1

С её уст едва не сорвалось: «Ты мне руку чуть не оторвал!» Разглядев, кто перед ней, промолчала, механически потирая плечо и кисть. Первый гнев помалу сменился удивлением. Мало, что лес вокруг, такие деревья вообще видела впервые, от букета запахов голова шла кругом, но пока не до них. Этот лохматый получеловек-полузверь поглядывал на неё из-подо лба, припав на колено, одну руку держал у сердца, пальцами другой руки перебирал горсть камушков. Видимо, остатки браслета, сообразила она, по три отверстия в каждом. А вот и застёжка в стороне, с обрывками нитей.

– Ты кто? – выдавила она. Тотчас припомнился герой фильма. Семейство гоблинов на вершинах родовых дерев жило, не тужило, пока не пришли лесорубы. Отец семейства – один в один. – Гоблин… но я же…  Это ты мелькаешь в снах! И мама рассказывала раньше.

Он кивнул.

Совсем рядом грохнуло так, что деревья пошатнулись.

– Ложись! – успела скомандовать она, растягиваясь по траве.

Гоблин не пошевелился. Помешкав, выдал:

– Это ТАМ. – Пальцем ткнул ей за спину.

Она привстала, оглянулась. Свист осколков, к которому не успела привыкнуть, но слышала не раз, поставил в тупик:

– Сюда не долетают? Вон оно как. – Отряхнулась, подобрала ноги, оправила платье и оперлась на руку. – Я видела тебя в кино.

– Не снимаюсь, хотя один пообещал с испугу.

– Вера.

– Знаю.

– Шпионишь за мной? Не замечала. Что ещё тебе известно?

Гоблин опустил руку, под ней он прятал подзажившую рану.

– Ты родилась среди людей, а прежде жила здесь. Рубака. Вспомнишь ли?

Вера нахмурила брови. Это слово… это имя! Внутри будто лопнул пузырь, и воспоминания хлынули сплошным потоком. Теперь сны слились в одно целое. Калейдоскоп событий прошлого устоялся, одна ниточка зацепилась на экваторе… оттуда их род отступал на север. Чи… чинайцы расплодились невероятно, никто не ожидал. Их послы лгали: «Нам разрешено иметь одного ребёнка, иначе смерть семье». А сами плодились, как муравьи, и расползались до тех мест, где их оружием встречали. Здесь меняли тактику – мы бедные изгнанники, приютите. И тут же начинали гнать самогон, спаивали белых, с ними ложились в постель и рожали маленьких чинайцев. Весь восток материка завоевали без войны, смешиваясь с местными, а чтобы не бросалось в глаза, разделились на национальности, хотя цвет кожи и разрез глаз выдаёт с головой.

Ей пришлось закрыть глаза, чтобы потвёрже укрепиться в прошлом. Лёгкими, едва заметными кивками она утверждала соглашения с памятью по каждому эпизоду, вплоть до своего посвящения… Это когда хитрый враг обезглавил роды, женщины взялись за оружие. Последних мужчин увели в пещеры, ради сохранения чистоты крови.

– Союз с гоблинами заключили, помню…

– Это когда поняли, что по отдельности не выжить.

– И ты возглавлял охрану…

– Твою охрану.

Вера поднялась с земли, несмело указала в сторону незримой границы. На той стороне гремела война. Весь мир ополчился против Китая, который умело сталкивал чуждые себе народы, пока к власти не пришли молодые – свободные от обязательств, данных общему неявному врагу прежними чиновниками. Все страны воевали постоянно, один Китай нигде не значился, его как бы и нет… в один день вдруг все производства переехали туда, правительства находят оправдания своим решениям. Братская помощь – грубо состряпанная липа; пока свой народ нищает, русский лес, нефть и газ сплошным потоком, в уплату за то, что остаются у власти. Большие дела делаются тихо. Переписи населения преследуют единственную цель, но правду не говорят.  Белых на планете осталось около двух процентов, и конец их, кажется, предрешён.

– Вспомнила! Я должна встретить Его!

Рубака повеселел.

– И назвать настоящим именем. Теперь ты должна вспомнить имя.

При этих словах Вера растерялась.

– Без древнего календаря…

– Много подделок. Тебе который нужен?

– В котором новое лето начинается двадцать первого июня… правильнее – первого червича.

– Имеется такой. – Гоблин прихлопнул в ладоши, из кустов брызнула мелкота – один другого меньше, подспорье папаше.

– Твои?

– У нас так не говорят. Общие. Когда стоит вопрос о выживании, условности ни к чему. Паспортов не приняли, учёту не поддались. Мы гораздо свободнее, потому и границ не знаем. Границы для рабов, не осознавших, в каком положении оказались.

Вера приняла таблицы из белого мрамора, сориентировалась по именам русских богов.

