Обретение мифа

Хвала богам! Мир тебе, незнакомец! Если ты читаешь эти строки, то значит, я поступил очень мудро, когда записал их на куске сворованной льняной ткани, положил в сосуд, и плотно закупорив его, отправил во владения Посейдона.  Так поступить посоветовала мне одна знакомая рабыня. Она дала мне такой совет в шутку, чтобы посмеяться надо мной. Эта рабыня часто советовала мне всякие глупости, но в этот раз её насмешливыми устами говорила сама Афина. Рабыня, конечно, об этом даже и не догадывалась. У неё на это не хватило её злобного ума. И вот, теперь ты держишь в руках бесценный манускрипт, единственный во всей Ойкумене, в котором подробно описаны события, свидетелем и участником которых был я. На всё воля богов. Раз они решили вручить эти строки в твои руки, значит, ты избран ими. Благодаря тебе справедливость должна восторжествовать.  Потомки должны знать моё имя. Незаслуженно забытое имя настоящего героя. Если бы то, что совершил я, было бы совершено кем-нибудь из великих, таких как Геракл, Тесей или Персей, то благодарные современники слагали бы об этом событии поэмы и, восхваляя, произносили бы его имя во время пиршеств. Ты сам убедишься в этом, когда ознакомишься с текстом. Так что только тебе, незнакомец, избранник богов, решать – герой я или нет. Да пусть даруют тебе боги силу и терпение прочесть мой рассказ до конца. Итак, всё по порядку…

***

– Хватит глазеть на хозяйскую дочку, там тебе всё равно ничего не светит!  Вместо того чтобы напрасно глаза пузырить на её кривляние, и страдать как недоделанный, смотрел бы лучше внимательней на тех кто рядом с тобой. И кто ровня тебе,  – сказала низким грудным голосом Ниневия, сорокалетняя толстая кухарка-рабыня, и провела одной рукой по своей обширной груди, а другой по бедру, размером которого мог бы позавидовать любой сатир. Увидев, что её слова остались без внимания, она перешла на крик, похожий на визг.

– А ну быстро бери самую большую гидрию и бегом за водой на родник. Да не на тот, что рядом на площади, где ленивые афинянки под предлогом, что пошли за водой за водой только и делают, что языками чешут, а на тот дальний, который в роще за двумя холмами! Там вода и прозрачней, и прохладней, и вкусней.

– Я и так всегда там набираю. Постой, но я же только что ходил за водой,  –  ответил я, не отрывая взгляда от танцующей в центре таверны стройной девушки в короткой тунике.

– Посмотрите-ка на него, «я только, что ходил за водой», – передразнила меня кухарка. – Принёс половину кувшина и думает, что этого достаточно. Не смеши мух! Я её уже всю израсходовала. Кратер наполовину пустой. Бегом за водой, или я нажалуюсь хозяину. И возвращайся быстрее. А то в прошлый раз за то время, что ты ходил, можно было в Спарту сбегать и вернуться! И чтобы гидрия была полная! Твой рассказ о том, что тебя якобы щекотала нимфа, и поэтому  много воды расплескалось, можешь оставить для малых детей.

Я с сожалением перевёл взгляд с божественной фигуры Айолы, так звали хозяйскую дочь, на толстое тело кухарки, тяжело вздохнул и, взвалив на плечо гидрию, отправился за водой. Сделав несколько шагов, я обернулся.  Увидев, что Ниневия пошла в кладовые, я осторожно опустил гидрию на пол. Затем, взяв маленькую амфору, быстро налил в неё неразбавленного вина и, закупорив, спрятал её под одеждой. После этого я, как ни в чем, ни бывало, снова взял гидрию и спокойно отправился к роднику.

– Эй, красавчик, далеко ли собрался? – крикнула мне одна из женщин, стоящих в очереди за водой, когда я проходил мимо источника на площади. – Иди к нам, мы тебя не укусим.

– Не трать на него время, Ксантиппа, – с усмешкой сказала ей другая женщина из очереди, – он, глупец, по уши влюблён в свою хозяйку Айолу. Когда я однажды зашла по делам в таверну, то он бедняга постоянно выглядывал из кухни и глаз с неё не сводил.

– Да что ты в ней нашёл? – не унималась та, которую назвали Ксантиппой. – Обыкновенная кривляка. Среди нас есть девушки красивее твоей хозяйки. Так что смотри, пожалеешь потом. Иди ко мне, я тебя впереди себя пропущу за водой. Только торопись, а то я могу передумать.

Дружный женский хохот заглушил её последние слова. Я почти бегом проскочил мимо, стараясь не смотреть в сторону язвительных женщин. Как им сегодня повезло, у них появился новый повод посплетничать. Затем быстро пройдя несколько улиц, вышел за пределы города и стал обходить небольшую гору, за которой и были те самые два холма. А за ними начиналась роща, в которой и находился нужный мне родник.

