Огонь в костре набрал силу и злость, до отвала вскормленный сухими сучьями. Старик и двое его юных спутников, окончив вечернюю трапезу и расслабившись после дневного похода, мерно потягивали сладковатый настой иван-чая из жестяных кружек.

Круглая как луна поляна наполнялась пряной безмятежностью трав, погружавшихся в сон с заходом солнца. Ветер покинул эти края, вдоволь наигравшись со всеми цветами Седого Леса и пересчитав все песчинки его тропок. Тишина и покой заполнили собой каждый лесной уголок - от верхушки Сосны-Великанши до лабиринта корней Дуба-Прадеда. И звёзды, точно племя золотистых светлячков, высыпали на индиговом покрывале неба, заняв каждая удобное местечко.

- Скоро и луна пожалует, - заметил старик.

Он сидел на траве, вытянув длинные, заголённые до колен ноги к костру. Его усталая спина облокачивалась о пухлый рюкзак, заботливо подставленный юнцами. Сами они удобно устроились на расстеленном покрывале напротив старика. Дети для него, они уже вошли в пору хмельной юности и увязались за ним в тяге приключений. Маленькие романтики, так он их и называл.

- Янус, расскажи историю, - попросила девушка лет шестнадцати, рыженькая и веснушчатая – само солнце о зелёных глазах. – Ты обещал ещё три дня назад, мы ждали.

- А очень хочется? – спросил Янус.

Его лицо обрело лукавый вид. Возможно, тому виной были тени, ожившие на глубоких складках вокруг рта, но прищур у него вышел довольно хитрым.

- Очень-очень, прям ну очень, - игривая улыбка осветила девичье личико.

- Да, дед, хорошая история не помешала бы сейчас, в такую ночь, - добавил темноволосый юноша одних с девушкой лет. Его глаза казались чёрными угольями и непроницаемыми как лесная темень, лишь отсвет огня оживлял мрачный, тяжёлый взгляд танцующими искорками.

Старик кивнул и, покопавшись в карманах ветхой, как он сам, куртки, выудил несколько мятых самокруток. Девушка, которую звали Сольд, с помощью прута ловко вытащила из костра красноватый уголёк и подкатила его к Янусу. Тот наклонился и, приложив цигарку к пыхавшему жаром угольку, раскурил её, одарив Сольд благодарной улыбкой.

- Ты прав, Рарог, - произнёс старик, выпуская в воздух густую струю табачного дыма. – Ночь особенная сегодня и заслуживает хорошей истории.

- А чем же она особенная, Янус? – поинтересовалась Сольд.

Она заняла своё место подле Рарога. Юноша заботливо накинул её на плечи кофту и придвинулся ближе. Янусу была по душе эта парочка. Брат с сестрой уже месяц, как отчалившие из родной деревеньки, брели с ним, куда глаза глядят. Ну, на счёт куда глаза глядят, сильно сказано. Он-то, Янус, шёл в горный край, за которым простиралось Лихое море. А вот его романтичные попутчики желали увидеть весь мир и гадали каждый день, что же лежит за тем самым морем.

- Это ночь на Ивана Купалу, - пояснил Янус, выдав новую порцию дыма. – Самая звёздная ночь в году. Звёзд на небе становится так много, что даже луне тесновато на своём пьедестале.

- Ух ты! – с восхищением выговорила Сольд. В её изумрудных глазках заблестели огоньки-светлячки.

Старик вновь был приятно удивлён её поразительной, по-детски готовой решимостью видеть везде чудо. Мир давно не тот, даже дети стали другими - циниками, впитавшими с материнским молоком «правильное» мировоззрение. А сказкам в их душах больше места нет. Тесно, как луне на небе в звёздную ночь.

Рарог был противоположностью Сольд. Колючая замкнутость и немногословность отгораживали юнца от реального мира, что считал Рарога глупцом и зазнайкой. Лишь сестра видела брата иным. С ней он преображался в преданного рыцаря и добродушного компаньона её историй. Он верил в чудеса, но никогда не говорил об этом вслух, считая, что болтать об этом не имеет смысла, а кому нужно, тот и сам всё поймёт. Сольд же поняла.

- Да, луна скоро взойдёт, - довольно произнёс старик.

Его сухое, потрёпанное временем лицо излучало знание мира и хранило печать миллиона загадок, которые юным Рарогу и Сольд только предстояло узнать.

– Но прежде в лесу зародится музыка, - добавил он, - затем воздух наполнится совиным пением, и уж после мы увидим её – ночную госпожу.

Только Янус это сказал, тут же, как по подсказке, заскрежетали лесные скрипачи – цикады и сверчки. Им подыграли земляные жабы, выползшие из своих норок, дабы насладиться ночью и всласть пропеть серенады любви Седому Лесу. В этот нестройный хор влился вокал самовлюблённого соловья, не стерпевшего конкуренции на лесных подмостках.

Как и предсказывал старик, терпкий июньский воздух прорвали десятки мощных кличей. А затем в ночном небе стали различимы крошечные силуэты, парившие и пикировавшие, залихватски ухавшие и радовавшиеся жизни больше остальных обитателей леса. Несколько сов бесстрашными тенями пронеслись совсем близко от огня, будто приглядываясь к чужакам.

