сил. И она знает это.

 

*

 

Гвеневер знала только, что ужасно замёрзла. А ещё у неё болело всё тело.

Несколько последних ночей, проведённых на мокрой соломе, в камере, кишащей крысами, оказались для недавней княгини тяжелейшим испытанием. А неопределённость, в которой она пребывала, отнимала последние силы. Только присутствие в коридоре тюремщиков, наслаждающихся, кажется, страданиями заключённых, заставляло её держать себя в руках – не кричать от ужаса, когда рядом с ней плюхалась откуда-то с потолка очередная серая тварь, не плакать, не биться в истерике. Именно благодаря этим мужланам – нахальным и грубым – она выглядела почти величественно.

 

Такой и увидел её снова Итамар.

Он спустился к камерам в тот же вечер. Прошёл с сопровождающим его солдатом длинным узким коридором. Миновал множество камер, отделённых от прохода ржавыми решётками. Остановился около последней.

— Открывай! – сказал.

Солдат повиновался. Он получил достаточно чёткие указания от начальства – выполнять все требования этого маленького, сгорбленного, подслеповатого старика.

 

Итамар шагнул внутрь, забрал у солдата факел, воткнул его во вбитое в стену кольцо.

Подошёл ближе к женщине.

 

Та стояла посреди помещения, молча смотрела на обоих мужчин.

Итамар, обернувшись, приказал:

— Ступай. И возвращайся через час. Можешь запереть меня тут, если боишься. Но не смей приближаться к камере, что бы ни услышал.

Солдат переменился в лице. Отступил на шаг, другой. Звякнул ключами, запирая решётку.

Итамар дождался, когда стихнут шаги его в глубине коридора. И… склонился перед молодой женщиной.

 

— Нам надо поговорить, Светлейшая, – произнёс уважительно.

 

Услышав обращённое к ней «светлейшая», Гвеневер вздрогнула. Посмотрела на посетителя внимательно. Этот человек чаще других бывал в их доме. Муж её – Армель, князь Верхней Провинции – доверял старику безоговорочно. Но кому, господи боже, он только ни доверял!

Гвеневер с некоторых пор всех вокруг считала предателями. Но сердце… этот крохотный комочек внутри неё, привыкший к покою и умиротворённой неге, настойчиво требовал вернуть ему опору – хоть одного друга… хоть одного. И она не смогла противиться.

— Я слушаю, – произнесла, сохраняя ещё в голосе холодность.

Но сама знала уже, что поверила, доверилась… пропала. И старик, похоже, почувствовал это. Усмехнулся – он и не думал, что расположить женщину к себе будет сложно.

— Присядьте, княгиня, – повёл рукой в угол камеры с таким видом, как будто там находился трон. – Разговор будет долгий.

 

Гвеневер послушалась. Опустилась на пол, опёрлась спиной о стену, подтянула колени к груди. Не сразу поняла, что стала похожа на обычную девчонку, каких десятки носились по княжескому дворцу в стремлении услужить господам.

А Итамар, напротив, мгновенно приобрёл вес. Сделался как будто выше, моложе, сильнее.

 

Он склонился к молодой женщине. Коснулся дыханием её уха.

— Я пришёл сказать вам, вы не должны ничего бояться, госпожа. Ваш муж защитит вас.

Она вскинулась.

— Но он мёртв.

Итамар покачал головой. Прижал палец к губам, требуя сдержанности.

— Князь Армель – маг! Как можете вы сомневаться в его могуществе?

 

Всё время, пока Гвеневер ожидала решения своей участи, она проводила в воспоминаниях о прошлой своей жизни. Думала о муже. Говорила себе: не может быть, чтобы он умер. Чтобы ушёл от неё насовсем. Не может быть!

Вспоминала, как прощалась с ним во дворе замка. Держалась за стремя. А он смотрел на неё сверху – молчаливо и внимательно, как будто пытался сохранить в памяти каждую чёрточку её лица. Уже готовясь пришпорить коня, наклонился к ней, обнял за плечи, поцеловал в лоб.

— Я не оставлю тебя, – сказал тихо.

Армель никогда прежде не обманывал её! И она ждала его – каждый день, каждую ночь. Откликалась на каждую тень, скользнувшую по стене. Поднималась, вглядывалась в темноту, вслушивалась во всякий шорох за окном.

