Вязкое марево переливается над Сахарой. Поют раскалённые пески в порывах ветра. Над золотыми барханами поднимается мираж: белые стены дивного города. Города святых, а может – проклятых. Там вода ценнее жизни. Там за изящными арками кипит водоворот: смуглые люди в пёстрых одеждах спешат по своим делам. Их судьбы загадка. И вовсе не из тех, что стоит разгадывать. Им нет дела до вас, и будет лучше, если никому не окажется дела до них. Но если вам уже нечего терять, однако и смерть не станет избавлением, можете попытаться войти в этот город. Мираж, разумеется, догнать невозможно. Но, кто знает… случается, что химера обретает плоть.

***

Шеф как обычно был не в духе. Впрочем, присмотревшись, Шаддар выяснил, что сегодняшнее шефово «не в духе» – исключительная проформа. Махли оставался пасмурен лицом, но смуглые пальцы его нетерпеливо приплясывали по столешнице. Один раз он даже порывался напеть «Санта Лючию», но быстро опомнился и взял себя в руки.

Шаддар терпеливо ждал, разглядывая сильно обветренное и изрядно обгоревшее лицо шефа: вокруг глаз надулись свежие волдыри. Доследчик не любил начинать разговор первым. Если у Махли обнаружилось к нему дело (а судя по поведению шефа, ещё к тому же интересное), он сам всё непременно выложит. Но, из вредности, не сразу.

Махли взялся сосредоточенно раскладывать пасьянс из документов. Одну бумажку – в правую папку, две – в левую. Шаддар изобразил безразличнейшую мину, мол, он возле шефова кабинета вообще мимо по своим делам проходил. Махли мину считал, сердито хрюкнул и, бросив бумажки, застучал ящиками стола. Шаддар показательно зевнул, лениво прикрывшись ладонью. Этого Махли вынести уже не смог.

– Большой колодец на центральной площади накрылся, – не выдержал шеф, в последний раз хлопнув ящиком.

– Вода ушла? – тут же отозвался Шаддар.

– Да если бы, – Махли, наконец, успокоился: ладони его мирно легли на стол. – Шуму вечером на площади было! Пришёл перед закатом за водой человек из Храма, зачерпнул, а в ведре вместо воды – кровь.

– Тело достали?

Шеф покачал головой, и руки его вдруг безвольно соскользнули со стола.

– Нет никакого тела. Донесли, конечно, сразу везеру. Как-никак – центральный колодец, его забота. Спустился вниз человек из стражи, колодец багром обшарил – ничего. Там воды стояло метра два. А теперь два метра чистой крови.

Шаддар смотрел на шефа, не зная как реагировать на сказанное.

– Прямо-таки чистой? – наконец уточнил он.

– Воистину. И, как ты мог догадаться, у нас теперь заказ от самого везера Саира. Он хочет выяснить, что произошло…

– …но личную стражу ради этого от себя не отпустит, – закончил Шаддар. – Поэтому помощи никакой, выгребайте сами. Предсказуемо.

– Наша контора у него на хорошем счету! – Махли погрозил Шаддару пальцем. – Если распутаем, везер обещал подключить наш офис к своей личной скважине.

Шаддар присвистнул. Это была щедрая плата. Только вот и дело выходило… странное. Во всяком случае, со слов шефа.

– Кто первый обнаружил кровь в колодце? Ты сказал, кто-то из Храма.

– Да, – шеф ухмыльнулся и вдруг ненатурально закашлялся. – Это был..ла Айон, хе-кхе. Ты, кажется, с этим служителем ещё не сталкивался?

Шаддар, нахмурившись, качнул головой. Храм Пустыни он смутно недолюбливал и без особой надобности предпочитал к нему не приближаться.

– Весьма… цельная личность, хе-кхе. Такая …эээ… законченная натура, хе-кхо.

Шаддар удивлённо вскинул брови. Заметив, что доследчик открыл рот, собираясь уточнять про цельность и, отдельно, про законченность, Махли ловко сменил тему:

– А насчёт «никакой помощи» ты, кстати, неправ – везер любезно пожертвовал нам электроцикл для скорого перемещения по городу.

***

Привычно завернувшись в куфию, Шаддар покинул доследную контору. Огненный шар почти нырнул за горизонт, но город ещё не успел остыть. Камни мостовой, стены домов – всё дышало жаром, отдавая накопленное за день тепло. Кожа под многослойным бурнусом начала зудеть.

За год он так и не смог привыкнуть. Слишком бледнокожий, уязвимый для безжалостного пустынного солнца, Шаддар, случалось, гадал, откуда же он был родом, прежде чем попал в Мираж и навсегда утратил память о своей прежней жизни. Скорее всего, из скандинавских стран. Где солнце далёкое и холодное, бледно-жёлтое, как едва поспевший лимон. Где лето напоено свежим ветром, а не обжигающим дыханием печи.

У входа под плотным тентом Шаддар обнаружил прикрытый тряпьём электроцикл с заряженным под завязку аккумулятором. У везера явно случился приступ щедрости. Впрочем, его можно было понять: колодец на центральной площади являлся основным источником воды для горожан. Имелось ещё несколько, разбросанных по городу, но они были не так глубоки, из иных часто уходила вода. И, само собой, существовала личная везерова скважина, около сотни метров, оснащённая электронасосом. Она обеспечивала личные потребности везера, да ещё нескольких приближённых лиц и, по сути, была главной и самой большой ценностью правителя Миража. Не считая пары ветряков, разумеется.

Ловко лавируя на электроцикле по узеньким улочкам, Шаддар размышлял о жителях этого странного города. Вот по Махли, например, сразу видно, что он итальянец. Смуглый, чернявый, деятельный и эмоциональный сверх всякой меры. Махли, как и прочие, мало что помнил из того, что случилось, прежде чем его подобрал Мираж. Кажется, его это особенно и не волновало. Обретя новую жизнь и новое имя, Махли не желал оглядываться назад. Прошлое – дым от угасшего костра. И незачем ловить его решетом. А вот будущее сулит разнообразные возможности: заработать, выслужиться перед Саиром, а там… Кто знает, может быть когда-нибудь занять его место. Об этом, последнем, Махли никогда не говорил, но по отдельным нечаянно оброненным словам, затянувшимся паузам и некоторым другим мелким признакам Шаддар угадывал сокровенную шефову мечту. Впрочем, едва ли ей суждено было когда-либо осуществиться. С другой стороны, у Махли была какая-никакая цель, и он двигался к ней как умел – неуклюже и эмоционально. Шаддар не имел цели, он просто жил. Вернее, привыкал жить и быть собой, частью Миража, доследчиком. С первыми двумя пунктами за год он не слишком преуспел.

