В заливе Донегол

Элрих шел к обрыву в мрачной решимости. Время от времени он попытался поудобнее перехватить груз, висящий на шее. Куда там, поудобнее... Веревка до крови стерла кожу, а правая рука занемела от неудобной и тяжелой ноши.

– Ничего, – подбодрил сам себя юноша, – терпеть осталось недолго.

По низкому небу ползли свинцовые тучи, дул пронзительный ветер, накрапывал колючий мелкий дождь. Ноги путались и заплетались в высокой траве, но студент упрямо брел по склону. Вот она – каменистая вершина Слив-Лига. Утес высотой в полтораста линков, а у его подножья ревёт неспокойное море. Небось, вода в нем нынче ледяная.

Элрих огляделся по сторонам. А хорошее место он выбрал. Безлюдное. Никто не помешает. Он закрыл глаза и перебрал в памяти драгоценные воспоминания: студенческие пирушки, добрых друзей, весенние ночи, красавицу Файону, её белые руки, искусно вышивающие тонкое бельё, её высокую грудь, кораллы губ... Эх, он так и не собрался с духом и не признался ей... Но что уж теперь? Теперь поздно.

Большая белая чайка, пролетающая в тот миг над обрывистым берегом, пронзительно крикнула и испаскудила торжественность момента. Элрих вытер лоб, сплюнул и решил, что предаваться лирическим воспоминаниям хватит.

Он двумя руками прижал к груди тяжеленный бочонок, от которого тянулась к шее веревка, отошёл от края на десять шагов, разбежался и прыгнул.

В небо поднялся фонтан брызг. Крик прервался и волны жадно сомкнулись над головой Элриха.

А началось все с того, что Элрих провалил экзамен. Самое обидное — билет ему достался хороший: первый вопрос был о нравах и обычаях фей, а второй – о русалках, селки и мерроу.

Элрих рассказывал старому магистру о ферриш и этлертонах и тот удовлетворенно качал седой головой, пока, наконец, не прервал студента.

– Вижу, юноша, что кое-какое представление о феях у вас имеется. А что же вы можете мне поведать о жителях водной, так сказать, пучины?

Это был звездный час Элриха.

Звенящим от волнения голосом он заговорил. Он рассказывал о дивном морском народе: об их легендах, об обычаях, о веселых праздниках, о нарядной одежде, о песнях, что лучшие девушки мерроу поют в шторм, чтобы смирить волны, о дивных...

- Кхм-кхм, - неодобрительный кашель преподавателя прервал Элриха на середине повествования. Элрих вздрогнул, словно очнувшись ото сна и непонимающе огляделся.  Большая часть однокурсников побросали перья и, разинув рты, слушали ответ Элриха. Остальные, попредприимчивее, воспользовались тем, что разозленный преподаватель отвлекся, и извлекли из-за пышных кружевных манжет подробные шпаргалки.

– Молодой человек, – брезгливо скривился старый профессор, – я ценю студенческую фантазию и находчивость, но вы, кажется, перегнули палку. Вы вообще бывали в библиотеке? Держали в руках книги? Всем известно, что мерроу уродливы: их кожа покрыта безобразной чешуей, а глаза малы, красны и напоминают поросячьи. А уж ваше утверждение о разумности этих существ и вовсе не лезет ни в какие ворота! Мерроу глупы как рыбы и их ума хватает лишь на то, чтобы подбирать обломки кораблей и строить из них домики на манер бобриных хаток!

Элрих нахохлился и исподлобья глядел на преподавателя, его щеки пошли красными пятнами. Эх, зря он понадеялся на себя и даже главу в учебнике пролистнул... А та лекция... Где его носило? Наверняка с Винсельтом завалился в какой-нибудь кабак и развлекался там. Но умный Винсельт, по всему видать, готовился к экзамену – вон какую длинную шпаргалку накатал, а Элрих, осетр тупорылый, не удосужился.

Самобичевание прервал голос преподавателя, предательски сорвавшийся на противный кошачий фальцет:

– На пересдачу!

