На плечо легла тяжелая ладонь, и мужской голос проорал на ухо, перекрикивая басы:

– Сколько берешь за ночь, красна девица?

Василиса поморщилась от запаха алкоголя и, дернув плечом, стряхнула чужую руку.

– Я не по этой части, добрый молодец, – не поворачиваясь, ответила она в тон и, переложив косу на другую сторону, поправила кокошник, который все норовил съехать набок.

– Да? А какой частью ты сейчас об шест терлась? Не той разве, что и на ночь сгодится? – в этот раз с Василисой не церемонились. Сильные пальцы вцепились ей в плечо и с силой дернули назад.

Она развернулась и оказалась нос к носу с высоким парнем. Без страха уставилась в его налитые злостью глаза. Она не боялась пьяных. Она вообще мало кого боялась.

– Уважаемый, вы перепутали стриптиз и танец на пилоне. – Парень как-то умудрился расслышать ее шипение сквозь громкую музыку и от неожиданности отшатнулся.

– Что? – глупо спросил он.

«А красивый, – подумала Василиса, – хоть и злющий». Золотистые, чуть вьющиеся волосы, глаза голубые-голубые. Такие парни ей нравились. Но не сейчас. И не на работе.

В этот момент он отвлекся, оглянулся назад. Может, кто его окликнул, Василиса разбираться не стала. Вывернувшись из-под его руки, сделала шаг назад и затерялась среди танцующих людей.

В маленькой душной гримерке она принялась сдирать с себя влажные после выступления шмотки. Идея сделать номер в стиле а-ля рюс была изначально провальная – и кокошник, и все эти оборочки бесили Василису неимоверно. Плюс ультракороткий сарафан – неудивительно, что клиенты принимали ее за девицу легкого поведения. Василиса передернула плечами и сквозь зубы выругалась. Хорошо, что эта работа скоро закончится.

У служебного выхода курил управляющий. Чтобы не нарываться на нравоучения и угрозы увольнения из-за того, что она не общается с публикой и сбегает раньше времени, Василиса, поглубже накинув капюшон плаща, двинула через общий зал. Пробралась через плотную толпу и, никем незамеченная, выбралась на улицу. Глубоко вдохнула ночной, пахнущий цветущей сиренью воздух и отправилась в свое временное жилище.

 

Он пришел назавтра. Во время выступления стоял в первом ряду и не сводил с Василисы глаз. Выглядел абсолютно трезвым и очень серьезным.

– Прости за вчерашнее, – он подошел к Василисе сразу, как только она спустилась со сцены. – Ошибся. Ты строгая, хоть и чертовка. Я таких люблю. Зовут меня Иван.

Василиса усмехнулась. Любит он, посмотрите-ка. Кто тебя спросит, Иван?

– Василиса, – мило улыбнувшись, представилась она.

– Василиса? – хохотнул Иван. – Это сценическое имя? Знакомое что-то. Из сказок вроде. Василиса Путятишна была, да?

Улыбка Василисы потухла. Вот свезло так свезло – Иван-то явно дурак.

– Забава, – скучным голосом сказала она.

– Что забавно? – не понял Иван.

– Забава, говорю, была Путятишной. А Василиса, она Премудрая. Ну или Прекрасная.

– О, точно. Прекрасная – это про тебя, – Иван скалился во все тридцать два. Наверно, думал, что отвесил крутой комплимент. – Так к тебе или ко мне?

В этот раз, чтобы сбежать от назойливого ухажера, Василисе пришлось постараться.

 

– Ты пойми, я на самом деле серьезно настроен, – втолковывал он Василисе на следующий день. – Ты точно девушка честная, я убедился. Так что мы друг другу отлично подходим. Коктейль будешь? Угощаю.

– Даже не представляю, как я раньше жила без такой заботы, – пробормотала Василиса себе под нос и уже громко добавила: – Спасибо, я не употребляю алкоголь. Сока можно. Со льдом.

После третьего стакана она опять ускользнула.