- Между прочим, совы крадут Луну, - назидательно произнёс старик. - Каждую ночь. Нет, каждое утро. Они не в силах расстаться с королевой сов – Луной, потому уводят её подальше, в самый укромный, тёмный уголок. Совиная свита весь день охраняет королеву, ревностно оберегая её державный сон, а вечером, когда остатки сладких грёз оставляют ночную госпожу, совы следуют за королевой-луной и до самого восхода солнца охотятся, любят и умирают в её честь. Они всё ещё помнят о днях былого величия и надеются, что вновь будут жить в первозданной гармонии.

- Ну же, Янус, не дразни, рассказывай сказку! – потребовал ласковый голосок Сольд.

И вот луна выкатила своё жёлтое, словно масленичный блин, тело на звёздный небосвод. Она нависла над поляной янтарным оком, внимательным и таинственным. А совы сновали высоко-высоко, проносясь, словно вихри, над истончавшимся вверху дымком костра и скрывались меж верхушками сосен, плотно обступавших поляну по кругу.

Видно, появление небесной царицы стало сигналом и самому Янусу, который выдохнув очередную порцию сизой дымки, начал свою историю:

- Однажды, когда Луна была особенно одинока, тени звёзд ожили и обрели форму. Форма заимела крылья. И из теней вышли совы. Первые птицы из птиц. Они стали надёжными стражами и вернейшими слугами небесной владычицы ночи.

Самая тёмная из сов стала их княжной, наречённая Чароит – чёрная сова, черней которой была только ночь. А самая светлая сова, чьё белоснежное оперение могло тягаться с белизной месяца, получила в дар от Луны имя Селенит. И в судьбу ей определено было служить княжне и быть ей верной советчицей и единственным другом.

Так повелела Луна, впрочем, недолго довольствовавшаяся своими первородными созданиями. Тоска вновь овладела её непостоянной душой, и она создала иных летучих тварей, которые должны были радовать её и услаждать своим обществом. Но летучие мыши вовсе не собирались посвящать ночи матери-луне, завистливые и эгоистичные, эти создания не могли простить совам, что те первыми стояли в родстве и были красивы и полны гордости и высокомерия в отношении младших сородичей.

В ту пору юности совы и впрямь были горды, но не потому, что были первыми. Эти птицы, созданные лунной госпожой, одинаково любили день и ночь и не знали устали, покоряя небо с утра до заката и от вечерней зори до восхода солнца. Всё было любо им, всё в диковинку, всё они стремились постичь и узнать.

Чароит под зорким и верным направлением Селенит осваивала новые леса и равнины, луга и горы, степи и болотистые пустоши, всюду заселяя их совиным народцем. Скоро во всех уголках Терриуса не было такого места, где бы ни разносилось жизнерадостное совиное уханье. Довольна была чёрная княжна, счастлива её верная советчица – в благодати жил совиный народ.

Но не жилось спокойно летучим мышам. Зависть, чернее ночного неба, снедала их княжича Щуура. Вторые дети Луны обделены были, как красотой, так и способностью резвиться, подобно совам, в дневную пору. Досада на мать и злоба на собратьев, сильнее обезобразила мышей, загнав их глубоко в пещеры и подземелья, дабы не смущать мир своим уродством.

Не мог простить Щуур совам их красоты и того, что живут те в радости и не знают проклятия дневной немощи. Замыслил недоброе княжич летучих мышей – лишить сов их полноправного царства. Свергнуть пернатых выскочек и наказать за высокомерие.

Дружен был совиный народец, крепки связи были детей ночи. И Щуур подослал самых хитрющих и пронырливых своих шпионов в совиный стан, где те принялись лукаво искажать правду, расшатывая веру в княжну Чароит и её подругу Селенит.

- Почему, скажите доблестные, почему, ответьте, прекраснейшие, - вкрадчиво вопрошала одна мышь у группы сов в лунную ночь, примостившись на ветке дерева, - у вашей княжны только одна подруга-советчица?

- Неужели никто из вас, славнейшие, не достоин быть другом и советником великой Чароит? – лукаво впрыскивала яд недоверия другая мышь-лазутчик.

- Разве Селенит лучше вас, мудрейшие? Чем она умнее и славнее вас, справедливейшие? – пищала летучая мышь, лестью ослепляя гордыню и пробуждая доселе незнакомую совам зависть.

- Но так распорядилась сама Луна – наша государыня, - в испуге перед едким, новым чувством осмеливались выступать в защиту княжеской советчицы некоторые совы.

- Так ли это? – вопрошала коварная мышь. – Это вам сказала Селенит. И вы ей верите? Но она такая же, как и вы – не выше и не ниже вас. Так отчего же Луна определила ей стоять над вами, а не наравне?

И яд злословия впитался, а семена сомнений проросли в смуту. Никто из сов более не был уверен в неоспоримом порядке вещей, всяк считал, что он лучше Селенит, а некоторые, особенно зарвавшиеся уверовали, что могут тягаться с самой Чароит. Как же злорадствовал Щуур в утробе темнейшей из пещер, как наслаждался его слух совиными перебранками. Ещё немного и его план осуществится.