В прежние, лучшие, времена Армель любил такие игры. То являлся в спальню в образе волка, то белоснежным котом вальяжно разваливался среди подушек, то оборачивался птицей, устраивался в ветвях дерева напротив окна, развлекал её пылкими трелями. Потом корил шутливо за простодушие.

— Вот так и уведут у меня однажды мою доверчивую девочку, – смеялся.

И теперь, когда явившийся к Гвеневер прорицатель произнёс:

— Вы видели его в последние дни не однажды, Светлейшая. Как могли вы не узнать? Как подумать могли, что муж оставит вас без помощи?

Она поверила ему в первое же мгновение, не раздумывая. Подалась вперёд, схватила за руку.

— Так Армель жив? Он жив? И письмо было ложью?

 

Итамар ответил неопределённо:

— Вы ведь знаете, что одной сущностью жизнь магов не ограничивается. Вспомните, не являлся ли вам после смерти князя-человека кто-то, чей облик показался бы вам… близким?

Итамар смотрел на неё мягко. С лёгким, отеческим укором.

И она вспомнила – ворон!

 

Ворон появился через несколько дней после полученного известия о смерти Армеля. Спланировал сверху, опустился на дорожку. Важно прошёлся по ней. Потом остановился и некоторое время оставался неподвижным, смотрел на Гвеневер, отдыхавшую с компаньонкой в тиши беседки.

Девушка, сопровождающая её на прогулке, тогда воскликнула:

— Госпожа! Ворон – волшебная птица! Уж не супруг ли ваш весть подаёт!

Гвеневер покачала тогда горестно головой – какие глупости. Но к ворону пригляделась. Тот выглядел усталым и голодным. Тогда она приказала принести кусок мяса. Оставила его вблизи дорожки, возвращаясь в дом, – всем нужна забота.

После, каждый раз ворон встречал её, стоило ей выйти на прогулку.

И однажды… да, однажды – от тоски и из потребности хотя бы на какое-то время снова ощутить себя любимой – она подумала, что птица эта появилась рядом с ней неспроста.

 

И вот теперь… теперь Гвеневер не могла больше сомневаться! От облегчения, что больше не одна, она даже не сумела справиться со слезами. Те хлынули, прочертили дорожки по щекам. Закапали с подбородка. И несколько мгновений женщина не дышала, не шевелилась, ждала, когда высохнет, испарится с кожи влага.

А Итамар коснулся её волос:

— Князь не даст вас в обиду. Будьте уверены.

 

Она произнесла, не поднимая на него глаз:

— Скажи это ещё раз!

Итамар кивнул.

— Ваш муж уже отомстил за вас, Светлейшая. Ночью оскорбивший вас брат Ранульф скончался.

 

По губам Гвеневер скользнула торжествующая улыбка – Итамар не видел, но чувствовал её.

— Расскажи, как он умер!

— У него остановилось сердце.

 

Итамар устал стоять склонённым, опустился рядом с женщиной на сырую солому. Она подвинулась слегка, давая ему место.

Итамар усмехнулся – какая ирония! Мог ли он подумать, что однажды настолько приблизится к самой княгине Гвеневер, что будет через одежду чувствовать тепло её кожи! Даже в лучшие его дни – последние дни пребывания князя во дворце – ему, старому провидцу, дозволялось сидеть лишь в самом конце стола.

 

Нет, он не мог жаловаться на Судьбу. Ступени его жизни вели вверх. И не похоже было на то, что восхождение это скоро прекратится.

Он научился побеждать магов, не используя магических приёмов. Он нащупал главную их слабость – они не учитывали в своих расчётах тех, кто, по их мнению, не обладал магической силой.

А ведь для того, чтобы обладать властью, не нужно быть чародеем. Вера в собственные силы и умение убедить окружающих в исключительных своих возможностях – вот главная опора всякой власти. Главный её источник. Главная гарантия.

 

Именно это Итамар пытался объяснить единственному, относящемуся к нему с истинным, не замешанном на страхе, уважении – князю Армелю. Он хотел донести до того, что истощение магии, которое вот уже несколько лун с ужасом наблюдали все, ею до этих пор обладавшие, не причина паниковать.

Итамар слышал от многих – магия уходит. Утекает, как вода сквозь песок. Каждый из магов ощущал это на себе. Все они приходили к нему по очереди, швыряли на стол кошели, полные золота. Просили, требовали, чтобы Итамар заглянул в будущее. Возможно ли, спрашивали, вернуть уходящие силы?