Чтобы напрасно не утомлять тебя, незнакомец, чтением лишних слов, я не буду описывать окружающую меня природу, а лучше расскажу кое-что о себе. Как ты уже, наверное,  догадался: я – раб. Я всегда был рабом, потому что родился у рабыни. Мой первый хозяин был очень образованным и зажиточным афинянином. У него было большое собрание старинных папирусов с философскими трактатами, поэмами и мифами. Мне, также как и десятку других рабов, надо было изо дня в день переписывать наиболее  дорогие папирусы, делая с них копии. Те впоследствии продавались на площади или дарились необходимым людям. Переписывать манускрипты надо было внимательно и аккуратно, потому что ошибки трудно исправлять на тонком и хрупком папирусе. К несчастью, ввиду малолетства, я  не мог долго оставаться сосредоточенным и частенько допускал ошибки. Хозяин меня за это не раз бранил, но ни разу не побил. Добрейший был человек. Но потом всё переменилось. Один из приятелей моего хозяина посоветовал ему вложиться в партию товара из Египта, уверяя, что это сулит гарантированную большую прибыль. Мой хозяин внял его совету, и это было ошибкой. На обратном пути на корабли с товаром напали пираты. И в итоге: ни товара, ни прибыли. Убытки были настолько существенны, что моему хозяину пришлось продать часть своей библиотеки и почти всех рабов. В том числе и меня. Итак, два года назад, когда мне было пятнадцать лет, меня продали хозяину небольшой таверны. Я оказался там вторым рабом, кроме меня ещё была рабыня Ниневия. Хозяин считал, что незачем тратить деньги на покупку рабов, если основную часть работы могут сделать члены семьи, за которых деньги платить не надо. И если в других тавернах для развлечения посетителей танцевали красивые, но дорогие рабыни, то у моего нового хозяина танцевала его юная дочь Айола. Следует отметить, что она была божественно прекрасна, и что я влюбился в неё сразу, как только её увидел. Сколько раз она снилась мне в чудесных снах, где я, свободный афинянин, обнимал и целовал её, а она гладила меня по волосам и повторяла моё имя. Как мне хотелось, что бы эти сны длились вечно, и никогда бы не наступало пробуждение. Но несколько хозяйских пинков или вылитая на меня Ниневией вода вырывали меня из царства Морфея и возвращали в жестокий реальный мир. А в реальном мире меня ждала ежедневная однообразная работа. Основной моей обязанностью было мытьё посуды. Бесчисленное количество раз я с отвращением отмывал и протирал всякого рода диносы, канфары, киафы, ритоны, скифосы, килики и прочую мелочь. Другое дело, когда мне приходилось мыть амфоры, которые были покрыты изображениями богов, героев и олимпийских чемпионов. Я с любовью протирал их, внимательно разглядывая со всех сторон. Наиболее любимой у меня была амфора с изображением подвигов Геракла. Я иногда так долго рассматривал её, представляя себя на месте легендарного героя, что вообще прекращал дальнейшее мытьё посуды. И только окрик Ниневии или хозяйский подзатыльник вынуждали меня продолжить прерванное занятие. Чтобы быть похожим на своего любимого героя я изготовил себе дубину, такую же какую видел на амфоре, где Геракл задумчиво стоял, опираясь на неё и накинув на плечо шкуру  немейского льва. Правда шкуры льва у меня не было, но вместо неё я использовал старую рваную овечью накидку, которая из-за бесполезности была подарена мне хозяином. Когда у меня выпадало немного свободного времени, а хозяйская дочь была недоступна для моих глаз, я занимался физическими упражнениями, изображения которых нашёл на амфорах с олимпийскими чемпионами. Я хотел стать могучим и смелым  как Геракл, сбежать от хозяина, прихватив с собой его дочь, и отправиться совершать подвиги. И жители всей Ойкумены стали бы восхвалять меня. Мои изображения стали бы наноситься на амфоры. Моё имя осталось бы в памяти последующих поколений… Но, что-то я размечтался, дорогой незнакомец. Вернёмся к действительности. Пока я ещё не прошёл и половину пути до родника, я могу рассказать тебе один случай, который произошёл со мной в прошлом году. Итак, слушай.

В прошлом году, когда праздновался день кувшинов, Ниневия уговорила меня выпить неразбавленного вина. Рабам пить вино не положено, но раз в год, в праздник, им  разрешается выпить. Мне пьянствовать совсем не хотелось, и я собирался выпить лишь  небольшое количество разбавленного вина. Но Ниневия очень убедительно говорила, что настоящие герои пьют только неразбавленное вино, и что я никогда не стану  мужчиной, достойным женского внимания, если его не попробую. Я выпил целый кубок, и это было ошибкой. Не знаю, что Ниневия подмешала в вино, но я проснулся лишь на следующее утро, ничего не помня, что делал накануне вечером. Самое ужасное то, что я оказался в одной постели с Ниневией. Она лежала на боку лицом ко мне, обняв меня обеими руками, а её тяжеленная необъятная нога лежала поперёк моих ног. Ниневия так громко храпела мне в ухо, что я удивился тому, что не проснулся раньше. Я с трудом избавился от объятий рабыни и, осторожно, чтобы не разбудить её, вылез из-под её ноги. Ниневия, прекратила храпеть, открыла один глаз, потом закрыла его и пробормотала сквозь сон.

– Поздра-вля-ю, теперь ты настоящий мужчина.

Я до сих пор не понимаю, что она хотела этим сказать. Я не ощутил никакой разницы между собой вчерашним и сегодняшним. Разве только то, что я чувствовал себя совсем разбитым и с неприятным привкусом во рту. Кстати, а я уже подошёл к роднику и поэтому заканчиваю свой рассказ о  прошлогоднем празднике. Да, чуть не забыл тебе сказать, что рядом с родником частенько обитают мои необычные друзья. Я не стану рассказывать, при каких обстоятельствах я с ними познакомился, это не главное в моём рассказе. Это может быть сюжетом для другого мифа. Да ты и сам скоро узнаешь кто они.

– Мир тебе! – раздался блеющий голос из-за куста, рядом с источником. Спустя мгновенье оттуда вышел мой знакомый сатир. Его звали Лиф. Мы были с ним почти друзья. Частенько Лиф рассказывал забавные истории из  жизни нимф, дриад и сатиров. Мне было с ним весело.

– Вина принёс? – с надеждой в голосе спросил он. – Ты уже два дня обещаешь мне принести, но каждый раз говоришь, что не можешь незаметно взять его с собой.

Попытаюсь в двух словах рассказать тебе, незнакомец, почему Лиф с нетерпением ждал, когда я принесу ему немного вина. Как-то однажды, он рассказывал мне про прошедшую накануне пирушку у Диониса. Сатир был в восторге от вина, которое он пил на пиру и утверждал, что вино приготовленное людьми, не идёт ни в какое сравнение. Я выразил по этому поводу сомнение. Дело в том, что в вино, которое подают в таверне моего хозяина, добавляется сок растения, а какого растения – это тайна, которая передаётся по наследству. Такого вина сатир точно никогда не пил. Лиф, тут же стал настаивать, чтобы я принёс ему немного на пробу. С большим трудом мне удалось исполнить его просьбу. Вино из таверны так понравилось Лифу, что он стал с тех пор постоянно просить меня, чтобы я приносил его, как только у меня появится такая возможность. Иногда, как в этот раз, мне удавалось это сделать.

– На, держи, – протянул я ему амфору.