В трактире «Три карася и порося» нынче было особенно шумно: благородные студенты отмечали успешную сдачу экзамена и энергично дискутировали. Говоря другими словами – они пили и драли глотки в споре, вознамерившись орать до хрипоты, а упиваться до беспамятства.

– Эх, черт меня дери! – вихрастый красавчик Винсельт звучно хватил пустой кружкой о столешницу, – Я видел в своей жизни много несправедливости! Да взять хотя бы тот случай, когда мы играли в «урони шлюху» и победу присудили Жаку, а ведь видят боги, я уронил на девицу больше, чем этот недотепа!

– Придержи коней, Винсельт, – окоротил коллегу Жерар, – Жак в тот день опрокинул тринадцать кокоток, а ты, бездельник, смог подставить подножку только дюжине!

– А как же Анетта и Григорина? – продолжал кипятиться Винсельт.

– Протестую! – с противоположного конца стола возвысил голос Бретон, – Анетта и Григорина простые горожанки и не занимаются древнейшей профессией!

– Ха! Если они ею не занимаются, то тогда, бьюсь об заклад, под их юбками прячутся бочки с бесплатной выпивкой. Иначе зачем едва ли не вся студенческая братия регулярно туда заглядывает?

Сторонники Винесльта заголосили еще пуще, поддерживая приятеля. Друзья Жака завопили в ответ.

– Стоп, стоп, – Жерар поднялся на ноги, что удалось ему с некоторым трудом – праздник длился уже не первый час, – Винсельт, дружище, ты, кажется, начал о чём-то другом. О несправедливости. Продолжи свою мысль!

– Так вот о чем бишь я, – Винесльт откашлялся, – много я повидал несправедливостей, но высшая...

– Не изящно! – перебил его Ядвиг, заслуживший за годы учебы славу лучшего университетского поэта, – Вернее будет сказать «низшая несправедливость», ибо сия пакость никак не может быть высокой.

– Спорно! – заорали в три глотки с правого края стола.

– Верно! – слаженно гаркнули с левого.

– Речь не об этом! – успевший плюхнуться обратно на лавку Жерар воздел ладонь вверх, не решаясь вновь встать на ноги, – говори, брат мой!

– Так вот, – как ни в чём не бывало продолжил Винсельт, – как уже было сказано благородному собранию, я видал в жизни много несправедливости и... низшая из оных случилась сегодня. Ибо как же иначе назвать тот прискорбный факт, что наш с вами дорогой товарищ и однокашник Элрих Мейронс, бесспорно умнейший студент Университета Маб, первым за последние сотню лет не выдержал экзамена?

Студенты нестройно, но согласно зашумели, стуча кружками и выкрикивая ругательства. В общем гаме и возбуждении они не сразу заметили, что к ним, протискиваясь между тесно поставленными столами и едва уворачиваясь от мужских рук и расторопных подавальщиц, пробирается девушка.

– Пируете?! – выкрикнула девица, приблизившаяся тем временем к столу вплотную и обвела гневным взглядом собравшуюся компанию

Друзья узнали в девице племянницу квартирной хозяйки Элриха - белошвейку Файону - в которую упомянутый студент был давно и, кажется, безответно влюблен. Сегодня Файона, обыкновенно свежая и необычайно хорошенькая, выглядела ужасно: растрепанная, простоволосая, щеки покрылись красными пятнами, глаза опухли от слез.

– Пируете! И небось никто из вас, охальников, и не знает, что ваш однокашник, Элрих Мейронс, нынче на закате бросился с обрыва в бурное море и утоп!

Над столами пронесся вздох, вместивший в себя страх и ужас, удивление и гнев, горе и боль. Замерли на полпути друг к другу кружки, наполненные выпивкой, застыли на устах слова песен и шуток. В один миг в гудящем, как растревоженный улей, трактире стало так тихо, что в было слышно, как бьется в стекло муха, да журчит пиво, вылившееся из опрокинутой кружки и теперь тоненькой струйкой стекающее со стола.