Извилистые улочки Миража закончились, и в тусклом свете ламп перед Шаддаром развернулась площадь.

***

Насчёт чистоты Махли оказался прав только отчасти: зачерпнутая из колодца кровь была изрядно перемешана с песком. Тем не менее, это действительно была кровь, а не обагрённая ею вода из подземного источника.

Перевернув ведро, Шаддар наблюдал, как тягуче льётся в тёмный каменный зев чёрная в неверном свете лампы кровь. Странное это было зрелище. Страшное. И одновременно – завораживающее.

Пустынные народы пьют кровь животных, чтобы утолить жажду, если поблизости нет источника воды. Если нет и животного – человеческую. Храм Пустыни одобрял такую политику. Везер – нет. Живности в Мираже было наперечёт. Людская же кровь неизбежно вела бы к беспорядкам. И для утоления жажды вода всяко лучше. Именно поэтому городские колодцы регулярно проверялись. На памяти Шаддара один, иссохший вконец, был засыпан песком и вместо него вырыт новый. Воды в нём набиралось всего на полметра, мутной, как сны безумца. Но всё-таки это была вода.

Неужели храмовники замыслили свергнуть везера? Своеобразный они выбрали для этого способ. Сколько же народу нужно перерезать, чтобы налить два метра крови?

Но было странно и другое – кровь в колодце не сворачивалась. Только наверху, у самой поверхности, бралась сгустками. Словно под землёй разлилась вдруг кровавая река и питала теперь колодец.

Шаддар не спеша вернулся к электроциклу. Кивнул охранявшему колодец стражнику. Тот вежливо кивнул в ответ. Хорошо бы везеру хватило смекалки и людей, чтобы незаметно подослать кого-нибудь и к остальным колодцам. Может быть, съездить к ближайшему, присмотреться?

Нет, позднее. Сначала самое неприятное – Храм.

***

Храм Пустыни – золотой песок и камни, прокалённые солнцем за тысячи лет. Как давно Мираж принимает заблудших?

Багряная полоса на западе погасла, и на Храм опустилась благословенная ночь. Ночь – время жизни, она студит камень, дарует облегчение от зноя, пусть и мимолётное. Только ночью Мираж оживает и может вздохнуть полной грудью. До рассвета.

Шаддар медленно поднялся по ступеням, осторожно обходя молящихся. Их было не слишком много, но, очевидно, у Храма имелись свои почитатели. Доследчику же отчаянно не хотелось в Храм, и он всё медлил, делая вид, что читает надпись над аркой входа: «Ведь твой оазис – лишь мираж».

– Манит и тает… – пробормотал Шаддар и, сделав над собой усилие, шагнул под арку.

Там его уже ждали.

– Доследчик Шаддар? – спросил мелодичный голос из полумрака.

– Верно, – отозвался Шаддар, всматриваясь в невысокую фигуру, облачённую в некое подобие бурнуса. Или скорее… тоги? Голова служителя была покрыта широким платком, края которого свободно спускались на плечи и, отчасти, на лицо, не позволяя разглядеть его как следует. – А вы…?

Фигура сделала два плавных шага и неожиданно оказалась вплотную к доследчику. Шаддар даже слегка растерялся: он не любил, когда нарушали личное пространство.

– Я – Айон. И это мной была обнаружена кровь в колодце. Можешь допросить меня в присутствии настоятеля.

– О! – сказал Шаддар. – Отлично.

Он оказался сбит с толку. Такого напора от храмовников он точно не ожидал. В чём же фокус? Желают показать, что скрывать им нечего, и к инциденту с колодцем они не причастны? Или напротив – хотят показать только то, что выгодно?

– Идём, – узкая ладонь обхватила запястье Шаддара и повлекла в сумрак Храма.

Они петляли переходами, и сперва доследчик пытался запомнить дорогу, но довольно скоро оставил эту идею: Храм изнутри оказался похож на лабиринт.

Рука Айон, покоившаяся на запястье Шаддара, была сухой и прохладной, что казалось совершенно невозможным в этой вечно раскалённой печи. Он сам виделся себе спёкшимся комком пережжённой глины, который сколько бы ни отдавал тепло, всё никак не может остыть. И холодная ладонь была как окова, чужеродная и одновременно приятная. И это… отвлекало.

Тем не менее, пока они шли, Шаддар обратил внимание на полное отсутствие ламп. Освещение было в Мираже дорогим удовольствием. Ламповое масло попадало в город только с заблудившимися караванами, и было на вес золота. Поэтому большей популярностью пользовались приборы, работавшие на аккумуляторах. Их можно было зарядить при мастерской везера. Это стоило недёшево, но всё же было доступнее, чем масло. На площади и паре центральных улиц имелось несколько аккумуляторных ламп, работавших щедростью везера всю ночь. Проблему с нехваткой энергии могла бы решить постройка новых ветряков или, что было бы куда как лучше, солнечных батарей. Но тут всё упиралось в нехватку материала. В чёртовом Мираже не было ничего, кроме камня и песка. А редкие блага, попадавшие в город с заблудшими в пустыне, мало способствовали улучшению общего положения дел.

Но Храма Пустыни все эти проблемы с освещением не касались совершенно. Свет излучали сами стены. Слабый бледно-жёлтый свет, отдалённо напоминавший солнечный. Шагая вслед за служителем, Шаддар пытался на ходу вглядеться в камень. И его интерес от Айон, очевидно, не укрылся.

– Это не чудо, – покрытая платком голова чуть повернулась в сторону Шаддара, в мелодичном голосе звучала улыбка, – всего лишь илионит, солнечный камень. Содержит особое вещество – илиосфор. Благодаря ему илионит дарит нам ночью малую толику выпитого за день солнечного света. А чудеса спрятаны глубже.

Платок на миг сместился в сторону, и тёмно-карий глаз подмигнул озадаченному доследчику.

– А, – сказал Шаддар, чтобы что-нибудь сказать. Его не покидало чувство неловкости. И помимо странного приёма, загадочного камня и прохладной оковы-ладони этому несколько способствовал тот факт, что доследчик затруднялся определить, является его проводник мужчиной или женщиной. Не то чтобы это было важно, но… как-то странно.

Они, наконец, вышли в просторный зал необычной формы. Сводчатый потолок уходил высоко вверх, а стены переходили в пол настолько плавно, что различить границу оказалось невозможно. Шаддар почувствовал, что скользит по отполированному камню вниз, к центру зала. Туда, где на единственной гладкой и жёсткой скамье сидел согбенный старец.