Он говорил – возможно. Отчего ж нет?

Он не имел в виду войну с соседним королевством. Он говорил о другом.

 

Но каждый находит свой путь. И Государь стал собирать войска. И собрал их. И отправил войска на Границу. Когда Армель объявил среди своих солдат сбор, Итамар попытался удержать его.

— Пусть за возвращение магии воюют те, у кого нет иной поддержки, кроме магических артефактов, припрятанных в спальнях. Будьте уверены, Светлейший, мир погубит не отсутствие волшебства.

Но Армель не поверил ему.

— Если мы не наведём порядок на наших землях, если не победим сейчас нашего врага-соседа, который непонятным… загадочным каким-то образом высасывает из нашего королевства магические силы, мы останемся ни с чем. Мы перестанем существовать. Государь и Первейший правы, говоря, что мешкать нельзя.

 

Итамар только головой качал – ты плохо слушаешь меня, князь!

Впрочем, он не особенно настаивал. Сказал – и хорошо. В конце концов, у него был и свой интерес в том, чтобы Армель, сеньор Верхней Провинции, отправился на войну. Итамар знал, к чему вёл, когда произнёс:

— Что сделается с вашей женой, если вы погибнете на этой войне?

Армель побледнел.

— Ты смотрел в свой хрустальный шар и видел мою смерть?

 

Итамар скривил губы – до чего же наивны эти волшебники. Они так надеются на магию, так верят в то, что она защитит их в нужный момент, что и не догадываются, какую незначительную роль она играет на самом деле. Равно как и не понимают, как мало в действительности он «видит» в своём сверкающем шарике. Наблюдательность, расчётливость и умение вовремя промолчать – вот основа его «прозорливости». А шар – игрушка для глупцов.

Понятно, что всего этого Итамар князю не сказал. Дружба – дружбой, но ставить на кон свою жизнь Итамар был не готов. Ответил уклончиво:

— Нельзя знать наверняка. Много дорог, Светлейший, откроется перед вами. И судьба каждую минуту будет зависеть от вашего выбора.

Князь услышал. Так же, как сегодня Гвеневер, схватил его за руку.

— Ты ведь защитишь мою жену, пока меня не будет рядом?

 

И тогда Итамар объявил цену. Увидел, как расширились зрачки князя Армеля. Произнёс, предваряя вопросы:

— Я стар. И мне хочется ещё пожить.

Армель смотрел на него долго. Потом поднялся. Ухватившись рукой за венчающую спинку кресла золотую шишку, обошёл тронное место. Остановился позади.

— Ты не знаешь, о чём просишь, – сказал.

Итамар молчал.

— Тебя не устроит обмен.

— Почему?

— Кристалл, о котором ты говоришь, замкнут на моей жене, – произнёс глухо. – Пока с ней всё в порядке, в порядке и камень. Но если с Гвеневер что-то случится…

Тогда Итамар взглянул на князя с изумлением:

— Скупо же вы отмерили себе долголетия!

Армель улыбнулся.

— Когда я женился, я понял, что мне больше не надо.

Итамар молчал какое-то время. Потом произнёс:

— Я согласен. В конце концов, того века, что будет благополучна ваша супруга, мне хватит, чтобы насладиться зрелищем, как будут умирать мои враги.

 

*

 

Итамар не любил спешить. И не был жаден.

Так что он остался вполне доволен сделкой. Думал: полсотни дополнительных лет – чем не плата за жизнь одной бессмысленной, бесполезной и доверчивой женщины! За это время он успеет разобраться со всеми своими недругами. Доведёт каждого до края его судьбы, отомстит за пренебрежение. Восстановит справедливость.

 

Старик повернулся к женщине.

— Послушайте меня, Светлейшая! Что бы ни происходило с вами в ближайшие дни, ничему не удивляйтесь и ничего не бойтесь!

Гвеневра подняла на него ясный взгляд.

— Я не боюсь. Теперь я не боюсь ничего.

Он улыбнулся – вот и прекрасно!

 

Не шевельнулся, когда за узким, в пол-ладони, зарешечённым окном послышался шум крыльев. Только едва слышно выдохнул – наконец-то.

Увидел, как просветлело лицо княгини. И… опустил глаза.

А она поднялась. Подошла, протянула руки к решётке, коснулась крепких пальцев ворона, обхвативших прутья.

— Муж мой, – прижалась лбом к стене. – Как я тоскую по тебе.