– Эй, смотри всё не выпивай как в прошлый раз, – сказала, вышедшая из-за дерева нимфа. – Оставь мне попробовать.

Нимфу звали Анхиноя. Мне кажется, что она и Лиф влюблены друг в друга. Нимфа, так же как и сатир, относилась ко мне очень дружелюбно и иногда даже помогала мне. Она могла одним взмахом руки наполнить доверху гидрию, избавляя меня от ожидания в неудобной позе, пока та заполнится водой из родника.

Сатир с нимфой вдвоём быстро осушили амфору.  Настроение у них явно улучшилось. Затем Анхиноя наполнила гидрию водой, а Лиф  провожал меня несколько стадий на обратном пути и помогал мне её нести. При этом он напевал песенку собственного сочинения. Ни смысла, ни рифмы в его песне не было, но он так весело пел, что я невольно  шёл и улыбался. Я не помню всех слов его песни, но кое-что всё-таки запомнил.

Песенка Лифа

Я на пиру у бога

Вина выпил немного,

Но нимфа-недотрога, мне налила ещё.

Затем ещё немного,

Ещё чуть-чуть немного,

А дальше я не помню, не помню ничего.

Когда же я проснулся,

Зевнул и потянулся,

Вокруг я оглянулся — не видно никого.

Мне нимфа обещала,

Но слова не сдержала,

Взяла да и сбежала, оставив одного.

Тогда мне стало ясно,

Что жизнь тогда прекрасна,

Когда всё по порядку, а главное одно:

Не надо так стараться,

За всё подряд хвататься,

Сначала будет нимфа, а уж потом вино!

 

Но тут впереди показались идущие навстречу люди, и сатир, передав мне гидрию, поспешил скрыться.

Оставшуюся часть пути я пребывал в прекрасном настроении и даже напевал в полголоса песенку Лифа. Но, когда перешёл площадь, свернул на нашу улицу и увидел таверну, меня охватили тяжёлые предчувствия. Окна таверны были выбиты, а дверь выломана. Я бегом, стараясь не расплескать воду, помчался к таверне и вбежал в большой зал. Вид внутри оказался ещё хуже, чем снаружи. Все столы оказались опрокинуты, а некоторые и вовсе сломаны.

— Что случилось? — воскликнул я.

— Пока ты, как черепаха, ползал за водой, — ответила мне Ниневия, — сюда завалились пьяные кентавры. Выпили в таверне всё вино, сожрали все овощи, а когда надо было расплачиваться, перевернули тут всё верх дном, схватили Айолу и скрылись.

— Как? Айола теперь у них?

— А у кого же ещё? Конечно у них. Теперь она перед кентаврами танцевать будет, и ты не сможешь на неё свои глазёнки щурить. А может быть, они с ней уже вовсю развлекаются. Они, в отличие от тебя, не такие привередливые в любовных вопросах.

Это известие ошеломило меня. Я поставил гидрию, сел прямо на пол, обхватил голову руками и стал думать, что же мне делать?

Спустя некоторое время вернулся хозяин. Его голова была обвязана окровавленным полотенцем, и он был очень зол.

— Архонт сказал, что сейчас начинается новая война с Фивами, — пробормотал он, переворачивая табурет и устало присаживаясь на него, — и вести одновременно ещё одну войну с кентаврами у Афин нет никакой возможности. Так что никто не будет освобождать нашу Айолу.

— Я её освобожу, — вдруг неожиданно для самого себя сказал я. — Я освобожу Аойлу от кентавров и приведу её домой.

Ниневия начала, словно безумная, хохотать, а хозяин посмотрел на меня как на слабоумного, и молча, опустил голову.  Я больше им ничего не сказал и, не теряя времени, взял свою дубину, накинул на плечо овечью шкуру, посмотрел на своё отражение в медном подносе (ну вылитый Геракл) и вышел из таверны. Куда надо идти я не имел никакого представления, поэтому полностью положившись на волю богов, выбрал направление, которое первым пришло мне в голову, и отправился на поиски кентавров. По дороге я мысленно рисовал себе картину сражения, как я, размахивая дубиной, сокрушаю их табун и освобождаю Айолу. А затем мы возвращаемся вместе с ней верхом на одном из побеждённых кентавров, и она обнимает и целует меня. Обрадованный возвращением дочери хозяин освобождает меня от рабства, и Айола становится моей женой. Я так размечтался, что почти не смотрел себе под ноги. Куча конского навоза, в которой увязла моя правая нога, вернула меня в реальный мир. Проклиная свою мечтательность и посылая в сердцах всех лошадей в Тартар, я стал вытирать испачканную сандалию о придорожную траву. И тут я заметил множество следов от конских копыт, которые сворачивали с дороги и вели к ближайшему лесу. Я сразу догадался, что это не могла быть конница афинян. Дорога, ведущая в Фивы, с которыми началась война, находится в противоположной стороне. Значит, эти следы, так же как и навоз, в который я вляпался, принадлежат кентаврам. Попросив прощения у незаслуженно посланных в Тартар лошадей, я побежал по следам. Чем ближе я подбегал к лесу, тем медленнее становился мой бег, и всё меньше и меньше становилась моя уверенность в победе. Когда же я достиг первых деревьев, мой бег перешёл в крадущуюся походку. Сделав несколько шагов, я услышал громкие голоса, хохот и ржание кентавров. Теперь я точно знал, в какой стороне находятся мои враги. Медленно, шаг зашагом, стараясь не шуметь и не наступать на ветки, я подкрался к просвету между деревьями, откуда раздавались голоса. Там оказалась большая поляна, посередине которой находился кое-как сооружённый шалаш, а вокруг него  расположились полсотни кентавров. Все они были изрядно пьяны, и хвастали друг перед другом, кто из них больше разбил посуды и поломал мебели. Старый одноглазый кентавр, тело которого покрывали множественные шрамы, уже в который раз задавал один и тот же вопрос, стараясь перекричать хохот остальных.

— Нет, вы видели, как разбился кратер об голову трактирщика?

— И как же?

— Вдребезги! На мелкие кусочки, на мелкие-мелкие  кусочки.

—  Ха-ха! А я думал, что это была голова трактирщика, — ответил, развалившийся рядом с ним молодой кентавр.