Файона плюхнулась на краешек лавки и, уронив голову на руки, заплакала, бессвязно лепеча:

– Элрих-Элрих, что же ты наделал, мой милый?! Я так ждала... Я думала... Вдова! Вдова, не бывавшая невестой…

Винсельт поднялся из-за стола и потянул с головы алый бархатный берет. Остальные студенты последовали его примеру. После того, как они молча и не чокаясь осушили свои кружки, Винсельт обнял рыдающую белошвейку, Жерар начал гладить ее по голове, а Ядвиг достал лютню, утвердил её на колене, подкрутил колки и затянул печальную песню.

...

Элрих встал, огляделся и поморщился. Повел руками, разгоняя взбаламученный песок. Падение нынче вышло не слишком аккуратным. Впрочем, песок осядет сам собой, вода вновь станет прозрачной, главное — бочонок остался цел. Элрих взвалил на плечо драгоценную ношу — под водой она казалась куда легче, чем на суше – и направился в сторону деревушки, видневшейся вдалеке.

– Ну дела! Элрих, дружище! Рад тебя видеть! – Крумар углядел друга издалека и поспешил навстречу. – Дай-ка помогу тебе. Гляжу, ты к нам не с пустыми руками! Что в бочонке?

– Отборные камни с побережья, что же еще, – буркнул Элрих, но увидев недоумение на лице Крумара, мигом поправился, – шучу, шучу, дружище. Конечно виски! Я разорился и взял лучший у одного купчишки.

– До чего же будет рада Сэлри, – Крумар играючи вскинул на плечо бочку, – как чувствовала, что ты заявишься — с утра вертится на кухне. Небось сегодня нам будет чем подзакусить! И клянусь трезубцем морского хозяина, закуска будет под стать выпивке!

...

– Итак, – Крумар от души треснул ладонью по столешнице, поднялся со стула и повыше поднял бурюк с выпивкой, – я поднимаю этот мех драгоценного виски за нашего любимого Элриха! За его талант, за его ум, за его будущую...

– За будущее не пьют, – дернула плотника за полу куртки жена.

– А тосты не перебивают, – наставительно ответил Крумар, - так о чем бишь я? Ах, да! За будущую карьеру нашего дорогого Элриха и за его успешно сданный экзамен!

– Я не сдал экзамена, – буркнул Элрих.

– Что-о? – Сэлри схватилась за сердце, Крумар застыл, так и не донеся до рта мех с выпивкой.

– Я не сдал, – повторил Элрих, зажмурившись, чтобы не видеть вытянувшиеся лица родных.

– Ну дела, дружище, – Крумар покачал головой, уселся рядом с Элрихом и обнял его за плечи, – как так вышло?

– Почему ты уехал из университета, – к Сэлри вернулся дар речи, – почему не остался? Неужели преподаватели столь бессердечны, что не позволят, ну, я не знаю, повторно сдать экзамен?

– Наверное позволили бы, – Элрих пожал плечами, – но я не стал просить.

– Но почему, – возопила Сэлри, – ты ухнул год, целый год, Элрих, на этот университет! Это была мечта твоей жизни! Ты потратил все, что скопил, даже часть моего приданого на свадьбу умудрился просадить на оплату... Чего тебе тогда понадобилось?

– Комната, – глухо пробормотал Элрих, – я тогда снял комнату...

...