 

Итамар напряжённо замер – только бы птица не всполошилась, не ударила женщину мощным клювом.

Не дыша наблюдал за тем, как гладила молодая женщина тёмные чешуйчатые пальцы ворона.

Наконец, княгиня опустила руки. И ворон, до этих пор терпеливо сносивший прикосновения, перебрался на широкий, зелёный от разросшегося на нём мха откос. Прошёлся ещё по нему в одну сторону, потом – в другую. Занялся наконец куском мяса, который втиснул в щель между камнями нанятый Итамаром мальчишка.

 

Сноровистый и пронырливый, тот частенько выполнял всякие требующие ловкости задания, которые давал ему «прорицатель».

Сегодня, впрочем, задача была не из сложных. Сегодня главное было не попасться на глаза стражникам, которые в данном случае были противниками не слишком опасными.

В этой части здания держали женщин и детей – слабых, испуганных, растерянных. Оттого и стерегли их спустя рукава. Стражники ленились обходить замок по всему периметру. Два раза из трёх – доходили до поворота, заглядывали коротко за угол, да и возвращались к центральному, ведущему ко входу мосту. Так что мальчугану нужно было только верно выбрать время, чтобы успеть пройти по шедшему под окнами карнизу и прикрепить кусок плоти ровнёхонько под нужным окном.

Итамар не сомневался в успехе. И в этом случае тоже оказался прав.

Мальчишка справился со всем. И, судя по тишине, царившей за стеной, успешно скрылся.

 

Пока Итамар раздумывал о том, чем бы таким приятным дополнительно наградить мальчишку, – тот с готовностью в иные времена рисковал своей жизнью и был предан ему, как мог бы быть предан сын, если бы тот у Итамара был, – вернулась Гвеневер. Приблизилась к нему снова, опустилась на солому.

— Я хочу знать подробности.

 

Он посмотрел на женщину с недоумением – он уже и забыл, на чём они остановились.

Гвеневер прошептала:

— Брат Ранульф.

И Итамар кивнул – подробности? Пожалуйста.

 

Итамар вспоминал теперь об этом с удовольствием. Нет, он не любил убивать. Но торжеством разума над магией не восхищаться не мог. И тому, что чистая эта победа была именно его победой, он тоже не мог не радоваться.

 

*

 

Они встретились в тот самый вечер – через несколько часов после окончания последнего заседания. Ранульф был оживлённо-беспокоен.

Он пригласил Итамара на ужин не только потому, что терпеть не мог ужинать в одиночестве – жена его давно умерла, а сын не дорос ещё до совместных с отцом ужинов. Но и потому, что хотел обратиться к Итамару за помощью.

Дворец князя Армеля, в котором планировал поселиться новый хозяин Верхней Провинции, нуждался в энергетической очистке. И Первейший поручил брату Ранульфу заняться этим.

С собственно очисткой прекрасно справлялась группа магов рангом пониже, которых нанял Ранульф. Но было кое-что, что должен был сделать именно он и что неожиданно оказалось ему, одному из главных чародеев Верхней Провинции, не под силу.

Неудача эта была позорной. Во всяком случае, Ранульф считал именно так. Понимание, что в самое ближайшее время ему придётся признать поражение перед Первейшим, приводило его в бешенство.

 

Дело было в том, что некоторые помещения дворца находились под магической защитой. Это не стало сюрпризом ни для кого. Неожиданностью оказалось то, что брат Ранульф, которому было поручено подготовить дворец к вселению нового хозяина, никак не мог подобрать к этим помещениям ключей. Ни одно из известных заклинаний не срабатывало. Больше того, Ранульф ощущал, что с каждой попыткой вторжения, защитная магия становится всё более агрессивной. И он подумал, что Итамар – скромный, непритязательный Итамар – поможет ему. Заглянет в свой шар. Вытащит из недр его необходимую информацию. Или хотя бы объявит, как скажется неудача эта на его, Ранульфа, судьбе.

Начал Ранульф, понятное дело, с вопроса «как победить».

— Ты ведь был дружен с князем Армелем, – сказал легкомысленно.

Итамар кивнул – верно, был дружен. Как и все мы, не так ли?

 

— Тогда, возможно, ты подскажешь мне, как мне вскрыть эти проклятые «замки»?.. – проговорил брат Ранульф со смешком. – Не скажешь ты, мне придётся «спросить» о секретах дома у бывшей его хозяйки?