Шаддара удержала рука Айон. Босые стопы служителя уверенно стояли на покатой поверхности.

– Это зал Малого Солнца в сердце Храма Пустыни. Вместилище мудрости и света. Он высечен в гигантской глыбе илионита и имеет форму идеальной сферы. – Айон говорил.. говорила (эта неопределённость с полом начинала Шаддара раздражать) вполголоса, то ли из благоговения перед святыней, то ли не желая потревожить старца, который казалось, задремал на своём почётном насесте.

– Ух ты, – вежливо отозвался Шаддар, пытаясь принять устойчивое положение. Он быстро огляделся.

Что же, нужно было признать, Малое Солнце производило впечатление, несмотря на весь скептицизм и предубеждение доследчика. Зал мягко светился, и в этом свечении на поверхности камня проступали слова. Строки и абзацы, должно быть, таившие в себе древнее знание и наследие многих поколений несчастных, пойманных в сети Миража.

Шаддар почувствовал пристальный взгляд и обернулся.

– Тебе случалось видеть солнце изнутри? – губы Айон застыли в полуулыбке.

– Так чтоб сплошь измаранное мудростию – точно нет, – буркнул доследчик в тон, и тут же прикусил язык.

Однако выпад Шаддара Айон, похоже, нисколько не обидел. Из-под платка довольно блеснул тёмный глаз.

«Это … оно … что, кокетничает?!» – подумал доследчик со смесью ужаса и странного любопытства.

Но тут старец на скамье очнулся ото сна либо размышлений о бренности бытия в пустыне и поднял осоловелые глаза на возмутителей спокойствия.

– Кто к нам пожаловал, дитя? – спросил он, обращаясь к Айон.

Шаддар навострил уши. Ну, вот сейчас в разговоре должен же себя как-то определить этот… гм, служитель.

– Доследчик Шаддар, отец Анвер.

Старец меленько закивал:

– Подойдите.

Они осторожно спустились к центру зала, и холодная окова, наконец, оставила Шаддарово запястье. Доследчик ощутил, что две пары глаз смотрят на него с разной степенью выжидательности.

– Гм, да, – Шаддар извлёк из складок бурнуса потрёпанный блокнот и карандаш, изготовившись делать пометки. – Айон, опишите, как вы обнаружили кровь.

Повисла короткая пауза.

«Ага, – подумал Шаддар, – ну, попробуй сейчас увернись».

– Было ещё достаточно светло, поэтому безлюдно. Я…

«Ну!»

– Служителям Храма воды нужно совсем немного. Мы можем обходиться без неё дольше, чем прочие жители Миража. Дух Пустыни питает…

– Да, да, – поторопил Шаддар, – чуть ближе к делу, пожалуйста.

– Я взя…

«И-и!»

– Со мной был всего один кувшин.

«Тьфу!»

– Его достаточно на сутки для всех служителей храма. Добравшись до центрального колодца на площади, я…

«Да-а!»

– Мне не составило труда как обычно вытащить ведро, но наполнить кувшин не удалось: в ведре была кровь.

«Вот зараза!»

– И что вы сделали тогда? Закричали? Стали звать кого-нибудь? Бросились обратно в Храм?

– Не было нужды звать. На площадь как раз начал стекаться народ. Потом кто-то кликнул стражу.

– Вы помните, кто именно?

– Нет.

– Ладно. А что стало с кровью?

– С кровью?

– Верно. С той, что была в ведре. Вы забрали её в Храм?

Внутри Малого Солнца сделалось очень тихо. Только отец Анвер всё продолжал мелко кивать как китайский болванчик. Шаддару показалось, что старец давно уже не следит за разговором, а снова дремлет. И ему, в общем-то, совершенно всё равно, чем эта беседа закончится, и что там Айон скажет.

– Я…

Шаддар вскинул брови.

Край платка Айон плавно качнулся, словно от дуновения сквозняка, явив на мгновение широкую, чуть снисходительную улыбку.

– Я вижу, к чему ты ведёшь, доследчик. Но служители Храма не пьют кровь при каждом удобном случае. Это крайняя мера чтобы выжить. В Мираже есть ещё и другие колодцы с водой. А кровь вернулась к крови, и на площади было достаточно народу, чтобы тебе это подтвердить. Хочешь спросить что-нибудь ещё?

Шаддар чувствовал на себе пытливый взгляд, но не мог разглядеть глаз Айон.

– Было ли что-нибудь странное, возможно по дороге…

– Нет.

Доследчик устало провел ладонью по лицу и убрал блокнот.

– Ладно. Думаю, это всё.

Тогда холодная окова вновь обвила его запястье и потянула за собой, к выходу. Отец Анвер их уход, похоже, благополучно пропустил. Зато продолжил ритмично кивать.

Рука Айон отпустила Шаддара только под аркой. Загадочный служитель развернулся и уже собирался исчезнуть в недрах Храма не попрощавшись, когда доследчик ловко поймал край платка.

Лёгкая ткань соскользнула на пол и улеглась на камне живописными складками.

На Шаддара вопросительно глянули снизу вверх два больших карих глаза. И принадлежали они, вне всякого сомнения, девушке. Смуглой, черноволосой, не особенно красивой: черты лица были грубоваты и, пожалуй, не очень женственны. Но было что-то такое в её глазах… Возможно, виновата в том оказалась игра жёлтого света, порождённого илионитом. Но Шаддару показалось, что глаза Айон похожи на две маленькие вселенные. На открытый космос. В нём рождались и умирали миры. Тысячи и тысячи миров.

– Это было нечестно, – заметила Айон. Она подхватила платок и растворилась в лабиринте Храма.

Шаддар остался один, и чувства его пребывали в странном смятении.

«Она сказала: «нечестно» а не «невежливо», – отметил про себя доследчик. Словно всё время до этого они вели странную игру, и вот в конце Шаддар нагло сжульничал.

***

– Ну-у, как всё прошло? – полюбопытствовал Махли, когда доследчик вернулся в контору.

– Малоэффективно,– признался Шаддар и вкратце пересказал шефу всё то немногое, что удалось узнать.

Получилось не особенно содержательно.

– Хорошо бы выяснить, откуда всё же в колодце кровь. Точнее, чья она. Если животных, даже представить не берусь, откуда в городе могло найтись столько живности. Если людская… Это совсем паршиво. Никто не обращался насчёт неожиданной пропажи знакомых, друзей, любимых соседей? В любом случае, где-то же должны быть тела.