Элрих со стыдом вспоминал тот случай. Поначалу он тратил непозволительно много денег. Казалось бы, что может понадобиться новоиспеченному студенту? Крыша над головой, еда, пара костюмов, да книги? Когда Элрих собирался в университет, он прихватил с собой увесистый мешочек хорошего жемчуга. Он знал, как высоко жемчуг ценят на суше и планировал кормиться продажей этих ценностей все пять лет обучения. Но оказалось, что все не так просто... Приехавшему в город Элрих срочно понадобилось приодеться и снять комнату в гостинице, чтобы было где жить до сдачи вступительных испытаний. Неделя миновала, экзамены были благополучно сданы, Элрих оплатил обучение за все пять лет вперед, приобрел дорогие фолианты, по которым предстояло учиться, а потом... А потом увидел коллегию, в которой полагалось жить студентам, и пришел в ужас. Насквозь продуваемые крохотные каменные кельи, звучно капающая с потолка вода, воняющие нужники. И что самое ужасное – в комнатах студенты проживали по двое! Этого Элрих допустить не мог: если бы ему пришлось делить кров с человеком, то его происхождение не смогло бы оставаться тайной хоть сколько-нибудь долго. Хвала Морскому хозяину, оказалось, что студенты не обязаны жить в коллегии, многие новички объединялись по двое и снимали комнаты где-нибудь в городе, а некоторые – умудрялись стать квартирантами кого-нибудь из профессоров. Правда, эти варианты для Элриха тоже не годились и он, скрепя сердце, снял для себя комнату в городе. Хозяйка вылупилась на него как выброшенная на берег рыба и, видимо, решив, что раз молодой дворянчик снимает комнату в одиночку, а не в складчину с приятелем, то денег у него куры не клюют, заломила нещадную цену. Тогда-то Элриху и пришлось обратиться за помощью к сестре. Сэлри и побранилась и поревела, однако отдала брату свое ожерелье и в итоге пошла к венцу без него. А потом, уже будучи замужней дамой, не раз выручала непутевого братца деньгами. Элрих наловчился спекулировать вином – студенты имели большие льготы на покупку алкоголя и беззастенчиво пользовались оными – но даже при таком источнике дохода ему не раз случалось оставаться на мели.

Траты случались самые разные и если бы только на жилье! Элриха до сих пор бросало в дрожь при воспоминании о визитах в портняжные лавки. Сухопутные портные проявляли удивительную твердолобость и никак не соглашались снимать мерки с одетого господина, все требовали снять камзол, а лучше — и нательную рубаху. Элрих упрямо отказывался, ведь согласись он, ушлые портняжки увидят его перепончатые пальцы, каких не бывает у земных людей. Наконец Элрих отыскал подходящего мастера. Лавочка этого портного находилась на дальней, кривоватой и неосвещенной улице работного квартала, но этот портной не задавал лишних вопросов. Он взял двойную цену против обычной, зато охотно проглотил байку об особом обете господина, запрещающем ему показываться чужим людям полуобнаженным и согласился шить камзолы того странного фасона, какого требовал Элрих — с длинными рукавами, закрывающими не только запястье, но и ладонь до самых пальцев, а также обильно украшать батистовые рубахи кружевами по манжетам. Элрих придумал такой способ прятать от посторонних глаз свои перепончатые лапы случайно: его первая сухопутная одежда, купленная у рыбака, была великовата, рукава свободно болтались и были длинны, зато успешно замаскировали выдающую происхождение примету. Чего Элрих никак не ожидал, так это того, что его костюмы произведут фурор в университете и станут образцом новой моды. Девицы из всех ближних лавок и едален без памяти влюбились в молодого молчаливого дворянчика, такого аристократически-бледного, такого интересного... А эти его черные бархатные куртки, подчеркивающие фарфоровую белизну кожи! А эти пенно-белые кружева, так красиво обрамляющие изящные ладони и длинные пальцы! Однокурсники Элриха сперва посмеивались над его костюмами, затем — начали люто завидовать его успеху, а там и побежали к портным, заказывать такие же одежды и себе. Не прошло и месяца, как Элрих с удивлением заметил — едва ли не все студенты университета носили длинные рукава, доходящие до кончиков пальцев. Самые ярые модники перещеголяли Элриха и подметали рукавами полы. Преподаватели ругали их за непрактичную одежду, старшекурсники посмеивались, но Элриху от такого положения дел была сплошная выгода — он слился с толпой и теперь ничуть не отличался от сухопутных сверстников. О том, во сколько обошлась ему эта история, Элрих благоразумно умалчивал перед сестрой, да и сам лишний раз не вспоминал…

И после всего этого, после всего, что сделали для него Крумар с Сэлри, он, Элрих Мейронс, провалил чертов экзамен. Первым за вековую историю университета провалил. И не видать ему ни диплома бакалавра, ни степени магистра, ни кафедры, ни бархатной шапочки лектора...

...

– И после всего этого, – Сэлри бушевала все сильнее, – ты из-за своей, Морской хозяин ее побери, гордости не пошел просить у преподавателя второго шанса? Почему?!

