Перстень атамана Заруцкого, или Рассказ о том, как слесарь-сантехник Славка Потеряев летал над городом с польской княжной Мариной Мнишек

В среду у Славки Потеряева, слесаря-сантехника четвёртого разряда из ЖЭКа номер тридцать пять-дробь два был выходной. Нет, не так. Не было у него никакого выходного. Просто он решил сократить свой рабочий день, потому что ему  в этот день на хотелось работать. Вполне естественное человеческое желание. Кому-то хочется работать, а Славке – нет. Он помыкался-помыкался, выпил пять стаканов газировки, после чего состроил страдальческую рожу и говорит своей начальнице: « Тамара Мироновна, я два вызова обслужил, на Чапаева и в Кошачьем переулке. А сейчас у меня зуб заболел. Можно я домой пойду?». А если ещё вызовы будут, совершенно резонно возразила начальница. Ну и хрен с ыми, подумав, честно ответил Славка. Завтра обслужу. Делов-то. Начальница во всём любила честность (даже когда честностью и не пахло), поэтому славкин ответ посчитала достойным. Ладно, сказала начальница. Иди отсюдова на хрен. Она не любила материться, но, как и Славка, уважала сильные выражения. Хорошая женщина. И мужик у неё тоже хороший. Он прапором служит на полигоне стрелковой части. Заведует там продовольственным складом. Морда – во! Славка видел. Может, скоро посодют (не Славку, а прапора. Славку-то за что сажать? Славку не за что. Пока что.).

 

Вот так Славка решил свой злободневный  рабочий вопрос. Он вышел из помещения родного ЖЭКа, посмотрел на небо, улыбнулся добро и подумал. Куда, подумал, мне торопиться? Куда пойтить, куда податься? Кого найтить, кому отдаться?  Некуда мне торопиться. И действительно: чего это я всё время тороплюсь, как собака какая? Так ведь и жизнь может пройти. В постоянном тороплении.

 

Он прошёл мимо Старого рынка, потом по скверу имени отважного лётчика, товарища Зайцева, потом мимо бывшего кинотеатра «Юность», в котором теперь размещается совершенно культурное заведение «Дом Озерова». Потом перешёл перекрёсток и уверенным шагом вошёл в пивную, которая не имела никакого официального названия (просто – пивная), но местные достойные люди и прочая алкашня называли её «У Ритки», по имени тамошней буфетчицы. Там Славка взял сто пятьдесят граммов водки и кружку пива. Чем закусывать будешь, спросила его буфетчица (может Ритка, может, не она), не совсем молодая женщина с добрыми глазами, уставшими глядеть на всё это безобразие. Ничем, ответил Славка. У меня закусь всегда с собой. Спасибо.

 

Он сел за столик, достал из кармана завёрнутый в газету  бутерброд с ливерной колбасой, грациозным жестом вылил содержимое стакана себе в рот и присосался к кружке. Народу в заведении было немного (рабочий же день), но все присутствовавшие сохраняли гордость лиц. Наверно, тоже с работ отпросились, подумал Славка почему-то благодарно. Наверно, тоже все до одного – люди труда. И быта.

Он не спеша пило пиво и смотрел в окно. За окном была площадь, и на ней курлыкали голуби. Славка знал, что голуби – самые мерзкие из всех птиц. Потому что они запросто могут заклевать своего раненного и по этой причине совершенно беспомощного собрата.

 

Славка допил пиво, завернул недоеденные остатки бутерброда во всё ту же газету и вышел на улицу. Посидел на лавочке и пошёл уже в другую пивную, которая тоже не имела никакого официального названия и поэтому местные называли её опять же немудрёно – «У Надьки». По имени уже тамошней буфетчицы. У Надьки Слава освежился ещё ста пятьюдесятью граммами, кружкой пива и докушал свой ливерный бутерброд.

Выйдя от Надьки, он опять посидел на лавочке (не на той, на которой сидел после Ритки, а уже на другой. В городе было много лавочек. Что несомненно свидетельствовало о неустанной  заботе городской администрации о проживающих в городе гражданах) и, посидев, пошёл в третью пивную. Которая, в отличие от вышеупомянутых двух, имела совершенно официальное название – «Любимое» (или «Любимый». Или «Любимая». Хрен её знает  точно как. Да и какая разница? Главное, что про любовь). Там он повторил традиционные сто пятьдесят, кружку пива, но закусывал уже ирискою «кис-кис». После чего вышел на улицу, опять уселся на лавочку.( уже третью по счёту. Или четвёртую? Вот сколько у них в городе этих прекрасных лавочек!), лениво посмотрел на торгующих зеленью около трамвайной остановки бабок и так же лениво подумал: «А почему, интересно, трамвайная остановка называется «Площадь Двух революций»? Что это за шовинистический оппортунизьм? Что бы на такое название сказал дедушка Ленин? А товарищ Сталин?». В голове приятно зашумело,  Славка поднялся и вдруг почувствовал в себе непреодолимое желание совершить ПОСТУПОК. Хотя ничего удивительного в этом желании не было: с трёх по сто пятьдесят плюс три кружки пива и не на такое потянет. На подвиг позовёт, не то что на поступок!