– Как будто в Мираже так сложно избавиться от трупов… – пробормотал Махли, копошась в ящике стола и чем-то позвякивая. Его маленькие чёрные глаза под припухшими веками поблёскивали, словно спинки двух жуков-скарабеев. – А про пророчество Айон, значит, ни слова?

– Пророчество? – медленно переспросил Шаддар.

– Ага. Всё время забываю, что ты в Мираже ещё фактически новичок. Ну, знаешь, такое себе поверье о локальном апокалипсисе. Там что-то вроде… – Махли откинулся на спинку стула и, воздев руки, театрально взвыл: – «Станет вода во колодезе кровию, вздымется ветер великий и развеет Мираж как и не было». Ну я так, по памяти. Мог что-то и переврать по мелочи, сократить. Но про колодец с кровью там было точно.

– Ты это… серьёзно? – Шаддар недоверчиво разглядывал озабоченную мину лица шефа. Он вновь обратил внимание, что нос и кожа под глазами Махли побагровели и покрылись мелкими волдырями, какие появляются, если неосторожно подставить лицо палящему пустынному солнцу. Довольно надолго, впрочем, подставить.

– Я же не утверждаю, что нам тут обязательно конец света в затылок дышит, – замахал руками Махли. – Но ты сам подумай: кому, по сути, такая выходка могла бы быть на руку, кроме храмовников? Главный колодец из строя выведен – раз, авторитет Саира подорван – два, пророчеством попахивает – три! Не то чтобы у нас тут толпы фанатиков Храма Пустыни по улицам шастали, но… Пока тебя не было, прогулялся я по Миражу. Настроение у жителей нервное, к малым колодцам очередь. Стражников на площади уже четверо. А сейчас если ещё храмовникам повезёт и песчаная буря нарисуется – ох, что будет!

Махли страшно вытаращился, изображая надвигающийся хаос. Шаддар молчал. Его внимание всё ещё было приковано к обожжённой коже на обветренном лице шефа. Махли поёрзал в кресле.

– Ладно уж, ступай пока отдыхать. Всё равно рассвет скоро.

***

Шаддару снилось, что он плывёт в невесомости. Вокруг него сияют мириады неведомых звёзд, впереди извивается туманным хвостом незнакомая галактика, а в центре неё – гигантское, выточенное из илионита, солнце. Оно полое изнутри, и в нём заключено величайшее сокровище – дивное двуликое существо, способное творить миры.

Сон изменился.

Теперь Шаддар видел, как тонкая рука медленно погружается в налитое кровью ведро. Как к полной жизненным соком пригоршне приникают алые губы, и вязкая струя стекает в жадный рот. Багровые капли берутся сгустками в уголках губ, и язык поспешно слизывает их. О! Нельзя упустить ни грамма. А невдалеке уже слышны шаги и шорох песка под подошвой. Сейчас здесь будут люди, шум и переполох. Перепачканная кровью рука стыдливо прячется в складках просторных одежд…

Шаддар проснулся весь в поту, возбуждённый и с жутким чувством жажды. Поискал флягу и выпил всё, что в ней оставалось – последние пару глотков. Это было расточительно. И совершенно бесполезно: пить захотелось ещё больше. Давно уже у него не случалось таких приступов. То есть, пить, конечно, хотелось всегда. Жажду нельзя было утолить полностью. Сильнее всего от этого мучились новоприбывшие в Мираж, но со временем чувство притуплялось, становилось фоновым. С ним уже можно было мириться, даже не замечать. И вот теперь снова…

И ещё эти сны. Они, особенно второй, навевали Шаддару странное чувство: так всё могло быть и наяву. Так вчера вечером могла черпать кровь рука Айон.

Когда Шаддар заглянул в кабинет, Махли там не оказалось. Наверное, это было к лучшему, потому как голова Шаддара отказывалась соображать, пока его мучила жажда.

Прихватив флягу, доследчик вышел в багровые сумерки.

У ближайшего колодца было столпотворение. Как и у следующего. И у ещё одного.

Люди черпали, переливали в различные сосуды мутную жёлтую воду, в которой песка было больше, чем собственно воды. Толкались, спорили, ругались. Шаддар наблюдал за ними, ощущая в пересохшем рту всё более явный привкус отчаяния.

Покружив на электроцикле у четвёртого колодца и облепившей его толпы, Шаддар нырнул обратно в сплетение улиц. Бесцельно попетлял, пытаясь отвлечь себя от мучительного чувства.

Дорога вывела его к Храму. Сегодня народу здесь было заметно больше. Люди стояли в молитвенных позах на ступенях и под аркой. Кто-то из служителей прохаживался меж напряжённо застывшими фигурами, нараспев читая Напутствие Детям Пустыни.

Шаддар мимоходом бросил взгляд в лицо служителю. Нет, не она.

Оставив электроцикл у входа, доследчик ступил в тесные переходы лабиринта. Конечно, он не помнил дороги. Но жажда и какая-то лихорадочная бодрость толкали Шаддара вперёд, на поиски Айон. И он шёл, сам не вполне понимая, зачем её непременно нужно искать.

В конце концов, Шаддар натолкнулся на Айон в одном из коридоров. В этот раз голова её была непокрыта, и доследчик уловил непонятное выражение, которое тронуло её лицо и тут же схлынуло, подобно волне.

– Расскажи мне про пророчество, – прохрипел Шаддар. – Расскажи про кровь в колодце. Я видел… знаю, что ты её пила.

Само слово «пить» раздражало. Доследчик облизал сухим языком растрескавшиеся губы.

Айон подступила вплотную и осторожно размотала прикрывавшую лицо Шаддара куфию.

– Тебя мучит жажда и ты не в себе.

На горячие щёки Шаддара легли две гладкие холодные ладони.

– Такая светлая нежная кожа. Страшно подставить её солнцу. Как же ты попал в пустыню?

Пальцы Айон ласково скользнули по лицу, разгладили залёгшую между бровей складочку. Шаддар дышал тяжело и часто. В воспалённом его сознании мысли о воде постепенно вытеснялись другими, ещё ни разу не посещавшими его в Мираже мыслями.

– Послушай… Послушай меня. Это всего лишь нервы, массовая истерия. На самом деле ты почти не чувствуешь жажды.

Голос Айон, тихий и спокойный, завораживал. Его хотелось слушать, ему хотелось верить. Нет! Он ведь должен был что-то узнать. Нечто важное.

Доследчик вяло мотнул головой, пытаясь отогнать обволакивающий сознание дурман.

– Но пророчество…

Руки девушки вдруг упали Шадару на плечи, порывисто обняли. Доследчик ощутил, как сквозь несколько слоёв материи к нему прижимается стройное девичье тело.