 

Иван ходил в клуб три дня. Поил ее соком и с каждым разом становился все менее наглым. После у Василисы была пара выходных, и она уже успела про Ивана забыть. Почти. А когда увидела его у сцены, поразилась произошедшей с ним перемене. Куда делся лощеный красавчик с золотыми кудрями и горящим взором? Василиса видела покрасневшие глаза с черными кругами под ними, ввалившиеся щеки и заострившийся подбородок. «Пробрало, видимо. Аж схуднул в разлуке», – хмыкнула она про себя.

Иван бросился к ней с последним прозвучавшим аккордом. Буквально на руках со сцены снес.

– Ты где пропадала? Я ни номера твоего не знаю, ни где живешь, – горячечно твердил он, прижимая к своим губам пальцы Василисы. – Пытался управляющего расспросить, но он не признался. Напугала ты меня, красна девица.

Василиса ласково и немного снисходительно погладила его по голове.

– Ну что ты, право слово. Куда я могу деться? Номера у меня действительно нет – недавно потеряла телефон, все никак не восстановлю. А живу я тут недалеко, минут пятнадцать идти.

– Можно я тебя провожу, а? Ну пожалуйста, – Иван почти умолял. – У меня и верный конь есть. Вмиг тебя домчу. Чтобы ты не ходила так далеко, не утруждала своих прекрасных ножек.

– Ну не знаю, – больше для вида поломалась Василиса. – Давай сначала посмотрим на твоего коня.

Иван радостно сжал ее ладонь в своей и потащил к выходу.

– Вот он, мой конь, – заявил он, подведя Василису к большому, сверкающему блестящим металлом двухколесному транспорту.

– О! – только и смогла вымолвить Василиса. Она ожидала машину. Большую, представительную, дорогую. Почему-то она решила, что у Ивана именно такая. А тут…

– Да, Харлей, – гордо заявил Иван, не замечая разочарования, промелькнувшего на лице девушки. – Самый мощный байк, V-Rod. Где хочешь пройдет. Так куда едем, красавица?

– Сначала прямо, потом во двор, я покажу. – Василиса все сомневалась, что сможет ехать на этом… байке. Что удержится на его седле.

– А адрес-то какой?

– Я покажу, – уклончиво повторила она и вздрогнула от неожиданности, когда Иван крутанул ручку и байк зарычал.

Они въехали в тихий зеленый двор и остановились у пятиэтажного дома.

– Моршанская, дом тридцать девять, – заглушив мотор, прочитал Иван на табличке. – Тридевятое царство прям, – засмеялся он. – Только не говори, что квартира номер тридцать.

– Скажу, что каким бы номером она ни была, тебя я туда не позову, – настроение у Василисы испортилось. На нетвердых ногах она сползла с сидения. И поездка ей не понравилась, и Иванов тон. – Мы с девочками однушку снимаем на троих, – зачем-то соврала она. Будто оправдывалась.

– Василисушка, ты не подумай дурного, – тут же забеспокоился Иван. Он оставил в покое свой байк и придвинулся к Василисе вплотную – Я же говорил, что с тобой все взаправду. И знаешь, чтобы подтвердить серьезность своих намерений, разреши подарить тебе кое-что. Так, пустяк. Сущую безделицу.

Он снова почти умолял, и Василиса осторожно кивнула. Посмотрим, что за подарок. Но у нее брови поползли вверх, когда Иван, достав из кармана красивый футляр, раскрыл его. На синем темном бархате лежал золотой браслет. Толстая витая цепочка чудного плетения заманчиво поблескивала в свете фонарей. Ну да, точно, безделица. Сущая.

– Это слишком дорогой подарок, Иван, – опять соврала Василиса. – Я не могу его принять.

– Можешь.

Василиса не уловила момента, когда Иван ловким движением обернул браслет вокруг ее руки и застегнул хитрый замочек. Цепочка скользнула вниз и обняла запястье. Так правильно и привычно, будто Василисину руку и не покидала никогда.

– Ты достойна и более прекрасных даров, – Иван заглянул Василисе в глаза.

«Несомненно», – подумала она, но вслух полным сожаления голосом произнесла:

– Ты все равно не думай, что я тебя приглашу к себе.