И Итамар ответил:

— Попробуй. Тебе уже бояться нечего.

Брат Ранульф услышал в произнесённом угрозу. Да и кто бы не услышал?!

— Объяснись! – произнёс резко.

И Итамар кивнул согласно – за тем и пришёл.

 

Они сидели за длинным столом. Слуги выставляли перед ними блюдо за блюдом. И удивлялись тому, что хозяин и гость его и не притрагиваются к подаваемым деликатесам.

Собеседники замолкали, едва раскрывались двери, впуская очередную пару слуг. Начинали говорить снова, как только их оставляли одних.

После третьей перемены, юноши, уносившие полные блюда из столовой, задержались у замочных скважин – вместе с прочей любопытной челядью. Да тут же и отскочили с воем. Брат Ранульф плеснул в сторону дверей огнём, опалил самых нахальных.

Итамар не шевельнулся. Продолжил говорить, как ни в чём ни бывало.

 

— Боюсь, мне нечем тебя утешить, – сказал, пригубливая бокал с молодым вином из Ранульфовых подвалов. – Тебе предстоит сегодня жаркая битва. И…

Он замолчал ненадолго. Ковырнул ножом истекающий соком кусок молочного ягнёнка.

Ранульф с силой опустил кулак на стол.

— Говори!

— И тебе не выйти из неё победителем.

 

Итамар выдержал тяжёлый взгляд хозяина дома.

После непродолжительного молчания тот дёрнул плечом – поживём-увидим. Итамар едва заметно повёл бровью – дело твоё.

Ещё несколько долгих минут они молчали. Глядели друг на друга.

Наконец, Итамар снова заговорил:

— Это была не самая плохая новость, Ранульф. Плохая – заключается в том, что тебе нельзя вступать в эту битву.

— Почему?

— Потому что биться тебе предстоит с князем Армелем.

Ранульф рассмеялся:

— Ты ошибся, старик! Армель мёртв.

— Он придёт сегодня.

Ранульф опёрся руками о край стола, приподнялся. Наклонился, навис над расставленными по столу блюдами.

— Я говорю тебе, что Армель мёртв! Я сам убил его!

 

Итамар не шевельнул ни единым мускулом. Он подозревал, что убийство князя – дело рук кого-то из своих. Теперь он знал это точно.

Произнёс медленно, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

 

— Ты убил князя-человека. Но ты не уничтожил его силу. Он придёт к тебе бурей или огнём, он явится к тебе во сне или наяву. Он обернётся змеёй или птицей. Ты не сможешь подготовиться. И не сумеешь его победить. Ты подставил себя и свой род под удар. Во имя чего?

— Требование Государя, – высокомерно ответил Ранульф. – Верные слуги не выбирают свою судьбу. Они подчиняются.

Итамар дослушал. Усмехнулся:

— Ладно. Оставим кесарево – кесарю. Вернёмся к тебе. Ты нашёл уязвимое место князя. Воспользовался знанием, полученным от самого Армеля. Дожевал лакомство, которым он тебя угощал. И ударил в спину. Прекрасно! Но ты не сумел довести дело до конца. Армель явится сегодня и убьёт тебя. И станет сильнее. Ещё сильнее, Ранульф! Он заберёт силу твоего рода. И твой сын станет никем. Мне жаль.

 

Они сидели. И Ранульф больше не ухмылялся. Не пытался шутить. Он думал.

Спустя время, допив бокал вина и снова протянув руку за кувшином, Итамар сказал:

— Ты ведь знал, что Армель отбирает магическую силу своих врагов! Как мог ты позволить втянуть себя в это?

— Так пал жребий! – хмуро ответил Ранульф. – У меня не было выбора.

— Ну так он есть у тебя сегодня, – скривил губы Итамар. – Или ты отказываешься от битвы и… от жизни. Передаёшь свою силу сыну и уходишь. Сам. И тогда род твой продолжится. Или…

Он намеренно длил паузу. Откинулся на спинку стула. Прижал ладони к столешнице. Какое-то время смотрел в одну точку.

Потом снова заговорил:

— Или вступаешь в бой. Проигрываешь его с честью. И теряешь всё. Собственноручно делаешь своего сына «обделённым». Выбирать тебе.

И вновь над столом повисло тяжёлое молчание.

 

На самом деле Итамару не нужен был ответ. Он не сомневался в выборе Ранульфа. Они все – те, кто сидел в эти дни за длинным столом, изображая справедливый и неподкупный суд, – выбрали бы то же.