– Нет на самом деле никакого пророчества, – сказали тёплые губы Шаддару на ухо. – Это просто выдумка, часть моей религии. Ты должен мне верить.

Она отстранилась, и Шаддар невольно подался вперёд, не желая отпускать Айон.

– Кто тебе сказал про пророчество? Махли, должно быть?

Доследчик кивнул, и Айон нахмурила точёные брови.

– Послушай, Шаддар… Это важно! Я… я действительно пила из колодца тем вечером. Там новая кровь, человечья пополам с верблюжьей. И в ней яд песчаной эфы. Много яда. Он препятствует свёртыванию, потому кровь в колодце стоит так долго. Это дело рук человеческих. Ты должен мне верить. Шаддар! Подумай, кто мог… – Айон осеклась. – Ты слышишь меня?

Шаддар смотрел на девушку мутным взглядом. Слова достигали его ушей, но он не понимал их. Жажда и близость Айон туманили разум. И ещё эти глаза...

Тогда она улыбнулась, и холодная ладонь сковала его запястье. Айон увлекла Шаддара в одну из комнат и там обняла его снова.

Мягкое сияние илионита осветило переплетение их тел.

***

Шаддар проснулся первым.

«Неужели это был сон?» – подумал доследчик. Но рядом лежала Айон – легкая накидка мерно вздымалась в такт дыханию. В узкое окно под потолком проникали лучи горячего дневного солнца, стекали по стене как расплавленный воск.

Шаддар внимательно взглянул на девушку. Странный испуг охватил его – это было лицо Айон, но куда-то подевалось вчерашнее очарование. Черты огрубели, проступили чётче, как если бы прежде лицо прикрывала тончайшая вуаль, а теперь её убрали, и вместе с нею исчез весь шарм.

Взгляд доследчика скользнул ниже.

Накидка не выдавала и намека на грудь, мягкая округлость которой так идеально ложилась ночью в его ладони. А ещё ниже… Тонкая ткань вздымалась, обрисовывая явный контур возбуждённого мужского достоинства.

– Твою ж…! – Шаддар шарахнулся, скатился с жёсткой лежанки, захлёбываясь воздухом и ругательствами. Мысли перемешались, погрузились в хаос, и что бы не свихнуться, доследчик поймал, ухватился за самую простую и безобидную из них: «Где же эта чёртова тряпка?»

Сердце колотилось в горле, в висках стучало, а трясущиеся руки всё пытались нашарить на полу поспешно сброшенный ночью бурнус.

Как же так вышло? Что случилось? Да, он был накануне слегка не в себе, но не… не до такой же степени!

Айон заворочался, сел, потягиваясь. Накидка сползла с него совсем.

– Нет-нет. О, нет… – бормотал Шаддар, безумно вращая глазами. Он, наконец, отыскал свою одежду и теперь пытался в неё завернуться. Руки слушались плохо.

– Что с тобой… – начал Айон, но быстро умолк, заметив свою наготу.

– А что с тобой?! – выкрикнул Шаддар, путаясь в складках бурнуса. В голосе его звучала истерика.

– Посмотри… – тихо позвал Айон, требовательно вглядываясь в лицо любовника.

– Заткнись, умолкни! – рявкнул доследчик. Он зажмурился и заставил себя сделать глубокий вдох. Всё это не более чем страшный сон, бред мучимого жаждой. Вот сейчас он откроет глаза…

– Шаддар, посмотри на меня, – тихо позвал полузнакомый голос.

И Шаддар с усилием заставил себя посмотреть.

Это были всё те же глаза. Большие, карие. Полные вселенской печали и всеобъемлющего понимания. В них всё так же рождались и гибли миры. И это оказалось хуже всего.

Шаддар попятился, не отводя взгляда. Налетел спиной на стену и, краем глаза уловив рядом с собой выход, бросился прочь.

Он не помнил, как выбрался, как почти вслепую бежал по улицам к контре. А сверху палило беспощадное солнце, и куфия осталась лежать забытой где-то в недрах Храма…

***

Махли всё понял сразу по выражению лица Шаддара и расхохотялся так, что едва не рухнул со стула.

Доследчик с силой сжал челюсти. Ему вдруг вспомнился тот первый разговор с шефом по делу о колодце.

– Ты знал, – сказал Шаддар страшным свистящим шёпотом. – Ты, скотина, знал с самого начала!

Махли всё никак не мог успокоиться. Он упал лицом в ворох бумаг на столе, продолжая всхлипывать и похрюкивать.

– И отправил меня к ней… к нему… к этому… этому… – он не мог подобрать слова.

Махли поднял на Шаддара влажные осоловелые глаза и звонко икнул.

– Тварь! – тихо выплюнул Шаддар. Долю секунды ему казалось, что вот сейчас он шагнёт через комнату и просто свернёт Махли шею как беспомощному курёнку. И плевать, что тот крупнее Шаддара раза в полтора.

Ну или хотя бы двинет по лицу. С размаху, от души. Так чтобы сплющился нос, чтобы треснула кость, и Махли закричал, захлёбываясь собственной кровью. Но вместо этого в глазах вдруг потемнело, и Шаддар тяжело осел на пол.

***

– Крепко тебя зацепило, – сочувственно сказал Махли, пристраивая на лбу у Шаддара чуть влажную тряпочку. – Да и бегать по солнцепёку без куфии так себе идея. Знатно, ты, видать, дёрнул с любовного ложа.

Шаддар обвёл мутным взглядом трещины в потолке и едва разлепил спёкшиеся губы.

– Тварь… – прозвучало не громче шелеста песка, гонимого ветром.

– Ой, это ты загнул! Вполне себе обычный андрогин. Правда, не в современном смысле. Не просто человечек с низом мальчика и верхом девочки, или наоборот. А такой… в Платоновском представлении. Занятно, правда? – Махли заглянул в лицо Шаддару, пытаясь найти там тень здравомыслия. – То есть на деле иногда полностью девочка, а иногда полностью мальчик, но по факту – как бы всё одновременно. Не терзайся ты так. Айон ведь была девочкой, когда ты её трх-хр…гм?

Под взглядом доследчика Махли закашлялся.

– Нет… Ты – тварь, – с усилием произнёс Шаддар. Ему было трудно дышать.

Махли фыркнул.

– Ну, извини. Не думал, что ты такой впечатлительный. Меня когда-то тоже провели. Но я ведь и предположить не мог, что ты…эээ… влюбишься, что ли? – брови Махли вопросительно поползли вверх. В одно слово он исхитрился вложить и язвительное пренебрежение, и брезгливость, и разочарование. – Ладно, как очухаешься – дай мне знать.