Вместо ответа Элрих извлек из сумки увесистый фолиант и небрежно бросил его на стол. Книга услужливо раскрылась на месте закладки. Ни Крумар ни Сэлри не знали того мертвого земного наречия, на котором писались ученые труды, но знания грамоты здесь и не понадобилось – на открытой странице оказалась гравюра. Крумар поперхнулся виски, Сэлри ойкнула. С гравюры на них смотрела уродливая тварь. В целом она напоминала земную женщину: стройные ноги, тонкая талия, неправдоподобно пышная грудь, длинные волосы. Впечатление портило лицо, а точнее — рот: огромный, растянутый, оснащенный тонкими, острыми, изогнутыми зубами он больше напоминал пасть рыбы-удильщика. Туловище существа покрывала чешуя, местами виднелись бородавки. Она расчесывала свисающие сосульками волосы гребнем, сделанным из недообглоданного рыбьего скелета. На макушке чудища красовалось кривобокое гнездо, из которого во все стороны торчали облезлые птичьи перья.

– Это что еще за страшилище, – наконец произнесла Сэлри.

– Самка мерроу, – язвительно озвучил подпись к гравюре Элрих, а затем, перевернув страницу, зачитал, – «Мерроу, именуемые также островными русалками, есть твари морские. Пальцы на руках у них перепончаты, а кожа зелена и смрадна, чушуёю, подобной рыбьей, покрыта. Самцы мерроу сверх меры уродливы: глаза у них мелкие и красные, а носа и вовсе нет, вместо оного — рыло поросячье. Самки же мерроу красивы, особенно если глядеть на них издали. Вблизи же видно, что тварь сия зубаста зело. Самок мерроу можно увидеть на прибрежных камнях, на кои вылезают они, чтобы песнями колдовскими завлекать беспечных рыбаков. Приманив рыбака, самка мерроу совокупляется с ним, а затем уволакивает под воду, где и сжирает. На берег же мерроу могут выходить в виде мелкой безрогой скотины, а в обычном своем обличье носят шапочки из перьев, по коим узнать их можно. Без шапочки мерроу на суше жить не может, вмиг околевает...»

Дочитать Элриху не удалось, Сэлри вырвала у него книгу и перелистнула обратно, на гравюру.

– Что? Соблазнять рыбаков? Да еще и жрать их после этого?! А это что за рыбьи пузыри спереди пририсованы?

– Это грудь, – услужливо подсказал Элрих, – человеческие женщины кормят ею детей. А человеческие мужчины... Хм... Любят глядеть на нее. Чем она больше, тем привлекательнее считается женщина. Люди думают, что у мерроу тоже так.

– Я слыхала, что человеческие женщины за раз выметывают только одного ребенка. А судя по размеру этих бурдюков детенышей должно быть не менее двадцати!  – бушевала Сэлри. – А художник подумал, как плавать с такими прелестями?! Да с ними как канешь на дно, так там навек и останешься!

Крумар, представивший эту картину, склонился к столешнице и мелко затрясся в беззвучном смехе.

– Сами они скоты безрогие, – Сэлри остервенело листала книгу взад и вперед, выискивая другие гравюры, – а о каких, морской черт их дери, шапочках там написано?

– Шапочки из перьев, – терпеливо пояснил Элрих, – видишь ли, люди верят, что мы можем существовать только в них…

– Это я уже слышала! Что такое перья?

– Э-э-э... Ну, скажем так, чешуя, которая растет на птицах. Ты ведь видела птиц? Чаек, например?

– Издали, – растерялась Сэлри, – но как по мнению людей мы, морские жители, можем раздобыть перья на шапочки? Птицы летают высоко над морем, а мы живем на дне!

– Этого я не знаю, – развел руками Элрих, – в суждении людей много нелогичного. Собственно, потому я и не сдал экзамена. Я пытался рассказать профессору то, что знаю, но он хотел от меня пересказа этих древних книжных заблуждений...

– Все ясно! – Сэлри захлопнула фолиант, бросила его на стол и рявкнула, – собирайтесь!

...