Иван расхохотался.

– Да я же говорю, дурочка… – И тут он громко чихнул. – Прости, – просипел он, – это все сирень. У меня на нее аллергия с детства. А сейчас, кажется, ей каждый двор провонял.

Василисе запах сирени нравился. Ей по большому счету в этом городе почти все нравилось.

Она провела пальцем по браслету. Раз, другой. Поднялась на цыпочки, чмокнула Ивана в щеку и быстро убежала в подъезд.

Поднялась на один этаж и выглянула в лестничное окно. Иван сел на свой байк, зарычал мотором и, прощально махнув в сторону дома рукой, будто зная, что Василиса увидит, скрылся из виду.

Но Василиса еще для надежности посидела в подъезде минут десять и только потом, поминутно оглядываясь, вышла и завернула за угол дома.

Она уже была достаточно далеко, поэтому не увидела, как в темноте за деревьями зажглась яркая фара, и мощный мотоцикл, взревев мотором, уехал. Теперь уже по-настоящему.

 

***

 

Василиса прошла сквозь завесу, даже не заметив ее, и поспешила домой. Дорога предстояла нелегкая.

Под ногами зачавкало, запахло гнилой водой. Ноги сами собой нашли знакомые кочки, тропки, ведущие через топь. В темноте вспыхивали бледно-зеленым глаза утопленников. Их руки жадно тянулись к Василисе из черной жижи. Острая осока оплетала ноги, тащила в трясину. Болото тявкало-квакало-выло на множество голосов: «Дух чужой, дух людской, фу-фу».

Но Василиса бежала вперед, выскальзывала из скользких прикосновений, а на вопли Кикиморы даже не оглядывалась.

Трясина закончилось, и Василиса нырнула под плотный свод лесной чащи. Деревья сдвинулись, не желая пропускать ее. Перегораживали дорогу, валились под ноги. Сучья цеплялись за одежду, ранили нежную кожу, норовили вонзиться в глаза. Над головой ухали, хлопали крыльями филины. От злых веток Василиса уворачивалась, от атак ночных птиц пригибалась и все также легко бежала дальше. Стенания Лешего ее не страшили.

Но вот закончился и лес, и Василиса выскочила на поляну. На поляне стоял высокий столб. На столбе сидел Кот Баюн. Василиса помахала ему рукой. Кот укоризненно зыркнул, но промолчал. Лишь взялся лапу вылизывать. Под ногами захрустели человечьи кости. «Неудачники. Ума не хватило ни на золото, ни на меч». Кот, оторвавшись от своего занятия, кивнул лобастой головой, соглашаясь с Василисиными мыслями.

Василиса провела руками по юбке, стряхивая пауков и налипшие листья. Постучала ногами, чтобы сбросить всю ту нечисть, что прихватила по дороге. И пошла на другую сторону поляны, в дом.

Избушка ее стояла на высоких пнях с вывороченными корнями. Крепко стояла, испокон веков. По сторонам от входа торчали из земли несколько кольев, которые венчали человечьи черепа. Черепа повернулись к Василисе, и из их глазниц полился тусклый желтый свет, освещая тропинку. Василиса коротко поклонилась и зашла в избу по шаткой лесенке. Закрыла за собой дверь и втянула в себя родной запах – сухих ароматных трав, старого дерева, печного тепла.

Повела руками и переменилась в тот же миг. Молодое лицо покрыла сеть глубоких морщин, густые блестящие волосы выцвели и обвисли паклей, спина согнулась, пальцы скрючились. Василиса глянула на отражение в стоящей при входе кадушке с водой и осталась довольна. Подхватила с крюка старый платок и обмотала голову. Шагнула к старой, никогда не беленой печке и опустила дареное золото в пустой глиняный горшок. Вынула из холщовой сумки ветку цветущей сирени и пристроила на шесток. Развернулась к двери, огладила еще раз руками одежду и замерла. Приготовилась.

Тотчас в дверь забарабанили, и она распахнулась. «Вот и мои голубчики, – улыбнулась про себя Василиса, – быстрые какие».