Шаддар отвернулся. Спустя минуту он услышал мелодичный перестук каменных бусин занавески, заменявшей дверь. Шеф грузно зашлёпал по коридору, весело напевая «Санта Лючию».

***

Когда он вынырнул из забытья, солнце всё ещё просвечивало сквозь плотную ткань, прикрывавшую окно.

Голова сделалась тяжёлой, словно налилась свинцом, и к тому же болела немилосердно. Лицо горело от солнечных ожогов.

Но всё это были мелочи, шелуха. Сильнее всего болело внутри. То непостижимое и неуловимое нечто, чему люди испокон веков придумывали названия и искали объяснения. К нему нельзя было приложить холодный компресс или принять унимающее боль лекарство.

Махли оставил Шаддара лежать прямо в кабинете на полу, и теперь доследчик с усилием поднялся, держась за шефов стол. Мысли его бродили по замкнутому кругу, а в центре этого круга неназываемой зыбкой тенью маячила фигура с покрытой платком головой. Мысли обходили фигуру по краешку, мысли боялись к ней притронуться, потревожить невесомую ткань. Ведь тогда придётся взглянуть правде в лицо. В то лицо, которое покажется из-под платка.

Шаддар сцепил зубы, сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Нужно было отвлечься хоть ненадолго, переключить мысли на что-нибудь другое.

Он ведь так и не раздобыл ночью воды.

Вода… Стоит только вспомнить это слово, произнести его хотя бы мысленно, и оно немедленно обретает над тобой власть. Жажда вернулась, обрушилась на Шаддара с новой силой. Вернее, она, конечно, никуда не исчезала, но события прошедшей ночи и утра затмили её. А теперь Шаддар всего лишь позволил себе ощутить жажду вновь, сосредоточиться на ней, чтобы не думать больше ни о чём другом.

Идти к колодцам не имеет смысла – ещё одну пробежку по солнцепёку он просто не переживёт. Нужно поискать в конторе. Должны же быть у Махли какие-то запасы.

Для начала Шаддар распотрошил шефов стол. Бумаги просыпались из вывернутых ящиков в полнейшем беспорядке, но доследчика это сейчас не волновало. Волновало другое – воды в столе не нашлось.

Шаддар медленно прошёлся по кабинету, хватаясь рукой за стену, заглядывая в тумбы и коробки. Его слегка водило, и горячий застоявшийся воздух комнаты зыбился перед глазами.

«Интересно, бывает ли мираж внутри Миража?» – вяло подумал Шаддар, пиная пустой фанерный ящик.

Завершив бесплодные поиски в кабинете, доследчик выбрался в коридор. Там было темнее и, как будто, чуть прохладнее. И ещё тихо – ни один звук не выдавал присутствия Махли.

Шаддара это устраивало. Меньше всего ему хотелось сейчас видеть насмешливо-самодовольное лицо шефа.

Доследчик заглянул в маленькую каморку, гордо именуемую у них архивом. Но она оказалась так давно и плотно завалена различным барахлом, о чём свидетельствовал слой песка и паутины, что смысла в ней копаться Шаддар не усмотрел.

Дальше помещалась его собственная спальня. А в самом конце коридора – комната Махли.

Вход был занавешен куском выцветшей ткани, и Шаддар, замерев возле стены, несколько мгновений прислушивался. Внутри стояла тишина. Тогда доследчик сперва осторожно заглянул, а затем шагнул за занавеску. Обстановка комнаты была более чем скромная: старая полуразвалившаяся кровать, пару ножек которой заменяли подходящего размера камни, большой каменный сундук и куча разрозненных мелочей в беспорядке разбросанных по полу. Шаддар поддел носком сапога один ворох ветоши, другой: ничего.

Сундук казался надёжно закрытым, но когда Шаддар взялся за корпус замка, дужка легко выскользнула из паза – очевидно Махли второпях не защёлкнул её как следует. Доследчик откинул крышку и, наконец, обнаружил что искал. Среди прочего содержимого сундука – несколько жёлтых полуистлевших книг и старых, поеденных местами ржавчиной инструментов – лежала небольшая фляга из выделанной кожи. Она удобно легла в ослабевшую ладонь, внутри фляги что-то перелилось, призывно булькнуло. Доследчик поспешно, с жадным нетерпением выдернул пробку и приложился к горлышку. Рот и гортань мгновенно обожгло. Шаддар, не ожидавший подвоха, закашлялся, отплёвываясь.

Заначка Махли оказалась вовсе не водой.

Растрескавшиеся губы пекло, внутри всё горело, словно доследчик проглотил пару тлеющих угольков. Зато разум немного прояснился. Поразмыслив, Шаддар решил, что находка пришлась очень кстати. Даже лучше, чем вода. Она сулила только краткое утоление жажды, а содержимое фляги – забытьё. Пусть и недолгое.

Доследчик прикрыл глаза, и на миг перед его мысленным взором встала безликая фигура в тоге. Кто же там, под платком?.. Сердце предательски ёкнуло, к горлу подступил ком.

Нет, так нельзя.

Шаддар мотнул головой и сделал ещё один глоток из фляги. Опустился на край опасно скрипнувшей кровати, и тут под ногой его что-то глухо стукнуло. Он притопнул ботинком. Раз, другой. Под плитой пола звучала пустота.

Каменный блок был совсем небольшой, но приподнять его оказалось не так уж просто: слишком маленькие зазоры с соседними плитами, не подцепить. Ногти скребли об острый край и соскальзывали. Наконец Шаддар вспомнил про сундук и набор ржавых инструментов. Среди прочего хлама обнаружилось зубило, и с его помощью плита наконец-то поддалась.

В углублении, открывшемся взгляду Шаддара, покоился пузырёк тёмного стекла без этикетки. Небольшой, один из тех, что используют фармацевты для травяных настоек. Доследчик осторожно вынул его, посмотрел на свет, взболтнул. Пузырёк был до половины чём-то наполнен. Прозрачным, чуть вязким.

Шаддар осторожно снял маленькую крышечку, принюхался. Запаха жидкость не имела. Что же это может быть? Склянка, укрытая в тайнике от посторонних глаз. От его, Шаддара, глаз. Ведь в доследную контору посторонние заглядывают и так нечасто. Никто не бывает в комнате Махли кроме него самого. Так что же там? Лекарство? Яд?

В голове промелькнул и исчез обрывок воспоминания. Что-то он недавно уже слышал про яд. Что-то вроде бы важное, имеющее отношение к происшествию с колодцем. Что-то из того, о чём он запретил себе вспоминать.

