Кошки-мишки


Когда кошки уходят, нами правят крысы.
 
Африканская пословица

 

Я проснулся от того, что меня пытался утащить монстр из-под кровати.

Вернее, дело обстояло так: в мою босую, опрометчиво свесившуюся за край матраца ногу впилось что-то острое. Так что кричать я начал раньше, чем проснулся. А уже потом, чуток продрав глаза, разглядел в утреннем полумраке мохнатую лапищу, запустившую в ногу когти аж по самые корешки. И заорал ещё громче. Ор немножко смутил невидимого монстра – испачканные красным когти втянулись. Лапа медленно отступила под кровать, нахально потянув за собой край простыни.

Я отдышался и принялся оглядывать ранение – пять аккуратных кровоточащих точек. Довольно глубоких и жутко болезненных. Я немного поумирал по этому поводу, представляя, что когти монстра могли быть ядовитыми. Меня даже замутило, и я постарался потерять сознание, воображая, что мама найдёт бездыханное тело её драгоценного Артура, павшего смертью храбрых в сражении с подкроватным страшилищем. Однако нарочно грохнуться в обморок оказалось не так просто, и затея мне скоро надоела. Заоконье потихоньку розовело, намекая на рассвет. Я подумал: ну совсем уже эти монстры охамели! Прямо вот утром из-под родной-то кровати… Хорошо бы заразину отдубасить.

Пока я оглядывал комнату в поисках чего-то тяжёлого и длинного, что можно было бы достать, не спуская ноги на пол, в приоткрытую дверь сонным привидением просочилась Лиза. Одной рукой она прижимала к себе любимого плюшевого медведя, хотя мама всегда говорила, что Лиза уже слишком взрослая, чтобы неразлучно таскать с собой мягкую игрушку, и всё грозилась его как-нибудь тайком от Лизы извести. Медведь имел по своему обыкновению суровый вид (такого медведя назвать мишкой даже язык бы не повернулся, хотя вот Лиза умудрялась нагло обзывать его Мишуткой, и ей это вроде даже пока сходило с рук).

В другой руке Лизы призывно болтался зажатый двумя пальцами за край кружочек колбасы.

– Ты чего рано? – удивился я.

– Па ночью приехал, – отозвалась Лиза и зевнула так, что показалось, у неё голова на две половинки развалится.

– Привёз что-то? – я оживился.

Лиза важно кивнула.

Папа наш был кем-то вроде антиквара – мотался по разным местам и собирал необычные вещички. Иногда ценные, иногда просто интересные. С историей. Ими под самую крышу был завален весь дом, а на первом этаже имелось что-то типа магазинчика, ну или скорее склада всякого особо занятного барахла, потому как плотность заваленности там достигала поистине чудовищных размеров. Мы с Лизкой обожали копаться и рыться, и перекладывать по отдельным кучкам сильно глянувшиеся диковинки. Это обычно приводило к миграциям гор хлама по магазину и всему дому, что ужасно злило маму, но поделать она с этим ничего не могла, как ни старалась.

– Что-то и кого-то, – уточнила Лиза, пошлёпывая босыми пятками по прохладному паркету.

На шлёпанье присмиревший под кроватью монстр сначала тихо заворчал, а потом разразился душераздирающим «У-у-а-а-у!».

А я уже успел о нём забыть.

– Ага! – почему-то обрадовалась Лиза.

– Ты это – беги, если что. А я его чем-нибудь тресну, – проинструктировал я сестру.

– Вот ещё! – заупрямилась она. – Я, может, его по всему дому искала, пока ты орать не начал. И трескать его нельзя!

И к моему удивлению, Лиза подскочила к кровати, задрала съехавшую до пола простынь, и противным мимимишно-заискивающим голосом позвала:

– Киса-киса! Иди сюда, хороший котик!

При этом Лиза так азартно трясла куском колбасы, распространяя по комнате завтрачный дух, что у меня у самого в животе заурчало.

Сперва внизу всё было тихо, потом послышалась неуверенная возня, словно кто-то мялся, борясь с собой и колбасофильством в последней стадии.

Спустя пару минут колбаса победила – из подкроватья на утренний свет показалась треугольная морда с плоским носом и большими острыми ушами. Затем последовало гибкое туловище и, наконец, длинный полосатый хвост, извивавшийся и закручивавшийся таким невообразимым образом, что мог бы запросто сойти за змею, прибарахлившуюся шубкой для поездки на северный полюс.

Выбравшись на свет, монстр весь подобрался – под гладкой шерстью перекатились мускулы, – навострил уши и, требовательно глядя на Лизу, издал короткое «уау».

– Какая хорошая киса! – засюсюкала сестра, взмахивая колбасой. – А что у меня есть для кисы?

– Ууа! – заявил монстр недовольно. Его терпение испытывалось уже долго и теперь подходило к концу.