— Нет! Голова так разбиться не может, это точно был ритон.

— Ты уверен?

— Я не настолько стар, чтобы у меня совсем не было памяти. Я тебе говорю: это был ритон. Голова так разбиться не может.

— Но ты  только, что говорил, что запустил в его голову кратер. А сейчас говоришь, что это был ритон.

— Да какая разница! Он всё равно был пустой. Нет, но какой наглец! Выпивки у него уже совсем нету, а деньги ему понимаешь, заплати. Нет, а  вы видели, как кратер разбился об голову этого наглеца?

— Как?

— Вдребезги.

— А что мы всё болтаем, да болтаем, — проговорил, поднимаясь, молодой кентавр, — так и мозоль на языке натереть можно. Я лично предпочитаю натирать мозоли на другом месте.

— Ты это о чём? — спросил кентавр со шрамами и подозрительно посмотрел на молодого своим единственным глазом.

— Это я о девчонке в шалаше, — ответил молодой. — Я так думаю, если я с ней немного развлекусь, то от неё ничего не убудет.

— Даже и не думай, — сурово проговорил одноглазый. — Это подарок для вождя. Вот когда он вернётся, и если подарок ему не понравится, то тогда может быть и развлечёшься. А может, и не развлечёшься, смотря как кости лягут.

— Эх, это ещё два дня ждать пока он вернётся. Тоска тоскливая, — с этими словами молодой кентавр направился на край поляны, как раз к тому месту, где я прятался за широким дубом. Я осторожно опустился на землю и, полностью скрывшись в зарослях высокого папоротника, растущего между корнями могучего дерева, затаил дыхание. Кентавр подошёл к дубу, облокотился на него одной рукой и начал справлять нужду, направляя струю в разные стороны.

— Расти дуб ещё больше, да благодари меня за живительную влагу, которую я подарил тебе, — самодовольно приговаривал он при этом.

Попрыгав на месте, чтобы вытрясти из себя последние капли, кентавр возвратился на своё старое место. Я поднялся из папоротника и с сожалением посмотрел на свою испачканную сандалию.

— Что ж тебе так не везёт? — с досадой спросил я её. — Чем ты прогневала богов? То в навоз вляпаешься, то вообще обмочат.

Кентавры тем временем, устав от своей однообразной болтовни, решили развлечь себя игрой в кости. Они разбились на несколько групп, сели кружками и с  увлечением приступили к игре. Через некоторое время их азарт достиг апогея. Кентавры стали спорить, размахивать руками и совершенно перестали обращать внимание на то, что происходило вокруг. Я решил этим воспользоваться и стал ползком приближаться к шалашу. Высокая густая трава была хорошим укрытием, но мне приходилось огибать те места, где она была примята,  поэтому путь мой был извилист как весенний ручей. Лёгкий ветерок был моим помощником, ибо в безветрие моё продвижение было бы заметнее по колышущейся траве. Мне оставалось проползти несколько шагов, и, как мне показалось, я даже услышал тихий плач из шалаша, когда раздался приближающийся топот. Я перестал ползти, взял в руки дубину и затаился. Совсем рядом прозвучал голос кентавра.

— Эй, красотка, как там тебя, хватит плакать. Отведай-ка лучше лесных ягод…  Ба! А ты ещё кто такой?

Я обернулся. За мной стоял кентавр, которого я раньше не видел на поляне. Он держал двумя руками канфар (несомненно, украденный из таверны), наполненный доверху земляникой. Не спуская с меня глаз, кентавр потянулся одной рукой за дубиной, которая находилась у него за спиной, а другой прижал канфар к себе, стараясь не просыпать ягоды. Но я опередил его. Не дожидаясь пока он дотянется до своей дубины, я вскочил на ноги  и со всей силы нанёс ему  удар, целясь в голову. Кентавр отпрянул назад, прикрыв голову левой рукой, на которую вскользь и пришёлся мой удар. Канфар вылетел из его руки, как комета, оставляя за собой хвост из просыпающейся земляники. Не давая кентавру опомнится, я высоко подпрыгнул (не зря я тренировался в свободные минуты) и обрушил на него сверху свою дубину. Он громко вскрикнул и, так и  не успев достать своё оружие, завалился на траву.  Остальные кентавры, услышав крик, прервали свою игру и вскочили на ноги. Увидев меня, они с криками бросились ко мне, размахивая дубинами и дротиками. Я, будучи почти полностью окружённый ими, помчался к деревьям в ту сторону, где среди моих врагов оказался небольшой проход. Излишек выпитого вина лишил кентавров их естественного надо мной  преимущества в виде пары лишних ног. Их бег, начавшийся галопом, быстро перешёл на рысь, а затем и вообще на что-то среднее между шагом и бегом. Тем не менее, один из наиболее трезвых кентавров, который с самого начала был справа от меня и находился ближе остальных, оказался прямо передо мной. Я на мгновение остановился и метнул в него дубину. Кентавр, резко отпрянув назад, поднялся на дыбы и, потеряв равновесие, опрокинулся на спину. Я продолжил бег, но теперь трое моих врагов, которые двигались слева наперерез, оказались на моём пути и неслись навстречу. Я на бегу сорвал с плеча «шкуру немейского льва» и швырнул под ноги первому из них. Его ноги запутались в овечьей накидке, и он свалился, дёргая ногами, пытаясь избавиться от неё. Бежавшие следом кентавры споткнулись об  упавшего товарища и оба попадали, придавив его к земле. Таким образом, путь мой стал свободным, и я устремился к спасительным деревьям. Остальные кентавры, осознав, что не смогут меня догнать, стали с руганью бросать вслед мне дубины и дротики. Будь они чуть трезвее и моя собственная шкура стала бы такой же дырявой, как «шкура немейского льва», которой мне пришлось пожертвовать. Но, хвала богам, почти всё их оружие пролетело мимо. Только когда я уже добежал до первых деревьев, одна дубинка ударилась в моё плечо. Я на мгновение остановился, схватившись за него, но следующая дубинка, угодившая мне чуть ниже спины, отбросила меня в густые заросли кустов, растущих возле дерева. Что оказалось очень своевременно, потому что тут же в дерево, в то место, где только что находилась моя голова, воткнулся дротик. Обдирая кожу на руках, я выскочил из кустов и помчался в чащу.