У Шаддара разом заныло в груди. Нет, он всё же должен вспомнить. Собраться с духом и…

Доследчик прикрыл глаза. Память услужливо подсунула картинку: Айон смотрит на него снизу вверх, её красиво очерченные губы движутся, произнося слова, но Шаддар не слышит. Не может заставить себя отвести взгляд от этих губ. Что же она говорит?

– … яд песчаной эфы. Он препятствует свёртыванию…

Кровь в жару густеет и сворачивается очень быстро. Но с той, что была в колодце, этого не случилось. И пророчество, про которое вспомнил Махли, здесь было не причём. И вовсе не потому, что так сказала Айон. А потому, что Шаддар в них не верил.

Может ли в пузырьке быть яд эфы? Существовал только один способ это узнать.

Доследчик разыскал в сундуке иглу. Подхватил флягу и чуть смочил острие. Оно оказалось довольно тупым, и Шаддар изрядно помучался, скорее расковыряв, чем проколов себе палец. На пол закапала кровь. Когда её собралось достаточно, он осторожно добавил капельку жидкости из пузырька. Осталось только подождать.

Время двигалось невыносимо медленно. Минуты утекали в небытие, а доследчик не сводил глаз с крохотной лужицы крови. С ней не происходило абсолютно ничего.

Шаддар устало привалился к стене. Мысли в его голове завертелись, как шестерёнки в отлаженном механизме. В тот вечер, как Махли поручил ему разобраться со странным происшествием с колодцем, Шаддар заметил, что у шефа сильно обгорело лицо. Выходит, он выходил днём из конторы. Жители Миража неспроста ведут ночную жизнь: под палящим пустынным солнцем сложно находиться долго. Что же у Махли было за тайное, не требующее посторонних глаз дело, ради которого он выбрался на самый солнцепёк? Засыпать колодец и обработать его таким образом, чтобы кровь не уходила в песок? Обескровить несчастных жертв?

В Мираже всего несколько сотен жителей. Да, некоторые ведут совсем уединённую, затворническую жизнь, в одиночестве встречают смерть. И всё же, чтобы наполнить колодец потребовалось немало крови. Больше десятка человек. Их исчезновение должно было привлечь чьё-то внимание.

В памяти Шаддара вновь всплыли слова Айон:

– … там новая кровь, человечья пополам с верблюжьей.

Новая кровь, вот оно! Мираж кого-то подобрал в тот день в пустыне. Возможно, небольшой караван, сбившийся с маршрута. Ослабшие, умирающие от жажды люди и животные – с ними было не так уж сложно справиться, даже в одиночку. Да, это, видимо, отняло много времени и сил, но Махли был крупным, крепким мужчиной.

И, конечно, у него был мотив: Махли мечтал занять место Саира. Как, интересно, он собрался свергнуть везера? Тайно проникнуть в его покои и тихонько прирезать, пока стража занята устранением беспорядков? Или… Встать во главе обезумевшей от жажды толпы? Толпа – страшная сила, если уметь ею управлять… А, потом, что стоит обретшему власть Махли свалить всю ответственность на Храм? Открыть жителям «правду». Рассказать, что в колодце кровь пополам с ядом. Что храмовники их надули, пытаясь имитировать пророчество, манипулировать…

Шаддар содрогнулся. Он ведь сам стал жертвой манипуляции. У Махли что-то произошло с Айон, он знал, кто она… что оно…

Доследчик сделал судорожный вздох. Он не мог думать об Айон как о некоем существе. Не мог, наверное, осознать, что женское лицо – только часть сущности. Лишь одна из граней. Наиболее близкая и понятная, и потому показанная ему.

Махли знал, что расследовать дело кроме их конторы больше некому. Предполагал ли он, что может выйти из знакомства Шаддара с Айон? Возможно. Допускал ли, что Шаддар сумеет докопаться до истины? Вряд ли. В конце концов, всё вышло случайно. И теперь доследчику предстояло решить, что с этим делать.

Пожалуй, имело смысл обратиться с этим сразу к везеру. В конце концов, он исполнял заказ Саира, расследуя дело с колодцем.

Зажав в кулаке пузырёк с ядом, доследчик, повернулся к выходу и замер. В дверном проёме стоял Махли и с любопытством наблюдал за Шаддаром.

– Какая некрасивая вышла ситуация, – пропел Махли. Вид у него был неприлично довольный, почти радостный. – С одной стороны, ты нагло влез в мою комнату и перерыл личные вещи. Нет, я понимаю, что ты в раздрае, оттого, что девочка, с которой ты переспал, оказалась местами мальчиком. А тут есть чем поживиться.

Махли, ухмыляясь, шагнул к кровати и подобрал оставленную там Шаддаром флягу с пойлом. Не сводя глаз с доследчика, выдернул пробку и сделал большой глоток.

– Хотел напиться, верно?

Шаддар молчал. Он уже мысленно прикинул, удастся ли ему проскользнуть мимо Махли. По всему выходило, что не удастся. Окно за спиной доследчика отпадало тоже: оно было слишком узким. Интересно, давно ли шеф за ним наблюдал и какой вывод для себя успел сделать? Впрочем, это было не особенно важно: раскуроченный тайник говорил сам за себя.

– С другой стороны, – продолжил Махли, – ты меня вроде как поймал? Ты ведь парень не глупый и выяснил, что в пузырьке была не водичка?

Махли мотнул подбородком в сторону скромной лужицы крови у окна. Сворачиваться она по-прежнему не думала.

Прикидываться дурачком не было смысла, и Шаддар медленно кивнул. На него вдруг снизошло ясное понимание того, что он из этой комнаты, скорее всего, не выберется. А вместе с пониманием пришло спокойствие.

– Ты перерезал ни за что, из прихоти, кучу народу. Мираж подобрал их, чтобы дать жизнь, второй шанс, а ты…

– Не вешай мне про второй шанс! – с неожиданной злостью рявкнул Махли, в миг теряя свою показную весёлость. Его и без того красное от ожогов лицо побагровело ещё сильнее, на потном виске вздулась жила. – Жизнь в мираже – кромешный ад. Я десять лет не живу, а существую. Уж пришло, наконец, время что-то поменять.

Махли немного успокоился, и губы его вновь растянулись в ухмылке. Только теперь она походила на трещину в камне.