Лиза это поняла, поспешно отщипнула от кружочка небольшой кусок и бросила его монстру, а остаток колбасы ловким движением фокусника отправила себе в рот. Монстр отследил манёвр и, оскорбившись таким жмотством, взвыл и ринулся на сестру. Лиза пискнула и инстинктивно прикрылась медведем. Наткнувшись на суровый взгляд чёрных пуговок, монстр притормозил и сделал вид, что ему вообще не к Лизе, а к двери. На выходе он, правда, передумал, рысцой вернулся за оброненной подачкой, мигом её заглотнул и только тогда выскочил прочь, подвывая на бегу.

– Хороший котик, – пробормотала сестра, выглядывая из-за плюшевой спины медведя.

По моему скромному мнению, хорошим котик не выглядел даже с натяжкой. С другой стороны, Лиза почему-то часто находила милыми самые суровые и иногда даже жуткие вещи, от которых лично у меня волосы дыбом вставали и ладони потели.

– Его па притащил? – уточнил я у Лизы.

Сестрёнка кивнула.

– Ага. Из Японии. Его и ещё три страшные железные рожи. Их древние воины носили, чтобы врагов пугать.

– Боевые личины, – догадался я, мысленно предвкушая примерку. – А чудовище это он зачем приволок?

– Хагеши не чудовище! – возмутилась Лиза. – Он славный! Просто место для него новое, вот он и нервничает. Ещё ты его своими криками испугал!

Я смутился. Признаваться Лизке, что спросонья принял кота за монстра, было стыдно. С другой стороны… Я вытаращился на свою исцарапанную ногу. Вообще-то тут выходила неувязочка. Ранки на ноге были довольно далеко друг от друга – кошачья лапа, даже крупная кошачья лапа (а Хагеши, или как его там, оказался большим котом), таких оставить вроде не могла. Или… могла?

Это всё наводило на нехорошие мысли о перенаселённости моего подкроватья. Засаду там что ли устроить?

– Н-ну… Я не хотел его пугать, мне просто снился тот странный сон, – выкрутился я. В конце концов, это было правдой.

– Опять? – сочувственно переспросила сестрёнка.

Я вздохнул. А Лизка крепко обняла медведя, отчего его пуговичные глаза сделались как будто круглее, а вид ещё недовольнее.

– Пошли кушать, – сказала она.

– Сейчас. Ты иди, а я догоню.

Когда Лиза вышла из комнаты, я осторожно свесился над полом и заглянул в поредевшую темноту под брюхом кровати. Там никого не было.

***

Масок оказалось три, и все – одна другой жутче. У первой не хватало верхней части. Правда, её отсутствие вполне искупали огромный птичий нос крючком и выпуклый острый подбородок, который что есть силы стремился навстречу носу. Вторая маска была гладкой, блестящей и очень красной, словно намазанная свежей кровью. И ещё имела здоровенные клыки. А третья… На первый взгляд в ней не было ничего такого страшного. Зато просматривалось что-то неуловимо кошачье и хищное. Сказать по правде, она очень напоминала Хагеши. И от этого по спине у меня бегали мурашки. Прямо вот толпы мурашек. Целая мурашья орда, хотя я толком и не мог понять почему.

Общими усилиями нам удалось свистнуть у па из-под носа только одну маску – ту, которая без верхней части. Зато у неё имелись кожаные ремешки, которые можно было закрепить так, чтобы маска держалась на лице. И мы с Лизкой, вооружившись кто чем: я – кочергой, она – старой ракеткой для бадминтона, устроили настоящее самурайское сражение. Маску мы носили по очереди.

Конечно, Лизкина ракетка долго не продержалась против кочерги. Сестрёнка была разгромлена наголову, надулась и обещала натравить на меня Хагеши. Я только пожал плечами. Если уж на то пошло, то угроза натравить Мишутку звучала бы пострашнее.

Обязательный Лизкин плюшевый медведь, кстати, наблюдал наши баталии. И под конец, когда сестрёнка пала смертью ленивых и уставших (пала в буквальном смысле – на траву, с кочергой под мышкой), черные глаза-пуговки обрели какой-то недобрый блеск. Хотя может у меня просто разыгралось воображение заодно с аппетитом.

***

Мышь не желала ловиться. Она носилась как угорелая (правда, как мне почудилось, прихрамывала на одну заднюю лапу), и тонкий хвост вился за ней как ниточка за клубком. В комнате, где мы устроили догонялки, почему-то совсем отсутствовала мебель, и спрятаться мыши было негде, но поймать её это никак не помогало.

В очередной раз увернувшись от неуклюжего меня, мышь побежала по стене. Крохотное тельце почти сливалось со старыми блёклыми обоями, и, если бы не хвост, легко потерялось бы из виду. Мышь пронеслась по стене несколько метров, пока я ошалело наблюдал манёвр, ловко перепрыгнула на подоконник. Я снова включился в погоню. Мы скакали по комнате ещё некоторое время, пока мне наконец не повезло придавить ботинком кончик хвоста. Мышь гневно пискнула, забилась, а когда я нагнулся, чтобы накрыть её ладонью, вдруг обернулась огромной крысой. Злющей, красноглазой крысой, которая ловко извернулась и что есть силы впилась в руку.