– Имя суженого состоит из имён бога Рода и богини Слави, день рождения между двадцать девятым апреля и десятым мая… Но если он на двадцать четыре года старше меня? Или на все сорок восемь?

– Видишь, как мешают паспортные данные? Хорошая ловушка для сомневающихся. О Русском воинстве слышала?

– Бьют из подполья. Нет, уже вышли открыто, да в прямые боестолкновения не ввязываются. Численный перевес не в нашу пользу.

– Неужели ты думаешь, они не обеспечат встречу?

– Устала ждать.

– А терпение? Сама готова ли? Теперь представь: за кем-то из них идёт слежка. Как ему выйти на тебя? Сдать с потрохами вашу пару – разве в самом страшном сне. Вот ответь мне: почему война пришла в твой город?

– Совместные учения… между военными конфликт возник, дипломаты ищут выход…

– У каждой газеты свой хозяин. Обе стороны с самого рождения тебя ведут. Анализы крови вас приучили сдавать, как бумагу и стекло. Население обязано что-нибудь сдавать, хоть друг друга. Эдакий концлагерь, с мнимыми свободами. Интернет, телевидение – всё иллюзия. Настоящая жизнь – здесь, ибо наши глаза видят подлинную картину. Ясновидящие видят часть правды, а остальное население видит то, что разрешено видеть.

– Я догадывалась…

– И думала, что готова к исполнению миссии.

Вера вспыхнула:

– Но теперь-то на шаг ближе!

– Сроки поджали так, что оттягивать дальше некуда.

– Погоди, Рубака… там был взрыв. Это где я спряталась. Очень близко.

– Конфликт не уладят дипломаты, пока враг не убедится, что ты точно погибла. Наши помогли. Организовали труп двойника. Армия отбудет восвояси, ваше начальство понаедет. Пока разбираться будут, у тебя есть три-четыре дня. Встретиться, провести обряд слияния, а потом все девять месяцев оставаться под охраной. Будущий русский сарь должен вдохнуть воздух людского мира, правила не отменить. В противном случае планету придётся уступить врагам. Наши миры пойдут, как бесплатное дополнение.

Вера задумалась на миг, искоса глянула в сторону, откуда явилась.

– Она вся в крови?

– Уж будь спокойна, комар носа не подточит.

– А Он?

– А его караулят проститутки. Если лишат девственности, ты не сумеешь родить бога.

 

 

2

В воздушном платьице, завистницам на загляденье, она выпорхнула из подъезда. Совершенно не задумываясь, куда поведут ноги… На них обращали внимание и вчера, и третьего дня. Не про вас, как говорят, ох, не про вас. И если прежде эти ноги обходили вниманием центр с вызывающей роскошью, сегодня ступали именно туда.

Война не затронула центр. Своих не бьют, так, что ли? Неужто можно продаться с потрохами за мимолётные удовольствия?

Охрана центра легко вычисляла, кого пропустить, кого завернуть. Нельзя массам вникать в подробности нужд элиты.

«А если не пропустят?» – Вера задумалась, достала зеркальце. С таким лицом банк не возьмёшь. Где уверенность?

 

Её пропустили.

Крашеные кумушки цеплялись ко всем, кто бреется по утрам либо расчёсывает модные бородки. Старичьё из администрации важно занимает столики в кофейне, присматривая красоток; вот уж кому не спится: сначала ждёшь, пока уснёт жена, потом купюры из заначки вытащить, разделить до получки, да и пора мэру пожаловаться: почему цены у бабочек растут не по дням, а по минутам. Пора беспределу положить конец, иначе самые преданные импотенты полезут в петлю…

Её заметили, послали записочку. Официант рванул наперерез. Вера даже не остановилась, обогнула и второго, третьего посыльного. Толстый дядя решил подавить личным обаянием, перегородил проход.

– Вы же ищете, а я исполню любое…

Она окатила его таким взглядом, что тот лишился дара речи. Её внимание привлёк визг крашеных: «Алёшенька! Они проснулись, это чудо!»

Вера взяла власть над ногами. Рассекая восторженную толпу, она, наконец, обнаружила ту самую шевелюру. Полные неба глаза, такое почти не встретишь на великих просторах…

– Только шампанское! Алёшеньке с утра только лёгкое.

Он вяло отбивался, но два бокала уже оказались в его руках.

– Выпей за здоровье твоих родителей! Грех не выпить.

Вера приблизилась ещё на шаг, до плотного кольца из сытых и тощих задниц.

– РодоСлав! – Её голос перекрыл трескотню свах и сводниц, дочерей греха и отставных жён. Бокалы грянули об асфальт.

Она воздела руку, обозначив своё местоположение. Он поднял обе:

– Иду! Эй, прочь с дороги!