В избу, отталкивая друг друга, лезли Леший и Кикимора. Причем Кикимора все норовила зайти первой.

– Яга, а Яга, – начала она без лишних приветствий. – Опять твоя Василиска к людишкам бегала. Теперь тут все духом нездешним провоняло. Фу!

– Точно, Яга, подтверждаю, бегала, – прохрипел Леший. – Управу на девку-то найди. А то не ровен час, быть беде от ее нечестивых вылазок.

Василиса умиленно глядела на своих защитников. Кикимора все выступала вперед, пихая Лешего локтем в бок. Кожа бледная, зеленая, висит на теле клоками, с волос бежит вода. Глаз толком не видать, зато зубы в приоткрытой пасти отлично – тонкие, изогнутые, в три ряда. На вид чистая утопленница, а все туда же – грозит костлявым кулачком.

Про Лешего не поймешь – человек ли, зверь. Завернут в вонючую шкуру. Голова косматая, заросла то ли волосами, то ли мхом. Лицо задубелое, будто корой покрытое. Ужасный на вид. Множество бедных путников, забредших в его лес, если бы могли снова ожить – подтвердили бы, что не только на вид.

Оба опасные, дикие, но местами дурные и глупые. За долгие годы они стали Василисе как родные.

Она улыбнулась. Кикимора с Лешим отшатнулись. Василиса поняла, что переборщила с умилительным оскалом. Щелкнула челюстями и поправила торчащий зуб. Он вечно ей мешал.

– Вы правы, вы правы, – пробормотала Василиса. – Вот возьму вожжи и ка-ак протяну внучке поперек спины. Чтоб неповадно было.

Кикимора с Лешим молчали опасливо.

– Ну а вы, храбрые мои, получите подарки. – И Василиса снисходительно хмыкнула, видя, как заблестели их глаза и вытянулись вперед страшные кривые руки. Ради гостинцев эти двое и прибежали сюда быстрее ветра. Ждали этот момент с первой минуты, как Василиса покинула их мир. – Да, внучка-то моя та еще дурища, но не забывает стариков, не забывает. Вот тебе, тетка, штука заморская. Красоту наводить, как мне Василиска объяснила, – и выдала Кикиморе блестящую коробку косметического набора. Показала, как та открывается-разворачивается. – А вот тут картинки, чтобы ты, тетка, разобралась. – «А не намазала помадой себе всю морду», и Василиса всунула ей в руки несколько каталогов.

Леший нетерпеливо переминался рядом.

– А тебе, дядька, вещица модная. Как называется, не повторю. Язык свернешь, не выговоришь, но это вместо трубки твоей курительной. А то вредное это дело, ох вредное.

– И вонючее еще, фу, – вставила свое мнение Кикимора, прижимая к себе свое сокровище.

– Так чтобы ты не прокоптился окончательно, будешь, дядька, вместо дыма пар пускать… – Василиса еще не закончила, а Леший уже выхватил из ее рук чемоданчик. – Надеюсь, разберетесь, что к чему, – сказала Василиса захлопнувшейся двери.

Она походила по избе, вытащила из горшка браслет, задумчиво покрутила в пальцах и сунула обратно. Прикинула, когда ждать следующего гостя. Загадала дня три-четыре.

Пошарахалась еще туда-сюда, помаялась и решила заняться повседневными делами. Убраться не мешало бы, подмести да выскоблить полы. К тому же давно собиралась отбелить льняные простыни да рушники. Да пора уже и огород проверить – как там посаженная в начале месяца картошечка, взошла ли? В общем, скучища.

Третьего дня Василису ждала Черная луна – первое новолуние июля. Наплевав, заявится ли кто к ней или нет, Василиса к ночи пошла в дальний сад и, скинув все одежки и распустив по плечам волосы, села под калину. Дождалась, когда раскроются ее цветы, и запела-завыла. Закинула голову вверх и кричала в черное небо о своей горькой доле, о вечной своей жизни и вечном же сожалении. Просила небо и калину дать сил продержаться еще год. Хотя куда Василисе деваться отсюда? Протянет и год, и десять, и несколько тысяч.