Я бежал по лесу не менее получаса и остановился только тогда, когда уже не мог дышать. Каждый вздох кипятком ошпаривал мои лёгкие, а в правом боку появилась боль, как будто в него воткнули раскалённую пику. Прислонившись к дереву, я прислушался. Криков погони не было слышно, может быть, кентавры вообще за мной не гнались. Измученный и опустошённый я опустился на траву рядом с вросшим в землю, покрытым мхом, камнем.

— Хорошо тебе камень, — сказал я, задыхаясь, — лежишь тут, и нет у тебя никаких забот и тревог. Смотришь на суетливую скоротечную жизнь людей и посмеиваешься. Тебе, наверное, уже больше тысячи лет и ты много чего повидал, много чего узнал и стал очень мудрым. Посоветовал бы, что мне делать?

Я постелил поверх камня охапку сорванной травы, улёгся рядом и положил на него голову и сразу уснул. И приснилось мне, что от камня исходит тепло. Я приподнял во сне голову, и увидел, что она лежала на коленях маленького старичка  с большой бородой.

— Кто ты? — спросил я его. — Ты бог?

— Нет, — ответил старичок, — я дух камня. Ты спрашивал у меня совета. У тебя доброе сердце юноша, и я дам тебе совет. Если не можешь справиться с чем-то сам, то попроси помощи у того, кто может тебе помочь.

— У кого же мне просить помощь?

— У царя.

— У какого царя?

Но старичок мне не ответил и исчез. В ту же минуту я проснулся. Я был в недоумении, у какого царя просить помощь? В Афинах нет царя. Да даже если бы и был, то он не стал бы слушать какого-то раба. Может у  царя Спарты? Но там два царя. И тут меня осенило! Я понял, кто может мне помочь. И как это я мог забыть? Ну конечно! Мне поможет царь слепней. Ты, незнакомец, наверно удивлён, что я оказался знаком с ним. Тем не менее, это так. Наше знакомство состоялось полгода назад. Я, как обычно, шёл за водой и вдруг почувствовал, что какое-то насекомое кусает меня за шею. Я шлёпнул по нему левой рукой, в правой руке была гидрия, и скинул его на землю. Это оказался очень большой слепень. Я сначала хотел просто раздавить его ногой, но сильная боль в шее, пробудило во мне чувство мести. Я поставил гидрию на землю, взял слепня  двумя пальцами, поднёс его к лицу и объявил ему приговор.

— Сейчас я оторву твои крылья и брошу тебя в муравейник. Тогда ты на своей шкуре почувствуешь как больно, когда тебя кто-то кусает.

— Пощади меня великодушный Гиваргис, и я когда-нибудь смогу быть тебе полезным, — услышал я тихий жужжащий голос.

Я не понял, откуда раздался этот голос, и кто это знает моё имя? Я обернулся, но никого позади себя не увидел.

— Кто это говорит? — спросил я, продолжая озираться по сторонам.

— Это я, царь слепней, — снова раздалось жужжание, и на этот раз я понял, что со мной говорит зажатый между моими пальцами слепень.

— Если ты отпустишь меня, — продолжал жужжать мой пленник, — то обещаю, что до конца твоей жизни на тебя не нападёт ни один из моих подданных. Кроме того, я исполню одну твою любую просьбу. Даю тебе своё царское слово.

— Царь слепней. Ха-ха, не рассказывай сказки. У слепней нет царя. Где же твоя свита, царь?

— Раскрой пошире свои глаза и внимательнее посмотри на меня. На моей голове ничего нет? А от свиты я решил сегодня отдохнуть. Я частенько так делаю, когда мне чересчур надоедает их постоянное жужжание.

Я ещё больше приблизил слепня к своим глазам, и действительно увидел на его голове маленькую золотую корону. Более того поперёк тела слепня по диагонали проходила пурпурная лента с малюсенькими кристаллами.

— Ты и вправду похож на царя, — сказал я с удивлением. — А откуда ты узнал моё имя?

— По капле твоей крови.

— Что ты ещё обо мне узнал по крови?

— Много чего. Даже то, что ты сам не знаешь. Но если ты чего-то не знаешь, значит так, задумали боги, и знать это тебе пока нельзя. Могу сказать только одно: тебя ждёт большое приключение и большое разочарование.

— Где же находится твоё царство, где я смогу тебя найти если что? И как тебя зовут?

— Моё царство это вся Ойкумена, — гордо проговорил слепень и поправил на своей голове корону. — Имя моё Журжинос. А найти меня тебе будет легко. Пойдёшь по той же дороге, по которой ты каждый день ходишь за водой, дойдёшь до второго холма и сверни на восток. Пройдёшь две стадии и увидишь небольшой ручей и заросли кустов. Там, среди кустов, я бываю чаще всего.

— Ладно уж, лети в своё царство, — сказал я и разжал пальцы. Царская особа с радостным жужжанием тут же взмыла вверх, сделала вокруг меня несколько кругов и улетела. Действительно, с тех пор ни один слепень даже близко ко мне не подлетал.

И вот теперь настало время воспользоваться обещанной мне помощью. Я быстро нашёл и ручей, и заросли кустов, про которые мне говорил царь слепней. Раздвинув ветви ближайших кустов, я обнаружил внутри зарослей небольшую полянку, которая вся была усыпана отдыхающими слепнями.

— Журжинос, ты где? — громко спросил я.

— Здесь я, — раздался откуда-то сверху ленивый голос. — Подними голову и увидишь меня. Я на листе, как раз над твоей головой.

— Мне нужна твоя помощь, — начал я. — Кентавры …

— Знаю, — перебил он меня. — Они утащили твою любимую хозяйку. Мои подданные мне уже всё рассказали.

— Я хочу, чтобы вы напали на кентавров. А когда те будут от вас отбиваться, я незаметно освобожу Айолу и мы с нею убежим. Только смотри, чтобы твои слепни не покусали ни меня, ни девушку.

— Не бойся. Мои воины в данном случае не тронут людей.

Сказав это, Журжинос замолчал, словно начал что-то обдумывать. Молчаливая пауза затянулась.