Глубоко опечалила Чароит размолвка подданных, что глубочайшей трещиной размирья пролегла меж совами, поделив их на два лагеря. Тех, кто ещё сохранял веру в княжну и её советчицу и по-прежнему был на стороне старых законов и тех, кто требовал перемен, крутых и жёстоких, призывая свергнуть тёмную сову и её белоснежную наперсницу, да изгнать обеих подальше.

Покинула Чароит свой дом в стволе старейшего из всех деревьев Терриуса – дуба-великана – и отправилась в странствие по землям, вразумлять добрым словом совиный народ. Селенит же осталась наместницей, исполняя волю княжны.

Этим и воспользовался Щуур. Одной безлунной ночью, когда тоска по небесной владычице особенно сильно сковала сердца совиного народца, мышиный княжич наслал своё войско в лес, где стоял дуб-великан, с наказом уничтожить белую сову.

Полчища летучих мышей наводнили лесные окрестности, наводя ужас на жителей леса. Верные Селенит воины отважно встретили враждебных чужаков, и немало пало их в схватке с неприятелем. Выстояла совиная стража, уцелела и Селенит, но как же горько ей было после сражения слушать проклятия собратьев, постыдно покинувших небесную битву и невозмутимо отсиживавшихся до самого исхода сражения в ветвях деревьев. Не желали они более видеть среди себя белую сову, не хотели подчиняться ей, считая себя лучше и достойнее. В слезах и горечью в сердце покинула Селенит с горсткой преданных ей сов любимый лес, обретя новый дом в далёких и снежных, как её оперенье землях.

Вернулась Чароит, но не застала любимой подруги в родном лесу. Узнала княжна о сражении и об изгнании верной советчицы и впервые в жизни прогневалась на свой неразумный народ.

- О, госпожа моя! О, владычица ночи! – воззвала Чароит к Луне. – Нет у меня более верных подданных – зависть забрала их верность. Нет у меня более любящего народа – злоба и высокомерие отняли их любовь. Не хочу быть больше княжной тем, кто отвернулся от меня и отнял у меня самое дорогое – дружбу и веру. Забери назад свою волю и повели совам им дальнейшую судьбу.

Холодна была Луна, сурова. За предательство и глупость жестоко покарала она совиный народец, навсегда лишив его радости дневного света. С тех пор и поныне совы царствуют ночью, но с восходом солнца, вынуждены покидать небосвод и пребывать во сне весь день до вечера. Такова была кара Луны за ослушание детей своих.

А Чароит вернулась на небо и вновь стала тенью ярчайшей из звёзд. И когда наступает самая звёздная ночь в году, то среди серебристых искорок на тёмном небосводе можно разглядеть чёрный силуэт совы. Тень Чароит – так называют его.

 

- М-да, - задумчиво и грустно выдохнула Сольд. Её светлые глаза были влажны и сверкали ярче изумрудов. – Как у людей. Какая грустная сказка.

- Уж какая есть, - пробурчал Янус, докурив последнюю цигарку и бросив бычок в огонь. – Не я её выдумал.

- Ты чего, Сольд? – смущённо проговорил Рарог, заметив маленькую слезинку, стремительно скатившуюся по веснушчатой щеке сестры. – Это же просто сказка. История у костра. Подумаешь, совы не летают днём. Ну и что? Да и Создатель с ними.

- Нет, Рарог, это больше, чем история, - тихо возразила Сольд и наскоро утёрла глаза. – Люди ведь когда-то жили в ладу друг с другом, я твёрдо верю в это. А потом меж ними произошёл разлад, как у сов. И они стали чужды и враждебны, завистливы и горды. Люди стали совами.

- Но, ведь людей никто не лишал дня. Не так ли? – мягко заметил юноша и заботливо обнял её за плечи.

- Люди сами себя лишили дня, Рарог, - с надрывной горечью в голосе отозвалась Сольд. – Не так ли Янус?

- Ты слишком близко принимаешь сказанное к сердцу, Сольд, - прошептал ей на ухо брат.

Старик, смолкший после рассказа, смочил пересохшее горло остывшим иван-чаем и, поразмыслив о чём-то своём с минуту, наконец, откликнулся:

- Не стоит так сильно переживать из-за птах. Вон, смотри, как они беззаботно порхают в небе, высматривая зазевавшихся мышей. Парень прав – это всего лишь история у костра. А так, как она рассказана, то и нам пора отдохнуть. Советую не мешкать со сном. Утро вечера мудренее. А нам отсюда нужно топать по росе, пока солнце не набрало силу. Больно жаркое лето выдалось, ребятки.

Брат с сестрой прижались друг к дружке и вскоре уснули, более напоминая невинных совят, нежели взрослеющих юнцов. Янус долго ворочался, проклиная не торопившийся к нему сон, и то и дело любовался видом мирно сопевших спутников, чьи лица постепенно скрывала ночь, одолевая затухающий огонь.

- Какая есть, - прошептал старик за миг до того, как темнота спрятала от его взора спящую девушку, – какая есть.