Долго так просидела Василиса. Уж и солнце взошло, а она все обнимала тонкий ствол и не могла отвести взгляда от цветущих белопенных ветвей.

Ее привел в себя насмешливый мужской голос:

– Так вот как выглядит калиновое радение. Давно хотел посмотреть.

Василиса исподлобья глянула на Ивана. Оглянулась, ища брошенную одежду. Земля под калиной была словно перепахана – не зря, наверно, ныли пальцы со сбитыми черными ногтями. Василиса этого не помнила.

– Извини, бабушка, – Иван отошел в сторону и демонстративно отвернулся. – Не желал обидеть тебя или смутить. Брожу я по белу свету, ищу красну девицу одну. Василисой кличут. Не видела ли случаем?

Василиса быстро оделась, прикрыла голову платком и поковыляла к дому. Пройдя мимо Ивана, не оборачиваясь, бросила:

– Видела такую.

Кряхтя, влезла по лестнице и принялась растапливать печь. Гремела чугунками, перебирала глиняные мисы, слушала, как снаружи Иван с избой разговаривает. Но та и так стояла к нему передом. Наконец поняв бесполезность своих попыток, он зашёл внутрь.

– Чудно тут у тебя, бабушка, как в сказке, – он неторопливо огляделся. – Может, как в сказке, напоишь-накормишь меня да в баньку отведешь?

– Много чести, добрый молодец. Скажи спасибо, что в печи не зажарила.

Иван расхохотался.

– Так что насчет Василисы? Когда она была тут, куда путь держала?

– Недавно пробегала, спешила очень. Хотела я ее зажарить, но не успела – похитил ее Кощей.

– В своем ли уме ты, бабушка? Какой Кошей, что ты несешь?

– А зачем тебе Василиса, добрый молодец? На кой сдалась?

Иван задумался. Сел на лавку, упер локти в стол, положил подбородок на ладони. Василиса таки сжалилась, шмякнула на стол горшок с кашей. Воткнула в середину ложку, подвинула ближе.

– Не буду врать тебе, что гонит меня любовь неземная. Тут другое. Слышал я, что не зря Василису зовут Премудрой. Хотел бы я набраться у нее мудрости. И да, я слышал про знания и положенные им печали. – Иван потянул ложку с кашей в рот. Пожевал, зачерпнул еще. – Вкусно готовишь, бабушка. Спасибо.

– На что готов ты ради знаний и мудрости? – Василиса привалилась боком к печи. Точнее, попыталась. Сгорбленной спиной-то не очень прислонишься. Тогда она встала прямо и с независимым видом скрестила руки на груди.

– Ты, наверно, железные башмаки имеешь в виду? Всякие посохи? Или деяния мои тебя интересуют? – Иван с сожалением отложил ложку. – Но, знаешь, бабушка, все свои деяния и подвиги я уже совершил. Через все тернии прошел и железные хлеба сгрыз. И у меня есть тому доказательство.

Меч-кладенец был достаточно большой, но как-то без труда помещался у Ивана за отворотом пиджака. Василиса вообще не поняла, как Иван умудрился пристроить туда меч. Но как бы то ни было, перед ней на вытертых добела досках стола лежал настоящий меч-кладенец. Солнечный утренний луч, запутавшийся в дырявой крыше, отразился от его серебряного бока и сверкнул, разогнав полумрак избы.

Смысла притворяться больше не было – тот, кто владеет мечом, видит через любой морок. Василиса скинула ненавистный платок с головы, легким взмахом руки развеяла образ древней старухи и уселась напротив Ивана.

– Что тебе от меня надо?

– Поцеловать, – хохотнул он. – А то усвистала, и поминай как звали.

Василиса поморщилась – точно ей в этот раз достался Иван-дурак.

– Открой мне вход в царство Кощеево, Василиса, – наклонившись почти к ее лицу, прошептал Иван.

– Как ты нашел меня?

– Золото, конечно. – Лицо Ивана растянулось в самодовольной усмешке и сразу сделалось некрасивым. – А ты не знала?