 

Он зашёл за ателье, воровато оглянулся (никто не видит?), взмахнул руками и стремительно взлетел.

 

Полетел он в сторону Кремля. Нет, не московского. До Московского далеко, да и ПВО (противовоздушная оборона) столицы не дремлет на своей неугомонной страже. Враз сшибёт с совершенно трагическими для него, Славки, последствиями. Так что полетел он в сторону Кремля местного, коломенского. А точнее, в сторону некоей башни, которую местный коломенский народ называет Маринкиной. В честь великосветской польской авантюристки (она же - красавица-княжна, супруга Лжедмитриев, и вообще особа, совершенно корыстная в своих половых связях) Марины Мнишек. Которая в этой башне в каком-то там старинном веке якобы сидела в заточении и в которой же якобы от тоски и  померла. Ну, померла и померла. И хрен с ней. Было бы о ком жалеть. Да и когда это было-то. В каком веке?

 

Пролетая вдоль крепостной стены и любуясь открывающимся с высоты великолепным видом, Славка вдруг заметил следующую с ним параллельным курсом ворону. Ничего себе ворона. В смысле ничего выдающегося. Умеренной жирности. Хохолок над клювом в виде чуба. Головка плешивенькая (наверно, много страдала). Взгляд наглый, но добрый. Лапки с коготками. В общем, птица.

Ворона тоже не отрывала  от него своего вороньего взгляда, и было понятно, что желает познакомиться.

 

- Привет, - сказал Славка. – Летим?

- Ага – охотно отозвалась та совершенно человеческим голосом. – Летим. Не скучаем. А чего нам, быкам? У тебя закурить не будет?

- Прям в воздухе, что ли? - удивился Славка.

- Не, – сказала ворона. – На ходу неудобно. Спуститься надо.

 

Они решили спуститься на полянку у Москва-реки, известную всем коломенцам под названием «блюдечко», но были встречены неожиданным препятствием.

- Ёжики! – сказал Славка и показал вороне на серые щетинистые комочки, шустро бегающие по искомой поляне.

- Ага, - кивнула та. – Коломенские ёжики. Красавцы. Угроза миру на планете Земля.

- Чего они здесь делают-то? – спросил Славка. Раньше он никогда не видел столько ёжиков.

- Объедки ищут, - пояснила ворона. – Которые благодарные отдыхающие оставили после вчерашнего общегородского праздника.

- А вчера праздник был? – удивился Славка.

- Ага. День этих, как их… Хевронии и Февронии, - и, помолчав, добавила. – И матери ихней Софьи.

- Это что за праздник такой?

- Влюблённых. А ты чего, не знал, что ли?

- Откуда? У меня вчера рабочий день был.

- А кем работаешь?

- Слесарем-сантехником, - и Славка махнул рукой назад. – В ЖЭКе.

- В тридцать пятом что ли? – продемонстрировала свою осведомлённость ворона.

- В тридцать пятом, - уже и не помнил, в который раз удивился Славка. – А ты откуда знаешь?

- Это, значит, я вчера тебя там рядом видела? Ты ещё орал: « Петрович, твою мать, сколько тебя можно ждать?».

- Ага – покраснел Славка. – Это я. Петровичу орал, чтобы быстрее выходил. Это напарник мой. Откуда ты меня видела?

- С колокольни, - и ворона показала крылом на колокольню. – Я тоже здесь была, на празднике. Тоже прилетала подхарчиться. Хотя тебе-то всё равно. Ты же, небось, герой труда. Тебе праздники по барабану.

- А чего грубишь? – обиделся Славка. – Может, я  тоже влюблённый!

- Может, - неожиданно согласилась ворона. – Давай, спускайся. А я за тобой.

- А куда присядем? – Славка вертел башкой по сторонам. – Вон их сколько! Везде гужеваются! Ступить некуда!

- Что ты как засватанный, - фыркнула птица. – Пинками их разгони.

Славка последовал умному совету. Ёжики подскакивали в воздухе весёлыми мячиками.

- Ёжик – птица гордая, - философски изрекла  ворона. - Пока на пинок не насадишь – не полетит.

 

Присели прямо на свежескошенную траву, не спеша закурили славкин «беломор».

- Миль пардон, – сказала ворона. – Забыла представиться. Марина.

- Вячеслав, - ответил Славка и, подумав, уточнил. – Григорьевич.

- А фамилия как? – спросила ворона.

- Потеряев. А твоя?

- Мнишек.

- Родственница, что ли? – блеснул историческими познаниями Славка.

- Почему родственница? – вроде бы даже обиделась ворона. – Я она и есть. В смысле, ейный дух. И частично плоть. В смысле, практически она. Реинкарнация. Слышал такое простое русское слово?

Славка кивнул: ага. Слышал. Восемь раз. Ещё когда в школе учился. А потом не слышал. Потом всё больше матом.

- «В школе».., - передразнила его ворона. – Ты в школе-то, небось, двоешником был. Уроки прогуливал, в кошек кирпичами кидался. Где уж тебе было умные слова слышать. Ладно! – смилостивилась она. – Объясняю. Реинкарнация это перевоплощение. Переселение душ. И частично плоти.