Боли я не почувствовал, но от неожиданности заорал и… проснулся. В своей комнате, обставленной как положено мебелью и под потолок заполненной послеобеденной тишиной. Никакой крысы не было и в помине, зато прямо у меня на груди восседал Хагеши (он был тяжелющим, словно весил раза в три больше, чем казалось на вид) и внимательно вглядывался в лицо, будто чуял мышь внутри черепушки и намеревался добраться до неё любым возможным способом.

Признаться, я струхнул.

– Э… Брысь! – сказал я неуверенно и на всякий случай заслонил лицо рукой. Но Хагеши только презрительно дёрнул усами и одним плавным движением перетёк на пол.

– Арти, ты опять кричал, – в дверях мгновенно нарисовалась Лиза. И на этот раз помимо медведя она тискала ещё пару увесистых и потрёпанных книг.

Я вытер мокрый от пота лоб тыльной стороной ладони, всё ещё ощущая нервную дрожь после встречи с крысой.

– Ой! – воскликнула Лизка и круглимы глазами уставилась на мою руку. – Тебя Хагеши цапнул?

Я тоже посмотрел на руку. Между большим и указательным пальцами краснел и кровил укус. Вот так да! Я присвистнул.

– Нет, это всё крыса, – признался я Лизке.

Она удивилась.

– Какая крыса? Ты раньше говорил про мышку.

– В этот раз мне удалось поймать её за хвост. И тогда она превратилась в крысу.

– Ага, – сказала Лиза с таким видом, словно только что придумала что-то очень умное, и теперь размышляла – делиться или нет.

– Ну говори уже! – не выдержал я.

– Ладно, – смилостивилась она. – Я у па нашла интересные книжки. Вдруг тут о твоих снах есть. Вот!

И Лизка протянула находки. Одна книга называлась «Большой сонник», а вторая почему-то -«Самый полный бестиарий демонов, духов и иной нечисти».

Я насмешливо фыркнул.

– Ой, девчачьи глупости! Вот ещё сонника мне не хватало! И книги сказок.

Лизка снова надулась и сердито засопела.

– И ничего не глупости! – буркнула она. – Между прочим, я нашла в соннике про мышь! И она снится к неприятностям! А крыса, небось, так точно.

Лизка отобрала у меня книги и, бухтя, как маленький свирепый паровозик, выбежала из комнаты. Медведь глядел на меня с укоризной из-под сестриного локтя: Лизка впопыхах ухватила его вверх тормашками.

Я пожал плечами. Это было и так как-то само собой понятно. Конечно, скоро грянут неприятности. Иначе зачем мыши сниться мне столько раз?

***

Вечером я твёрдо решил устроить залётному монстру засаду. Перед сном тщательно обследовал все закоулки и тёмные уголки. Комната и подкроватье были совершенно пусты и необитаемы. Значит, он приходит только ночевать. Ну что же, посмотрим!

Я с чистой совестью улёгся, пристроил под подушку кочергу и загадал проснуться ровно в полночь – это всегда срабатывало. Как завести внутренний будильник. Если правильно настроиться – самая точная штука на свете. Так что я зажмурился покрепче и что есть силы подумал про полночь. Прямо представил её на часах. А потом уснул.

 

Когда я открыл глаза, в незашторенное окно сеялся лунный свет. И вся комната была такой белёсой и привиденчатой, как бы ненастоящей. Я даже ущипнул себя за руку, чтобы точно убедиться, что не сплю. Тихо ойкнул и покосился на часы. Полночь. Самое время!

Я потихоньку потянул из-под подушки верную кочергу и осторожно, стараясь не скрипнуть пружинами, свесился над полом.

Под кроватью кто-то совершенно точно был. Большой и толстый, и лохматый и… не один! В лунном свете блеснули две пары глаз. Одна – как блюдца. Бездонная, дикая. Глаза хищника на охоте. А вторая – маленькая и… пуговичная!

От потрясения я едва не выронил кочергу. Вот так-так! Заговор подкроватного монстра с Лизкиным медведем! Вот ведь злопамятный плюшевый мерзавец!

Я издал боевой клич, загнал кочергу под кровать по самое дальше некуда и что есть мочи зашурудел ею там. Кочерга несколько раз проехалась по чему-то живому и мягкому. Монстр угрожающе заворчал. А затем, без предупреждения, четыре огромные когтистые лапищи (точь-в-точь как та, что ухватила меня прошлым утром) впились в матрац – две справа, две слева – и увлечённо зашарили по кровати. Я недостойно пискнул и вытянул кочергу.

Пришлось сгруппироваться в самом центре, чтобы загребущие лапы меня не нашли. Так я просидел как паинька какое-то время, пока монстру не надоело меня нашаривать, и он не втянул конечности под кровать в клочья изодрав при этом простынь.

Я осторожно прилёг, свернувшись калачиком и обнимая своё бесполезное оружие. Меня душили страх и обида. Страх – потому что монстр оказался жутковат и голыми руками с кочергой с ним было не справиться. А обижался я на Лизкиного медведя. Ишь, нашёл с кем связаться! Снюхался, значит, с подкроватным чудищем. Ничего, я ему задам днём трёпку! Хотя Лизка небось вступится…

С такими невесёлыми мыслями я потихоньку задремал и опять увидел пустую комнату, оклеенную выцветшими обоями. В комнате были я и крыса. Крыса присосалась к ранке на руке и лакала кровь. А я был ленивый и какой-то вялый и всё пытался встряхнуться, чтобы сбросить крысу, но сколько ни старался, сил моих хватало только на то, чтобы вяло шевельнуть пальцами.