Профессор Ханкер готовился ко сну. Тяжелый выдался денек: экзамен у студентов первого курса всегда давался ему с большим трудом. Шумный и наглый молодняк напоминал пожилому степенному профессору морских чаек и не вызывал ничего, кроме брезгливости и мигрени. Нынешние лоботрясы и лодыри ничем не отличались от прошлогодних, разве что стали еще нахальней. Шпаргалки – шпаргалками, в конце концов, трудно сказать, что появилось раньше: эта зараза или письменность. Но чтобы лениться даже списать и плести профессору небылицы, вместо тщательного пересказа манускриптов?! Ну уж это извините, юноша…

Полный благородного гнева внутренний монолог хамски прервали стуком в дверь.

- Черти, кто же ходит по гостям в такой час, - старый профессор ворча сполз с постели, взял со стола свечу и побрел к двери, в которую молотили, кажется, в несколько пар рук, - что там стряслось, пожар что ли?

За дверью обнаружилась толпа вусмерть пьяных студентов.

- Какого лешего вы забыли в моем доме в такое время? - проворчал профессор, поднимая свечу выше и не удержавшись язвительно добавил, - Коллеги.

Коллеги мрачно взирали на старого профессора и в этих взглядах ни на унцию не было ни страха, ни уважения. В неровном пляшущем свете факелов бледные чумазые лица казались мордами чертей. Похоже, честная компания решила завалиться в гости к профессору прямиком из какого-то кабака: костюмы студентов были порядком измяты и щедро украшены пятнами, кое-кто в толпе до сих пор сжимал в руках пустые пивные кружки, на плече у одного из поздних гостей болталась лютня, у другого – навзрыд плачущая девушка. Молчание затягивалось.

- Что… что вам тут понадобилось, - Ханкер постарался произнести это внушительно, но голос предательски дал петуха.

Один из студентов на неверных ногах шагнул вперед, откашлялся и произнес:

- Господин магистр, я и собравшиеся здесь благородные господа, - студент, выполнив странноватый нетрезвый пируэт, обернулся на судорожный всхлип растрепанной девушки, - а также многоуважаемая дама, пришли к вам в столь поздний час дабы поспособствовать воцарению справедливости.

Ханкер повыше поднял свечу и вгляделся в затылок хнычущей девицы.

- Боюсь, вы ошибаетесь, господа, - как можно спокойнее произнес он, - я не имею чести знать эту даму, а значит, не мог ее обидеть. Не лучше ли вам будет покинуть мой дом и пойти сеять справедливость дальше?

- Кажется, вы неверно поняли нас, профессор, - студент помахал перед лицом профессора рукой с оттопыренным пальцем, потом разглядел, что это был за палец и смутившись спрятал руку за спину, - речь не о прекрасной даме, а о ее возлюбленном.

- Возлюбленного я тем более не обесчестил, - рявкнул Ханкер, которому уже порядком надоело мерзнуть на пороге в одной рубахе, - соблаговолите покинуть мой дом, иначе я позову караул и последствия для вас могут стать печальными…

Рыдающая девушка вдруг оторвалась от плеча студента, которое она до сих пор щедро орошала слезами, выскочила из толпы, подбежала к Ханкеру, схватила его руками за ворот рубахи и пронзительно завопила:

- Давай, зови караул, сморчок старый, только учти, что в тюрьму сядут не эти сэры, а ты! Потому как токмо ты и виновен в смерти моего Элриха!

- В смерти? В какой смерти?!

- В безвременной и мученической, - услужливо подсказал из толпы юноша с лютней, - если позволите, я могу вкратце поведать вам эту леденящую душу историю в изящных стихах. Всего двадцать четыре катрена и ситуация станет для вас ясна, как день!

Паренек с готовностью схватился за лютню и уже провел по струнам, как во дворе раздался пронзительный женский голос.

- Эй, это ты что ли профессором будешь?

Вся честная компания во главе с непризнанным бардом обернулась на крик. К дому приближалась невысокая хрупкая девица, наряженная в длинное белое платье. Почему-то мокрые длинные неубранные в прическу волосы облепили ее плечи и спину, с косм стекала вода и тонкая белая ткань платья успела насквозь промокнуть, являя студентам зрелище пикантное и завораживающее. Бард промахнулся мимо струн, кто-то в толпе хрипло выдохнул «ого», заплаканная Файона остолбенев выпустила из рук ворот рубахи профессора.