Так что, когда в зале суда появился гонец, Итамар уже знал, что тот сообщит.

 

Ничего из этого старик княгине не рассказал.

Он нарисовал ей совсем другую картину – настолько же волшебную, насколько ложную. Дал ей надежду, наполнил уверенностью. Сказал:

— Вы в безопасности, Светлейшая. Делайте, что я скажу. И ничего не бойтесь.

 

*

 

Итамар встретился с Первейшим за час до очередного заседания суда.

Первейший выглядел утомлённым. Пригласил прорицателя присесть. Сам опустился в кресло напротив. Свесил с подлокотников худые, испещрённые синими венами руки.

— Ты виделся с… этой женщиной?

— Как вы приказали, Первейший! – кротко ответил Итамар.

— И… что ты можешь рассказать?

— Не больше того, что говорил прежде. Но и не меньше. Она защищена сильнейшей магией. И нет способа обойти эту защиту.

— Такого не может быть! – взвился Первейший. – В нашем распоряжении десятки волшебников. Неужели они не смогут найти способ?

Итамар улыбнулся едва заметно.

— Хорошо! Я скажу по-другому. Нет никакой необходимости пытаться уничтожить эту защиту. Усилия, которые придётся для этого приложить, не стоят результата. Пока мы будем искать пути, мы потеряем не одного сильнейшего. Ради чего? Ради удовольствия отправить на костёр одну из тысяч «обделённых»?

— Нет! – вскинул голову Первейший. – Сразу видно, что ты не понимаешь, что происходит. Гвеневер не «одна из обделённых». Она – обвинённая в незаконном колдовстве супруга недавнего хозяина провинции. Мы запретили «непосвящённым» использовать магию, мы уничтожили всех, кто отказывался нам подчиняться. Мы добились послушания подавляющего большинства жителей нашего края. И теперь, пообещав доверившимся нам покарать преступницу, мы не можем отказаться от своих слов.

— Тогда она должна умереть, – пожал плечами Итамар.

 

Первейший сжал кулаки.

— Ты только что говорил обратное.

Итамар кивнул – да.

— Вы обещали народу наказать преступницу – сделайте это. Покажите им её. Наведите морок, наговорите этим вашим покорившимся что хотите. Народ верит вам. Он поверит каждому слову, всему, что вы ему покажете. А я организую остальное.

— Что организуешь?

— Я уберу её из города. И никто никогда не услышит больше об этой женщине.

— А если тебе не удастся?..

 

Итамар впервые позволил себе улыбнуться открыто. И улыбка эта вышла высокомерной.

— Не тревожьтесь, Первейший.

 

*

 

Утро следующего дня выдалось дождливым.

И всё-таки под балконами дворца собралась толпа. Все они ждали обещанного развлечения – сожжения на костре проклятой ведьмы Гвеневер, осмелившейся ослушаться высочайшего повеления.

Государя в городе не было. Да его никто и не ждал – у Государя столько важных дел! Зато появление на балконе Первейшего толпа восприняла с восторгом.

Они задирали головы, вопили слова приветствия. Не замечали, как дождь – эти Божьи слёзы – проникал под одежды. Заливал лица собравшихся, затекал в глаза и раззявленные рты.

 

Они ждали. И дождались.

Несмотря на проливной дождь, костёр разгорелся знатный. И фигура, появившаяся перед ними, укрытая одной только водяной стеной, обрушившейся на город с небес, была той самой Гвеневер – когда-то красивой, молодой, счастливой их повелительницей.

Было, безусловно, кое-что, что огорчило многих. Женщина, привязанная к столбу, мало кричала. И сгорела быстро, словно спичка.

А в остальном все были довольны. Справедливость восторжествовала.

 

*

 

Они – Гвеневер и Итамар – выбрались из города на рассвете. Миновали охрану, прошли по мосту, ступили на твёрдую землю.

Гвеневер думала, что они сразу свернут с главной дороги – к чему судьбу искушать? Но Итамар качал головой – в этом нет необходимости. Молчал старик, не спешила нарушать тишину и Гвеневер.

Однажды только спросила у своего спутника, куда они направляются и где – конечная цель их нынешнего путешествия. Но тот пожал плечами:

— Не всё ли вам равно, Светлейшая. Жизнь длинная и идти нам по ней ещё долго.