***

Проснулся я уставшим и разбитым, словно и не спал вовсе. Голову ломило, как если бы в ней полночи бесилось стадо минимамонтов, перед глазами плавал туман, а рука с укусом болезненно припухла.

Укус за завтраком привлёк внимание мамы. Но вот причину его появления она истолковала по-своему.

– Наверняка ведь дразнил или пытался тягать бедное животное за хвост. Артур, так ни в коем случае поступать нельзя! Тем более, что Хагеши – уже очень старый кот, – сказала мама, когда мы закончили есть и она поймала мою руку, чтобы осмотреть ранку. Я даже не успел возмутиться, кто кого вообще дразнил, и почему обо мне непременно нужно сразу думать плохо, как она помазала укус зелёнкой, оставив уродливую кляксу, и забыла про него начисто.

Хагеши тёрся тут же, у ног мамы, с самым невинным видом. Получал от неё лакомые кусочки со стола и изредка мерил меня хитрющим жёлтым глазом. Маме он вообще почему-то очень нравился. Хотя, как кому-то может нравиться такая очевидно жулистая морда? Но мама этого странным образом не видела. Она сюсюкала слащавым голосом, предлагая «моему котику» то «ам-амлетик», то «сментанкис-кис», на что Хагеши отвечал ей «мау» хриплым басом и косил на буфет, на котором размораживалась к обеду «лыбка».

В конце концов мне надоело наблюдать этот цирк, тем более что претензии после ночной потасовки были не к Хагеши.

– У меня к твоему медведю разговор, – заявил я сестре без обиняков, как только мы выбрались из столовой.

Лизка вытаращилась и инстинктивно прижала к себе игрушку покрепче.

– Это почему это?

Мне смутно подумалось, что я, наверно, говорю сейчас чушь. Но в голове по-прежнему стоял туман.

– Где он был прошлой ночью? – я шагнул к Лизке и попытался отобрать Мишутку. Вид он имел озадаченный и немного виноватый. Это мне понравилось: есть всё же у медведя совесть!

Лизка попятилась.

– Арти, успокойся! Я тебе сейчас всё расскажу. Я кое-что нашла в книге. Ну, в той, о демонах, помнишь? Нашла про крысу!

Я фыркнул.

– Сказка, небось, какая-то. А вот под кроватью у меня ночью сидела не крыса! А твой медведь! И ещё мохнатое страшилище, которое он на меня науськивал.

Лизка изо всех сил замотала головой.

– Нет же, Арти! Тебе всё показалось. А вот крыса во сне настоящая! Ну не как живая уличная крыса, но по-своему – настоящая.

– Не мели чепухи! – взвился я и вознамерился отобрать у Лизки игрушку уже всерьёз.

Сестрёнка продолжала беспомощно пятиться, круглея испуганными глазами. Я в два шага нагнал её и вцепился в пухлый плюшевый живот (где-то у меня в голове, в густом тумане тихонько проскочила странная мысль – откуда у медведя взялся живот? Ведь не было же раньше. Наел втихаря, что ли?), потянул на себя. Лизка потянула на себя. Тогда я что есть силы рванул игрушку и… получил лапой прямо в глаз. Прицельным замахом слева. Получилось не больно, но неожиданно и обидно.

– Ой, – сказала Лиза. – Извини, я не хотела.

– Это ведь не ты! – закричал я. – Видишь, что он творит! Теперь драться со мной полез!

– Нет же! – стояла на своём сестрёнка. – Просто я дёрнула сильно и у него лапа взметнулась. Она давно болтается, пришить нужно покрепче.

Лизка никак не хотела верить, что это её медведь разбуянился.

Я вздохнул и сдался. Туман в голове после удара поредел. И задор драться и выяснять отношения с плюшевым пакостником как-то весь вышел. А вот Лизка рассердилась на меня в этот раз всерьёз и целый день мы не разговаривали. И даже в самураев играли по очереди, а не друг с другом (мне играть быстро надоело, тем более, что слабость так и не прошла). А медведя сестрёнка теперь и вовсе не выпускала из рук. И даже когда мама позвала её купаться на ночь, Лизка бодро потянула его с собой в ванную. Я ехидно отсалютовал вслед его вытянувшейся и даже как-то побледневшей морде.

Перед сном мы с Лизкой худо-бедно помирились, и я милостиво выслушал, что она разыскала в книге про крысу. Медведь сидел у сестры на коленях, распаренный, влажный и даже немного каракулевый и, судя по виду, имел зуб теперь уже на нас обоих.