— Так ты поможешь мне? — спросил я, теряя терпение.

— Конечно, помогу. Я  же дал слово, а слово царя — закон! Но не сейчас, а позже. Ты же видишь, мы только что после обильного пира, который прошёл в компании коров. Правда, сами коровы нас пир не приглашали, но мы на них не в обиде. Славная была пирушка. Так что мы все объевшиеся, а потому не то что летать, а и дышать-то можем с трудом.

— А когда вы сможете мне помочь? — с отчаянием спросил я.

— Дня через два, а может три.

— Но может быть будет уже поздно. К этому времени вернётся вождь кентавров, и что тогда будет с бедной Айолой.

— Мы придём на помощь, как только сможем летать. Не утомляй меня длинным разговором.  Каждое слово даётся мне с трудом. Мне надо поспать, — и Журжинос демонстративно отвернулся от меня.

Ещё более удручённый я покинул обожравшихся слепней, и полностью погружённый в свои мысли побрёл, куда глаза глядят. Ноги сами собой привели меня к роднику, где я каждый день набирал воду.

— А где твой кувшин? — знакомый голос Лифа вывел меня из задумчивого состояния.

— Да на тебе лица нет. Что случилось? Тебя побил хозяин? — протяжным голосом спросила Анхиноя.

— Мир вам, — машинально ответил я. — Нет, никто меня не бил. Но для меня уж лучше бы побили, чем то, что произошло.

И с трудом сдерживая себя, чтобы не расплакаться, я рассказал им обо всём, что случилось.

— Я знаю, что делать, — заговорил после некоторого раздумья сатир. — Надо обратиться за помощью к Дионису. Только что закончились Ленейские торжества, и у бога прекрасное настроение. Сейчас самое время обращаться к нему с просьбами.

— Да где ж я найду Диониса? — с отчаянием спросил я.

— Ну, это не проблема, — рассмеялись хором сатир с нимфой. — Это вы, людишки, никогда не знаете где он. А мы с нимфой, частенько бываем в свите нашего повелителя и всегда знаем, где он находится. Как раз сейчас Дионис отдыхает совсем рядом, на расстоянии не более додеки стадий, в соседней роще на берегу небольшого озера.

И Лиф махнул рукой в сторону священной рощи, куда никто из людей не ходил, опасаясь случайно встретиться с каким-нибудь богом или пьяным сатиром. По преданию, именно там погиб Актеон, который случайно увидел купающуюся в озере Артемиду. С тех пор люди туда ни ногой. Но я в тот момент ощутил внезапный прилив смелости, ничего не боялся, но всё же меня одолевали некоторые сомнения.

— Там же нельзя человеку находиться, — сказал я.

— Одному нельзя, а со мной можно, — хвастливо заявил Лиф.

— Так давайте же быстрее пойдём к нему! — воскликнул я.

— Давайте же пойдём, давайте же пойдём, — передразнил меня сатир. — Ладно уж, ступай за мной, да смотри не отставай.

Сатир развернулся и быстро зашагал в направлении к  видневшейся вдали роще. Он так быстро перебирал своими козлиными ногами, что мне пришлось перейти на бег, чтобы не отстать от него.

— А где же Анхиноя? Почему она не пошла с нами? — спросил я.

— Да она уже там. Купается в озере и строит глазки какому-нибудь сатиру, — ответил, не оглядываясь, Лиф.

— Как это? Она, что по воздуху перенеслась?

— Да я сам толком не знаю. Не раз спрашивал её, как она это делает, а она в ответ только смеётся. Я догадываюсь, что нимфы могут по подземным водам очень быстро передвигается.

Вскоре мы добрались до священной рощи. Картина, представшая перед моими глазами, поразила меня. Многое из того, что я видел на расписных амфорах, оказалось реальностью, а не плодом фантазии художников.  Величественный Дионис с канфаром в руке восседал под дубом на берегу озера. Вокруг него расположились несколько нимф и сатиров. Рядом с Дионисом сидел, прислонившись к дереву, совершенно пьяный Силен. Чтоб он не завалился на бок, его поддерживали с двух сторон наяды, периодически со смехом подталкивая его то в одну, то в другую сторону. Силен, при этом, тряс головой и что-то бормотал себе под нос, а может быть, он просто что-то напевал. В озере купались несколько наяд, среди них была и Анхиноя.

— Зачем ты сюда человека привёл? — сурово спросил Дионис Лифа, передавая канфар рядом стоящему сатиру. — Ты же знаешь, что в эту рощу людям ходить нельзя.

Грозный вид Диониса слегка напугал меня, я прекрасно помнил миф о том, как рассерженный бог превратил трёх дочерей царя Миния в летучих мышей.

— Это исключительный случай, — начал было оправдываться Лиф, но Анхиноя перебила его.

– Великий бог, – заговорила она  вкрадчивым голосом, – мы просим тебя помочь этому доброму юноше. Пьяные кентавры похитили его знакомую девушку. Страшно подумать, какая участь уготована той бедняжке. Он пытался освободить её, но кентавры его самого чуть не убили.

– Да, да! Это те самые кентавры, которые постоянно пристают к нимфам. Они без меры пьют неразбавленное вино, часто дерутся не только с людьми, но  и с нами, сатирами. Более того, о ужас, они не проявляют уважение к богам, – добавил Лиф.

– Назовите мне хотя бы одну причину, почему я должен помочь ему, – сказал Дионис, внимательно разглядывая меня и делая вид, что он не слушал сатира.

– Он влюблён! – выпалила Анхиноя.

– Да неужели? Ох уж мне эти мужские особи рода человеческого, – с усмешкой проговорил Дионис, – выпьют к вечеру моего дара, захмелеют, увидят смазливую бабёнку – и всё, влюблены! Всю ночь напролёт называют её богиней, целуют и прочее. А, как наступит утро, протрезвеют, и любви, как ни бывало! Это вы, друзья мои, не по адресу обратились. Вам надо к Афродите, это её сфера интересов.

– К Афродите им не попасть, – сказал вдруг неожиданно Силен, икнул  и почесал копытом своё толстое брюхо. – К ней очередь на два года вперёд. Очень много женщин со своими проблемами и просьбами.