 

Так и было. Они шли пешком, временами усаживались на пустые подводы, идущие из города с ярмарки. Удачно расторговавшиеся фермеры были, как правило, настроены дружелюбно. Помочь были готовы. Денег за оказанную услугу не просили. Лишних вопросов не задавали.

Всё шло как по маслу.

К концу недели путешественники пересекли границы княжества и ступили на соседские земли. Прошли их. Добрались до побережья.

Там, на краю земли, лицом к великому океану, стоял дом. В него и привёл женщину Итамар.

 

Гвеневер чувствовала себя прекрасно. Усталость, казалось, не брала её. Больше того, теперь она ощущала себя даже лучше, чем в первый день пути. Только один вопрос по-настоящему тревожил молодую женщину. Она задала его сразу, едва переступила порог дома.

 

Когда, толкнув дверь, Итамар пропустил Гвеневер вперёд и, войдя следом, произнёс из-за её плеча:

— Вот ваш дом, Светлейшая.

Она кивнула – да-да, хорошо. Произнесла нетерпеливо:

— А где?.. Где мой муж? Ты говорил, он будет со мной.

 

Итамар замешкался на какую-то пару мгновений. Потом кивнул – ах, да, конечно.

Прошёлся по комнате, поднялся по узкой лестнице на чердак, через несколько минут спустился снова – с птицей на плече. Ворон почти сразу оставил старика. Слетел с плеча, с заметным трудом расталкивая крыльями воздух, пересёк комнату. Уселся на спинку стоявшего вполоборота ко входу кресла. Покрутил головой, поскрёб клювом обивку.

Гвеневер подошла, протянула руку. Дотронулась до ворона, нежно скользнула кончиками пальцев по его крылу.

— Любовь моя, – прошептала. – Как я счастлива, что мы снова вместе.

 

Итамар долго внимательно смотрел на женщину.

— Боюсь только, – произнёс, наконец, осторожно, – что последняя битва слишком истощила магические силы князя. И ваш муж так и останется вороном.

— Это неважно, – отозвалась Гвеневер, не оборачиваясь. – Это совершенно неважно.

 

Итамар чуть двинул бровью, справляясь с изумлением.

— Что ж… В таком случае я рад, что оставляю вас удовлетворённой.

Она подняла взгляд:

— Ты покидаешь нас? Когда?

— Теперь же. А вы… Берегите себя, Светлейшая. Ваша жизнь и ваше здоровье очень дороги мне.

 

В его голосе отчётливо прозвучала ирония. Но Гвеневер не обратила внимания. Она готовилась быть счастливой. И ничто больше не могло ей в этом помешать.

 

*

 

Каждое утро, начиная с этого дня, Гвеневер спускалась по узкой тропе к океану. Шла по самой границе воды и земли. Иногда останавливалась, запрокидывала голову и наблюдала с наслаждением, как кружил в высоком небе её князь-ворон.

Она была счастлива. Пробуждающееся солнце согревало её лицо. Волны за спиной торопливо слизывали с напитанного влагой песка отпечатки её ступней. Когда ворон возвращался, Гвеневер гладила, касалась губами чёрной его макушки.

Каждый день она говорила со своим «князем». Рассказывала сны.

Из ночи в ночь ей снилось одно – как осенними листьями опадают на землю блестящие, отливающие синевой, перья птицы. И на месте ворона появляется её Армель – прекрасный, добрый, любимый. Она бросалась мужу на грудь, обхватывала его обеими руками за шею. Прижималась к нему вся – каждой клеточкой своего тела…

 

Она бесконечно говорила ему о любви. И так же бесконечно верила, что однажды сон станет явью. И к её мужу вернутся магические силы.

 

*

 

И было утро. Холодное. Ветреное.

Тучи стелились над океаном, ложились… прижимались сизым брюхом к поверхности воды. Гвеневер стояла на самом краю скалы. Смотрела, как бьётся океан в грозных небесных объятиях. Размышляла, стоит ли затевать прогулку или переждать непогоду дома. Потом решилась, направилась к дому по тропинке. Прошла вдоль стены, завернула за угол. И обмерла.

Под окном, у которого во всякий день она подолгу беседовала со своим князем-вороном, сидел белоснежный кот. Глядел на подоконник. Примерялся. Готовился к прыжку.

А чуть в стороне от ступеней, ведущих в дом, ветер носил, закручивая каруселью, несколько чёрных перьев.