– Ратментис или мыслекрыса может появиться у человека, в чьём доме давно не водилось кошек. Сперва выглядит как маленькая безобидная мышка, но очень быстро вырастает и превращается в крысу. Питается негативными мыслями и эмоциями, а набрав достаточно сил, пытается контролировать человека. Поведение одержимого ратментисом сходно с поведением буйнопомешанного – нелогично, импульсивно и агрессивно. Со временем крыса полностью захватывает сознание, человек сходит с ума и умирает.

Выслушав сестру, я погрустнел. Звучало всё это совсем нехорошо. И, главное, было совершенно непонятно, что теперь делать.

– А как избавиться от этой мыслекрысы там нет? – без особой надежды уточнил я у сестры.

– Чуть-чуть есть, но тебе уже не поможет, – сказала Лиза. И тут же добавила: – Ой, прости. Я не подумала. В смысле, тут сказано, что пока мыслекрыса ещё похожа на мышку, её можно просто раздавить и всё. А если она уже выросла до крысы, то её так не убьёшь.

Лизка хлюпнула носом. Глаза у неё были на мокром месте.

– Я ведь давно у мамы котёнка просила! Если бы она сразу согласилась – ничего бы не было.

А я вспомнил, как Хагеши смотрел на меня тогда утром, как раз после обращения мыши в крысу. Может она и превратилась-то потому, что кот завёлся. Побоялась, что мышку он быстро изведёт, и она мой мозг захватить не успеет. Хотя, как кот должен был убить ненастоящую мышь, я даже вообразить не мог.

***

Ночью под кроватью нагло чем-то шелестели и нарочито громко чавкали. И это несмотря на то, что перед сном я закрыл деверь на ключ. Кочерга прочно обосновалась у меня под подушкой, но сил ею орудовать никаких не осталось. Я лежал в полудрёме, и чувствовал себя так, словно сверху на меня давила гора. Мысли тоже были медленными-медленными и словно бы надкусанными. Я не спал и не бодрствовал, но всё время видел ту странную пустую комнату. И крысу, впившуюся в руку. Я чувствовал, как в её пасть медленно утекает моя кровь, а вместе с ней – жизнь. Рука сделалась совсем белой и какой-то прозрачной. И сам я весь стал меньше и нереальнее.

Утром я еле-еле сполз с кровати. На полу тускло поблёскивала россыпь пустых фантиков, а мой суперсекретный тайник с конфетами оказался распотрошён и полностью разорён. Похоже, плюшевая месть свершилась. Я бы разозлился, но на это не оказалось сил. Так что я просто запинал остатки ночного вандализма под кровать и поплёлся к двери.

Разобравшись с ключом, обнаружил раннего визитёра. На пороге поджидал Хагеши. Завидев меня, он вздыбил шерсть на загривке, выгнул спину и зашипел. И наверняка бы набросился, но тут на помощь неожиданно пришла Лизка. Она подскочила к Хагеши сзади и совершенно бесстрашно цапнула его за хвост.

Кот коротко рыкнул и извернулся, готовясь броситься на новую цель. Но передумал, обнаружив при ней медведя. Лиза не преминула воспользоваться кошачьей заминкой, схватила меня потной ладошкой и поволокла вниз на завтрак.

Я с трудом переставлял ноги и на ступеньках чуть не грохнулся. Сестрёнка как могла поддерживала меня под руку. Хагеши следовал за нами по пятам, но Лизка находчиво прикрывала медведем тылы.

– Что он так на меня взъелся? – простонал я, доковыляв до столовой.

– Ты разве не понимаешь, он же чует крысу! – прошептала Лиза. И добавила ещё тише: – Думаю, надо рассказать маме. Ты выглядишь совсем плохо. Почти мёртвым.

По ощущениям я таковым и был.

За завтраком сперва никто ничего как будто не заметил. Папа рассеянно листал газету, а мама сперва куда-то вышла, а вернулась хмурая как весенняя тучка.

Я растёкся вялой лужицей по стулу и пытался сделать вид, что ем. Но тут Лиза предприняла попытку обратить на меня внимание родителей.

– Арти, как ты себя чувствуешь? – громко спросила она, глядя при этом на маму.

– Да, Артур, как же ты себя чувствуешь? – неожиданно грозным голосом поддержала мама сестрёнкин вопрос.

– Э… – я стушевался. Про плохое самочувствие рассказать, конечно, можно. А вот как объяснить маме про крысу у меня в голове? Она ведь наверняка не поверит. К тому же в мамином тоне чудился какой-то подвох. – Ну, так… Бывало и лучше.

– Бывало, – ледяным тоном подтвердила мама. – Очевидно до того, как ты съел ночью кило конфет.

Мама пристально смотрела на меня. Я посмотрел на медведя. А медведь смотрел на баночку мёда, стоявшую у Лизкиного локтя. И угрызения совести в медвежьем взгляде что-то не прослеживались. Окончательно доконали меня шоколадные и вафельные крошки, налипшие на плюшевую морду, которые наглый пакостник даже не потрудился отряхнуть.

Я открыл рот. Потом закрыл. Встал (получилось это у меня даже весьма неплохо, только в голове опасно завертелась карусель) и прямо через стол полез на медведя.

Что тут началось!

– Артур, ты что творишь! – закричала мама.