– Знаешь, а я хорошо помню, что было до. Обычно ведь все теряют память о прошлом, получают новое имя. Типа перерождение, второй шанс, бла-бла и всё такое. Вообще Айон это ловко придумало, да. Представь: допустим, был ты раньше в большом мире крупной шишкой, захотелось тебе однажды острых ощущений, и ты двинул в Африку, а потом экстрим-курс выживания в пустыне, что-то пошло не так, ну и… Привет, Мираж! Проблема в том, что отсюда не выбраться. Ты вроде как спасся, а на деле – нет, влип ещё хлеще. А если ты ещё хорошо помнишь прежнюю жизнь, то совсем можно умом тронуться. Только представь, как способна есть мозг эта мысль: освободиться, уйти из Миража. Выйти-то из города можно, но вокруг пустыня. А Мираж такой Мираж, пока ты за ворота шастал – он мог и раствориться.

Махли довольно рассмеялся, словно ему удалось удачно пошутить. Шаддар слушал его откровения молча, почти равнодушно.

– Со мной, наверно, произошёл какой-то глюк: я вот всё отлично помню. Но мне никогда не хотелось вернуться. Знаешь, кем я был раньше? Мясником. День за днём в мясном магазинчике среди туш свиней и коров. Весьма унылая жизнь. С такой как будто даже не жаль расстаться. И, тем не менее, когда меня подобрал Мираж, я был счастлив, что спасся. Я прямо уверовал! Ходил в Храм Пустыни, поклонялся… Вот тут тоже забавный фокус. Ведь Храм посвящён вовсе не пустыне. Он посвящён Айон. Это существо создало его и весь чёртов город. Придумало эту фальшивую религию, комедию с настоятелем – ведь странно было бы служить самому себе. Странно быть вечно живым и вечно юным, когда все вокруг тебя старятся и умирают. О, оно редко выходит за пределы Храма, только перед закатом за водой. Редко открывает лицо. Знаешь, при всём могуществе Айон не может контролировать смену ликов. Ты ведь здорово на этом попался, верно? Знаешь, есть такой миф Платона об андрогинах, о людях, которые сочетали в себе мужской и женский пол. Он записал его после встречи с Айон. Оно само мне рассказывало.

Шаддар почувствовал, как сжалось сердце при упоминании Айон. И что-то не то сделалось с лицом: безропотно принятая маска спокойствия треснула, раскололась под ударом слов. Махли живо уловил перемену, и она ему, похоже, не понравилась.

– Ну-ну, тихо, не дуйся. Что было, то было. Давай ты просто не станешь делать глупостей. Подумай сам: какие у тебя доказательства? Сплошные догадки. А вот если ты мне чуть-чуть подсобишь, то станешь помощником везера. Это ведь получше, чем киснуть в нашей конторе, а?

Махли протянул Шаддару руку с флягой, словно приглашая выпить в качестве примирения. Скрепляя их новый договор.

Доследчик прикрыл глаза. Маска спокойствия осыпалась с лица как песок. Кулаки непроизвольно сжались, и в одном из них что-то беззвучно хрустнуло, ужалило в руку. Вязкая жидкость, мешаясь с кровью, просочилась сквозь пальцы и закапала на пол. Шаддар открыл глаза и слабо улыбнулся.

Яд эфы очень токсичен. Достаточно маленькой капли, попавшей в кровь...

Это было очень странное, совершенно незнакомое чувство, которое ему прежде никогда не приходилось испытывать. И вместе с тем – болезненно приятное. Словно нервы его натянуты, как струны арфы, и кто-то неведомый пытается играть, водя по ним остро заточенным лезвием ножа. Под этим прикосновением струны истончаются и вот-вот порвутся. Но прежде – пропоют самую прекрасную свою мелодию.

Шаддар сделал шаг к Махли. Один, второй. Неловко: его всё ещё водило после теплового удара. Потянулся к фляге.

– Ты прав, доказательств у меня уже нет.

Изрезанные пальцы другой руки, сжимавшей остатки пузырька, нащупали осколок покрупнее.

Шаддар ударил снизу вверх, насколько мог резко. Ударил, вгоняя отравленное стекло Махли в основание подбородка.

Доследчик успел увидеть, как расширяются в удивлении глаза шефа, слишком поздно осознавшего произошедшее. И ещё метнувшийся ему прямо в лицо увесистый кулак.

***

Лицо овевал горячий пустынный ветер, огромное оранжевое солнце задело румяным боком край горизонта.

Шаддар закашлялся, неловко заворочался. Тело слушалось его плохо, распухла и сильно кровоточила раненная рука.

Вокруг простиралась Сахара. Горячая и безразличная.

Должно быть, Махли вытащил его за стены города, бросил умирать в пустыне. И всё же… Пусть он получил дозу яда куда как меньшую чем Шаддар, теперь смерть – только вопрос времени.

Мысли текли медленно и лениво, словно густеющий горький мёд. Быть может, Махли всё-таки был прав. Что жизнь в Мираже? Выживание… А если не нашёл своей цели, какой в том толк?

Как хорошо будет уснуть и больше ни о чём не думать, не помнить.

Он знал, что кривит душой.

«Если бы только в последний раз увидеть… – Шаддар содрогался от самой мысли, но всё же не мог прогнать её прочь. – Взглянуть, как в глазах рождаются миры. Самый последний раз…»

Жизнь утекала, как песок сквозь пальцы. У Шаддара больше не было сил бороться, и он закрыл глаза.

А когда открыл их вновь, то увидел Айон. Она склонилась, вглядываясь в его искажённое болью лицо.

Она была такой же, какой он увидел её в самый первый раз. После допроса в Храме, без платка.

– Я помню миллиарды жизней. Каждая из них – целый мир, яркий, драгоценный. Маленькая бесконечность в хрупкой телесной оболочке. И в каком бы уголке вселенной я не коротала свою вечность, я не перестану удивляться этому чуду.

Голова девушки была непокрыта, и тёмные волосы развевались под порывами ветра. А за плечами Айон вставали белые стены дивного города. Мираж явился Шаддару во второй раз.

– О чём ты… – Шаддар с усилием поднял руку, прижал горячую ладонь к прохладной щеке Айон. – Я не хочу умирать! Я хочу остаться здесь… С тобой.

Айон улыбнулась, и в этой улыбке было понимание и светлая печаль.

– Я не могу исцелить твои раны. Я мало что умею. На самом деле только одно – создавать миры. Но… ведь ты и так живёшь в своём маленьком мире. Или он живёт в тебе. Посмотри!..

Шаддар посмотрел. Всё вокруг на миг померкло, остались только её глаза. Тёмные, бездонные, древние. Они помнили рождение Вселенной. А может быть даже то, что было до неё.

– Посмотри: это только зеркало… – голос Айон звучал откуда-то издалека.

Шаддар посмотрел. И увидел, как на самом краю Вселенной рождается новая звезда.