Девица приближалась к толпе несколько шатким, но быстрым шагом и угрожающе держала перед собой увесистый фолиант в потемневшей кожаной обложке. А следом за девицей понуро тащились двое: великанского роста – на голову выше любого из толпы студентов – кудрявый парень и рядом с ним…

- Элрих, - не веря своим глазам выдохнул Жерар, - дружище… Ты жив?

- Утопец, - испуганно заорал Винсельт.

Файона растерянно всхлипнула и хлопнулась в обморок.

- Значит так, - бледная простоволосая девица перешагнула через бездыханную Файону и, раскрыв книгу на месте закладки ткнула ее под нос профессору Ханкеру, - а ну отвечай, что тут написано?

- Самка мерроу, - ошалело прочел профессор полурасплывшуюся от воды подпись, - прошу прощения, милостивая государыня, кто вы такая и что все это значит? Откуда у вас эта книга, почему она в таком состоянии и по какому праву вы на меня кричи…

- По такому праву, что я и есть самка мерроу! – рявкнула девица и развернувшись к толпе продемонстрировала им гравюру на развороте книги, - И скажите мне, милостивые господа, разве это страшилище похоже на меня хоть чем-то? Разве у меня такие зубы и волосы? А эти рыбьи, прости меня Морской хозяин, пузыри спереди? Разве у меня они есть?

Девица, полная решимости, начала теребить ворот промокшего платья, распуская шнуровку. Заинтригованные студенты подтянулись поближе.

- Сэлри, - жалобно пролепетал Элрих, - на суше не принято так делать, это неприлично…

- Ой, можно подумать я им жабры показывать собралась, - огрызнулась на студента девица, однако шнуровку оставила в покое. Толпа разочарованно вздохнула.

- Так я о чем, - Сэлри вновь повернулась к старому профессору, который чувствовал, что вот вот рухнет на землю, вдохновившись примером белошвейки, - вы немедленно признаете, что все, написанное в этой вашей книжке – брехня чистой воды, извинитесь перед моим братом и во всеуслышание объявите, что он сдал ваш дурацкий экзамен и может учиться дальше. Иначе…

- Братом? – очнувшаяся Файона испуганно глядела на Элриха, - ты? Ты… Мерроу?!

- Настоящая морская тварь? – переспросил Жерар.

- Училась вместе с нами целый год, - прошептал Ядвиг.

- И выпила пива больше чем я, - воскликнул Винсельт.

- Но сударыня, - заикаясь забормотал Ханкер, - мы всегда считали «Изыскания Вильгельма Сказителя» полнейшими и точнейшими трудами по островному фольклору.

- Пересчитайте, - отрезала Сэлри, - или мы вызовем шторм и ваш несчастный городишко сотрет с лица земли вместе с вашим вшивым университетом. И скалы не помогут.

Ханкер испуганно перевел глаза с воинственной мокроволосой девицы на ее эскорт, затем на толпу студентов с факелами, затем тоскливо оглянулся на покинутую постель, на стакан виски, одиноко стоящий на прикроватном столике и обреченно махнул рукой.

- Господин Мейронс, я прошу прощения. Будем считать, что между нами произошло недоразумение. Завтра утром я лично отправлюсь к ректору, чтобы обсудить процедуру вашего восстановления.

Двор сотрясли громовые крики «Ура!», в небо разом взлетело две дюжины бархатных беретов. Крумар заключил Элриха в могучие объятья, к ним тут же подбежала Файона. Сэлри удовлетворенно шмыгнула носом, бросила размокшую книгу на порог дома профессора и победно огляделась кругом. Сквозь бушующую толпу к ней продирался юноша, придерживающий на груди странную деревянную штуковину.

- Милостивая госпожа, - студент стянул с головы берет и склонился перед Сэлри, - всего один вопрос. Вы действительно умеете вызывать шторм? Я сложу правдивую балладу о вашем народе, если вы поведаете мне о нем хоть чуть-чуть!