Лизка заверещала и вскочила со стула, стиснув медведя с такой силой, что у него на морде аж пуговицы в размере увеличились.

Папа удивлённо посмотрел на меня поверх очков и газеты и рассеянно поинтересовался:

– Мы уже закончили?

Я упрямо лез через стол, роняя чашки и вазочки с вареньем. А в голове опять стоял туман. А в тумане сидела крыса. И эта крыса, очевидно, чуяла на столе сыр, потому как на полпути к медведю я вдруг забыл, зачем мне к нему надо и, стоя на четвереньках на скатерти, дико заозирался в поисках аппетитного жёлтого кусочка, который одуряюще пах где-то у меня под самым носом.

Неизвестно, чем бы всё это кончилось, но на стол вдруг с разбегу вскочил Хагеши и больно стукнул меня лапой прямо в лоб. Шипел он при этом как королевская кобра перед броском. В голове сразу порядком прояснилось, а в поредевшем тумане теперь уже отчётливо проступил большой красноглазый грызун.

Он зашипел на Хагеши в ответ. То есть, вслух за крысу это сделал я, чем поверг маму и Лизку, и даже папу в полный ужас. Кот стукнул меня лапой в лоб ещё раз и после этого наступила темнота.

***

Очнулся я в собственной кровати, укутанный одеялом по самый нос. На лбу воняла смоченная уксусом тряпка. А на груди сидел Хагеши и внимательно всматривался мне в лицо. Едва я открыл глаза, кот упреждающе приподнял лапу.

– Эй, стой! Это я, я! – вырвалось с хрипом из груди. – Хватит уже лупить!

Это была правда. В смысле, я вроде действительно опять стал собой. Но крыса всё ещё сидела внутри. Я чувствовал, как она ворочается и недовольно ворчит, загнанная глубоко близким присутствием кота. Но на сознание больше не посягала.

Хагеши как будто понял. Опустил лапу и вновь устроился ждать. Весил он, наверно, с центнер. У меня жутко ныли рёбра под его тушкой. Но пошевелиться или сменить позу оказалось страшно – вдруг Хагеши кинется или крыса опять полезет?

Тогда я стал осматриваться. В комнате царили тишина и темнота, а вот из-за приоткрытой двери вылезало пятно света и долетали приглушённые голоса.

– Я так испугалась! – ахала мама. – Он был словно не в себе. Разворотил стол, Лизоньку напугал…

– Ну, не сильно… – тоненько отнекивалась сестра. – Мам, ему было очень плохо!

– Шипел он странно, – рассеянно вторил па, – как дикий зверь какой-нибудь.

– На отравление не похоже, – извиняющимся тоном пояснял полузнакомый голос, очевидно доктора. – Но у бедного мальчика жар. Возможно, он был в бреду. У Артура есть аллергия на шоколад?..

Голоса плавно удалялись, пока не затихли внизу. Потом по коридору вернулся мелкий дробный топоток, в комнату заскочила Лиза.

– Они хотели делать тебе промывание, но решили отложить, пока не придёшь в себя, – доверительно сообщила она. Руки сестрёнка держала за спиной и на мой немой вопрос охотно пояснила: – Ему всё-таки немного стыдно. Знаешь, похоже Мишутка и вправду слопал твои конфеты – у него весь нос в шоколаде оказался! Жалко, что ма нельзя это объяснить. Я пыталась, но она считает, что я всё выдумываю. А па меня вообще не слышит.

Мы помолчали.

– Промывание, конечно, гадость, но вдруг оно поможет избавиться от крысы? – протянул я со вздохом. Правда, промывать вроде как должны были желудок, а не мозги. Но других идей у меня не имелось совсем и, судя по расстроенному Лизкиному лицу, у неё – тоже. А если родителям не объяснить, что во мне завелась крыса, то кто поможет от неё избавиться? Ох уж эти вечно не верящие взрослые…

Я почувствовал, что меня клонит в сон. Едва разлепив глаза, обнаружил, что Лизка пристроилась на краю кровати и тоже клюёт носом. Медведь сидел у неё на коленях, и глаза-пуговицы выглядели обычными пуговицами. Скучными и ничего не выражающими. Даже Хагеши как будто уснул, мирно сложив треугольную голову на лапы.

Внутри осторожно поскреблись. Это крыса, догадался я. Она насылает на всех сон, пытается одурачить, чтобы выбраться. Так она, чего доброго, и Хагеши проведёт!

Не спать! Ни в коем случае! Я заставил себя открыть пошире глаза. Прямо вытаращить их и не моргать. Но это не сильно помогало. Спать хотелось просто адски. Ещё и вредный котяра давил сверху как пушистая могильная плита – такой же тяжёлый и неумолимый.

– Б..рысь! – выдавил я через силу и попробовал пошевелиться. Ничего не получилось. Тогда я собрался с последними силами (может быть, самыми последними, даже окончательными) приподнял правую руку и щёлкнул кота по розовому носу. Давно хотел это сделать.

Хагеши взвился, на ходу выпуская когти. Дрёма слетела с него в момент: кот понял, что крыса пыталась его провести, и страшно разозлился.