– А зачем тебе к Кощею? Взалкал вечной жизни? Думаешь, в ней счастье?

– Глупый вопрос. Конечно. А в чем еще?

Василиса зажмурилась, чтобы не рассмеяться. Или не заплакать. Действительно дурак. Да все они дураки.

Иван чихнул и с ненавистью осмотрелся.

– И тут, что ли, сирень растет? Деваться некуда от этой вонищи.

«Из него бы вышла отличная Кикимора», – поняла Василиса. И даже руки зачесались от желания немедленно заняться трансформацией. Но она одернула себя – нельзя, он не просто залетный, а прошел весь путь, исполнил все обычаи, все правила.

– А если я не пущу тебя? – поинтересовалась невинно.

Брови Ивана поползли вверх. Он показал глазами на меч-кладенец – мол, как девица может помешать мужчине, у которого имеется такое оружие. А потом наморщил лоб и сообразил:

– А-а, это ритуал? Обязательные вопросы? Ну что ж, на них у меня тоже есть ответ.

Иван наклонился, пошарил под лавкой и достал мешок из грубой ткани. Развязал веревку и вытряхнул прямо на стол две отрубленные головы. Кикимора и Леший. Василиса брезгливо отодвинула чугунок.

– Чуть не загрызла меня эта болотная страхолюдина, – пожаловался Иван, пихнув кулаком голову Кикиморы. Та качнулась, перевернулась на бок, и Василиса с глубоким удовлетворением увидела на мертвом лице макияж, сделанный по всем правилам визажисткой науки. – Стоп, тут еще один должен быть. – Иван с силой потряс мешок, и по доскам покатилась кошачья голова.

– А вот за котика зажарю, – мрачно проговорила Василиса.

– Да ты на зубы его посмотри, на когти! Они же стальные. Или адамантиевые, как у Росомахи. А, – махнул Иван рукой, – тебе-то откуда про Росомаху знать. В общем, чуть без руки не остался, так что поделом этой твари. Василисушка, не упорствуй, ты же Премудрая, – Иван протянул ладонь погладить Василису по щеке. Та отшатнулась. – Открывай врата.

– Тебе придется сразиться с Кощеем, – Василиса поднялась из-за стола.

– Я в курсе, – покровительственно, как маленькой, объяснил Иван. – Или ты думаешь, что я не готовился? Я сам уже премудрым стал с вашими древнерусскими мифами да сказаниями. Зато сколько полезной информации в них зашифровано, бери не хочу. Да не у многих ума хватает. Делай свое дело, Василиса. Колдуй. – И он, блестя глазами, уставился на нее.

Василиса не спеша сделала шаг-другой, размяла пальцы. Хотела еще изобразить громы и молнии, но передумала. Не заслужил этот Иван представления. Никакого. Злой он и грубый. Котика почем зря порешил.

– Избушка, избушка, – просто сказала Василиса, –  повернись к лесу задом, к царству Кощея передом.

Поворота Василиса не почувствовала, да и куда избе поворачиваться, она крепко стояла на пнях.

– Ну ступай, – Василиса распахнула дверь.

Иван заворожено уставился в серую клубящуюся мглу, открывшуюся его взору.

– Вот это вот оно? – пробормотал он себе под нос. – Вот прям туда и идти?

– Меч не забудь, воин, – усмехнулась Василиса. – А то чем будешь Кощея разить?

Иван растеряно оглянулся на нее.

– Пожелай мне удачи, красавица, – попросил он и сжал в руке меч.

Дождавшись кивка, Иван зажмурился и, выкрикнув непонятное Василисе ругательство, шагнул в плотный туман. И пропал в тот же миг.

Василиса закрыла дверь, уселась на лавку у стены и принялась за кудель. По осени она удачно обстригла двух попавшихся ей диких козочек и на всю зиму нашла себе занятие. Немного срезанной шерсти еще осталось. Так что она взяла в руки веретено, накинула на его конец петлю готового волокна и принялась неспешно вращать. Ждать.

Временами из-за двери доносился шум. Далекий и гулкий. Время от времени вспышки молний пробивались через щели между досками. Василиса искоса посматривала, а после снова сосредотачивалась на прядении.