- Нет, - усмехнулась Сэлри, - шторм мы вызывать не умеем. Но люди считают иначе, а я подумала, что с этой дурацкой книжки должна быть хоть какая-то польза. Пойдем со мной, красавчик, я расскажу тебе правду о Мерроу…

...

Студенты толпились в коридоре, нервно листали фолианты, прятали шпаргалки в рукавах и беретах, переговаривались:

– А ну, спроси меня что-нибудь!

– Э-э-э... Виды и подвиды гоблинов?

– Хм... Это... Вот ведь... Погоди, сейчас гляну в конспект. А, ну точно: браги, дантеры, боглы, скрайкеры, Жуть, Красный колпак и Поки-хоки.

– Жуть С Церковного Двора забыл.

– Я Жуть называл!

– Это разные духи!

– Спорим, нет!

– Спорим, да!

– Не спорьте! Это разные. Шпаргалки есть? У меня о крагах не хватает.

– Есть, я первый пойду, после экзамена тебе отдам.

– Вот спасибо, Конвей, с меня пиво вечером, если сдам.

– Сочтемся! Нолан, а ты про баньши знаешь что-нибудь? В конспектах ни слова!

– Прогуливать надо было меньше! Профессор о них на позапрошлой лекции говорил.

– И что говорил?

– Говорил, ищите в сочинениях Абрачама Калвага Путешественника.

– Вот ты засранец, Нолан, так бы сразу и сказал, что в Калваге. Сейчас найду.

– Поздно искать, вон уже профессор идет. Доброе утро, профессор Мейронс.

Профессор кафедры Элрих Мейронс нынче принимал свой шестой экзамен по волшебным существам.

Студенты расселись и некоторое время исправно шуршали пергаментами и скрипели перьями, незаметно, как им казалось, извлекали из карманов шпаргалки и перешептывались. Элрих украдкой наблюдал за молодежью, но не подавал виду, что замечает нарушения. В конце концов, сам недавно таким был.

Наконец самые смелые, комкая в руках густо исписанные пергаменты, двинулись отвечать. Элрих благосклонно кивал, задавал наводящие вопросы, позевывал на слишком длинных и монотонных речах. Экзамен шел своим чередом. Место перед Элрихом занял восьмой по счету студент.

Элрих хорошо помнил этого бледного и изящного юношу, что исправно посещал его лекции и сидел всегда в первых рядах, необычайно скрупулезно записывая услышанное.

– Ну-с, молодой человек, – Элрих откинулся на спинку кресла, – номер вашего билета?

– Если позволите, тринадцатый, сэр.

– Счастливый, а? Ну что ж, приступайте.

– Первый вопрос: Нравы и обычаи Брауни.

Студент отвечал пространно, но скучно, слово в слово повторяя параграфы из рекомендованных трудов. Элрих рассеянно барабанил по столу пальцами, поглядывая поверх головы отвечающего за остальными учениками.

– Итак, вот и все, что нам следует знать о народце Брауни, – наконец заключил свою получасовую речь студент, – Второй вопрос: Дриады. Дриады — волшебные существа, существующие в тесном контакте с лесом. Люди верят, что дриады существуют в неразрывной связи с деревом и что если срубить дерево — умрет и дриада, но это вовсе не так. Жизнь дриады не связана с жизнью конкретного дерева и даже леса...

– Погодите, погодите, молодой человек, – Элрих замахал руками на тараторящего студента, – а где же вы почерпнули эти, прошу прощения, данные? Во всех известных мне книгах говорится, что дриады связаны с деревом, они с ним рождаются, с ним живут и с ним умирают...

Тут Элрих запнулся и подозрительно покосился на юношу.

– Позвольте-ка, – Элрих пристально посмотрел на студента, – да ну, не может быть... Ведь среди дриад не бывает мужчин! Признавайтесь, вы не выучили?

– Это еще одно распространенное заблуждение о дриадах, – кивнул юноша и стянул с головы непомерно большой, сшитый по моде этого года бархатный берет. На плечи студента упали длинные, с зеленоватым отливом косы, – Вообще-то, среди нас встречаются мужчины. Но я — я действительно женщина.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 3. Оценка: 4,67 из 5)
Загрузка...