Крыса разозлилась тоже. Мерзко заверещала моим голосом и бросилась в атаку. И тут произошло нечто совсем странное. Хагеши надулся как воздушный шарик. Большой, очень пушистый шарик. И сразу занял почти полкомнаты. Крыса испуганно вякнула, но скрыться не успела – кот прыгнул. Огромная лапа (точь-в-точь как та, что пыталась меня утащить под кровать пару дней назад!) впилась в грудь, раздирая пижамную рубашку и плоть в клочья. Кажется, один коготь достал до самого сердца, но это было уже не важно. Потому что кошачьи челюсти сомкнулись на моей шее. Что-то хрустнуло, забулькало. Боли почувствовать я не успел. Только услышал, как где-то далеко испуганно закричала проснувшаяся Лиза.

А потом я умер.

***

Комната была всё та же – маленькая, блёклая, с выцветшими обоями. Гигантской крысе и коту оказалось в ней тесновато.

На Хагеши красовалась маска. Кошачья, из папиной коллекции. Когда, интересно, он успел её прихватить? Над маской задорно и даже мило торчали мохнатые уши. А пушистое тело прикрывал самурайский доспех из металлических пластин (между пластинами пробивались пучки мягкого пуха, что чуть-чуть портило общее грозное впечатление). Хагеши стоял на задних лапах, совсем по-человечески, и у левого бока его висели ножны с катаной. Правая лапа покоилась на рукояти.

Вокруг Хагеши скакала крыса. У неё не было ничего кроме зубов и когтей. Но когти отливали сталью, и даже в полумраке можно было разглядеть, как остро они заточены.

Крыса то приближалась к коту, делая ложные выпады, то отбегала к стене. Но напасть всерьёз не решалась. Или просто выжидала момент. Хагеши был неподвижен на широко расставленных лапах. Только хвост метался из стороны в сторону, выражая холодную ярость.

Наконец, крыса осмелела. Она подскочила совсем близко – стальной коготь проскрежетал по доспеху Хагеши. Но убраться подальше не успела. Кот шагнул вслед, и катана мелодично запела, покидая ножны. Длинный плавный замах снизу – клинок лизнул горло противника. Изящное движение кошачьей лапы, и клинок обрушился уже сверху. Крысиная голова покатилась по полу, а катана, напившись крови, вернулась в ножны.

***

Когда я открыл глаза, снова было утро. Самое обычное тёплое летнее утро. Я лежал на собственной кровати, и пижамная рубашка была цела-целёхонька. И на горле, как я ни щупал, не обнаружилось даже намёка на отметины кошачьих клыков. Чувствовал я себя, к тому же, преотлично.

В ногах, повалившись прямо поперёк кровати, посапывала Лизка. Подушкой ей служил пухлый медвежий живот. А недовольство, написанное при этом на плюшевой мордахе, порадовало меня даже больше, чем отсутствие укусов. Хагеши в комнате, кажется, не было вообще.

Я сладко потянулся и сел. Лизка мгновенно проснулась, увидела целёхонького меня и радостно пискнула.

– Ой, а я так испугалась, когда Хагеши на тебя набросился! Он же тебя убил совсем! Зато, кажется, и крысу.

– Похоже, – кивнул я. – Мне снился про это сон. Хагеши там был одет как настоящий самурай. И носил кошачью маску, привезенную папой. А крысе он отрубил голову. Вот только в толк не возьму, как же я живой?

Лизка пожала плечами. А потом открыла рот и вытаращила глаза.

– Арти, я знаю! Я же читала про Хагеши в той книжке! Ну, которая про демонов. Ой, как же я не догадалась сразу!

И сестрёнка с воплями унеслась за книгой.

Вместо неё в комнату вошла мама и была так рада тому, что я за ночь совсем поправился от своей странной болезни, что обещала сегодня же сводить нас с Лизкой в кино. Правда, шоколадных конфет мне ещё долго будет не видать.

Мы все пошли завтракать. Лиза скакала по лестнице через ступеньку и прямо на ходу читала из книжки:

– Бакэнэко – это кошка-оборотень. Обычная кошка может стать бакэнэко несколькими способами: прожить очень долго, иметь длинный хвост или быть большого размера.

Я хмыкнул. Кажется, Хагеши подходил по всем статьям.

– Кошка-оборотень может ходить на задних лапах и создавать огненные шары. Может съесть своего хозяина и даже принять его облик. И… да, вот! Это оно! Бакэнэко может оживить мертвеца, если перепрыгнет через него. Арти, Хагеши ночью через тебя прыгнул! И потом всё стало как было! Раны исчезли! – радостно закричала Лизка. Покосилась на идущую рядом маму и добавила: – В смысле, Арти тут же выздоровел.

Да, пожалуй, говорить маме, что я полночи валялся мертвец мертвецом с прокушенной шеей не стоило. Хотя, она ведь всё равно не поверит.

Так и вышло.

Мама только рассмеялась, потрепала меня и Лизку по голове и сказала:

– Ну да, чудесное избавление.

Завтрак в этот раз прошёл почти без приключений.