Она успела соскучиться, да и есть захотелось, когда все пространство потряс леденящий душу грохот. Изба содрогнулась, потолка посыпались хлопья сажи и труха.

Василиса поднялась, отложила кудель и поставила на стол крынку со свежей водой. В дверь тихонько заскреблись. Со словами «Ну наконец-то, заждалась уже», Василиса распахнула ее.

Из серой мглы медленно полз мужчина. Худой, в богатых одеждах, с красивым лицом. Которое с каждой секундой менялось, становилось старше и морщинистей. Когда же он, еле-еле подтягиваясь на локтях, перевалился через порог, то превратился в дряхлого старика.

Василиса подбежала к нему, втащила и захлопнула дверь.

– Избушка, избушка, повернись к лесу передом.

Василиса уселась прямо на пол, поставила рядом крынку и положила голову старика себе на колени. Приподняв посудину, принялась осторожно вливать воду в приоткрытый рот. Вскоре старик закашлялся и отвел руку Василисы в сторону.

– Представляешь, он меня поборол, – пожаловался он.

– Конечно, так заведено, – тихо сказала Василиса.

– Таков порядок? – Она кивнула. – А я не знал, думал – буду править вечно. Ты не сказала, – укорил Василису старик.

– Таков порядок, – повторила она.

– То есть вечная жизнь – сказка? И она когда-нибудь кончается?

– У Кощея так точно. К жителям царства это не относится.

– Я все думал, – старик прерывисто дышал, – зачем Кощей приходит из мира людей? Зачем все эти испытания по дороге?

– Не думай, – безмятежно ответила Василиса. – Ты устал, тебе нужен покой.

– Ты хотела сказать – смерть?

– Покой. Ты его заслужил.

Она поднялась с лавки, подошла к печи и быстро разожгла огонь. Повесила на крюк большой котел. Налила в него воды, потянувшись к веревке над головой, не глядя сняла несколько пучков высушенных трав и бросила в воду. Перевернула глиняный горшок, на ладонь скользнула тонкая блестящая змейка браслета.

– И это все? – старик хрипло засмеялся, словно закаркал. – Помнится, я тебе дарил настоящие украшения. И много.

– Так ты же царевич был, Иван, – ласково посмотрела на него Василиса, – а нынешний – дурак дураком.

Она бросила браслет в котел. Пошептала, повела рукой. В котле зашипело, забурлило. Василиса со всей силы дунула в печь. Огонь погас, а всю избу заволокло дымом.

Сощурившись, она распахнула дверь. На пороге стояли два обезглавленных тела. Василиса, кашляя в кулак, другой рукой махнула им – заходите.

Они зашли, шагая в ногу, и одновременно уложились на пол. Василиса взяла со стола отрубленные головы, аккуратно пристроила каждую к своему телу. Отошла на шаг, глянула придирчиво, поправила. Зачерпнула половником зелья из котла и осторожно полила по месту разреза. Перевернула тела и полила снова.

– Так золото идет на живую воду? – удивился старик. Он отполз к стене и внимательно наблюдал за происходящим. – Я думал – тебе для забавы.

– Еще для приманки Иванов – манит их золото. Хотя ты прав, нынешний явно поскупился, – засмеялась Василиса. – И это не живая вода, а мертвая. Живой не бывает. Сказки это.

– А как же ты их оживишь?

Василиса щелкнула пальцами. Леший и Кикимора зашевелились, завозили, привстали.

– Ты и впрямь ведьма, – выплюнул старик.

– Конечно, – спокойно подтвердила Василиса и вновь обернулась древней старухой.

– Ой, Яга, чей-то со мной? – голос Кикиморы едва шелестел. – Горло дерет, да и чувствую себя как не в себе.

– Сон тебе плохой приснился, тетка. Видать, приболела чутка. Подлечила я тебя, травками попоила. А ты такая раскрасавица прям. Придёшь к себе, глянь в водицу. И дядьку Лешего прихвати. Ему тоже нездоровилось.