– Каждый день, осушая кубок с вином, он всегда восклицает «Слава Дионису!», – вдруг соврал, не моргнув глазом, Лиф и засмеялся своим противным козлиным смехом.

– Это другое дело, – на лице Диониса появилась самодовольная улыбка. – Но по его виду не похоже, что он каждый день пользуется моим даром.

– Он ещё очень молод, великий Дионис, – продолжал блеять Лиф, – и у него крепкий здоровый организм.

– Ну что ж, раз этот юноша каждый день восхвалял меня, то справедливости ради надо ему помочь, – произнес торжественным голосом бог. – Хотя вы, – обратился он ко мне, – ленивые зажравшиеся греки, считаете нас, богов, жестокими и несправедливыми. Но …

– Я не грек! – воскликнул я, и тут же ощутил толчок в спину от Лифа.

– Глупец, не перебивай бога, – прошептал он.

Дионис рассмеялся, взмахнул рукой и в ней  ниоткуда появился большой козлиный рог.

– Прими от меня этот дар, – сказал Дионис и протянул мне рог, наполненный вином. Я взял его двумя руками и, не зная, что дальше делать, посмотрел на Лифа.

– Пей, – прошептал он мне. Я запрокинул голову и уже поднёс рог к губам, собираясь осушить его, как  вдруг Лиф больно наступил копытом мне на ногу.

– Хвала Дионису! – воскликнул я, опомнившись,  и залпом выпил вино до последней капли. Перед глазами у меня всё завертелось, тело ослабло и ноги подкосились. Несколько мгновений, я отчаянно размахивал руками, стараясь не потерять равновесие, но потом рухнул на землю и забылся глубоким сном.

Сколько времени я проспал, я не знаю. Может час, может два, а может быть и сутки. Проснулся я от того, что Анхиноя водила мне по носу травинкой с резким запахом. Я сначала подумал, что это какое-то назойливое насекомое и пытался спросонок прогнать его, лениво махнув пару раз рукой. Но нимфа была настойчива, и мне пришлось проснуться. Голова моя просто раскалывалась, как при похмелье. Я с трудом приподнял её и, не открывая глаз,  машинально взялся рукой за самое больное, как мне показалось, место. В верхней части лба, справа, я нащупал большую и очень твёрдую шишку. Это надо же было так головой удариться, подумал я, и провёл рукой по лбу. В левой части моей головы оказалась точно такая же шишка. Я с удивлением открыл глаза и посмотрел на Анхиною. Та закатилась весёлым смехом, похожим на журчание ручья.

– Ты стал ещё симпатичней! Смотри, будь осторожен, от женщин проходу не будет!

Тут мой взгляд упал на мои ноги. Рот в изумлении открылся и из него вырвался крик ужаса.

–  Этого не может быть!

Вместо моих загорелых и мускулистых ног в поношенных сандалиях, я увидел длинные козлиные ноги с коленями в обратную сторону, покрытые густыми серыми волосами и заканчивающиеся копытами. Я вскочил на ноги, при этом непривычный  к таким ногам чуть не упал, и бросился к озеру. Одного взгляда на моё отражение оказалось достаточно. Всё стало ясно: я превратился в сатира.

– Привет собрат! Хвала Дионису! Как тебе спалось? – раздалось позади меня насмешливое блеяние, неизвестно откуда появившегося Лифа.

Я обернулся. Лиф стоял рядом с Анхиноей и держал в руках большую закупоренную амфору.

– Это что? Это и есть дар Диониса? – с возмущением спросил я и развёл в сторону руки, показывая своё новое тело.

– Это только половина дара, а вот это – вторая половина, – ответил Лиф, указывая на амфору. – Отнеси это вино кентаврам и скажи им, что оно от Диониса. Только не пей это вино сам, ни капельки. А теперь подумай, глупая твоя башка, как бы ты пришёл к кентаврам в твоём настоящем обличье? Они сразу же узнали бы тебя, надавали тумаков, а вино бы пить не стали, боясь отравиться.

Лиф замолчал, поставил амфору на землю, прислонив её к дереву, и потряс  головой.

– Устал я с тобой болтать. Я так много говорить не люблю. У меня от болтовни голова болеть начинает. А от головной боли у меня есть только одно средство, – с этими словами Лиф поднял на руки Анхиною, которая сделала вид, что отбивается, и скрылся с нею в кустах.

– Торопись! – крикнул он  мне из кустов. – Ты стал сатиром на короткое время!

Его голос потонул в треске ломающихся веток и в визге и хохоте Анхинои.

Я глубоко вздохнул, взял амфору и, осторожно ступая своими козлиными ногами, как на ходулях, отправился к кентаврам. Эх, если бы у меня были мои настоящие ноги, то я добрался бы до их стоянки за пару часов. Но на своих новых ногах дорога заняла у меня вдвое больше времени и, когда я, наконец, достиг цели, стало уже смеркаться. Многие кентавры были изрядно навеселе. Увидев сатира с амфорой и узнав, что принесённое вино предназначено для них, кентавры ни о чем, не догадываясь, тут же принялись разливать его в кубки и жадно пить. Вскоре вся поляна была покрыта, валяющимися в разных позах кентаврами.  Их могучий храп полностью заглушал крики лесных птиц. Я быстро, как только мог, бросился к шалашу, где находилась моя любимая Айола. Откинув полог, закрывавший вход в шалаш, я ввалился внутрь. Айола сидела на охапке веток в конце шалаша, лицом к входу. Её голова была опущена и казалась, что она спит. Толстая верёвка обвивала её талию и заканчивалась большим  узлом за спиной, которым она была вплотную привязана к вбитому в землю колу.