– Всё-таки вовремя у нас появился кот! – удовлетворённо сказал папа, прихлёбывая чай. – Я нашёл у Артура под кроватью толстенную крысу. Дохлую, без головы.

Тут все дружно, с благодарностью и умилением, посмотрели на Хагеши, который тем временем довольно вылизывался на буфете. А я тайком пощупал горло.

– Какой умный и храбрый кот! – восхитилась мама. – Налью ему ещё молочка.

Папа согласно кивнул:

– У него, к тому же, непростая история. Хагеши жил у некоего Акайо Нагаи. Мне рассказывали, что Акайо нашёл Хагеши крохотным, ещё слепым котёнком, выброшенным на обочину дороги. Выходил его, выкормил, и они прожили бок о бок много лет. Больше двадцати, наверное. Коты, вроде, столько обычно не живут? Так вот, Хагеши очень любил своего хозяина. И однажды в благодарность, приволок найденную где-то древнюю самурайскую маску. Да, именно ту, которая похожа на кота. Забавно, верно? У Акайо уже была одна. И ещё одна – у его брата, Хори. Маски были семейной реликвией и передавались от отца к сыну многие поколения. Братья Акайо и Хори поделили наследство, и у каждого оказалось по одной. Но судьба Акайо сложилась несчастливо: шторм накрыл его по время рыбалки. Тело Акайо так и не нашли. Всё его имущество перешло Хори, в том числе маски (уже две), и кот. Но ни Хори, ни его жена не любили животных, и Хагеши жилось у них несладко. Кажется, Хори подумывал избавиться от кота, но не успел. Однажды, вернувшись домой с рынка, Изуми, жена Хори, не застала мужа дома. Он не появился ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю. Хори исчез, причём бесследно. Изуми заявила в полицию. Но её мужа так и не нашли. Со временем Изуми решила избавиться от масок. Передавать их по наследству оказалось некому – у Хори и Изуми не было детей. Так маски попали ко мне. Ну и Хагеши заодно. Он никак не хотел расставаться с кошачьей маской.

Мы с Лизкой многозначительно переглянулись.

– И кстати! Хагеши по-японски значит – злой человек, злыдень. Так звала кота Изуми. Она его почему-то до ужаса боялась. Говорила, что кот смотрит на неё так, будто хочет съесть, – закончил папа и хитро подмигнул нам с сестрой.

Я поперхнулся тостом. А потом принялся соображать – вроде бы я Хагеши ничем сильно разозлить не успел?..

Мама, заметив мою перекошенную мину, со смехом сказала отцу:

– Не пугай детей! Они уже решили, что у нас поселился кот-оборотень!

Папа только хмыкнул и по обыкновению уткнулся в газету.

***

Спустя некоторое время мне подвернулся случай поквитаться, наконец, со зловредным Лизкиным медведем.

А получилось это так. Оправив как-то вечером Лизу купаться, мама взяла в руки злосчастную игрушку (сестрёнка таки забыла утянуть любимца с собой) и с отвращением обнаружила, что медведь не только потрёпан и затаскан, но ещё сплошь перемазан шоколадом, мёдом и бог знает, чем ещё. Особенно морда, разумеется.

– Ох, Лизонька до сих пор кормит игрушки! – пожаловалась мне мама. – Уж я думала, что с тех пор, как она закормила супом насмерть говорящего динозаврика с моторчиком, у неё эта гадкая привычка перевелась. Лиза ведь уже большая девочка!

Я согласно покивал, кося на медведя. Вид у него был настороженный. Но у мамы на руках медведь сидел тихо и буянить не смел.

– Уберу его куда-нибудь подальше, – сказала ма. – Уверена, как только это страшилище перестанет маячить у Лизы перед глазами, она о нём мигом забудет!

Так что мама втихаря от Лизки запихнула медведя подальше в чулан, а я ей подыграл и сказал сестре, что ничего об этом не знаю.

Лизка слонялась по дому как сомнамбула и заглядывала во все углы. Мама подарила ей взамен красивую куклу и маленькую швейную машинку, чтобы можно было сделать из куклы настоящую модницу. Но Лизку это не утешило, и она продолжила свои скитания по комнатам. Я продержался полтора дня, а потом всё ей выложил, и мы вместе перевернули чулан вверх дном, но Мишутку так и не нашли. Может, конечно, мама его потихоньку выбросила совсем, а может…

Тут мне кое-что пришло в голову:

– Лиз, а помнишь, в ту ночь, когда Хагеши убил крысу, он потом через меня прыгнул, чтобы оживить? Ведь твой медведь тоже на кровати валялся. Так может и он… того? Ну, ожил? Ещё какое-то время попритворялся, да и улизнул от нас, а?

Лиза повеселела: ей эта мысль пришлась по вкусу. А я подумал, что Хагеши ведь мог прыгнуть через Мишутку и нарочно. Они ведь вроде как… дружили?..

Так что нам оставалось только надеяться, что всё так и было. Почти наверняка так и было.

В конце концов, это всегда был крайне независимый плюшевый медведь.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 8. Оценка: 4,13 из 5)
Загрузка...