- Что-то больно облезлая ты для плоти, - подпустил шпильку Славка.

- А мне сколько годов-то! - неожиданно развеселилась ворона. – И не сосчитать! В моём возрасте не то, что облезешь – лишаями покроешься с клюва до самого хвоста! Ну, чего? Перекурили? Куда слетаем-то?

- Мне всё равно, - признался Славка.

- И-ех! – развеселилась ворона. – «Всё равно»!  Люблю простых! Чего думают, то и говорят!

 

Они сначала покружили над Москва-рекой, повернули к Бобреневу монастырю, оттуда - к железной дороге.

 

- Арбузика хотца, – сказала ворона. – А то всё корки да корки. Один понос с йих. И изжога мерзкая.

- Можно у «Даров природы» купить, - сообразил Славка. – У меня там знакомый в «клетке» торгует. Говорит, что у него – настоящие  астраханские.

- Откудова у него астраханские? – ехидно скривилась ворона. – Врёт, собака! А то я в Астрахани не  была!

 

Но всё же полетели к «Дарам». Приземлились на задах, в кустах сирени.

- Я пошёл, -  сказал Славка. – Ты сиди тихо. Особо не рисуйся. А то кирпичом кто заедет. Народ-то у нас добрый. Может, ещё пивка взять? Или четвертинку? У меня денег хватит.

- Не, - не согласилась ворона. – У меня же катар.

- Чего?

- Катар желудка, - уточнила гордая птица. – И камни в почках. Какой уж тут алкоголизм.

 

- Не, это не астраханский, - сказала она через полчаса, обклёвывая сочный ломоть. – Жулик этот твой знакомый.

- Это с чего ж ты взяла? – обиделся Славка.

- С того. Что я, в Астрахани, что ли, не бывала? Тамошних арбузов не едала? Кругом одно жулье. Как тогда – так и сейчас.

- Когда тогда?

- В Смутное время. Глаз да глаз. А ты – парень хороший, -  неожиданно похвалила она его. -  Хочешь, я тебе подарок сделаю?

- Подарок? – удивился Славка. – За что?

- А ни за что. За просто так. За счастливо проведённое время. И за то, что арбузом угостил. И чекушку бы взял, если бы не отказалась. И вообще, летаешь тут одна, как чувырла какая доисторическая. Ноговорить не с кем…, - и она взмахнула кругом. – Вдвоём-то куда веселее. За это и подарю.

Она полезла клювом под крыло и достала оттуда роскошный перстень.

- Ваньки Заруцкого подарок, – пояснила со вздохом. – Ивана Мартыныча. Мужа моего. То ли третьего, то ли пятого. Ух, мужик был! Атаман, из донских казаков! Всегда этот перстень с собой ношу. Башне не доверяю. А то туристы вдруг найдут и прикарманят. На! – и протянула Славке.

Славка, поколебавшись, взял.

-Смотри не обоссысь, - заботливо предупредила его ворона. – Стока арбуза-то пожрал.

- А я до тебя ещё три кружки пива попил, - гордо сознался Славка. – И три по сто пятьдесят.

- И отлить не тянет? – не поверила ворона.

- Не-а, - с прежней молодецкой гордостью ответил Славка.

Ворона  изумлённо  покачала головой.

- Три пива плюс три по сто пятьдесят… Не, я так бы не смогла! Ну, ты и насос! – похвалила она Славку. - Настоящий герой!

Славка покраснел. Он не привык к похвалам. Его чаще ругали, чем хвалили. Не умеют у нас ценить трудящий класс, подумал он с внезапно нахлынувшей горечью. Вот казалось бы, княжна. Чуждое нам создание. Белая кость. А и то похвалила. Проявила понимание. А эти…

- Ладно, бывай, - сказал он вороне. – Мне домой пора. Сегодня наши с испанцами играют. И вообще.

- Ты заходи, - предложила ворона.

- Куда?

- К башне. Свистнешь. Если я там, дома, то вылечу. Ещё куда-нибудь прошвырнёмся, - и шутливо толкнула его крылом в бок. – Какие наши годы! Всего полтыщи лет!

 

После той встречи он пару раз приходил к башне и даже свистел, но ворона не появлялась. Может, не хотела, может, стеснялась, может, о перстне жалела. А может, просто сдохла. Сколько ж жить-то можно!

Атаманов же перстень он сначала хотел отнести в краеведческий музей, чтобы бесплатно сдать на память. Потом сообразил, что идиотом, конечно, быть никому не запрещается, но не до такой же степени! Потом собрался отнести в скупку и вырученные деньги пропить, потому что свято чтил старинную заповедь: лёгкие деньги  и тратить надо легко. Но подумав, решил и здесь не торопиться. Надо оценить сперва, подумал он. И у серьёзных ювелиров. Чтоб серьёзную цену предложили. Может, на машинёшку какую хватит. На какую-нибудь «бээмвуху». Хотя бы и не новую.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 1. Оценка: 2,00 из 5)
Загрузка...