Услышав, что кто-то вошёл, Аойла подняла голову и посмотрела в мои глаза. Она не узнала меня в моём новом образе, и очень удивилась, увидев перед собой сатира. Затем её взгляд скользнул вниз по моему телу, и она в ужасе закрыла лицо руками. Я опустил голову, чтобы увидеть то, что в моём теле так её испугало. О боги! Мой детородный орган, сам по себе, восстал и увеличился до размеров совершенно неестественных для человека, но, очевидно, обычных для сатира. Я хотел сказать ей, что это я и что меня не надо бояться, но от волнения проблеял что-то такое невнятное, что и сам понять бы не смог. Я с отчаянием закрыл свой рот, подскочил к Аойле и довольно быстро развязал связывающий её узел. Затем я легко поднял её на руки (в образе сатира я оказался гораздо сильнее, чем был на самом деле) и выскочил из шалаша. Я нёс Айолу на руках, как с самое драгоценное и хрупкое сокровище. А сокровище моё, как закрыло лицо руками, так и не открывало его всю дорогу. Стараясь не наступать на валявшихся повсюду кентавров, я двинулся прочь. Ещё немного и я бы покинул поляну и скрылся среди деревьев, но тут появились слепни. Очевидно, что их цикл пищеварения после обильного пира подошёл к концу, и Журжинос, решив выполнить данное мне обещание, приказал своим подданным напасть на  кентавров. Я впервые видел, чтобы слепни нападали на кого-то не в полдень, а  почти ночью. К сожалению, эти мерзкие насекомые атаковали не только кентавров, но и меня.

– Вы, что с ума посходили? – проблеял я им, мотая головой, чтобы отбиться от них. – Это же я! Журжинос же приказал вам не нападать на людей.

– А мы на людей и не нападаем, – хором прожужжали два десятка слепней.

– Если ты человек, то я летающая курица, – захохотал один, самый крупный слепень. – А ну-ка братцы, все дружно на козлоногого. Смотрите девчонку не заденьте!

И они набросились на меня со всех сторон.

На поляне тем временем творилось что-то невообразимое. Кентавры, спросонок не понимая в чём дело, брыкались и размахивали руками и хвостами. При этом они сталкивались друг с другом, что послужило поводом для многочисленных ссор и закончилось, в конце концов, всеобщей дракой между ними.

Впрочем, мне было не легче. Дионис не позаботился о том, чтобы у меня был бы хвост, как у Лифа. А жаль. Руки мои были заняты, хвоста нет, от слепней отбиваться было нечем. Я только бежал прыжками то влево, то вправо и беспрерывно мотал головой. Когда я выбежал из леса, и слепни наконец-то от меня отстали, и казалось всё самое худшее осталось позади, меня ожидала новая неприятность. Вдоль дороги, на которую мне надо было выйти, пролегал глубокий овраг. Днём я бы легко его перепрыгнул, но сейчас, в темноте ночной, уставший и с ношей на руках, овраг оказался для меня непреодолимым препятствием. Во время прыжка я зацепился обо что-то ногой и стал заваливаться на бок.  Понимая, что мне не удержаться, я отбросил на дорогу Айолу, а сам кубарем полетел вниз. На дне оврага я ударился головой о камень и потерял сознание.

Очнулся я, когда было уже светло. Сильно болела голова. На затылке, которым я ударился, обнаружилась здоровенная шишка, зато не обнаружилось рогов, да и ноги вновь стали человеческими. Я выбрался на дорогу и осмотрелся. Айолы нигде не было видно. Я несколько раз громко позвал её по имени, но, не дождавшись ответа, в подавленном состоянии побрёл домой. Да, далёкий мой незнакомец, в тот момент меня одолевали тягостные мысли. Я осознавал, что ни какой я не герой, потому что не смог  победить кентавров и освободить Айолу, свою «Елену прекрасную». Эх, был бы на моём месте Геракл, он бы с лёгкостью справился с таким простым заданием.

При подходе к таверне я услышал весёлую музыку и пение. Это меня очень удивило и вселило слабую надежду. Я бросился бежать к таверне со всех ног, а когда прибежал, то радости моей не было предела. В таверне было полно народа. Четверо нанятых музыкантов вовсю старались, наигрывая на флейте, двух лирах и одном барабане, и при этом трое из них хором пели весёлый гимн Тихее. Посередине таверны, как и раньше, танцевала Айола. Хвала Богам! Значит я всё-таки спас её. Значит я – герой! Хвала всем кто помогал мне. Здоровья им, богатства и процветания! К Журжиносу это не относится. В следующий раз, попадись он мне, точно окажется в муравейнике.

– Где ты пропадал всё это время? – зло прошипела мне Ниневия. – Мне пришлось делать за тебя всю работу.

– Спасал Айолу! Я совершил подвиг как Геракл! – громко и гордо заявил я.

На мгновение воцарилась тишина, даже музыканты перестали играть. Все с удивлением посмотрели на меня, а затем дружно закатились хохотом.

– Хвала тебе, наш новый Геракл! – крикнула мне афинянка, та самая, которая собиралась пропустить меня без очереди за водой. – Мой муж, пьяница, давно не чистил конюшню, так что у тебя есть возможность повторить подвиг настоящего Геракла.

– Я знал, что ты лентяй, – давясь от смеха, сказал мой хозяин, – но ты оказываешься ещё к тому же и лгун. Мою дочь спас  сатир, да возблагодарит его Дионис. Что-то ты не очень похож на сатира.

Последние его слова потонули в новом взрыве дружного хохота. И что самое обидное, Айола тоже смеялась надо мной вместе со всеми.

– Тебя следовало бы хорошенько поколотить за твоё враньё и за то, что ты вместо того, чтобы работать где-то пропадал, – продолжал, не переставая смеяться, мой хозяин, – но у меня сегодня счастливый день и я тебя прощаю. Но учти, в следующий раз тебе спуску не будет.

Нет смысла, далёкий мой незнакомец, пересказывать, что было дальше. Как ты уже понял, мне никто не поверил. Вместо благодарности и славы меня ожидали одни насмешки. Люди, как и боги, жестоки и несправедливы. Но не будем о грустном.

***

На этом заканчивается моё повествование. Теперь тебе, незнакомец, нашедший мою рукопись, судить, достоин ли мой подвиг того, чтобы моё имя осталось в веках. Я уверен, что ты примешь правильное решение и выполнишь волю богов. Расскажи о моём подвиге всем своим знакомым, а те пусть расскажут своим, и так до тех пор, пока все люди не узнают имя нового героя. И не забудь, моё имя –  Гиваргис. Мир тебе. Хвала богам!


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 5. Оценка: 4,60 из 5)
Загрузка...