– Точно, пойду я уже, а то разлеглась. – Кикимора встала, подхватив свои оборванные юбчонки. – Вдруг, пока я у тебя прохлаждаюсь, кто-то проник в мою топь. А вдруг ребятишек каких занесло. Давненько я ребятишек не ела. Вкусных, сладких. Тебе, Яга, принести парочку, если словлю? Запечешь в печи.

– Иди уже, – махнула рукой Василиса.

Леший, нетвердо державшийся на ногах, у двери обернулся.

– А девку-то свою приструни, – прохрипел он. – Негоже к людишкам бегать.

Василиса твердо пообещала приструнить. Некоторое время после их ухода в избе стояла тишина.

– А Кот? – вспомнил вдруг старик. – Кота чего ж не оживила? Вон его голова под лавкой валяется.

– С котами сложнее, – Василиса задумчиво помешала половником остывающее зелье. – Кот Баюн должен не только проход охранять, но и сказки сказывать. На это мои поделки не способны, – и замолчала.

– Да ладно, – до старика вдруг дошло. – Это слишком жестоко, не находишь?

Василиса помотала головой:

– У меня все отлично устроено. Безотходно. Я же Премудрая.

– А потом меня убьет следующий Иван? А его следующий? Да-а, действительно премудро – круговорот Иванов в природе.

– Нет, не каждому Ивану под силу поразить Баюна. Этот меня и впрямь расстроил.

– Ну тогда, если Кот остается, куда ты деваешь дряхлых бывших Кощеев? В печь суешь? – старик скривился.

Василиса засмеялась.

– Какая печь, царевич. Я не любительница сухари грызть. Если Баюн выживает, я делаю из поверженного Кощея какую-нибудь забавную поделку и выпускаю к людям. Слышал небось про бабая, аспида или лихо одноглазое. Людям страх, а мне потеха.

– Лучше уж Кот, – передернул плечами старик и, помолчав, спросил: – А откуда тогда берутся мечи, если каждый Иван уносит его с собой?

– Семена кладенцов я рассеяла по миру. Они вырастают в положенное время. Кто ищет, тот найдет.

Василиса налила зелье в чашку и, наклонившись, поднесла старику.

– На, выпей. Я назову тебя Васькой, в честь одной глупой Василисы.

Старик принял из ее рук чашку и, подслеповато щурясь, заглянуть внутрь.

– А знаешь, будучи Кощеем, я слышал занимательную историю про одну гордую деву, которая отринула предлежащий порядок, повелась на любовь смертного и за это понесла наказание. Хочешь, я буду рассказывать тебе эту сказку.

– Нет! – Василиса сорвалась на крик и тут же зашептала: – Я и так ее помню. Слово в слово.

 

Уже вечерело, когда Василиса тяжело поднялась с лавки и закрыла за убежавшим Котом дверь. Ну сколько можно вспоминать, сколько можно мучиться? Если бы хоть раз, хоть один из претендентов на роль Кощея пришел к Василисе не за бессмертием, если бы хоть одному не нужно было что-то от нее, а лишь она сама… Тотчас бы закончилась ее бесконечное изгнание и исчезло бы это страшное жестокое место. А в стране Кощеевой все стало бы по-старому.

Так вроде просто. Вначале, давным-давно, Василисе казалось, что это и правда просто. Что вот-вот появится добрый молодец, который полюбит ее не за мудрость и многие знания, не за возможность вечной жизни. Но сколько лет прошло, а молодцы приходили не за Василисой. И временами ей казалось, что вечность она будет сидеть на границе миров и работать привратником. Суровым, въедливым, но привратником.

Она вздохнула, с силой потерла лицо ладонями и отправилась разжигать печь – ночи в начале лета не всегда теплые, бывает, и холодком потягивает. Разогрев кашу, она принялась медленно есть, прикидывая, что с утра надо все-таки сходить на огород проведать картошку. А к середине дня можно доплести кудель. Так незаметно и день пройдет. А потом она еще какое занятие себе придумает. И потечет неспешно время, и утихнет сердечная боль. До следующего срока, до очередного выхода в мир.